А может, всё дело в категориях? Добро и зло. Эмоциональность человека иррациональна по сути. Но категории она воспринимает, как текст. Описанное же Достоевским - мистично. А мистика подразумевает абсолютизацию категорий, где добро и зло - безусловные антагонисты и между ними - явственная грань. К примеру проститутка Соня Мармеладова описательно подаётся не как проститутка, т.е., женщина сознательно идущая на компромисс с совестью, и пренебрегающая воспитанием и убеждениями ради платы - а как жертва. И пусть она трижды падшая, но она - жертва! Кстати, описывая спутницу Волкодава, М.Семёнова успешно использует всё тот же эмоциональный приём. Наложницу Винитара мы, вслед за героем, воспринимаем не как рабыню, а как жертву! Но ведь с формальной т.з. чем именно эта рабыня отличается от другой? А может, увиденное Волкодавом - просто сексуальная игра? Именно подача М.Семёновой героини как жертвы делает её для нас заведомо привлекательной.

Ну и весовые то категории, пардон, разные "Преступление и наказание" и "Волкодав". Как, впрочем, и авторские задачи. Д. передаёт ч.з. жертвенность Сони недостающую поступку Базарова эмоциональную напряжённость (ведь сам по себе факт убийства старухи-процентщицы лишён "ореола христотерпия"). А С., по-сути, раскрывает источник гипертрофированной совестливости и  эмоциональной восприимчивости Волкодава. Но не может мальчик (а эмоциональный мир Волкодава - есть мир подростка) спокойно пройти мимо слезливой няшки! Тем более - нагой слезливой няшки. Вообще, полная нагота - где бы она не выступала, не есть признак сексуальности, а - жертвенности. Что лишь усиливает впечатление. Славяне, к примеру, дрались нагими, тем самым отдавая себя в жертву. Но даже и Волкодав, как, впрочем и Раскольников - не смогли устоять перед заведомой сексуальностью жертвенности как таковой. И в том и в другом случае работает инстинкт хищника.

Отредактировано Harvix (11.04.2013 19:05)

Сорри, Раскольников. Старушка (и больной старик, который позднее становится не больным и не стариком вовсе) - это по-любому, образы жертвенности. Я, кстати, вот этого именно в "Волкодаве" и  не понимаю. Раз наг и убог - пошли в компанию. Волкодав - эдакий антипод Иванушки, берущего в компанию свои лучшие качества в виде антропоморфных образов. Конечно, много позже обнаруживается, что один не так уж беспомощен, другая - не так уж и немощна. НО вот это "не так уж" - оно как раз и смущает. Ведь если образ Иванушки собирается из образов его антропоморфных свойств, то у Семёновой он рассыпается через сито слишком натуралистичных и психологичных ситуаций. В итоге, то, что хорошо для сказки - выходит наоборот для стремления максимально приблизить эпику к реальности. На фоне самостоятельности антропоморфных свойств Волкодава его собственные поступки выглядят бледно. Впрочем, это если и впрямь воспринимать свиту героя, как сублимацию его качеств.
 

Так ведь Достоевский должен был показать героя в динамике. Внутренние переживания Раскольникова, по-моему, раскрываются сквозь призму его взаимоотношений с теми, размышления о которых и приводят его к самооправданию своего деяния. Иначе, зачем вообще вводить, к примеру, семейство Мармеладовых. В другом романе "Братья Карамазовы" Д. вводит целую главу, которая, на первый взгляд, ничего не даёт для раскрытия основного конфликта ("Мальчики"). Но именно в ней содержится некая альтернативная реальность по отношению к реальности романа, в которой поступки героев и мысли их как бы оцениваются самими героями, как сторонними наблюдателями.

Согласен с Вами.

Вот поэтому я категорически отказываюсь воспринимать цикл "Волкодав" как фентази. Фентази - это, прежде всего и безусловно эпос, выражен ли он как сказка или приключение - не важно. Динамика героев здесь не в их становлении, а в понимании ими субъективно ценностных категорий добра и зла. Полутона, при которых герой сомневается в правомерности собственных поступков рассматриваются и героем и его окружением исключительно с т.з. успеха. Это - плохо? Но ведь ещё А.С.Пушкин дал ориентир определения значимости сказки. Это - намёк! Намёк на событие не обязательно должен быть реализован в категориях психологии. Есть ещё и мифология, и основа сюжета фентази - это мифология, то есть как человек реагирует на явление, а как он его понимает и воспринимает. С этой т.з. всё окружение Волкодава - это зеркала, в которых под разным углом отражается он сам. Косвенно Вы сами это подтверждаете, когда говорите о "потерях" Волкодава. То же самое и Раскольников. Но здесь то как чистая психология. 100% психология. Недаром произведения писателя так любимы следователями. Ведь ценность Достоевского в том, что он выявил реальную динамику психологии преступника. Кстати, я лично ценю М.Семёнову как великолепного представителя исторического детектива, 100% попадающего в понимание причин и мотивов поведения раннесредневекового человека. В этом смысле с ей может сравниться, по моему лишь автор "Имени розы". Поведение же Волкодава - это тип поведения героя В.Цоя в "Игле". Те же мотивы, та же оценка поступков даже, по существу, тот же стиль

Тут, видимо, всё зависит от того, что считать определяющей характеристикой фэнтези. Тезис "Фентази - это, прежде всего и безусловно эпос", пожалуй, нуждается в доказательствах - всё-таки непременным элементом фэнтези является не эпичность, а присутствие фантастического элемента, не имеющего научного (или псевдонаучного) объяснения в тексте. Это могут быть сверхспособности героев, вымышленный мир, чудеса или ещё что-то. А уже при наличии этого условия можно выделять поджанры - эпическую фэнтези, психологическую, юмористическую и т.д. Фэнтези - не менее широкое жанровое определение, чем "научная фантастика", а в чём-то даже более широкое (и в этом его безусловное неудобство). Цикл Кука про Чёрный отряд и цикл того же Кука про сыщика Гаррета - в равной степени фэнтези, хотя эпичности в детективах про Гаррета ни на грош, а психология присутствует и в "Чёрном отряде". Цикл Мартина про Вестерос - тоже фэнтези, при всех исторических знаниях автора и даже исторических прототипах ряда героев и некоторых сюжетных коллизий и при всей тамошней психологии, развитии характеров и т.д. - потому что в историческом романе драконов и ходячих мертвецов быть не может, а в фэнтези они вполне уместны, да и Вестероса на земной карте нет. А, скажем, "Великий моурави" Антоновской - не фэнтези при изрядной эпичности героя и его ближних дружинников, потому что действие происходит на этой Земле, с историческими лицами, в чётко определённый исторический период, большая часть значимых событий происходила в действительности, никакие действительные события не отменены и никаких элементов фантастики там нет - хотя исторические факты местами основательно подтасованы.
Именно по этому критерию "Волкодав" укладывается в рамки фэнтези и не укладывается, скажем, в рамки исторического романа - как бы точно ни воссоздавалась Семёновой средневековая психология, мир "Волкодава" - не исторический, а фантастический.
На мой взгляд, и литературный источник и предшественник фэнтези - не столько непосредственно героический эпос, сколько поздний рыцарский роман в духе "Амадиса" или "Неистового Роланда", но это уже третьестепенно и не так важно.

Так если убрать фантастику из фэнтази, её как жанра в любом случае не останется - потому что именно фантастический элемент в ней жанроопределяющий. И далеко не обязательно в остатке будет именно эпос-без-чудес - повествование, разумеется, останется, а эпический герой или идеология - совершенно не обязательно. "Неистовый Роланд" любителями эпоса и даже любителями традиционного рыцарского романа воспринимался как полный шок - и за счёт прямой публицистики на темы феррарской и общеитальянской политики, и за счёт "избытка фантастики" (именно в этом Ариосто укоряли современники), и за счёт героев, и за счёт юмора, которого там в разы больше, чем, скажем, в "Амадисе" или даже во "Влюблённом Роланде", к которому "Неистовый" был продолжением. Склад потерянных вещей (включая разум Роланда и много всякого другого) на Луне и путешествие туда Астольфо не вписались бы ни в какой эпический канон. А в рыцарский роман не без скрипа, но вписались - конечно, в основном за счёт того, что Ариосто писал здорово, а традиционный рыцарский роман уже начал поднадоедать итальянским читателям. (И "Властелин колец", на мой взгляд получился типичным рыцарским романом по схеме, чем бы он ни задумывался, но это уведёт нас слишком далеко в сторону).
Всё это не мешает изрядной доле фэнтези основываться на эпическом материале и сохранять многие эпические каноны. Но это никак не делает эту группу единственной в жанре.

Но, сорри, такое определение подходит для всей фантастики в целом. Логика же эпичности, как определяющей жанр в целом как раз в том и состоит, что её наличие обеспечивает определение текста как фэнтазийного. И потом эпос не всегда носит гражданский характер. Возьмём к примеру "Сказ о Дюке" или "Лис Ренан" там вообще нет классических приёмов эпики. Но это именно эпика, поскольку образ героя не всегда связан с понятиями честь или долг. Эпический герой вообще может быть трикстером (как тот же Алдар-Косе). А эпика "Парадоксов" Э.Раткевич довольно очевидна, если принимать во внимание колорит. И никто не говорит, что задача эпического героя - непременно спасти какой то мир. Те же Илья Муромец или Конан, кстати, успешно как спасают миры так и разрушают их. А о каком спасении мира идёт речь в классической эпике "Одиссея"? Там если и спасается, то только своя шкура. . Спасение не есть признак эпоса. Основой эпоса послужил так называемый "шаманский миф" в котором идёт борьба за некие ценности (артефакты). Что по-сути, применимо для любого фэнтази. Именно поэтому я определяю фентази как жанровое продолжение эпоса, использующее все его приёмы и многообразие на правах прямого наследия. Это, конечно, не значит, что фэнтази в принципе лишён психологизма и не может видоизменять жаровые характеристики (борьба за самого себя, если хотите - это тоже борьба за артефакт). Согласен с мнением Кладжо Биана о фантастичности. Но фантастичность - это признак фантастики в целом. Кстати, известный исследователь фантастики А.Осипов, оставаясь в целом невысокого мнения о фентази, определял жанр как "разновидность фантастической сказки".

Отредактировано Harvix (13.04.2013 18:58)

В этом ключе я уже упоминал Прачетта. С другой стороны есть такое слово - эволюция. В частности - эволюция жанра. В той же эпике учёные прослеживают четыре типа героя. А писать на стыке сегодня очень модно. Возьмите "Парфюмера" или "Код да Винчи" - чисто "мужские" романы. Но что это жанрово - чётко не определишь. И история, и мистика, и детектив. Не претендуя на истину осмелюсь предположить, что ныне мы наблюдаем кризис "чистых" жанров. Для ярчайшего примера беру фильм "Царство небесное". Неискушённый зритель определит его как историческую сагу и будет неправ. Ибо в нём столько несовместимостей! Начиная от костюмов, разбросанных с XII по XV вв., заканчивая реальной подтасовкой исторических фактов (К примеру, Балиан Дибелин, на момент осады Иерусалима был пожилым человеком и НИКОГДА НЕ БЫЛ в Европе, а король Балдуин НИКОГДА НЕ НОСИЛ маски). Так что воспринимать фильм как чисто историческую сагу нет никакого основания. Скорее уж как авторскую фантазию на историческую тему. И лично я бы очень аккуратно говорил о фентази, имея ввиду исторических персонажей. Что же до Мерлина, то при всей рациональности М.Стюарт, полагаю, что всё же это в большей степени фентази, чем просто фантастика. А вот Тезей М.Рено - это больше фантастика. Поскольку попытки рационального истолкования мифа или легенды делались раньше и делаются сейчас (к примеру док фильм о драконах, с той т.з., что они реально существовали). И как раз то, что миф пытаются рационализировать - симптом ухода из поля фентази в, я бы сказал, плоскость реалистических версий.

Понятно. Отвечу по воможности кратко, потому что правда у нас выходит какой-то затянувшийся оффтопик. Мне кажется, что вопрос типа "приключенческая фантастика такое-то произведение или научная?" просто не будет работать: это признаки с разных шкал измерения. Приключенческим можгут быть хоть эпическое фэнтези, хоть научная фантастика, хоть - если не утопия, то антиутопия. Причём и в том, и в другом, и в третьем может присутствовать та же психология, а может отсутствовать, и так далее. Мы просто выбираем как определяющие разные группы формальных признаков: кто генетические, кто - структурные, кто-то ещё - функциональные. Главное тут - не смешивать группы; а какой из них удобнее пользоваться для определения жанра и почему - это, наверное, можно было бы договориться, если сильно понадобится. Но, наверное, правда в другой еме лучше.

Итак, мы уже нащупали, по крайней мере, два "секрета", два метода эмоционально зарядить текст. Это 1) наполнить его описанием эмоций, которые могут найти отклик в душе читателя; 2) использовать логические "шарады", которые побуждают читателя включиться в текст.
Также есть третий метод: поднимать в своём произведении проблемы, которые находят отклик в сердце читателя. Этим, например, объясняется воздействие на взрослых людей повестей Владислава Крапивина. Казалось бы, "детские" вещи, написанные очень простым языком, с минимумом выразительных средств, с частыми повторами сюжетов. Но их с удовольствием читают и взрослые, которые хотят "сверить часы" или "взглянуть на скрижали" (отношение к определенным проблемам в детстве и сейчас, припоминание своего отношения тогда и сейчас).
Именно проблематикой для меня важен и дорог, например, Достоевский. Это мой любимый писатель-классик, у которого я учусь именно постановке проблем. Проблематика же Л. Толстого меня эмоционально отталкивает. Отдавая должное стилю письма Льва Николаевича, я испытываю негативные эмоции от осмысления круга проблем, которые привлекали писателя, мне они не близки.