«Главное, чтобы желанье сбылось!..»
Рождественская история

Полная версия "Рождественского гуся", выложенного на фикбуке.

1.
Декабрьский день выдался ясный, солнечный. Ни ветра, ни метели. В такие дни только на завалинке сидеть и сказки сказывать, греясь на солнышке. До весны далеко, а Рождество – вот оно, рядом. Вот и сидит Иоганн Пауль – а попросту Иван Палыч - кости старые греет. А вокруг - детки малые: внуки-правнуки, внучатые племяши-племяшинки. В рот смотрят, историю ждут. «Какую же рассказать? Чем потешить? Разве что про Гуся. То-то весело и мне вспомнить, и им послушать...»
- Ну, вот, дети мои, о нашей семейной традиции ныне вам поведаю. Началась она, стало быть, традиция, в приснопамятные времена, при Петре Алексеиче, светлая ему память, - перекрестился дед, - царю нашему, батюшке. А дело было, значит, так.
Предок наш далёкий – деду моему он прадедом был – по имени Фердинанд Штраус, прибыл в Московию – так тогда Россия наша называлась – с немецким посольством. И уж какими судьбами, не ведомо, добрался до этих мест и поселился на берегу Затони. Хозяйство завёл, торговлишкой занялся и потихоньку-помаленьку богатеть начал.
И вот как-то под самое Рождество ехал Пётр Лексеич со товарищи по замёрзшей Затони к Волге. Зима в тот год стояла снежная, студёная. Почитай кажин день снег да мороз, ветер да вьюга. Заплутал Пётр-царь со товарищи да и вышел на хутор Фердинанда. Надо сказать, что в Московии имя нашего предка превратилось в Федю - Федота, стало быть. Приветил наш Федот царя-батюшку со товарищи, честь и почёт оказал к рождественскому столу пригласил.
Наутро велел Федот мартинского гуся, специально для такого случая выкормленного, принести, чтобы собственноручно рождественское блюдо приготовить и Петра Алексеича угостить... Почему «мартинский»? А кто ж его знает! Исстари так повелось рождественского гуся звать... На чём я остановился?.. Да, так вот. Мартинский гусь содержался всегда отдельно от остальных гусей, в загончике. Ждёт-пождёт Федот слуг с гусем, а их всё нет и нет. Сам на двор вышел нерадивых слуг поторопить, а те гоняются за гусем по всему двору, а поймать не могут: не даётся гусь! Шипит, шею вытянув, крыльями бьёт - аж позёмка по земле стелется, к себе близко не подпускает, а кто подойдёт – щиплет пребольно.
Рассердился Федот на слуг, сам пошёл гуся подманивать на лакомство:
- Мартин, Мартин, - подзывает ласково, - komm zu mir (нем. – иди ко мне), что я тебе дам, - и лакомство на ладони протягивает... Что за лакомство? А зерно: ячмень, например... Не перебивай!.. Да, угощает...
А гусь смотрит подозрительно на хозяина – не верит, стало быть, и отступает в угол загона. Упёрся, отступать больше некуда, да как кинется грудью на Федота. Тот не ожидал – упал на спину, а гусь по нему пробежался и из загона на волю вырвался... Бегает по двору, гогочет, крыльями хлопает... Суматоха, короче...
А тут на крыльцо Пётр Лексеич со товарищи вышел. Стоят они, стало быть, смеются, глядя на суету, советы разные дают... Да-а-а...
Федот не выдержал и говорит:
- Ты бы, Пётр Лексеич, своим товарищам велел бы помочь гуся словить, глядишь, и стол бы быстрей накрыли.
Царь-батюшка кивнул своим  товарищам...

- Иоганн! – кликнула старика жена. – Обедать пора. Потом свои сказки доскажешь...

2.
Рождество. Подворье купца Штрауса
А гусь-то мартинский сбежал! Как он из сарая выбрался, как через высокий забор перелетел – не ведомо. А только нет его ни в сараюшке, ни во дворе, ни в огороде – и всё! Вся дворня на ноги поднялась, все гуся ищут. Хорошо, день был солнечный, ясный. Ни ветра, ни метели, и следы на снегу видны... пока их не затоптали. А за воротами следы запутаны так, словно кто гонял гуся по дороге туда-сюда-обратно. Дом-то крайний по улице. Как забор кончается, поле начинается. Так следы гусиные в три разные стороны ведут. Одни - к реке, где посередь – полынья, откуда бабы воду берут. Другие – в противоположную сторону, в город, к ярманке А третьи к лесу тянутся и чётко так на опушку-пригорок подымаются и в зарослях теряются. Словно гусь скрозь кусты ломился. А ещё видели Сенька с Мишкой следы волчьи и лисьи. Подумали: «Как бы нашего гуся мартинского звери лесные не сожрали...»

Марта Адольфовна (все за глаза её Марфой звали) после известия о пропаже рождественского гуся учинила допрос дворне и выяснила, что, во-первых, в кладовке, ключ от которой есть только у неё, пропала самая большая бутыль ерофеича, лично ею поставленная на полку три дня назад; во-вторых, Пётр Фомич (Марта Адольфовна всегда, даже в мыслях, называла мужа полным именем) вчера – опять же по давешней традиции Штраусов – парился в бане «с друзьями», и в этом году у него «в друзьях» ходили два артельщика, крывших крышу на амбаре и бане; в-третьих, по словам Эльзы – так на немецкий манер звали служанку Лизку, – убиравшей баню поутру, в предбаннике остались три стакана и две тарелки: с квашеной капустой и солёными грибочками - любимой закуской Петра Фомича; в-четвёртых, Мишка, барский камердинер, высказал предположение, что хозяин, любивший гуся как родного, возвращаясь из бани «под хмельком», завернул на птичий двор проведать гуся  и, возможно...
- Ты что же думаешь, - напустилась Марта Адольфовна на Мишку, - хозяин сам Мартина выпустил и теперь нарочно...
- Да не нарочно, - увернулся камердинер от руки хозяйки, тянувшуюся к его уху. - Он, може, дверь забыл запереть, вот гусь-то и вышел.
- Как забыл! Пётр Фомич забыл?!
- Да не забыл! – отбивался Мишка. – Он дверь притворил, щеколду повернул и пошёл, не глядя. А она провернулась и...
Марта Адольфовна не поленилась и на птичник сходила: щеколда и вправду дверь не закрывала. А вокруг следы были от валенок Петра Фомича.
- Так и есть, - процедила она, - приходил-таки...
И, вернувшись в дом, растолкала мужа, храпевшего на постели в одном исподнем:
- Ты что же, ирод, на птичник вчерась ходил?
- Не ходил... - невнятно пробормотал Пётр Фомич в подушку.
- Как не ходил? - возмутилась жена, безжалостно тряся мужа за плечо. - А чьи следы около гусятника? Не твои, часом?
- Не мои. Не ходил я... - повернулся хозяин на спину и застонал: голова кружилась и слегка тошнило. - Только в баню...
- Ах, в баню! - взъелась Марта Адольфовна. - А кто бутыль шнапса из кладовой стащ... взял? Не ты?
- Не я... - стараясь не шевелить головой, отвечал Пётр Фомич. Глаза не открывались из-за бившего в окна солнца. - Что ты, душенька! Какая кладовая! Какая бутыль? Какой ерофеич? Я ни в одном глазу...
- Ни в одном глазу! - взъярилась Марта Адольфовна. - А откуда знаешь, что в бутыли ерофеич был? И ещё Эльза нашла в бане три стакана и две тарелки с закуской.
- Не мои. Истинный Бог, не я это. Я вчера и пил совсем чуток...
- Чуток?! А дух ерофеича здесь откуда? Хоть топор вешай...
- Какой дух? Откуда? - отвернувшись от окна, открыл глаза Пётр Фомич. - Тебе уже дýхи мерещатся?..
- Я тебе покажу дýхи? - схватила полотенце Марта Адольфовна и начала охаживать им мужа.
- Марта, опомнись, - соскочил с кровати супруг. – За что?
- За баню... за самогон... за гуся...
- А гусь-то тут при чём?
- А зачем ты его выпускал?
- Я не выпускал. Я его после бани проведал, хлебушком угостил, лёгкой смерти пообещал и... домой ушёл.
- А кто дверь не запер на щеколду?
- Я запер... - начал было отпираться Пётр Фомич, но вдруг замер с открытым ртом, припомнив... - Не запер... - и тут же спохватился: - И что гусь?..
- Сбежал! Только следы на снегу оставил...
- Как же теперь Рождество встречать! - вскричал в праведном гневе хозяин. - Мишка! Одеваться! Что же ты, дура, стоишь тут, полотенцем машешь?! Искать вели!
- Так ищут уже с самого утра, - успокоилась Марта Адольфовна, видя, как решительно одевается супруг с помощью камердинера. - А его нет нигде. Небось... поймали нашего Мартина да и съели... Рождество же...
- В полицию надо! - застёгивая сюртук, решительно произнёс муж. - Пусть найдут... не гуся, так вора! Мишка, вели коляску заложить!..
Мишка суматошно и смешно пометался по хозяйской спальне и кинулся вон.
- А ты всё-таки пил вчера, Пётр Фомич? - ласково заговорила Марта Адольфовна. - Признайся как на духý.
- А как ты думаешь? - расчёсывая бороду перед зеркалом, отвечал муж. - Я же артельщикам, что крышу перекрывали, должен был поставить. Они же дело сделали – и хорошо, торопились к Рождеству – и успели, работали справно – и крыша на загляденье вышла. Вчерась баню и опробовали... Душа возрадовалась! - Пётр Фомич одёрнул сюртук, полюбовался на себя в зеркало и повернулся к жене. - Как такое не отпраздновать?! Вот и выпили на троих...
- На троих!.. В бутыли чуть ли не больше штофа было!..
- А что тут такого? - пожал плечами хозяин. - После бани знатной да под капусточку... Хорошо пошла!.. Умеешь ты, мать, и капусту квасить, и ерофеича настаивать, - похвалил Пётр Фомич и хотел было ущипнуть жёнушку за... пониже спины, да остерёгся: рука у Марты Адольфовны была тяжёлая, она так шлёпнуть могла - горчичником гореть то место будет день целый...

3.
Рождество. Царицынская улица
Пока Пётр Фомич ездил в полицию, Марта Адольфовна, недолго думая, отправилась к известному затонскому адвокату Миронову. Он был поверенным мужа, спас его честное имя в тяжбе с купцом Крымовым, и его зять был полицейским. Это более всего убедило мадам Штраус осуществить своё намерение: если в полиции откажут мужу, то отказать адвокату Миронову не посмеют: его дочь замужем за полицейским чиновником - не последним человеком в полицейском управлении... Всю дорогу она повторяла слова, которые скажет адвокату. Скажет так, что тот не посмеет отказать...
Поворачивая на Царицынскую, где жил Миронов, коляска Марты Адольфовны чуть не столкнулась с выехавшим навстречу экипажем, в котором сидел... Виктор Иванович собственной персоной.
- Господин адвокат! – воскликнула радостно мадам Штраус. - Вы! Не откажите, будьте любезны! Дело касается чести семьи Штраусов, - с особой интонацией значительности произнесла она...

Виктор Иванович с изумлением выслушал Марту Адольфовну.
- Вы хотите... чтобы я... - Адвокат задумался, как бы почтительнее выразить мысль, не обидев клиента. - Спас вашу честь... найдя убежавшего гуся?
- Не мою честь, - поправила женщина, покраснев: в устах адвоката её просьба выглядела... глупо, но отступать мадам Штраус не собиралась. - Честь семьи Штраусов.
- Да-да, - поспешил исправиться Миронов. Штраусы были уважаемыми горожанами, и адвокат почитал за честь быть их поверенным. - Честь семьи... Но как и чем я могу помочь?
- У вас зять – полицейский. Не так ли?
- Да, но...
- Он же начальник?
- Да, но...
- Попросите его. Вам он не откажет.
- О чём попросить? - Виктор Иванович представил себе лицо Штольмана, когда тот услышит такую просьбу...
- Найти вора, укравшего нашего рождественского гуся.
- Украденного!? Вы, кажется, сказали «сбежавшего»...
- Не сбежавшего гуся, а украденного, - твёрдо заявила Марта Адольфовна. - Надеюсь, наш Мартин ещё не погиб...
- А что, кроме гуся, ещё кто-то пропал? – встревожился Виктор Иванович.
- Нет, нет, - поспешила успокоить адвоката Марта Адольфовна. - Нашего рождественского гуся зовут Мартин. Он родился в марте, потому и Мартин... А ещё Мартином звали его далёкого предка, - припоминая рассказ мужа, добавила мадам Штраус, - с которого и началась наша фамильная традиция. Если хотите, я расскажу вам ту историю. Итак...
- Нет, нет, увольте, - прервал её Миронов, - я тороплюсь... у меня важное дело... Прошу меня извинить...
- Значит, я так и передам мужу, что вы отказались.
Миронов понял, что попался.
- Я не отказываюсь. Я сейчас же заеду... к зятю и передам ему вашу просьбу.
Мадам Штраус удовлетворённо улыбнулась...

4.
Рождество. Парковая улица. Дом Штольманов
Виктор Иванович подъехал к дому Штольманов и некоторое время сидел в экипаже, собираясь с духом. Одно дело приехать в гости, а другое – по делу. Тем более такому! Если Штольман дома, им вдвоём придётся ехать в управление. Если его нет, придётся объясняться с дочерью... С ней в любом случае придётся... Это форменное свинство – портить Рождество такими... просьбами.
Виктор Иванович вспомнил прошлое Рождество. Анна была словно деревянная, отстранённая... Они с Машей чего только не делали, чтобы расшевелить дочь!.. И ничего не помогало... пока Штольман не объявился...

Анна видела в окно столовой, как подъехал экипаж, как отец долго сидел, задумчиво вертя в руках трость, как он словно через силу шёл к крыльцу, и поняла, что Штольману придётся пойти на службу. Хорошо, что позавтракать успел.
- Демьян, проводи Виктора Ивановича в столовую, а я позову Якова... Платоныча.

Дверь отворилась сразу, как адвокат поднялся на крыльцо. Демьян принял его одежду и пригласил в столовую.
- Я не хочу есть... - попытался отказаться Миронов, но тут на ступенях лестницы появился Штольман, уже одетый, как на службу, и с саквояжем в руках.
- Что-то срочное? - спросил он. - Я уже позавтракал.
- Да как сказать... – протянул Виктор Иванович. - Я вам расскажу, в чём дело, а вы уж сами решите, стоит ли овчинка выделки.
- Но просто так вы к нам не приехали бы... Прошу в столовую...

5.
Рождество. Полицейское управление
Коробейников тащился по улице в сторону управления. Куда ж ещё идти! Всенощную он позорно проспал, хотя собирался. Придя к ранней литургии, застал столько народу в храме и возле, что махнул рукой: не судьба, знать. Правда, постоял в толпе, трижды перекрестился на икону, что над входом в храм, и пошёл к главной затонской улице. Там поймал извозчика и приехал на ярмарку. Купил себе пирога с гусятиной и чая, съел, удовлетворённо вздохнул и... в управление: всё не в одиночестве день коротать.
Не успел Антон переступить порог и поздороваться с Синельниковым, как явился купец Штраус. Потребовал начальство, возмутился, что в управлении никого, и ни в какую не хотел сообщить о своём деле простым полицейским. Пришлось в два голоса заверить купца, что перед ним следователь-дознаватель Коробейников, заместитель начальника сыскного отделения, стало быть, фигура не последняя в полицейском управлении.
Выслушав Штрауса, полицейские слегка ошалели: искать гуся по горячим следам им ещё не приходилось.
- А вы уверены, что гусь пропал?
- Как не быть уверенным, когда я собственными глазами... - со слезами в  голосе отвечал купец. - То ли сбежал, то ли украли... да кабы ещё не съели уже...
- А от полиции что вы хотите?
- Найти! – стукнул по стойке у стола дежурного Штраус. - Гуся найти обязательно! Это ж не простой гусь – рождественский, Мартином звать... Я ж его гусёнком ещё выбрал, сам кормил-поил, растил, холил-лелеял... Такой гусь! Всем гусям гусь! Росту – во какого! - Купец вскинул руку на уровень своей головы. – Крыльями всего меня обнять мог! Двор стерёг лучше собаки. Как кто ему не по нраву, так голову наклонит, крылья расправит и как зашипит – аж мороз по коже! И вот такого гуся – и нет...
Купец так расчувствовался, что чуть не заплакал. Глядеть на его расстроенное лицо и слушать его плачущий голос без слёз было не возможно. Синельников даже стакан с водой протянул Штраусу, а Коробейников с тоской подумал, что вот так за поисками гуся и пройдёт праздничный день. А Штольманы его на обед пригласили... А какой тут обед, если Мартин бедный пропал. У Штраусов, можно сказать, весь праздник рухнул, так и не начавшись. Эх!
– Пишите заявление о... пропаже, – махнул рукой Антон.
– О похищении, – поправил воспрянувший духом купец.
– О похищении, – не стал спорить Коробейников, – гуся. Синельников, запишите: «Дело о...» – и задумался.
– Рождественском гусе, – предложил дежурный, и Антон кивнул.
Заявление было написано и зарегистрировано, дело открыто
– Так я могу надеяться? – запахивая шубу, вопросил Штраус. – Ежели что, так я за вознаграждением не постою: гусь-то непростой, а рождественский...
– Будем искать. Так, Синельников, если кто из начальства пожалует, так и скажешь: рождественского гуся, мол, ищем. Понял?
– Понял, ваше благородие, как не понять.
– Ну, господин Штраус, место прест... пропажи осмотрим, свидетелей опросим... словом, всё по форме сделаем.
– Благодарствую, господин полицейский...
– Антон Андреич, Коробейников, – вставил своё слово Синельников.
– Антон Андреич, – поправился купец. - Милости просим в коляску...

Подъехав к полицейскому управлению, Штольман на ходу соскочил и приподнял шляпу, прощаясь с Виктором Ивановичем. Тот поспешил отъехать...
Яков решительным шагом вошёл в непривычно пустую приёмную.
- Яков Платоныч! – Коробейников так обрадовался, увидев начальника сыскного, что чуть не упал, поскользнувшись.
- Антон Андреич! – обрадовался и Яков. – Вы как здесь? На всенощную собирались же...
- Да вот... забежал... по дороге... – смутился Коробейников, покраснев, и поспешил исправиться: - А вы что же не дома? В управлении, кроме дежурного Синельникова, никого нет...
- Дело тут одно... – замялся Штольман, не зная, как объяснить помощнику, что гусь рождественский заставил...
- Дело, да... – в свою очередь замялся Антон. «Сказать – засмеёт же... но... надо». Набравшись храбрости, произнёс: - Купец Штраус заявление принёс о... то ли пропаже, то ли похищении...
Штольман внимательно посмотрел на помощника:
- Рождественского гуся?
- Откуда вы... знаете? – опешил Коробейников.
- Земля слухом полнится, - с облегчением отозвался Яков. – Стало быть, заявление ВЫ приняли?
- Я... – расстроился Антон. – Не надо было?.. Но он так просил!..
- И не только он! – саркастически ответил Штольман. «Не я один такой дурак!» И деловито спросил: - Что известно о... потерпевшем?
- Гусь. Зовут Мартин. Специально выращен для Рождества. Необходим для соблюдения традиции. Иначе... Штраус даже награду обещал тому, кто найдёт... Немалую...
- Что предприняли?
- Заявление принял и собирался ехать не место... преступления.
- И почему вы ещё здесь?
- Вас увидал... А заявитель ожидает... – и указал на коляску, стоявшую у ворот на боковую улицу.
Штольман, прищурившись, взглянул через окно на купца, сидевшего в экипаже с важным видом.
- Это и есть Штраус? – Коробейников кивнул. – Ну что ж, Антон Андреич, поедемте - посмотрим, что и как... Синельников, мы к купцу Штраусу на поиски.
- Так точно, вашевысокродь, - вытянулся дежурный. – С праздником вас, господа!
- И вас с праздником, Егор Степаныч, - потеплевшим голосом ответил Штольман...
Когда все ушли, Синельников счастливо улыбнулся: порядок!..

6.
Рождество. Подворье купца Штрауса
Во дворе Штрауса собралась вся дворня. Хозяина встретили, как дорогого гостя: чуть не на руках из коляски вынесли. Полицейским оказали почёт и уважение: горничная мадам Штраус чуть ли не хлеб-соль поднесла. Во всяком случае, на подносе стояла рюмка водки и солёный огурчик на тарелочке лежал. Лизка, помня, что она Эльза, сделала неловкий книксен и произнесла, тщательно копируя акцент:
- Примите госп... гер...
- Штольман, - подсказал купец.
- ... Штольман хер... извольте... то есть битте, пожалуйте... – и снова присела, как учила мадам Штраус.
- Ich danke Ihnen! – ответил Штольман. - Ich trinke nicht im Diens (нем. Благодарю вас. Я не пью на службе).
- Чево? – уставилась на Якова Лизка.
- Verschwinde (нем. Пошла вон!), дура! – мило улыбнулась Марта Адольфовна.
Лизку, то есть Эльзу, словно ветром сдуло...
Полицейские, как того требует инструкция, всё осмотрели, хотя смотреть не на что было: всё затоптали («Вот тут его следочки были, такие аккуратненькие, вот сюда они вели, потом вот так заворачивали, потом так шли – и за ворота»), всех опросили (Марта Адольфовна недобрым словом помянула артельщиков: «Игнатом и Сидором представились, штоф шнапса уговорили!») и покинули многолюдный гостеприимный двор, пообещав хозяину принять все меры и, если что («А ну, как супостаты уже съели драгоценного гуся!»), поймать и наказать виновного по всей строгости закона...
За ворота их проводили Сенька с Мишкой, показали следы прокля... пропавшего гуся и оставили полицейских одних. Если не считать дворни, торчавшей в воротах, но на улицу не выходившей...
- Что будем делать, Антон Андреич? – негромко спросил сквозь зубы Штольман, еле сдерживавший раздражение. – Лес, прорубь и ярмарка... Куда пойдёте?
- На ярмарку, - обречённо ответил Коробейников, понимая чувства начальника и не желая злить того ещё больше. Ярмарка была самым бесперспективным направлением поиска... то есть расследования.
- Хорошо, отправляйтесь. Встретимся на базарной площади... когда всё окончится.
- Слушаюсь, - повернулся помощник.
- Анна Викторовна ждёт вас на обед! - крикнул вдогонку Яков.
- Непременно, - отозвался Коробейников.
Штольман постоял немного, напрасно успокаиваясь, и, не оглядываясь, направился к реке. Следы гусиных лап, не дойдя до проруби (А что б тебе не утонуть, длинношеий?!) повернули назад, дошли почти до ворот и вновь повернули - к лесу.
Яков попытался было пройти по ним - да какое там! Ноги проваливались чуть не по колено, ботинки забились снегом и противно скрипели. Яков постучал ногами, выбивая снег и чертыхнулся. Ну, где теперь искать этого гуся?! Как?!

7.
Рождество. Амбарная улица
Артельщики нашлись в трактире. Они сидели за столом в углу и ели... гусятину.
- Давно сидят? - спросил Антон у трактирщика.
- Да часа два как, - ответил тот, обмахивая и без того чистый прилавок полотенцем.
- А гуся откуда взяли?
- С собой принесли. Попросили только подогреть да выпивку с закуской. И с тех пор сидят...
Коробейников подошёл к столу. Артельщики оторвались от еды и вопросительно уставились на полицейского.
- Здорóво, мужики! Следователь Коробейников, Антон Андреич.
- Здорóво, коли не шутишь, - вразнобой ответили те, переглянувшись.
- Да какие шутки в Рождество. Откуда гусь?
- С базару. Знакомая угостила в честь праздника Христова. - Мужики перекрестились и вновь уставились на Коробейникова.
- Какая знакомая? Имя, фамилия?
- Верка Бушуева, из Слободки...
Верку Антон знал не понаслышке: хлебом не корми – дай побазарить. И место, где она торговала, он тоже знал. А откуда гусь у Верки?
- Гусь... большой был? - не зная, что ещё сказать, спросил Коробейников.
- Откуда ж нам знать. У ней ноги и тушка только были. Мы и сторговались на ноги... Всё дешевше, чем тушка, да и приготовить легше...
- Понятно... - «Придётся на базар бежать, пока Верка не ушла...» - Откуда сами-то? Давно ли?
- Тульские мы... Две недели уж как... Завтра собирались домой... А что, господин полицейский, интересуетесь? Али что не так?..
- Всё так, всё так... - повернулся уходить Антон. - С праздником!
- И вас, господин полицейский! - весело отозвались артельщики...

8.
Рождество. Купеческая улица
- С праздником вас, Яков Платоныч!
Штольман обернулся на голос: к нему, улыбаясь, подходил егерь Ермолай. «На ловца и зверь бежит», - подумал Яков и улыбнулся в ответ:
- И вас с праздником, Ермолай Алексеич.
- А вы никак на службе? Что, дела не дают день дома провести - с семьёй, за праздничным столом?
- Не дают, будь они не ладны! - «Ну, вот как ему сказать? Засмеёт же... И будет прав». - У меня к вам, Ермолай Алексеич, просьба, - стараясь говорить убедительно, начал Штольман.
- Слушаю вас, Яков Платоныч.
- Вы ведь сейчас в лесу... в лес пойдёте, так?
- Так, - добродушно усмехнулся Ермолай. - Потому и зовусь лесником, что время своё в лесу провожу.
- Вот, вот, - согласился Яков, мучительно подбирая слова. - Вы могли бы... в лесу... Нет, на опушке... Не сочтите мою просьбу странной... Дело такое...
Ермолай внимательно посмотрел на полицейского: что за дело такое, что сам Штольман слов не подберёт?
- Выследить кого?
- Да, - облегчённо выдохнул Яков. – Выследить... и поймать. Сможете?
- Смогу, - поправил ружьё на спине егерь. - Кого?
- Гуся...
- Гуся, - повторил Ермолай. - Вам его подстрелить?
- Ни в коем случае! - горячо  воскликнул Яков. - Только поймать! Желательно живого и здорового, чтоб ему пусто было!
- Постараюсь, - странным, как показалось Штольману – насмешливым, тоном сказал егерь. - Поймать - и всё?
Яков кивнул, и щёки его загорелись: никогда и ни к кому он ещё не обращался со столь дурацкой просьбой. Вот что с человеком чувство долга делает! Сначала Виктор Иванович, пряча глаза и суетясь руками, изложил просьбу и добавил, что обещал купцу. Теперь сам Яков, краснея от стыда, попросил, поскольку тоже пообещал тестю...
Ермолай сочувственно смотрел на Штольмана и думал, что вот ведь что служба делает! Чувство долга, дело чести... Ермолай не понаслышке знал, что это такое. Сам из-за этого же в своё время всего лишился...
- Не расстраивайся, Яков Платоныч, - успокаивающе произнёс он. – Мы с Зорькой по следам пройдём и или поймаем, или узнаем, куда он делся.
Штольман благодарно кивнул:
- Как что узнаете, дайте знать. И... спасибо Ермолай Алексеич.
- Не за что.
Ермолай поправил ружьё на плече и зашагал к опушке, стараясь не наступать на след гуся. Ходить по снегу, не проваливаясь, он умел. Штольман даже позавидовал. Зорька бежала чуть впереди, «по следу»...
Яков повернулся и, минуя двор Штраусов, направился к перекрёстку Купеческой и Ямщицкой; там поймал извозчика и – на базарную площадь...

9.
Рождество. Ярмарочная площадь
Верку Коробейников нашёл на базаре на её любимом месте – крайнем в птичьем ряду. По случаю праздника Бушуева ни с кем не собачилась, только кротко улыбалась и зыркала по сторонам, видя и запоминая всё, что могло пригодиться для последующей ругани. Антона она заметила издали и засобиралась: весь товар распродала. Но уйти не успела – Коробейников оказался проворнее.
– Бушуева, – строгим голосом окликнул он женщину. – Ты сегодня гусем торговала?
– Я? Гусем?
– Да.
– А что, нельзя? – заголосила Верка. – Люди добрые, посмотрите, что творится! Уж  торговать запрещают...
– Никто тебе не запрещает, – закипая, перебил Антон. – У тебя артельщики-кровельщики ноги гусиные брали?
– Артельщики? Кровельщики? А что?
– Ничего, – рассердился Коробейников. – У тебя или нет?
– Да что ж это такое?! – снова возопила Верка. – Уж и продать добрым людям ничего нельзя – сразу полиция интересуется...
– Раз интересуется, значит, надо. Так ты или не ты?
– Ну, я... Нельзя было им продавать? Они кто – преступники? Ах, люди добрые, что делается! Воры-убийцы прямо среди бела дня...
– Замолчи, Верка, а то в клетку посажу.
– За что?
– За панику, что ты сеешь.
– Я ничего не сею. Я торгую с разрешения...
- Я тебя не о разрешении спрашиваю. Стало быть, ты сегодня продала артельщикам-кровельщикам две гусиные ноги. Так? – И, видя, что Верка снова собирается причитать, строго прикрикнул: - Так или не так? Отвечай коротко.
- Так, господин полицейский.
- То-то же, - повернулся уходить Антон и на всякий случай спросил: - А гуся где взяла?
Верка зыркнула по сторонам глазами и вдруг кинулась прочь в толпу, быстро затерявшись среди народа. Антон опешил, а потом бросился за ней:
- Стой, Верка! Куда? Стоять, кому говорю!
Бушуеву он догнал быстро: в толпе не очень-то побегаешь, да и полицейские не дремлют: два городовых заступили ей путь, и Верка остановилась.
- Ты почему побежала? А? Где ты гуся взяла? Украла? У купца Штрауса?
- Не крала я! – завопила Верка, пытаясь вырваться из рук Евграшина, но тот держал крепко. – Купила... две штуки... Ещё позавчера... Вчера сготовила, а сёдни продала.
- У кого купила?
- Пусти! Больно! – взвизгнула Бушуева, но Евграшин был неумолим. - У Штраусов, в лавке.
- У Штраусов? – расстроился Антон. - Точно? Смотри, я проверю, - пригрозил он Верке.
- Проверяй, коли делать нечего... Только гуси все к этому часу сготовлены, коли уже не съедены...
Коробейников вдруг подумал, что и разыскиваемый рождественский гусь тоже наверняка уже... И устало махнул рукой:
- Отпускай её, Евграшин.
Отпущенная на свободу Верка юркнула в сторону, городовые отправились на свои места, а Антон вдруг подумал, что можно же узнать, жив ли гусь или нет... Чего зря время терять!
Кликнув извозчика, он велел ехать на Парковую...

10.
Рождество. Парковая улица. Дом Штольманов
Досифея положила малышку в колыбельку, чистой тряпицей вытерла грудь и застегнула пуговки на кофте.
- Вот и всё, Анна Викторовна.
Анна ещё раз взглянула на дочку: та спала, сытно посапывая, - улыбнулась и вышла из детской. Спускаясь вниз, в столовую, она думала, что процесс кормления Анечки-младшей умиляет до слёз. Вроде уже почти три месяца прошло, как девочка появилась на свет, и, казалось бы, можно было уже привыкнуть, ан нет - каждый раз, как первый... И кормилица Досифея – просто находка. Спасибо Прасковье за неё, дай им Бог здоровья и долгих лет!
Внизу Татьяна хлопотала у стола, накрывая к чаю: барыня завсегда после полуденного кормления чай пили.
Только Анна вошла в столовую, как появился Демьян, исполнявший в доме обязанности не только камердинера Якова Платоныча и охранника Анны, но и швейцара.
- К вам, Анна Викторовна, господин Коробейников. Говорит, по делу.
- Зови.
Вошёл Антон Андреич и сразу с порога:
- Здравствуйте, Анна Викторовна... Как ваше здоровье?.. Что ваша дочка?.. Приятного аппетита, - выпалил он разом, вместо поцелуя крепко пожимая протянутую Анной руку. - Вы сейчас свободны? У меня к вам дело... – и покраснел.
- Здравствуйте, Антон Андреич, - отвечала Анна, выдёргивая из руки Коробейникова свою руку, которую тот, забывшись, не отпускал. - Хорошо. Благополучно. Спасибо. Да. Слушаю вас.
Коробейников растерянно захлопал глазами:
- Что, простите?
- Я ответила на ваши вопросы, Антон Андреич. Присаживайтесь. Чаю хотите?
- Да... то есть, нет... Садиться не буду – я по делу... А чаю хочу, но времени нет  – дела...
- Это я поняла, - улыбнулась Анна. - Нужна моя помощь. Что случилось?
- Украли... или пропал... - заторопился Коробейников, - нет, хозяин уверен, что украли и... честь семьи и всё такое...
- Татьяна, налей мне чаю. Украли или пропало - что? - стараясь говорить спокойно и не смеяться, произнесла Анна. Уж очень потешно выглядел Антон Андреич, растерянно топтавшийся возле неё.
- Не что, а кто! - поднял указательный палец вверх Коробейников.
- Кто? - послушно повторила Анна.
Антон оглянулся по сторонам: Демьян вышел в прихожую, Татьяна, до этого с жадным любопытством глядевшая на молодого полицейского, захлопнула рот и, схватив со стола пустой поднос, пошла из столовой. Антон, наклонившись к Анне, произнёс торжественным шёпотом:
- Гусь.
- Кто?.. - опешила Анна. Татьяна замерла, так и не дойдя до дверей.
- Гусь, - нормальным голосом подтвердил Коробейников. - К Рождеству приготовленный. Пропал прямо из сарая... или украли, воспользовавшись случаем. - И сокрушённо добавил: - Возможно, его уже съели... Три часа его ищем чуть не всем управлением... И, как назло - представляете? - возмущённо развёл руками Антон, - сегодня все и везде едят гусятину!..
- Пропал гусь, и все едят гусятину, - с трудом сдерживая смех, проговорила Анна, косясь на Татьяну, замершую соляным столбом за спиной Коробейникова. - А от меня-то вы что хотите? - и, присев к столу, поднесла чашку к губам.
- Вы, Анна Викторовна, не могли бы... узнать... спросить, нет ли ТАМ, - выразительно поднял глаза к потолку Антон, - этого гуся... ну, среди дýхов?
Анна поперхнулась и закашлялась. Татьяна тут же отмерла и подскочила к хозяйке, собираясь похлопать по спине. Но та отмахнулась: мол, не надо, сама справлюсь. Прокашлявшись и вытерев выступившие на глазах слёзы, Анна спросила:
- Антон Андреич, а как, по-вашему, я должна вызвать... гусиного духа? Какими словами? «Дух гуся, сбежавшего или украденного... со двора...
- Купца Штрауса, - подсказал Коробейников.
- ... купца Штрауса, явись»?
- Его зовут Мартин, - пролепетал Антон.
- Купца?..
- Нет, гуся...
Анна укоризненно посмотрела на полицейского и вздохнула:
- Не могу я дух гуся вызвать и спросить у него, кто его... съел.
- Почему? - стушевался Коробейников и отвёл глаза в сторону.
- Гуси говорить не умеют, - скорбно ответила Анна, - они только гогочут и шипят.
Татьяна фыркнула и, испугавшись, прикрыла рот салфеткой. Но потом не выдержала и расхохоталась. Анна удержалась от открытого смеха, видя печальное лицо Коробейникова, и постаралась печально же улыбнуться.
- Да, - поник Антон. - Я не подумал... Простите, что помешал чай пить... Я пойду... - и вышел из столовой.
- Приходите с Яков Платонычем обедать! - крикнула вслед Анна.
- Как получится, - глухо донеслось из прихожей...

11.
Рождество. Ярмарочная площадь
Яков добрался до ярмарочной площади, где кипел рождественский базар. Здесь его нашёл мальчишка-посыльный с запиской от Ермолая. Прочитав, Яков смял её и сунул в карман: егерь не нашёл ни гуся, ни его останков. Коробейникова ещё не было.
Штольман с тоской глянул вдоль улицы и... глазам своим не поверил: ему навстречу шёл петербургский знакомец – Тришка Рождественский Гусь. Гусём он прозывался по фамилии своей – Гусев. А Рождественский – по своему первому «делу».

В то далёкое Рождество ограбили петербургский дом князя Б*. Всю полицию подняли на ноги, и Штольман тоже принимал участие в розыске. Воров поймали и награбленное вернули хозяину, за что удостоились высочайшей похвалы. Из награбленного – воры дальше кухни не пошли – самым дорогим было столовое серебро, самым дешёвым – салфетки на колени, а самым смешным – рождественский гусь, стоявший на плите. Почему смешным? Потому что нашли его... по запаху. Повар положил внутрь травку с сильным пряным запахом и лично проследил путь гуся от кухни княжеского дома до подвала ночлежки, где непрезентабельно одетые личности поедали мягкое, пряно пахнущее мясо. Тришка Гусь не стал отпираться и прямо сказал, что ничего более вкусного в жизни не ел, чем заслужил вечную признательность княжеского повара.

И вот сейчас Трифон Гусев шёл навстречу Штольману, прижимая к груди котомку. Он увидел и узнал полицейского шагов за пять. Забегал глазами вокруг в поисках путей отступления, остановился, готовый в любую минуту дать стрекача, потом, видимо, смирившись, изобразил на лице радость встречи:
– Яков Платоныч?! Какая встреча! Какая радость!
– И тебе здравствуй, Трифон. Какими судьбами в Затонске?
– Так сестрица у меня здесь обретается. Верка, помните?
– Верка... – наморщил лоб Яков.
– Бушуева, – с готовностью подсказал Тришка. – Слыхали?
– Не слыхал. Я ты, стало быть, к ней приехал. Зачем? Почему сейчас?
– Так навестить. Сестра всё же, родная душа. И праздник... С праздничком, Яков Платоныч, с Рождеством Христовым.
– И тебя  с праздником, Трифон. Что несёшь?
– Дык... к столу несу. Не объедать же сестрицу родимую. Вот на базаре купил...
– Гуся?
– А там не токмо гуся, там и утку, и индейку взять можно.
– Значит, это ты гуся рождественского взял?
– Курицу брал... яйца брал... – закивал головой Тришка, – и гуся... не брал. Вот посмотрите сами. – И протянул Штольману котомку. В ней были бутылка водки, пяток варёных яиц, кусок масла в тряпице и тушка курицы. – А что, – заискивающе заглянул в глаза Якову Гусев, – гусь пропал? Рождественский?
– Откуда знаешь?
– Да слыхал краем уха на базаре...
– Что слыхал?
Тришка хитро прищурился:
– А если я его... найду, то что?..
– Яков Платоныч! – раздалось за спиной, и Штольман, обернувшись, увидал торопливо приближавшегося Коробейникова.
По расстроенному лицу Антона Андреича было понятно, что розыски ничего не дали.
- Если найдёшь, - повернулся Яков к Тришке, - то... купцу Штраусу тащи. Он тебе за гуся заплатит.
- Много? - заинтересовался Гусев.
- Много, - усмехнулся Штольман. – Только поторопись: у Штраусов дорог гусь к обеду.
- Понял, Яков Платоныч, - шутливо поклонился Тришка. – Спасибо за наводку.
- Но-но, - строго прикрикнул Яков. – Никакой наводки. Гусь нужен живым и здоровым. За другого ничего не получишь. И смотри у меня – не озоруй здесь.
- Обижаете, Яков Платоныч. Когда я в гостях, то ни-ни. Всё чин чином, по-людски. Мы ж понимаем...
- Это хорошо, что понимаешь. Антон Андреич, вы Бушуеву знаете? Где живёт, чем занимается...
- Верка – личность известная в Затонске. И полиции она близко знакома.
- Так что если что, Трифон, где тебя искать, знаем.
- Могу идти, Яков Платоныч? – осклабился Тришка.
- Иди...

12.
Рождество. Парковая улица. Дом Штольманов
Анна была в столовой, когда явился дух. Она почувствовала резкий и сильный порыв просто ледяного воздуха. Её так сильно качнуло, что она упала бы, если бы не ухватилась за край стола.
Татьяна, накрывавшая скатерть, испугано вскрикнула и кинулась к хозяйке:
- Анна Викторовна!..
- Стул... - с трудом выговорила та.
Татьяна выдвинула стул из-под стола, и Анна буквально рухнула на него и подняла глаза. Дух был одет в старинную одежду, времён Петра Великого, на голове его был роскошный парик с длинными буклями, и весь вид его говорил о непомерной фамильной гордости.
- Шаль... принеси... в спальне... – сказала Анна служанке.
Татьяна подхватилась и вылетела из столовой.
- Кто вы?.. Что... вам... нужно?..
Дух смутился, неловко переступил ногами, покаянно опустил голову. Ветер прекратился, и комнате заметно потеплело...

Татьяна так торопилась, что где-то посреди пролёта наступила на подол и пребольно ударилась лбом о ступеньку. Вгорячах не обратив на это внимание, вскочила было, но нога соскользнула – ох, уж эти тухли! - и девушка проехала на животе вниз по ступеням. Её подхватили и поставили на ноги.
Это оказался Демьян. Татьяна ходила, громко топая ногами, а уж бегала... Демьян услыхал и, зная Татьяну, подошёл прямо к лестнице, и вовремя: девушка скатилась прямо на него. Увидев её раскрытые круглые глаза, он понял всё без слов, но на всякий случай уточнил:
- Что? Дух? - Татьяна заполошно закивала головой и повернулась бежать наверх. Демьян придержал её за плечи и негромко сказал на ухо: – Подол придержи, - и направился в столовую.
Поднявшись наверх, Татьяна остановилась, перевела дух и на цыпочках, чтобы не разбудить спавшую в соседней детской «барышню», вошла в спальню хозяев. Шаль висела на спинке стула у туалетного столика.
Дверь в детскую открылась, и из-за неё выглянула Досифея. Увидев перепуганное лицо горничной, губами спросила: «Дух?» - и, получив утвердительный кивок, закрыла дверь.
На лестнице Татьяна снова поскользнулась и проехалась по ступеням теперь... мягким местом. Зачем только она сегодня надела эти самые подаренные хозяйкой тухли! У них подошва гладкая, скользит на натёртом полу и ступенях. Вот отдаст хозяйке шаль и переобуется... Хорошо, что никто не видел, как она на заду... прыгала по ступенькам... Чуть язык не откусила!

Когда Татьяна вбежала в столовую, духа и след простыл. Хозяйка сидела за столом, уронив руки на столешницу, была ещё бледна, но глаза уже блестели... смехом. Горничная накинула ей на плечи шаль и отошла.
- Накрывай на стол, Татьяна. Скоро Яков Платоныч придёт, да не один. Успеть бы...
- Успеем, барыня, - облегчённо вздохнула девушка...
Анна Викторовна, тяжело поднявшись, пошла из столовой, но в дверях обернулась:
- Я попрошу Демьяна тебе помочь, - и вышла.

13.
Рождество. Полицейское управление
Николай Васильевич Трегубов не собирался в Рождество в полицейское управление. Но, как говорится, человек предполагает... Возвращаясь по окончании обеднии из церкви, он велел кучеру проехать мимо управления, чтобы убедиться, что всё тихо и спокойно. Около ворот стоял экипаж, в который садился курьер. Трегубов лично знал этого курьера и понял, чтó тот привёз.
Синельников, дежуривший на Рождество, повертел в руках пакет, привезённый курьером. По инструкции полагалось записать в журнал всё о пакете и отправить посыльного к полицмейстеру. Но сегодня праздник, рассудил Егор Степаныч, куда торопиться. И, бросив пакет на стол, подошёл к пальме: по расписанию сегодня был день её полива. Зачерпнув ковшиком воды из стоявшего за пальмой бочонка, он аккуратно стал лить воду, стараясь не брызгать на пол.
За спиной открылась дверь, и кто-то вошёл. Синельников, не поворачиваясь, грозно рявкнул:
- Кого ещё нечистая принесла? Чего надо? Праздник сегодня. Нет никого, – и повернулся...
Перед ним стоял полицмейстер и с интересом смотрел на дежурного, замершего по стойке «смирно» с ковшиком наперевес.
- Начальника полицейского управления... принесла, - произнёс он. Синельников был высокого роста, и ковшик держал как раз на уровне лица полицмейстера. Николай Васильевич, приподнялся на цыпочки и заглянул в ковшик. - ...проверить, как служба в Светлый Христовый праздник идёт. И как? - поинтересовался он, взглянув на дежурного. - Идёт?
- Идёт, вашвысокбродь.
- Кто-нибудь приходил с заявлениями, драки, убийства?
- Так точно, приходил купец Штраус с заявлением, никак нет, драк и убийст нет... пока.
- Вот именно, «пока»... Что-нибудь для меня есть?
- Так точно, есть. С курьером пакет прибыл. Дозвольте передать?
- Дозволяю.
Синельников метнулся к столу, потом обратно – поставить ковшик на место, потом опять к столу. Заметив, что пальцы испачканы в земле, судорожно достал платок, тщательно обтёр руки и протянул Трегубову пакет. Рука заметно дрожала, и пакет слегка трясся.
Николай Васильевич сломал печати и углубился в чтение бумаг. В них сообщалось, что «известный в Петербурге вор Трифон Гусев, по кличке Рождественский Гусь, отбыл в Затонск. Причина отъезда не известна. Необходимо проследить... организовать...»
- Где Штольман или хотя бы Коробейников? – не отрываясь от чтения, спросил полицмейстер.
- Так они... это... - замялся Синельников, не зная, как отнесётся начальник к сообщению, что оба полицейских ищут гуся.
- Что «это»? - поднял глаза на дежурного Трегубов. - Доложите, как есть и как положено!
- Рождественского гуся ищут, - бухнул Егор Степанович. Как в реку кинулся – будь, что будет.
- Уже?! - изумился Николай Васильевич. - Когда? Как? Я сам только что... Ай, да Яков Платоныч! Ай, да... Коробейников!.. Давно ищут?
Синельников скосил глаза на часы в приёмной.
- Да уж боле трёх часов.
- И как успехи? Есть известия?
- Никак нет, вашвысокбродь.
- Ну что ж, - полицмейстер убрал бумаги в конверт и протянул дежурному. - Передайте Штольману, как вернётся. А я – домой. Посыльного пришлите, как всё закончится.
- Так точно.
«Какие молодцы! – думал Николай Васильевич, натягивая перчатки. - Не подчинённые, а золото. Сами сообразили, сами организовали...» Он пришёл в хорошее расположение духа и даже замурлыкал что-то себе под нос.
- До завтра, Синельников.
- До завтра, вашвысокбродь, - отозвался Егор Степанович и, подумав, добавил: - С праздником!
- И тебя с праздником, - добродушно ответил полицмейстер и покинул управление.
Синельников выдохнул и расслабился: «Пронесло!»

14.
Рождество. Парковая улица. Дом Штольманов
Оставшись одна, Татьяна печально вздохнула.
Ну, почему она такая неуклюжая? Всё у неё не как у людей. И толстая она, и щёки у неё пухлые - из-за спины видать, и  топает она громко, и падает больно... И никто никакого сочувствия...
Демьян вошёл в столовую и весело взглянул на Татьяну:
- А что у тебя на лбу?
Девушка удивлённо вскинула брови и потрогала свой лоб. Место, которым она ударилась, сразу заболело.
- А, - махнула рукой она, - упала... на ступеньках... нога поехала...
Демьян и подошёл ближе, осторожно, но крепко взял Татьяну за подбородок и повернул её голову к свету, рассматривая начинающий лиловеть лоб.
- Надо холодное приложить.
- Да-а... не надо... и так пройдёт.
Демьян укоризненно посмотрел на девушку:
- Сегодня же Рождество, а у тебя такое... на лице. Приложи снег или даже лучше лёд.
- Да где ж его возьмёшь-то, лёд?
- Зима на дворе, Татьяна, - улыбнулся Демьян и отпустил девушку.
Места, где к коже прикасались его пальцы, горели. И это было так... сладко, что у Татьяны даже слёзы на глаза навернулись.
- Не буду я ничего никуда прикладывать! – выкрикнула она и отвернулась к окну. – «Что пристал! Словно первый раз падаю и... бьюсь. И никто раньше не замечал, а тут... как нарочно!»
Девушка так опечалилась, что не заметила, как Демьян вышел и вернулся, держа в руках... сосульку.
- Вот тебе и лёд, - весело сказала он. - Заверни в салфетку и приложи к синяку.
Татьяна подозрительно посмотрела в глаза юноше: не смеётся ли. Не увидев насмешки, робко улыбнулась:
- Спасибо тебе, Демьян. - И заторопилась, как бы он чего не подумал: – Я сама знаю, что надо холодное... только всё... некогда было...
Демьян, улыбаясь, молча смотрел на девушку.
Когда Татьяна улыбалась, у неё на щеках появлялись такие симпатичные ямочки... Их так хотелось потрогать... Но Демьян строго-настрого себе приказал не прикасаться к девушке, и до сегодняшнего дня ему это удавалось. Никто, кажется, не замечал, каких усилий ему стоило не смотреть на неё без надобности... Хорошо, что она сегодня упала, и у него появился повод!
Татьяна с изумлением смотрела, как Демьян пальцами разломил сосульку на три части и, завернув в салфетку, протянул ей.
- Спасибо, - ещё раз сказала девушка, смущаясь под его взглядом.
Демьян кивнул и вышел в прихожую.
Татьяна тут же расстроилась. Ей ещё не разу раньше не удавалось остаться с камердинером Штольмана наедине и просто поговорить или... помолчать. Она даже самой себе не признавалась, как её этого хотелось... почему-то... И вот сегодня получилось... Хорошо, что она упала и ударилась!..

15.
Рождество. Купеческая слобода. Поречная улица
Верка с базара поспешила домой. Жила она на окраине, в Купеческой слободе, её ближними соседями – через поле – были Штраусы. Она с ними никогда не собачилась, иногда подрабатывала в доме – перед гостями, праздниками великими и домашними – и они её не забывали. Сегодня Штраусиха Верке шаль подарила. Не новую, но ещё крепкую. Верка её в сундук спрятала: на Пасху накинет, как в церкву пойдёт.
По дороге ей попался гусь. Шёл он впереди неё, не спеша, важно, переваливаясь, словно прогуливался. Гусь был большой, всю ширину чищеной дороги занимал. Верка шумнула на него, а он ей в ответ «гакнул» и продолжил своё шествие. Тогда она замахала на него руками:
- А ну, пошёл! Ишь, гусь какой!
Тот зашипел на Верку, но с дороги убрался.
Дома воды не оказалось. Верка ругнула себя и, подхватив вёдра пошла на прорубь. А там снова этот гусь! Сидит себе неподалёку, крылья сложил, лапки поджал: замёрз, видно. На Верку даже головы не повернул. Набрав воды, женщина насмешливо спросила:
- Чего сидишь-то, словно неприкаянный? Дома у тебя нету, что ли?
Гусь тяжело вздохнул. «Словно человек, - подумалось Верке. – Один-одинёшенек, бедняга».
- Если тебе некуда идти, пойдём ко мне.
Гусь что-то ничего «не ответил», спрятал голову под крыло – «заснул».
- Ну, и ладно, раз ты такой... гордый. Сиди себе здесь, на холоде, - и, подхватив вёдра, женщина пошла к дому.
В доме было тепло, но на ночь всё равно надо протопить. Верка вышла на двор за дровами.
- Привет, Веруня, - услышала она за спиной и резко повернулась на голос.
- Триша, ты!
- Я, Вер. В гости к тебе... на Рождество. Не прогонишь?
- О чём ты говоришь, Триша! Проходи в дом. Замёрз, небось.
- Есть немного...
Они прошли в дом. Верка суетилась, накрывая на стол. И Белоголовка пригодилась, что она на днях купила к празднику. Была б одна – не пила бы, а с братом можно рюмочку пригубить. На столе появились огурчики солёные, капусточка квашеная, картошечка, утром ещё сваренная, суп на гусиных потрохах,Триша помог хлеба нарезать...
- Рановато для обеда, да есть больно хочется, - сказал он, наливая водку себе в стопку, Верке – в рюмочку. – Ну, с Рождеством тебя, сестрёнка.
- И тебя, братик.
Выпили, закусили, принялись есть, разговаривая о том о сём.
- Ты Штраусов таких знаешь? – спросил, принимаясь за картошку, Тришка.
- Соседи мои. Через поле их хозяйство. А что?
- Да слышал я на базаре, что гусь у них пропал, рождественский.
- Гусь? – Верка даже ложку положила на стол. – Уж не тот ли, что я сегодня видала?
- Где? – оживился Тришка.
- Да тут, неподалёку – у проруби.
- Давно?
- Да вот как тебе прийти, я воду принесла.
- Пойдём – покажешь, - заторопился Тришка. - Авось, не ушёл ещё...
- Да дался тебе этот гусь...
- За него Штраус награду обещал... немалую...
- Да ты что! – подхватилась и Верка. – Кабы знать, я бы его домой загнала...
Гусь был на месте. Увидев людей, спешно к нему шедших, встал, вытянул шею, захлопал крыльями – аж ветер долетел. Росту гусь был немалого – выше Тришки. Брат с сестрой остановились. С гусем их разделяла только прорубь, снег вокруг неё был скользким от пролитой воды, со стороны людей лежала дощечка, на которую становились коленями, набирая вёдра.
- Заходи слева, не давай ему уйти, гони ко мне, - велел Тришка. – А я с другой стороны...
Гусь словно понял, наклонил голову и зашипел, громко и грозно, приподнял и распушил крылья, демонстрируя намерение не даваться в руки.
- Боязно, Триш. Вдруг кинется! Не устоять мне...
- Не кинется, - уверенно заявил брат. – Иди давай!
Люди пошли в обход проруби. Гусь поводил головой, следя за ними, а когда до него осталось пройти пару шагов, дёрнулся вперёд и то ли перепрыгнул, то ли перелетел через прорубь и оказался на той стороне, где люди первоначально стояли.
- Ух ты! – воскликнули те одновременно.
- Не поймать нам его, Триша. Он хитрее и быстрее нас.
- А мы и не будем его ловить, - сообразил мужчина. – Мы его... погоним. Где эти Штраусы живут?..

16.
Рождество. Парковая улица. Дом Штольманов
Штольман в раздражении быстро шёл к дому, Антон еле поспевал за ним. Глядя сбоку на лицо начальника, он думал, что более... бестолкового дела ему ещё не довелось вести. Да и Штольману, видимо, тоже. То-то он так рассержен...
Коробейников ошибался: Штольман не был рассержен – он был в ярости. Вот она, обратная сторона семейных уз: если родственник просит... Чтобы хоть ещё раз!.. Кто-нибудь из родных!.. Его упросил!..

У обоих перед глазами стояла картина...
Они, расстроенные неудавшимся расследованием, подъехали в экипаже к распахнутым настежь воротам подворья Штраусов, готовые к неприятному разговору. Толпа народа во дворе, а в центре... гусь! Рядом с ним хозяин, Пётр Фомич, со слезьми на глазах, и его жена – ручки умильно сложены на груди, в глазах тоже слёзы. А чуть поодаль...
- Тришка!
- Верка!
Одновременно воскликнули Яков Платоныч и Антон Андреич и переглянулись. «Нашёлся всё-таки... гусь лапчатый!» - подумали оба, а Коробейников даже перекрестился незаметно для Штольмана.
Пётр Фомич увидал их и громогласно, чтобы и полицейским хорошо было слышно, объявил:
- Вот он – наш рождественский гусь Мартин! Добрыми людьми, - жест в сторону Верки с Тришкой, - найденный и приведённый... голубчик мой ненаглядный! Не дали пропасть традиции, заповеданной нам нашими предками, – Штраус пустил петуха, прокашлялся и закончил: - И теперь в этот праздничный день мы ему говорим... живи!

...Яков поскользнулся и замахал руками, чтобы не упасть, попытался опереться на трость, но... Антон успел подхватить саквояж, выпавший из руки начальника, когда тот ухватился за забор, падая на колени. Коленям было больно, но ещё больше пострадало самолюбие: упасть на глазах подчинённого почти на пороге собственного дома да ещё саквояж уронить!.. Чтоб этому гусю!..
Штольман не сдержался и выругался... Помощник так и замер с открытым ртом: это же как надо довести Якова Платоныча, чтобы он так выражался!.. Антон подскочил к стоявшему на коленях у забора Штольману и протянул руку. Яков так глянул на него!
- Простите, Яков Платоныч... - забормотал Коробейников, пряча руку за спину. - Вы уронили... - и протянул саквояж.
Яков вырвал саквояж из рук помощника и вскочил на ноги, опираясь на трость.
- Не извиняйтесь, Антон Андреич. Вы-то хоть по заявлению Штрауса в это дело влезли, а я... - Махнув рукой, он отряхнул пальто от снега, поправил котелок и поудобнее перехватил трость. - Чёрт бы побрал... и Штрауса, и его гуся!..

Анна ждала у рождественского стола мужа и Коробейникова. Они вошли, разделись и сразу же направились в столовую. Анна, улыбаясь, пошла им навстречу.
- Нашли? - спросила она, когда мужчины молча уселись за стол и Штольман, против обыкновения, налил себе рюмку коньяка и залпом выпил.
- Нашли, - проскрежетал Яков, а Антон просто кивнул головой, старясь не смотреть на начальника. - Но знаешь, дорогая...
- Знаю, - ответила Анна и обратилась к горничной: - Татьяна, разливай.
Лоб горничной был красивого лилового цвета, и белый накрахмаленный кокошничек, надетый по случаю праздника, оттенял его синеву... Яков удержался от вопросов, и повернулся к жене:
- Что ты знаешь, Аня? Откуда? - спросил Яков, переглянувшись с Коробейниковым. Тот пожал плечами: я, мол, никому ничего...
- Мне Фердинанд Штраус рассказал.
- Кто? – изумился Антон.
- Кто такой этот самый Фердинанд? - переспросил Штольман, догадываясь, что сейчас услышит.
- Фердинанд Штраус – это дальний предок нынешнего Штрауса, - пояснила Анна. – С него... вернее, с его рождественского гуся и началась традиция. Ешьте, господа.
- Подожди, - покрутил головой Яков, - о какой традиции идёт речь? Что он тебе рассказал?
- Откуда он взялся? - вставил своё слово Антон.
- Отвечаю по порядку, - Анна аккуратно расправила салфетку у себя на коленях. - Традиция та, из-за которой вы, Яков Платоныч, так рассержены, а вы, Антон Андреич, расстроены. Рассказал он мне, как эта традиция, появилась. А взялся он оттуда, - Анна неопределённо повела рукой, - в виде духа. - Она попробовала суп и, застонав, закрыла глаза. - Суп изумителен, господа. Ешьте.
- Вам явился дух? - восхищённо произнёс Коробейников. - Как интересно! Хотел бы я...
- Ничего интересного, Антон Андреич, поверьте мне, - перебил Яков. - И зачем он явился? Просто рассказать? Или...
- Или. - Анна сочувственно посмотрела сначала на мужа, потом на Коробейникова. - Ему было неловко... Он очень извинялся... Он не думал, что его далёкий потомок так... буквально будет соблюдать традицию...
- Традицию... соблюдать, - прошипел Штольман, сжимая кулаки, - привлекая сыскную полицию!..
- Яков Платоныч! – повысила голос Анна. - Вы же не в полицейском управлении, а дома, за рождественским столом! Ведите себя соответственно. - И смягчив тон, с улыбкой обратилась к Антону: - Ешьте, Антон Андреич. Макаровна очень старалась угодить, и ей будет обидно, если вы не оцените.
Яков опомнился и разжал кулаки. И в самом деле, чего это он так злится? На кого?
- Хорошая традиция! – с чувством сказал Яков, берясь за ложку.
- Замечательная! – подхватила жена. – А вы, доблестные полицейские, помогли ей... состояться.
- Да, мы молодцы! – похвалился Штольман. - А суп - просто объеденье! Попробуйте, Антон Андреич.
Коробейников зачерпнул ложкой суп и поднёс её ко рту. Проглотив, счастливо зажмурился: суп был великолепен. Как всегда...
- А на второе что? – поинтересовался Яков у Татьяны.
- Гусь, - гордо сказал та. - Рождественский.
Хорошо, что мужчины успели проглотить то, что во рту...

17.
Иоганн Пауль сидел у окошка, опираясь на клюку, без которой уже, увы, ходить не мог, и продолжал свою сказку о рождественском гусе и традиции Штраусов...

Царь-батюшка кивнул своим  товарищам...
Что тут началось! Бегают полтора десятка человек по двору, ловят гуся, а он не даётся. Такой хитрый оказался! У кого прямо из рук вырвется, кого с ног собьёт, кого крыльями отгонит, кого ущипнёт за... что под руку... под клюв попадётся. Тут мужики осерчали, стали на гуся как на дичь охотиться.
- Позволь, - говорят, - Пётр Лексеич, нам его из ружья...
Как услыхал Федот, так и взмолился:
- Нельзя из ружья! Надо ножом голову отрезать и кровь спустить. Иначе Рождество не получится! - и сам в ловлю вступил.
Наконец загнали гуся в угол двора. Федот изловчился и на гуся прыгнул, придавил всем телом. Схватил за шею и придушил малость, чтобы из рук не вырывался. Да куда там! Гусь глазом сверкает, шипит; ущипнуть норовит, куда дотянется, шеей крутит, лапами сучит – не смиряется; крылом так махнул по лицу Федота – чуть глаза тот не лишился. Еле гуся угомонили. Пять человек держали, пока хозяин за ножом в сапог тянулся.
Подошёл тут к ловцам Пётр Лексеич, глянул на ещё трепыхающегося гуся и говорит:
- Вот вам пример, как надо за жизнь бороться. Сколько бы ни было врагов – бейся и не сдавайся. – И обратился к Федоту, с ножом наготове стоявшему: - Нельзя такого гуся убивать. Пусть этот мартинский гусь живёт и здравствует и потомство своё учит жизнь свою защищать...
Да-а-а... Вот с тех самых   пор, детки мои, и пошла наша штраусовская традиция - миловать рождественского гуся, коли он воин...

Отредактировано Надежда Дегтярёва (15.01.2020 13:10)