***
Долго ли они ехали – этого Ирка не знала. В карете она почти сразу уснула, хотя миледи продолжала держать её косу, как поводок. Усталость навалилась такая, что разом закружилась голова, и глаза сами собой закрылись. К тому же, на дворе была ночь – самое время спать. Проснулась уже засветло в домике с тёмными стенами, по углам которого виднелась всякая рыбацкая снасть. В центре комнаты имелся стол, на котором слуга Рошфора как раз расставлял более чем скромную сервировку: глиняный кувшин, пару оловянных стаканов, тарелку с хлебом и сыром, блюдо жареной рыбы.
Ирка лежала на какой-то подстилке возле громоздкой деревянной кровати, и проклятая коса была привязана собственной лентой - на сей раз к кроватной ножке. Ирка дождалась, чтобы слуга вышел, и начала ногтями распутывать узел. К несчастью, лента была капроновая, на ней узлы всегда затягивались почти намертво. Дёрнуло её заплести именно эту! Лучше бы шёлковую вплела, хоть она и сползает на раз-два-три. Кто ж знал, как оно лучше будет?
Впрочем, опыт по распутыванию капроновых лент имелся немалый. Особенно если потянуть зубами. Узел начал подаваться, но в этот миг в комнату вошла миледи. Ирка срочно притворилась, будто спит. Ещё только утро. Ей надо протянуть до ночи любой ценой. А значит, разговаривать с миледи надо осторожно и как можно меньше. Потому что леди Винтер – тётка умная, и всё из Ирки вытянет, что пожелает. А потом избавится от девчонки. Хоть она и пыталась прикидываться ангелом, Ирка в её чистоту не верила ни на грош. Ангелы никому косы к мебели не приматывают. И ножиком в горло не тыкают.
Короче, будет что-то вроде игры. Только очень опасной игры. Не «казаки-разбойники», где есть шанс убежать и спрятаться, а такая – глаза в глаза. Вроде шахмат.
А это плохо. В шахматы Ирка всегда проигрывала. Один раз только выиграла у папы, но он был в тот день рассеянный. Мама тогда позвонила, что сейчас машина придёт –  телевизор в ремонт везти. И папа так отвлёкся, что не только проиграл, но и сигарёту в пепельнице забыл. Ирке потом пришлось самой из мастерской бежать – спасать квартиру от пожара, пока папа с телемастером общался. Хорошо, что сигарета сама потухла, а то были бы им шахматы! День вообще вышел на редкость дурацкий. Потому что старый «Радий» в ремонт не взяли. Точнее взяли бы, но за такие деньги, что на половину нового хватит. Папа сказал: «Да я его лучше сам в Ульбу выкину!» И на горбу принёс до самого дома. Хорошо, что не выкинул, между прочим. Теперь родители его сдали и стояли на очереди на новый - цветной. Со дня на день привезти должны.
Ирка представила себе, как папа и мама сидят перед новым телевизором и ждут любимую дочь. А она не вернётся… Предательские слёзы заскреблись в носу, и она внезапно и громко всхлипнула.
Миледи тут же обернулась в её сторону.
- Ты плачешь, дитя?
- Плачу, - буркнула Ирка в нос.
И тут же решила, что это не очень плохой выход. Утешать её ведьма вряд ли станет, так что, пока она ревёт, никаких разговоров не будет. Жаль только, что стоило ей так подумать, как плакать сразу же расхотелось. Захотелось думать, что мушкетёры сейчас ищут её. И очень торопятся. И к полуночи будут здесь. Обязательно будут!
Так что, хочешь жить - реви подольше. Некоторое время она растравляла себя, вспоминая всякие грустности. Белого Бима, например. «Бима» она перечитывала много-много раз, не меньше, чем мушкетёров. И всегда плакала. И в кино тоже плакала. И почему-то жалко было не только Бима, но и старого доброго Ивана Ивановича. Как он теперь?
А ещё вспомнилась смешная рыжая собачка одноклассницы Ленки, которая пропала однажды утром. Выбежала погулять – и не вернулась. Они её две недели искали по всему кварталу. Ирке иногда даже казалось, будто она слышит её лай. Но Томку больше никогда не видели.
Потом на память пришёл кудлатый чёрный пёс Дик, который жил во дворе у троюродных сестёр. С Диком Ирка подружилась, когда он был ещё щенком, а теперь он уже вымахал в здоровенную собачищу. И даже тётя Наташа, Надьки-Ольгина мама Дика побаивалась. А Ирке он всегда бурно радовался, начинал скакать и лаять, а стоило ей подойти, вставал на задние лапы, обнимал передними и вылизывал лицо. В этом году Ирка в Оскол не ездила, и Дику некого было обнимать и целовать. Это было грустно. Наверное. Но слёзы выдавить уже не удавалось. Вместо этого вдруг пошли воспоминания, как отмечали Надькин день рождения в прошлом году. Стол для ребятни дядя Володя поставил под навесом во дворе, а тетя Наташа наготовила всяких вкуснях. Потом Надька с уличанскими пацанами танцевала, а Ирка с кузенами из Горького и девочка Татьяна резались в «подкидного». А кузен Сашка всё время выкликал голосом крупье из «Шерлока Холмса»: «Делайте вашу игру, господа! Делайте вашу игру!» А ещё почему-то обращался ко всем: «Сир Панталон!»
В общем, как мама говорит: «Хочется плакать, как голодному какать!» Аж на хи-хи пробило от этого «сира Панталона». Ирка уткнулась в свой половичок и некоторое время давилась от смеха. Хорошо, что звуки, которые она издавала, всё равно были похожи на плач.
А потом пришла ценная мысль. Ладно, в шахматы Ирка играть не умеет, можно сказать. Даже хуже, чем киношный д’Артаньян, который влепил-таки мат Ришелье. Зато она умеет играть в «дурака». Ведь в «подкидном» главное – что? Так скинуть свои карты, чтобы под тебя походить не могли. Иногда для этого приходится даже козыри кидать. Лишь бы противник всё принял. А потом уже – ваш ход, сир Панталон!
Значит, она будет играть с миледи в «подкидного». Это даже почти весело.
Она так задумалась, что даже вздрогнула, когда почувствовала, что леди Винтер стоит рядом. Она от неё всегда вздрагивала. Хоть что миледи говори, а в холод он неё кидает конкретно.
- Ты успокоилась? Тогда вставай. Нас ждёт разговор.
И склонилась отвязать косу. Эх, напрасно Ирка зубами ленту тянула! От миледи не укрылось, что лента мокрая.
- Вот как? Шустрая девочка. Всё-то ты успеваешь. Придётся это исправить.
Она резко подняла девчонку с пола и усадила на стул, очень быстро примотав к нему верёвкой поперёк живота. А потом уже обстоятельно переплела растрепавшуюся косу и, разумеется, привязала к спинке.
- А поесть вы мне дадите? – спросила Ирка.
Есть шанс, что отравит, конечно.
Миледи так и сказала:
- Ты ведь называешь меня отравительницей?
- Но вы же, правда, яд госпоже Бонасье дать хотели!
Отравительница загадочно улыбнулась:
- А если так было надо?
- И что, тогда это правильно, что ли? – возмутилась Ирка. Чем в очередной раз насмешила леди Винтер.
- И всё же, откуда ты всё это знаешь, девочка из будущего?
- Книга есть, - пробурчала Ирка, не в силах оттянуть начало разговора. – Даже несколько книг. Но я пока не все читала.
Улыбка миледи стала обворожительной:
- И эта книга написана про меня?
Ирка только кивнула. Сейчас рот надо раскрывать, только хорошенько подумавши.
- И что же ты обо мне узнала?
Пленница вздохнула, собираясь с мыслями. Она всегда вздыхала, как бегемот, так что взрослые пугались и начинали думать, что она больна или чем-то расстроена. Пусть миледи тоже так думает.
- То, что вы были в монастыре. Потом сбежали оттуда. Вышли замуж за графа де Ла Фер. Он… нашёл клеймо… и вас…
Говорить об этом почему-то показалось трудно. Словно в этом было что-то не совсем правильное, хотя Ирка привыкла Атоса оправдывать всегда и во всём.
- …повесил.- безжалостно договорила миледи. – Наш совершенный рыцарь, Неистовый Оливье! Преступник – ничем не лучше меня. Но ты ведь на его стороне, не так ли?
Ирка молчала, втянув голову в плечи. Она, в самом деле, не знала, что отвечать.
- Почему ты на его стороне? – продолжала настаивать бывшая графиня де Ла Фер.
- Я не знаю, - выдавила девчонка едва слышно.
- Знаешь. Всё ты знаешь. Ответь же мне! Потому что он знатен, красив и богат? Потому что закон защищает его? Потому что ему ничего не стоит быть хорошим? Он родился в замке, его баюкали в золотой колыбели. Ему с самого начала принадлежало всё. Мне – ничего! Я ни на что не имела права. Я всё взяла сама. Почему же ты оправдываешь это блаженное ничтожество, а не меня? Я – сильная женщина. Я личность! А он?
Это было трудно понять. Ещё труднее ответить. Внезапно снова закружилась голова – словно Ирка оказалась где-то очень высоко, а под ногами хлипкая опора, которую колышет ветром.
- Он ведь тоже убийца, если на то пошло.
- Но он же вас не обманывал, - тихо сказала Ирка.
- Как?
Внезапно опора под ногами показалась уже не такой зыбкой.
- Ну, это же вы обманули его, выдав себя за сестру священника! Он вас любил. И честно сделал своей женой. А чего хотели вы? Только не говорите мне, что вы его любили!
- Не любила, - подтвердила миледи. И жёсткие морщинки у рта снова стали заметны. – Разве можно любить дичь, на которую охотишься? Он был оленем. Прекрасным благородным оленем с ветвистыми рогами. И обязан был благородно погибнуть под ударами охотника.
- А вы – волчица, да?
- И что из того? Волки тоже хотят есть.
- А олени хотят жить. Вас поддели рогами, а вы ещё обижаетесь.
Миледи отвернулась. Ирка вдруг поняла, что именно эта тема её не очень вдохновляет.
- Вы его всё равно боитесь, да?
- Кого? – усмехнулась женщина.
- Атоса.
Ну, не могла она его этим салатным именем называть! И второе имя ничуть не лучше. Ирка читала, что Этьен – это даже не Степан, а вообще по-простому. Граф Стёпка.  Арман – тоже не бог весть что, но хоть не смешно. Лучше пусть уж будет Атос.
- Почему я должна его бояться?
- Не знаю. Наверное, потому что всё равно это он прав. А не вы.
Миледи резко развернулась и ударила Ирку по лицу. Больно ударила. Губы почти сразу занемели. Ну, вот и поговорили!
Потом миледи быстро и раздражённо завтракала. Девчонке поесть она не предложила. Есть хотелось так, что аж живот бурчал, но Ирка помалкивала. Вдруг у этой гадюки отрава ещё осталась?
После завтрака леди Винтер надолго исчезла из домика, но перед уходом связала своей пленнице руки, причём узел расположила так, что зубами не доберёшься. Ирка потом долго пробовала – ничего не вышло. И снова всплакнула с досады. Одно хорошо – время шло.
Молчаливый слуга убрал со стола, и в домике снова стало совсем тихо. Только Ирка изредка шмыгала носом. По носу тоже попало, кровь пошла. А утереться, как следует, не получилось, всё это она размазала по лицу в художественном беспорядке. В общем, красота – это страшная сила. Что мушкетёры скажут, когда её такой увидят?
Время тянулось невыносимо долго. Как жевательная резинка, в которую случайно влезла рукавом, а теперь пытаешься отодрать.  Стало заметно темнее. Или солнце повернулось на другую сторону, или тучи сгущались. К вечеру должна начаться гроза.
А вдруг не начнётся? Вдруг всё изменилось из-за её вмешательства?
Вдруг для того, чтобы д’Артаньян стал сильным и счастливым, и был с госпожой Бонасье, Ирке придётся по-настоящему умереть?
Сейчас, в одиночестве, эта мысль уже не казалась такой невероятной. И страх пришёл. И стало себя очень жаль. А ещё стало очень жаль всех, кто Ирку любит. Папу с мамой. Брата Юру. Бабушку. Мирославу. Как они без Ирки будут жить? И будет ли вообще что-нибудь, когда её не станет? А вдруг весь мир существует только до тех пор, пока она в нём есть? Вдруг она умрёт – и всё это исчезнет? Любимые люди, любимые места, любимые книги…
Интересно, любят ли её мушкетёры? Ну, хоть сколько-нибудь? Ну, пусть не все четверо, но хотя бы Атос? Или им всё равно, что скоро её совсем не станет?
А, может, вообще всем всё равно? Ведь никто не мчится её спасать, когда ей здесь так больно и страшно.
А вдруг эта кошмарная женщина права, и главный закон жизни состоит в том, чтобы всегда быть сильнее других? А слабые – это добыча, их съедают. И все взрослые так живут?
Неправда! Иркины родители живут совсем не так. И Миркины баба с дедом. И Мадина, студентка пединститута. И Элла Эмильевна, Иркина первая учительница. Все нормальные люди живут не так! Это с леди Винтер что-то неправильно, а не со всем миром!
Вспомни ведьму – она и появится. Миледи вошла торопливым шагом, сбрасывая с плеч накидку. И через плечо приказала слуге:
- Ужинать.
На Ирку она даже не посмотрела.
Это она вовремя пришла. Когда Ирка успела до правильного додуматься, и не успела снова раскваситься.
Леди Винтер больше не пыталась с девчонкой играть. Она вообще её не замечала, была какая-то задумчивая и сосредоточенная. Ужинала, не торопясь, изящно орудовала ножом и вилкой. Временами на её лице появлялась довольная усмешка. И те же неприятные морщинки у рта. Ирка уже заметила, что эти морщинки возникали, когда миледи не очень владела собой. И очень они её выдавали. Сразу видно, что злобная тётка. Хоть и красивая.
Слуга внёс подсвечник. В комнате неумолимо смеркалось. Потом вдруг порывом ветра распахнуло окно и чуть не задуло свечи.
- Закрой, - приказала миледи. – И ставни тоже.
Слуга окно закрыл, а про ставни сказал, что они не закрываются – петли сломаны.
А Ирка подумала, что это правильно, они и не должны быть закрыты. Ведь в книге Атос заглядывал в комнату через окно. Вдруг всё ещё может быть правильно?
Миледи внезапно взяла стул и поставила его прямо перед пленницей.
- А теперь ты будешь говорить, девочка. Скажешь мне всё, что я хочу услышать. И не будешь говорить глупости. Иначе очень пожалеешь об этом, - прошипела она.
Ирка промолчала. Пока её ни о чём не спросили, только угрожали.
- Итак, ты расскажешь мне, что тебе известно о моей жизни.
- А потом? – пробурчала Ирка.
- А потом я подумаю, что с тобой делать.
Наверное, надо было поторговаться, расплакаться, сделать вид, что испугалась и заставить миледи снова надеть маску добродетельной госпожи. Но Ирка уже так устала от неё. Устала думать, устала бояться. И вот такая леди Винтер была даже менее страшна. Потому что понятна. И не всё ли равно? Если друзья не спешат к ней на помощь, то и жить, в общем, незачем.
Она глубоко вздохнула и начала говорить.
- Вы сбежали в Англию. Вышли замуж за лорда Винтера. И отравили его. У вас есть маленький сын, но брат вашего мужа его не признаёт законным. Поэтому вы хотите лорда Винтера убить. И даже рассчитывали, что это для вас сделает д’Артаньян.
Миледи впилась в неё взглядом:
- Ты и это знаешь?
- Знаю, - кивнула Ирка. – Но д’Артаньян его не убил, а наоборот подружился. И вы на него очень рассердились. А ещё вы были любовницей графа де Варда.
- Это не имеет отношения… - перебила её миледи.
- Имеет, - устало сказала девчонка. – д’Артаньян притворился, что он де Вард, и провёл с вами ночь. А потом написал, что де Вард больше не хочет встречаться. И тогда вы провели ночь с д’Артаньяном.
Миледи только скрипнула зубами.
- Я вот одного не могу понять, - произнесла Ирка. – Вы же его никогда не любили, да? Вы вообще никого не любите. Почему же вы с ним спали?
Миледи расхохоталась неестественно громко:
- Потому что я – женщина, глупая ты девчонка! А вот ты ещё не знаешь, что это такое, не правда ли? У тебя уже грудь растёт, а понятия никакого.
Внезапно она больно схватила Ирку за титьку и сжала пальцами сосок. И боль вдруг аукнулась чем-то тянущим и приятным где-то внизу. Ирка не поняла, что это было. А вот миледи отчего-то развеселилась по-настоящему.
- Ничего, скоро ты сама всё узнаешь. Узнаешь, как сладко бывает женщине. Неважно, какой глупый и слюнявый мальчишка с тобой – ты должна заставить его сделать тебе приятное. Правда, они бывают настоящими скотами. Поэтому время от времени их надо убивать. Как этого гасконца. И я убью его, дай срок! Я отлично выполнила поручение кардинала. Теперь его высокопреосвященство отдаст мне голову негодяя, обманувшего и унизившего меня, а заодно – голову благородного графа де Ла Фер. Им недолго осталось гулять. Завтра я отправлю гонца к кардиналу, а сама отдохну в Бельгии, дожидаясь, пока их поймают. Но уж на казнь вернусь во Францию обязательно.
Ирка равнодушно слушала все эти планы, им всё равно не суждено осуществиться. Убьёт её миледи или нет, но до мушкетёров ей не добраться. Иначе не было бы романа «Двадцать лет спустя».
- Священник тоже делал вам приятное? – спросила Ирка, просто чтобы протянуть время.
- Какое тебе дело до священника? – резко спросила миледи.
- Никакого, - честно сказала Ирка. – Просто он повесился с горя. А его брат вас ищет.
За окном грохнуло так, словно бомба взорвалась. Молния ударила где-то совсем близко. Этот удар словно отозвался в хижине. Повисла гнетущая тишина. Только потоки дождя резко забарабанили в стекло.
- И… он найдёт меня? – решилась спросить миледи.
Над ответом пришлось подумать какое-то время.
- Сам не найдёт. Если ему не помогут.
- Кто должен ему помочь? Я спрашиваю: Кто. Должен. Ему. Помочь?
Ирка упрямо замотала головой, забыв про привязанную косу, и стиснула зубы. Пусть что хочет с ней делает, но это говорить ей нельзя.
- Скажешь, - пообещала леди Винтер, вытаскивая свой стилет.
Ирка расширенными от ужаса глазами смотрела, как она приближается. И не могла понять,  чудится или нет ей звон разбиваемого стекла…

Отвечаю по пунктам. То обстоятельство, что миледи - эмансипированная сволочь, почему-то очень вдохновляет современных девушек. вот мне и хотелось показать, что это вовсе не достоинство.
Мадина - упоминавшаяся ранее в тексте студентка пединститута, создавшая на базе отдыха племя бледнопузых индейцев.
Почему Ирка не соврала, что миледи преследует лильский палач? Видимо, потому что вообще врать не умеет, это не пришло ей в голову. В разговоре она говорила только правду либо умалчивала. Чего ты хочешь? Ребёнок неполных 12 лет. Мне вообще довольно трудно перевоплощаться, чтобы говорить тогдашним языком и обуживать кругозор до того уровня, который доступен моей героине. Так что издержки неизбежны. Может, что-то и не получается.

Да, хэппи-энда не обещаю. Развязка уже скоро.

язычник, тут явно какой-то непонимай возник. В тексте речь идёт о личной автономии Атоса, а не д'Артаньяна. Перечитай внимательно.
Про того "парня". Из всей четвёрки лишь к д'Артаньяну можно иногда всё же применить это слово. Хотя да, Дюма его использует исключительно в отношении слуг. Но! "он беспороден - это минус". А в том контексте, когда речь идёт о том, что он выплясывает от нетерпения возле дверей, слово "парень" будет уместнее, чем "юноша" или "молодой человек". В данном случае это слово выражает некую толику досады, которую испытывает Атос по отношению к другу, который не воспринимает угрозу всерьёз, потому что ему к бабе надо. Пардоне-муа!

Мамзель Франкенталь, спасибо за сердечный отзыв. Успокойтесь, убивать героиню я не собираюсь. Ни геройской смертью, ни бесславной. Я намерена закончить роман предельно реалистично. Увидите, это уже скоро.

***
В Бетюне звонили к вечерне. В окошко кельи проникал прощальный луч, золотил убогие стены, касался распятия на стене. Слышно было, как возятся и хлопают крыльями голуби на крыше.
Д’Артаньян внёс госпожу Бонасье на руках, не переставая целовать прелестное личико. Он не выпускал её с первого мига встречи, когда она испуганной птицей спорхнула к нему  в галерее. Откуда она летела так, что покрывало послушницы развивалось крыльями за спиной? 
- О, д’Артаньян, мой д’Артаньян! Я знала, знала, что ты приедешь!
- Конечно, приеду! – отвечал юноша, смеясь. – Как ты могла подумать?.. Бедняжка моя!
И снова принимался целовать ей руки.
Атос глядел в окно. Наверное, следовало вовсе уйти и оставить влюблённых наедине, но что-то было тревожное в этой умиротворяющей картине. Не только граф Рошфор, ускакавший в направлении Парижа, не только записка знакомым почерком. Была ещё карета, которая поспешила удрать при их появлении. д’Артаньян пальнул по ней. Портос спросил его, зачем он это сделал. Молодой человек посмотрел на него с изумлением. Но видимых причин не существовало. Было только напряжение, разлитое в воздухе. Напряжение, которое чувствовали все.
Деликатный Арамис исчез. Он пробормотал, что должен поглядеть, что сталось с беглой каретой. Едва ли она уехала далеко, кажется, они ранили форейтора.
Портос топтался у самой двери, не зная, куда деть своё огромное тело. Бедняга чувствовал себя лишним. Он не умел, подобно Атосу, превращаться в безмолвную статую. Шумно вздохнул, звякнул шпорами, неловко повернулся и задел стул. Потом утвердился на нём у стола, накрытого на две персоны. Атос не оборачивался. Эволюции приятеля были очевидны по издаваемым им звукам.
Звякнул какой-то прибор. А потом голосок госпожи Бонасье произнёс:
- Господин Портос, я не уверена, что это стоит пить. Девочка сказала, что в бокале яд.
Атос вздрогнул и повернулся:
- Какая девочка?
Госпожа Бонасье выглядела смущённой его вниманием.
- Право, я не знаю. Возможно, это какие-то глупости, или мне привиделось. Это было что-то странное… и ужасное…
Д’Артаньян и Атос обменялись быстрыми взглядами.
- Говорите же, любовь моя!
- Мы обедали, я взяла бокал с вином и уже коснулась его губами, когда в дверях появилась девочка. В ней было что-то чуждое… одежда, манеры. Но речь была понятна. Она сказала мне, что вино отравлено, и обвинила графиню Винтер.
Теперь уже содрогнулся всем телом д’Артаньян.
- Вот так чёрт! - Портос торопливо поставил бокал, не глядя, так что отколол ему ножку.
Вино полилось по столу, пятная белую скатерть. Все четверо, как завороженные, смотрели на расплывающееся багровое пятно.
- Она была здесь? – спросил Атос, быстрее всех овладевший собой.
Молодая женщина только кивнула, ещё больше смущаясь под его пристальным взглядом.
- И вы обедали вместе?
- Она была очень добра. Сочувствовала моим злоключениям. Предложила даже уехать с ней, чтобы дождаться вашего появления в безопасном месте. Она показалась мне доброй женщиной, которая, как и я, пострадала от злобы кардинала.
- И вы поехали бы с ней? – спросил юноша, стискивая  ладони возлюбленной.
- Она знала о нашем приезде? – спросил Атос почти одновременно.
Госпожа Бонасье предпочла ответить на второй вопрос. Он показался ей более простым.
- Я сама показала ей письмо герцогини.
Атос кивнул. Д’Артаньян озвучил вслух его мысли:
- Слава богу, она вездесуща, но не всезнающа!
- Кто это был,  д’Артаньян? – с тревогой спросила молодая женщина. И прибавила дрогнувшим голосом. – Что это было?
Юноша уставился на своего старшего друга.
- Итак, Атос, это произошло. Это должно было случиться сегодня, здесь…
- …но слетел ангел, - прошептал Атос, почти не веря тому, что произносит.
Его поразило какое-то суеверное чувство. Даже не так. Никогда ещё он не испытывал такого облегчения и такой благодарности Небесам. Ангел слетел и отвратил неизбежное. Неважно, в каком обличье он был и откуда явился. Господь являет своё милосердие через обычных людей, надо лишь уповать, ни о чём не моля, ибо Он и так всё ведает!
- Это дитя было ангелом? – тихо спросила госпожа Бонасье.
- А кем же ещё? – с облегчением воскликнул Портос.
Кажется, за эти краткие минуты он овладел-таки искусством обращаться в статую. Точнее, в соляной столб. Гигант облегчённо выдохнул, а потом поднял со стола графин с вином и с размаху грохнул его об пол.
- На всякий случай!
- Что здесь творится?
На пороге возник Арамис с подсвечником. В келье становилось темно, молодой мушкетёр успел об этом подумать и позаботился об освещении.
- Чудеса всякие, - радостно ответил Портос. – Ангелы летают. Я чуть не отравился.
Его лицо сияло широчайшей улыбкой, какая даже у него появлялась нечасто. Обычно Портос напускал на себя важный вид, считая, что это придаёт его персоне аристократизма.
- Отравился? В монастыре?
Арамис бросил беглый взгляд на стол, избегая смотреть на двух влюблённых, замерших на кровати в позе испуганных детей, взявшихся за руки.
Среди яств не обнаружилось ничего противоестественного. Хлеб, сыр, куриная грудка, шпинат. Скромная трапеза. И багровая лужа посреди льняной скатерти. И такая же лужа с осколками стекла на полу.
- Портос, это вы безобразничали? – спросил Арамис у друга, ближе всех находившегося к столу.
- Я не безобразничал, я травился, - важно повторил Портос.
- О чём это вы толкуете?
Молодой мушкетёр вопросительно глянул на Атоса. На влюблённых он всё ещё избегал смотреть. Облик же старшего друга поразил его. Всегда сдержанный Атос словно находился во власти духовного экстаза, преобразившего его суровое лицо. Он сделал шаг в глубину комнаты.
- Друзья мои! Вы понимаете, что нам даровано чудо? – проникновенно сказал Атос. – Нам, простым солдатам – забулдыгам и грешникам! – он почти смеялся. – Мы ничем его не заслужили, но вот оно! Ангел вмешался, предначертанное изменилось. Мы с вами вступаем в какую-то новую жизнь, которая нигде не записана – ни на каких скрижалях. Нас освободили от былой судьбы, чем бы она ни была: благодатью ли, проклятием? Отныне мы сами можем её творить – каждым своим шагом, каждым деянием. Она принадлежит только нам.
Арамис вздрогнул и перевёл взгляд на разбитый бокал. Всё увиденное на глазах обретало новый смысл.
Д’Артаньян поднялся на ноги и произнёс нетвёрдым голосом:
- Господа… я знаю, что больше всех виноват в том, как сложились обстоятельства, приведшие к этому дню…
- Не только вы, - возразил Атос.
- Я знаю. Но теперь не в этом дело. Нас простили. Нам дали шанс. Так поклянёмся использовать его! Как вы говорили, Атос? Легко – не всегда означает правильно. И я клянусь – душой, любовью, честью, жизнью, вашими жизнями – я клянусь отныне жить с неомрачённой совестью. Не искать лёгких путей, которые сулят удовольствие, но манят в трясину…
Молодой человек запнулся и замолчал, задыхаясь от полноты чувств. Атос сжал его руку, ободряя, и продолжил голосом, в котором слышалось глубокое волнение:
- Клянусь быть достойным того, что посылает Господь, будь то милость или испытание!
Арамис стиснул пальцами крест, который всегда носил на шее. На его лице мелькнуло непонятное выражение, словно он вёл какую-то внутреннюю борьбу. Это выражение было мимолётным, оно тут же исчезло, уступив место решимости. Он побледнел, но произнёс твёрдым голосом.
- Клянусь… сохранять верность всему, что для меня свято!
Портос тоже ощущал, что он должен в чём-то поклясться. Но он никогда не умел говорить так красиво.
- А я… клянусь … всегда любить вас, друзья мои! Даже когда уйду из полка. Эх!
И гигант сгрёб в объятия всех  троих разом. Атос простонал:
- Осторожно, не задавите Арамиса!
Сам Арамис ничего не сказал, у него почти отнялось дыхание. Д’Артаньян  рассмеялся:
- Как же мы счастливы, господа!
Госпожа Бонасье улыбалась и утирала слёзы.
В разгар этой трогательной и возвышенной сцены на пороге появился человек. Он был в запылённой дорожной одежде, и пятна конского пота говорили о том, что человек этот страшно спешил. Лицо его всем четверым показалось смутно знакомым.
- О! – сказал этот человек с непередаваемой интонацией уроженца Британских островов. – Извините, я, кажется, не к месту.
Д’Артаньян первым узнал его:
- Здравствуйте, милорд! Вы во Франции?
- Приветствую вас, господа! Да, я здесь. Вы предупредили меня, но я, увы, не сумел воспользоваться предупреждением, чтобы предотвратить беду. Эта женщина бежала.
- Кто это? – шёпотом спросил Портос у Арамиса.
- Лорд Винтер, - также тихо ответил тот.
- Мы знаем, - ответил Атос за всех. – Она была здесь.
Англичанин окинул быстрым взглядом разгром в комнате и взволнованные лица присутствующих.
- Была здесь – и никто не погиб?
- Господь сотворил для нас чудо, - кротко сказал Арамис.
Д’Артаньян, впрочем, уловил то, на что остальные не обратили внимание.
- Вы сказали, что не сумели предотвратить беду, милорд? Что произошло?
- Герцог Бэкингем погиб.
Все вскрикнули. Возглас гасконца прозвучал громче остальных.
- Как?
- Я арестовал её прямо в гавани и приставил охранять её честного и верного человека. Она совратила его, вложила в руку кинжал и убедила совершить это преступление. В настоящее время бедняга Фельтон уже поплатился за её грехи. Эта женщина – настоящий дьявол, господа.
- Мы знаем это, - важно сказал Портос.
Галантерейшица, совсем потерявшаяся в обществе знатных господ, ведущих возвышенные речи, робко потянула Атоса за край плаща.
- А как же ангел?
Атос обернулся к ней.
- А что с ангелом?
- Но ведь она увела его с собой!

***

Отредактировано Atenae (02.02.2014 10:02)

После чуда
Римма Николаевна была уже второй, кто застукал Ирку с книгой. Первой оказалась учительница истории Елена Владимировна. Ирка, как всегда, раньше всех покончила с самостоятельной и погрузилась в чтение. И так зачиталась, что сдала работу последней. Пожилая учительница посмотрела на неё с лёгкой усмешкой, приподняв очки в тяжёлой оправе:
- Что читаем?
- «Десять лет спустя», - буркнула Ирка.
Конечно, читать под партой на уроке – это не по школьным правилам. Но Елена Владимировна улыбнулась и сказала:
- Это хорошее дело.
А вот с классной вышло не так гладко. Во-первых, потому что теперь она в наглую читала посреди урока. Ну, что делать? «Капитанскую дочку» Ирка прочла уже давно и не считала, что узнает о ней что-то новое. А «Виконта» ей дали всего на неделю.
После урока Риммушка Ирку оставила, взяла в руки тяжёлый том, перелистала жёлтые страницы.
- Тебе это нравится?
Ирка не очень поняла. То, что происходило в книге, ей определённо не нравилось. Но это были мушкетёры, это был Дюма. А на сердце всё равно тяжело.
Она решилась их прочесть, когда поняла, что вот уже неделю у неё не получается о них фантазировать. Что-то менялось, что-то уходило. Оставалось только проститься, дочитав до конца.
Ирка упрямо тряхнула чёлкой. Она всё ещё не привыкла к ней. Вчера, поругавшись с мамой, рявкнула, что обрежет эту проклятую косу. И мама неожиданно спокойно сказала: «Режь!».
Ну, вот. Теперь она стала совсем другая.
- Ты умная девочка, - сказала Римма Николаевна. – Скоро ты их перерастёшь. «Три мушкетёра» - это ещё куда ни шло, а вот продолжения Дюма уже, как блины пёк. Ради денег. Разве это литература?
- А почему нет? – почти дерзко сказала Ирка.
Вообще-то Риммушку она любила. Но уж меняться – так меняться! Сколько она уже с этим живёт? К тому же, с Риммой Николаевной можно обсуждать любые книги. Они уже не раз это делали.
- Ну, ты же понимаешь сама, - терпеливо сказала учительница, глядя на девчонку большими, яркими глазами. – Легкомысленное авантюрное чтиво. К тому же, герои весьма аморальные. Не стоит им подражать.
- А любить? – спросила Ирка совершенно прямо.
- Любить? – учительница задумалась. – Сложный вопрос. Один алкоголик и убийца, другой живёт за счёт женщин, третий – беспринципный интриган. Д’Артаньян ещё лучше всех, но он просто наёмник и карьерист.
Ирка замолчала. Римма Николаевна повторяла то, что говорила ей леди Винтер почти два года назад. А ей и возразить нечего. Ну, почему он так навсегда прогнал её именно тогда, когда у неё появились вопросы, которые обязательно нужно ему задать? Почему она обязана отвечать на них сама, принимая его сторону, когда его это совсем не заботит?
Любить… что это значит? В данном конкретном случае, кажется, это значило – понимать и прощать. Вот она и прощает. Уже скоро два года.
- Даже при этом их есть, за что любить, - сказала Ирка, стараясь, чтобы прозвучало уверенно.
На втором уроке литературы она уже не читала. Классная книгу забрала и сказала, что отдаст после уроков. Но Ирка всё равно была далека  от изучаемого Пушкина. Она сидела и маялась, глядя в окно. А под конец урока, когда все заполняли таблицу по системе образов, вдруг написала стихи:

Все копья изломаны в спорах,
И в ножнах ржавеют мечи.
Нет удали в рыцарских шпорах.
Нет правды – кричи, не кричи!
На сердце, как в осень, ненастье.
В мозгах кутерьма, ерунда.
И синие ласточки счастья
Умчались, бог знает, куда.
И мутной весенней водою
Сомненья текут без конца.
Один за другим, чередою
Уходят в мечту паруса…

Тянущее чувство неизбежной утраты не проходило. Как будто, она не утратила всё это уже давным-давно. Да и было ли оно вообще?

***
В четверг третий и четвёртый урок в 6-А неожиданно отменили. Математичку вызвали в ГорОНО. С одной стороны, для Ирки очевидная радость, она ни разу не математик. С другой – радоваться именно сейчас у неё не было ну никаких уже сил. Ещё со вчерашнего вечера рожа вся опухшая от слёз. Глаза и нос – уж точно. Она говорила всем, что это насморк.
Поделиться было не с кем. От слова совсем. С Риммушкой они уже поговорили. С родителями почему-то было невозможно, хоть они и поймут. Наверное.  И с Миркой тоже.
Мирка в очередной раз пыталась переделать мир. Ирка это не одобряла. Она уже попробовала, спасибо! С неё пока хватит. Но Мирка решила, что ей это по силам. Хотела сдружить свой 6-В и отдавала этому делу всю душу. С Иркой они виделись редко. Так всегда бывало, когда у Мирки появлялось новое увлечение. И новая компания, которая на этот раз Ирке не нравилась до тошноты.
Это в 6-А обитали тихие и положительные троечники. В 6-В водились дебилы конкретные. Шпана с Комендантки, из тех, что сосут чиннарики по углам за школой и матерятся, не стесняясь. Но Мирка считала, что может изменить их своим духовным богатством. Ну, бог ей в помощь!
Мирка выскочила прямо на Ирку из кабинета географии. И глаза у неё тоже были припухшими от слёз. Едва ли причина была та же, что у Ирки, но мимо слёз подруги она проходить пока ещё не научилась.
- Что стряслось?
Стряслось то, чего можно было ожидать. Неблагодарной шпане надоели Миркины благородные наставления, и одноклассники перешли к тому делу, которое делать умели лучше всего – травле неугодной. В роли неугодной, как легко догадаться, была Мирослава.
Понятно, что в этих обстоятельствах Ирка ни словом не обмолвилась о своих переживаниях, о своей потере. О том, как вчера она горько оплакала всех четверых. Даже Арамиса, который, вроде бы, остался жив, но один навсегда. И для чего она – такая жизнь?
Ирка просто стояла у лестницы и мрачно слушала о том, как вчера подруга отмахалась от караулившей у школы «шоблы» и убежала, но сегодня на второй перемене к ней подошёл известный хулиган Орлов из 8 класса и при всех нахлопал своей блатняцкой кепочкой по лицу. Кто такой Орлов, Ирка слыхала, конечно, но видеть его ей никогда не приходилось. Или приходилось, но она его в лицо не знала. Жизнь благополучного 6-А с этой стороной действительности не пересекалась, оставаясь в рамках литературных диспутов в клубе «Синяя птица» и ничем не замутнённого пионерского творчества.
Она не поняла, почему разом ощетинилась Мирка, когда к ним развязной походочкой приблизился нестриженный прыщавый парень в клёшах. Приблизился - и небрежно пнул Мирку в спину ногой.
Мирка пролетела два шага и схватилась за перила руками. А Ирка вдруг поняла, что ей страшно. Страшно и отвратительно – даже больше, чем тогда, с леди Винтер. Потому что миледи – это очевидная тварь, и когда-то она поплатится за свои преступления. А этот вот будет ежедневно изводить Мирку в школе, колотить её по дороге домой, издеваться над её бессилием – просто потому, что он старше, у него «шобла», и ему нравится издеваться. И над ней, Иркой, тоже будет, если обратит на неё внимание.
И всё же, когда он вновь двинулся к Мирке, она заступила ему дорогу. Тогда Орлов небрежно так выкинул руку и твёрдым кулаком умело сунул Ирке в глаз. Из глаз полетели искры, а потом изображение вдруг запрыгало, как сумасшедшее, и стало не страшно уже совсем. Ирка схватила Орлова за грудки и, как бульдозер попёрла его вверх по лестнице. Вдруг оказалось, что устрашающий хулиган – щуплый мозгляк, немногим-то и выше неё. Он истошно замахал руками, царапаясь, как девчонка и восклицая сиплым, прокуренным баском:
- Чё ты? Чё ты?
Наверное, ему было по-настоящему страшно. Ирка об этом не думала. Она дотранспортировала его до площадки между первым и вторым этажом, нашла, наконец, подходящую вертикальную поверхность и принялась с методичностью строительной «бабы» вколачивать его спиной в  эту поверхность. Откуда и силы взялись?
Её оторвали от Орлова даже не набежавшие одноклассники, которые возмущённо вопили вокруг:
- Ты что, дурак? У неё же сердце больное!
Ирка, опровергая их искреннюю заботу, с резвостью здоровой продолжала стукать засранца о стену, пока её руки не перехватил кто-то из взрослых.
Дежурным завучем оказалась стройная и ироничная Тамара Васильевна, физичка.
- Зло должно быть наказано? – спросила она у Ирки, насмешливо глядя сквозь очки.
- Жаль, что дуэли отменили! – процедила Ирка сквозь зубы.
- Орлов, завтра с родителями – к директору, - вынесла приговор Тамара Васильевна.
- А она? – обиженно протянул хулиган.
- А тебе ещё захотелось? – ещё ироничнее произнесла завуч. – Ты только попроси, она добавит.
- Добавлю, - пообещала Ирка угрюмо.
- Иди, Костя, иди, - с ласковой угрозой сказала Тамара Васильевна. – До завтра.
Ирку она не отпустила, впрочем, та и не рвалась. После драки глаз ощутимо болел, и голова вдруг закружилась.
- Хоть бог и запретил дуэли, но к шпаге чувствую талант… - нараспев произнесла учительница. А потом неожиданно закончила: - И кроме мордобитиев – никаких чудес!
Ирка с облегчением рассмеялась. То, что почти незнакомая взрослая женщина (физику в Иркином классе преподавала другая) вдруг оказалась знатоком песен из фильма, да к тому же любила Высоцкого, было неожиданным подарком судьбы.
- У вас что сейчас? Алгебра? И следующий тоже?
Ирка кинула.
- Приводи всех своих в физику на четвёртый урок.
- А у нас ничего нет. Ни учебников, ни тетрадей, - обнаглев, сказала девчонка.
- Значит, будете смотреть кино. Это безопаснее, чем отдавать вам школу на разорение.
Тамара Васильевна такое выкинуть запросто могла. Когда по телевизору показывали фильм про Михайлу Ломоносова, она включала у себя в кабинете утреннюю трансляцию и набивала туда желающих в три ряда. Когда её в этом упрекнули, она сказала, что это тоже физика. И сериал показывала ежедневно, до самого конца.
Но на этот раз Тамара Васильевна зарядила кинопроектор, задёрнула шторы затемнения, и сказала, что про Вселенную посмотреть им тоже полезно. Особенно Андрею Ламанову, из-за которого она на своём стуле который день сидит, как в космосе летает. Так вот, пусть он на нём один урок сам посидит. Андрюха со смехом попросил не отправлять его в невесомость, он всё починит, он не нарочно. И все с энтузиазмом стали смотреть про Вселенную.
Фильм был, наверное, даже интересным. Диктор каким-то особенным голосом, полным научного восторга, рассказывал про теорию Большого взрыва. Но Ирка снова не могла себя заставить сосредоточиться.
Как жить теперь, когда чудо окончательно и бесповоротно закончилось? Постепенно становиться такой, как все?
Успокаиваться и переставать мечтать о невозможном. Не лезть в драку с криком: «Один за всех!», потому что «Все за одного» никогда не будет. Поверить всему, что взрослые и умные говорят о мушкетёрах, и перестать в них играть по жизни. Перестать исписывать тетрадки и видеть сны про них. Не верить, не прощать, не любить.

Найди ответ, как это стало нами?
По именам причины назови.
Но ведь разгадки нет за именами.
Нам не дано понять секрет любви.

Пусть бытие, сознание калеча,
Загонит в угол сдержанно и зло -
Для нас уже случилась эта встреча,
Сквозь нас навеки чудо проросло!

И если так, нас не осилит горе.
И тайну память детства не отдаст!
А время держит судьбы на запоре,
Забыв оставить щёлочку для нас…

Ирка зло утёрла предательскую слезу и сказала себе, что всё равно у неё ничего не получится. Не получится забыть старомодное слово «честь». Кажется, что-то в этом роде заставило её полезть сегодня в драку. И рассудок подсказывал, что отныне драться ей придётся ещё не раз. Но почему-то не было  страшно. Какая разница?
Как он сказал? «Я получу удовлетворения либо от вас, либо от собственного поведения». Тоже вариант! Сейчас фингал болел, но удовлетворение было.
А потом, когда она станет взрослой…
Взрослые не верят в мушкетёров. Они забыли, что когда-то сами играли в них, размахивая кленовыми шпагами. У взрослых другие игры…
И когда-то Ирка сама станет взрослой. И будет учить детей… и тоже будет с умным видом говорить им, что книги Дюма – не настоящая литература, что мушкетёров не стоит любить, что жить надо совсем иначе?
Иначе – это как? Проходить мимо, когда ублюдок обижает тех, кто слабее? Молчать, когда говорят ерунду, потому что у того, кто говорит, больше власти? Не отвечать хаму, не восстанавливать справедливость, не ввязываться в бой без надежды?
Потому что мушкетёры – это выдумка. Чудесная выдумка хорошего писателя. Который написал толстую книжку, потому что получал за неё большие деньги, а деньги были ему всегда нужны…

Или делать всё это – и регулярно получать в глаз? Ну, она сегодня попробовала. Это неприятно, но всё же терпимо. Не повод, чтобы отказываться от того, во что она верит. Жаль только, что всю жизнь ей придётся лечить эти фингалы в одиночку, что никто не придёт и не скажет: «Вы правы, барышня! Сражаться с Генуэзскими великанами всё же надо. Даже если они сильнее».
Ирка сама это знает.
А ещё, кажется, мало пережить страх и проявить отвагу один раз. После миледи ей бы вовсе уже ничего не бояться. Но оказалось, что сегодня всё пришлось решать заново. И каждый раз придётся – снова и снова. И каждый раз выбирать самой…

…но почему он её бросил? Почему именно сейчас, когда столько нерешённых вопросов? Когда она совсем одна…Когда так нужно кому-то верить… почему?..

В затемнённом классе никому не было видно, как украдкой плачет на задней парте долговязая, лохматая девчонка, и упрямо стискивает мокрые кулаки.
А в равнодушном, бескрайнем космосе разлетались бесчисленные галактики, чтобы никогда уже не встретиться вновь…

30 октября 2010 года – 2 февраля 2014 года

Чует моё сердце, что с этой фразой не только у тебя непонятки. А имеется в виду, что гасконца только-только спасли от его собственного героизма, храбрости и глупости, а тут ещё девица туда же!
Убрать красивость? Пусть матюгается открытым текстом?

Вроде повыправила то, что вызывало наибольшие нарекания.