Глава седьмая

Поражение

 
Войдя в каюту, Яков тут же почувствовал напряженность атмосферы, в ней царившей. Анна Викторовна с решительным видом и почему-то разрумянившаяся, будто от мороза, ходила из угла в угол, а Петр Иванович, страдальчески подперев голову рукой, сидел у стола. Оба они, увидев входящего Штольмана, взглянули на него с явной надеждой. Что тут произошло, интересно знать? Неужели дядюшка и племянница умудрились поссориться? Если так, то это будет первая их ссора на памяти Якова Платоновича. Обычно в этой паре царили мир и гармония.
– Яков, как хорошо, что ты пришел! – кинулась к нему Анна. – Скажи мне…
– Аннет, оставь мужа в покое, – строго перебил ее дядя. – Ты уже знаешь все, что необходимо.
– Но я не понимаю… – обернулась к нему Анна Викторовна.
– Кто-нибудь пояснит мне, что стряслось? – поинтересовался Штольман. – Сдается мне, вы поссорились, но из-за чего весь сыр-бор, я пока не вижу.
– Мы не поссорились, – потупилась Анна Викторовна и внезапно покраснела еще сильнее. – Мы просто разговаривали.
– Я решил исполнить долг старшего родственника и взять на себя просветительские функции, – пояснил дядюшка.  – Но, кажется, не учел размеров любознательности твоей супруги.
Штольман подавил усмешку. Похоже было, что Петр Иванович, чувствуя себя виноватым за то, что не уследил за Анной в отсутствие Якова, решил искупить свой грех перед ним, взявшись за объяснения того, что было изображено на пластинках, найденных в каюте Галлахера. Судя по румянцу на лице, Анну Викторовну объяснения смутили, но горящий любопытством взор явно говорил, что с ее точки зрения, тему дядюшка осветил скупо и недостаточно.  Что ж, Штольман и вправду был безмерно благодарен родственнику за то, что он взял на себя эти объяснения. Даже если у Анны остались вопросы, ответить на них будет уже гораздо проще. Но сейчас Миронова надо было спасать: дядюшкино терпение явно себя исчерпало, тему следовало сменить.
– Дух Эванса не приходил? – поинтересовался Яков Платонович будто бы небрежно.
Как и ожидалось, мысли Анны немедленно переключились на размышления о смерти секретаря.
– Нет, сам он не пришел пока, – ответила она. – Ты хочешь, чтобы я его вызвала?
– Было бы хорошо, – ответил Штольман. – Думаю, это самоубийство требует прояснения.
– Тебе удалось что-нибудь высмотреть там, в каюте? – поинтересовался Миронов.
– Эванс оставил записку, очень короткую. Если судить по ней, он покончил с собой сам, но следует убедиться.
– Что тебя смущает?
– Сам не знаю, – покачал головой Яков Платонович. – Все сходится на первый взгляд. Он ведь еще и рубашку выложил, специально, чтобы мы ее нашли. Ту самую, с оторванными пуговицами. И записка опять же. Возможно, это просто привычка следователя – сомневаться во всем на свете.
– Тогда я вызову его и спрошу, сам ли он себя убил, – сказала Анна Викторовна. – И все сомнения отпадут.
– Надеюсь, что так, – ответил Яков, вставая у жены за спиной и обнимая ее.  – Хоть мне это и не нравится, но без вашей помощи, Анна Викторовна, нам эту загадку не решить.
– Наконец-то вы это поняли, Яков Платонович, – лукаво улыбнулась ему Анна через плечо. – Я уж и не надеялась.
Затем она сделалась серьезной и строгой, как и всегда, когда взывала к потустороннему миру.
– Дух мистера Эванса, явись, – позвала Анна Викторовна, и Яков в который уже раз поразился тому, как преображается его нежная жена в этот момент.
Когда Анна повелевала духами, в ней чувствовалась истинная сила, это он заметил еще тогда, когда  в самый первый раз наблюдал за сеансом спиритизма в доме у Кулешовых. В те времена Штольман еще не верил ни в духов, ни в способности барышни Мироновой, но уже тогда поразился удивительной ее убежденности в этот  момент.
Но вспоминать прошлое было некогда. Судя по всему, дух секретаря необщительностью не страдал и явился по первому зову. Яков почувствовал, как Анна напряглась в его объятиях и застыла, глядя в одну точку.
– Расскажите мне о вашей смерти, – попросила она невидимый дух.
Яков еще плотнее прижал ладони к животу жены, пытаясь укрыть от неведомого ее и сына. Почему, спрашивается, эти духи так жестоки? Ведь зачастую они сами приходят за помощью, что не мешает им причинять медиуму боль и неудобство. Анна чуть вздрогнула в его руках, а потом расслабилась, выдыхая. Кажется, на этот раз дух не доставил ей больших проблем, и Штольману хотелось надеяться, что это его влияние.
Общение Анны Викторовны с духами всегда его тревожило, оно являлось для него зоной сумеречной, неизведанной и непонятной. Это было то, во что он мог только верить, то, куда ему, не обладающему никакими мистическими способностями материалисту, не было пути. Там он не мог помочь Анне, там она оставалась одна, без его поддержки и опоры, и это Якова беспокоило и нервировало. Если у него и в самом деле получалось защищать ее, значит, и в этой части жизни жены он был ей нужен и полезен, и это радовало безмерно.
– Он сам себя убил, – сказала Анна Викторовна печально и чуточку устало. – Он показал мне, как написал письмо, положил его на стол, а потом  повесился. Несчастный юноша.
– Между прочим, Аннет, этот несчастный юноша пытался выбросить тебя за борт, – напомнил ей дядюшка. – И Галлахера убил. Не думаю, что я могу его пожалеть.
– Он был в таком отчаянии, – вздохнула Анна. – Он плакал, когда писал свою записку.
– Крокодилы тоже плачут, когда кушают, – фыркнул Миронов. – Лично я рад, что все разъяснилось.
В этот момент в дверь постучали, и, после разрешения, в каюту вошел помощник капитана Харпер.
– Мистер Штольман, – сказал он, – капитан просил передать, что доктор вас ожидает, если вы не передумали.
– Доктор? – забеспокоилась Анна. – Яша, зачем тебе доктор?
– Все в порядке, – улыбнулся он тому, как она мгновенно позабыла про все свои тревоги, озаботившись его здоровьем. – Я попросил капитана Фаррела разрешить мне осмотреть тело Эванса, только и всего.
– А зачем? – удивилась Анна Викторовна. – Ведь ясно же все!
– По привычке, полагаю, – пожал он плечами. – Я привык к определенному процессу, и не буду чувствовать себя удовлетворенным, если не сделаю все, как надо.
– Я с тобой пойду.
– Нет, – покачал он головой. – Побудьте здесь, пожалуйста, оба. Я быстро вернусь.
Анна вздохнула, но спорить не стала, а дядюшка только поднял глаза к небесам с обреченным видом, справедливо полагая, что Анна Викторовна с пользой займет представившееся время, продолжив свое просвещение. Что ж, лучше дядя, чем Яков, несомненно. У него точно получится справиться с объяснениями.
 
Доктор Берроуз, невысокого роста полный пожилой уже человек с умными глазами, укрывшимися за стеклами круглых очков, не был слишком-то доволен вмешательством сыщика в свою епархию.
– Капитан Фаррел приказал оказать вам содействие, мистер Штольман, – сказал он, – но имейте в виду, я делаю это против своей воли. И так в этом рейсе все пассажиры пребывают в нервическом состоянии. Как, спрашивается, в таких условиях я могу сохранить их здоровье? Известно же, что нервные потрясения провоцируют заболевания, а тут они следуют одно за другим.
– Не  беспокойтесь, доктор, – ободрил его Штольман. – Уверяю вас, мне в жизни приходилось видеть вещи много страшнее. Моя нервная система будет в порядке.
– Остается надеяться, что вы не ошибаетесь, – сказал доктор с неудовольствием. – Кстати, о нервных потрясениях, как чувствует себя ваша супруга?
– Благодарю Вас, доктор, она в добром здравии, – ответил Яков Платонович, подходя к столу, на котором лежало тело мистера Эванса, накрытое простыней. – Вы уже осматривали его? Нашли что-нибудь, указывающее, что он повесился не сам?
– Ничего такого, – ответил доктор. – Никаких внешних повреждений. На мой взгляд, молодой человек сам свел счеты с жизнью.
– Совсем никаких? – прищурился сыщик. – А голову его вы осмотрели?
– Мистер Штольман, – явно рассердился доктор Берроуз, – я, разумеется, не паталогоанатом, но вниманием меня господь не обделил. Впрочем, вы имеете полную возможность убедиться сами в чем хотите, раз уж капитан дал соответствующее указание. Прошу вас!
И он отступил на шаг от стола, сделав приглашающий жест, всем своим видом показывая, что умывает руки. Что ж, убедиться самому было и в самом деле легче всего. Яков Платонович откинул простыню и внимательно оглядел голову покойника. Итак, доктор был прав: никаких повреждений, даже намека на них, а ведь рана, которую убийца Галлахера получил, ударившись о полку, должна была быть не такая уж маленькая. Стало быть, секретарь Галлахера не убивал.
Но, тем не менее, Анну пытался убить именно он, об этом недвусмысленно свидетельствовала порванная рубашка.  Впрочем, Анна Викторовна видела лишь, что Эванс писал письмо, а потом свел счеты с жизнью. Про пакет с рубашкой она не говорила. Возможно, просто не упомянула о нем. А может быть, его подбросил позже убийца фотографа. Не важно, сам ли лорд Соммерсет напал на Анну, или это сделал Эванс под его давлением, сейчас Якова волновало одно: доказать, что Соммерсет убийца, будет чрезвычайно сложно, особенно после смерти Эванса. Единственными, пусть и косвенными уликами, которые могли свидетельствовать против лорда, были фотографические пластины, найденные ими в каюте покойного Галлахера. Отправляясь к капитану, Яков не стал брать их с собой, считая, что в запертой каюте они будут сохраннее, но теперь ему так не казалось. Лорд Соммерсет проник уже в каюту однажды. И что мешает ему сделать это во второй раз? К счастью, ключ от каюты все еще был у Штольмана в кармане, так что он мог спокойно вернуться туда и спрятать драгоценные улики. А еще лучше – передать их на хранение капитану.
 
Но в каюте пластин не оказалось.  Яков сразу это понял, когда прикоснулся к лампе, чтобы зажечь свет, и замер, потому что стекло было теплым, почти горячим. Вечер уже наступил, и свет из окна был недостаточен для поисков. Штольман торопливо зажег фонарь и огляделся. Так и есть, в каюте фотографа кто-то побывал. Она была буквально перевернута вверх дном, видимо, визитер крайне торопился. Когда они днем обыскивали каюту, то старались быть аккуратными, но теперь все было перемешано и опрокинуто, вещи из шкафа и чемодана вывалены прямо на  пол. И произошло это, судя по тому, что фонарь не успел остыть, совсем недавно. Если поторопиться, можно успеть помешать убийце уничтожить улику.
Яков торопливо направился к каюте Соммерсета, но и тут его ждала неудача. Дверь была закрыта, и, судя по тишине, лорда в каюте не было. Где же он может быть? Разве что на палубе? Решил уничтожить компрометирующие его материалы, кинув их в воду? Так, разумеется, надежнее всего.
Штольман повернулся уже к лестнице, чтобы подняться наверх, но по ступеням простучали неторопливые шаги, и показался лорд Соммерсет собственной персоной. Руки его были пусты.
– Вы что-то хотели, мистер Штольман? – сказал он с ироничной улыбкой. – Мне кажется, вы искали меня.
– Хотел, – пошел ва-банк сыщик, уже понимая, что шансов на уличение убийцы почти нет. – Я бы хотел осмотреть рану у вас на голове.
– Вы очень умны, мистер Штольман, – усмехнулся Соммерсет, не теряя самообладания. – Вы даже заставили меня слегка поволноваться. Но вам следует понять, что этот корабль плывет в Англию. А там свои законы. У вас нет никаких доказательств, так что слово русского эмигранта против слова английского лорда… И кому поверят, как вы думаете?
– Доказательства можно найти, – сказал Яков, чувствуя, как от ярости каменеет лицо и пресекается голос. – Вы убийца, и я докажу это.
– Не докажете, – покачал головой Соммерсет. – Это Эванс убийца, а не я. Мой бедный неуравновешенный секретарь.
– Вы напали на мою жену, – сказал Яков лорду. – Вы должны понимать, что я этого так не оставлю.
– И снова вы не правы, – улыбнулся Соммерсет. – На вашу очаровательную супругу напал все тот же Эванс. Правда, это я ему приказал, но как это доказать?
Сказать было нечего. У Штольмана на самом деле не было никаких доказательств того, что убийцей Галлахера был именно Соммерсет. Рана на его голове не в счет, лорд вполне мог сказать, что ударился о полку в своей каюте во время шторма, и ему бы поверили. Пластины уничтожены. Эванс мертв. Ничего доказать нельзя. А этот высокорожденный мерзавец скалится ему прямо в лицо и даже гордится, кажется, содеянным.
– Вы проиграли, русский сыщик, – с усмешкой сказал Соммерсет. – Теперь возвращайтесь к своей прелестной жене и сидите тихо. Тогда, так и быть, я не трону вас. И вы спокойно покинете Англию. Мне ни к чему огласка, знаете ли. Но имейте в виду, если только вы позволите себе хоть слово, хоть взгляд в мою сторону, я вас уничтожу. Скоро мы будем в Англии, а там я почти всесилен. Попробуете открыть рот – и ваша супруга станет вдовой.
И еще раз окинув Якова высокомерным взглядом, лорд Соммерсет проследовал мимо него, в сторону кают-компании.  А Штольман остался стоять, прижавшись спиной к стене, судорожно сжимая кулаки и пытаясь унять ярость. Трогать Соммерсета было нельзя ни в коем случае. Но как же хотелось задушить мерзавца, загрызть зубами! Такой всепоглощающей ярости Яков не испытывал, пожалуй, с того самого дня, как набросился на Разумовского в парке поместья Гребнева, после того, как Анна сказала ему, что примет предложение князя. Тогда его тоже захлестывала вот такая же душащая ярость, такое же отвратительное ощущение собственного бессилия. Хотелось убить негодяя на месте, но делать этого нельзя было ни в коем случае. И теперь нельзя тоже. Тем более что Яков Платонович Штольман более не одинокий сыщик, не имеющий ни единого близкого человека и не дорожащий ничем, даже собственной жизнью. У него есть Анна, и у них будет сын. Дмитрий Яковлевич. А после еще и Вера Яковлевна. Ради них он должен промолчать сейчас, как бы трудно это ни было.
Медленно, далеко не сразу, но накатившая ярость все же отступила настолько, чтобы можно было дышать. Надо было возвращаться в каюту, хоть и не хотелось. Признавать поражение всегда неприятно, но в данном случае он проиграл, и его спутники должны об этом знать. Так же как должны они знать, кто на самом деле является убийцей. Так что, хотя меньше всего на свете сейчас Штольман хотел видеть хоть кого-нибудь, он направился в каюту, постаравшись создать на лице хотя бы внешнюю видимость спокойствия. Анна и так расстроится, что справедливость не восторжествовала. Не нужно ей переживать еще и из-за его, Якова, эмоций. Ради нее он должен справиться с ними, и как можно скорее.
 
Но Анна Викторовна, разумеется, с первого взгляда поняла, что с мужем не ладно.
– Яша, что? – вскинулась она ему на встречу, едва Штольман вошел в каюту. – Что стряслось?
– Ничего не стряслось, – ответил он, обнимая жену и прижимаясь щекой к вьющимся волосам. – Все в порядке.
– У тебя глаз дергается, – сказал Петр Иванович, глядя на него внимательно. – Левый. Тебе следует что-нибудь с этим сделать, тогда твое «все в порядке» станет чуть более правдоподобным.
Все-таки когда-нибудь Яков отомстит родственнику за его неистребимое ехидство. И валерьянкой дядюшка не отделается. Но сейчас пикироваться Штольмана не тянуло. Он просто сделал вид, что не услышал, и, зажмурившись, прижал к себе Анну еще сильнее, вдыхая родной запах, согреваясь ее теплом и любовью и чувствуя, как спадают обручи, стянувшие грудь, как медленно стихает ярость, уходит разочарование.
Это не первое поражение в его жизни, да и не последнее, наверное. Но главную битву он выиграл и сейчас обнимает свой приз, самую большую свою драгоценность. Нет, даже две драгоценности уже. Анна, будто почувствовав, что сейчас говорить вовсе ничего не надо, обняла его и тихонечко замерла, не спрашивая больше ни о чем. Молчал и Петр Иванович, видимо, давая Штольману возможность прийти в себя и собраться с силами для объяснений.
Наконец Яков почувствовал, что может рассказать им все, не захлебнувшись снова бессильной яростью и злостью.
– Эванс Галлахера не убивал, – начал он сразу с самого важного.
– Значит, Соммерсет? – поднял бровь дядя. – И как ты собираешься это доказывать?
– Никак, – ответил Штольман мрачно. – Доказательств нет. Даже пластины, те, что мы нашли в шкафу, Соммерсет успел уничтожить.
– Но нельзя же, чтобы все сошло ему с рук, – возмутилась  Анна. – Он же убийца!
– Я ничего не могу доказать, – вздохнул Яков. – Ни единого факта, свидетельствующего против Соммерсета, нет. Если бы Эванс не повесился, он мог бы свидетельствовать против него, мог рассказать, что именно лорд Соммерсет заставил его дать ложные показания на счет алиби,  а позже принудил напасть на Анну Викторовну. Но Эванс мертв, а показания духов, увы, в суде не примут.
– А ты уверен, что на Анну все-таки Эванс напал? – прищурился Миронов, – Мог ведь и сам лорд, а рубашку подбросил потом.
– Нет, это был Эванс, – ответил Штольман. – Соммерсет сам сказал мне об этом. И причин лгать у него не было.
– Ты с ним разговаривал? – испуганно спросила Анна. – А что, если он понял, что ты все знаешь? Вдруг он и тебя захочет убить?
– Не захочет, – постарался успокоить он жену. – Мы с ним поговорили, и весьма откровенно. Соммерсету не нужна огласка, он не тронет нас в обмен на наше молчание. Что ж, значит, придется молчать, ничего не поделаешь. Так мы все будем в безопасности.
– Ну, о безопасности можно будет говорить только тогда, когда мы окажемся во Франции, – сказал дядя, поднимаясь на ноги.  – Полагаю, на всякий случай никому из нас не стоит терять бдительности. Так что, с вашего позволения, я пойду спать, чего и вам желаю. Время позднее, а прошлая ночь никому из нас особого отдыха не принесла.
- Кстати, – добавил он уже от дверей, – Это вам на память. Галлахеру они ни к чему уже, а вам пригодятся.
И он выложил на комод несколько фотографий, на которых была изображена Анна. Тех самых, из-за которых Яков поспорил с покойным Галлахером. Сейчас казалось, что эта ссора произошла очень давно, так много событий произошло в последнее время. Что ж, Петр Иванович прав, фотографу они ни к чему. А Анна Викторовна на карточках получилась просто дивно, само очарование. Яков рад был, что эти снимки останутся у них. Возможно, именно эта фотокарточка будет вклеена в их семейный альбом первой, ведь благодаря ей мысль создать подобное собрание семейной истории пришла ему в голову.
– Ты очень расстроился? – спросила Анна, снова обнимая мужа, когда дядя ушел, и супруги остались в одиночестве.
– Да нет, – усмехнулся Штольман, усаживаясь на стул и устраивая жену у себя на коленях. – Это не первое поражение в моей жизни. Проигрывать тоже надо уметь. Безопасность куда важнее. Кажется, я все-таки научился кое-чему.
– И чему же?
– Тому, что не нужно переть на рожон, – улыбнулся он, целуя ее. – Когда-то, попав в аналогичную ситуацию, я не смог вовремя остановиться, и в результате получил пулю в плечо и ссылку в Затонск. Мироздание милосердно подарило мне еще один шанс, сделав ссылку началом новой жизни, и я не собираюсь этот шанс упускать. И меня есть вы, и рисковать я не стану.
– Это ты про ту первую дуэль? – удивилась Анна Викторовна. – А разве ты не из-за Нины Аркадьевны стрелялся тогда с князем?
– Нет, Нежинская только поводом была, – покачал головой Штольман. – Но самом деле, я расследовал некоторые секреты в окружении Великого князя Сергея Александровича. Забавно, но и тут есть параллель, потому что Великий князь тоже имел отношение к тому, о чем сегодня рассказывал тебе Петр Иванович. Это меня мало интересовало, куда больше были интересны связи Сергея Александровича с Англией. Разумовский помогал ему в этом, и когда я подобрался слишком близко, решил меня устранить.
– А почему он тебя не убил? – спросила Анна. – Князь ведь нарочно промахнулся, правда?
– А вот это уже, кажется, Нежинская постаралась, – ответил Яков. – Впрочем, точно я этого не знаю. Да и не хочу знать. То дело прошлое. Для меня важно только одно: в результате всех тех событий я оказался в Затонске, где немедленно был сбит с ног очаровательной барышней, проезжавшей по улице на велосипеде. Можно сказать, попал под колесо судьбы.
Анна улыбнулась и ласково погладила его по щеке.
– Все-то вы преувеличиваете, Яков Платонович, – сказала она, глядя на него с нежностью. – И вовсе я вас не сбила, только слегка задела.
Потом она сделалась серьезной и задумчивой.
– Но неужели ничего нельзя сделать?  Неужели преступник так и окажется безнаказанным?
– Есть у меня одна мысль, – сказал Штольман. – Если помните, мы везем письмо брату мистера Сигерсона. Как я понял, он чрезвычайно влиятельный в Англии человек. Возможно, он захочет покарать убийцу, если я расскажу ему все, что случилось.
– Наверняка захочет, – оживилась Анна, – Мистер Сигерсон такой славный, наверняка его брат тоже очень хороший человек. Он обязательно поможет нам покарать лорда Соммерсета, вот увидите!
Яков улыбнулся, снова притягивая жену к себе и целуя ее в теплую макушку. Ни замужество, ни беременность, ни длительное и тяжелое путешествие характера барышни Мироновой не изменили. Анна Викторовна по-прежнему верила в то, что люди в большинстве своем хорошие и благородные, что зло должно быть наказано, а добро просто обязано восторжествовать. И за это он любил ее еще сильнее.
А потому Яков Платонович и в самом деле намеревался попробовать поговорить с братом встреченного в Ладакхе сыщика о лорде Соммерсете и его преступлениях. Как знать, может, тот и вправду сможет помочь. Штольману не было важно победить, он согласен был сдаться, лишь бы не подвергать опасности свою семью. Но ему до безумия хотелось сохранить веру Анны в справедливость этого мира. Пусть у нее не будет этих разочарований, пусть она и дальше считает, что зло можно одолеть всегда. Ей необходима эта уверенность, чтобы чувствовать себя счастливой, и Яков намерен был сделать для этого все, что угодно.
 

   
Содержание
   

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)