Анна не понимала, как долго пробыла в беседке. Казалось, она покинула реальный мир ради прошлого, живущего только в ее памяти. Коробейников - веселый и храбрящийся, смешной, милый, влюбленный и живой – стоял перед глазами. Почему ему не нашлось места в этом Затонске? Почему его занял негодяй, предавший друга? Она сама не заметила, как начала задавать эти вопросы вслух.
- Что случилось, Аннет? – это дядя, конечно. Он подсел к ней и смотрел на Анну с тревогой.
- Коробейников, - простонала она. – Штольман убил его.
- Что ты городишь, дитя мое? – растерянность на лице Петра Иваныча была редким зрелищем.
- Штольман стрелялся с другом, помнишь, нам говорил Александр Францевич? У него иные имя и фамилия, но внешне…
- Позволь, откуда тебе это известно?
Анна коротко пересказала свой разговор с Елькой и его ответы на вопросы, которыми она забросала его после.
- И теперь ты, конечно же, думаешь не о Коробейникове, а о Штольмане?
- Нет! Ну да, но…- Анне было неприятно, что дядя догадался о том, что стояло за ее мыслями об Антоне, и она заговорила о явном, чтобы не касаться тайного. – Так несправедливо, что здесь всем нашлось место, кроме одного человека! Ты подумай – живы Епифанов, Елагин, мать и сын Полонские, Кудряшова… Все! Так почему Антон Андреич…
Петр Иваныч откинулся на спинку стула. Достал фляжку и сделал глоток – необходимо было подкрепить силы.
- Аннет, мы так мало знаем об этом мире и о том, как сюда попали. Ей-богу, со спиритизмом было намного проще – существовали книги, опыт, я и сам…- он кашлянул. – Да. А здесь мы можем только гадать.
- Попытайся, - полные мольбы голубые глаза смотрели на того, кто всегда был готов понять и объяснить.
Петр Иваныч призвал на помощь все свое воображение.
- Вот ты говоришь, живы люди, которые для тебя не были важны… Погоди, не перебивай. В этом Затонске все тихо, чинно и спокойно. Так вот может, для равновесия…
- Ну какое равновесие, даже не сравнивай!
- Хорошо, оставим эту гипотезу. А как тебе такая? Испытание, посланное Штольману.
- То есть?
- На мой взгляд, Дмитрий Платонович ничем не отличается от Якова Платоныча. А ведь прошлое у них разное. Значит, Дмитрий Платоныч прошел тяжкие испытания, как и Яков, только свои, несколько иные в этом мире. Мы теперь знаем, что у него была дуэль, немилость вышестоящих… Была трагедия – предательство и потеря друга. Возможно, и опасная страсть имела место.
При мысли о Нежинской Анна закатила глаза. Дядя наблюдал за ней.
- Мне почему-то кажется, что напоследок ты оставил самый правдоподобный вариант.
- Ошибаешься. Последняя теория кажется мне самой фантастической, но наиболее вероятной.
- Не понимаю, как это возможно, но делись скорей!
- Это другой человек. Наш Коробейников не был подлецом. Значит, это не он. Тем более что имя, фамилия и сословие иные.
- Что же, двойник? Близнец?
Петр Иваныч неопределенно помахал рукой.
- Не знаю, Аннет. Оборотень, иная ипостась, отражение в кривом зеркале – назови, как угодно. Быть может, грешная тень, отброшенная в этот мир благородным человеком? Кто знает.
Анна тяжело вздохнула.
- Как бы то ни было, Коробейникова в этом мире нет. А я запрещала себе думать о нем, все ждала, когда он появится.
- Зато есть Штольман, дитя мое, - сказал дядя, целуя ее в лоб. – Твой Штольман.
***
Проводив Анну, Штольман вовсе не собирался ждать в бездействии, как обещал это ей.
- А теперь займемся убийцей, - сказал он поручику. Шумский временно отвлекся от внутренних терзаний.
- Вы знаете, кто это?!
- Нам нужны доказательства.
Уклончивый ответ не удовлетворил поручика, но Штольман не собирался раскрывать все карты.
- Вы слышали об отпечатках пальцев, Иван Алексеич?
Пришлось признаться в невежестве. Штольман коротко просветил его.
- Я сейчас научу вас переносить пальцевые узоры на бумагу. Вы отправитесь к Кулагиным и возьмете отпечатки у Веры, Марии и Матвея. Потом к Елагиным – нам нужны Семен Алексеевич и его сыновья. А я заеду к Полонским, Епифановым и еще в пару мест.
- И убийца у нас в руках? – с сомнением спросил Шумский.
- Почти, - ответил Штольман.
***
На вокзалах больших городов обычно так людно, что затеряться в толпе совсем не трудно. Так, по крайней мере, думают те, кто ходит по обратной стороне закона. Карманники, мошенники, разного рода политические надеются скрыться от полиции среди отъезжающих, провожающих, встречающих и прочих. Однако это заблуждение. Лишь самые молодые и наивные могут надеяться, что их минует зоркий глаз вокзального городового.
Евсей Потапыч сразу приметил парочку, отличную от прочих путешественников. Строгая девица купеческого вида держалась очень прямо, не выказывая чувств, и только побелевшие пальцы, вцепившиеся в ридикюль, выдавали истинное состояние души. Бывший при ней лохматый парень беспрестанно озирался и шмыгал глазами по платформе. Даже если б не было утренней депеши, Евсей Потапыч подошел бы справиться о документах и прочем. А теперь сам бог велел.
В два счета городовой оказался рядом с парочкой, взял под козырек, но не успел раскрыть рот, как парень подскочил и бросился бежать вдоль перрона. Евсей Потапыч схватился за свисток и пустил пронзительную трель, не забыв прихватить под локоток спутницу беглеца. Однако она оказалась из другого теста. Нимало не смутившись, она вырвала руку и возмущенно сказала:
- По какому праву останавливаете честных господ?
- Вот оно как, честных! Только завидели городового – и бежать!
- Что вам нужно? – не сдавалась девица.
- Документики проверить. Со мной пойдемте.
- Я без Федора никуда не пойду!
- И Федора вашего приведем. Обоих ищут, - успокаивающе ответил Евсей Потапыч, заметив, что младший городовой Кашкин настигает бегущего, и вдруг осекся. Лицо девицы выражало теперь такое отчаяние, что даже привычное сердце полицейского отозвалось чем-то похожим на жалость.
***
Рассказ Елисея не давал Анне покоя. Все ее представления вновь были перевернуты с ног на голову. Ранее очевидное «дуэль – зло» было подвергнуто сомнению.
Анна никогда не слышала историю дуэли между князем и Штольманом из уст очевидцев. Из слов дяди выходило, что князь вызвал Штольмана, потому что фрейлина предпочла вельможу сыщику. Ничего благородного в такой причине Анна не видела, особенно когда познакомилась с Ниной. Тогда она и возненавидела дуэли. Вот представишь, как два ревнивца рискуют жизнью, оспаривая свое право на женщину, сразу понимаешь, какая это страшная и преступная глупость.
На дуэли становишься либо жертвой, либо убийцей. И хотя Анна одобряла нежелание Штольмана убивать, она не могла смириться с тем, что он соглашался быть убитым. Чего бы он добился? К чему привела бы его смерть? Нет, Анна всегда была решительно против дуэлей, и ее очень смущало то, что теперь она испытывала совершенно иные чувства.
В дуэли с Колесниковым Штольман не искал простого решения, «бах – и все». Проще всего было бы довести всю историю до сведения начальства. А он предпочел сразиться с предателем, да еще так, чтобы у того была возможность спастись. Иначе было можно, но… нельзя. Не для Штольмана, по крайней мере. Невольно Анна горячо сочувствовала ему, в то же время стыдясь своих чувств. Как можно одобрять дуэль!
Кроме того, Анна поняла, что Штольман испытывает по отношению к бывшему другу. Разве она сама не была в похожей ситуации? Пусть Маша Солоницына не была ее близкой подругой, но ее внезапное превращение из скромной труженицы, любившей отца и сестер, в преступницу тоже глубоко потрясло Анну. Тогда, в участке, зрелище было кошмарным. Мария была убежденное зло, ищущее понимания и сочувствия. И ведь никогда, ни в гимназии, ни потом, во время расследования, невозможно было даже заподозрить, что в Машиной душе таятся такие демоны.
Анна подумала, что ей повезло не сойтись с Машей близко. Иначе она бы тоже ощущала пустоту в душе. Наверное, в памяти Штольмана Колесников теперь раздвоился. Он вычеркнул из жизни врага, но друга, который занимал так много места, забыть не смог.
Анна вздохнула. Было и еще кое-что. Дядя угадал верно. Одна мысль вызывала у нее беспокойство, и называлась она «другое имя».
Те, кого она знала, звались в ином Затонске так же, как и прежде, и ничем не отличались от знакомых ей. Пусть Трегубов был женат, Милц когда-то жил в Петербурге, а Виктор Иваныч убил Садковского на дуэли, это ничего не меняло. Алексей Полонский и его мать, Вера и Матвей Кулагины, Елагина тоже были совершенно те же. Значит, иное прошлое в этом Затонске не влияло на суть человека. Возможно, потому, что пережитые ими события были похожими.
И вот теперь Анна услышала историю о человеке, который, имея все черты Коробейникова, никак не мог быть им по сути. И, в отличие от остальных, у него было другое имя, происхождение, по-видимому, возраст; наконец, он был столичным жителем. Не значит ли это, что не внешность, а имя и фамилия указывают на суть? И если так, значит, Дмитрий не совсем ее Штольман?
Эта мысль открывала такие бездны, куда Анне страшно было заглядывать. Если Дмитрий не Яков, стало быть, ее Штольман погиб, и жертва была напрасной! Чтобы не впасть в панику, она начинала рассуждать логично. Если Яков все равно мертв, для чего бы она оказалась заброшенной в иной мир? Почему не осталась в прежнем Затонске? Значит, все не так, как кажется.
И все-таки, в чем разница между Дмитрием и Яковом, кроме имени? Раз за разом она перебирала старые воспоминания и недавние, сравнивала, сравнивала… Дмитрий Штольман не только выглядел, как Яков, он и вел себя так же. Его сарказм, его отвага, его готовность прикрыть Анну собой. Эта несносная забота о ее безопасности и ревность! Ни одного действия, которое бы шло вразрез со всем, что она помнила. И все же сомнения мучили ее.
Миновал полдень, день пошел на убыль. Анна пыталась читать, рисовать, но все валилось из рук. Вся она превратилась в ожидание и, возможно, поэтому пропустила момент, когда Штольман показался на дорожке, ведущей к беседке.
Он шел, как всегда, быстро и пружинисто. Знакомый серый пиджак распахнут на груди, черный котелок сдвинут на затылок, в руке трость. Вот он заметил ее, и светлые глаза просияли тем самым светом, который горел в глазах Якова Платоныча, когда он смотрел на Анну. И она отчаялась что-либо понять.
***
Шумский никогда не думал, что брать отпечатки пальцев так утомительно. То есть, конечно, сама процедура была несложной. Но вот объяснения, увещевания, жалобы… С поручика сошло семь потов, прежде чем он собрал всю коллекцию. Зато теперь он мог заслуженно гордиться своими достижениями.
Подходя к участку, он заметил карету для перевозки арестованных. Сердце ухнуло – неужели поймали? Так быстро? Довольный Николай Васильевич, вышедший на крыльцо, подтвердил его догадку.
- Да-с, Иван Алексеич, конец вашей службе. Поймали убийцу, теперь не отвертится!
- Что же, Епифанова призналась?
- Нет, говорить не желает. Пока ни слова не сказала.
- А Привалов с ней?
- И его взяли. Ужом вертится, голубчик! Но только и не таких раскалывали! – он выразительно потер кулак. - И без столичной знаменитости обойдемся.
- А что, господина Штольмана нет?
- Отлучился к Мироновым, - Трегубов укоризненно покачал головой.
Поручик помрачнел, вспомнив утреннее противостояние, в котором обиднее всего была его собственная беспомощность. Он не мог не думать о том, что не сумел бы защитить Анну в случае опасности, как наглядно показал Штольман. И теперь корил себя за то, что поддался на ее уговоры и, возможно, подвергал ее риску.
- Словом, благодарю вас, Иван Алексеич, за помощь.
- Всегда рад, - поручик машинально поклонился. Однако не ушел. Ему не хотелось оставлять арестованных на попечении Николая Васильевича. Сторонник скорых действий и таких же решений, подогнанных под ответ, он может наломать дров. Надо бы что-то сделать, чтобы спасти Федора от «старой школы» полицмейстера. Ведь ясно же, что Привалов не виноват. И тут Шумского осенило.
- А что, Николай Васильич, не позволите ли мне допросить арестованного? Хотелось бы знать, смогу ли я…
Трегубов высоко поднял брови и откинул голову, изучая поручика.
- Что ж, голубчик, если вы так просите…Попробуйте!
***
Федор Привалов стоял посреди кабинета, не зная, куда себя девать. Худой и высокий, он то нервно ерошил и без того спутанные волосы, то переминался с ноги на ногу, исподтишка изучая Шумского.
- Садитесь, - сказал ему поручик. Федор неловко приткнулся на стул. Не зная, с чего начать, Шумский начал с главного.
- Являетесь ли вы соучастником убийства Рогозина, Касьяновой, Елагиной и Алексеева?
Привалов вытаращил глаза, вскочил. Взмахнул руками, но сказать ничего не мог – горло перехватило судорогой. Он натужно закашлялся. Шумский сунул ему стакан воды и долго ждал, пока тот придет в себя.
- Да вы что, ваше благородие… какое убийство… вы что…
- В квартире, которую вы снимали тайком от отца, обнаружено два арбалета. Скажете, не ваши?
Лицо Федора приняло, наконец, осмысленное выражение.
- А, ну это, это так, я ж с Надеждой… Мы с ней, в общем… Переписывались мы!
- Стрелы кто вам делал?
- Это, кузнец наш, Тихон!
- Надежда ходила к нему, закутанная в платок?
- Зачем же… я сам… он это, не выдавал отцу-то.
- Чем Надежда занималась прошлой ночью?
Федька икнул, покраснел и снова потерял дар речи. Шумский поспешил уточнить вопрос:
- Куда она ездила верхом?
- А… это… деньги в схроне были, значит. Ну и вот…
- Откуда деньги?
- Так это… серьги продала!
Терпеливо пробираясь сквозь бесконечные «это», поручик выяснил, что Надежда кому-то выгодно продала серьги с бриллиантами, деньги прятала в известном только ей месте, куда и ездила вчера.
- Почему вам понадобились деньги среди ночи?
- Мы это, бежать собирались.
- Вот так вдруг?
- Испугалась она. Да мы это, давно хотели.
- Это еще почему?
Федька снова покраснел, начал мямлить, но все же выговорил, что Надежда ждет ребенка.
- Мы это, хотели подождать. Пожили бы где-нить, а уж потом родителям в ноги бы пали… С довеском-то не выгнали бы.
На взгляд поручика, все это было похоже на правду и подтверждало догадки Штольмана. На всякий случай он уточнил, чем Федька занимался во время первого и второго убийства. После долгих раздумий и подсчетов выяснилось, что алиби имеется только на ночь, зато одно на двоих.
- А что днем было, не припомню, извиняйте.
Под конец Федька настолько осмелел, что спросил, что теперь с ним будет. Именно в этот момент в кабинет вошла Анна Викторовна в сопровождении Штольмана, поэтому вопрос остался без ответа.
- Допрашиваете Привалова, Иван Алексеич?
Поручик хотел было доложить, но Штольман сделал ему знак подождать и обернулся к Анне. Она стояла неподвижно, глядя на парня, столь не похожего на Привалова. И бледный тайный небосклон разворачивался перед ее внутренним взором.
Взрослый, но какой-то маленький и худой Федор шел по мощеной улице, держась за руку огромной Надежды. Он украдкой косился налево, где ему улыбались и подмигивали девицы с кукольными лицами в кружевных платьях, но не поворачивал головы в их сторону. Идти было трудно, он то и дело спотыкался и падал. И всякий раз Надежда вытаскивала его то из лужи, то из канавы, отряхивала, обнимала и ставила на ноги. Он смотрел на нее благодарно. Какое-то время они шагали рядом, потом он снова начинал отставать и заглядываться, и все повторялось.
Анна смахнула видение, вернулась в обычный мир. И сразу наткнулась на пристальный взгляд Штольмана. Она замялась. Выручил Шумский.
- Так я отправлю Привалова в камеру, Дмитрий Платоныч?
- Да, Иван Алексеич. Нам нужно поговорить без свидетелей.
Федор сник и дал себя увести. Видно, он уже не чаял выйти на свободу.
- Так что вам удалось узнать, Иван Алексеич?
- Вы были правы в своих предположениях, Дмитрий Платоныч. Они встречались тайком, переписывались с помощью арбалетных болтов.
- Болты Тихон делал, конечно?
Шумский кивнул.
- Надежда продала серьги, поскольку деньги понадобились для побега. Она, - поручик замялся, - она в положении. Хотела вернуться с ребенком и просить о прощении.
- Кому продала?
- Неизвестно.
- А вы что скажете, Анна Викторовна?
- Он не убийца, - сразу ответила она. – Слишком слабый характер. У него нет ни страсти, ни силы воли.
Штольман удовлетворенно кивнул. Он тоже пришел к такому выводу, едва увидев Федора.
- Что ж, пригласим Надежду Кирилловну?
***
Надежда вошла в кабинет так, как если бы городовой был почетным эскортом: гордая, как всегда, осанка, высоко поднятая голова.
- Вы присаживайтесь, - сказал ей Штольман. Она отказалась.
- Почему вы меня здесь держите? Что вам от меня нужно?
- Вас подозревают в убийстве четырех человек.
- Это как же? Почему же это? – редкие брови чуть сдвинулись, но и только.
- Куда вы ездили верхом вчера ночью?
Надежда покачнулась, наощупь нашла стул и села.
- Не знаю, что вам наговорила эта особа, - она подбородком указала на Анну, - но я ни в чем не виновата и не совершала никаких преступлений.
- Так рассказывайте. Если закон вы не нарушали, вам нечего скрывать.
- Это неправда, - сказала она, глядя прямо перед собой. – Даже у честных людей могут быть тайны.
- Не время для тайн, - Штольман был настойчив. – Вчера на госпожу Миронову было совершено нападение. Из арбалета стреляли!
У Надежды стали проступать красные пятна на лбу и скулах.
- Вчера я ездила в лес за своими деньгами.
- Откуда деньги?
- Я продала свою личную вещь, подарок матери.
- Что именно?
- Серьги с бриллиантами.
- Уж не Елагиной ли? А потом убили ее, чтоб не проболталась?
Надежда отвернулась и глухо ответила:
- Какой Елагиной. Я продала их тому, кто дал хорошую цену.
- Так вы бежать хотели с Федором Приваловым.
Она помолчала.
- Батюшка не позволил нам обручиться. Но я надеялась, что его сердце смягчится для внука.
Она покраснела еще сильнее, и Анна с мольбой посмотрела на Штольмана. Он сказал:
- Вот вам бумага и перо, пишите все подробно: про тайную квартиру, арбалеты, ночные поездки. И не забудьте упомянуть, кому продали кольцо.
Надежда сидела неподвижно. Штольман сказал более мягким тоном:
- Это признание не увидит никто, кроме меня, без необходимости.
- Позвольте мне поговорить с Надеждой Кирилловной наедине, - вдруг сказала Анна.
Шумский посмотрел на Штольмана. После секундного колебания Дмитрий Платонович кивнул, и они вышли.
- Я берусь уговорить Кирилла Артемьевича дать согласие на вашу свадьбу, - сказала Анна.
Надежда молчала, смотрела с недоверием.
- Верьте мне, я хочу вам помочь. Мне ничего от вас не нужно.
Надежда по-прежнему ничего не говорила, но что-то изменилось в ее взгляде – в нем появился робкий намек на доверие. И вновь внезапно, без предупреждения, перед Анной открылось ее небо, окрашенное в нежно-салатовый цвет. Здесь были цветущие сады и счастливые дети, добрые собаки и смешные ежики, леденцы, карусель и голубой шарик над калиткой. Федор сидел во главе накрытого стола – роскошный русый богатырь – и беседовал с Кириллом Артемьевичем. Рядом с купцом сидела, по-видимому, его жена, улыбчивая и спокойная, и держала его за руку. Этот мир полнился покоем и любовью в свете надежды, и лишь для тьмы в нем не нашлось места.
Анна глубоко вздохнула, отирая невольно навернувшиеся слезы. Видение исчезло, осталась только Епифанова, глядящая на нее с некоторым испугом. Анна кивнула ей и тихонько вышла из кабинета.
***
Штольман стоял посреди приемной с депешей из сыскного отделения, когда в конце коридора скрипнула дверь. Он смотрел, как Анна идет к нему, и не мог отвести глаз от ее какого-то просветленного лица. Почему-то стало тревожно. Сердце сжалось. Она остановилась на мгновение, чуть заметно качнула головой. Он все смотрел. Анна приоткрыла губы, словно желая что-то сказать, но передумала и продолжила путь. Лишь на пороге оглянулась, задержавшись, и потом окончательно скрылась из виду. Штольман вздохнул всей грудью, только теперь осознав, что все это время стоял, затаив дыхание.
Елька, наблюдавший всю эту сцену, теперь следовал за барышней на расстоянии, погрузившись в мрачные мысли. Жаль барышню, влюбилась по молодости. А только не видать ей Платоныча. Вот поймает он злодея – и поминай, как звали. Все потому, что и сам к ней сердцем клонится. А как поймет все про себя – только его и видели. Уж Елька знал, как Платоныч относится к супружеству. И понимал, почему. Как не понять, когда и сам таков.
Медленно, но верно темнело. То тут, то там вспыхивал свет, являя прохожему причудливые сцены театра теней на фоне ярко освещенных окон. Анна шла, ни о чем не думая, все еще во власти последних минут в полицейском участке. Как вдруг заметила даму, выходящую из гостиницы. Анна еще успела удивиться тому, что та осмеливается гулять так поздно в незнакомом месте, когда у нее прервалось дыхание, как от удара в живот. Небо незнакомки распахнулось, надвинулось на нее, обдавая ледяным ветром, - черное, как пожарище, и тяжелое, как надгробие.
Воронки смерчей носились по мрачному амфитеатру, послушные воле женщины, стоящей в самом центре. Темная страсть затягивала в неистовое кружение стойких, сильных, благородных мужчин, скручивала жгутом, вынимала душу и бросала на самое дно, к ногам хозяйки. Она любила каждого – жадно и горячо, щедро тратя силы и восполняя их за счет жертвы, - и отбрасывала, выпив до последней капли. Но только один был ей дорог – тот, кого не касались смерчи, кто был связан с незнакомкой черной пуповиной намертво схлестнувшихся кнутов. Он ли держал ее на привязи, она ли не отпускала его, битва продолжалась, и она теперь стремилась туда, где надеялась одержать победу.
Анна с трудом вынырнула из видения. Незнакомка ушла уже довольно далеко. Стараясь не терять из виду замысловатую шляпку, Анна почти побежала за дамой, думая только о том, какая опасность грозит Штольману. О себе она, как обычно, не беспокоилась.
Отредактировано АнонимФ (24.08.2025 14:56)
.
