Глава 1.  Алкид

На краю света, уже довольно далеко от начала времён…

- И всё же хотел бы я знать, сестрица, зачем мы туда идём?
- Узнаешь, когда дойдёшь.
- Коротко, ёмко, несокрушимо, как железо! Ответ вполне в твоём духе.
Пауза. Молчание. Она не принимает подначек. Она – сама невозмутимость в блистающих доспехах. Всегда такой была. Сколько он помнит.
Хотя он, конечно, намного младше. Очень намного. Даже не сказать, насколько. Это не мешает ему быть могучим мужиком, грозным воином. Но рядом с ней он, почему-то, всегда превращается в младшего братишку-несмышлёныша. Это ещё спасибо, что называется! Для остальных… гм… родственников он (как бы это выразиться поделикатнее?) игрушка в руках судьбы, скажем!
Так что спасибо вам великодушное за доброту! Лучше не надо. Я уж как-нибудь сам!
- И чего этих сестриц-садовниц занесло на самый край света?
- Это ещё не край света.
- Гм, ты уверена? А, между прочим, похоже. На преддверье Тартара, скажем. Что за блажь – разводить сад в таком месте? Ты им скажи…
- Это ещё не здесь.
- Тогда зачем МЫ здесь? А?
Молчание – знак…чего, между прочим? Осуждения? Так, вроде бы, не за что! Я не пьян, и очень даже прилично себя веду. Иду себе, гуляю по непроходимым скалам на краю света и времени! За яблочками я иду… Боги, за что мне всё это? Слышите меня? Ау, боги?
- Не дразни богов. Не надо.
- Вот это новости! Ты слышишь мои мысли, или я с тоски стал разговаривать вслух?
- Не знаю. Я не заметила.
- Хорошие дела! С чего бы это?
Она снова не ответила. Да что это с ней сегодня?

По едва заметной глазу тропинке в скалах идут двое. Мужчина и женщина. Оба рослые, светловолосые, с крупными, выразительными чертами лица. Он, конечно, по-мужски кряжистый и мощный, но это не делает её хрупкой рядом с ним. Хотя могучей её фигуру никак не назовёшь. А в чём дело?
А в том, наверное, что не бывает у женщин таких упрямо нахмуренных бровей, таких стальных пронизывающих глаз. И воинский пояс с мечом поверх дорийского хитона они обычно тоже не носят. И не шагают широким шагом, не отставая от своего спутника.
А он, между прочим, не малыш. Бугрящийся мускулами могучий торс плавно переходит в узкие, жилистые бёдра бегуна и танцора. Наброшенная на плечи на манер эксомиды львиная шкура делает его ещё более громоздким.
- Фу-х! Жарко в ней, треклятой!
- Это была твоя блажь – всюду таскать её с собой.
- Говорят, от неё отскакивают стрелы.
- А ты проверял?
- Нет.
- А ты проверь. Всё познаётся на опыте.
Он печально вздохнул:
- Лучше уж я останусь при своих заблуждениях! В крайнем случае, на ней можно спать. И от холода она защищает.
- Ты только что жаловался, что тебе жарко.
- Уже не жалуюсь. Бр-р! Какое страшное место, не находишь? Жуткое.
- Очень, - сказала она. И повторила ещё тише. – Очень…
Он удивлённо глянул на неё. Вот уж не ожидал! Ну, ему ещё простительно бояться. На то он и человек. А она? Чего она-то ещё на этом свете не видела? Или… видела и потому боится?
- Что с тобой? Ты, никак, волнуешься, сестрёнка? Не бойся! Я никому не дам тебя в обиду.
Она внезапно резко встала:
- Дальше пойдёшь один. Тропа там, ниже.
От неожиданности он присвистнул:
- Вот это да! Почему? Ты чуть ли не пинками погнала меня в эти кручи, обещая подвиг, а теперь собираешься улизнуть? Как-то это странно, сестрица! И потом, мне может понадобиться твоя помощь.
- Позовёшь, - коротко и привычно бросила она. Потом снизошла до объяснений. – Впрочем, помощь не понадобится. Управишься сам. Я знаю.
Странно! Она сегодня сама не своя – это самое меньшее, что можно сказать. Или он, наконец, сошёл с ума, что точнее. Потому что никто не поверит, что с НЕЙ такое может быть. Ни люди, ни боги. Он сам не верит.
- Послушай, но…
Словно никого и не было рядом. Только ветер гудит в чёрных скалах, да где-то внизу на головокружительной глубине яростно ревёт Океан.
Вот так, значит! Интересно! Вообще-то папина родня поступает   обычно куда хуже. «Поди туда, не знаю, куда. И попробуй ослушаться!»
Но от НЕЁ он такого не ожидал. Он ей верит. Она всегда поступает по-дружески и понятно. И… любит она его, в конце концов! Он же знает это. Так в чём дело?
По зрелом размышлении он пришёл к выводу, что женщине простительны причуды. Даже если эта женщина – Богиня.
Он вздохнул с облегчением. Да, придётся признать, что она разнервничалась, как обычная женщина. А признаться в этом ей не позволяет гордость. Никто никогда не видел её слабости… кажется.
Гм, ну а если так, то я буду последним, кто об этом сболтнёт! В крайнем случае, откушу себе язык. Всё равно при такой собачьей жизни он ни к чему. Если выразить мнение обо всех этих затеях  ну никак нельзя.  Герой на побегушках!
Океан по-прежнему глухо рокотал  внизу. Ветер неистово рвал на нём волосы и львиную шкуру. А он всё стоял, мысленно ругаясь на весь свет. Потом на лице его появилась кривая ухмылка, полная иронии:
- Признайся себе, братец, что ты стал таким любителем философии, потому что тебе до смерти не хочется туда лезть! Но лезть-то надо. Она так сказала. Да ты и сам это знаешь. Если где-то настолько мерзко, что другим невмоготу, значит, тебе НАДО туда лезть. Так получается. Не будешь же ты с этим спорить? Так что пошли, что ли?
Он подхватил свой здоровенный (обычному человеку не согнуть) ореховый лук и пожалел, что любимую дубинку, ловкую и ухватистую, на сей раз, не захватил с собой. Она могла бы пригодиться, судя по тому, как несёт от этих скал злом и горем.
Путник двинулся вперёд, не слишком уверенно выбирая тропу, потому что опасался ловушки. Но местность была пустынна. Она, действительно, походила на край света, где некогда измученная земля, не в силах носить такую тяжесть, разверзлась и изблевала из себя реки расплавленного камня, которые низринулись в Океан и, проиграв в жестокой схватке, застыли вот этим хаотическим нагромождением глыб, источая боль и горечь.
Или это так казалось одинокому путнику?
Чёрная каменистая пустыня, над ней белёсое, без солнца небо. Край тоски и одиночества. И всё-таки, почему здесь так жутко, что хочется бежать без оглядки? Или это оттого, что он – единственное живое существо в этом краю?
О, нет, кажется, не единственное!
Зоркие глаза охотника разглядели над самой кромкой обрывистого берега едва заметную точку. Эта точка плавно кружилась, словно лист, подхваченный ветром. Но путник, прекрасно разбиравшийся в расстояниях, понимал, что эта точка ростом чуть не с него самого. А эти плавные, величавые движения! Едва крыльями шевелит – хорош, стервец! Вернее, стервятник. Гордая птица Зевса.
Путник зло ухмыльнулся. Это тебе не пернатая мелочь, вроде ястреба, что питается живой кровью. Это царь птиц. Лениво парит на высоте облаков, высматривая, где лежит то, что некогда было живым.
Не зря, значит, не понравилось ему это место. И не зря ЭТОТ здесь кружит. Есть для него добыча, значит, есть смерть. Значит, будь настороже, воин, если хочешь выжить! Всё как обычно.

Он изготовил лук и двинулся, осторожно выбирая дорогу и цепко оглядывая окрестности, – в ту сторону, где кружилась огромная птица.
Орёл, кажется, убедился, что облюбованная им добыча неподвижна, и начал снижаться, не торопясь. Еда не убежит!
Человек коротко и ёмко охарактеризовал подобное поведение про себя: «Трус!»  Сам он был по жизни героем, потому имел на это право.
Орёл, тем временем, скрылся в скалах. Отправился пировать. Впрочем, его отсутствие не мешало человеку правильно выбирать направление. И он был изрядно удивлён, увидев птицу опять.
Ого! Не иначе, та дичь, которую облюбовал себе наш красавец, пока не желает быть съеденной. Ибо эта тварь клюёт только беззащитных.
На сей раз, орёл взмыл не слишком высоко. Видимо, раздумывая, стоит ли отказываться от добычи, которая ещё мнит себя живой, он дал ещё два круга и камнем канул вниз.
Человек, замедливший шаг, чтобы убедиться, что птицу не вспугнул какой-нибудь затаившийся враг, продолжил свой путь.  Этот путь преграждала не слишком высокая гряда, напоминавшая хребет какого-то чудовища. Путник взобрался на гряду и зорко огляделся по сторонам – есть ли опасность. Что-то птица ведёт себя не слишком спокойно!
Стервятник, пирующий внизу, несколько раз взмахивал огромными крыльями и подпрыгивал с обиженным клекотом. Его добыча осмеливалась подавать признаки жизни.
Путник напряжённо всмотрелся и вздрогнул всем телом.
Стервятник терзал человека. Худое и грязное тело почти целиком скрывали крылья падальщика.
Герой молниеносно вскинул лук. Стрела  впилась в шею птицы. Стервятник грузно трепыхнул крыльями и затих, распластавшись на теле своей жертвы.
Застреливший орла человек быстро и неожиданно ловко для такого могучего мужчины сбежал по скалам вниз – на помощь жертве. Если таковую помощь ещё была возможность оказать.
Не без усилий отбросив гигантскую птицу, он изумлённо присвистнул. Так вот почему бедняга не сопротивлялся!
Измождённое полуголое тело спасённого опутывали массивные цепи, надёжно приковывавшие его к чёрному камню. Железные цепи, между прочим!
Хорошо же здесь кто-то развлекается! С размахом и выдумкой.
Спаситель гневно сжал зубы. Его промедление несчастному дорого стоило. Стервятник успел изрядно порвать ему грудь, она была залита кровью.
Неужели опоздал?
Худое, заросшее чёрной бородой лицо пленника было землисто серым. Глаза закрыты. Запёкшаяся кровь на прокушенных губах.
- Эй, парень, ты живой? – осторожно позвал наш герой, не решаясь прикоснуться к истерзанному телу. И вздрогнул, не ожидая того, что произошло.
Спасённый внезапно открыл глаза и ожёг спасителя осмысленным и страшным взглядом. Тем страшнее, что совершенно осмысленным. И не ждущим жалости.
Под тёплой львиной шкурой пробежали ледяные мурашки самого недвусмысленного страха.
- Ты в сознании? Боги, что же это делается! Погоди, бедолага! Я сейчас… Крепко же тебя тут… обустроили. Но и камней крепких вокруг тоже хватает. Так что не переживай! Мы это сейчас моментом сообразим…

Он выбрал обломок поухватистее и принялся торопливыми, точными движениями разбивать оковы. Пленник глубоко вздохнул и закрыл глаза. Теперь перевёл дух и спаситель. Ему было очень не по себе под взглядом этих глаз – пугающе глубоких, как Океан, и таких же синих.
Он сбил себе руки в кровь. Но железо не могло соперничать в упрямстве с человеком. Когда пленник был освобождён, он оглядел его немного растерянно:
- Так, и что мы теперь будем делать, а? На руках тебя нести? Ты худой, спору нет, а всё же парень не из маленьких! До этой передряги был неплохим атлетом, скажи, нет? По такой дорожке я тебя далеко не унесу – устал изрядно. А тебе, бедняге, так досталось, что ты и шагу сделать не сможешь. Вот незадача!
Освобождённый пленник разлепил запёкшиеся губы и тихо произнёс:
- Помоги мне встать. Я… попробую сам.
На спасителя он больше не смотрел, и тот, напрягшись было, почувствовал облегчение. В конце концов, он бывал во всяких переделках и знал, что не всегда видимость соответствует действительности.
- Кто тебя знает? Может, ты и в самом деле, двужильный. Ну, держись! И-и… взяли!
Он поднял спасённого на ноги, хотя колени у  того едва не подломились. Какое-то время они стояли, обнявшись, как два брата. Потом освобождённый пленник сказал:
- Отпусти…
Без поддержки он тоже стоял, хотя его пошатывало. «Хорошо ещё, что ветер утих!» - невпопад подумал наш герой. Но тут пленник, словно решив его удивить уже окончательно, нагнулся – САМ! – и поднял обрывок цепи. Длинными, худыми пальцами разогнул последнее разбитое звено и отцепил его от остальных. Потом поднял кусочек базальта.
- А ты… Ничего себе! – только и вымолвил атлет в львиной шкуре, не ожидавший ничего подобного от человека, которого считал совершенно мёртвым (ну, или, в крайнем случае, полумёртвым), какой-нибудь час назад.
- Пойдём теперь, - сказал спасённый. Голос у него был глубокий и глуховатый – скорее от невероятной усталости, чем от природы.
Потом внезапно обернулся. Взгляд его, заставивший, впрочем, вздрогнуть от неожиданности добросердечного героя, теперь уже не казался нечеловечески странным. Обычный взгляд очень побитого жизнью человека.
- Куда ты идёшь?
- Теперь уже не знаю. Сбился с дороги, когда свернул к тебе. Да и то сказать, дорог здесь, почитай, что нет! Кстати, ты можешь звать меня Алкидом.
Синие глаза, слишком яркие для такого измождённого лица, изучающе смерили его с головы до ног. Потом встретились с его зелёными глазами, похожими на две лукавые запятые.
- Я благодарен тебе, Алкид. И всё же, куда ты шёл?
- Не поверишь! В сад Гесперид. Может, знаешь, где это благословенное местечко? И везёт же мне на самые дурацкие приключения!
Снова долгий изучающий взгляд – глаза в глаза.
- Я знаю, где это местечко. Не слишком далеко отсюда. Но ты прав, прямой дороги туда, действительно, нет.
- Ну, и куда же идти?
- На закат. И чуть к северу.
- Эй, ты хочешь сказать, что в этом краю бывает солнце? Бьюсь об заклад на что угодно, что лучезарный Гелиос предпочитает сюда не заглядывать!
Незнакомец неожиданно вздрогнул, потом усилием воли взял себя в руки и ответил коротко:
- Бывает. Это туда, - и кивнул, приглашая. – Идём.
Алкид изумлённо покрутил головой:
- Да, ты, парень, силён. И, похоже, умник, а?
- Похоже.
- Не хочешь назвать себя? Тогда буду звать тебя Умником. Ты уж не обижайся.
Спасённый думал пару секунд. Потом сказал:
- Ты можешь звать меня Амирани. Здешние горцы  зовут меня так.
- Кстати, не забудь мне назвать имена тех, кто над тобой здесь поиздевался.
Амирани отвёл взгляд:
- Они далеко.
Алкид упрямо повёл плечами:
- Ничего, я доберусь. Выполню это порученьице, и у меня появится масса свободного времени.
- Не стоит, - был короткий ответ.
- Да ты не только умник, но и упрямец!
Тень усмешки мелькнула на почерневших, искусанных губах спасённого:
- И это есть.
- Ага. И за что же с тобой так круто обошлись?
- За то, что умник и упрямец.
Алкид расхохотался так, что эхо отдалось в окрестных скалах:
- Ну, ты, парень не промах! Но я не пожалею, хотя бы, что связался с тобой?
Он спросил это почти невольно, с изумлением наблюдая, как размеренно и спокойно движется человек, который, как ему казалось,  был совсем лишён сил.
Короткое раздумье и ответ:
- Думаю, не пожалеешь.
- Тогда ладно. Слушай, Амирани, а есть ли здесь поблизости жильё? Надо обмыть и перевязать твои раны. Этот стервец всё же здорово тебя порвал.
- Это ничего. Заживёт быстро. Не беспокойся, Алкид.
Алкид отметил, что Умник начал отвечать ему уже не так односложно, как прежде. Это его порадовало.
Значит, парень начинает отходить. Ему досталось, конечно. И тот, кто с ним это сделал, большой гад. Умник этого не забудет. Страшный у него взгляд, всё-таки. Нет уж, лучше его развлекать разговорами!
- И давно ты здесь обосновался? Судя по твоему дохлому виду, дня три, а?
Сумрачный взгляд до краёв наполнился болью.
- Много больше, Алкид.
Да, отвлёк, называется! Алкид, ты знаешь, что ты дурак? Большой, сильный, симпатичный… и круглый!
- Эй, Умник! Что я чую? Дым! Чистый, сладкий дым домашнего очага. Да ещё и с запахом жареного мяса. Признайся, зверски хочется козлятинки, а? И молока, и сыру. А может и вина. Нет, вина я тебе, пожалуй, не дам. Напьёшься, погромишь всё к Аиду! Кто тебя, Умника, знает?
Ему таки удалось заставить спасённого улыбнуться.

Когда, наконец, показалась хижина – неожиданная и страстно желаемая - Амирани внезапно замедлил шаг. Алкид встревоженно обернулся:
- Что с тобой?
- Ни к чему пугать добрых людей моим видом, - ответил спасённый и кивнул в сторону бухточки, где берег  полого сбегал к воде. – Иди. Я скоро приду.
Алкид кивнул понимающе, видя, как его неожиданный спутник решительно направился к воде, как вошёл в неё по колено, нагнулся, зачерпнув полные пригоршни, плеснул в лицо. Потом вдруг замер, пряча лицо в ладонях.
Герой застенчиво отвернулся и заспешил к хижине. Через распахнутую дверь он разглядел жарко пылающий очаг, подле которого хозяйничала тихая женщина в тёмной одежде вдовы. От очага одуряюще пахло жареной козлятиной.
Алкид переступил порог с широчайшей улыбкой:
- Да хранят Боги этот дом и его обитателей на радость усталым и заблудившимся путникам! Не пугайся меня, хозяюшка. Я совсем не страшный, хоть и ношу львиную шкуру. И хоть я голоден, как лев, не причиню тебе ни малейшего вреда.
Хозяйка распрямилась и оглядела его долгим пронизывающим взглядом – странная женщина без возраста.
Что это сегодня все смотрят на меня так, словно хотят разглядеть что-то на самом дне потрохов?
Женщина молча указала ему на камень у очага, приглашая, но Алкид покачал головой:
- Погоди, хозяйка. Дело в том, что я не один. Мой приятель, хоть и выглядит так, словно сто лет не ел, - он тоже человек не страшный. Сейчас он придёт. Прими и его, как гостя, прошу тебя!
Женщина вздрогнула и произнесла безжизненным голосом:
- Я приму обоих.
Взгляд её был устремлён в проём двери, за спину Алкида. Герой обернулся.
Умник, смывший с себя грязь и кровь, показался ему уже не таким страшным. Другое дело, что хозяйка не видела его прежде. Как испугалась бедная женщина! До дрожи в коленках.
- Эй, Амирани, входи! Нас пригласили к ужину. Правда, женщина?
Хозяйка кивнула. Алкид немало порадовался, увидев, что она берёт   кувшин, чтобы омыть гостям руки и ноги. Не хватало ещё, чтобы Умник распугал своим появлением всех обитателей округи!
Когда она склонилась над загадочным товарищем Алкида, по её щекам побежали слёзы. Этого жизнерадостный герой не понял, а уж вынести не смог бы и подавно:
- Эй, не плачь, сострадательная госпожа! Мой приятель не так плох, как выглядит на первый взгляд. Сегодня он не перестаёт удивлять меня. Может статься, у него найдётся, чем удивить и женщину, а, Умник?
Но товарищ не ответил на шутку. Они принялись за еду, и здесь внимательный взгляд Алкида подметил ещё одну странность. Ели-то они по-разному. Сам он вцеплялся в горячее мясо зубами с жадностью голодного волка или хорошо поработавшего мужчины, что вернее. Незнакомец ел так, словно испытывал потрясение от долгожданной встречи… с чем? С козлятиной? С овечьим сыром?
Боги, что за странный человек?
Хозяйка принесла вина. Алкид с удовольствием наполнил кубок, плеснув на камни очага – Богам. Умник вино не пригубил, удовольствовался водой. Он пил жадно. Кадык ходил на худой шее.
Хозяйка тихо и горестно вздохнула. Алкид посмотрел ей в глаза и прочёл там сострадание.
- Может быть, в твоём доме найдётся хитон и пара сандалий, добрая женщина? Грех перед Богами – носить такие, лохмотья, какие таскает мой дружок. И добрых людей стыдно. А ещё бы тёплого масла, чтобы смазать его раны.
Хозяйка вгляделась в лицо своего могучего гостя уже не так отчуждённо, как прежде, потом кивнула головой.
- Ну, вот и ладненько, - вздохнул Алкид.
Насытившись, он почувствовал, как его неудержимо потянуло в сон. Он скинул с себя неизменную львиную шкуру и устроился на ней, бормоча:
- Чудесная вещь… И что Афина против неё имеет? Попробовал бы я спать на медных доспехах, хорош был бы утром…
Погружаясь в сон, он словно бы видел, как женщина подошла к его товарищу и ласковыми, плавными движениями принялась водить гребнем по его спутанным чёрным с проседью волосам.

Утро выдалось неожиданно солнечным. Алкид сладко, с хрустом потянулся, глядя в проём двери и пытаясь понять, что же его разбудило. Потом понял: они в доме вдовы, а сейчас он слышит звон кузнечного молота.
Наш герой торопливо оглядел полумрак хижины в поисках своего загадочного товарища. Ну, так и есть! Умника нет на месте.
Во что этот тип опять впутался, интересно знать?
Алкид торопливо оделся и выскользнул из хижины с бесшумной грацией опытного воина. За хижиной под навесом стояла наковальня, возле которой хозяйничал среднего роста недурно сложенный черноволосый мужчина в опрятном белом хитоне. Лица его Алкид не видел, но руки показались ему знакомыми: тонкие, но мускулистые, с длинными, умелыми пальцами,  силе которых герой-бродяга успел подивиться накануне.
- Амирани?
Мужчина оторвался от работы и поднял голову. Он выглядел, и впрямь,  посвежевшим. Хотя его худоба никуда не делась, жалким назвать его было уже нельзя.
- В самом деле, ты? На тебе всё заживает, как на собаке.
- Я разбудил тебя ни свет, ни заря. Извини.
- Не за что извиняться. Было бы обидно проспать такое прекрасное утро. Рад, что с тобой всё в порядке.
Внимательные синие глаза, пристально глядящие на него, едва заметно потеплели. Герой смущённо отвёл взгляд.
Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь вздумал благодарить меня! Вот ещё!
- Что это ты вздумал делать в кузнице спозаранку? – герой глянул товарищу за плечо и присвистнул. – Да ты, оказывается, мастер!
На наковальне остывало умело выкованное, не лишённое изящества кольцо.
- Постой, но оно же… железное!
Остыв, безделушка отсвечивала тусклым синеватым блеском.
Умник и бровью не повёл:
- Погоди, я должен вставить камень.
Алкид хмыкнул, наблюдая за его действиями:
- Базальт. А занятная вещица получается. Зачем тебе таскать это с собой?
- Чтобы не забыть, - был ответ.
Строгая вертикальная морщина прорезала лоб между прямыми чёрными бровями.
Ты, пожалуй, забудешь! Как же!
- Серьёзный ты парень, Умник. Я не позавидовал бы тому, О КОМ ты хочешь не забыть. Ещё раз предлагаю свою помощь.
- Зачем?
- Ты же собираешься мстить?
- Не собираюсь.
- Тогда зачем тебе ЭТО?
Вместо ответа Амирани сменил тему:
- Не пора нам трогаться в путь? Солнце уже высоко.
Алкид, раздосадованный скрытностью человека, к которому успел ни с того, ни с сего привязаться, иронически хмыкнул:
- А ты-то куда собрался? Сад Гесперид – моя забота. Хоть я и ума не приложу, как с ней справлюсь. Но тебе – полуживому – к чему тащиться в такую даль?
Он внезапно поймал в лице спасённого волнение, похожее на затаённую просьбу. Мягкосердечного героя тронуло это неожиданное проявление чувств невозмутимого товарища.
- Да, нет. Я не против. Но тебе надо отдохнуть. Оставайся. Вдова с удовольствием о тебе позаботится.
Он уже успел отметить, как преобразили вчерашнего пленника чуткие женские руки.
Умник, наконец, открыл рот, и Алкид изумлённо услышал почти что мольбу:
- Позволь мне пойти с тобой.
- А как же твои планы? – он кивнул на кольцо, откованное из обломка цепи.
- У меня нет никаких планов, - глухо сказал спасённый. Потом вдруг – словно плотину прорвало – заговорил с болью. – Пойми, я уже очень давно в этих горах. Я успел забыть, каково это – быть нужным людям. А ты… ты очень хороший человек. И я смог бы помочь тебе. Я знаю. Позволь мне сопровождать тебя!
Алкида удивила эта страсть. С одной стороны, его радовало, что измученный телесно и душевно, его товарищ, наконец, оживает. С другой – он прекрасно отдавал себе отчёт во всех опасностях, которые ежечасно вырастают у него на пути. Этот путь – не для поправки здоровья.
- Я не буду тебе помехой. Наоборот, сумею пригодиться.
- Это точно. Особенно если обладаешь даром угадывать грядущие неприятности. Иначе нам с тобой никак!
- Уметь заглянуть в будущее и хотеть этого – разные вещи, - произнёс Амирани совсем глухо.
От его оживления не осталось и следа. Алкид опечалился, что расстроил беднягу:
- Хорошо, друг. Идём искать неприятностей, если хочешь. Только, чур, шагать так, чтобы я за тобой поспевал!
Умник поднял на него горестный взгляд. Кажется, он разучился реагировать на шутки.

Наступивший день убедительно доказал, что опасения Алкида относительно выносливости его нового товарища, не имели под собой почвы. Амирани размеренно шагал, отмахивая лигу за лигой, - на удивление могучему герою. К тому же спутник Алкида оказался хорошим проводником. Когда он заметил, что тот неуверенно выбирает дорогу, осторожно коснулся его плеча:
- Позволь, я пойду впереди.
Алкид уже дал себе зарок – не изумляться ничему связанному с загадочным незнакомцем, - потому безропотно пропустил его. Умник зашагал  вперёд, безошибочно находя тропу. И, честное слово, Алкиду не приходилось умерять шаг, следуя за ним.
Шли молча. Герой уже успел отметить, что его спутник не слишком разговорчив. Ему оставалось лишь разглядывать спину Умника, да размышлять.
А парень не соврал. В этих горах он, как дома. Должно быть, и вдовица его знала. То-то слёзы у неё на глазах были с кулак! Впрочем, этот Амирани и виду не подал, что знаком с ней. Или незнаком? Кто ты, Умник?
Кажется, последнюю фразу он вымолвил вслух, так как Умник внезапно обернулся, сбавив шаг, и посмотрел на него.
Совсем беда! Что-то я заговариваюсь, Боги. Дальше-то что будет?
Но поскольку Амирани не отводил взгляда, Алкид решился спросить:
- Сдаётся мне, друг, что настоящего своего имени ты не назвал. Почему скрываешься от людей? Не доверяешь мне? Или совесть у тебя не чиста?
Незнакомец тяжело вздохнул, опуская глаза:
- Я доверяю тебе, Алкид. И совесть моя спокойна. Я не совершал зла на своём веку, а он у меня не короток. Просто… моё имя давно забыто. К чему напоминать его тем, кто, быть может, не захочет вспомнить? Ты ведь не останешься в этой пустыне. Выполнишь своё поручение и вернёшься в свой Большой мир. А там тебе может повредить, если узнают, что ты общался с Проклятым.
- Интересный ты парень, однако! Умник, да ещё и Проклятый. Мне бы это давно надоело.
- У меня нет выбора, - глухо сказал Амирани, прибавляя шаг. – Поспешим. Надо найти укрытие. Гроза собирается.
В самом деле, от утреннего сияния не осталось и следа. Над каменистой пустыней клубились, набухая, чёрные тучи.
- Зевс на кого-то сердится! – хмыкнул Алкид.
Умник искоса поглядел на него и прибавил шагу. Теперь они почти бежали. И всё же гроза застала их посреди равнины, где не было укрытия. Они шагали, оскальзываясь на камнях, под проливным дождём. Амирани тревожно поглядывал в небеса и подгонял Алкида. Мокрый до нитки герой рассмеялся, вытирая лицо, залитое дождевыми потоками:
- Ты боишься грозы?
- Я предпочёл бы, чтобы её не было. Поспешим. Молния может убить и невиновного?
- Ага. И кто же из нас невинен? Я, надо полагать? Или я, как раз, виноват, что связался с тобой?
Умник, не отвечая на шутки, буквально затащил его в узкую щель между камнями, за которой открылся проход в маленькую, но сухую пещерку. В тот же миг за их спинами что-то громыхнуло и полыхнуло. Проклятый вздрогнул всем телом и резко оглянулся. Убедившись, что Алкид жив-здоров, едва заметно с облегчением вздохнул. Потом встретился взглядом с насмешливыми глазами героя и повёл рукой – располагайся, дескать.
За стенами их убежища всё так же бушевала гроза. Алкид сбросил с плеч промокшую, тяжёлую шкуру, прошёлся по пещере.
- Дров нет. Хоть бы какая хворостина для смеху! Холодно ночевать-то будет.
Амирани кивнул и сел, сгорбившись у входа, подтянув колени к груди. Если его не трясло от холода, Алкида это весьма изумило бы.
К середине ночи гроза унялась. Стало очень тихо. Потом и тучи разошлись, и проглянула луна.
- Видно всё, как днём. Пойти, что ли, дровец поискать? Хотя, какие дрова будут после такого ливня.
Амирани сидел, не меняя позы. Последние слова заставили его очнуться:
- Всё равно неси. Что-нибудь придумаем.
Герой выскользнул наружу. Прогулка по скользким скалам при полной луне его, однако, не вдохновила. Поэтому он с корнем выкорчевал одинокую чахлую маслину, притулившуюся между скал, и вернулся в пещеру.
- Дрова, - отрапортовал он. – Мокрые, хоть выжимай. Не знаю, чего ради я ходил. Видимо, проветриться.
Он поскрёб в затылке и начал выжимать воду из львиной шкуры, чтобы она стала хоть немного суше.
Умник ожил и принялся ломать руками дрова. Его бессмысленные действия заставили Алкида хмыкнуть. А потом случилось невероятное. Пещера озарилась светом, и герой услышал за своей спиной неподражаемый свист сырых дров, пожираемых огнём. Он изумлённо  обернулся:
- Как ты сотворил это чудо?
Умник едва заметно пожал плечами:
- Нужда всему научит.
Он не стал вдаваться в подробности, а Алкид не стал расспрашивать. Он любовно растопырил над костром любимую львиную шкуру, поворачивая её туда-сюда и прищёлкивая языком. Огонь освещал ласковым красноватым светом его полуобнажённое тело. От удовольствия герой даже слегка покряхтывал.
Путники не запаслись едой, поэтому им не оставалось ничего иного, как только отойти ко сну.
Удивительной маслины костру хватило почти на всю ночь. Пещерка наполнилась ласковым теплом, убаюкавшим странников. На рассвете Алкид пробудился – весёлый и бодрый – и сообщил Умнику, что его разбудил трубный глас чьих-то кишок.
- Скорее всего, моих. Но я не уверен, что твои им не вторили. Давай-ка подниматься и искать съедобную живность. Иначе наше приключение станет уже не таким приятным.
- Почему? – осведомился Умник.
- Ну, хотя бы, потому, что я не смогу насытиться такой тощей живностью, как ты. А тебе съесть меня помешает чувство признательности. Так?
Проклятый не стал спорить. Он молча бросил на Алкида загадочный взгляд, но герою всё же почудилась в нём тёплая усмешка.
Они снова зашагали тем же порядком. Пробудившееся солнышко грело им спины. А к полудню им нежданно повезло. Алкид вдруг прыгнул   в сторону, стискивая лук, и помчался куда-то, легко перепрыгивая с камня на камень. Амирани сел на крупный скальный обломок и принялся терпеливо ждать. Вскоре герой вернулся, неся на спине молоденькую серну.
- Знаешь, что это? – в притворном гневе кричал он приятелю. – Это кара богов. Я серьёзно!
- Почему? – улыбнулся Умник. – Ты ведь хотел есть.
- Я и сейчас хочу. В том-то и дело. Но меня гложет совесть. Вдвоём нам её не стрескать, а мясо пропадёт. Нельзя думать только о себе.
- Короче?
- Короче, пойдем искать людей. Они должны же быть где-то поблизости. Ты ведь сам говорил, что это преддверье Тартара скоро закончится. Вот и зверушка попалась. В общем, я буду тащить эту прелесть на плечах, пока мы не встретим людей, достойных разделить с нами трапезу.
Его шутки почти заставили товарища улыбнуться.
Мучения голодного Алкида продолжались недолго. Вскоре приятели разглядели с горы уютное пастбище, хижины и хлева, крытые дерном, и людей, копошащихся поблизости.
- Есть правда на земле! – вскричал Алкид и прибавил шагу. – Мы не умрём от голода. И мясо не пропадёт.
- Будь осторожен, Алкид, - предупредил Амирани.
- А в чём дело?
- Знаешь ли, это колхи – народ серьёзный. Ты встречался с ними прежде?
- Никогда. А что в них особенного?
- Обострённое понятие о чести, насколько я слышал. И очень острые кинжалы.
Алкид задумался:
- Однако… им может показаться нежелательным наше вторжение в их охотничьи угодья. Что же делать? Они нас заметили. Придётся рискнуть. Но это хорошо, что ты меня предупредил.
Умник заметно встревожился, видя решительность своего друга, но ничего сказать не успел. Пастухи всполошились. Двое мужчин в пустынном краю могут быть угрозой. Горцы похватали оружие и двинулись навстречу пришельцам. Но могучий Алкид нёс на плечах убитую серну и широко улыбался, а Амирани выглядел так, что не напугал бы и кролика.
Пастухи окружили пришельцев. Тогда Алкид, всё ещё приветливо улыбаясь, промолвил:
- Мир вам, бесстрашные колхи! Судьба послала нам с другом достойных сотрапезников. Этой серны хватит на всех, если только мы покажемся вам достойными войти под ваш кров.
При этом могучий герой кинул наземь свою добычу и расправил уставшие плечи. Ширина этих плеч невольно вызывала уважение. Самый старший из горцев вышел вперёд, опираясь на посох. Несколько томительно долгих мгновений он разглядывал Алкида, потом с достоинством ответил:
- Мир и вам, гости, с добром пришедшие в селения колхов. Мы рады встречать вас у своего очага. Шашлык будет отменный, и молодое вино уже созрело.
- Вот, это именно то, что надо! – радостно ухмыльнулся Алкид.
Обаяние Алкида и молоденькая серна сделали своё дело. И скоро уже горцы принимали путников, как родных. Женщины подали мясо и пресные лепёшки, которые полагалось запивать вином из турьего рога. И тут уже герой был в ударе. Он состязался с пастухами, рассказывая самые невероятные истории об охотничьих приключениях и уморительные анекдоты из жизни богов. Приветливость и разговорчивость его пришлись по сердцу старейшине по имени  Илларион, который подарил ему свой рог, отделанный серебром. Алкид добросовестно опрокинул этот рог в себя, и его остроумие заблистало новыми красками.
Потом колхи запели. Это был слаженный   хор, состоящий из одних мужских голосов, замысловато сплетающих свои партии, словно плети винограда. Под это пение отяжелевший Алкид   поискал глазами Умника.
Его товарищ колхов ничем не поразил, так как за столом ел мало,  пил и того меньше, и не разговаривал вовсе, но сидел вместе со всеми и изредка улыбался шуткам разгорячившихся горцев. Потом ему на колени вскарабкался настырный мальчуган лет трёх и принялся теребить его руку, изучая железное кольцо. Проклятый не прогонял его, дозволяя малышу делать всё, что ему вздумается. Малец поёрзал немного, потом потянул «дядю» за хитон.
Когда Алкид, наконец, увидел их снова, Амирани сидел на корточках у соседней хижины в окружении ребятишек, чертил хворостиной на песке  и увлечённо объяснял что-то детворе.
Алкид усмехнулся про себя. Если у взрослых угрюмый, истощённый незнакомец не вызывал доверия, то ребятня облепила его, как муравьи спелый персик. И надо отдать им должное, эта пузатая мелочь возрождала его к жизни куда успешнее, чем все усилия Алкида. На лице Умника снова появилось потрясённое выражение человека, совершающего открытие. И, честное слово, свет, зажёгшийся в   глазах, сделал его куда привлекательнее!
Алкид снова услышал здравицу в свою честь. Полагалось ответить. Это заставило его отвлечься. Когда ему удалось, наконец, выбраться из-за стола, он отыскал Умника, задумчиво стоявшего у дверей одной из хижин.
- А ты любишь детей! – то ли задал вопрос, то ли констатировал герой.
- А ты разве нет?
Алкид пожал плечами:
- Не знаю. Я потерял своих очень молодым, ещё не успев понять вкус отцовства. А со временем стал думать, что семейная жизнь – это вообще не для меня.
Амирани уловил горечь в его словах:
- Прости, я ранил тебя бестактными речами. Я не должен был…
- Пустое!
Но Умник не захотел прерывать разговор:
- Я восхищаюсь  тобой, Алкид! Ты бесподобно нашёл дорогу к сердцам наших хозяев. Для человека, который никогда не встречался с колхами…
Алкид усмехнулся:
- Ну, я немало побродил по свету, чтобы знать, как относятся к жизни бедные, но гордые люди, вроде этих. Сила вызывает у них уважение. Но симпатии их завоюет тот, кто умеет уважать других.
Взгляд Амирани просветлел, и Алкид на мгновение снова изумился, как могли эти внимательные и печальные глаза так напугать его два дня назад.
- Ты очень мудр.
- Брось! Это только опыт.
- Почему ты не хочешь, чтобы тебя хвалили?
- Потому что не заслуживаю этих похвал.
- Ого, скромность тоже украшает героев!
- Скромность? Ты что же, совсем не слушал мои байки за столом?
Амирани улыбнулся ему неожиданно тёпло и потянул за собой:
- Пойдём, я покажу тебе…
- Что?
Они шагнули в проём двери, у которой стояли. После яркого света Алкид на мгновение ослеп в полумраке хижины, потом разглядел убогое ложе, на котором лежала, бессильно вытянувшись, худенькая девочка лет двенадцати. На треугольном бледном лице поражали огромные глаза, глянувшие на них с надеждой.
Умник склонился к ней и погладил по голове:
- Вот,  Нани, это дядя Алкид. Я тебе рассказывал о нём. Он великий герой и очень весёлый человек. И он пришёл поздороваться с тобой.
- Привет, Нани! – поднял руку Алкид. – Что это ты лежишь тут одна и такая грустная? А там, на воздухе, такую серну едят – м-м! Амброзия, а не серна! Пища богов.
Он не знал, что ей говорить – этой несчастной девочке, впившейся в него глазами, словно он мог принести ей избавление.
- Я не могу ходить, - тихо сказала она.
- Я понесу тебя, хочешь? Совсем плохо, когда человек не может выйти из дому в такой день.
Девочка слабо кивнула, не отрывая от него глаз. У Алкида против воли защипало в горле. Он протянул ей руки, в душе досадуя, что не может поделиться с ней ни каплей своей силы, которой ему отмерено с избытком:
- Пошли, человечек! Я угощу тебя серной, прискакавшей с самого Олимпа. Не иначе, как Артемида прислала её, зная, что я встречусь с тобой!
Нани доверчиво обняла его за шею. Амирани тихо шёл  следом.
У пиршественного стола девочку отняли женщины, принялись устраивать её поудобнее, предлагая самые нежные куски. Алкид тихо отступил в сторону.
- Что с ней? – спросил он едва слышно.
- Так бывает. Ей просто не достаёт жизненной силы, чтобы встать на ноги, чтобы играть и бегать, как другие. Слабость убивает её.
- И нет врача, который избавил бы её от этой муки?
- Асклепий, может быть, и знает секрет этой болезни.
Алкид тяжко вздохнул:
- Но Асклепия давно уже нет на свете. Ревность богов не знает предела.
Умник вздрогнул, на лице его появилось выражение боли.
- Бедный Асклепий, - наконец вымолвил он.
Да, за что бы тебя ни покарали, но уж никак не за жестокосердие! Ты готов пожалеть всех на свете? Даже бога, умершего много веков назад?
Насытившись, Нани снова искала Алкида глазами. Герой развлекал её до заката, когда тёмные глаза девочки сами начали смыкаться. Тогда он унёс её в хижину,   подоткнул одеяло и сидел подле, гладя по голове, пока она не заснула. Кажется, теперь он понимал, что имел в виду его товарищ.
Выйдя из хижины на воздух, Алкид вздохнул всей грудью. И почему Боги поделили здоровье и мощь так неравномерно? Лично ему их досталось за десятерых. А кого обделили? Бедную Нани? Или того же Умника?
Товарища он нашёл сидящим у крайней хижины. Алкид подошёл бесшумно. Амирани не шелохнулся. Он опирался спиной о стену, глаза были закрыты, грудь мерно вздымалась. Он спал очень глубоко, и, должно быть, видел во сне что-то хорошее, потому что на лице его была улыбка. Мягкая, нежная улыбка, на которую он никак не решался днём.
Алкид вздохнул и отступил подальше, боясь спугнуть этот сон, эту улыбку.
Ну, вот, парень! Теперь тебе будет хорошо, я уж вижу. Ты и вправду не создан для мести и злобы. Что ж, это не твой дом, но здесь тебе рады. А тебе непременно нужно кого-то любить, о ком-то заботиться. Так что оставайся лучше здесь. Что проку заботиться о бродяге Алкиде? Он сам о себе позаботится. Ты уж извини, друг! У меня дела. Ты поймёшь потом и не будешь сердиться…надеюсь…
Он бесшумно шагнул в тень, скрываясь в сумерках. У очага захватил в мешок пару лепёшек и горсть маслин. Женщина, убиравшая объедки, подняла на него взгляд.
- Мне надо идти. А мой друг пусть побудет у вас. Ему крепко досталось, и теперь он должен отдохнуть. Это хороший человек.
Он поднял с земли свой лук и зашагал в подступающую ночь. Что за беда? Он переночует где-нибудь в дороге. Лишь бы Умник не видел, как он уйдёт. Ему не надо идти  с ним туда, где Алкида ждут – это уж точно! – новые неприятности.

Неожиданный? Хм. В принципе, мифы позволяют трактовать его, как угодно. Там есть сюжет, но не прописана психология. Хотя, наверное, он получился слишком модерновый. Сейчас я это понимаю. но мне хотелось сделать героя всех времён.

Видите ли, на самом деле единой греческой мифологии в таком виде, как мы знаем из книги Куна, не было. Были реагиональные герои. И лишь Геракл - общегреческий герой. Мне показалось, что это неспроста, что он должен быть по-человечески привлекательным. Эдакий гибрид Портоса с Индианой Джонсом. Такого и писала. Получилось ли - судить читателю. Вообще, текст, конечно, корявый. Возможно, надо было делать иначе. Но здесь начала выкладывать в первозданном виде. На форуме есть очень умные люди, чьё мнение для меня бесценно. Вдруг они подскажут, что с текстом делать, чтобы он стал лучше. Двенадцать лет прошло, льщу себя надеждой, что чему-то научилась за эти годы, чтобы можно было его усовершенствовать.
Спасибо за то, что обратили на него внимание. Стоит ли выкладывать дальше?

Диана, уговорили! Впрочем, я не сильно и сопротивлялась.
Эта глава вторична беспредельно. И по отношению к мифологии, и к другим вещам. Кажется, это называется постмодернизмом. Стыдоба!

Глава 2. Яблоки Гесперид

А на пороге сада Гесперид Алкид, наконец, вляпался. Он это понял с неопровержимой ясностью, когда увидал, какая тварь сторожит сад.
Змей он не любил с младенчества, даже самых безобидных. Что уж говорить о таких вот – шипастых, клыкастых, когтистых!
Алкид был храбр, но его передёрнуло. Если у ворот на цепи, вместо собачки держат такое чудовище, надо полагать, хозяева не слишком любят гостей вроде него. Так что и в саду, вероятно, неприятностям несть числа. Алкид в сердцах обругал того гурмана, которому так неотложно захотелось этих пресловутых золотых яблок.
Из раздумий о том, как чревоугодие вредно для здоровья Алкида вывел громовой голос, раздавшийся откуда-то из поднебесья:
- Что ты здесь делаешь, смертный?
Алкид задрал голову и узрел могучего бородатого старика громадного роста, стоявшего на вершине самой высокой скалы. Старик сгибался под тяжестью, которая давила ему на плечи, ибо он держал… небесный свод.
Герой вспомнил подробные инструкции Афины по обращению с титанами вообще и с Атлантом в частности, но решил полагаться лишь на чутьё и здравый смысл.
- Если честно, дедушка, то я раздумываю, как бы забраться за этот вот забор.
- Ты хочешь влезть в сад сестёр Гесперид? – громыхнуло сверху.
- Вот только не принимай меня за обычного садового вора. По своей воле я за яблоками на соседнюю улицу не пойду, не то, что на край света. Просто меня послали.
- Кто послал?
- Считается, что царь Эврисфей. Но вообще-то, я думаю, что это придумал Зевс.
- Зевс? Тебе отдаёт приказы Зевс? – старик, казалось, задумался.
- Э, кому он не отдаёт приказов, а? И всё-таки, почтенный Атлант, не знаешь ли ты способа проникнуть в этот сад и сорвать пару яблок без особого ущерба для здоровья? Я бы тебя очень попросил!
- Я знаю такой способ, - сказал Атлант уже не так грозно. – Но он не для тебя.
- Может, поделишься мыслью, дедушка?
- Этот способ не для тебя, - повторил титан. – Я могу проникнуть в сад Гесперид и достать яблоки. Но кто тогда будет держать небесный свод?
- Очень тяжело? – прикинул герой. – Я мог бы попытаться, пока ты ходишь. Только не уронить бы эту махину. Представляешь, что тогда будет? – он вымученно улыбнулся.
- Полезай сюда, - скомандовал Атлант.
Алкид смерил взглядом неприступную кручу и вздохнул. Потом отложил оружие и снял шкуру. Без неё лазать по скалам было всё же сподручнее.
- Пригни голову, дурак, подставь плечи, - руководил титан. – Иначе эта тяжесть свернёт тебе шею. Готов?
Кажется, никогда в жизни Алкид не держал на своих плечах ничего столь кошмарно тяжёлого.
- Стоишь? – спросил Атлант, распрямляясь.
- Стою-у! – просипел Алкид. – Поторопись, пожалуйста… иначе… скоро… меня… расплющит в лепёшку…
Атлант удалился степенным шагом.
Кажется, я вляпался окончательно!
Он не знал, стоял ли Атлант здесь вечно, но уж в сад он ходил, точно, целую вечность. Когда он, наконец, показался на глаза, Алкид уже и ругаться не мог.
- Бери-и своё небо быстрее! У меня сейчас грыжа выпадет! – провыл он из поднебесья.
Атлант поравнялся с придавленным героем и с усмешкой заглянул ему в лицо:
- С чего бы это, смертный? Ты и постоял всего каких-то полчаса.
- И отдал полжизни за эти проклятые яблоки. Атлант, не шути, пожалуйста!
- А я не шучу, - хладнокровно ответил старик. – Я избавился от  ноши. Теперь она твоя.
- А яблоки? – ахнул Алкид.
- Яблоки мне и самому пригодятся.
«Вот теперь ты, точно, вляпался», - сказал противный внутренний голос.
- Дедушка-а! Брось придуриваться! Я уже злой, честно говорю!
На сей раз, Атлант даже не удостоил его ответом.
Афина, сестричка, на помощь! Ты же обещала, если что…
Он вздрогнул так, что на небе звёзды зазвенели, колотясь друг о друга, когда услышал знакомый голос. Нет, не женский. Мужской, глуховатый, прерывающийся от быстрой ходьбы:
- Ему тяжело, Атлант. Он всего лишь смертный.
У Алкида глаза полезли из орбит, когда он увидел Умника.
А я-то тебя пожалел!
- Ну, и что? – пожал плечами титан. – Мне тоже было тяжело. Пусть терпит.
- Кончается терпелка-то, изверги!!!
- Уронит ведь. Точно тебе говорю. Оно ему плечи режет.
- И что ты предлагаешь?
- Я? Не знаю. Этот дурень даже шкуру свою снял. Так оно на голые-то плечи куда больнее. Правда, Алкид?
- У-у!
- Слушай, Атлант! Приподыми небо на минутку. Я ему шкуру на плечи подсуну. Какой никакой буфер.
- Чего?
- Буфер. Это из механики, ты не знаешь. Ну, так подержишь, я сую?
- В задницу её себе засунь, Умник проклятый!!!
- Как люди, всё-таки, несправедливы. Правда, Атлант?
- Гад!!! Скотина безрогая!!!
Атлант покрутил головой, слушая брань Алкида, и приподнял небесный свод. Герою на мгновение стало легче. Умник маячил рядышком с львиной шкурой в руках и изображал участие.
Дать бы тебе в зубы, да нечем!
В этот миг Амирани внезапно бросил шкуру, обхватил его руками и… выдернул его из поднебесья, как пробку из бутылки. Не удержав равновесия, оба покатились вниз. Атлант охнул, ловя просевшее небо.
Алкид тяжело дышал, придавив приятеля своим могучим телом. Умник под ним делал слабые попытки пошевелиться.
- Обманщик!!! – громыхнуло под небесами. – Будь ты проклят во веки веков!
Алкид, наконец, сумел откатиться, освобождая Амирани. Тот тяжело поднялся на колени.
- Прости меня, брат! – голос его неожиданно зазвенел.
- Ты называешь меня братом, подлец! Трижды подлец! Ты давно уже предал своих, продался Олимпийцам…
- Прости, Атлант! Я не мог иначе.
- Ты… не мог? Предатель… предатель… Я рассчитывал на тебя… Я думал, что теперь-то ты вернёшься, чтобы отомстить, что мы будем вместе…
- Атлант, выслушай, молю! Люди не виноваты. Они не должны становиться заложниками наших распрей с богами. Это не их ноша. Посмотри, это Геракл! Он самый лучший из людей, но он лишь смертный. Ему непосилен твой груз.
- Ну, так полезай сюда ты, радетель за человечество! Что, кишка тонка? Раздели со мной мою ношу!
- Мне хватит моей, - глухо произнёс Умник и с усилием отвернулся.
Алкид, стоя на коленях, собирал в мешок яблоки из сада Гесперид:
- Вот скупердяй! Принёс всего четыре штуки.
- Алкид, прошу тебя, уходи! Если хочешь, я догоню тебя позже.
Герой кивнул головой, увидев, что глаза Умника подозрительно блестят.
Атлант неистовствовал под небесами:
- Ты покорился им! Ты сдался, поэтому тебя освободили! Жалкий раб! Я считал тебя сильным, но ты… червяк!
А в ответ звучало:
- Прости меня, брат!..

Алкид (или, может, вернее будет назвать его Гераклом?) сидел, притулившись в уголке между скал, и ждал, когда окончится буря под небесами. В такие дела смертным лучше не встревать, хотя он, почему-то, нарывался на них безошибочно.
Наконец услышал шаги. Судя по шагам, Умник мчался, не разбирая дороги. Он пролетел мимо героя, не заметив. Алкид решился окликнуть его, опасаясь, что в таком состоянии он запросто налетит лбом на какую-нибудь скалу и даже не заметит этого.
А это даже для бессмертных, знаете ли…
- Прометей!
Спина Умника дрогнула, словно в неё попали камнем. Он резко остановился, но не обернулся.
Алкид вышел из тени скал, догоняя. Ему хотелось чем-то утешить друга:
- Атлант не прав. Он думал только о себе.
Титан с усилием повернулся к нему и глухо произнёс, не глядя в глаза:
- Не мне осуждать его.
- Ты же не перекладывал свою ношу на других!
- Но у меня не хватило бы мужества взять его ношу. И потом, во многом он, к сожалению, прав. Я покинул свой берег, так и не пристав к чужому. За это надо расплачиваться. Для чего я живу?
- Ну, ты даёшь! – только и нашёл, что сказать Алкид.
Вот чего мне ещё не хватало, так это божественной истерики!
Титан, однако, быстро взял себя в руки и снова сделался невозмутимым:
- Ты знаешь, кто я. Когда ты догадался?
- По правде? Когда ты назвал его братом. Не подумай, что я кошмарный недотёпа и ничему не учился. Все на земле знают о мести Зевса, но… видишь ли, за века она как-то ушла в область легенд.
- Не для меня, - тихо сказал Прометей.
- Прости, я должен был понять раньше.
- Ты никому ничего не должен, Алкид. Тем более, мне. Это я у тебя в неоплатном долгу.
- Вот ещё! – буркнул герой, смущённо. – Э-э, послушай, а когда ты угадал моё имя?
- По правде? – усмехнулся титан. – Когда ты сказал про сад Гесперид. Этот подвиг под силу лишь Гераклу. Да, не удивляйся, я знаю о тебе.  До моей скалы иногда долетали новости.
Алкид пристально поглядел на друга:
- Ты ещё заглядываешь в будущее?
- Нет, это всего лишь здравый смысл и логика. По правде сказать, - вымолвил он с усилием. – С некоторых пор у меня не хватает мужества смотреть вперёд.
- Не осуждаю, - буркнул Алкид. – Не хотел бы я заглянуть в будущее и узнать о своей судьбе такое… Говорят, что ты знал о своей участи, а, Прометей?
- Знал. Но у меня не было выбора.
- Выбор всегда есть, - неожиданно мудро промолвил Алкид. – Только не всегда мы можем принять то, что нам предлагается.

Некоторое время они шагали молча. Потом титан решился задать вопрос:
- Почему ты ушёл из селения пастухов, оставив меня там? Что внушило тебе отвращение?
- Тьфу, дурной! – возмутился Алкид. – Я разве поэтому?… Мне же стало тебя жаль. Думаю, устал человек. А здесь люди хорошие – помогут, обогреют!..
Горькая усмешка исказила губы Прометея:
- Человек? Я НИКОГДА не был человеком, Алкид! Можешь ли ты себе представить, насколько боги гнуснее людей? Бессмертные, которым чуждо сострадание, которые никогда не придут на помощь тому, кто ослаб.  Готовые жалить друг друга, как скорпионы – ради удовлетворения самых низменных потребностей!
- Боги Всемогущие! Но К ТЕБЕ-ТО всё это какое отношение имеет? Это ты, что ли, самый ядовитый скорпион?
- Я один из них, Алкид. И не мне отрекаться от этого. Довольно уже измен на моём веку!
Геракл думал недолгое время. Потом произнёс в сердцах:
- Знаешь, что я тебе скажу? Тебе позволительно источать желчь после всего, что ты пережил. Но теперь ты свободен, и пора уже  начинать изучать реальное положение дел. Так вот, чтоб ты знал: боги не хуже и не лучше людей. Среди нас, знаешь ли, тоже встречаются типы… Но я довольно близко знаком со многими из Бессмертных. И ты, между прочим, из них не худший.
Прометей слушал эту отповедь, глядя в сторону и кусая губы. Гнев Алкида начал испаряться при виде его растерянности:
- Нет, ты, конечно, имеешь право думать по всякому. Любой человек, с которым обошлись подобным образом, разозлился бы на весь мир и пожелал отомстить. С той только разницей, что человек бы выдержал в подобном положении, самое большее, дня четыре. А ты провёл так ВЕЧНОСТЬ.
- Не вечность. Чуть меньше, Алкид. Даже много меньше, если быть честным, но тоже  долго.
- Да, а теперь у тебя ещё несколько Вечностей впереди. И ты собираешься провести их, злясь и негодуя? Ради чего?
- Как ты сказал?
- Эта мысль не приходила тебе в голову, Провидец? Ах, да, это ведь только мы – мотыльки-однодневки, что приходим в этот мир лишь на мгновение по вашему счёту – научились перед лицом неминуемого небытия оглядываться и давать оценку прожитому. Мы уходим в Лету, теряя всё, даже память. Что же остаётся после нас? У людей нет в запасе вечности. Им надо спешить.
- Для чего?
- Спешить делать добро. Зла вокруг нас и так много.
Прометей глядел на него напряженно. Потом сказал:
- Видишь, ты уже жалеешь.
Алкид отвернулся:
- По правде сказать, жалею. Чего бы мне стоило завернуть в Колхиду чуточку раньше? Ведь знал же я миф о Прометее. А вот, тоже не додумался. Правда, ты и тогда… Мне всего тридцать пять. Ну, освободил бы я тебя десятью-пятнадцатью годами раньше…
- Мой срок исчислялся веками, - напомнил титан. Потом, подумав, произнёс, - Далеко на востоке, за пределами нашего номоса, рассказывают историю одного духа, который, подобно мне, был долго заточён – в узкий кувшин, где тщетно ждал освобождения. Первую сотню лет он мечтал озолотить того, кто избавит его от мук. Вторую сотню – обещал спасителю невероятное могущество. А когда настала третья сотня лет, озлобленный дух поклялся убить того, кто откроет кувшин. Так велика стала его ненависть. Извини, Алкид, кажется, я стал похож на него.
Герой вспомнил странника Амирани и прилипших к нему ребятишек.
- Ну, а что было дальше с тем духом?
Прометей с усилием улыбнулся:
- На четвёртой сотне лет кувшин был открыт. И дух попытался убить того, кто это сделал. Но человек был умнее, и сумел вернуть неблагодарного обратно в его тюрьму. Вот и всё!
Алкид пристально поглядел на своего товарища, мрачно шагавшего рядом.
Не это ли ты и мне предлагаешь?
- Алкид, я действительно, не знаю, для чего я теперь!
- У тебя есть время, чтобы узнать, - буркнул герой, отворачиваясь.

Долго шли молча. Прометей не выдержал первый:
- И всё-таки, почему Алкид?
- Ну, потому, что это и есть моё имя. А возвеличили на весь свет моё безобразное прозвище. «По жизни гонимый Герой» Тьфу! Из одного дерьма в другое.
- Значит, ты предпочитаешь…
- …чтобы ты звал меня и дальше Алкидом. Если ты не против.
- Я? Значит ли это, Алкид, что ты позволишь мне… стать твоим другом?
Синие глаза Прометея блестели невыносимо ярко.
- Честное слово! Впервые бог спрашивает у меня позволения. И просит тако-ое!
Титан вздрогнул, но, увидев ехидную ухмылку Алкида, решился улыбнуться тоже.
- Но! – поднял палец герой.
- Что такое?
- Услуга за услугу!
- Чего ты хочешь?
- Я-то? Можно, я тоже буду звать тебя настоящим именем, а, Прометей?
- Только тихонько, ладно?
- Нет, ты, определённо, боишься общественного мнения!
Они встретились глазами и неожиданно рассмеялись.

- Какой дорогой ты предпочитаешь идти? – спросил Прометей.
- То есть, как это, какой? Я не бог, летать, как мысль, не умею. Стало быть, по земле. Ножками.
Титан улыбнулся:
- Я не это имел в виду. Ножками тоже можно ходить по разным дорогам. И здесь она не одна. Ты шёл по самой неудобной.
- А раньше чего ты молчал?
- Ну, ещё не поздно свернуть. Потому и спрашиваю.
- Нет, почему ты молчал, когда мы ломали себе ноги, топая сюда?
Прометей вздохнул:
- Как бы тебе объяснить? Гм… Я не знаю, кто был тот доброхот, что указал тебе дорогу. Лично я на него не в обиде. Моя скала  слишком далеко от нахоженных троп, и если бы ты не забрёл туда… В общем, ты сбился с пути с самого начала. А мог бы идти значительно более лёгкой дорогой.
Ага, уже более-менее ясно! Неизвестный доброхот тащил… вернее, тащила меня за шкирку неудобной дорогой, прямиком ведущей к скале. На сад Гесперид ей было глубоко наплевать. А потом, когда идти осталось всего ничего, сбежала в жутком волнении. Друг мой, Прометей, ты очень удивишься, если узнаешь, что на Олимпе кое-кто ещё помнит о тебе?
- Итак, что ты выбираешь?
- А тебе самому… гм… не будет слишком тягостно вернуться туда?
- Ну, если не на скалу… А чего ты хочешь?
- Честно? Повидать бедняжку Нани. Не смейся!
- И не думаю.
- Думаешь, думаешь! Ты думаешь: «Я снова оказался прав. Он говорил, что не любит детей!»
- Ты читаешь мысли, Алкид?
- Нет. Всего лишь здравый смысл и логика! – герой победно прищёлкнул языком.
Титан искренне рассмеялся, глядя на него.
- Люблю, когда кто-то думает обо мне хорошо!
- Наконец-то признался!

Обратная дорога далась им значительно легче. Алкид шагал радостно, как человек, справившийся с трудной задачей и предвкушающий заслуженный отдых. Прометей же, отбросив на время свои размышления о смысле жизни, сделался приятным спутником и занятным собеседником.
Прежде, чем зайти к пастухам, Геракл полдня гонялся по скалам за козами. Титан старался не путаться у охотника под ногами. В общем, оба развлекались, как могли.
В селение пастухов вошли перед закатом. Алкид зычно поприветствовал хозяев, сзывая их к трапезе, однако на его призыв никто не поспешил. В селении было пустынно и тягостно. На жертвеннике дымились потроха ягнёнка. Рядом на коленях стоял Гия, отец малышки Нани. Никого не видя, он возносил молитвы.
- Что-то случилось! – напряжённым голосом произнёс Алкид.
Все обитатели селения отыскались у хижины Гии и Маквалы. Прометей протолкался в дом, где было тесно от людей и душно от курений. Он вышел оттуда с потемневшим лицом.
- Она умирает, Алкид. Дело совсем плохо.
Их неприветливо оттеснили от этой обители горя. Геракл потянул друга за хитон и отвёл в сторонку, потому что задумавшийся титан рисковал быть задавленным в такой толкучке. Да, и какой из него титан сейчас? Одно название!
Прометей что-то бормотал про себя. Герой прислушался.
- Надо рискнуть. Если никто из богов не загадал на них, может статься, лекарство у нас в руках… Мы не простим себе…
- Что ты говоришь?
Внезапно решившись, Прометей поднял голову:
- Алкид, ты можешь пожертвовать одним яблоком?
Брови Геракла изумлённо поползли вверх.
- Ну да, я понимаю. Они недёшево достались, но… Они, быть может, помогут. А Зевс обойдётся тремя. А? – Прометей глянул на друга с надеждой.
Геракл поспешил уточнить:
- Ты хочешь сказать, что этот фрукт спасёт девчонку? Тогда чего ты мнёшься? Неужели ты думаешь, что я пожалею лекарства для малышки?
- Нет, Алкид, это не то! – запротестовал титан. – Просто, я не уверен. Не хочется, чтобы ты потерял его впустую.
- Не уверен, так поди и проверь! Рассусоливает, тоже мне! Тут каждое мгновение, может, на счету, а он… Бери яблоко и немедленно иди к ней! Если бы я это умел, меня бы здесь уже не было!
Прометей бросил смущённый взгляд на товарища и принял из его рук тяжёлое золотое яблоко.
- Идём! – решительно сказал он.
- Расступись, народ! – громогласно провозгласил Геракл, раздвигая плечом убитых горем колхов. Он был готов разогнать их, как стадо баранов, если понадобится.
Они вошли в хижину. Алкид окинул её взглядом и спросил по-военному чётко:
- Что делать? Выкинуть отсюда плакальщиков, или не надо?
- Да, да, Алкид, пожалуйста! Пусть в хижине никого не останется. Родители могут подождать за порогом. Остальных отправь спать.
- А я?
- Ты останься. Мне может понадобиться твоя помощь.
- Славно! Мне уже приходилось драться с Танатосом за душу Алкесты. Может, увидев меня, он побоится войти?
Прометей подошёл к девочке, на щеках которой пылали горячечные пятна.
- Мама, пить… - прошептала она.
Титан сел подле неё, положил руку на лоб и позвал тихо, но властно:
- Очнись, девочка, очнись!
Нани открыла глаза, сухие и тёмные от жара и снова попросила:
- Пить…
- Это потом. А сейчас попробуй это яблоко. Алкид принёс его специально для тебя. Оно тебе понравится. Ешь!
Девочка перевела взгляд на героя:
- Ты… правда… для меня?..
- Святая правда! Ешь, малышка. Я сам их не пробовал, но Амирани (он всё знает!) говорит, что они жутко вкусные.
Нани трудно сглотнула и протянула худенькую руку за яблоком. Медленно поднесла ко рту, откусила кусочек.
- Вкусно?
- Тёплое… - сказала она, погружаясь в сон.
Яблоко едва не упало на пол. Прометей успел подхватить.
- Что? – горячо зашептал Алкид.
- Не сразу. Если оно целебно, то действие скажется через какое-то время. Будем ждать.
И они стали ждать. Временами Алкид принимался шагами мерить хижину, стараясь унять нервную дрожь. Прометей не отнимал руки ото лба больной. Иногда она просыпалась, и он настойчиво скармливал ей ещё кусочек. Видимых изменений не  было. Ночь тянулась бесконечно…
- Ничего не происходит! – нервным шёпотом восклицал Алкид. – Ты уверен, что оно помогает?
Титан болезненно морщился:
- Я не Асклепий, Геракл. Я никогда не врачевал. Надо надеяться… Нани, проснись! Возьми ещё кусочек яблока…

За порогом хижины забрезжил рассвет. Алкид, сидевший у дверей, устало поднял веки.
- По крайней мере, сегодня Танатос не явился.
Он тяжело встал и распахнул дверь. Утренняя прохлада потянулась свежей струйкой в пропитанный курениями, застоявшийся воздух хижины. Геракл глубоко вздохнул всей грудью. Глаза сами собой смыкались.
Он подошёл к горестному ложу, подле которого в напряжённой позе сидел титан. Коснулся рукой его плеча. Прометей поднял голову:
- Поспи немного, Алкид.
- Эй, утро уже… Как она?
- Жива.
Титан отодвинулся, пропуская его к постели больной. Герой вгляделся в худенькое личико. Жар спал. Девочка дышала глубоко и ровно. И… её лицо не казалось больше таким безжизненным.
От яблока осталась едва треть.
- Жива. – Повторил Прометей. – После доест.
Алкид поднял голову и с чувством поглядел на друга. Он показался ему постаревшим от усталости. И без того худое лицо совсем осунулось. Герой почувствовал, как в душе его шевельнулось что-то похожее на нежность.
- Ты сделал это!
- Если бы не ты, Алкид, этого не сделал бы никто. Пойдём. Сейчас ей нужнее мама.
Они вышли из хижины, едва не шатаясь. Гия и Маквала рванулись мимо них в дом.
Алкид прислонился спиной к стене:
- Больше всего на свете я хочу спать.
- Теперь мы можем спать, мой друг. Только где? Боюсь, что, где бы мы ни  легли, обрадованные родичи нас затопчут.
- Я им затопчу, - пробурчал Геракл, обнимая товарища за плечо.

Едва не насильно героев разбудили после полудня и позвали к  трапезе. Геракл ел за троих и шутил за четверых. Особенно его забавляло, как родные девочки пытаются оказать его другу всевозможные знаки внимания, и как он пытается свести  эти почести до минимума. И всё же ему не удалось отвертеться от большинства тостов, так что после ужина Алкиду пришлось за плечо поддерживать перебравшего бога, пока они добирались до места ночлега.
Пир продолжался до заката, а после всей деревней повалились спать.
После было ещё три дня, наполненных сном, едой и восторгами сельчан. И была Нани, впервые начавшая потихоньку подниматься на ноги…

- Скажи, Алкид, почему не приходит Амирани?
Герой ухмыльнулся про себя. Подобно ему самому, Прометей страшно смущался от людской благодарности. А благодарность колхов сдабривалась, к тому же, изрядной долей еды и вина, которые воздержанный титан предпочитал употреблять в умеренных количествах. Наутро после великой попойки, он простонал:
- Алкид, говори им, что хочешь! Что я сбежал, умер, загибаюсь от несварения, но молю тебя… избавь меня от повторения подобного ужаса!
- А если они потребуют указать кусты, в которых ты сидишь? Нет, каково! Великий врачеватель не в силах избавить себя от неприятностей похмелья!
- Алки-ид!..

Что из этого можно сказать любопытной Нани?
- Он стесняется.
Девочка мечтательно улыбнулась.
- Он тебе понравился?
- Он красивый и добрый. И имя у него, как у того героя из песни.
- Постой, постой! Какая ещё песня?
Девочка посмотрела на него строго:
- Ты что же, не слышал песни о герое Амирани? У нас все её знают.
- А я не знаю. Расскажи.
Нани, сидящая, вытянув ноги, на расстеленной козьей шкуре, начала серьёзно, подражая взрослым сказителям:
- Герой Амирани  странствовал в наших горах давным-давно. Похож он был на чёрную тучу, готовую разразиться ливнем. Неутомимый, как волк, сильный, как двенадцать пар быков, стремительный, как бревно, летящее с горы. Это он выковал первый меч и плуг. Странствуя по свету, он победил злого Вишапи и похитил  сердце   Камари, дочери Бога Грома. А когда на землю обрушился холод,  выкрал у богов огонь, чтобы обогреть людей. И с тех пор в каждом очаге горит огонь Амирани.
- Ну? А дальше?
- Боги разгневались на него и приковали к высокой скале. Каждый день слетаются орлы, чтобы клевать Амирани. А верный пёс всё лижет цепь, которой он прикован, надеясь, что когда-то сумеет перегрызть её. Но цепь лишь становится толще  год от года. И бродит по окрестным горам Камари Лучезарная и Грозная, ожидая любимого. Но ему никогда не сойти со скалы… - закончила девочка печально.

Эй, приятель! Кажется, я узнал о тебе много интересного!
- А ты её видела? Красавицу Камари?
Нани посмотрела на него с жалостью, как на слабоумного:
- Как я могла её видеть? Я и сейчас хожу с трудом. Но это правда. Она ждёт. Ты мне не веришь?
- Верю. И, Нани, знаешь, что? Если это будет зависеть от меня, Амирани вернётся. И они встретятся с красавицей Камари. Слово Геракла!

Их вышли провожать всей деревней. Алкид тащил мешок, набитый провизией. Им едва удалось уговорить колхов, чтобы им не всучили больше. Это оказалось нелегко. Как и отговаривать каждого, кто хотел чем-нибудь одарить великодушных героев.
Они снова шагали по каменистой тропе – отдохнувшие, освежённые и взволнованные. Каждый был погружён в свои мысли, поэтому их не тянуло говорить. Однако думали они о разном. На лице Прометея бродило робкое и недоуменное выражение человека, который пытается поверить в счастье. Алкид же напряжённо морщил лоб и временами украдкой бросал изучающий взгляд на товарища. Титан этих взглядов не замечал.
На ночь они остановились в той же пещере, что уже давала им приют в грозу.
Алкид натаскал дров, но заниматься ими предоставил товарищу. Он почти не удивился, увидев, как под руками титана, словно бы само, вспыхнуло пламя.
- Я ещё тогда должен был догадаться. Вот он – Прометеев огонь?
Тот лишь покачал головой:
- Никакого чуда. Мне пришлось освоить много способов, как добыть его. Просто, в иных обстоятельствах они оказывались бессильны. А Огонь? Нет, я не оставлял ничего при себе. Всё роздал ещё тогда. Я и сам лишь недавно узнал, что теперь пламя почему-то вспыхивает само, повинуясь моей воле. Побочный эффект, так сказать.
- Мудрено говоришь.
- Это из птичьего языка науки будущего. Не обращай внимания.
Алкид усмехнулся, потом вновь погрузился в свои мысли. Его необщительность, наконец, привлекла внимание Прометея.
- Что с тобой, мой друг? Тебя что-то мучит?
- Ничего. Что такое «Вишапи»?
- Ах, это? Должно быть, из колхов кто-то рассказал…
- Думаешь, кто? Наша Нани!
Титан слабо улыбнулся:
- Надо же, помнят… А Вишапи…Это древняя тварь, вроде гидры – хищная и прожорливая. Абсолютно лишённая разума.
- Ты с ней встречался?
- Да, пришлось.
- И как?
- Малоприятное воспоминание. Я располагался на ночлег, когда она напала. Попытался отпугнуть её огнём. Но, знаешь, этих древних хищников трудно убедить, если они вбили себе в голову, что ты съедобный.
- Знаю, - усмехнулся Алкид. – Меня они пару раз чуть не съели. Я-то не бессмертный.
- Ну, мысль о том, что ты бессмертный, как-то слабо утешает, когда она тебя жуёт.   У богов тоже есть инстинкт самосохранения.
- И ты убил её?
- Убил. И не жалею. Она подмяла меня под себя, а я распорол ей брюхо ножом.
Увидев пристальный, оценивающий взгляд Алкида, Прометей усмехнулся:
- Трудно поверить? Просто, тогда я был посильнее. Я и сам, знаешь ли, себя не узнаю, когда склоняюсь к воде напиться.
Он замолчал.
Какая-то новая мысль заставила Алкида задуматься. Потом он вдруг поднял голову и сказал серьёзно:
- Я хочу знать…
- Спрашивай.
- Только ты ответь мне откровенно. Что за яблоки мы добыли? Почему меня послал за ними Зевс? Почему они спасли малышку Нани?
Прометей глубоко вздохнул:
- Я был глупцом, если надеялся, что ты не спросишь. Что ж, я не стану от тебя скрывать этот секрет богов. Яблоки Гесперид обладают волшебной силой.
- Это я заметил, - усмехнулся Алкид.
- Они имеют свойство возвращать силу и здоровье тем, кто их утратил.
- Тогда почему ты колебался, прежде чем дать его Нани?
- Не потому, что опасался ввести тебя во искушение. Просто, у яблок Гесперид есть ещё одно свойство. Если кто-то из богов загадает на них, они будут выполнять его желание.
- Это как?
- Скажем, кому-то захочется посеять зависть или вражду. Ему достаточно будет подержать это яблоко в руках. А потом другие будут изумляться, что подвигло их совершить… гм… нечто несообразное.
- Ты боялся…
- …что Атлант загадал на них, зная, что ты несёшь их Зевсу. К счастью, яблоки были чисты. Они исцелили Нани своей первозданной мощью.
Титан поднял глаза и пристально вгляделся в лицо друга:
- Теперь ты знаешь всё. Я ничего от тебя не утаил.
- Да, - раздумчиво сказал Алкид. – Ты знал это с самого начала. И тебя не посетило искушение самому воспользоваться ими?
- Воспользоваться?
- Атлант хотел это сделать – теперь я уверен в этом. А ты? Признайся, ни разу? Ни на миг?
Его глаза требовательно искали глаза титана. Прометей встретил этот взгляд и вздохнул:
- Для чего? Я ведь и так бессмертен. А лишать тебя возможности поскорее освободиться от унизительной службы, воруя у тебя плоды твоего подвига? Нет, Алкид. Быть может, эти века испортили мой характер даже основательнее, чем я думаю, но до такой низости я ещё не дошёл! – и повторил ещё раз. – Нет!
- А если Зевс воспользуется ими не по назначению? Ты ведь не любишь Зевса?
- Речь не о Зевсе, Алкид. Речь о тебе. Он пусть поступает, как знает.
- Речь не только обо мне, - медленно сказал Геракл, поднимая дорожный мешок. – О тебе тоже.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Что Зевс обойдётся и двумя. Я хочу, слышишь, Я ХОЧУ, чтобы ты стал таким, каким был прежде. Мне это  НУЖНО.
- Ты хочешь…
- …отдать это яблоко тебе. У меня есть причины этого желать. И Зевс тут ни при чём. Поймёшь когда-нибудь. А сейчас ты возьмёшь его, потому что ты мой друг и не захочешь меня обидеть.
Он протянул плод титану, избегая смотреть ему в глаза. Его смутило бы то выражение, которое – наверняка! – светилось в этих глазах.
Прометей взял яблоко, подержал его в ладони. Оно было тёплым и увесистым. С глубоким чувством оглядел профиль Алкида, потом поднял с земли нож, которым резали мясо.
- Одна половина твоя.
- Вот ещё! – хмыкнул герой. – Мне-то с каких пор не хватает здоровья и силы?
- Ты примешь его, потому что ты мой друг и не захочешь меня обидеть, - улыбнулся титан.
- Придумал тоже, - вздохнул Алкид. – Ладно, попробую уж, за чем ходил. - И он впился зубами в свою половину, пытаясь скрыть смущение. – Честно говоря, я очень люблю яблоки.
Они хрупали ими при свете, отбрасываемом маленьким костерком.
- Сладко, - сказал Алкид, вытирая руку о шкуру.
Прометей ласково улыбался ему по ту сторону костра.
Герой прошёлся глазами по его лицу, изучая:
- А где изменения?
- Не всё сразу. Думаю, стоит пока поспать, - уклончиво улыбнулся титан.
- Спать, так спать. Это я люблю. Это меня уговаривать не надо, - пробурчал Алкид, растягиваясь во весь рост.
Слишком много эмоций для моей дублёной шкуры!
Прометей тоже улёгся и, судя по всему, заснул, так как костёр потускнел, угасая…

Утро приветствовало их щебетом какой-то сумасшедшей птахи, усевшейся на камне у самого входа.
Алкид пробудился сразу и, как обычно, ощутил, что упругие мышцы властно просят работы, подвига. Однако он медлил вставать, так как его товарищ не шевелился. В пещере было тихо.
Прометей окликнул его сам:
- Доброе утро, Алкид! Как ты себя чувствуешь?
- Как? Да недурно! Впрочем, одно только… Было у меня как-то приключеньице. Зашёл в один дом, а там девок сорок или пятьдесят. Забыл, сколько.
- Ну и что?
- Как что? Я бы и сейчас там побывать не отказался.
Титан тихо рассмеялся в ответ.
- А ты?
- Нет, мне такие подвиги не по силам. Это для Геракла.
- Да я же не об этом!
- Я понимаю. Чувствую себя превосходно. Спасибо тебе, Алкид!
Герой вздохнул:
- Любопытство – порок, я знаю. А всё же хочется взглянуть на бога в… так сказать, натуральном виде.
- Это нагишом что ли?
- Фу ты! Прекрасно же понимаешь, о чём я!
- Понимаю. Просто мне самому любопытно и… немного боязно. Прости, Алкид.
- Ну, не стал же ты хуже!
- Я надеюсь.
- Тогда пошли на солнышко. Здесь темно, как в погребе.

Утро блистало всеми красками, какие только можно было найти в этом пустынном краю. Алкид промедлил прежде, чем обернуться. Потом решился…
У входа в пещеру стоял статный мужчина годами не старше него, с правильными чертами серьёзного лица. Волосы цвета воронова крыла чуть вились. Знакомые синие глаза смотрели ласково.
Ростом титан уступал смертному герою и был, по-прежнему, сухощав, но исчезла болезненная худоба узника. Гладкая, загорелая кожа упруго обтягивала тугие мускулы. В позе и движениях преображённого титана проступала грация атлета.
- Ну и!!!…
- Что?
- Да ты красив, как… бог! – выпалил поражённый Алкид.
- Твоими молитвами.
- Вот так чудо! – он восторженно хлопнул себя по бедру. И добавил загадочно. – Теперь-то можно не беспокоиться. Тебя узнают, – потом хмыкнул. – А мне всё же зря половину яблока скормили. Пропало добро!
Прометей лукаво усмехнулся:
- Нет, не зря.
- Так… - озадаченно поскрёб макушку наш герой. – Я так привык к твоим демократичным манерам, что как-то забыл – ты тоже бог! Ты что-то загадал на мою половину яблока?
- В самую точку, мой друг!
- И что же?
- Не беспокойся, ничего плохого.
- Я надеюсь. Гм! Это было бы чудовищным свинством с твоей стороны.
- Я на такое не способен, - убеждённо сказал титан.
- Поклянись! Сплюнь и скажи: «Чтоб я сдох!»

Сегодня Геракл шёл, чуть ли не вприпрыжку.
- Куда ты так мчишься? – удивился Прометей.
- Как куда? Жажду увидеть ещё одно чудо.
- Какое?
- Как отпадёт челюсть у милой вдовушки. Ну, у той, что тебя так жалела.
- Ой, об этом я не подумал! Алкид, а ты уверен, что нам надо смущать бедную женщину?
- Уверен, уверен! Не лишай её возможности порадоваться. И потом, думай, что хочешь, но она, по-моему, знала, что за гостя я привёл в её дом. В отличие от меня, недотыкомки.
- Ты снова начинаешь себя ругать!
- Вот не сказал бы, что ты против самокритики! Сам шагу не ступишь, не произведя длительных переговоров с собственной совестью, а мне  не позволяешь.
- Это потому, что ты и так совершенство, Алкид!
- Я краснею, как девица! Не смотрите на меня!

Так весело перебрасываясь шутками, они шли до вечера. Внезапно Алкид остановился и озадаченно почесал в затылке:
- Вот, что бывает, если пустить меня вперёд!
- Что такое:
- Поздравим друг друга! Мы сбились с дороги.
- Нет, Алкид, мы на правильном пути.
- Да? Ну, и где же приют голодного путника?
- Что?
- Хижины-то нет!
Прометей вышел вперёд и огляделся:
- Да нет же, место то самое!
- Уверен?
- Совершенно. Вот бухточка…
- …где ты плескался. Точно! Но хижина-то где? Ау!
Титан напряжённо задумался. Потом повернулся к другу:
- Знаешь, Алкид…
- Кажется, знаю, Прометей. Соорудить домик с очагом на одну ночь под силу только богам.
- Да.
- И теперь я точно убеждён, что это дело рук моей сестрицы.
- Твоей сестры?
- По папе. Мамы у нас с ней разные. Точнее, у неё мамы вообще нет.
Прометей спросил с запинкой:
- Почему ты думаешь, что это Афина?
- Потому что уверен в этом. Слушай-ка меня, дружок! Тебе это может показаться интересным.
Они уселись на камень, ещё тёплый от солнца. Алкид подарил другу усмешку, видя, что бедняга с чего-то сам не свой.
Нечто подобное я уже видел. И не так давно.
- Вот, значит… начиналось всё это, как обычно. Вначале принесло гонца от Эврисфея, который передал, что на сей раз  царю хочется яблок. А потом возникла сестрица Афина и начала долго и нудно талдычить, какая зараза этот твой братец Атлант, и как я должен себя с ним вести. А сама, между прочим, усердно тащила меня по этому ноговороту, хотя, как ты сам заметил, к саду Гесперид есть и более удобные дороги. И чем дальше, тем больше моя невозмутимая сестрица впадала в беспокойство, пока не убежала, сломя голову, в получасе ходьбы от тебя. Если есть вопросы, задавайте! – удовлетворённо закончил он.
Но Прометей горестно покачал головой:
- Этого не может быть… Она меня давно забыла.
- Ой, кто это говорит-то! Какой знаток дел божеских и человеческих! Да что ты знаешь о ней? Ты не встречался с ней последние века.
- Вот именно.
- Дурень! Ты же можешь видеть суть любого явления. Ну, так разуй глаза и посмотри!
- Нет
- Почему нет?
- Я боюсь, Алкид.
- Так ведь она тоже боится! Боги, как же она боялась, бедняжка, что я ненароком пройду мимо! Но ещё больше она боится, что ты оттолкнёшь её, дурак такой!
- Этого не может быть, Алкид… этого не может быть…
- Перестань твердить, как попугай! Ступай на Олимп. Встреться с ней лицом к лицу, и тогда узнаешь. Не мучь ни себя, ни её.
- А если…
- Боги, дайте мне терпения! Теперь я понимаю, почему моя сестра до сих пор Дева! Ей достался полный идиот. К тому же, упрямый, как сто ослов.
- Не ругайся, Алкид.
- Буду! И, между прочим, мне тоже надо на Олимп. Если ты не пойдёшь сам, я, право слово, погоню тебя туда пинками!
- Ты мне друг, Алкид.
- Вот именно! И сестру свою люблю. Ну, решайся! Не заставляй меня думать, что быть распятым на скале легче, чем пойти навстречу любимой женщине.
Прометей обхватил голову руками:
- Я пойду. Но почему ты так уверен, Алкид?..
- В том, что она любит тебя? Потому, что я в этом разбираюсь. Потому, что ты скрытен, как сундук, но я же догадался о твоей любви! Ты любишь её? Ну, отвечай!
- Я люблю её, - тихо сказал титан и закрыл глаза. Ибо перед этими глазами с неумолимой ясностью вставало прошлое – то время, когда мир был ослепительно молод. И глядеть в это прошлое было выше его сил…

Глава 3. Рождение Богини

То был день, когда Зевс назвал его братом…

Гера кричала, как безумная:
- Дурища! Она думала, ей под силу выносить семя Кронида!

Прометей обошёл её по крутой дуге. Признаться, он едва переносил эту психопатку, хотя молодой вождь олимпийцев был от неё без ума. Впрочем, когда Гера была спокойной, она могла показаться красивой. Вот только спокойной её видели редко. А уж такая, как сегодня – с растрёпанными чёрными волосами, исцарапанным лицом, кроваво-красными губами, - она могла напугать кого угодно. Не только такого нелюдима, как молодой титан.
Олимпийская братия давно посмеивалась над застенчивостью и холодностью Прометея. Холодностью ли? Друзья, бок о бок с ним пережившие страшную братоубийственную войну, которую позже назовут Титаномахией, знали, что это не так. Прометей, когда он не был погружён в размышления и расчёты, был мягок, весел и приятен в общении. Водилась за ним лишь одна особенность, которой побаивались как олимпийцы, так и их враги. Впрочем, проявлялась она крайне редко, а когда он понял, как управлять ею, то понапрасну друзей пугать перестал. Давалось это ценой большой сосредоточенности и самоконтроля, но он давно поставил себе целью научиться владеть собой, а то, что он когда-либо требовал от себя, всегда выполнялось неукоснительно.
Среди Олимпийцев он, однако же, слыл провидцем, хотя лишь Кронид решался иногда прибегнуть к тому, что считали «даром Прометея». Ибо случалось, что по молодецкой горячности он награждал кого-нибудь таким предсказанием, от которого волосы слушателей вставали дыбом. И самое скверное, что предсказанная гадость всегда сбывалась. Было от чего начать сторониться окружающих! Но если верно, что каждый из Бессмертных получает при рождении свой Атрибут, который становится частью его самого, как тирс Диониса или карающие молнии Кронида, то Прометей был первым, чей Атрибут гнездился в голове и был столь оригинального свойства.
Правду сказать, его это не слишком беспокоило. Сам он своим проклятием считал слишком чувствительную совесть. Когда с треском провалилась его миссия миротворца и разразилась Титаномахия, он неожиданно принял сторону слабейших. Что могли противопоставить молодые Крониды первобытной мощи природы, которой владели Первые? Но потом среди изгнанников с Олимпа появился Зевс,   додумавшийся до воплощения Атрибута, и колесо закрутилось в обратную сторону.
Прометей порою стискивал зубы, пытаясь сдержать предчувствие, что ничем хорошим это тоже не кончится.
Бойня так уменьшила ряды Бессмертных, что Зевс, ставший царём Олимпа, распорядился каждому мужчине немедленно жениться. Прометей не имел ничего против такой демографической политики, но в результате ему в жёны досталась молоденькая Гестия, больше всего на свете мечтавшая свить уютное гнёздышко, где могла бы жить с красавцем-супругом, наслаждаясь покоем и благоденствием.
Прометей же мало подходил для того, чтобы стать центром такой мини-Вселенной. Война оставила после себя разор и хаос. Нужны были крепкие руки, чтобы разгрести его. А он, к тому же, представлял себе, как это сделать.
Юная супруга, не нашедшая понимания своих чаяний у мужа и сама не желая понять его, сначала много плакала, потом принялась скандалить. А когда Прометею всё это вконец опостылело, и он перебрался жить поближе к разорённому миру Геи, следовать за ним не пожелала. На Олимпе её жалели, вслух возмущаясь холодностью красавца Прометея, а втихомолку радуясь, что эта крепость пока осталась не завоёванной. Но тут уж потерпели поражение и волоокая Гера, и солнечная Деметра, и переменчивая Тетис. Сердце Прометея оставалось холодным, а разум по-прежнему стремился к загадкам мироздания.

Он несколько месяцев не был на Олимпе и стал уже отвыкать от здешних нравов. Визг, учинённый Герой, некстати напомнил ему о том, что на свете есть женщины, и что одна из них всё ещё считается его женой.
Только бы не встретиться! Что угодно, хоть поцелуй Лернейской Гидры!
Однако избежать неприятного визита он не мог – сам Кронид неотложно затребовал его к себе.
Завывания Геры преследовали его, когда он вступил в недавно обустроенный мегарон. К удивлению его, Зевса там не оказалось. Вместо царя богов он наткнулся на встрёпанного мальчишку Асклепия, который белыми губами повторял:
- Я ничего не могу сделать… Ничего нельзя сделать…
Прометей хотел обратиться к нему с вопросом, но в это время через боковую дверь влетел Кронид.
С тех пор, как они виделись в последний раз, он окреп и раздался вширь. На подбородке курчавилась золотистая борода. В общем, он мало походил на того отчаянного парнишку, который возглавил мятежников в битве с деспотией Кроноса. Но золотистый гиматий стеснял его порывистые движения. Было забавно видеть, как приобретённая важность борется с природной горячностью.
- Ты здесь, брат! Наконец-то! – вскричал он, хватая Прометея за руку.
Титан улыбнулся ему, но Зевсу было не до церемоний.
- Скорее! Ты должен ей помочь! Ты можешь, ты самый умный из нас…
Недоумевая, что значит весь этот переполох, Прометей позволил увлечь себя в полутёмный атриум, однако скоро окончательно потерял ориентировку в лабиринте новостроек.
- Да что стряслось? Скажешь ты, наконец? Чем я могу помочь тебе?
- Не мне, - выдохнул Зевс с отчаяньем. – Метис.
Ах, ну да! Весь Олимп уже почти год переживает бурный роман, ожидая, чем это закончится для пары влюблённых и злобствующей Геры.
- Она готовится подарить мне сына. И, клянусь всем, что мне свято, я готов распрощаться с Герой, чтобы сделать Метис царицей Олимпа. Ты знаешь, она этого достойна!
О, разумеется! Из всех женщин нашего маленького сообщества одна Метис обладает хотя бы долей здравого рассудка, за что и прозвана Премудрой. Безусловной глупостью с её стороны было крутить любовь с женатым мужчиной, но кто поймёт сердце женщины!
- Иди же! Скорее! Ей нужен врач.
- Ну, а я-то здесь при чём?
И впрямь, среди многочисленных искусств, которым посвятил себя Прометей, врачевание не значилось.
- Почему бы тебе ни обратиться к Асклепию? Это его Атрибут. Юноша уже сейчас сведущ в медицине куда более моего.
- Он ничего не может сделать. Ребёнок лежит неправильно. Только ты можешь что-нибудь придумать. Помоги, брат!
Как было устоять перед таким призывом! Тем более что их родство не было таким уж близким. На Олимпе половина населения доводилась друг другу двоюродными братьями. А если учесть, что вторая половина считала себя родными…
Да, проняло Кронида!
Прометей молча последовал за вождём богов, гадая, впрочем, как сможет применить тут свои знания и опыт.
Народу в покоях Метис было видимо-невидимо. И все беспорядочно толпились вокруг роженицы, которая лежала в центре – с огромным, безобразно распухшим животом. Она часто дышала и испускала дикие крики, напрягаясь всем телом. Прямые русые волосы, взмокшие от пота, прилипли к лицу.
И куда только подевалась твоя красота, Премудрая?
Прометея передёрнуло от отвращения и жалости. Он ни за что не решился бы подойти к страдающей женщине, но Кронид уже подскочил к ней, стискивая потную руку в своих:
- Успокойся! Он уже здесь.
Метис страшно застонала и нашарила Прометея глазами. Пришлось подойти.
Честное слово, на  моём месте любая повивальная бабка может сделать больше! Только где её взять?
- Прометей, пожалуйста… - выдохнула Метис.
- Дыши ровно! – умолял роженицу Зевс.
Титан закусил губу и, стараясь унять дрожь, положил  ладони на её напряжённый живот. В мозг немедленно толкнулась ментальная волна немыслимой силы. Он пошатнулся. Ему не требовалось даже закрывать глаза, чтобы увидеть то, что происходит внутри неё.
- Ты видишь его, моего сына? – настаивал Зевс. – Что с ним?
Ребёнок шёл спиной. Он не смог развернуться в утробе. Не то, чтобы он был слишком велик, но природа сыграла с Метис злую шутку. Так бывает иногда.
Прометей видел, как конвульсивно вздрагивает крохотное тельце, не в силах проложить себе дорогу к жизни, к свету. Ещё немного, и делать что-либо будет поздно.
И ещё… Это была девочка. О последнем открытии он, впрочем, никому не сказал.
Он едва вырвался из ментального плена. Да, у Метис была сила! Вздрогнув, он встретился с ней глазами.
- Что?.. – выдохнула она.
- Пусть все выйдут, - сказал, наконец, Прометей. – Ты останься! – кинул он бледному, как смерть, Асклепию.
Юноша только кивнул.
- Мой сын! – закричал Зевс.
- Выведите его! –  рявкнул Прометей.
Кто-то подхватил безутешного царя богов и выволок его из комнаты.
Они остались один на один.
- Что… с моим ребёнком? – спросила Метис, напрягаясь.
- Девочка умирает, - сказал Прометей, закусив губу.
Она вздрогнула.
- Дочь… Я почему-то… всегда это знала…
Он кивнул.
- Ты не можешь… спасти её?
- У меня есть одна идея. Но… тогда я не смогу спасти тебя.
Теоретически, один шанс был. Из тысячи. И только для одной из них.
- Спаси… мою девочку… Прометей!..
Он ещё раз встретился с ней глазами и кивнул, не смея противиться. От неё исходила чудовищная волна жизненной силы. Скоро она разорвёт это тело и уйдёт в необозримый Космос. Он должен попытаться сохранить хотя бы часть  её.
- Дай нож, - глухо сказал он Асклепию.
Мальчик протянул ему широкое, грубое лезвие.
- Железо! – взревел Прометей. – Дай мне железо! Лучшую сталь!
Парень испуганно метнулся куда-то прочь.
Прометей возложил руки на живот роженицы, силясь хотя бы на время задержать исход той силы, присутствие которой он ощутил.
Метис теперь лишь мелко дрожала. Потом она вдруг тихо позвала его:
- Скажи мне… какая она будет… моя дочь?..
Он закрыл глаза, чтобы не видеть её страдающего лица. Но вместо него ему на мгновение представилось другое лицо – в ореоле светлых, вьющихся волос, с голубыми глазами, твёрдо блистающими из-под нахмуренных бровей, с плотно сжатыми полными губами. Лицо, которое он видел, было ему незнакомо, но именно оно источало ту властную силу, которая сейчас подчиняла себе и беспомощного Провидца, и умирающую Метис.
Он с трудом открыл глаза.
- Она будет прекрасна. Будь спокойна, Метис Мудрейшая!  Равной ей не будет среди богинь.
Невероятно, умирающая улыбнулась!
- Сделай так… Прометей!
Асклепий протягивал ему узкий нож для хирургических операций. Прометей сунул его в пламя светильника. Потом положил ладонь на дрожащий живот… схватки прекратились, перейдя в беспорядочные конвульсии.
- Не медли… - попросила она, угасая…

Когда он извлёк этот скользкий, отвратительный окровавленный комок, Метис была уже мертва. Первая смерть на Олимпе…
Асклепий, уняв дрожь, сумел перевязать пуповину.
Со временем из мальчика выйдет хороший врач.
Он ещё что-то делал с ребёнком, а Прометей, оцепенев, стоял у изуродованного тела. Впервые он ощущал смерть так близко, ибо причинил её собственными руками.
- Она не кричит, - с тревогой сказал Асклепий. – Почему она не кричит? Да живая ли она?
«Живая», - устало подумал Прометей.
- Живая! – эхом откликнулся Асклепий. – И девчонка. Ох, и попадёт же нам с тобой! Зевс ждал парня. Ах ты, дурёха… ну, и хорошенькая же!
Титан с трудом стряхивал с себя оцепенение. Юноша опомнился быстрее – как только увидел, как и чем может помочь. Его главное предназначение – сохранение жизни. Сегодня он просто растерялся.
Он поднял малышку на ладонях и неожиданно сильно хлопнул её пониже спины. Девочка заорала благим матом.
Тут же с грохотом распахнулась тяжёлая дверь. Зевс влетел, не чуя под собой ног:
- Мой сын! Метис!..
… и замер, увидев окровавленное тело…

Несколько минут царила страшная тишина, раздираемая только воплями малышки. Потом Кронид, как сомнамбула, подошёл к столу, где Асклепий пытался спеленать её, и отвёл руки юного врача.
- Девчонка!.. – со стоном выдохнул он, поворачиваясь к Прометею. Жилы страшно набухли на толстой шее борца.
- Ты… ты растерзал её, чтобы сохранить жизнь этому отродью?!
- Её нельзя было спасти, - устало сказал Прометей.
Ему был безразличен гнев царя богов. Хотелось только, чтобы замолчала малышка.
Комната как-то незаметно заполнилась народом. Все подходили, глазели, неодобрительно цокали языками. Зевс сидел, обхватив голову руками, и мычал, словно от зубной боли. И над всем этим хаосом звучал крик новорожденной: полный боли и одиночества, словно девочка понимала, что никого не обрадовала своим появлением на свет.
- Заткните её, кто-нибудь! – Арес, прыщавый юнец, уже мнивший себя наследником царя богов, брезгливо попятился от своей сестры. – Лучше кинуть её с какой-нибудь скалы. Хлопот меньше.

Никому не нужна… одна в мире, который отвергает её…потерявшая при рождении всё, что должна была получить: тепло, ласку, любовь…
Повинуясь безотчётному порыву, Прометей взял в руки этот комок, исходящий надрывным криком.
Пророчества всегда приходят неожиданно…
- Отойди, Арей Эниалий! Кем бы ты ни мнил себя, тебе никогда не сравняться с той, что появилась сегодня на свет – ни в доблести, ни в славе, ни в любви. Никогда не вставай у неё на дороге, чтобы не пожалеть об этом!
А ты, Кронид, запомни: дочь Метис будет самой славной из богинь. Так хотела её мать. И так будет. Это говорю тебе я, Прометей!
   
        * * *

- В конце концов, именно ты виноват больше всех в том, что она появилась на свет!
- Ну, знаешь! Можно подумать, это я сделал ребёнка  Метис! Ты когда-нибудь думаешь прежде, чем сказать, Кронид?
Зевс усмехнулся виновато и отхлебнул из большого кубка:
-    Метис была бы мне хорошей женой. Но у неё был один недостаток. Тот же, что у тебя, кстати, – чрезмерная ответственность.
- Спасибо! – хмыкнул Прометей.
- Ну, посуди сам! Кому она была нужна? Будь она парнем, тогда другое дело. А теперь, в нашем положении, мне приходится иметь дело ещё с одной сопливой юбкой.
- Наше положение не так уж плохо, - возразил титан, отклоняя протянутую чашу.
- Это ты называешь неплохо? – усмехнулся Зевс. – Морские чудовища, гидры, вепри, пожирающие человечину. Какой только гадости не породила матушка Гея!
Прометей пожал плечами, подумав, что прежде царь богов не заботился такими мыслями, беззастенчиво пуская в ход самые мутагенные факторы в борьбе со своими противниками.
Что уж теперь удивляться?
- Тебя это пугает, Кронид? Тебя, владельца разящих молний?
- Не остри, пожалуйста! Ты прекрасно знаешь, сколь ограничено наше могущество на данный момент. Нам приходится приспосабливаться к этому миру, иначе он просто переварит нас. И выплюнет кости.
- Всё кажется столь страшным здесь, на Олимпе. Вблизи со всем этим ещё можно бороться.
- Бороться! – хмыкнул Зевс. – Вот именно. Я, Царь Богов, призванный установить и поддерживать мир и порядок на Гее…
Ишь, как высокопарно заговорил-то!
- … вынужден бороться с бабами в собственном доме.
- Неужели девочка так невыносима? – удивился Прометей.
- Несносна! Но ещё хуже, что моя благоверная поклялась сжить со свету или её, или меня, или обоих сразу. Как тебе такая перспектива?
Прометей встал со своего неудобного сидения и прошёлся по мегарону. Нет, он не собирался всерьёз воспринимать эти стенания. В последнее время появилась у Зевса эта неприятная манера – подчинять себе других, заставляя выполнять то, чего хочет он.
Не в этом ли корень твоих неприятностей, а, Кронид?
- Ты никогда не заводил речь об этом прежде. И тут вдруг оказывается, что твоя дочь – причина всех олимпийских бед. Что же ты молчал столько… кстати, сколько лет? Пять?
- Шесть, - устало выдохнул Кронид. – На три года мне удалось сплавить её кормилицам. Но не могу же я игнорировать её вечно! Меня и так попрекают моими бастардами на каждом углу. Но она хуже всех.
- Чем же она так ужасна?
- Скоро узнаешь. Это, кстати, будет неплохая месть. Ты лишил меня возлюбленной, заставив нянчиться с этой чертовкой.
- Что ты задумал? – Прометей нахмурил брови, понимая, что Зевс уже изрядно набрался.
Никогда не видел его таким! Неужто, дела, и впрямь, так плохи?
- Ты возьмёшь её с собой. Уведёшь отсюда подальше.
Провидец испуганно округлил глаза:
- Ты спятил? Ни за что! Я  - и дети?! С ума сойти можно!..
- Можно, - пьяно согласился Зевс. – Я вот уже сошёл. Сделай это и проваливай! Мне безразлично, как ты с ней поступишь. Хочешь, столкни с ближайшего утёса! – он икнул.
Титана передёрнуло. Зевс поднялся и уцепился за его локоть:
- Пойдём, познакомлю тебя с этой «Дочерью Премудрости»!

* * *

Первое, что они увидели, войдя на женскую половину, была толпа. Очень возбуждённая и галдящая. Женщины, между прочим. У Прометея сразу же заломило зубы, едва он заслышал вопли Геры. Среди волнующегося моря юбок нелепо торчал семнадцатилетний Арес, всё такой же длинный и прыщавый. Он тоже что-то гундел в общем хоре.
Завидев царя богов, толпа раздалась, открывая взору странную картину.
На верхней ступени лестницы сидело, нахохлившись, большеголовое существо в короткой рубашонке и сердито сопело, намереваясь зареветь.
Прометей, приглядевшись, сообразил, что перед ним не сова и не головастик, а шестилетняя девочка с кудлатой копной нечёсаных светлых волос. Обеими руками она сердито прижимала к себе совершенно ошарашенную большую жабу, неведомо как попавшую на вершину Горы Богов. Гера, спрятавшись за колонной, заходилась в экстатическом визге.
- Полюбуйся, отец! – Арес ткнул обвиняющим перстом в малышку. – Что вытворила маленькая дрянь! Сова принесла в клюве жабу!
Он издевательски захохотал.
Зевс ничего не успел ответить. Девочка деловито отложила своё сокровище и, не говоря ни слова, ринулась, набычившись, на Ареса. Её роста хватило ровно для того, чтобы ткнуть его кудрявой головой в тощий живот. Арес взвыл и согнулся, в то время как сестра продолжала остервенело молотить его маленькими, но крепкими кулаками. Никто не решался её оттащить.
- Полюбуйся, - с трудом выдавил Зевс.

Тем временем Арес пришёл в себя и, перехватив малышку поперёк туловища, сам принялся беспорядочно лупцевать её.
- Хватит, сын! – вмешался Зевс.
- Вздуй её, как следует! – настаивала Гера, решившая, наконец, появиться из-за колонны.
Тем временем, жаба – единственный друг и союзник малышки в этом ужасном мире – неожиданно утробно квакнула. Гера с визгом устремилась в своё укрытие. Остальные женщины с аханьем расступились, уступая земноводному дорогу. Жаба тяжело зашлёпала вниз по ступеням. Арес, выпустивший сестру, занёс сандалию над беззащитной тварью… и тут же взвыл, шлёпаясь на плоский зад. Освобождённая от захвата «Дочь Премудрости» совершила короткий бросок и вцепилась брату в лодыжку.
Возникла беспорядочная возня на полу, из которой каким-то чудом выбралась невредимая жаба. Потом наверху оказалась малышка, орудовавшая уже кулаками, зубами и когтями одновременно - всё это молча и с невероятной свирепостью.
Зевс подхватил дочь и отшвырнул подальше от искусанного Ареса. Точно так же он, должно быть, поступил бы с жабой. Кстати, милейшее животное успело уже удалиться на безопасное расстояние, чего не собиралась делать агрессивная малышка. Она поднялась с полу и снова ринулась в атаку. Когда она неслась мимо Прометея, оторопевший титан инстинктивно перехватил её. Девочка продолжала ожесточённо и молча отбиваться.
Он не нашёл ничего лучшего, как крепко прижимать лягающуюся девчонку к груди, опасаясь стать её очередной жертвой. Казалось, её порыв ничто не в состоянии укротить. Но у титана были крепкие руки. Он вытащил её прочь из гинекея. Протрезвевший и встрепанный Кронид последовал за ним.
Оказавшись снаружи, девочка перестала брыкаться, и Прометей смог отпустить её. Она тут же съёжилась в углу, сердито глядя по сторонам большими, глубоко посажеными глазами.
Как есть, совёнок!
- Познакомься, это Афина! – Зевс театрально повёл рукой. Потом обратился к девочке:
- Это хороший дядя. Пойдёшь с ним вниз. Ты же хотела?
Малышка ещё больше нахохлилась и сказала:
- Не пойду.
Голос у неё был на удивление низкий.
Прометей шутливо развёл руками, глядя на царя богов: на нет, дескать, и суда нет! Но Зевс не думал сдаваться.
- Забирай её и уходи, - тоном приказа произнёс он.
- Каким образом? – спросил Прометей.
- Желательно, по-хорошему. В противном случае, ты рискуешь однажды проснуться в постели с гадюкой или сесть на подпиленный стул. Она всё может.
- Талантливое дитя! – изумился Прометей.
У него не было ни малейшего желания уговаривать бешеную малышку, а уж брать её с собой – тем более. Он представил себе список дел, заброшенных из-за того, что царь богов принудил его явиться сюда. Если взять домой этого бесёнка, о продуктивной деятельности придётся забыть на неопределённый срок. Не говоря уж о том, что будет, если он ей вдруг чем-нибудь не угодит!
Он покосился на своё бедро, где уже наливался синяк. Девчонка таки ухитрилась, как следует, пнуть его, пока он выволакивал её из гинекея.
Да, пророча о славной Богине, он видел это как-то иначе! И, в конце концов, разве это его дело? У Афины есть отец. Пусть он с ней и воюет.
Прометей огляделся по сторонам и обнаружил, что Зевс благополучно смылся, оставив их наедине.
Будь ты проклят, Кронид! Что мне, заняться больше нечем?
«Зевесова головная боль» угрюмо глядела в сторону – вот-вот заревёт. У титана заломило зубы при воспоминании, КАК она орала в день своего рождения.  Но это воспоминание привело на память и другое: о том, что эта девочка НИКОМУ на свете не нужна. И ему в том числе.
Есть от чего ожесточиться! А ведь она всего лишь ребёнок.
Глубоко вздохнув, Прометей смирился со своей участью. На ближайшие полчаса, во всяком случае. Если за этот срок ему не удастся её уломать, он плюнет на всё это дело и удалится с Олимпа прочь, даже рискуя вызвать гнев Кронида.
Собравшись с силами, он приблизился к девчонке, присел возле неё на корточки:
- Ну, что? Пойдём, малышка? Похоже, нам больше ничего не остаётся.
Он понятия не имел, что будет делать, если она заартачится. Но, вопреки ожиданиям, Афина покорно поднялась и позволила взять себя за руку. И они двинулись прочь из ледяной обители богов – вниз. Туда, где он обустроил своё одинокое жилище.
Путь был долгим, тропа каменистой. Прометей всё поглядывал на девчонку, ожидая, когда она закапризничает. Однако теперь она, видимо, решила проявлять своё упрямство иначе. Не жалуясь, она топала рядом с ним, хотя он мог поклясться, что она давно уже устала.
У ребёнка железный характер! Это поневоле внушает уважение.
У подножия Горы был родник. Он сам обустроил его когда-то, расчистив площадку от острых обломков и уложив пару плоских камней, которые могли послужить сидениями усталым путникам.
Прометей присел на камень и плеснул студёной водой себе в лицо.
- Отдохни. Садись сюда – здесь удобно.
Девочка плюхнулась на камень и принялась полоскать ладошки в роднике. Кажется, она совсем успокоилась. Ну, что ж! Самообладанию малышки можно только позавидовать. Титан не мог сказать о себе то же.
Он так и не решился взять её на руки, как собирался сделать после родника. Весь неблизкий путь до его дома она проделала сама.
Когда впереди показалась роща олив, за которой скрывалось его жилище, Прометей вздохнул с облегчением. Он понятия не имел, чего ещё ждать от юной Афины, но она ребёнок, всё-таки. Устала, наверное!

Хорошо, что на Олимпе им собрали кое-чего в дорогу, а то он, было, начал ломать голову, чем её накормить. Но девочка с аппетитом набросилась на ломоть хлеба с сыром, так что уговаривать не пришлось.
В его холостяцкой берлоге было лишь одно ложе, на котором он и устроил свою нежданную гостью. Умаявшаяся Афина уснула мгновенно. А он получил ночь передышки для того, чтобы решить, как быть дальше. Сидел у входа в дом, глядел, как яркие звёзды, мерцая, отражаются в море, и впервые за многие годы ощущал тоску без причины. Он так ничего и не придумал.
Она спала тихо, как мышка. Однажды он даже подошёл удостовериться, что дышит. Услышав едва слышное умиротворённое сопение, удалился прочь на цыпочках.
Хлопот она пока не доставляла, видимо показав весь свой буйный нрав при знакомстве. Но он с содроганием вспоминал минувший день, враз изменивший его жизнь.

Прометей всегда жил скромно и считал себя кем угодно, только не кулинаром. Приготовленная им на завтрак бобовая похлёбка впервые вызвала у титана сомнения – годится ли такая пища для растущего детского организма. Однако детский организм ни малейшим образом не воспротивился кормёжке, и титан вздохнул с облегчением. Начинался первый день его службы в роли няньки. Он предчувствовал, что первый в бесконечной череде, а Прометей не знал, чем его заполнить.
Вспомнив неуютный ночлег, решил отложить все дела на потом и принялся сооружать второе ложе. Девочка молча сидела рядом с ним на чурбачке и не задавала глупых вопросов, так что он смог на какое-то время забыть о её присутствии.
Опомнился, когда солнце перевалило за полдень. Его работа была закончена, а воспитанницы поблизости не было. На зов отозваться она не соизволила.
Сердце тревожно стукнуло. Первым делом он побежал к воде. В море полого сбегал покрытый галькой берег. Бухточку обрамляла мраморная гряда, по которой можно было зайти довольно далеко. Прометей с тревогой вгляделся в воду. Мелководье просвечивалось солнцем до самого дна, и он не углядел никакой опасности или следов совершившегося несчастья. Но за грядой синела большая глубина. Титан промчался по камням и снова с тревогой вгляделся в воду. Ничего там не найдя, сообразил, что её могло занести на скалу, что круто вздымалась прямо за хижиной. Мало ли, зачем? За птичьими яйцами, например. А там высоко и скользко!
Прометей, что есть духу, понёсся обратно к дому, дорогой прикидывая, какой путь могла избрать она.  Но у самого дома до него внезапно долетел звук. Он встал, как вкопанный и прислушался, обмирая.
- Развернись, глупый! – тихо, но требовательно произнёс детский голос.
Титан развернулся кругом и никого не обнаружил. Остывая от пережитого ужаса, он сообразил, что реплика, вероятно, относилась не к нему.
Ну, ладно! Она жива. Выяснение обстоятельств оставим на потом.
Прометей раздвинул заросли, которые скрывали заднюю стену хижины, и увидел сидящую на корточках Афину. Она деловито пыталась развернуть большого ежа. Колючки её, видимо, не пугали.
Титан присел рядом с ней. Девочка искоса поглядела на него, продолжая заниматься своим делом.
- Не развернётся. Он нас боится, - Прометей попытался произнести это, как ни в чём не бывало.
Она не отреагировала на его реплику. Мордочка Афины была чем-то выпачкана.
- Ела ежевику?
Она кивнула. Всё-таки, она его не совсем игнорирует!
- На скалах?
Она кивнула вторично.
- Там круто. Можно упасть и разбиться, - предостерёг он.
- Ну, и что?
Ответ малышки его обескуражил. Потом он внезапно сообразил, что курчавая шевелюра Афины полна всякого сора, а руками можно напугать рудокопа. И час обеда, между прочим, давно прошёл!
- Тебе надо умыться. Идём к морю.
Он взял её чумазую ладошку и повёл девчонку вниз, к бухте.
Слава Богам, насильно отмывать её не пришлось! Афина охотно бултыхалась в тёплой воде, а Прометей зорко следил за происходящим.
- Я не утону, - внезапно сказала она.
- Это хорошо. Тогда я не буду бояться. Только будь очень внимательна. Сюда временами заплывают гидры, они очень опасны!
- Покажи гидру! – немедленно потребовал ребёнок.
Он развёл руками:
- Сейчас её нет. И, честно говоря, я не хотел бы её здесь встретить.
- Почему? – тут же осведомилась малышка.
- Потому что она противная и плотоядная.
Глаза девочки   мечтательно заблестели. Его это удивило. Он хотел уже задать вопрос, но Афина, не утерпев, поделилась сама:
- Вот бы сюда Ареса!
А что? Это делает честь её родственным чувствам!

        * * *

В общем, с некоторой натяжкой его жизнь можно было бы счесть беззаботной.
Занятия себе Афина легко находила сама. Как правило, они были связаны с какой-либо живностью, ползающей, бегающей или летающей вблизи их жилища.
Он строго исключил из списка мест, посещаемых без его присмотра, море, скалы и деревья. Она этому не радовалась, но и не спорила. Его это вполне устраивало.
Таким образом он провёл два дня, спокойно занимаясь делами, отложенными из-за её появления.
На третий день он решил нарастить новый ярус полок.
Необходимо убрать с полу хотя бы часть барахла, иначе малышка неминуемо убьётся.
Обтёсывание досок, как известно, большого ума не требует. Ритмично орудуя рубанком, он поневоле размышлял.
Мнение Зевса о своей дочери казалось ему преувеличенным.  В худшую, разумеется, сторону. Прометею девочка показалась покладистой, хотя и чуточку более самостоятельной, чем он ожидал.
Тихий ребёнок. Лишнего слова не скажет. Нет, а вот это, пожалуй, даже тревожно!
Всё, что он помнил о детях, сводилось к тому, что это чрезмерно беспокойные создания, без конца задающие глупые вопросы. Афина вопросов не задавала. Вообще никаких. 
С одной стороны, Прометея вполне устраивала такая политика невмешательства в его личную жизнь. Но с другой…
Это же ненормально, наверное! Ребёнок же должен хоть с кем-то общаться. В смысле, кроме ёжиков, головастиков и хомячков.
Поразмыслив, он пришёл к выводу, что малышка видит в нём  тюремщика, поэтому не склонна к излишнему общению. И, видят боги, она права! Он согласился на эту роль при условии, что присутствие ребёнка не  причинит ему особых неудобств, не нарушит привычного хода жизни.
Что он делал для неё? Кормил, умывал, расчёсывал и… надзирал. Следил за тем, чтобы с ней ничего не стряслось, мысленно сетуя на обузу. Девочка сама избавила его от большинства неприятностей, связанных с её присутствием. И всё это вопреки мнению, которое сложилось о ней на Олимпе. Маленькое отродье оказалось очаровательной воспитанницей. Почему?
Да она же меня просто боится! Отдали ребёнка в полную власть незнакомому дядьке, и никто не поинтересовался мнением Афины на этот счёт!
Придя к такому выводу, он вдруг сообразил, что девочка очень умна для своих лет, если сумела разобраться в этой хитрой политике взрослых.
Прометея бросило в жар. Он ощутил жгучее чувство стыда за все свои поступки и мысли. За то, что обездоленный ребёнок оказался выброшен из семьи за шкирку, а он никак не воспрепятствовал этому.
Надо поговорить с её отцом. Зевс должен понять…
Его размышления были прерваны жутким грохотом, донёсшимся из хижины. Он мгновенно сообразил, что могло быть причиной…
Прометей влетел в дом и первым делом бросил взгляд на полки. Собственно, вот их-то и не было. Была груда досок на полу, из-под которой выглядывал кудлатый шар – её голова, и голое расцарапанное плечо.
Сердце титана рухнуло куда-то в желудок. Он подскочил к Афине и выдернул её из завала.
Жива? Жива!
Девочка недовольно пыхтела.
- Что с тобой? Сильно ушиблась? Где болит?
И тут малышка, до того остававшаяся совершенно спокойной, угрожающе засопела. Он не успел понять, чем это вызвано, как она залилась громким плачем. Насмерть перепуганный, он подхватил дитя на руки:
- Больно? Где? Скажи мне!
Но её рёв от этого становился только отчаяннее. Он совершенно потерял голову, не в силах сообразить, как она пострадала и чем он ей может помочь. Только крепко прижимал к себе, словно ей ещё что-то угрожало.
Неожиданно малышка заговорила, не прекращая рыдать:
- Я так хотела… так старалась… всё время…
- Что? О чём ты? Чего ты хотела?
- …быть хорошей! – заревела она. – А теперь ты тоже… как все…возненавидишь меня!
- Возненавижу тебя? Что за глупости? С чего бы я должен это делать? – рассмеялся Прометей, целуя её кудрявую макушку.
- Потому что я ужасная, - покаянно произнесла Афина и душераздирающе всхлипнула, делая попытку выбраться из его объятий.
Он не отпустил:
- Откуда ты взяла?
- Все так говорят… и папа…
Прометей вдруг ощутил злость на весь мир. И на себя, в том числе – за эту холодность, за эгоизм, с которым он позволил девочке страдать от одиночества.
Он унёс её из дома, сел на крыльцо, прислонившись спиной к косяку, и продолжал ласкать её, утешая. Он видел, что она сбила в кровь плечо и коленку. Это ничего, подождёт! От таких ран ещё никто не истёк кровью. Гораздо хуже, что исходит болью душа без вины виноватой малышки.
- Ты не должна так думать, - тихо и убеждённо говорил он ей. – Ты очень хорошая девочка, умная, добрая. Видишь, я ведь совсем не умею обращаться с детьми. Ты меня пожалела и совсем не доставляла хлопот. Наоборот, это я виноват, что мало занимался тобой. Обещаю, что отныне буду больше думать о тебе!
Афина внезапно затихла и подняла на него округлившиеся глаза:
- Ты, правда?.. Правда, будешь думать обо мне?
- Правда. Я, на самом деле, думаю  о тебе всё время. Просто я никудышный воспитатель. Неловкий и недогадливый. Помоги мне! Говори со мной побольше о том, что тебе надо. Взрослые бывают такими недотёпами. Особенно те, у кого никогда не было детей.
- А почему у тебя не было детей? – внезапно спросила она.
Он вздохнул:
- Не знаю. Наверное, потому что меня никогда не любили.
На круглом лице малышки появилось трагическое выражение:
- Тебя никогда не любили?
Внезапно она крепко обняла его за шею, прижавшись к нему всем телом:
- Бедный! Обещаю, я буду любить тебя сильно-сильно! – горячо зашептала она.

Ну, Гестия на миледи никогда не тянула, бог с Вами! И причина для страха совсем другая. Скорее,как у Кентервильского привидения: "Она была глупа и совершенно не умела готовить!"

Диана, мне просто интересно было сотворить вот такого ребёнка. Вредного, своеобразного и забавного. Тут вооще отсебятина голимая. И да, не весьма физиологично!

Глава 5. Афина

Её детство было таким коротким, что для всех она явилась на свет взрослой. Но она ничего не забыла. Ни одной минуты своего  недолгого счастья.
Она была молода, и мир вокруг  был ослепительно молод…

- Полюбуйся на этого болвана!
- Что такое?
- Вот именно! Накинулась, как пантера! Чего тебе от меня надо?
- Не хнычь!
- Не ругайтесь. Что случилось?
- Что? Позволь один вопрос. Ты долго собирал дары, чтобы осчастливить ими людей?
- Гм!
- Ага! Начал соображать! Так вот, твой недотёпа-братец уже растыркал эти дары по всем представителям фауны.
- А?
- Ага! Исключая человека, с которым ты возишься. Уловил теперь?
- Чего это она ругает меня недотёпой?
- Не сердись, Эпиметей. Она злоупотребляет жаргоном. Именно так звучит твоё имя на сленге.
- Нет, ты собираешься что-то делать? Или так и будешь утешать этого ушибленного?
- Но! Во-первых, не будем говорить друг другу гадости. И потом, Афина, что я могу сделать? Отнять дары обратно?
- Как ты не поймёшь? Он же обездолил ЧЕЛОВЕКА!
- Да кому оно нужно, это двуногое без перьев!
- Держите меня! Сейчас я его пришибу!
- Звери лучше! – убеждённо сказал Эпиметей, всё же предусмотрительно прячась за спину брата.
Прометей посмотрел на него с жалостью:
- Дурачок ты мой зелёный!
- Вот ещё! – Эпиметей надул губы. – Она-то моложе меня, а её ты зелёной не называешь!
Он обиженно указал подбородком на взъерошенную Афину.
- Ну, это же совсем не в том смысле. Этим словом в будущем, почему-то, будут звать защитников природы. Если тебе больше понравится, я буду звать тебя экологом.
- Эколог, - произнёс Эпиметей, пробуя слово на вкус.
- … недоделанный! – тут же ехидно вклинилась Афина.
Прометей посмотрел на них обоих и неодобрительно покачал головой. Но она-то видела, как он делает попытки спрятать усмешку в бороде.
О, Боги, какая картина!
Мир был ослепительно молод. Сияло разноцветное утро. Возле хижины, уютно притулившейся у скалы под сенью каштанов, спорили трое. Она – непримиримая, тонкая, с яркими бирюзовыми глазами и шапкой светлых кудрей. Настырная и дерзкая, как мальчишка. Ещё был мальчишка – кудрявый, пухлогубый, с невинным выражением голубых младенческих глаз. И черноволосый молодой красавец – воплощение благородства и мужества (на мой пристрастный взгляд!). Среди богов его не понимали, ведь всегда и везде он отдавал предпочтение разуму. С его пылающим взглядом, сильными руками и гибким станом, он мог быть воителем. Он и был им (я это знала, я  это видела!) Но вместо этого он избрал участь ремесленника, самозабвенно возившегося с камнем, металлом и глиной.
И всё же дочь Зевса тянуло именно к нему.
Почему? Вам нужен ответ? Быть может потому, что он был   совсем не таким, как другие боги. И он относился ко мне, как к равной.
Тяжело быть женщиной с умом и талантом в мире мужчин! Афина познавала эту истину на себе, порой сокрушаясь, что не появилась на свет мальчишкой. Ей и так все твердили это на каждом шагу. А потом пришёл Он, и всё встало на свои места. И она поняла, что её пол – вовсе не помеха для мыслящего существа. Потому что Он был добр и проницателен, умея за эксцентричной оболочкой углядеть самую суть. Им было хорошо вместе.
В те времена юную дочь Зевса чаще можно было встретить не на Горе, а в скромной хижине мастера, что пряталась под лиловой мраморной скалой, осенённая каштанами…
Что же ты обижаешься, папа? Разве ты не этого добивался?

Эпиметей убежал в досаде. Афина присела на чурбачок, рассеянно наблюдая, как Прометей пытается привязать к палке камень.
- Что ты делаешь? – спросила она, покусывая губу.
Он бросил на неё быстрый взгляд:
- Это будет каменный топор.
- С какой стати? Поди к Гефесту – он даст тебе сколько угодно железных!
- Да ведь это не мне, чудачка. Не хочешь же ты, чтобы я вручил людям все достижения прогресса разом?
- А почему нет?
Он терпеливо пояснил:
- Сила предполагает ответственность. Ты сама сегодня сердилась на Эпиметея, а ведь человек рядом с ним – сущее дитя. Дитя должно повзрослеть. Он всё узнает постепенно. Для начала – камень. Представляешь, что будет, если люди завладеют, скажем, разящими перунами Зевса?
- Бойня, почище Титаномахии?
- Вот именно! Наш подопечный покуда… гм… как справедливо заметил Эпиметей, всего лишь двуногое без перьев. Но!.. у него большое будущее… А если древесной смолой? Или проточить выемку?
- Ты смотрел туда?
- Ага, – беззаботно кивнул он. – Попробую оба варианта.
- Ради людей ты это делаешь, - сказала Афина, рассеянно глядя в пустоту.
- Ну, просто они от меня ничего не требуют… нужна воловья жила, вот!
Она в досаде сменила тему:
- Скажи, Эпиметей и в самом деле немногим младше тебя?
- Угу! – он продолжал возиться со своим изобретением.
- А почему он выглядит совсем мальчишкой?
- Ну, это сложный вопрос… скажем так, каждый из нас, Бессмертных, может вечно оставаться таким, каким пожелает стать. По крайней мере, сейчас.
- А что, не всегда так было?
- Несколько лет назад Зевс забил тревогу: Бессмертные стареют! Пришлось искать выход… Сейчас ничего – живут себе на Олимпе, кушают амброзию… и могут быть такими, какими захотят… Эпиметей невинен, как дитя. Его разум находится в младенческом состоянии. Он чего-то хочет, но чего – не знает сам. Поэтому он мальчик.
- Ну, не он один имеет разум младенца! – в досаде сказала она.
Он бросил на неё взгляд искоса:
- Короче, к тебе опять приставал Арес!
Она скривилась, словно попробовала кислятины:
- Я окончательно утрачу самоуважение в тот день, когда не смогу накостылять Аресу по шее. Этот ублюдок просто вынуждает меня заниматься воинскими искусствами! Но я не об этом. Арес даже в сравнении с Эпиметеем – полный обалдуй. А внешность! Племенной жеребец – и только!
- Это потому, что жеребец – это его понятие о мужской доблести. Дюжие кулаки, гм… кое-что под хитоном… при этом  череп может вовсе не содержать полости, предназначенной для мозгов.
Она рассмеялась:
- А ты его не любишь!
- Ну, за что мне его любить? – хмыкнул Прометей. – Однако и ссориться я ни с кем не буду. Это отнимает время и силы. Мне есть, чем заняться.
Она села рядом с ним и, как котёнок, потёрлась щекой о загорелое крепкое плечо. Он с насмешливой нежностью смотрел на неё сверху вниз.
- А ты, Прометей?
- Что я?
- Ты ведь старше моего отца?
- Угу.
- Ну, вот. И разумом с тобой не сравнится никто из живущих на свете.
- К чему эти комплименты?
- Значит, ты должен выглядеть глубоким старцем, умудрённым опытом, убелённым сединами. А ты такой молодой. Такой же, каким я тебя видела в первый раз, помнишь – давно! Мой отец постарел, а ты нет. Только глаза у тебя бывают порой такие…ну, умудрённые. Нет, не сейчас, когда ты надо мной откровенно смеёшься! А когда смотришь в грядущее, например.
- И ты жалеешь, что я не старец!
- Не считай меня идиоткой! – обиженно нахохлилась она. – Я же не об этом.
- Я понял. Просто, я тебя поддразнил… Дали-охотница говорила, что некоторым не нужна амброзия. Я много думал над тем, что она имела в виду. Пока не могу сказать, правильна ли моя догадка… я тебе говорил, что каждый из нас становится таким, каким  должен стать… Знаешь, вчера мы с Посейдоном мастерили лодку. Хорошая получилась. Позавчера Гефест зазвал меня в кузню – пробовать новый сплав. Завтра мы с ним вместе пойдём на Лаврий – добывать серебро. А сейчас я точу лясы с тобой. Разве старец выдержит такой режим? Мне слишком многое нужно сделать. Я многого хочу добиться. Когда эти желания пропадут, возможно, я постарею.
- А мой отец?
- Что?
- Почему он не остался молодым? В конце концов, «нечто под хитоном» у него ещё ненасытнее, чем у Ареса. Чего ты смеёшься?
- Бедная девочка! Все дети Зевса страдают комплексом неполноценности. Вас слишком много. Но не переживай! Ты у него всё равно любимая.
- С некоторых пор. Я не обольщаюсь. Но ты не ответил на мой вопрос.
- О возрасте Зевса? Не знаю. Мне самому горько так думать, ведь я знал его другим… но он с малолетства пытался доказать, что не уступает своему отцу. Он выиграл две войны и стал царём богов в очень юном возрасте. Должно быть, бедняга решил, что только годы прибавят ему солидности. Власть старит – запомни это!
- Чему ты улыбаешься?
- Так, мысли… не помню, где её слышал: «Серьёзное лицо – ещё не признак ума. Все глупости на свете совершаются именно с этим выражением лица!»
- Смешно, - она снова прижалась к нему.
Он обхватил руками колени и подставил солнцу без того загорелое лицо. В синих глазах читалась безмятежность. Он не всегда бывал таким, и только с ней. Она положила голову на его надёжное плечо. Но её мучила какая-то скрытая тревога.
- Почему ты не хочешь прорицать богам?
Прометей ласково посмотрел на её макушку, но глаза его стали в точности такими, как она говорила – печальными, полными векового опыта.
- Во-первых, это бессмысленно. Никто не избежит своей судьбы. Рок властен и над богами. Бессмертным пора привыкать к этой мысли.
- Но людям же ты…
- Это другое дело. Это нужно для того, чтобы уловить… гм… тенденцию развития. А боги не развиваются. Они закоснели в своей гордыне, оставаясь в интеллектуальном смысле на уровне примитивных существ. Дурная бесконечность сгубила нас. Заглядывать в будущее ради нас … неконструктивно.
- А во-вторых?
- Что? – рассеянно спросил он.
- Ты сказал «во-первых», значит, есть «во-вторых».
- Ну, это давний спор. О нём не стоит говорить, - он сделал вид, что его страшно занимает заготовка для топора.
Она сказала печально:
- Мой отец на тебя  гневается. Я сказала, что иду сюда, а он наорал на меня.
Прометей посмотрел на неё растерянно. Кажется, раздумывал, что ей сказать. Она оборвала сердито:
- Только не предлагай мне перестать его  раздражать! Это ничего не значит. Я буду продолжать ходить к тебе… если, конечно, не прогонишь!
Он обнял её и привлёк к себе сильной рукой:
- Дурочка!
- Я не дурочка, - прошептала она, пряча лицо у него на плече.
- Я и не предлагал ничего подобного. Ты всё равно поступишь по-своему.
Она шмыгнула носом, тычась в прохладную льняную ткань его хитона:
- Скажи, а какая я?
- Ты юная. У тебя ещё всё впереди. Ты будешь делать то, что захочешь, и станешь такой, какой захочешь стать.
- Я хочу быть с тобой, - вздохнула она. – Болтать, смеяться. Готовить тебе обед. Делить с тобой труды. Я ловкая, я всему научусь. Веришь?
- Конечно, верю. У тебя светлая голова и умелые руки. Вот только…
Она подняла голову и встретилась с его смеющимися глазами.
- Что «только»? Ты сказал: «только»?
- Только не сердись на ткачих!
- Чего-о?
- Не сердись!
- Я не сержусь. Какие ткачихи?
- Вот и не сердись. Как захочешь рассердиться, вспомни меня и не сердись!
- А ты мне скажешь тихонько: «О,о!»  Как всегда.
- Знаешь, у меня такое предчувствие, что  меня в тот миг не будет  рядом.
Они сидели, приникнув друг к другу, и шептали, почти не вникая в смысл слов.
- А ты будь рядом всегда… Я так хочу быть с тобой… Почему ты женился на этой клуше Гестии?
- Ей хотелось создать семейный очаг.
- А ты?
Он прошептал, зарываясь губами в её волосы:
- Тогда на свете ещё не было тебя…

        * * *

На Олимпе всегда было холодно. Виноват ли тут мрамор дворца, казалось, сам источающий холод?
При чём тут мрамор. Скала за мастерской тоже мраморная. Однако там всё наполнено теплом и светом, тогда как здесь… пустота не может согреть!
Умом Афина понимала, что Олимп был крепостью времён битвы с титанами, и он сыграл свою роль. Но война давно окончилась, и власть Пантеона незыблема. Почему бы не покинуть этот ледяной приют и не поселиться на земле, среди людей? Прометей сделал это.
Хотя… он никогда не претендовал на место в Пантеоне. А с тех пор, как вернулся с Кавказа, и вовсе отдалился, всё  время посвящая своим ремёслам да Смертным.
Что-то случилось? И папа о нём теперь слышать не хочет. А должен бы испытывать благодарность, между прочим. Все говорили, что Прометей может разгадать секрет Ананки и избавит нас от Неизбежности.
Да, с некоторых пор Зевс с трудом сдерживал враждебность.
Афина знала об этой враждебности. Были у неё свои предположения    на этот счёт. Ей было досадно, что отец так ведёт себя, но, будучи умной девушкой, она отдавала себе отчёт: всё, что она так любит в Прометее, всё, что делает его неизмеримо выше прочих богов – всё это и заставляет Зевса гневаться. Его раздражение – следствие комплекса неполноценности. И ей было жаль. Она хотела бы примирить отца с любимым, чтобы никуда не уходило то чувство спокойного счастья, которое овладевало ею рядом с Прометеем.
Что Прометею не нравится в папе? Чего папа от него добивается?
В последние годы титан заглядывал в грядущее не в пример чаще, чем прежде. У неё была возможность сравнивать, ведь она с самого детства была рядом с ним. Эти предвиденья делали его мрачным. Он ни с кем ими не делился. Только Афина знала, что он изучает судьбу смертных.
Отца смертные не интересовали. Его заботила какая-то иная мысль. Она понимала это по переменам, которые встречала на Олимпе.
Ей говорили, что прежде Прометей и Зевс были друзьями…
Что-то не слишком похоже!

На земле уже давно стемнело, но обитель богов ещё освещалась прощальными лучами солнца. Даже они не делали ледяную крепость уютнее.
Афина надеялась, что сумеет беспрепятственно проскользнуть к себе и избежит неприятного разговора.
Ну, хотя бы до завтра! Завтра будет всё равно. А сейчас так хорошо. Очень не хочется после общения с Ним выслушивать гадости. 
Надежда оказалась напрасной. Зевс повстречал её в гулком и пустынном мегароне, обычно пустовавшем, за исключением тех случаев, когда на Горе задавались пиры.
- Подойди сюда, дочь! – промолвил Владыка густым, зычным басом.
Афина вздрогнула от неожиданности и приблизилась.
Каждый из нас становится таким, каким хочет стать…
Так вот, каким хотел быть её отец?
Могучее тело, закутанное в бело-золотой гиматий, было грузным. Лицо… суровое сверх меры.
Серьёзное лицо – ещё не признак ума! Ты этого не знаешь, папа? У Прометея серьёзный взгляд и правильные, строгие черты лица. Но он никогда не пытается напустить на себя… что? Ага, важность! Только важность можно напустить…
- Сколько раз я просил тебя, дочь, чтобы ты перестала знаться с этим гордецом?
А голос у папы густой и тягучий, как патока. Значит, он тоже так хотел. Так внушительнее. В детстве я думала: «Папа говорит толстым голосом». Можно ведь говорить иначе! Бывают голоса глубокие и мягкие одновременно, например… догадайтесь, у кого?
В общем, папа проигрывал по всем статьям. Это расстраивало. Её воспитали в уважении к далёкому родителю. Хотя… если бы он не вздумал порицать Прометея, она и не вздумала бы сравнивать.
Папа есть папа. А Прометей? Ну, бывает же на свете совершенство? 
С другой стороны, не очень-то это её и расстраивает. Она даже рада, что её любимый так прекрасен. А конфликт с величавым предком она, как-нибудь, переживёт!
Если бы она поделилась своими мыслями с Прометеем, он, возможно, объяснил бы ей, что она вступает в пору первой любви, когда её объект выглядит не вполне адекватно в любящих глазах. Он обязательно сказал бы ей так, но это не значит, что она стала бы смотреть на него как-то иначе. Она предпочитала оставаться твёрдой даже в своих заблуждениях.
Нет, а кого здесь ещё любить?
- Папа, он не гордец – это раз! Он с тобой не ссорился – это два! У меня есть своя голова на плечах, и я ей думаю сама – это три! Ты что-нибудь имеешь против?
- Да, - мрачно ответил Зевс. – Я против твоей дружбы с Прометеем, дочь. Он не научит тебя ничему доброму.
- Ты не всегда так думал, папа! Иначе не отдал бы меня ему на воспитание. 
Отец поморщился, как бывало всегда, едва она вспоминала об этом…
- Да знаешь ли ты, какие горшки мы налепили сегодня на гончарном кругу? А вчера мы мастерили этот круг. А ещё, недавно я выучилась ткать. И ты смеешь говорить, что он меня НИЧЕМУ ДОБРОМУ не научит?
- Я не это имел в виду. Но это будущее не для тебя. Делить хижину с грязным плотником и гончаром? Разве для этого ты рождена, Дочь Разума? Ты будешь блистать, повелевать. Ты лучшая из всех богинь Олимпа и должна по праву занять подобающее тебе место!
- Папа, можно вопрос? А откуда ты всё это знаешь? Я ведь ещё ничего такого собой не представляю! Не потому ли, что в день моего рождения так предсказал Прометей? И если ты веришь этому, то почему всё остальное вызывает у тебя такой гнев?
- Этот… - Зевс замешкался, подбирая слово.
Она ждала, глядя на него с вызовом.
- …этот проходимец смеётся над всем, что составляет твоё будущее, над тем, что тебе так дорого!
- ТЕБЕ дорого, папа! Над тем, что дорого мне, он никогда не смеётся. Ну, разве он виноват, что давно знает цену всему этому блеску славы и власти?
- Вот именно! Он гораздо старше тебя. Ты не замечала?
- О, папа! Ты будешь рассуждать о его возрасте, если сможешь отмахать столько, сколько может он пройти за день, и при этом не отстанешь от него. И не запросишь пощады, разумеется. А пока – не надо военных песен! И с какой это стати ты называешь его проходимцем? Кого это он обманул?
- Меня! – загремел Зевс. – Тебя! Нас всех!
- Поконкретнее, пожалуйста! Как и когда?
- Идём! – отец властно махнул рукой.
Афина изумлённо последовала за ним. Это что-то новенькое! Впервые отец переходил от голословных обвинений к каким-то доказательствам.
Какую же неосторожность мог допустить Прометей?

На мраморной площадке перед портиком лежали две истекающие кровью кучи мяса. Обе были прикрыты шкурами, чтобы уберечь их от мух, водившихся даже на Олимпе.
- Взгляни, - спокойно предложил Зевс и посмотрел на Афину выжидающе.
- Что это? – хладнокровно поинтересовалась она.
- Ах, ну да! Ты ведь проводишь всё время с этим мошенником, а он не информирует тебя о новых указах твоего отца. Как и о своих проделках, разумеется! Это жертва, принесённая людьми.
- Зачем?
- Должны же мы что-то есть!
- Пока людей не было, мы добывали пищу сами. Отправь Ареса охотиться. Пусть займётся делом вместо того, чтобы слоняться по Олимпу, бить каждую встречную морду и лапать каждую встречную титьку. Ни к чему нам эта жертва. Ещё чего не хватало! Обирать людей! Видел бы ты, ЧЕМ они охотятся!
- Вот! Это я и имел в виду, когда говорил, что этот умник ничему доброму тебя не научит!
- А вот и нет! До этого я додумалась сама! И при чём здесь Прометей, кстати? Люди принесли тебе жертвы, дальше что?
- Принесли, да! – рявкнул Громовержец. – Два варианта на выбор.
- И ты выбрал… - начала догадываться Афина.
- …ту, что побольше, разумеется, - уязвлённо ответил Зевс.
- И что же? - она готова была рассмеяться.
- Взгляни сама.
Она осторожно, чтобы не запачкаться, подняла шкуру и звонко расхохоталась:
- Но, папа, это же так очевидно! Ценных частей в туше всегда меньше. Здравый смысл и логика! Ты купился на дутую видимость, не заметив истинной ценности!
В куче, избранной Зевсом, грудой были свалены кости, копыта, требуха и вонючий нутряной жир.
Ой, какая шутка! Жалко, ты не поделился со мной! Хороший урок для папы. Помнишь, мы рассуждали о мужской одержимости размерами? Нет, не могу я сказать  ТАКОЕ папе!
Афина давилась смехом, отчего её лицо сделалось интенсивно пунцовым. Зевса это раздражало.
- И это, по-твоему, жертва?
- Ну, в крайнем случае, попросим Гестию сварить холодец. А при чём здесь Прометей?
- А кто, как не этот умник, подучил дикарей сделать так? Не зря он с ними носится.
Афина упёрла руки в боки:
- И это все твои доказательства, папа? Ты неудачно выбрал жертву. Кто виноват? Прометей! Ты не можешь наладить отношения со смертными. Кто виноват? Прометей! Тебе муха упала в суп. Опять винить Прометея? Может, хватит выискивать соринку в чужом глазу – пора вынимать бревно из собственного!
- Как ты смеешь его защищать?
- Как ты смеешь его обвинять? Он НИКОГДА не выступал против тебя, не нарушал твоих законов.
- Нарушит, дай срок, - зловеще процедил Громовержец.
На миг Афине стало страшно. Она произнесла жалобно:
- Ну, за что ты его так ненавидишь?
Зевс ответил мрачно:
- Мы все в тисках Ананки. И только у него есть выбор. Ты не понимаешь, дочь, насколько он опасен.
Мгновение, и от миролюбивых намерений Афины не осталось и следа:
- Хвала Неотвратимости! Ты ничего не можешь с ним сделать. Ведь он тоже бессмертен. Это только над беззащитными людьми легко потрясать молниями. А что ты сделаешь Богу?
- Бога тоже можно наказать, - произнёс Зевс чересчур спокойно.

* * *

Сутки она промаялась под домашним арестом. Честно говоря, удерживало её вовсе не повеление отца. Плевать она хотела на всякие повеления! Просто Он сказал, что пойдёт с Гефестом на Лаврий. Скоро они, конечно, не вернутся. А путаться у них под ногами на руднике и слушать утомительное брюзжание Гефеста? Увольте!
Прометей, конечно, будет делать вид, что ничего не происходит – и мучиться. Потому что не желает обидеть никого из них. Так уж он устроен – ему всегда жаль тех, на кого другим наплевать: сопливую девчонку с претензиями, горе-кузнеца. Он же не может разорваться. И не виноват, что отношения Афины с Гефестом оставляют желать много лучшего.
Вот так она и проводила день, ничем не заполненный. Слонялась по дворцу из угла в угол и удивлялась, как это другие могут жить здесь веками и не умереть от скуки.
Великая Ананка! Я же тут враз скукожусь – никакое бессмертие не поможет!
В конце концов, она всё-таки сбежала. Пусть в хижине нет хозяина, но, зато в ней всегда найдётся дело!

Лёгкая дверь открылась от первого же толчка. Мастер Золотые Руки, умевший делать всё, не удосужился сделать её сколько-нибудь прочной и надёжной. Не то, чтобы она висела на одной петле, но впечатление было такое, что если бы на земле не случалась непогода, её здесь вообще не было бы. И действительно, сколько Афина себя помнит, она почти всегда была распахнута настежь.
Искусник-Гефест, обожавший всякие хитроумные приспособления, как-то принёс другу замок с секретом.
- Вот здесь защёлка, гляди! Когда её нажмёшь, этот замок не откроет никто посторонний.
- Интересно, - вежливо похвалил Прометей.
- Давай, я подарю его тебе! – с энтузиазмом предложил изобретатель.
- Зачем?
- Чтобы дверь запиралась.
- А если кто-нибудь придёт, пока меня не будет?
- Вот именно!
- Но тогда он не сможет войти.
- За этим и делаются замки.
Прометей весело рассмеялся:
- Но, Гефест, дорогой мой! А вдруг тебе понадобится химикат для сплава? Вдруг Афине захочется повозиться у станка? Вдруг смертный придёт за чем-нибудь и уткнётся в закрытую дверь? Нет, мой друг, подари это тому, у кого есть сокровища, которые надо прятать!
Кузнец опечалился:
- Ты мог бы закрыть им, хотя бы, ящик Пандоры. Тогда все наши пороки и неприятности не достались бы смертным.
- Да, мог бы. Но, милый мой Гефест, твоё изобретение запоздало! Ящик Пандоры пуст. Я успел поймать последнее, что не вылетело, ибо было увесистее всего остального. Но это оказалась Надежда. Ужасно было бы лишать её смертных, наградив их всяческими напастями. И потом… - рассмеялся он. – Моя любопытная невестка расколупала бы и не такой замок!
В итоге хитроумное изобретение досталось Зевсу. А хижина, полная всяческих сокровищ разума, продолжала оставаться доступной каждому.

Афина ступила за порог и улыбнулась, вспоминая эту историю.
Бедный, глупый Гефест! Зачем запирать дверь, если в доме есть такие окна?
Прометей любил, чтобы было много воздуха и света. Свет нужен был ему и для работы. У окна стоял стол мастера. Поэтому окно выходило на юг и смотрело на море, синее, как глаза хозяина хижины. И только под этим окном он старательно вырезал растительность, чтобы не затеняла света.
На случай непогоды были ставни, но они закрывались крайне редко. У Афины вообще было такое впечатление, что Гелиос в большой дружбе с титаном, поэтому над его жилищем всегда светит солнце.
В мастерской было полным-полно интересных вещей. Они рядами стояли на верстаках и на полках, выдавая богатый ум хозяина и широкий круг его интересов.
Афина обвела полки взглядом.
Чем бы таким заняться? Что он оставил недоделанным?
Но на глаза попалась только глиняная плошка, наполненная тягучей и блестящей чёрной жидкостью. Что это, Афина не смогла догадаться. Побродив немного по хижине и перебрав все безделушки, девушка вышла на улицу.
Может быть, там стоит что-то, заслуживающее внимания?
Но хозяин, уходя, аккуратно прибрал всё в мастерскую, чтобы не пострадало от внезапного дождя или ветра.
Делать было решительно нечего.
Неужели я всегда буду испытывать такую пустоту, когда его нет рядом? Тогда моё дело плохо. Я просто должна преодолеть всё и вся, чтобы никогда не разлучаться с ним!
Потом девушке пришла на ум ещё одна мысль, опечалившая её: но ведь не может же она вечно глядеть на него с открытым ртом и ждать, пока он придумает, чем её занять! Зачем ему такая помощница – Эпиметей в юбке? Нет уж, если она желает заслужить его уважение, то должна, просто обязана, научиться что-то делать сама, и делать очень хорошо, лучше всех, чтобы Он мог гордиться ею.
Она обвела поляну ошалелыми  глазами, поражённая собственным решением и охваченная лихорадочной жаждой деятельности. Её взгляд упал на серебристую зелень олив, дружной рощицей растущих поодаль. Афина поморщилась, вспомнив. Когда она была девчонкой, то залезла как-то в самую гущу, привлечённая забавным видом плодов. И перемазалась, как чучело, да так, что одежду пришлось выкидывать – жирный сок оливок не отмылся ничем, сколько Прометей не полоскал её в бухте. Потом, отойдя от первого шока, он придумал что-то из древесной щёлочи, чтобы стирать одежду. Но Афина с тех пор обходила оливу десятой дорогой. Ей не хотелось вспоминать о собственной глупости, хотя… плоды оливы приятны на вкус и…
Повинуясь внезапно вспыхнувшему упрямству, порождённому её «нерушимым решением» наконец обрести самостоятельность, девушка направилась к противным деревьям. Сорвала  продолговатый плод и с мстительным чувством сдавила его в руке. Липкий сок потёк между пальцами. Она машинально лизнула руку. Потом задумчиво лизнула ещё раз. Сок олив был жирным и вкусным.
Масло. А что, если из него делать масло?
Она отшвырнула скомканную оливку и опрометью кинулась в дом. В уголке под навесом были свалены корзины на любой вкус – они с Прометеем как-то  увлеклись их плетением, и развлекались этим целую неделю. Она отшвырнула с презрением   неуклюжие создания своих рук и подхватила красивую, ровную и плотную корзину, сделанную Прометеем. Эта была последней. Когда он понял, что постиг процесс в совершенстве, он охладел к нему, чтобы заняться чем-то иным. Следующая плетёнка была обмазана речной глиной. И наступило время, когда глину можно было выколупывать у них из ушей, вычёсывать из волос. Она являлась домой грязная, как чучело. Зевс очень сердился…
Девушка решительно принялась собирать оливки, бесстрашно устремляясь за ними в самую чащу ветвей. Хитон она отстирает. В крайнем случае, попросит Прометея изобрести что-то ещё.
Шикарный повод  сидеть здесь, пока он не вернётся. Чтобы не попадаться папе на глаза.
Набрав полную корзину, она сдула волосы со лба и вытерла потное лицо тыльной стороной ладони.
Так. Что теперь? Давить их руками? И много же я так надавлю?
Она растерянно посмотрела на свои маленькие, но твёрдые ладони. Впервые она жалела, что они не такие большие, как у мужчины. Было бы здорово иметь сейчас такие руки - с длинными, умелыми пальцами, сильные и изящные, хотя и жёсткие от мозолей.
Может подождать его? Нет! Я должна, наконец, хоть что-то сделать сама! Во! Их можно давить камнем.
Она быстро прикинула себе, как будет выглядеть мерзкая, клейкая масса, нашпигованная каменным крошевом.
Бр-р! Надо постараться, чтобы все твёрдые фракции остались отдельно, а чистое масло само  сбегало в миску.
Девушка сорвалась с места и снова помчалась в сарай. Лихорадочно перерыла корзины и выбрала свою – она была второй по счёту от начала эксперимента – широченную, мелкую, между прутьями можно палец просунуть.
Вот эта подойдёт!
Она сбегала в дом за широкой миской, потом поискала глазами, где бы можно её изобретение закрепить. Пришлось пожертвовать низкой табуреткой на четырёх ножках. Сложнее всего оказалось выпилить сидение, не потревожив всё остальное.
У Прометея вышло бы лучше, и не пришлось бы мебель курочить. Он не заругается? Нет, не думаю. Он и сам любит  всевозможные опыты.
Пот заливал ей глаза – солнце пекло нещадно.
Афина, наконец, собрала своё приспособление и оглядела его критическим взглядом. Не хватает гнёта, чтобы выдавливать сок. Хорошая гранитная плиточка валяется у ног. Это на дно. А чем давить?
Внезапно она заметила, что подле неё сидит на корточках грязный дикарь лет пятнадцати. Из-под нечёсаных волос любопытно горят тёмные глаза.
Смертный? Очень кстати!
- Эй, сходи на берег, - приказала она, охваченная вдохновением творца. – Принеси мне гальку, большую, удлинённую, как морской огурец. Вот такую, понял?
Она не была в этом уверена, но он действительно убежал на берег.
- Э-э! И помой её! – крикнула она вдогонку. У парня явно никаких представлений о гигиене. А она, между прочим, собирается готовить еду.
Девушка высыпала оливки в свою корзину, дырявую, как решето. За спиной она услышала сопение. Парнишка уже стоял рядом, тяжело дыша. Он протягивал ей камень – именно такой, как она просила. И мокрый.
- Молодец! – похвалила Афина, поразившись неожиданной сообразительности смертного.
Эпиметей бы не понял. Или ходил бы до скончания времён, доводя меня до белого каления.
Девушка перевела дух и решительно приступила к делу. Камень был ей как раз по ладоням; она давила им жирную массу, словно раскатывала тесто.
Ну, почему у меня не столько сил, сколько у мужчины? Устала, а масса ещё полна соком.
- Иди сюда, как там тебя! – позвала она смертного.
Парень и не уходил, продолжая с жадным любопытством наблюдать за ней.
- Хочешь попробовать сам?
Дикарь кивнул, обнаружив во второй раз, что понимает её речь, и начал неуверенно повторять её движения. Она несколько раз поправляла его. Наконец, дело пошло на лад. Из-под крепких рук юноши масло  закапало   быстрее.
Афина улыбнулась. Смертный поднял на неё тёмные, искрящиеся глаза и неожиданно весело рассмеялся во всё горло.
По завершении процесса, однако, обнаружилось, что основное количество масла осталось в корзине и на плите, а то, что отфильтровалось сквозь прутья, перемешано с доброй порцией жмыха. Богиня недовольно поморщилась.
Что теперь делать? Хоть промывай его! А что, очень возможно!  Жир  легче воды, мы проверяли.
Смертного снова погнали с поручением – к ручью, за водой. Он благополучно доставил почти полный кувшин, вызвав у Афины уважение быстротой, с какой это было исполнено.
- Хорошо, а теперь принеси ложку.
Масло толстым слоем плавало по поверхности воды, и девушка аккуратно собирала его ложкой в большую кружку. Собрать удалось не всё, но и добытого хватило бы на добрую груду лепёшек. Афина удовлетворённо посмотрела на плоды своих трудов.
Первое достижение!
Руки были грязными, хитон в жирных брызгах.
Дикарь с аппетитом облизывал ладонь. Поднял с земли оливку, упавшую из корзины, потом показал на полную миску:
- М?
- Масло, - сказала Афина назидательно. Потом взяла в руки плод. – Олива.
- Мас…лива? – неуверенно произнёс дикарь.
Она рассмеялась:
- Нет, не так. Некрасиво звучит. Маслина, вот! Зови её маслиной.
Смертный улыбнулся во весь рот.
- Маслина… - повторил он.
Афина отметила про себя, что человек говорит так, словно рот его набит кашей.
- Какой же ты… - с насмешливой нежностью произнесла она. – Совсем дурной!
Дикарь, кажется, не знал, куда себя девать от распиравшего восторга. Внезапно он с гиканьем полез на самую верхушку каштана.
И тут Афина услышала долгожданные шаги…
Он шёл от моря усталой, широкой походкой на славу потрудившегося человека и улыбался чему-то своему.
Она птицей полетела к нему, расставив липкие, грязные руки:
- У меня получилось, Прометей! Получилось!
- Что у тебя получилось, моя радость? – спросил он, улыбаясь ей с насмешливой нежностью.
- Масло. Мы добыли оливковое масло.
- Вижу. – Он оглядел запыхавшееся, перемазанное создание с головы до ног.
- Нет, не видишь! – она потащила его к своему изобретению. – Во, гляди!
Он не стал ругаться из-за испорченной скамейки. Он умел отделять главное от второстепенного.
- В самом деле, масло. А кто это «мы»?
- Мне помогал смертный. Вон он, скачет по деревьям, как обезьяна.
- А-а! Слезай оттуда, Девкалион, пока не упал!
- Ты его знаешь?
- Да, он иногда помогает мне. Сообразительный парнишка. Но я могу тебя поздравить – до сих пор он сторонился других Бессмертных.
- Ага!.. Прометей, но это же здорово! Я сумела что-то сделать сама, без твоей помощи!
- Да, это здорово. А ты не хочешь умыться, а, Совёнок?
Только ему она могла позволить так называть себя. В его обращении не было ничего обидного. На миг только стало досадно…
Я только что добилась такого успеха, а он зовёт меня детским прозвищем!
Но на него нельзя было сердиться. Поэтому она лишь пробурчала, вспомнив:
- Ну, да! Отмоешься теперь!
- На этот  случай у меня есть мыло, - сказал он, аккуратно беря её за локоток, который был не таким липким, как всё остальное.
Получив обещанное, она умчалась отмываться в бухту. Её мало заботило, что кто-то увидит её омовение. Ну, например, дикарь Девкалион, который всё ещё раскачивался на дереве…
Она уже вытиралась, когда послышался треск ветвей, словно сквозь них падало что-то тяжёлое.
- Свалился-таки! – констатировала Афина, и наскоро натянув мокрую одежду, кинулась обратно к хижине.
Из дома уже бежал встревоженный Прометей.
Девкалион лежал на земле без дыхания.
- Убился! – ахнула девушка.
Титан напряжённо вгляделся в побледневшее лицо юноши, потом вдруг встал на колени  возле паренька, открыл ему рот, набрал полную грудь воздуха и приник к его устам. Снова вдохнул и снова выдохнул. И так до тех пор, пока парень не задышал сам. Тогда он изнеможённо откинулся и утёр пот,  проступивший на лбу.
Юноша пришёл в себя и глядел на них жалобно и непонимающе.
- Глупый, - с нежностью сказала Афина. – Какой глупый! Ты дал ему красивое имя, Прометей.
- Он его заслуживает. Видишь, какой умница! Если бы ещё хоть капельку соображения… ну-ка, мой мальчик, давай проверим, все ли кости у тебя целы!
Он аккуратно ощупал паренька, который отнёсся к этому вполне доверчиво.
- Всё в порядке, дурачок! Всё обошлось. Вставай, тебя дома заждались.
Девкалион послушно поднялся, не сводя с него преданных глаз.
- Иди домой, малыш!

Когда смертный исчез, они некоторое время сидели потрясённо и молча.
- Как я испугался! – наконец сказал он. – Жизнь смертного такая хрупкая. А тут – раз! – и душа вылетела из тела…
- Ты поймал её, чтобы вдохнуть обратно?
- Нет, об этом я не подумал. Наверное, с перепугу я просто поделился с ним своей.
- Тогда он счастливец! В нём теперь живёт душа Прометея. Мне бы на его место!
Они переглянулись с насмешливой нежностью и тихо рассмеялись. Потом она сказала, посерьёзнев:
- Ты столько возишься со смертными. На Горе этого никто не понимает. Я тоже не понимала… до сего дня. Девкалион… он забавный и совсем уже разумный. Но ты, кажется, придаёшь этому ещё какое-то значение. Какое?
Он вздохнул:
- Как объяснить это в двух словах? Попробую… мы, Бессмертные, добились всего, чего могли бы желать. Но это не пошло нам на пользу. Горько видеть, как становятся жестокими себялюбцами те, кого знал другими… Нам не к чему стремиться, не о чем жалеть. Когда-то, после Титаномахии, мы ещё жалели о Первых, а теперь… молодые и не помнят этого. И так будет вечно. Но для чего это всё? Сила – для распутства, могущество – для удовлетворения своих прихотей? И зачем это нужно мирозданию?
А смертные слабы и беспомощны. Они так нуждаются в нашей силе. Как дети в опеке взрослых… знаешь, я и сам прежде не понимал этого, пока   не появилась ты. Нельзя жить по-настоящему полноценной жизнью, не дав ей продолжения… Твой отец удивлялся, почему я не постарел. Просто у меня есть ты, есть смысл, есть дело. Маленькая Богиня, ты своим появлением изменила меня до неузнаваемости! Я не могу отдать этот долг тебе – ты счастлива и ни в чём не нуждаешься. Значит, я отдаю его другим. Не знаю, понимаешь ли ты, о чём я…
Она пожирала его глазами.
Он спросил, меняя тему:
- Как ты оказалась здесь? Забыла, что я ещё вчера ушёл к Лаврионским рудникам?
- Нет, не забыла. Но на Олимпе невыносимо. Совершенно нечего делать! Я ждала тебя, искала, чем заняться…
Она внезапно дёрнула его за хитон:
- У тебя там какая-то штука на столе – я не смогла понять, что это такое! Расскажи!
Она потащила его в дом, к плошке с чёрным  веществом.
- Это лак. Чёрный лак. Можно покрыть им керамику. Я придумал состав уже давно, но всё никак не решусь опробовать.
- Почему? Давай возьмём горшок и…
Он остановил её, ласково положив руку на плечо:
- Во-первых, сейчас поздно. Скоро сядет солнце. Во-вторых, я ещё не придумал, как сделать лучше: покрыть сосуд лаком, оставив фигуры цвета глины, или же наоборот нарисовать им фигуры, оставив красный фон. И потом, есть ещё одно…я ведь почти не умею рисовать. Было бы жалко испортить такую идею плохим исполнением. Подождёт, это не срочно.
Она опечалилась:
- Жаль.
- Да что там! Вот твоё изобретение – это по-настоящему здорово!
Он повёл её наружу:
- Дай-ка я разгляжу всё ещё раз. Как ты додумалась до этого?
- Просто думала: а как сделал бы ты? Только у тебя всё получилось бы гораздо лучше.
- Ну, что ты! Я живу рядом с рощей олив, но мне это и в голову не пришло, - честно сказал он.
Афина задумчивым взглядом оглядела плошку с маслом:
- Было ужасно трудно. Конструкция так несовершенна. И масла получилось мало. Надо было отдать его Девкалиону. Но он так убился, что вряд ли соображал, как следует. Я научу этому смертных. Можно?
- Конечно, научишь, - тихо сказал он, и в его голосе ей послышалась гордость.

Залитый закатным солнцем берег был невыразимо прекрасен…
- Прометей, можно я попрошу тебя, - робко сказала она.
- О чём?
- Вдохни в меня душу, пожалуйста!..

Сильные руки обняли её тонкий стан. Губы приникли к губам. Она почувствовала почти невыносимое блаженство, ощутив его горячее дыхание. Ей хотелось чего-то ещё… с ней происходило что-то… большое и прекрасное… сердце лихорадочно билось – юное сердце бессмертной девушки, впервые охваченное ЛЮБОВЬЮ. Она обвила руками его твёрдые плечи…
- Я так люблю тебя, Прометей! Сегодня я сходила с ума оттого, что совсем недостойна тебя – с твоим умом и сердцем! А я не хочу быть в твоей тени. Не хочу, чтобы ты жалел меня. Мне надо, чтобы ты гордился мною, ведь я – твоё творение! – она затрясла его плечи, жадно впивая взглядом нежную синеву его глаз. – Скажи мне, Прометей!.. скажи, стану я когда-нибудь такой? Я смогу быть равной рядом с тобой?
- Ты просишь меня разглядеть твоё будущее?
- Пожалуйста, ради меня!.. – её страстный взгляд молил.
Он готов был сказать, что и так гордится ею. Но она хотела не этого. Она хотела ЗНАТЬ, чтобы не сбиться с верной дороги. Ради неё всё имело смысл. Ради неё он мог бы сделать и большее…
Пусть Оно придёт!..
Он внезапно изо всей силы прижал её к себе и зарылся губами в её волосы. Он боялся, что она УГАДАЕТ – по внезапной дрожи, по глазам, в которых застыл отголосок грядущей муки…
- Ты станешь  Богиней Мудрости, Афина! Прекрасной, сильной, смелой. Смертные будут любить тебя, а ты станешь их защитой. И никто из богов не сумеет соперничать с тобой в блеске грядущей славы. Даже Зевс…
Она затеребила его, чтобы задать САМЫЙ-САМЫЙ ГЛАВНЫЙ вопрос:
- А ты, Прометей?  А как же ты?..

Ну, у меня, как автора, всю жизнь одна тема. Если хотите, это тема взросления. Мне интересно наблюдать становление героев, динамику, внутренние изменения. И в этом случае тоже. А ещё у меня один пунктик. После того, как прочла Мери Рено, "Тезея", мне стало интересно интерпретировать мифы в реалистичном ключе.

Ладно, у меня уже застра наступило - полчаса назад. Вытсавляю эпилог и готов к полёту домашней обуви.

Глава 8. Дар богов

В историческое время…

Афины отстраивались. Всё меньше становилось чёрных  проплешин – следов былых пожарищ. Руины были давно разобраны. Город залечивал раны. Как это ни удивительно, быстрее всего  восстанавливались лачуги бедняков.
На площадях и улицах встречалось, увы, слишком много вдовьих одежд. Но взгляды афинян были полны гордости. Сегодня город Богини встречал олимпионика.
По традиции, заведённой веками, полагалось, чтобы он въехал в город сквозь пролом в стене, дабы олимпийская слава, войдя в ворота города, не смогла через них выйти. Правда, на этот раз соблюдение обычая вызывало споры. Слишком свежо было в памяти афинян разорение, причинённое городу персами, и требование своевольных спартанцев,  запретивших восстанавливать стены Акрополя. И  хитрость стратега Фемистокла, позволившая обойти запрет.
И всё же стену решили ломать. Пусть это будет лишним знаком того, что Афины победили, что им нечего больше бояться!
Стоит ли удивляться тому, что улицы были полны народом, вышедшим приветствовать победителя Олимпийских игр. Всем хотелось увидеть его вблизи. Шли разговоры:
- Такого давно в Элладе не было. Настоящий Геракл!
- Он участвовал во всех состязаниях, кроме гонок колесниц и бега эфебов. И уступил лишь в беге и прыжках.
- А правду говорят, будто его копьё, пролетев дальше всех, на две пяди ушло в землю?
- Да, такие воины сражались у Марафона и Платей!
- Славны Афины, породившие героя!
Появилась группа граждан в белых и пурпурных гиматиях.
- Архонты. Архонты идут!
- Эй, вы! Ну-ка, с дороги, метеки!
Последнее относилось к паре, занявшей самое удобное место – на верхних ступенях какого-то храма. Они и впрямь были чужестранцами. Высокая русоволосая женщина с причёской лемниянки, гневно полыхнула глазами:
- Ты слышал это?
Спутник крепко обхватил её руками и прижал к груди, смеясь. Кажется, он уже привык к грозным приступам её гнева.
- Чего ты хочешь? Чтобы быть гражданином, надо иметь собственность в Афинах, - прошептал он ей прямо в ухо.
- У меня ЕСТЬ собственность в Афинах! – яростно зашипела она.
- Тогда почему ты живёшь не там?
- Они поселили там змею!
- Не надо о змеях! Напугаешь олимпионика.
Удивительно, как они слышали шёпот друг друга в этом гвалте!
Внезапно разнообразный ропот толпы превратился в слитный рёв. На дороге показалась колесница, запряжённая белыми конями. Под копыта коням кидали цветы.
На колеснице, увенчанный лавровым венком, стоял олимпионик. Новый Геракл, как его называли. Коренастая, и в то же время, атлетически стройная фигура. Короткие русые волосы. Глаза удивительного цвета: то ли зелёные, то ли серые, то ли карие. И улыбка – лукавая и обворожительная улыбка, освещающая лицо – Я такой, как есть! С тем и примите меня, люди!
Неудивительно, что все сердца были отданы ему!

Неожиданно олимпионик задержал коней, разглядев в волнующейся толпе две пары знакомых глаз: одни – искрящиеся, бирюзовые, другие – тёмно-синие, глубокие, как Океан.
Колесница остановилась. Толпа ахнула, и стало очень тихо.
Олимпионик соскочил с колесницы и двинулся в толпу. Перед ним восхищённо расступались. Не отошли только двое метеков – мужчина и женщина. Они ласково улыбались герою.
Неожиданно для всех олимпионик взял незнакомцев за руки и возвёл рядом с собой на колесницу. Разобрал и тронул поводья, чему-то довольно усмехаясь.
Люди вокруг заворожено молчали, силясь постичь его поступок. Потом толпа всколыхнулась:
- Слава благородному олимпионику! Да здравствует наш Алкид!..

* * *

- Ну! И зачем ты это сделал, спрашивается? Чтобы весь город об этом только и твердил? Теперь хоть на улицу не выходи! Мы собирались только посмотреть на твой триумф, а не мешать ему.
- Все бы так мешали! Не бушуй, сестрица! Дай-ка тебя разглядеть! Что это за новости? Почему лемниянка?
- Да это… единственный и неповторимый! Таскает меня по всей Элладе – там, дескать, вот-вот случится что-то интересное!
Герой широко улыбнулся, вздохнул всей грудью и бухнулся на скамью, которая под ним жалобно застонала.
- Как же я рад вас видеть, ребята! Сколько мы не виделись? Лет семь… восемь? Последний раз у Фермопил?
- У Саламина, - поправил Прометей, улыбаясь.
- Бедный Леонид! Подумать только, мы все были там, и ничего не могли сделать, - помрачнел Алкид.
- А что мы могли? Косить целые армии? С этим они справлялись и без нас, - напомнила Афина.
- Не забывайте о том, что не рок сгубил Леонида и его спартанцев. Царь сам сделал выбор и отдал жизнь ради спасения Эллады. Это трагедия, но он не хотел бы, чтобы его жалели. Так что, не забывайте о прошлом, друзья мои, но смотреть надо в будущее! – напомнил титан.
- Рад бы, но не умею, как некоторые! – ухмыльнулся Алкид. – О, Боги, Боги! Как же я рад вас видеть! Чуть с колесницы не упал.
- Ещё чего не хватало! Чтобы сказали: «Олимпионик перебрал накануне!»
- Не ехидничай, сестрица! Неси поесть.
- О, узнаю аппетит Геракла!
Афина споро расставляла миски на столе.
Герой с усмешкой изучал скромную обстановку дома. Хозяин жестом пригласил его к трапезе. Уселись обедать   втроём.
Внезапно Алкид хлопнул ладонями по столешнице:
- Нет, всё-таки! Почему вы не завели себе афинский дом? Мало чести – быть переселенцами, которых все шпыняют на каждом шагу.
- А как ты думаешь, мой друг? Понравилось бы тебе, если бы сейчас я сказал твоей сестре: «Жена, у меня гость. Ступай в гинекей!»
Все трое весело рассмеялись.
- Да, в этом смысле законы у нас ещё те, - признал Алкид.
- Мне, скажем, было бы легче  в Спарте, - сказала Афина. – Но мой муж взбесится там в несколько часов.
- Это точно, - хмыкнул герой. – Даже для меня, не изуродованного интеллектом, головы спартанцев слишком деревянные.
- Ты несправедлив. У них есть свои достоинства.
- Помню. Бедный Леонид!
Какое-то время они молчали. Прометей первым решился продолжить разговор:
- И потом, Алкид, мы ведь в Афины не надолго.
- Да? А куда ещё?
- В Милет.
- В Милет? Что вам делать в Милете?
- Он рвётся туда, потому что там есть какая-то натурфилософская школа. Ты слыхал о Фалесе из Милета?
- Ни краем уха.
- Не удивительно. Он умер лет сто назад.
- Так недавно?
Снова посмеялись.
- Ну, а ты, сестрица, от этой затеи, стало быть, не в восторге?
- Как всякая женщина, она ничего не смыслит в геометрии.
- Что ты имеешь против женщин? Мог бы, между прочим, и научить! Не тебе жаловаться, что я была плохой ученицей!
- Сдаюсь! Пощады, о Свирепая!

Встали из-за стола. Геракл крякнул, расправляя плечи:
- До чего же хорошо! И почему я не могу всё время быть рядом с вами? Нет, мне ещё предстоит пережить сотню симпозиев. Я уже так и чувствую, как брюхо неудержимо  стремится к коленям.
- А-а! Я знаю, как накормить братца!
- Не унывай, мой друг! Повращаешься в приличном афинском обществе. Этого хватит, чтобы почувствовать себя не олимпиоником, но Олимпийцем!
Геракл хмыкнул:
- Спасибо, я им уже был. До сих пор все комедиографы потешаются.
- И как ТАМ? – поинтересовалась Афина.
- Ну, это был сибаритский закат Олимпа. Я сбежал оттуда, чтобы не помереть вторично – от пережора. Интересно только мне знать, кто и когда подсунул мне бессмертие?
Прометей улыбнулся загадочно:
- Не догадываешься?
Алкид хлопнул себя по колену:
- Так вот, что ты загадал тогда на яблоко Гесперид! Когда папа-Зевс собрался осчастливить меня своим щедрым даром, я уже давненько подозревал, что бессмертен.
Прометей покачал головой:
- Ты не бессмертен, мой друг. Я загадал не это.
Рот Алкида изумлённо приоткрылся:
- Как это? – проговорил он, слегка обиженно.
- Видишь ли, на собственном горьком опыте я убедился, что бессмертие может быть тяжким даром, если… находишься не там, где хочется, или занимаешься не тем… Поэтому я сделал так, что ты сможешь умереть, но… только тогда, когда сам захочешь, - улыбаясь, закончил он.
- Да ведь это то же бессмертие! – облегчённо воскликнул Алкид.
- Слава Вечному Небу! Я в тебе не ошибся!
- Ну, если я не окочурился за все эти века!..
- Вот уж от чего он не помрёт, так это от недостатка жизнелюбия! – констатировала Афина.
- Да, я люблю жизнь во всех её проявлениях. А у вас хорошо, ребята, но таки… кое-чего не хватает.
- Чего? – встревожилась Афина. Став супругой, она ревностно относилась к обязанностям хозяйки дома.
Алкид насмешливо покосился на неё:
- Увы, сестрица! Вы оба трезвенники, так как блюдёте чистоту мысли. А я, грешный, люблю дары Диониса!
Алкид мечтательно закинул руки за голову, воздев глаза к потолку:
- А какие амброзии я отведывал в заведении папы Зевса! Сказка! – он лукаво поглядел на друзей. – Ну, дразню я вас, дразню! Подумаешь, Олимп! Да сам Зевс уже частенько сбегает оттуда в неизвестном направлении, причём отсутствует подолгу. Где, интересно знать?
- В странах Гипербореев, - ответил Прометей.
- Ого! А что ему там занадобилось?
- Подумывает об эвакуации Пантеона. Бывали мы в тех местах. Там даже заведение похожее есть – Вальхалла. Но он пока не решается. В Вальхалле – там своя голова, Один. Придётся ему подчиняться. Так у него на примете ещё одна страна, где он не прочь обосноваться. Народ там не воинственный, власти не жалует. Так он там стал культурным героем: людей обучает, кузнечит. Взял себе имя Перуна.
- Ого! Обскакал тебя, значит?
- Ну, этому я, признаться, даже рад. Это доказывает, что я заблуждался, утверждая, что боги не способны к саморазвитию. Если даже Кронид…
Алкид усмехнулся:
- Выходит, наша драчка с ним чему-то его научила. Ну, а вы-то сами? Что вы делали у Гипербореев? Тоже собираетесь перебраться?
Афина испугалась:
- Боже упаси! В Вальхалле мне ещё нашлось бы место. Правда, там таких, как я – валькирий – двенадцать на дюжину. Но Прометею…
- Что?
Титан усмехнулся:
- Как в Спарте.
- Ясно, - подытожил герой. – Ну, вам пока   и тут раздолье. А дальше что?
- Нам и дальше тесно не будет, - пообещал титан. – Хотя, знаете ли, друзья мои, скоро наступят интересные времена. Люди уже потеснили богов. Предсказываю вам, что не далёк тот день, когда место главного из богов займёт человек. Да, да, Афина, Единственного! Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Геракл присвистнул:
- Значит, впереди нас ждут тяжёлые времена!
- Да, будет немного трудно. И нам, и Аполлону. Единый из маленького пастушеского племени… Полное пренебрежение к разуму! Наука и искусство будут вынуждены надолго уйти в тень. Зато новая религия несёт с собой то, чего не хватало в старых – призыв к человечности.
Алкид стал серьёзен:
- Значит, предрекаемое тобой падение Олимпа не за горами?
- Да, жаль, конечно. Но мы же с вами  и без того знаем, что не бессмертны. И потом, дорогие мои, вера в Единого наступит не завтра. Будем делать своё дело, покуда нужны, а там…
Алкид долго размышлял об этом, потом сказал с облегчением:
- И ладно. Будь, что будет.
Прометей, обрадованный его настроением, поспешил сменить тему:
- И каковы твои планы на ближайшее будущее? Скажем, назавтра?
- Как же! Эти проклятые симпозии. Но это вечером. С утра я иду к скульптору.
- К скульптору? – раздалось из кухни, где Афина гремела посудой. – Зачем это тебе к скульптору?
- А то! Каждому олимпионику положено делать статую, - он хмыкнул – У меня их уже штук пять. В разных городах, слава Богам! Иначе мне пришлось бы отказаться от любимого развлечения. Что сказали бы судьи, узнав, что я время от времени выступаю уже четыреста лет. Хотя, - Алкид рассмеялся. – Скульпторы так искусны, что в их творениях я сам себя не узнаю. Вот если бы меня взялся изваять ты, Прометей!
Титан повёл рукой, отклоняя его предложение:
- Что ты? Какой из меня ваятель? Я знаю секреты материала, Алкид, потому что изучал их. Но для создания статуи нужен дар, божья искра! Тут тебе скорее поможет Аполлон.
- Аполлон? Да, он хороший парень. Стишки и песни у него получаются здорово. Но здесь-то надо делать руками.
Прометей огорчённо показал: дескать, рад бы в рай, да грехи не пускают!
Афина появилась из кухни, вытирая руки полотенцем:
- Не уговаривай его, брат! Не то я раскрою СТРАШНУЮ ТАЙНУ!
- Во-во! Раскрой! Обожаю страшные тайны!
- Какую это? – удивился Прометей.
Афина сделала загадочное лицо:
- Когда-то давно… я была свидетелем того… как этот мученик бился над вопросом… - она низвела голос до драматического шёпота. – РИСОВАТЬ ЛИ ЛАКОМ ФИГУРЫ ИЛИ ЗАКРАШИВАТЬ ФОН?
- Фу! Да ведь гончары Керамика успешно делают и то, и другое!
- Вот именно!

* * *

Заказ на статую поручили скульптору Никодиму. Друзья заявились к нему с утра все втроём. Присутствие метеков, да вдобавок, ещё и женщины, мастера в восторг не привело. Прометей это понял сразу. Афина из чистого упрямства продолжала играть у Никодима на нервах.
Пока Алкид и Афина беседовали с мастером, титан бродил по двору, разглядывая статуи. Выглянувший из-за двери герой задал глазами вопрос:
- И как?
Титан развёл руками:
- Ты уж извини, но… Аполлон обошёл твоего мастера десятой дорогой.
Олимпионик сделал страдальческое лицо и досадливо мекнул. Потом махнул рукой:
- А, ладно! Во всём надо видеть хорошее. Зато я смогу ещё раз выступать на играх за Афины. Лет через сто, скажем.
Прометей тихо засмеялся. Алкид снова исчез за дверями. А внимание титана привлёк мальчишка лет четырнадцати, который, крадучись, пробирался к мастерской. Одет был мальчик скромно, но на воришку не походил. Уж больно решительное было у него лицо. Прометей замер, стараясь его не вспугнуть.
Но тут всполошился привратник. Он воплями созвал толпу домашних рабов, которые ринулись во дворик, вооружившись чем попало. Титан глядел, расширив глаза, и соображал, не убежать ли, пока и ему не посчитали рёбра. Но эта атака была вызвана всего лишь вторжением мальчишки. Когда торжествующий привратник за ухо отправил его за ворота, воинственные слуги Никодима немедленно разошлись.
Прометей, повинуясь внезапному порыву, тоже вышел и оказался рядом с подростком, потирающим ухо. Он   заметил, что у парня дрожат губы. Но заплакать неудачливый лазутчик так и не успел. В следующее мгновение глаза его высохли, а губы прошептали что-то восторженное. Титан обернулся. К ним подходила Афина.
- Ушла, чтобы не нервировать гения, - с усмешкой сказала она, и её глаза послали ласковый привет Прометею.
Он кивнул:
- Я тоже сбегу, пожалуй. Путь Алкид не обижается.
- Идёшь со мной?
Прометей искоса взглянул на заворожённого мальчишку.
- Пока что нет.
Должен же он разобраться, в чём тут дело!
Афина кивнула, обдав весёлым и чарующим взглядом, и пошла прочь по улице, ярко освещённой солнцем – своей обычной летящей походкой.
Мальчик рядом с Прометеем очнулся, будто вынырнул из-под воды.
- Сила без грубости, красота без изнеженности, - прошептал он.
- Что ты сказал?
- Она похожа на Богиню! – парень показал глазами на Парфенон.
Прометей тепло улыбнулся:
- Хочешь тайну, мой мальчик? Она и есть Богиня!
Юноша надул губы:
- Ты говоришь, как влюблённый.
- А я и есть влюблённый.
- Любви не бывает, - с горьким достоинством сказал пацан.
- Ого! И кто же заставил тебя так думать?
- Горго.
Он сказал не так, как принято в Афинах: «Горго, дочь такого то…» - просто «Горго».
- Гетера?
Юноша печально кивнул.
- Глупый! Продажная любовь не может быть вечной. Поищи в другом месте. И потом, ты ещё слишком молод, чтобы сомневаться в чём бы то ни было! Кстати, её будут звать Фрина.
Мальчик мрачнел всё больше и больше:
- Есть люди, которых Тюхе-Счастье облетает стороной.
Титан готов был рассмеяться:
- Это оттого, что тебе изменила женщина, а потом откуда-то вытолкали взашей? Брось! Бывают вещи и похуже!
- Он всё равно мне откроет… Я добьюсь… - упрямо проговорил пацан. На глаза его снова навернулись слёзы.
- Чего ты от него хочешь? Ты же видишь, что это за человек. Не творец, а так – ремесленник.
Юноша горестно прошептал:
- Но он знает секрет кости.
- Ты скульптор? – догадался Прометей. – И ты хочешь узнать у Никодима…
- … секрет размягчения кости, - совсем убито сказал пацан. – Чтобы она была мягкая и податливая, как женское тело. О, сколько можно сделать, если ЗНАТЬ! – он скривился. – Никодим слывёт мастером и зарабатывает деньги. Какой он мастер! Но я не знаю… а он знает…
- Дурачок! – титан ласково положил руку ему на плечо. – Какая же тяжкая жизнь тебя ждёт, дурачок! У тебя слишком горячее сердце. Это такой редкостный дар. Но от этого огорченья я тебя избавлю. Я знаю секрет размягчения кости, потому что занимался этим. Могу показать тебе весь процесс. Есть у тебя материалы и глубокая купель?…

* * *

Вечером сын увлечённо рассказывал отцу, жадно поглощая маринованные оливки одну за другой:
- Ты не поверишь – всего лишь уксус. Уксус делает кость мягкой. Лемносец  сказал, он растворяет что-то в ней. Какой-то кальций. Знаешь, отец, я думаю, сама Богиня послала ко мне этого Лемносца, чтобы убедить в бесплодности отчаянья. О, что за человек! Он знает всё на свете. Мы провели вместе весь день, и теперь я знаю секрет, который отчаялся добыть. И ещё много всякого. Он совсем не бережёт свои тайны! Был, словно бы, даже рад поделиться со мной. Разве такое бывает, отец?
Отец молчаливо улыбался, слушая сына, захлёбывающегося впечатлениями.
- Да, и ещё знаешь, что… Когда мы работали, я обратил внимание… Лемносец носит странный перстень. Понимаешь, он из железа!
Старик с любовью смотрел на юношу. Он горячо переживал все его беды, так что при вести об удаче слёзы навернулись ему на глаза. Он сказал то, что думал, не ведая, как близок к истине:
- Ты всего добьёшься, мой мальчик! Судьба отступит перед твоим стремлением. Боги преподнесли тебе дар. Храни его, Фидий!..

Фидий, сын Харленда, афинянин… его имя и поныне стоит во главе списка великих скульпторов Эллады.
Судьба была жестока к творцу. В годы правления стратега Перикла Фидия по навету завистников предали суду, обвинив в хищении драгоценных материалов. Мастер доказал свою невиновность, но продолжал оставаться в тюрьме до тех пор, пока его не выкупили жрецы Зевса и не увезли в неизвестном направлении. Как оказалось позже – в Олимпию, где он создал одно из своих величайших творений – статую Зевса Олимпийского. Она не дошла до наших дней, увы! Время безжалостно не только к людям.
Но самой любимой темой для Фидия навсегда оставалась Афина. Он создал много статуй и барельефов с её изображением. Изваянная им Дева стояла на Парфеноне, приветствуя сиянием золотого шлема и копья корабли, входящие в гавань.
И всё же самой удачной работой Фидия можно считать ту, где он изваял Богиню без шлема и доспехов, с простой причёской женщины с острова Лемнос. Она больше всего походит на оригинал.
Так, по крайней мере, уверяет её брат – герой-непоседа, которого до сих пор можно встретить в самых различных уголках земного шара, и её муж – его вы всегда узнаете по глазам, таким глубоким и пронзительным, словно они помнят все печали мира…