Бескрайни Дикие Земли Коркари. На многие дни пути тянутся холодные пустоши, заросшие чахлым кустарником и густым разлапистым папоротником. Подёрнутое ряской словно бельмом, мертвенно блестит под лучами низко ползущего солнца мутное зеркало тысячи озёр. Бесчисленные ручьи, большие и малые, будто ножами прорезают ржаво-бурую землю, и даже могучий тихоструй Белой Реки, что сбегает с Морозных гор и щедро орошает благодатные долины южного Ферелдена, разбивается на отдельные потоки, словно налетев на незримую преграду. В редких рощах под почерневшими и скрюченными ветвями стелются многолетние ковры прелой листвы, глушащие всякий звук и наполняющие воздух вязкой тишиной. Оплывшие курганы, уловимые только намётанным глазом, хранят память о народах, сметённых тысячелетиями, и о народах, тысячелетиями не меняющихся. Болотистые низины стелятся за окоём, храня в своём безмолвии потаённую угрозу – лишь иногда трясина разродится тяжким вздохом, словно не в силах сдерживать застарелую, чужеродную злобу, клокочущую в недрах края, не нанесённого ни на чьи карты. И помоги Создатель одинокому страннику, что решится отправиться в путь по неумолимой окраинной земле…
Брат Ригби затравленно огляделся по сторонам и с усилием выдернул ногу в мягком кожаном башмаке из по щиколотку обхватившей её жидкой грязи. Глупец, говорили ведь ему взять сапоги! Топь с чавканьем расступилась, неохотно выпуская добычу, но тут же смолкла, будто выжидая в спокойном знании, что путник от неё никуда не денется. Так же пришлось одолеть и следующий шаг, и ещё один, и ещё. Болото злорадно захлюпало в предвкушении, но миссионер уже зацепился за гладко отшлифованный белый камень, рванулся вперёд и вытянулся, мокрый и продрогший, на исполинском плече поваленной статуи.
Всё должно было пойти иначе. Когда он покидал Рэдклифф, прощаясь с женой и сожалея, что не довелось увидеть сына после рукоположения, то чувствовал лишь спокойную уверенность. Шагая через Внутренние земли с очередным караваном, что согласился взять с собой скромного пилигрима или ночуя на постоялом дворе, он ни на мгновение не расставался с ней. Даже в селении, где торговцы делали последнюю остановку перед поворотом обратно, он не переставал ощущать в груди ровно тлеющий огонёк – и как могло быть иначе, если искра этого огня исходила из источника вовне и превыше его собственного существа?
Ригби никогда не был гордецом и потому не пытался вообразить о себе невесть что. Даже в страшном сне благочестивая душа паломника не допустила бы мысли, что спокойная и чистая вера, что привела его на самый край обжитой земли, порождена его собственной волей. Он всё понимал правильно: все мы в руках Создателя, и лишь по желанию Его творится всё то, в чём нам определено поучаствовать. Наше малое дело – лишь соблюсти свою душу в чистоте, как прилежный служка, что следит за церковной лампадой – но пламя, что вспыхнет в ней, возожжёт Создатель.
Вот как всё должно было произойти. Он должен был стать лампадой, что передаст пламя Создателя хасиндам – не горделивым прозелитом, что видит своё служение воинским ристанием и алчет славы, а малым и смиренным орудием Его. Донести это пламя, сберечь его в благочестии, не нарушить его священной чистоты грехом – и тогда оно воссияет над языческими капищами. Он покажет варварам, как достичь душевной чистоты – и тогда Создатель сам наполнит очистившиеся сосуды истинной верой. Разве может единожды узревший свет выбрать тьму? Разве может кто-то противиться воле не скромного пилигрима, но Его самого? Разве может быть иначе?
Брат Ригби до сих пор не мог понять, что пошло не так. В последней деревне, что стояла на самой границе Диких Земель, он остановился лишь для того, чтобы пополнить припасы и написать письмо сыну, тоже решившего нести слово Создателя на юг. Чернил в такой глуши было не сыскать, но магическое самописчее перо в который раз оправдало себя – а уж небольшой запас бумаги миссионер всегда хранил в надёжном футляре, куда не было дороги ни воде, ни грязи. Отправив весточку с уходящим караваном, он, ни тратя ни минуты, устремился в ожидающие пустоши.
Углубиться в них пришлось порядком – деревенские предупреждали, что хасинды не селятся близко к ферелденцам. Лишь миновав руины Остагара – заброшенной тевинтерской крепости, ныне служившей прибежищем разве что редким птицам, вьющим гнёзда под прикрытием белокаменных зубцов – Ригби рассудил, что зашёл достаточно далеко. Разбив лагерь неподалёку от старых развалин, он вознёс благодарственную молитву, а на следующее утро, едва забрезжил бледный рассвет, двинулся на поиски будущей паствы.
Охотники рассказывали ему о путевых знаках хасиндов – сложенных камнях и по-особому сломанных ветках, направляющих путника к варварским селениям, надёжно укрытым в глубине болот. Он сумел найти несколько, и поначалу у него даже получалось им следовать. Тут и там попадались разваливающиеся руины, наполовину погрузившиеся в бурую землю, и покосившиеся или вовсе упавшие статуи с обветренными лицами – наследие давно закончившегося тевинтерского господства. Ригби уверенно шагал вперёд и чувствовал, что близок к своей цели.
Потом – он так и не успел понять, когда – всё изменилось. Пустоши, до того угодливо открывавшие ему путь, внезапно замкнулась наглухо, словно заволакивая его в тугой непроницаемый кокон. Болото, раньше только что не подставлявшее удобные кочки под каждый шаг, начало предательски расступаться под стопами пилигрима. На островках твёрдой земли было не легче – осклизлые корни цепляли за ноги, и ветки, сломанные в отчаянных попытках высвободиться из их хватки, уже ничем не отличались от тех, что осторожно заломил хасинд-следопыт. Приметные холмы, раньше помогавшие сориентироваться, теперь глядели близнецами, равнодушные в своей безупречной одинаковости. Отпечатки подошв затягивало без остатка, словно насмехаясь над его попытками оставить след в вековечной трясине. Ригби проплутал не один час, прежде чем понял, что окончательно заблудился.
А потом начались эти звуки. Миссионер не мог не то что найти их источник – даже понять, что они собой представляют, было ему не под силу. То ли скрипящий, то скрежещущий рокот, расслабленно-протяжный и изданный явно не человеческим горлом, гнал его по бескрайней трясине – и как раз когда Ригби казалось, что ему удалось оторваться, раздавался вновь.
Дикие Земли играли с ним – он чувствовал тёмную и чуждую волю, смеявшуюся над его попытками выбраться. Жертва уже попала в силки, и не было вреда в том, чтобы дать ей потрепыхаться – только ленивая и сладострастная жестокость. Топи будто издевались над ним, и даже лёгкий ветерок, едва колыхавший камыши, звучал в ушах Ригби злорадным шёпотом.
Побегай, человечек. Ты нас развлекаешь. Нам некуда спешить. У нас есть всё время мира.
Тяжело дыша, Ригби опёрся на гладко обтёсанный белый камень и приподнялся, силясь найти хоть мало-мальский ориентир. Без толку: тусклый пейзаж разнообразили лишь редкие островки белокаменных руин и статуи вроде той, на которую вскарабкался он сам.
Взгляни на них, человечек. Тевинтер тоже считал, что может прийти на эту землю и подчинить её. Воинства магистров шли по этим болотам, воздвигая за собой памятники могуществу империи. Взгляни на них теперь. Мы поглотили их легионы и их дороги, их крепости и их святилища. От их могущества не осталось и следа. Неужели ты думаешь, что что-то останется после тебя?
Ригби устало потряс головой, изгоняя предательское смятение. Нет, нет, он не станет внимать кощунствам, что нашёптывают языческие болота! Магистров Тевинтера вели нечестивые вожделения Старых Богов, но за ним стоит воля Создателя! Он – благочестивый андрастианец, его не может постичь та же участь!..
Вкрадчивый шёпот затих, и лёгкое дуновение в камышах снова зазвучало обычным ветром. Но утихомирить святотатственные сравнения языческих болот было легче, чем искоренить гнусную червоточину сомнения, что уже пыталась обосноваться в опрятно прибранной душе пилигрима. Он принёс в Дикие Земли свет истинной веры – тот самый, что возжёг сам Создатель в соблюдённой в чистоте лампаде! Как могло случиться, что этот свет не рассеял тут же гнилую первобытную мглу? Как возможно такое?..
Где-то недалеко  раздался скрежещущий горловой звук. В этот раз он звучал ещё ближе – будто за самым плечом. Ригби судорожно дёрнулся, скатился с поваленной статуи и поспешно зашлёпал по зыбкой грязи, не разбирая дороги.
***
– Куда?! – тихо рыкнул Бронах. Идущий впереди парнишка замер, даже не опустив уже поднятую ногу. Ну, хоть с реакцией у него проблем нет. Ещё б терпения побольше.
Положив ладонь на плечо мальчишке, Бронах аккуратно отодвинул его  в сторону и назад и ткнул слегой ничем не примечательный бугорок, куда чуть было не ступила нога младшего спутника. Земля просела и с мягким шорохом ухнула вниз – лишь несколько клочьев дёрна задержались на потемневших от времени кольях, вкопанных в дно волчьей ямы.
Бронах обернулся и смерил незадачливого парня хмурым взглядом. Тот с извиняющимся видом развёл руками, но по глазам было видно, что урок впрок не пошёл. Ничего, тут быстро научится. Либо так, либо в болоте останется. Но обязательно быстро.
Эддельбрек – вот этот своё дело знает! – уже протягивал ему факел. Нагнув голову и примерившись, Бронах перемахнул ощерившийся кольями провал и замер на месте. Дальше без света – ни шагу.
Вынув пробку, Бронах аккуратно сбрызнул просмоленную паклю из маленького флакона, и та тотчас занялась пламенем. Зажигательную смесь привозили из самых «Диковинок Тедаса» и обходилась она недёшево, но возможность мгновенно развести огонь посреди Диких Земель стоила любых денег. В этот раз пришлось даже поторговаться – какой-то бородатый смугляк с ривейнским акцентом всё набивал цену, видать, тоже собирался на юг. Ну да ничего, голова на плечах есть – и расходы окупятся.
Он сделал с десяток шагов по утрамбованной земле и повёл факелом, разгоняя затхлую тьму. То, что когда-то было человеком, вытянулось на спине, обеими руками сжимая лежащий на груди меч. Одежды и ремни давно истлели, клочья трофейной кольчуги слежались бесформенным ржавым месивом, а за пробитый рогатый шлем, из-под которого скалился безгубый рот, всё равно много не выручишь. Немногое собой представлял и меч – просто длинная полоса ржавого железа – но вот камень в яблоке рукояти сверкал ярко даже в скудном свете факела.
Бронах шагнул вперёд, сдёрнул навершие с хвостовика, ещё раз внимательно осмотрел могилу и, не обнаружив ничего, заслуживающего интереса, полез обратно на свет.
Спутники всё ещё ждали снаружи. Не то чтоб он думал, что они куда-то денутся – оба без него никуда. Эддельбрек умеет выживать в пустошах и может хоть быка на себе утащить, но даже свои рукавицы перепутает, если ему не напоминать. Ну а Маркус, хоть и самоуверенный засранец, понимает, что пустоши одолеть – не в дозор в Саутмире сходить. Оба знают, что в этом промысле нужно то, чего у них нет, но есть у него.
Бронаху не было и тридцати, но знал и помнил он столько, будто прожил с десяток жизней. Он хватался за кусочки знания всюду, где его находил – в исковерканных легендах и непонятных песнях, в байках полоумных стариков, в подслушанных беседах хасиндских шаманов и танов. Он собирал память, копил её, заботливо очищал от наслоений и бережливо раскладывал, словно припасы по внутренним карманам тёплого плаща.
В конце концов, он ведь жил тем, что присваивал прошлое.
Преодолеть волчью яму на обратном пути было не в пример тяжелей – теперь прыгать приходилось уже не под гору – но ловкость в его ремесле была почти так же важна, как память. Мягко приземлившись на пружинящий дёрн, Бронах сделал несколько шагов от края и только после этого достал из-за пазухи камень. Эддельбрек, уже распутавший завязки заплечного мешка, принял новую находку и бережно поместил её внутрь, после чего снова закинул котомку на плечи. В том, чтобы таскать хабар, здоровяку не было равных. Сколько б добыча ни весила, никто и никогда не слышал от него жалобы – огромный детина с простодушным упорством тащил свою необъятную торбу, и только пот градом катился по широкому покатому лбу.
Бронах оглянулся на оплывший курган. Солнечные лучи падали косо и как раз под нужным углом, но густая могильная тьма отказывалась их пропускать, и уходящий вниз ход зиял чёрным пятном на и без того хмурой местности. Ощерившись толстыми кольями, он походил на разверстый зев подземного зверя, самую малость опоздавшего ухватить добычу но ничуть не обескураженного неудачей. В этот раз челюсти клацнули вхолостую – как и много, много раз до того – но Бронах знал: следующей попытки долго ждать не придётся. Здесь под каждой кочкой – века жестокой, терпеливой злобы.
Он не знал доподлинно, какими были Дикие Земли в свою древнюю, исконную пору. Легенды о Флемет, Конобаре и Кормаге рисовали такой же мрачный и беспощадный край – да и впрямь не похоже было, чтоб эта земля была способна меняться – но за памятью настолько древней уже не было сути. Дикие Земли, какими их знал Бронах, обрастали плотью несколько столетий назад, когда молодой ещё Ферелден тесно ворочался в природных границах – и, ограниченный океаном с востока, морем с севера и горами с запада, направился по единственному доступному пути. В поисках привольной жизни и новой земли, северные пахари тянулись в незнакомые края медлительным, но нескончаемым людским потоком. Ферелденские селения ползли всё дальше на юг по течению Белой реки, врастая в её берега сосновыми срубами и распаханными полями – но неумолчному стуку топоров внимали не только дикие звери и перелётные птицы, но и первые хозяева нетронутой земли…
Время было страшное, смутное. Вековой быт выворачивало наизнанку, словно землю, вспоротую лемехом плуга. Юг грозил неисчислимыми ватагами свирепых хасиндов, что волнами катились в ещё недавно пустовавшие низины в поисках добычи, славы и милости своих кровожадных богов. Север посылал облитые кольчугами дружины, огнём и мечом корчевавшие цепкое вражье семя. Они сшибались грудь в грудь, рубились с холодным, остервенелым ожесточением, и звон клинков летел над бескрайними болотами, чтобы вновь смениться мертвенной тишиной, вязкой, как ненасытная топь. Трясина поглощала тех и других и с тяжёлым, утробным вздохом оставалась ждать новых приношений из крови, плоти и металла.
В конечном счёте крови пролилось достаточно, чтобы начертить новую границу. Ферелден оставил за собой долину Белой реки, но страна озёр и болот встала перед переселенцами непроницаемым рубежом. Как бы чужаки ни пытались закрепиться, враждебный край с почти пренебрежительной лёгкостью смахивал их со своего лица. Совокупив свою предвечную нечеловеческую злобу и напитавшись многими поколениями злобы людской, Дикие Земли стали страшней и непреодолимей, чем когда-либо.
Неудивительно – в конце концов, это же их боги кормились смертью.
Со временем люди свыклись, притерпелись, приноровились уживаться друг с другом. Нынешние ферелденцы спокойно торговали с хасиндами вместо того, чтобы пытаться их истребить, а те шли на север уже не с набегами, а с битой птицей и звериным мехом. Некогда пылающее и залитое кровью пограничье постепенно успокоилось, и только самые древние старики ещё смотрели вечерами на горизонт – туда, где в далёкие дни их детства загорались сигнальные костры, извещавшие о приближении грозного врага.
На некоторых из прежних наблюдательных постов хасинды даже устраивали свои капища – взять хоть Лысый холм. Надо будет в этот раз туда наведаться – зря он, что ли, днями напролёт наблюдал за узкой тропой, дожидаясь, когда появится шаман, и подмечая, как тот обходил хитрые ловушки? Но только в последнюю очередь, уже на обратном пути. Хабару там должно быть порядком, нечего лишний груз таскать.
Маркус между тем хмуро оглядывал безрадостный пейзаж.
– И как ты тут только дорогу находишь?.. – буркнул он.
За обычной развязностью всё же угадывалась тщательно скрываемая подавленность. Не ты первый, парень, на кого Дикие Земли так действуют.
– Туда глянь, – Бронах кивнул на головой на юг. – Видишь дым?
Маркус прищурился и вытянул шею.
– Ну, вижу, – признал он после недолгого наблюдения.
– Ну вот. Это – Кагырово палище. Пока оно по правую руку, с дороги не собьёмся.
В чём-то Маркус был прав – надёжных ориентиров в Диких Землях было не так много, да и те не спешили открываться кому-то, кроме коренных жителей – но палище стояло наособицу, заметное и видное всякому. И то – как спрячешь густой чёрный дым, что днём и ночью валит из самой земли?
Хасинды рассказывали, что в давнюю пору – ещё до Флемет и Конобара – богатырь Кагыр охотился в южных болотах. Зашёл далеко, куда не ступала ещё нога человека, и увидел страшное: из сердца самой чёрной трясины шёл на хасиндов мёртвый шаман и вёл за собой полчища осквернённых, порчей искорёженных зверей. Понял Кагыр, что надо предупредить своих – но как? Даже богатырю не поспеть поверху быстрее чёрного ворона, не пронесись понизу скорей отощавшего волка, не пройти сквозь бурелом голодным медведем. Не было у Кагыра ни птичьих крыл, ни быстрых лап, но было то, что служит лишь человеку, а не зверю. Ударил он кремнём о кресало и разжёг огонь, видный по всей земле, чтоб соплеменники знали о грозящем враге.
Своих богатырь известил – да не они одни разглядели костёр. С воем кинулись волки на Кагыра, с рёвом повалили на огонь медведи, со злобным карканьем бросились с небес человечиной прикормленные вороны. Скольких не одолевал Кагыр – новых посылал мёртвый шаман, и ясно стало, что тот сильнее. Тогда закричал богатырь страшным голосом, позвал богов праотеческого края – и земля разверзлась у него под ногами, увлекая вглубь и Кагыра, и мёртвого шамана с его звериным войском. С тех пор богатырь так и ходит под землёй, палит исполинские костры из чёрного камня, чтоб дым валил наружу, и люди обходили злое место…
Сколько в истории было выдумки, Бронах не знал. Исходив Дикие Земли с востока на запад, так далеко на юг он всё же не совался – воинских курганов больше в пограничье, а если что и найдёшь в таких далях, так хабар всё одно на своём горбу тащить, не на заёмном. Одно уж точно походило на правду: здешний край и своего сожрёт, и чужого, да ещё добавки попросит.
– Холодно, – сообщил Маркус, потирая плечи. – Огонька бы запалить.
– Ногами согреешься, – безразлично откликнулся Бронах.
– Чего вдруг? – изумился парнишка. – Или от тебя убудет? Сам только что факелом махал.
– То в кургане, дурак, – пояснил Бронах. – Об открытом огне забудь.
В их промысле внимание ни к чему. Дикие Земли – край тусклый; среди одинаковых трясин, озёр, да пологих бугров глаз за что угодно зацепится. И не нужно тут быть богатырём Кагыром – достанет и малой искры, чтоб тебя разглядели на лиги вокруг.
***
Жухлая травка покорно стелилась под сапоги, ступавшие осторожно, но споро. Тут можно было особо не беречься – знай только, держись возвышенных мест. Древняя холмистая гряда, когда-то длинным языком врезавшаяся в гиблую топь, давно оплыла под напором воды и ветра, но всё ещё могла уберечь мало-мальски понимающего путника от гибели в трясине. Конечно, это не значило, что опасности не было вовсе – достаточно один раз неудачно шагнуть, чтобы ухнуть в заросшую поверху протоку или почти невидный глазу рыхлый провал. Ну да кому не везёт, тот и в носу ковыряя, сломает палец.
Обычно Бронах так далеко на юг не ходил, но в этот раз крюк был оправдан. Путь был пусть и дальний, но налегке, так что не в тягость, а пара лишних дней – невелика потеря. Он давно отвык спешить – разве есть хоть что-то, чего у него больше, чем времени? А вот парнишке не терпится, сразу видно.
Маркус прибился к ним в Лотеринге – искал провожатого вглубь болот. Насчёт причины странствия мальчишка поначалу ломался, но когда Бронах доступно пояснил, что без чётких и полных сведений южнее Остагара не полезет, всё-таки раскололся. Как выяснилось парень слышал историю о Газарате и был полон решимости попытать счастья. Таких дураков здесь хватало – каждый год по нескольку человек пропадало в погоне за легендой. Что парня от них отличало – так это небывалая даже для новичков уверенность, с которой он тискал небольшой мешочек с пеплом. Приметная выправка и солдатская развязность это только подчёркивали – если уж дружинник готов рискнуть казнью за дезертирство в попытке умилостивить древнего духа, веры в свой план у него должны быть ого-го, пусть менее глупой она оттого не становилась.
Свои резоны были и у Бронаха. Не то чтоб он рассчитывал на долю, которую сулил Маркус – как раз в это верилось меньше всего. Реальность Газарата он вполне допускал – в Диких Землях быстро отвыкаешь сомневаться в существовании демонов – но вот в то, чтоб древний дух раздавал желания как конфеты, мог поверить только городской мальчишка. Золото демона было сказкой – глупой выдумкой в попытке одомашнить и приручить старые истории, забывая об их исконной, леденящей кровь правде. Но вот лишняя пара рук для тяжёлой работы и лишняя спина, на которую можно навьючить хабар, были совершенно реальны – и отказываться от них, да ещё и предложенных забесплатно, Бронах не собирался.
До утёса, где, по преданию, являлся Газарат – как раз напротив старых тевинтерских руин – оставалось всего ничего, но на душе было нелегко. Разумеется, в Диких Землях он всегда был настороже – но сейчас душу скребло что-то большее, чем осознание привычной опасности. В воздухе витало ощущение какой-то неправильности, неестественности, но привязать его к чему-то вещественному, как он ни пытался, не получалось. Глаза раз за разом обшаривали густой ольшаник по обе стороны от тропы, но так и не могли зацепиться за хоть какую-нибудь причину для ноющей тревоги. Немного пользы было и от ушей – ничего, кроме обычных вздохов трясины и лёгкого шелеста сухих ветвей, слух не улавливал. Хотя…
Бронах остановился так резко, что шедший позади Маркус врезался ему в спину и уже начал было ругаться – но замер, увидев лицо провожатого. Напряжённо зажмурившись, Бронах аккуратно повёл головой, пытаясь уловить потревоживший его звук. Можно было подумать, что на открытых просторах Диких Земель всякий шум будет разноситься на лиги пути, но нет – край укутывал тебя в кокон ватной тишины, словно не желая позволить заранее почувствовать приближающуюся опасность.
Да, вот оно опять! Лёгкий треск ветвей, хлещущих неосторожного путника, второпях раздвигающего их своим телом. Что это был человек, Бронах не сомневался ни мгновения – от большого зверя треск бы стоял такой, что и Маркус расслышал бы. Интересно было другое – что за человек забрался так далеко, куда заходил не всякий следопыт, но вместе с тем ломился сквозь чахлый ольшаник, не разбирая дороги, словно распоследний горожанин?
Настолько интересно, что стоило посмотреть. Он никогда не упускал возможности обзавестись новыми сведениями, ну а если нежданный пришелец окажется недружелюбен – что же, не им одиночки бояться.
Бронах указал на недалёкий бугор, и Эддельбрек, привыкший без слов понимать главного, тихо скинул котомку и залёг за гребнем. Маркус непонимающе повертел головой, но потом – смотри-ка ты, всё-таки не круглый дурак – молча последовал примеру силача. Бронах ещё раз внимательно осмотрел ольшаник, пытаясь точнее определить, где неосторожного странника вынесет на тропу, удовлетворённо кивнул и присоединился к спутникам.
Ждать пришлось недолго. Солнце даже не успело толком сдвинуться, когда треск и хлёсткие удары ветвей зазвучали почти над самым ухом – а потом ольшаник неохотно расступился, и на тропы вывалился человек в грязной андрастианской рясе с изорванным подолом. Едва выбравшись из неуютных древесных объятий, он тут же рухнул на четвереньки и уронил голову, едва не уткнувшись вспотевшей тонзурой в жухлую траву. Дышал человек тяжело, с какими-то судорожными всхлипами, но руки и ноги его ещё держали. Значит, дело было не в одной усталости – это от страха сердце колотилось так бешено, что он едва успевал хватать воздух ртом.
Тем больше причин поскорее выяснить, от чего он так уносил ноги.
– Здравствуй, добрый человек, – угрюмо молвил Бронах, поднимаясь из своего укрытия.
Очередной всхлип сорвался было на крик, но тут же пресёкся, когда носитель рясы понял, что перед ним стоит человек в одежде ферелденского покроя и, больше того, обращается к нему на всеобщем.
– Кто таков будешь?
Лесной пришелец ещё раз окинул его ошарашенным взглядом, медля с ответом, будто желал убедиться, что вопрошающий не развеется дымом по ветру.
– Брат… брат Ригби, – наконец отозвался он, то ли не желая, то ли не чувствуя себя в силах встать.
– Бра-ат? – с невольным удивлением протянул Бронах. – И что же священника потащило в эти края?
Ригби опёрся ладонью на лежащий рядом бугристый валун и не без труда поднялся на ноги, прилагая явные усилия, чтобы совладать с колотящимся сердцем.
– Дело Церкви, – коротко ответил он.
Бронах ещё раз смерил взглядом фигуру в грязной рваной рясе. Да, а дела Церкви-то у нас обстоят не ахти.
– И от кого ж ты удирал, брат Ригби? – поинтересовался он, привычно обшаривая взглядом ольшаник, из которого появился священник.
– Я не… – Ригби запнулся и покачал головой. – Не знаю. Я искал хасиндов, но никого так и не нашёл. А потом – эти звуки…
– Какие? – оборвал его Бронах, всё напряжённее всматриваясь в сплетение ольховых ветвей. Повисшее в воздухе ощущение неправильности не развеялось с появлением священника, а наоборот стало сгущаться и тяжелеть. Теперь оно царапало нервы словно ржавой пилой, но привязать его хоть к чему-то в неподвижном пейзаже всё ещё не получалось.
– Не знаю, – тяжело развёл руками Ригби. – Идёт за мной с самого утра. Какой-то… рык – не звериный и не человеческий.
Бронах скользнул взглядом по мягким башмакам и изорванной рясе. Ну да, ты-то по части звериного рыка должен быть знаток. Но чтоб там за тобой ни тащилось, нам точно не по пути.
Повинуясь жесту предводителя, Эддельбрек и Маркус поднялись из-за бугра – священник чуть не дёрнулся от неожиданности – и, на ходу натягивая лямки заплечных мешков, двинулись за ним бодрым шагом.
– По… постойте! – ошеломлённо воскликнул Ригби, провожая непонимающим взглядом идущие мимо фигуры. – Бросите одинокого путника?
Бронах оглянулся через плечо немного наклонив голову набок.
– Думаю, брат Ригби – церковное звание он процедил с особым нажимом, – тебе наше общество самому не понравится.
Непонимающий взгляд священника замер было на лице Бронаха, но потом переполз на короткую рукоять заступа за его плечом, на связку факелов притороченную к заплечному мешку, на необъятную торбу Эддельбрека…
– Курганные воры!.. – выдохнул он, невольно отшатываясь на полшага назад.
– А ты кого ожидал? – хмыкнул Бронах. – Великого Клирика?
Всякому нужен сосед достаточно близкий, чтобы его знать, и достаточно чужой, чтобы бояться. В Гварене сторонятся углежогов: как не страшиться угрюмцев, что неделями пропадают в гиблых чащобах Бресилиана и дышат чёрным дымом костров в компании лесных духов? По берегам озера Каленхад опасаются ныряльщиков за жемчугом: как знать, с кем они сталкиваются в мутных глубинах и какую цену платят за их сокровища? А в южном Ферелдене, от Редхолда до Килларнея, знакомым каждому жупелом служат курганные воры. Те, кто уходит с заступом и пустой торбой а возвращается с тускло блестящим могильным золотом и леденящими кровь историями о Диких Землях; кто добывает пропитание из чужой смерти и нередко платит за это своей; кто спускается под холодную сень могильных сводов и ищет добычи на нечестивых языческих капищах – уж таких сам Создатель велел остерегаться. Во всяком случае, служители его тёплых чувств к опасному промыслу не питали: легко в обмен на золото и каменья оставить в краю болотных демонов и кровожадных шаманов кусочек себя, а коготок увяз – всей птичке пропасть. Курганные воры ходили по краю и, с точки зрения Церкви, слишком часто пересекали его, чтобы похвастать званием добрых андрастианцев.
Взглянув на ошарашенное лицо священника, Бронах понимающе покивал головой и начал поворачиваться обратно, когда над самым ухом вязкую болотную тишину разрезал скрежещущий звук – то ли рык, то ли клёкот. Ригби заозирался по сторонам, Маркус потянулся к оружию, а Бронах едва успел открыть рот, чтобы приказать встать спиной к спине, когда из густого ольшаника, не потревожив ни ветки, вынырнули приземистые коренастые фигуры.
Дальше всё происходило слишком быстро, чтобы команды и даже осознанные мысли могли иметь значение. Священник кинулся в сторону, запнулся за корягу и рухнул ничком, лихорадочно бормоча молитву, но до него нападавшим пока и не было дела – то ли они принимали в расчёт только вооружённых, то ли, скудные мозгами, просто кидались на последнего увиденного. Сжимая в руках зазубренные топоры и длинные кинжалы – Бронах непроизвольно отметил, что щиты у нападающих не в чести – неведомые твари кинулись на троицу, так и не успевшую перестроиться из вереницы во что-то больше подходящее для защиты.
Один из врагов – низкая стремительная тень – ринулся на Эддельбрека, стоявшего замыкающим, и с горловым рыком, в котором слышался какой-то изуверский восторг, ударил сразу обоими кинжалами. Доспехов курганные воры не носили – на дно тебя и клёпаная кожа утянет, а от Ведьмы Диких Земель и латы не спасут – так что оба клинка погрузились едва не по самую рукоять. Силач растерянно и почти недоверчиво охнул и, словно позабыв о заткнутом за пояс топоре, сгрёб противника необъятными ручищами. Свирепый рык перешёл на сиплый вой, чтобы вовсе оборваться, когда в тесных объятиях затрещали кости. Маркус выхватил меч – он один, видать по воинской привычке, пошёл в Дикие Земли с боевым оружием – ловко отбил пару ударов и широким взмахом вспорол горло одному из нападающих, но другой, замахнувшись топором, подрубил бывшему дружиннику ногу под самым коленом. Бронах выхватил длинный нож из-за голенища, перехватил руку ещё одного врага в запястье и всадил широкое лезвие между шеей и ключицей. Оттолкнув коренастое тело сапогом, он поспешно отскочил в сторону, чтоб не попасть под руку тому, кто только что разделался с Маркусом, но недостаточно быстро.
Топор всё-таки разминулся с черепом, но правое ухо и щёку по ощущениям содрало чуть не до кости. Враг, которого ещё вела сила удара, качнулся вперёд, и выигранного мгновения оказалось достаточно, чтобы засапожный нож нашёл яремную вену. Последний из четырёх нападавших с бульканьем осел на землю, истекая кровью из широкой раны.
Часто дыша, Бронах окинул взглядом поле короткого боя. Эддельбрек так и остался сжимать своего врага медвежьей хваткой – только теперь уже неподвижно лёжа на земле. Из подрубленной ноги Маркуса ещё выливалась толчками кровь, словно из распоротого бурдюка, но парня это уже не волновало – судя по неестественно заломленной шее, последний нападающий успел приложить его ногой прежде, чем броситься дальше.
Бронах перевёл взор с одного спутника на другого, чуть поджал губы и покачал головой. Новые жертвы Диких Земель. Двумя больше.
Но если человеческая смерть была для него не в диковинку, то ничего похожего на четырёх убитых тварей за все годы, что он провёл в южных болотах, Бронаху видеть не доводилось. Низкорослые, на две головы ниже среднего человека, с несоразмерно короткими ногами, длинными руками и могучей бочкообразной грудью, выглядели они, точно кто-то попытался выкроить человека из мабари. Морды, впрочем, напоминали скорее жабьи, чем собачьи – что-то звериное было разве что в торчащих из широкой пасти клыках и жёлтых глазах с вертикальных зрачками. Но кем-кем, а зверьми нападавшие точно не были – об этом говорило и оружие, что он всё ещё сжимали в мощных кулаках, и нехитрые доспехи из кожаных ремней, деревянных пластин и даже редких клочьев кольчужного плетения.
– Чёрная… – выдохнул кто-то у него за спиной.
Бронах резко обернулся, но это был всего лишь Ригби. Скажи на милость, этот ещё и цел-целёхонек?! Неисповедимы пути Создателя…
– Чёрная, – завороженно повторил священник. Двигались на перекошенном лице только губы – глаза, неподвижно застыв, вперились в труп ближайшего создания. Длинный палец указывал на кровь, стекающую по мощной шее твари.
Опустившись на колено, Бронах пригляделся получше. В неярком вечернем свете увидеть разницу было не так-то просто, но то, что слабеющими толчками выталкивала из себя широкая рана, действительно было куда темнее крови человеческой.
Все бесчисленные басни, истории и легенды, что он хранил в своей памяти, знали только одно существо с чёрной кровью. Значит ли это?..
Ну нет, панику отставить! Для кого другого это и впрямь может казаться концом времён, но сопли разводить не след. Кому как не тебе знать – мало, что ли, историй о патрулях храмовников, что натолкнулись в глухих дебрях на неожиданного врага; о неудачливых шахтёрах, что копали слишком глубоко и наткнулись на тех, кого не искали? Одна встреча ничего не значит. Займись лучше тем, что и впрямь важно.
Перевернуть Эддельбрека набок, чтобы вынуть заткнутый за пояс топор, было задачей не из лёгких, а стащить торбу с могучих плеч – и подавно. К счастью, и мучиться этим было ни к чему – котомка здоровяка всё равно пришлась бы впору только кому-нибудь сопоставимого сложения. Перерезав ножом широкие лямки, Бронах оттащил огромную торбу в сторону и начал споро перекладывать её содержимое в два других заплечных мешка.
Ригби, между тем, тоже нашёл себе занятие – опустившись на колени перед телом Маркуса, он закрыл покойнику глаза и начал чуть ломким, но твёрдым голосом читать отходную. Тоже не помешает – пусть привычной рутиной займётся, глядишь, в колею войдёт. Он ему спокойным нужен.
– Ну что, божий человек, – коротко проронил Бронах, затягивая ременную петлю на горловину мешка. – Двое нас теперь.
– Похоже на то, – тихо ответил Ригби, поднимаясь с колен и неловко отряхивая рясу.
Гляди-ка ты, и впрямь успокоился – голос звучал достаточно твёрдо. На лице, правда, читалось всё то же потрясение, но теперь оно уже отступило куда-то в глубину глаз. И то, конечно, тревожный знак, ну да не под венец же с ним идти. Полдороги до Лотеринга одолеет – и то хорошо.
– Ну вот и впрягайся, – подытожил Бронах, бросая к ногам священника увесистую котомку.
***
Овраг, роща, развалины, снова овраг… Дикие Земли он исходил вдоль и поперёк, но в этот раз они тянулись как-то нарочито медленно, явно не желая выпускать тех, кому хватило глупости забраться так далеко на юг. Кагырово Палище, неподвижно висевшее дымным облаком по левую руку, всем своим видом издевалось над попытками двух путников выбраться из бесконечных пустошей. Впрочем, кого винить – сами ползли как гусеницы.
Памятуя о недавней встрече, от чужого взгляда он старался укрыться, и потому не держал путь поверху, где они всякому были бы видны как на ладони, а хоронился оврагами да редкими островками леса. Как будто этого было мало, так и скорость пободрей взять не получалось. Разрубленное ухо он примотал к голове тряпицей, и та уже схватилась коростой, так что кровь не шла – но стоило прибавить шагу, как под черепом начинал стучать кузнечный молот. Таким ходом и до Остагара нескоро доберёшься.
Впрочем, и будь он здоровей, делу бы это вряд ли помогло. Святоша свою торбу тащил исправно, но и такой темп держал не без труда – ускориться, так, чего доброго, свалится. Оно, конечно, и так может к тому прийти, но не загонять же его без толку. И так с самого начала всё через пень-колоду.
Когда почти пустой, но всё равно тяжёлый мешок с глухим звоном бухнулся ему под ноги, Ригби поднял непонимающий взгляд.
– До Лотеринга десять дней, – хмуро пояснил Бронах. – Обузы не возьму. Поможешь хабар унести – выведу.
Пока он заматывал голову, Ригби так и стоял на месте. Даже когда, затянув узел, он взвалил мешок на плечи и вопросительно взглянул на священника, тот не тронулся с места, глядя на него всё таким же потрясённым взглядом.
– Как можно? – сипло выдавил он, будто всё ещё силясь поверить в происходящее. Рука священника сделала слабый жест в сторону двух человеческих тел. – Похоронить надо.
Ну нет, братец. Оно понятно, тебе для успокоения полезно за привычные вещи цепляться, но только погребального костра сейчас не хватало. Да на нём ещё тебя поджарить успеют, дурья твоя голова.
– Не до того, – мотнул он головой.
– Да… – Ригби растерянно открыл и закрыл рот, нервно сжимая кулаки. – Да как же… Своих товарищей бросить, птицам и зверью?!
– Создатель простит, – хмыкнул Бронах, проверяя, не перекрутило ли лямки.
У Ригби перехватило дыхание.
– Да человек ты или волк?! – гаркнул он, впервые за всё время повысив голос. – Андрастианец или язычник болотный? Капля веры-то в тебе есть?!
– Веру мою не трогай! – свирепо рыкнул Бронах, вперившись в Ригби прямым, немигающим взглядом.
Видит Создатель, он готов был уже и оба мешка на себя взвалить, если святоша артачиться не перестанет, но тот вдруг заткнулся, словно дух из него вышибло, и взялся за лямки. С тех пор он покорно тащился за Бронахом след в след и молчал, будто воды в рот набрал. Перемена была, в общем-то, к лучшему, но Бронаху не нравилось, что он видел, когда оглядывался через плечо, чтобы проверить, поспевает ли подручный. Большую часть времени Ригби упирался взглядом в землю, но когда поднимал глаза, в их глубине мелькала какая-то нездоровая искра. Ловя её отблеск, Бронах понимал, что не знает, чего от нового спутника ожидать: с таким взглядом тот с равным успехом мог на сжатых зубах дойти до самого Лотеринга или двинуться рассудком уже через дюжину шагов.
Может, не рявкать на него надо было, а объяснить толком? Что огонь разжигать – с костлявой заигрывать, что на месте сидеть – смерти подобно? Но кто ж тебя за язык тянул, моль бритоголовая…
«Капля веры…». Много ты об этом знаешь, душонка чернильная? Молитву прочесть да свечи зажечь – вот твоя вера; в болота первый раз полез – и уже чуть умом не тронулся. А видел ты, как Ведьма Диких Земель танцует в лунном свете, дразня смертоносной сверкающей наготой? Чуял жирный, тяжёлый дым над прокуренными коптильнями людоедов? Смотрел, как демон корёжит одержимого шамана, словно скверно напяленную одёжку из шкуры и костей? Шёл под курган тайным ходом, когда белёсый туман клубится по грудь, а корни осклизлыми пальцами за сапоги хватают; смотрел в глаза безмолвным идолам на потаённых капищах? Благолепие в чистеньком храме блюсти – это и дрессированный кобель сможет. Ты вооружись своей верой, перекуй её в злость и упрямство, шагни в первородную языческую тьму ничем, кроме неё, не защищённый! Когда в стволе вырубленный взгляд самую душу выворачивает, когда намазанные кровью деревянные губы щерятся в хищной усмешке, когда ты со всей болотной жутью один на один – вот где твоя вера-то проверяется!
Только что толку это объяснять тому, кто всё равно ни хрена не видел?
Сверху, из-за излома оврага послышался звонкий щелчок ветки, треснувшей под ногой – и, мгновением позже, уже знакомый горловой клёкот. Бронах замер как вкопанный, прикидывая расстояние до поворота. Если идут поверху, да ещё на ветки наступают – значит, не хоронятся, врага не ждут и не ищут…
Обернувшись к Ригби, Бронах приложил палец к губам и качнул головой вверх по склону. Ниже прятаться смысла не было – между тёмных осклизлых стволов, заваливших дно оврага, андрастианская ряса, пусть даже и грязная, сверкала бы жёлто-красным пятном. Оставаться на месте тоже смысла не имело: на почти голом склоне их любой дурак разглядит. Но вот если залечь на ржаво-бурой глине, за кустами, идущими почти по самой кромке – тут ещё шанс остаться незамеченными.
Священник кивнул, и Бронах, осторожно выбирая, куда ступать, полез вверх по склону. Мучительно хотелось обернуться в строну излома, убедиться, что из-за поворота никто ещё не показался – спина, прикрытая только полупустой торбой, просто вопияла о своей беззащитности – но, подавляя искушение, он упрямо упирался взглядом в землю. Головой завертишь, ногу не туда поставишь – и пиши пропало. Хорошо хоть святоше ума хватало след в след идти – повезёт, так, глядишь, и пронесёт.
За кусты они залегли вовремя – шорох шагов, треск ветвей и какие-то другие неясные звуки уже почти поравнялись с излучиной. Обзор из укрытия был что надо: сквозь сплетение ветвей тропа, шедшая какой-то дюжиной шагов выше, просматривалась вполне надёжно. Была у этого, конечно, и оборотная сторона: достаточно мало-мальски пристально взглянуть, чтобы различить двух прижавшихся к земле людей. Одно преимущество: они-то уже настороже, а вот те, если так ломятся, башкой по сторонам не особо вертят…
Их оказалось шестеро. Пятеро коренастых тварей вроде тех, что на них напали недалеко от обиталища Газарата – жабьи морды дёргались вправо-влево, втягивая воздух широкими ноздрями, а длинные, перевитые мышцами руки конвульсивно сжимали разномастное оружие. А вот шестой – это было что-то другое. На две головы выше прочих, он опирался на узловатый деревянный посох, хотя, судя по могучему сложению, слабостью в ногах не страдал. Длинный плащ по большей части скрадывал его облик, но судя по тому, что из-под надвинутого капюшона ничего не торчало, морда шестого более-менее соответствовала своими очертаниями человеческому лицу. В тёмном проулке и на непритязательный взгляд носитель плаща вполне мог бы сойти за человека – если бы не мертвенная чужеродность, сквозившая в каждом его движении. Если низкорослые твари на коротких ногах напоминали мабари, неумело перекроенных по человеческому подобию, то высокий в капюшоне выглядел как человек, которого чья-то изуверская воля резала и пластала, чтобы сохранить внешнее сходство с творением Создателя, но вытравить из него всякое ощущение людского.
– Се чернеет Золотой Город… – прозвучал рядом всхлипывающий шёпот. – Се чернеет Золотой Город…
Бронах дёрнул головой так, что чуть шею не свернул. Залёгший справа и чуть позади Ригби, вцепившись побелевшими пальцами в дёрн, стеклянным взором упёрся в приближающуюся процессию. Губы его двигались словно против воли, но истерическое бормотание от этого тише не становилось. Святоша таки сломался.
– Се чернеет Золотой Город с каждым шагом вашим в чертоге моём; дивитесь же совершенству, ибо оно уходит: вы принесли грех на небеса и проклятие на землю!.. –продолжал исступлённо шептать Ригби, не сводя завороженного взгляда с приближающихся тварей.
Высокий замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, хищно, по-птичьему, поведя головой. Бронах  начал тихо отползать в сторону. Коль скоро этот свихнулся, его уже не заткнёшь – даже если рожей в глину сунуть, начнёт, чего доброго, мычать и брыкаться. Но шанс – сколь угодно крохотный – ещё оставался: если святоша задаст стрекача, как давеча через ольшаник удирал, а порождения тьмы кинутся за ним следом, он сам может и уйти…
– Грех на небеса и проклятие на землю! – наполовину всхлипнул, наполовину взвыл Ригби, неловко вскочил на ноги и, путаясь в изорванном подоле рясы, опрометью кинулся прочь.
Бронах, успевший отползти на дюжину с лишним шагов, вжался в красновато-бурую глину и перестал дышать. Шесть нечеловеческих глоток откликнулись утробным, рокочущим рыком и твари рванулись за бегущим священником. Сердце Бронаха стучало едва ли не громче топота коротких ног, но он только плотнее припадал к земле, наблюдая, как мимо с пугающей скоростью проносятся приземистые тени. Одна, другая, третья…
Четвёртая тварь запнулась об осклизлую корягу, кубарем врезалась в кусты и – он даже пикнуть не успел – свалилась ему на спину. Бронах перекатился, стряхнул коренастую тушу и, выхватив нож из-за голенища, торопливо погрузил лезвие в основание мощной шеи – но жабомордый всё-таки успел завопить. Мгновением позже сверху послышался хриплый возглас, в котором безошибочно угадывалась команда, и кусты затрещали уже в нескольких местах.
Проклиная и Дикие Земли, что вывели треклятого святошу прямиком на него, и всех братьев Церкви разом, Бронах вскочил на ноги и припустил что было духу по неровному глинистому склону.
***
Камень холодил распростёртое тело – холодный, твёрдый и такой же неумолимый, как этот странный и страшный край. Ригби не помнил толком ни как бежал от порождений тьмы, ни как здесь оказался – всё слилось в мутную череду подтопленных тропинок, путающихся под ногами корней и хлещущих по лицу ветвей. Когда он, вконец обессиленный, рухнул на гладкий каменный пол полуразрушенной тевинтерской постройки, то понял, что за ним уже никто не гонится. Какое время назад отстали порождения тьмы, Ригби тоже не помнил – да и отстали ли? Дикие Земли просто дали жертве побегать ещё немного.
В конце концов, у них же есть всё время мира…
Полированный камень продолжал леденить руки и ноги, но телесное тепло уже мало заботило брата Церкви. Куда хуже было то, что малый огонёк, раньше уверенно горевший у него в груди, погас, не оставив даже тлеющих углей. Ригби всегда знал, что он мал и слаб – как иначе, если так задумано Создателем? – но сейчас впервые чувствовал себя одиноким.
Бегства по оврагам и болотам, приведшего его в тевинтерские руины, он не помнил – но вот момент, когда огонёк в груди заколебался и потух, отпечатался в его памяти в деталях. Когда курганный вор заорал «Веру мою не трогай!», Ригби, скорее по прилежной привычке впитанной на уроках риторики, задался вопросом «А чью же?» – и вот тогда-то его накрыло холодной волной, оставившей внутри только гулкую пустоту.
Ведь не за ворами шли порождения тьмы. Не за нечестивцами и грешниками, завсегдатаями языческих капищ, не за грабителями курганов, гружёными проклятым могильным золотом. С самого начала, с первых его шагов по заболоченным пустошам, лютые чудовища шли за ним.
Где он оступился в своём служении? Что сделал не так? Чем пренебрёг, какой завет не уважил? Все мы в руках Создателя, и лишь по желанию Его творится всё то, в чём нам определено поучаствовать – но Ригби силился найти вину, которой навлёк на себя божественный гнев, и не мог её опознать.
Всю свою жизнь он твёрдо знал: путь к спасению лежит через благочиние. Соблюди свою душу в чистоте – и Создатель наполнит её благодатью; испогань дурными помыслами и делами – и в ней совьёт гнездо чёрный грех. Это убеждение вело его многие годы – а теперь простая и стройная картина мира разбилась вдребезги, и ему оставалось лишь вслепую елозить по острым, холодным осколкам.
Всё в этом крае было не так; не тем, чем казалось, и не тем, чем должно было быть. Всякий знает, что магистры вызвали Мор, принеся грех на небеса – а здесь он навлёк на людей порождений тьмы, принеся в Дикие Земли свет истинной веры. Он пришёл передать пламя Создателя другим, а вместо этого утратил его сам. Он рассчитывал найти сухой трут, готовый вспыхнуть от первой искры, а обнаружил пропитанный многолетней сыростью завал вроде тех, что устилали днища оврагов – не прожечь и не раздвинуть.
Его встретил мир, противный самой сути Создателя. И у него не было сил одолеть этот мир.
Густую тишину ранней ночи разорвал знакомый рокочущий клёкот. Звук доносился не издалека, как при давешнем его бегстве, когда он ещё ничего не знал – теперь он звучал в считанных шагах, и, кажется, даже отдавался в камне. Ригби устало поднял голову и направил вперёд пустой, потерянный взгляд.
Огромными жёлтыми глазами, равнодушно-хищными и насквозь нечеловеческими, на него смотрели Дикие Земли Коркари.
***
Дыхание с хрипом рвалось из груди, будто застревая в застуженном горле. Сердце колотило в рёбра так, будто хотело их выломать наружу, но даже этот стук перекрывал бьющий в голове молот. Заплечный мешок он скинул ещё на первых шагах, но заткнутый за пояс топор – от этого избавляться рано! – перевешивал направо и бил топорищем по бедру. Что-то липкое стекало справа по шее, под плащ и рубаху – похоже, ухо опять закровоточило – но поправить повязку не было времени.
При всём этом, бежать оказалось легче, чем он ожидал. Кочки услужливо пружинили под ногами, кусты легко расступались перед его, в общем-то, невеликим весом, и даже налипшая на сапоги глина, обычно тяготившая ноги свинцовыми гирями, оббивалась и осыпалась будто сама собой. Конечно, и при таком раскладе от порождений тьмы не оторвёшься – устали они, похоже, вовсе не знали – но одними ногами от них уйти он и не пытался.
Лысый Холм – когда-то сигнальный пост, а теперь языческое капище – уже маячил в какой-то сотне шагов. Ферелденскому банну или дружиннику с севера он бы показался последним местом, где стоит искать укрытия – гладкая вершина, уставленная тесным кольцом идолов, была открыта всем ветрам и взглядам – но хасинды к защите подходили по-своему. Холм со всех сторон опоясывали многослойные завалы из крест-накрест срубленных деревьев – та же северная засека, но умноженная во много раз. Лезть по ним было самоубийством, дострелить до вершины от основания смог бы, разве что, какой хасиндский богатырь, а забраться наверх можно было только по тропе, таившей свои неприятные сюрпризы.
Слыша за спиной неумолкающий топот и чуть не загривком чуя дыхание преследователей, Бронах нырнул в узкий проход между наваленными древесными стволами. Ну давай, не зря ты днями напролёт на тропу зенки лупил! За приметной орясиной прыгнуть вперёд – если б натруженные ноги ещё не грозили отказать на каждом шагу! За спиной шорох земли и треск тонких жердей слились с глухим звуком плоти, напоровшейся на что-то острое. Ещё пять шагов, а дальше вправо, влево – так вот почему хасинд из стороны в сторону метался, обходил неровно разбросанный чеснок! – и снова по правому краю! Сзади кто-то взвыл и покатился вниз по склону. Нога зацепилась за что-то – он что, сделал лишний шаг?! – и Бронах торопливо рухнул ничком, повторяя очередную ужимку, подсмотренную у шамана. Над головой пронёсся самострельный болт, и Бронах тут же рванул дальше, на ходу выдёргивая из-за пояса топор. Капищ он обчистил немало, и на каждом было – на случай, если шаманам придётся оборонять священное место… Ага, вот оно! Вложив в удар весь разгон, он подрубил подпорку, метнулся вперёд, вжав голову в плечи, и услышал, как за спиной бухнулась оземь тяжёлая рогатка, надёжно перекрывая проход рядами заострённых кольев.
Подкошенный то ли усталостью, то ли осознанием хотя бы относительной безопасности, Бронах рухнул на четвереньки, едва находя силы дышать. Застуженное горло, с трудом прогоняющее через себя воздух, странно контрастировало с будто горящей изнутри грудью. Создатель милостивый, как же это тяжело – вдыхать, и выдыхать, и вдыхать…
Сколько времени так прошло, он в точности не знал – наверняка всего ничего, хотя по ощущениям всё растянулось на полдня. Со временем дыхание если не выровнялось, то хотя бы перестало выходить со свистом и хрипом. Проморгавшись, сфокусировав прояснившийся взор, Бронах опёрся сначала на одно колено, потом на обе ноги и поднял взгляд.
Он был на самой вершине Лысого холма – в обители языческих богов. Расчищенную площадку обрамлял редкий частокол из деревянных кольев, увенчанных человеческими головами. Большинство были просто высохшими черепами, но на иных виднелись и шлемы – одни с тяжёлыми ферелденскими забралами, другие с изогнутыми рогами, что так любят хасиндские бронники. А посреди мёртвого кольца, расставленные полукругом, но повёрнутые к единственном ходу, возвышались хозяева холма.
Как и всегда, их было трое – три могучих обтёсанных ствола, вкопанные вверх ногами, так что торчащие вверх корни венчали деревянных истуканов растрёпанными космами. Поджав тонко сложенные губы, потемневшие от многолетних кровавых приношений, идолы глядели на пришельца сурово и невозмутимо. Он давно научился их различать – вот Болотная Мать, а вот Хозяйка Небес и Хаккон, которых хасинды продолжали почитать вместе со своими горными собратьями-авварами. Обычно на вершине капища – своим богам хасинды почти всегда молились на холмах – Бронах чувствовал густеющее в воздухе враждебное напряжение, но сейчас ничего подобного не ощущал.
Может, безмолвные истуканы понимали, что в этот раз северянин пришёл не для того чтобы отнимать их приношения. План, направивший его к Лысому холму, был простым и без малого самоубийственным: оторваться от врага, отгородившись хасиндскими ловушками и, в быстро сгущающейся темноте, попробовать спуститься по противоположному северному склону, одолев засеку сверху вниз. Риск сумасшедший, шансов почитай что нет – но всё лучше, чем пытаться одолеть шесть порождений тьмы с ножом и топором. Смерив болотных богов ещё одним настороженным взглядом, Бронах повернулся к ним спиной и зашагал было прочь, но тут же замер как вкопанный.
Колотящий в голове кузнечный молот малость поутих, позволяя расслышать хоть что-то, кроме шума крови – и новые звуки, пробившиеся сквозь толстую повязку, заставили повременить с продолжением бегства. Снизу доносился клекочущий рык – само по себе ожидаемо – но издавало его явно не шесть глоток. Бронах сделал несколько осторожных шагов, припал на одно колено и выглянул наружу.
То, что им перекрыли шаманскую тропу, порождений тьмы не смутило. От основания холма к вершине лезли знакомые фигуры – коренастые, с несоразмерно короткими ногами, и рослые, с их узнаваемо нечеловеческими движениями. Они поскальзывались на осклизлых стволах, проваливались между них с хрустом сломанных конечностей, напарывались на острые сучья – но продолжили медленно и неотвратимо лезть к вершине. Другие склоны не было видно, но те же звуки доносились со всех сторон.
Не шесть. И даже не шестьдесят.
Может, у святоши и была своя причина умом тронуться. Может, он просто раньше понял то, в чём сам Бронах убедился только сейчас. Это не случайная встреча, не вылазка отдельной ватаги, нашедшей новый выход с Глубинных Троп. Это Мор. Чудовища, забытые на четыреста лет, поднимались на поверхность, чтобы снова напомнить о своём существовании.
Бронах отступил от увенчанного черепами частокола и тяжело поднял взгляд на всё таких же равнодушных языческих идолов. Значит, загнали наконец… Он потерял счёт, сколько раз уходил от, казалось бы, верной смерти в болотном краю, но, похоже, в этот раз челюсти Диких Земель сомкнутся не вхолостую.
Ну нет, погодите праздновать! Пусть ему не выбраться, но и вам этого не увидеть! Лысый Холм служил уже сигнальным постом – послужит и ещё раз!
Стук топора зазвучал наперекор доносящемуся снизу рыку. Один за другим упали Хаккон, Хозяйка и Болотная Мать. Пристроив под толстые стволы несколько кольев посуше, Бронах вытащил из-за пазухи стеклянный флакон, неловко выдернул пробку закостеневшими пальцами и разом опорожнил сосуд на наспех сложенный костёр.
Пламя взметнулось выше человеческого роста и тут же опало, но уже успело зацепиться за смолистую древесину. Пляшущие языки поползли вверх, с радостным треском впиваясь в поваленных истуканов. Бронах сделал шаг назад, отвёл взгляд от болезненно-яркого огня и оценивающе взглянул на север. Расстояние немалое, но Дикие Земли – край тусклый. Да, видно его будет по самый горизонт!
Конечно, люди будут ждать хасиндского набега, а не нашествия порождений тьмы. Но, по крайней мере, теперь они будут ждать врага – а это уже что-то.
Знакомый рык звучал всё ближе – скоро твари достигнут вершины. Бронах снова повернулся к костру, растягивая немногие оставшиеся мгновения отдыха. Сквозь вздувающиеся языки пламени на курганного вора смотрел срубленный идол Хаккона. Бронах с вызовом взглянул истукану прямо в глаза, но, на удивление, на деревянном лице не читалось ни злобы, ни враждебности, которых он привык ожидать от богов Диких Земель. Нестерпимый жар выгонял из древесной плоти скопившуюся в ней смолу, каплями выступавшую на ровном лбу – и внезапно языческий бог сделался похож на Эддельбрека, впрявшегося в лямки своей необъятной торбы.
Копошение, шорохи и скрежещущий рык звучали уже почти на самой вершине. Шагнув вбок, Бронах сдёрнул с ближайшего черепа пробитый хасиндский шлем и пристроил его себе на голову. Обычно тот болтался бы на нём как ведро на плетне, но поверх обмотавшей голову тряпицы, удерживавшей разрубленное генлоком ухо, сел как влитой.
Жар костра приятно давил на спину, будто поддерживая и давая опору. На душе сделалось как-то свирепо и радостно. Бронах поудобнее перехватил топорище правой рукой, вытянул левой нож из-за голенища, и замер в ожидании – спиной к северу и лицом на юг.
***
Бескрайни Дикие Земли Коркари. Извилистые овраги с многолетними завалами из осклизлых древесных стволов сменяются порослью чахлого ольшаника, сквозь который приходится продираться всем телом. Обманчивые топи затягивают оставленные следы без остатка, возвращаясь к первозданному, непотревоженному виду. Сквозные ветра с одинаковой силой продувают ржаво-бурые долины и обнажённые вершины пологих холмов. В тусклых краях, где даже вечные костры Кагырова палища пробиваются наружу лишь облаками чёрного дыма, не за что зацепиться глазу, и кажется, что всякий проблеск света обречён затеряться в первобытной тьме.
Но где-то на просторах пустошей мелькнула крохотная – только успей заметить! – искра. Бесконечно малая, но оттого лишь более яркая, она вцепилась в своё место и вросла в него пляшущими корнями, тянущимися не вниз, а вверх. Она рванулась ввысь и в стороны, злостью и упрямством отвоёвывая себе место среди кромешной тьмы, твёрдо встала, отбиваясь от наседающей со всех сторон черноты – и горела долго, видная до самого горизонта.