Совпадения


   
Москва, март 1918 года

Он проснулся оттого, что его трясли за плечо. Анин голос звучал расстроено:
- Яша, вставай!
Штольман резко сел и потёр лицо руками, пытаясь прогнать остатки тяжёлого, вязкого сна, который почти совсем не освежил его. За окнами было по-зимнему темно. На комоде чадила керосиновая лампа с фитилём, привёрнутым почти до отказа. Аня в ночной рубашке зябко куталась в огромную шаль.
- А времени сколько? – пробормотал Яков Платонович, пытаясь разглядеть циферблат.
- Половина седьмого. За тобой пришли.
Сыщик шумно вздохнул, спуская ноги с кровати. Не так-то и рано, если вдуматься. Он просто отвык от подобного в парижской буржуазной расслабленности. Успел забыть, какова она – служба. Было время, когда ему четыре часа сна за счастье сходили. В незапамятные затонские бытности его частенько прикрывал Коробейников, выезжая первым на место преступления, когда начальнику отделения случалось дома не ночевать.
- Кто пришёл? Полетаев или?.. – вопрос, едва не сорвавшийся с губ, показал, что сыщик всё ещё не проснулся окончательно. Петрова увезли вчера в тяжёлом состоянии. – Илья умер?
- Нет, нет, что ты! – жена торопливо замотала головой. – Илья жив, я это точно знаю. Мальчик пришёл, не из угро, на красногвардейца похож. Говорит, вызывают тебя. Что-то стряслось, кажется, убийство.
Вода в умывальнике была ледяная. Штольман провёл рукой по подбородку и решил, что бриться сегодня не будет. Позавтракать времени ему тоже, наверняка, не хватит. Аня едва успела растопить буржуйку и поставить доверху наполненный чайник. Когда он ещё закипит.
Повязав галстук и одёрнув по старой привычке манжеты, сыщик пришёл к выводу, что проснулся достаточно, чтобы приступать к своим повседневным обязанностям.
- Я пошёл, - он торопливо поцеловал жену и потянул с вешалки пальто.
Анна надежно укутала его шею шарфом, потом сунула в карман тёплый свёрток, вкусно пахнущий луком. В свёртке, почти наверняка, её новое изобретение – «пролетарский крок-месье»: два ломтя разогретого ржаного хлеба, между которыми уместился тонкий пластик сала, переложенный колечками лука. Когда она приготовила это впервые, Штольман – не от большого ума, конечно – принялся ворчать.
- Александр Францевич всегда говорил, что лук – лучшая профилактика инфекции, - назидательно ответила Анна Викторовна.
- А Коробейникову он чеснок рекомендовал, как профилактику от ликантропии, - хмыкнул Яков Платонович.
- Я уверена, что Антон Андреевич это лекарство исправно принимал, - с мстительным удовлетворением заметила Аня. – Ликантропией он не заразился.
Штольман вспомнил те окаянные дни и ссору их, казавшуюся бесконечной. Тогда ему только помощника, разящего чесноком, для счастья недоставало. Попробуй Коробейников чесноку нажраться, Яков его, пожалуй, пристрелил бы. Или сам бы застрелился.
Но по нынешним голодным временам о таком завтраке его неудачливые собратья по классу могли бы только мечтать. А сослуживцы из московского угро этого самого «крок-месье» в отечественном исполнении вовсе не считают плебейской трапезой. Самого первого они, помнится, умяли на пару с Трепаловым под самый конец очень тяжёлого дня, и Александр Максимович, с аппетитом похрустывая луком, завернул что-то насчёт интернационального братства пролетариев всех стран.
Нынче бутерброды пахли так, что желудок едва не взвыл на весь Арбат. Шагавший подле парнишка-посыльный тоскливо и громко сглотнул слюну. Ну да, мальчишки вечно есть хотят.
- Что у нас? – отрывисто спросил сыщик, пытаясь переключиться мыслями на работу.
- Так это… убийство, - зачастил паренёк. - В Вознесенском старичка прирезали – прямо у себя дома. Соседи, увидали, что двери распахнуты, нас позвали.
- А вы кто?
- Так красногвардейцы, патрулём мимо шли. Товарищ Янсонс сказал: «Беги, Федька, в Сивцев Вражек, найдёшь милицейского сыщика, которого Французом кличут!» Ну, я побежал. Соседи ваши подсказали, где искать.
Штольман только хмыкнул про себя. Кличка «Француз» прицепилась к нему с лёгкой руки дворовых пацанов, потом перекочевала в угро. А теперь её, выходит, даже какой-то товарищ Янсонс знает.
До Вознесенского ещё идти и идти пешком. Запах бутерброда в кармане с каждым шагом делался всё более нестерпимым. Штольман вздохнул, остановился у фонаря, вынул нож и разделил злополучного крок-месье вместе с бумажкой, в которую он был завёрнут. Этот деликатес следовало употребить, пока он ещё теплый.
Красногвардеец наблюдал за его действиями широко распахнутыми глазами.
- Фёдор… по батюшке как?
- Павлович. Ткачёвы мы.
- Берите, Фёдор Павлович. Поесть с утра, думаю, не успели?
- Так это… из патруля мы, с ночи.
Парнишка впился в бутерброд – только зубы щёлкнули. Штольман свою часть жевал степенно. Не потому, что зубов не хватало, с этим пока всё ещё слава Богу. Просто в таком деле торопиться не следует. Неторопливая еда помогает обмануть желудок, заставив его думать, будто получил он значительно больше. Глупо, конечно, есть на ходу, но ему не привыкать. В Петербурге в давние времена ещё и не так бывало. Жаль, чаю нет. Может, зря торопился? Как говорила Нина Аркадьевна: «Если кто-то умер, ему уже не поможешь…» Впрочем, он никогда её мудрости не следовал.
Выкинув бумажку и отерев руки платком, сыщик удовлетворённо вздохнул. Теперь от работы ничто отвлекать не будет. Ни ароматы из кармана, на завывания пустых желудков.
Бутерброды оставили о себе память в виде запаха, отрешиться от которого не удавалось. Штольман хотел прикрикнуть на себя мысленно: «Делом займитесь!», но делом предстояло заниматься не скоро. А пока мысли против воли унесли его домой, где осталась жена, встревоженная ранним вызовом, но ни словом не намекнувшая на это.
А ведь ничто не готовило барышню Миронову к такой жизни, в которой приходится вставать чуть свет и изобретать бутерброды из ничего, чтобы ему было чем подкрепиться на службе. Это самому Штольману в одиноком прошлом приходилось испытывать всякое, в том числе и последний хрен без соли доедать. Анна Викторовна росла в любви, под присмотром заботливой Прасковьи, в доме, который вела решительной рукой домовитая Мария Тимофеевна. А вот, поди ж ты! Пришло время – и со всем его Аня справилась.
Яков Платонович покачал головой, пытаясь понять, что это на него нашло. За работой его посторонние мысли обычно не посещали. Даже в те времена, когда он вошёл в пору безудержной и несчастной влюблённости, ему как-то удавалось взять себя в руки хотя бы на службе. Анна даже обижалась на него за это. Почему же сегодня, после трёх десятилетий счастливого брака, все мысли только о жене? Штольман был непривычен копаться в своих душевных состояниях, скорее напротив – избегал этого всеми силами, полагая, что взболтанная душевная муть только мешает ясности восприятия. Но пока он не добрался до места преступления, ничто не могло его отвлечь от всего этого дикого и смутного, что против воли колыхалось внутри.
Штольман с раздражением стиснул рукой подбородок и поморщился, наткнувшись на щетину, которую поленился сбрить с утра. А память тут же услужливо подсунула картинку из прошлого: как он, очнувшись полуживой на Столярной, обнаружил, что Анна Викторовна спит, доверчиво уткнувшись лбом в его заросшую, жёсткую, как наждак щёку. И как он вздумал просить у неё прощения за то, что такой мерзкий и колючий.
«Яков Платонович, давайте смотреть правде в глаза, - мрачным тоном отозвалась любимая женщина. – Вы всегда были мерзкий и колючий. Даже когда гладко выбриты. И самое ужасное, что я уже привыкаю к этому!»
Она очень быстро научилась бить его же оружием. И в дальнейшем только совершенствовалась в этом искусстве.
Вот откуда сейчас все эти мысли? Зачем они? Кажется, он до сих пор за нёё волнуется, понял Яков Платонович. За ночь так и не успел отойти от вчерашнего. А вчера Анна Викторовна снова непростительно рисковала собой. И он ей ничего не сказал по этому поводу. Вначале ругаться мешали Кривошеины, а потом она ловко отвлекла его внимание известиями из мира духов: о том, что господин Рождественский врёт родным покойного лейтенанта Ловича. К Владимиру Рождественскому Штольман уже давно решил приглядеться поближе. С того самого момента, как услышал фамилию. Надо будет сегодня спросить о нём у Кривошеина. Верить в совпадения за полвека сыскной работы Яков Платоныч так и не научился.
Зачем Сергей Лович втянул Анну в расследование? Подробности его гибели имеют какое-то отношение к нынешней ситуации? Или он просто воспользовался присутствием медиума, чтобы пообщаться со своей роднёй? Так для этого у него тесть имеется - дока по части иллюзий и всяческого нехорошего колдовства. Ах да, Лович позвал Анну, потому что Кривошеину самому грозила опасность. В таком случае, послав Полетаева с утра сопровождать Чертозная, Штольман на сегодня освободил духов от работы. К тому же, у Анны Викторовны сейчас классы, а значит, следствием заниматься некогда. Впрочем, когда ей это мешало? Если госпожа Штольман решит, что без духов ему не обойтись, она всё равно вмешается. Значит, работать надо быстро.
   
Ещё одно совпадение ожидало сыщика в Вознесенском переулке – парадное оказалось тем самым. Влекомый дурными предчувствиями, Штольман взлетел на второй этаж и остановился перед распахнутой настежь дверью. У двери топтался ещё один добрый молодец пролетарской наружности, возрастом и видом сходный с тем, что сопровождал Якова Платоновича.
- А ты чего здесь? – удивлённо спросил Фёдор.
- Товарищ Янсонс караулить велел, - степенно ответил юный красногвардеец. – Чтобы, значит, внутри никого…
Штольман мысленно похвалил неведомого товарища Янсонса за сообразительность. Обычно советская милиция затаптывала место преступления почище табуна жеребцов.
- Убитый кто? – спросил сыщик, практически уверенный, что услышит в ответ.
- Учёный какой-то. Прохвессор.
- Стрельников?
- Будто бы он.
Что если вчера, когда Анна с мальчишкой ждали его в этом парадном, убийца уже шуровал наверху? Да нет, вздор! Кривошеин только вышел от гидрографа, когда на него напали. Потом бандитов отогнали пальбой, а одного даже серьёзно задели. Вернулись они сюда позже, когда милиция покинула переулок.
На лестнице царил полумрак, едва рассеиваемый полоской света, пробивающейся из квартиры напротив.
- Соседи убитого нашли? – спросил сыщик, кивая в сторону приоткрытой двери.
- Они, - подтвердил караульный.
- Дома?
- Дома покуда. Спрашивали, можно ли уйти. Хозяин в каком-то комиссариате служит.
- Давайте их сюда, - резко бросил Штольман. – Хотя нет, постойте. Пусть ещё подождут. Вначале место преступления осмотрим. Фонарь держите!
Потайной фонарь, именуемый «воровским», его надоумил завести английский коллега, мистер Шерлок Холмс. Вещь была во всех отношениях полезная, к тому же, легко помещалась в саквояж.
- На замок светите, - приказал сыщик, а сам для верности достал лупу.
Впрочем, она и не требовалась, чтобы определить, что дверь вскрыли весьма грубо – возможно даже ножом. Царапины на дереве имелись со всех сторон, а сама скважина была буквально изуродована неподходящим орудием.
Не профессионал орудовал. А кто?  Едва ли амбал, он должен быть серьёзно ранен. Значит, кто-то из троих оставшихся. А точнее, двоих. Потому что третий не станет курочить замки. Не той породы.
Штольман покачал головой, ловя себя на том, что практически согласился с теми портретами бандитов, который нарисовал ему Кривошеин.
Присвечивая себе потайным фонарём, сыщик вошёл в квартиру. Щуплый, совершенно седой старичок буквально плавал в луже крови, лёжа ничком почти у самой двери. Горло перерезано. Какую-никакую медицинскую экспертизу могут сделать люди Маршалка. Хотя до Александра Францевича им всем далеко.
- Вызывайте милицию и везите тело в Знаменский, - приказал Штольман.
Должно быть, профессор вышел на шум. Был он почти одет: брюки, шлафрок поверх сорочки. Старики мало спят. Зарезали до полуночи, пока в постель не лёг? Или под утро, когда уже встал? Последнее едва ли. Тело было полностью окоченевшим. Со временем смерти в Знаменском разберутся. Но откуда-то у Якова поселилось ощущение, что сейчас это не так уж и важно.
В квартире убийцы успели изрядно пошуровать, но первое, что бросилось сыщику в глаза, была глумливая надпись, сделанная обмакнутым в кровь пальцем поверх висящей на стене морской карты: «Пиастры».
В том, что Стрельникова убили те же люди, что грабили Троицкую церковь, Штольман не сомневался практически с первой минуты. Нынешняя картина добавила подробностей к портретам налётчиков. Тот, чей бог умер, как минимум, в гимназии учился.
Никаких пиастров у старика-гидрографа, разумеется, не водилось. И всё же налётчики перевернули квартиру вверх дном. Проверив буфет, сыщик не нашёл ни следа столового серебра. Само по себе это ещё ни о чём не говорило. Ложки хозяин сам мог давно обменять на толкучке на хлеб и сало. А могли реквизировать представители революционной власти. А ещё Штольман был почти уверен, что приходили убийцы не за ложками.
Погасшая буржуйка источала ощутимый запах гари. Нынче в печах жгли что ни попадя. Но у Стрельникова пахло вовсе противно - не дровами, а чем-то похожим на палёную подошву. Яков распахнул дверцу буржуйки и пошарил кочергой. На паркет вывалились остатки каких-то книг, не прогоревших до конца, потому что топку очень быстро забили до отказа. Палёной кожей воняло от переплётов. Перелистав пощажённые огнём обрывки страниц, Штольман понял, что убийцы жгли судовые журналы и лоции. Во всяком случае, что-то морское.
Он подозвал к себе топтавшихся у порога красногвардейцев и приказал им собрать все сколько-нибудь внятные фрагменты, не успевшие превратиться в золу.
- Куда паковать, товарищ сыщик? – осмелился спросить тот, что прибегал за ним на Сивцев.
Яков Платоныч молча подсунул ему объёмистый чемодан, валявшийся с разинутой пастью у кровати. Возможно, сожженные документы доставали именно оттуда.
Итак, бандиты пришли затем, чтобы уничтожить записи, которые профессор обещал Кривошеину. Об этом Штольман должен был задуматься ещё вчера, когда на Чертозная напали на пороге этого самого дома. Но вчера его больше занимало, как увести невредимыми из-под пуль Анну и мальчишку. Если бы он дал себе труд подумать, сейчас у них в руках уже были бы хоть какие-то нити.
Впрочем, кто сказал, что их нет? Уничтожив улики, убийцы только подтвердили морской след во всей этой истории. Кто-то знал, что сыщиков интересуют обрывки морской лоции. Кто-то знал, куда мог отправиться за ответами Кривошеин.
В семействе Чертозная, кажется, не привыкли таиться друг от друга. И секреты там недолго оставались секретами. Достаточно вспомнить, как легко и непринуждённо познакомила Анна Михайловна своих приятелей с подробностями нынешней службы Штольмана. Приятелей, один из которых был морским офицером. И знал профессора Стрельникова. Не считая иных совпадений.
- Фёдор Павлович, - окликнул сыщик своего провожатого. – Снимите показания с соседей, запишите всё дословно. Писать-то умеете?
Парень неуверенно кивнул. Ничего, справится. То, что он узнает от соседей, имеет значение, разумеется. Но куда важнее сейчас встретиться с Чертознаем. И узнать, где обитает лейтенант Рождественский. Вот к нему у Якова Платоновича накопилась масса вопросов.
Впрочем, ему предстояло ещё одно дело, с которым парнишки из Красной гвардии не справятся – снять отпечатки. И работать придётся самому – в полном согласии с нынешними революционными реалиями. Ни слуг, ни помощников. Как не хватает лишней пары рук! Даже не слишком сообразительный Илья Петров это уже умел. Штольман с тоской оглядел обширную гостиную. Два часа работы – не меньше. А где-то внутри звенело предчувствие близкой развязки, подстёгивая бежать в Гнездниковский, узнавать адрес Рождественского и брать лейтенанта в оборот. И отпечатки, сколько б он их ни нашёл, ничего к этой картине не прибавят.
Вот только Штольман не привык руководствоваться «революционным правосознанием», позволявшим отправить к стенке любого без весомых доказательств. Покуда он на службе, доказательная база будет собираться, как должно. Даже если придётся каждую мелочь делать самому.
Сыщик вздохнул и приступил к работе.

* * *
Первое, что он увидел в Гнездниковском, был ардашевский «русобалт», из которого торжествующий Полетаев выгружал здоровенного хромого детину. Штольман остановился и поставил на землю чемодан, успевший порядком оттянуть ему руку.
Чемодан, набитый обгорелыми судовыми журналами… похоже, для следствия они уже не слишком понадобятся. Сыщик спросил отрывисто:
- Вушняков?
- Он, Яков Платоныч! – радостно доложил помощник.
- Где взяли?
- Так в больничке, - Андрей оглянулся и бросил восторженный взгляд на машину, в которой всё ещё сидел сгорбившийся и усталый Чертознай.
Штольман качнул головой, пряча ухмылку. Не выдержала натура старого сыскаря? Как ни твердил, что не верит нынешней милиции ни на грош, а в стороне остаться не смог. И молодой штольмановский помощник, ещё вчера с сомнением относившийся к участию в следствии «барина», теперь смотрел на «царскую ищейку» с нескрываемым восхищением.
- Товарищ Кривошеин с ним потолковал, так он соловьём петь готов про подельников своих.
Яков ощутил азарт, как бывало всегда, когда картинка начинала сходиться.
- А ну-ка, давайте этого солиста ко мне в кабинет! Очень мне хочется это послушать.
Михаил Модестович вздохнул и грузно полез из машины. Вид у него тоже был, признаться, не слишком здоровый.
   
Арестованный Вушняков подвигов своих и впрямь не скрывал. В убийстве настоятеля Троицкой церкви он покаялся сразу, торопливо вываливая детали: как пришли, как морячок велел ему встать у двери и рубить, ежели кто войдёт.
- Морячок? – переспросил Штольман. – Офицер?
Вушняков затравленно оглянулся почему-то на Чертозная, судорожно сглотнул, будто в горле ему что-то мешало и помотал головой:
- Да не, офицерик сам трясся, как кутя. Куды ему! Их благородие – породы барской, кишка для такого дела тонка. Он с нами прежде-то не был, впервой пошёл, значит. А сам-то всё в сторонке, чтобы не запачкаться.
- Погоди, - остановил его сыщик. – Получается, с вами ещё один моряк был?
- Так и я ж тебе про что толкую, барин! Углов - его фамилиё. Он над нами за главного.
- А четвёртый кто? Кто иконы в огонь кидал и на стене кровью писал?
- Лёнька-анархист. Это Лёнька всё! А я, значит, батюшку… того… Не хотел я, барин!.. - кажется, Вушняков намеревался бухнуться перед ним на колени.
- Дальше! – жестко приказал Штольман.
- Прокопий Петрович велели добро собирать, а Лёнька…
- Прокопий Петрович – это кто? – перебил его сыщик.
- Дак Углов жеж. Они, значит, в ризницу пошли, а Лёнька костёр разжёг и давай в огонь образа кидать. Я уж ему не давал, как Бог свят!
- А офицер?
- Да Бог его знат, ваше высокородь! Я его и не видел. Убёг должно. Я ж тебе говорю: кишка у него тонка.
- Церковь на Дмитровке тоже вы брали?
Вушняков сокрушённо кивнул. И почему-то снова в панике посмотрел на Чертозная.
- А вчера? В Вознесенский вы зачем пришли? В Михаила Модестовича зачем стреляли?
- Да я не знаю, барин! – почти прорыдал бандит. – Я что – сошка мелкая! Прокопий Петрович велели, я и пошёл. Сказали, что надо старого московского фараона положить, пока он на след наш не вышел.
Упомянутый фараон всё время сидел в углу, ссутулившись и молча. И на слова Вушнякова никак не отреагировал. Вид его Штольману совсем не нравился. Белый, как стенка. Одни глаза – провалами в черноту. 
А ведь мысль поискать бандита в ближайшей к месту вчерашней перестрелки больнице, без сомнения, принадлежала Кривошеину. О чём же он успел потолковать с арестованным Вушняковым – и главное, как? В досье, имевшемся у милиции, деревенский громила характеризовался как субъект нрава дурного, упрямый и исключительно несговорчивый – даже прихваченный на горячем в октябре семнадцатого, своей вины Вушняков не признал. Сейчас же бандита словно прорвало - говорил сам, не дожидаясь вопросов, прямо-таки захлёбывался словами, так что Полетаев едва успевал записывать.
Интересный, однако, узор вырисовывается. В ризнице орудовал «морячок» Углов, он же Прокопий Петрович. И напасть на Кривошеина приказал тоже он. Опасался, что Чертознай найдёт его имя в списке участников какой-то экспедиции? Сомнительно. Едва ли профессор-гидрограф помнил всех нижних чинов на каждом исследовательском судне. И какую роль во всём этом играет офицер с «тонкой кишкой»?
Повинуясь внезапному наитию, Штольман достал из кармана портрет, нарисованный вчера Анной Викторовной. Любимая спиритка не оставляла надежды, что её Героический сыщик сотворит чудо и отыщет год спустя убийцу Сергея Ловича.
- Знаешь его?
Вушняков затравленно кивнул:
- Они это. Прокопий Петрович.
Шестерёнки невидимого механизма дрогнули, понимание вспыхнуло ярко, как лампа проектора, и события прошлого и настоящего сдвинулись, выстраиваясь чередой живых картин, будто в синематографе.
- Профессора кто убил? Нынче ночью?
- Не знаю я, барин! – провыл бандит. – Знать не знаю, ни про какого префесора! Мы только церкви… А нынче - я ж в больничке был!  Меня ж как поранило, я вперед на кватере лежал. Прокопий Петрович с Лёнькой ушли, а нога-то пухнет. А пуля в ноге так и дёргат. Ну, я и пошёл до больнички.
Штольман только головой качнул. Пойти с пулей в бедре – выносливость нужна звериная. Впрочем, Вушняков очень хотел жить. Он и сейчас всё вываливал без утайки в надежде откровенностью спасти свою трижды никчёмную жизнь.
- А квартира эта где? Адрес?
- Не знаю я! – привычно уже проскулил Вушняков. Лицо его страдальчески сморщилось. – Вот крест святой, не знаю! Показать рази смогу. Домишко там, во дворах, рядом со Святым Сергием! Да, а переулок тож – Сергиевский!
– Что там еще рядом – помнишь? – резко спросил Штольман. – Как сам дом выглядит?
- Домишко… обычный. В три окошка, - выдавил Вушняков. – Рядом другой такой же стоял, тот видать, погорел недавно. А с другой стороны – лабазы здоровые. А за лабазами улица. Названия не упомню. С пушками что-то.
- Пушкарёв переулок. Найдём.
Сыщик резко поднялся из-за стола, проверяя револьвер:
- Поехали! Квартиру после исчезновения Вушнякова они, конечно, могли сменить, но шанс застать их там ещё имеется. Этого в камеру, Андрей Иванович. По пути забегите к Трепалову, доложите. И гляньте, есть там кто свободный, хорошо бы еще людей прихватить… Михаил Модестович, вы с нами?
Кривошеин, так и не проронивший ни звука за всё время допроса, встал со своего места и запахнул неуклюжее барское пальто. Полетаев, что вёл к дверям хромавшего Вушнякова, внезапно остановился и оглянулся на старого сыщика. На лице у парня отразилось нешуточное беспокойство.
- Товарищ Кривошеин, вам бы…
Чертознай молча поднял голову и ожёг молодого милиционера предупреждающим взглядом. Полетаев неловко умолк на полуслове и, торопливо повернувшись обратно к арестованному, с силой вытолкнул того за дверь.
Штольман ощутил лёгкое раздражение. Что за секреты успели тут завестись за время его отсутствия? Хотя гадать особо нечего – разумеется, Андрей тоже видит, что выглядит отставной сыщик неважно.
Яков Платонович пристально взглянул на Кривошеина.
- Михаил Модестович, вы уверены?
Тот несколько мгновений смотрел на него молча, после чего внезапно спросил:
- Профессор, которого убили нынче – это ведь Петр Ильич? Стрельников? Я верно вас понял?
Штольман сухо кивнул.
- Да, он. Убит сегодня ночью у себя дома. Квартиру, похоже, обокрали. Но главное – пытались сжечь в печке какие-то судовые документы…
По лицу Кривошеина пробежала судорога. В глазах мелькнула мучительная боль… но Чертознай тут же отвёл глаза.
- Вы были правы, - произнёс он глухо. – Они знали про меня. И знали, куда я иду. И зачем.
Внезапно он вскинул пронизывающий взгляд на Штольмана
- Стрельников сам открыл дверь? Когда я уходил, он заперся на все замки.
- На один. И его взломали.
А действительно, почему? Сыщик был уверен, что одному из членов банды старик бы отпер дверь сам. Как раз тому, которого там не было. Не захотел пачкать руки? Кишка тонка, как выразился громила Вушняков?
Штольман досадливо дёрнул щекой. Нет сейчас времени на гадания на кофейной гуще! Зато появился реальный шанс познакомиться с убийцами Стрельникова поближе. Вот тогда и узнают все подробности – прямо из первых рук.
- Михаил Модестович, так вы как? – повторил он.
Чертознай вздрогнул, точно выныривая из каких-то своих мыслей, и принялся медленно застегивать последнюю пуговицу на своём пальто.
- А ведь Пётр Ильич был лет на десять младше меня, - каким-то будничным тоном сказал он, беря свою трость с подставки. – И отец Евгений тоже. Идёмте, Яков Платонович. Со мной всё в порядке.
Штольман только поморщился. Ну да, он тоже не юноша, только сейчас что проку об этом вспоминать? Старый, молодой… убийц брать надо – вот и вся арифметика. И если начальник отдела людей не даст, то будет милиционеров трое против троих.
   
Запыхавшийся Полетаев догнал обоих сыщиков в коридоре, ведущем к дежурке.
- Товарищ Трепалов с группой на место происшествия убыл, - выдохнул он расстроенно. – На Кузнецком очередной налёт. С собой взять некого, все в разгоне. Преступный элемент как с цепи сорвался нынче!
В дежурке и впрямь было непривычно пусто – дежурный с помощником, часовой на дверях да шофёр «русобалта», притулившийся на стульчике у стены с газетой в руках. Это была несомненная удача. Штольман ещё не успел подумать о том, как им добираться до бандитского логова. Большой Сергиевский не так далеко, но идти туда пешком означало терять драгоценное время, ходоки из них с Кривошеиным давно уже не самые резвые…
Штольман приостановился возле дежурного.
- Передайте Александру Максимовичу - мы поехали в Большой Сергиевский. Где-то там квартируют бандиты, что ограбили Троицкую церковь. Филатов! – окликнул сыщик шофёра. – Заводите машину!
Шофёр вскочил с места и бросился к дверям, торопливо натягивая фуражку, когда сзади послышался громкий окрик:
- Филатов, стойте!
Яков Платонович оглянулся. Ардашев, выйдя из коридора, остановился напротив сыщика.
- Простите, товарищ Штольман, но машина понадобится мне самому. В Моссовете назначено важное совещание.
Колючие черные глаза за стёклами пенсне блеснули почти издевательски. Яков Платонович изо всех сил стиснул ручку трости.
- Артур Станиславович, бандиты могут в любой момент скрыться, а на их счету уже как минимум три жизни, - произнёс он как можно спокойнее. – И если мы их упустим, то наверняка будут и другие жертвы!
- Да, ситуация с транспортом напряжённая, - холодно кивнул Ардашев. – Именно поэтому я не могу дать вам машину. Меня ждёт замнаркома. Изыщите другие возможности! Но если вы кого-то там упустите по причине собственной нерасторопности, то, возможно, вам стоит подумать о том, чтобы сменить область деятельности? Если вы уже в силу возраста не можете действовать достаточно быстро. Или дело не в возрасте, господин спец?
«Что у тебя, товарищ Трепалов, делает этот старик из бывших фараонов? Пайку отрабатывает?»
«Что ты о себе возомнил?! Шавка полицейская, я уничтожу тебя!»
В глазах на миг потемнело. Ничего не изменилось в этом мире. Очередной подонок, облеченный властью, ухмылялся ему в лицо, и Штольману вдруг страшно захотелось вернуться туда, на тридцать лет назад – и снова взять противника за грудки, снова встряхнуть так, чтобы застучали зубы…
Чертознай, что стоял чуть позади, не говоря ни слова, вдруг фыркнул громко и насмешливо. Яков сердито покосился на него - и увидел, как отставной сыщик, не сводя глаз с Ардашева, поднял левую руку к груди и щелкнул пальцами.
Странный этот жест привлёк внимание партийного деятеля. Он в свою очередь уставился на Кривошеина и нахмурился, явно что-то припоминая.
- Вы… - начал он, но тут же осёкся. Взгляд внезапно сделался до странности растерянным.
Лицо товарища Ардашева в один момент приобрело выражение неописуемое. Несколько секунд он стоял, уставившись в одну точку, словно пребывая в каком-то замешательстве, а потом вдруг ухватился руками за живот, согнулся в три погибели, с невнятным рычанием развернулся на каблуках и, ни на что уже не обращая внимания, устремился вглубь коридора.
- Товарищ Ардашев… - непонимающе окликнул его дежурный, но тот, не оборачиваясь, исчез за углом.
- Можем ехать, - спокойно произнёс Кривошеин, направляясь к входной двери. – Думаю, автомобиль товарищу комиссару сегодня не понадобится.
Штольман последовал за ним, гадая, что бы это значило. Потом припомнил, как тридцать лет назад в Казани Чертознай вроде бы отправил кого-то штаны менять. От Ардашева дерьмом запахло, или показалось?
- Ваша работа, Михаил Модестович?
Кривошеин не стал отрицать:
- Я же колдун, вы не забыли?
Н-да… Не удержавшись, Штольман вскинул бровь. Не зря он предположил давеча, что таланты господина Кривошеина не исчерпываются умением превращать статуэтки в крыс. Вот это - оно как называется? Навести порчу?
Миновав часового, они вышли на крыльцо. Милицейский сыщик цепко взглянул на Чертозная.
- А с нашими фигурантами вы так не сможете?
Мысль была заманчивая, чего уж там…
- Если они соизволят подпустить меня вплотную. И постоят так пару минут… - Кривошеин взглянул на него без обиды, но с горькой иронией. – Яков Платонович, если бы я умел кидать обруч за двадцать саженей, вы бы взяли их еще вчера. Или считаете, что я из ложной щепетильности позволил им стрелять в Анну Викторовну и Николеньку?
Штольман ощутил некоторую неловкость, но постарался ничем её не выдать и лишь кивнул молча и невозмутимо. Действительно, имей Кривошеин в своём арсенале какие-то подходящие кунштюки – стал бы он полагаться на свой допотопный револьвер? И сторожа в той давней кузне он пришиб не тайным колдовством, а вполне материальным кистенем. А потом совершенно прозаически удирал вместе с ними от погони… разве что волки не вписывались в картинку. Ну, в центре Москвы волков он вряд ли призовёт.
- А устроить так, чтобы нас не заметили раньше времени? – осторожно поинтересовался Яков, подходя к мерно тарахтящему автомобилю. Кажется тогда, в Гривке, Кривошеин предлагал им с Анной нечто подобное. А он отказался - на свою же голову.
- Могу. Только опять - я должен заметить их первым. И очень желательно - со спины.
Глаза Чертозная снова насмешливо блеснули. То ли эпизод с Ардашевым его развлёк, то ли весь этот вполне идиотский разговор. Сейчас он уже гораздо меньше походил на живого мертвеца, каким казался в кабинете Штольмана. Ну, и то хлеб.
- Вижу, Яков Платонович, за тридцать лет вы вполне сжились с неизведанным, - с иронией заметил Кривошеин, умащиваясь на заднем сидении рядом с сыщиком. – Но боюсь, что польза от меня, как от колдуна на сегодня исчерпана. Будем по старинке – бегать, стрелять и драться. Поверьте, я вовсе не такой плохой стрелок, как вам могло показаться в той конюшне.

* * *

Найти указанный Вушняковым дом оказалось несложно. Горелище и лабазы были хорошей приметой.  От горелища Яков и велел заходить, чтобы не было видно из окон. Домишко гляделся нежилым, печь внутри не топилась, но по свежему снегу к крыльцу тянулась цепочка недавних следов. Пуржить перестало около полудня, кто-то прошёл к дому уже после снегопада. Если сыщики и разминулись с бандитами, то на час – не более. Впрочем, это будет весьма слабым утешением, если всё же упустили.
- Андрей Иванович, за окнами следите, - приказал Штольман помощнику, а сам осторожно двинулся к двери. Чертознаю он ничего не стал приказывать. Михаил Модестович – стреляный воробей, сам разберётся.
После метели изрядно подмораживало, свежий снег громко скрипел под ногами. Якову казалось, что в доме этот звук должен быть отлично слышен. Как и звук его шумного дыхания. Но это была, разумеется, иллюзия, порождаемая нервным возбуждением в преддверии скорой развязки. На самом деле он ещё не разучился двигаться почти неслышно.
Деревянные ступени крыльца были старыми и рассохшимися. Наверняка запоют под ногой, но миновать их не было никакой возможности. Штольман помедлил, выбирая, куда поставить ногу. И всё равно крыльцо отозвалось отчаянным скрипом. Сыщик в один длинный шаг преодолел предательские ступени и рванул на себя тяжёлую дверь. Неожиданно она оказалась незапертой. Яков, больше не таясь, метнулся в сени, занимая позицию у косяка внутренней двери. Шуму он наделал уже предостаточно.
Внутри что-то тяжко грохнуло, послышались торопливые шаги.
- Милиция! – рявкнул Штольман. – Сдавайтесь, Углов! Вы окружены!
В ответ изнутри пальнули пару раз сквозь дверь. Пули прошили филёнку и свистнули над головой сыщика, который предусмотрительно присел на корточки. Стоял бы в полный рост – пришлись бы точно в грудь.
В тот же миг послышался звон стекла, и пальба началась уже со стороны окна. Сыщик высадил весь барабан, метя по отверстиям, проделанным бандитскими пулями. Внутри коротко вскрикнули, что-то грузно упало раз, другой. Но в ответ больше не стреляли. Штольман вновь переместился под защиту дверного косяка, перезарядил револьвер и затаился.
Теперь оставалось только ждать, у кого первого не выдержат нервы. Яков крепко надеялся, что это будут бандиты. Время потянулось мучительно медленно. Сыщик привычно отсчитывал про себя секунды: прошла минута… две… Бандитские револьверы молчали, не выдавали себя и Полетаев с Кривошеиным. Всё ли с ними в порядке? Со стороны окон караулил Андрей, и там точно была перестрелка. А что поделывает Михаил Модестович? Когда Штольман готовился штурмовать дверь, Кривошеин вроде бы прикрывал его сзади, а потом скользнул куда-то вдоль стены дома…
Из-за разбитой двери внезапно донёсся шорох. И сразу вслед за этим громко и мучительно застонал человек. Кто-то из налётчиков ранен? Или хотят заставить милиционеров потерять бдительность, заманивают в ловушку? Яков подобрался, держа оружие наизготовку. За дверью снова хрипло застонали, в голосе слышалась прямо-таки смертная мука. Нет, похоже, не притворяется. Штольман, пригибаясь, толкнул дверь…
Послышался шум шагов, и голос Чертозная торопливо произнёс:
- Яков Платонович, не стреляйте!
Штольман шумно выдохнул и выпрямился во весь рост. Дверь распахнулась. На пороге, сжимая свой здоровенный револьвер, стоял Кривошеин. В черных глазах отставного сыщика застыла досада.
- Я вошёл через кухню, - коротко бросил он, не дожидаясь вопросов Штольмана. – Там вторая дверь, прямо во двор…
Очередной мучительный стон, раздавшийся из глубины комнаты, заглушил его слова, но Кривошеин и бровью не повёл. Только повысил голос.
- По вам палили через эту дверь, по Андрею Иванычу – через окно комнаты. Я решил рискнуть. Вушняков говоря про квартиру, упоминал только Лёньку-анархиста и Углова, офицер был с ними лишь раз. И то в самой церкви.
В словах Михаила Модестовича определённо был резон… но ведь случиться могло по-всякому.  После ранения Вушнякова бандиты как раз могли собраться вместе. И третий ждал бы у кухонной двери…
От комментариев Штольман воздержался. После сорока с лишним лет в полиции Чертознай и сам всё прекрасно понимает, знает и умеет. Вряд ли он пёр дурниной напролом.
Не считая того, что у него есть дар.
- Так что у нас здесь? – спросил сыщик, входя в бедно обставленную комнатёнку.
Кривошеин посторонился и мотнул головой.
- Один, ранен смертельно. Кончается. А второй ушёл.
- Как ушёл? – сыщик крепче сжал револьвер.
- В подпол, - Чертознай кивком указал на сбитые половики, из-под которых виднелся приоткрытый люк. – Больше некуда. Чердака тут нет, домишко крохотный, спрятаться негде. Но и в подвале его уже нет, я чувствую. Скорее всего, там имеется второй выход.
Яков Платонович чертыхнулся сквозь зубы. Всё верно, вряд ли бандит сам себя загнал в ловушку. Какой смысл сидеть среди бочек и мешков, рискуя, что сверху кинут гранату?
А может, как раз наоборот, на это и рассчитывает? Затаился и ждёт, когда они умчатся разыскивать его по соседним дворам?
- Хваткий, - с неожиданной, непонятной ненавистью произнёс Кривошеин. – И заранее готовился. Этого поставил перед дверью, а сам пару раз пальнул по стёклам – и в бега.
В разбитое окно, высадив поленом остатки рамы, влез Полетаев. Глянул на старых сыщиков, склонившихся над лазом в подпол, подошёл поближе, перезаряжая наган.
- Яков Платоныч, я гляну, чего там?
Штольман дёрнул щекой. Не любил он вместо себя мальчишек посылать. Хватит одного Ильи Петрова. Лаз узкий, подстраховать не удастся. Если бандит залёг внутри, Андрей как раз на мушке окажется. А только иного выхода, пожалуй, нет. Разве что, лезть самому. Но молодой помощник, не дожидаясь позволения, кинул внутрь своё полено. Изнутри никто не ответил выстрелом, тогда он спустил ноги в люк.
Подпол оказался неглубоким. Яков хорошо видел потёртый картуз Полетаева.
- Там свет вроде, - гулко донеслось снизу. – Похоже, нора сквозная.
Сыщик выдохнул с облегчением. Второго они, кажется, упустили. Но если бы он был там, внутри, то как его прикажете брать? Андрей точно на пулю нарвался бы. Надо будет пропесочить его за самодеятельность. Взял тоже привычку вперёд батьки в пекло лезть!
Андрею не понадобилось много времени, чтобы пройти до конца лаза и вернуться. Над люком показалась его голова, вся в паутине и сухой глине.
- Нет там никого, - доложил он. - В сараюшке выход из подполья. И пара досок в стене выломана. Упустили. Что теперь?
Теперь предстояло одно – допрашивать умирающего. Судя по хриплым стонам, он был ещё жив.
- Михаил Модестович, давайте глянем, что там с этим.
Смотреть, впрочем, было особо не на что. Невысокого роста человек распластался возле перевернутого стола, за которым, должно быть, пытался укрыться. Рядом валялся наган с пустым барабаном. Молодой, длинноволосый, одет почти прилично, но на офицера не похож. На морячка с Аниного рисунка – тем более. Тот самый Лёнька-анархист? Пальто было распахнуто, открывая насквозь пропитанную кровью рубашку, в которой провалами чернели две глубокие дыры. Дважды в живот… Не спасёт и самая лучшая больница, даже если они доставят туда раненого безотлагательно… Вот только у Штольмана не было ни малейшего желания это делать.
У Михаила Модестовича, похоже, тоже. Старый сыщик тяжело опустился на колено рядом с умирающим и без особых церемоний похлопал его по щекам. Тот снова хрипло застонал и приоткрыл мутные глаза.
- По… помогите…
- Где главный? Углов? – Штольман торопливо присел рядом, впиваясь взглядом в искаженное болью лицо. - Где офицер? Как его имя?
Раненый, синюшно-бледный, точно снятое молоко, смотрел на него, широко раскрыв глаза.
- Помогите… - повторил он. – Доктора…
- Доктор тут уже не поможет, - безо всякой жалости бросил Чертознай. – Тебе теперь только в одну сторону. Один пойдёшь? Без сообщников? Где они, говори?
Губы раненого вдруг непонятно дёрнулись. Потом еще раз. И наконец скривились в издевательской улыбке, страшной и жалкой.
- Бог… умер!.. – выдохнул он прямо в лицо Кривошеина.
Михаил Модестович лишь пожал плечами.
- Зато дьявол жив. Сейчас и встретитесь, - сообщил он безо всякой угрозы, обычным своим бархатным голосом – но как-то так это прозвучало, что у Штольмана по спине пробежал непривычный холодок.
Раненый издал протяжный хрип, тело его выгнулось дугой в последней муке, а потом бессильно опало – и осталось недвижимым.
- Кончился, - удовлетворённо констатировал Полетаев.
Кривошеин выпрямился, отёр перчатки платком и нахмурился.
Яков поймал себя на том, что переживает острое дежавю. Словно с ним уже всё это было когда-то: враг, ещё недавно глумливо наслаждавшийся безнаказанностью, униженно молит о милосердии. Как не раз, должно быть, безнадёжно молили его самого…
А ведь и впрямь, было – понял Штольман. Много лет назад у его ног так же корчился Магистр адептов Люцифера. Человек, имевший в мыслях осквернить Анну Викторовну. Единственный, кого он застрелил в спину…
Сыщик поднял глаза на Кривошеина.
- Он – туда? За багровую дверь?
Чертознай только коротко кивнул. Лицо его снова выглядело измождённым и мрачным. Яков и сам чувствовал, что смертельно устал. Он поднял с полу табурет и присел на него, ссутулившись. Надо передохнуть хоть немного прежде, чем бежать дальше.
- Хороши два старых сыскаря! – с досадой вымолвил он. – Одного упустили, другого застрелили. Это не задержание, это чёрт знает что такое! Будь бандиты чуточку поумнее, уложили бы здесь нас всех троих.
- Что теперь, Яков Платоныч? – осторожно спросил Полетаев. – Снова пойдём Вушнякова трясти? Может, ещё какие норы выдаст?
- Так и сделаем, Андрей Иванович, - негромко сказал Штольман. – Вызывайте наряд, везите тело в мертвецкую, а потом берите в оборот задержанного. Вытрясите всё, особенно про Углова. Куда ходил, с кем встречался, кому сбывал хабар. И домишко этот осмотрите хорошенько. Наверняка часть награбленного по церквям прятали где-то здесь.
- А вы? – удивлённо воскликнул помощник.
- А мы пойдём офицера брать.
- Вы знаете, где его искать? – мрачно осведомился Чертознай.
- Я – нет. А вот вы, пожалуй, что и знаете, - Яков вздохнул, понимая, что предстоит ему сейчас нелёгкое. – Михаил Модестович, знаете, откуда у меня портрет Углова? Это убийца вашего зятя. Сергей показал его Анне Викторовне, вчера вечером. Только погиб он совсем не так, как об этом повествует приятель вашей дочери…
Кривошеин поднял голову и молча посмотрел на сыщика. И от этих глаз, вспыхнувших тёмным огнём, Штольману снова стало сильно не по себе.
- И ещё, - торопливо добавил он. – Одного из прежних настоятелей Троицкой церкви звали отец Георгий Рождественский. Вот такие совпадения получаются.

   
Следующая глава       Содержание

 
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)

Отредактировано Atenae (02.02.2020 08:22)