Зимний Париж 1652 года встретил виконта обычным шумом и гамом, точно так же, как и в первый раз, когда он попал в Париж перед отправкой к принцу Конде. Надо сказать, что с тех пор немало воды утекло, и Бражелон уже считал себя не только заправским парижанином, но и бывалым воином. Его боевой конь, которого он самолично выбрал в конюшне принца по приказанию последнего, видимо, тоже считал себя жителем славного города Парижа, потому что ступал по брусчатке уверенно и спокойно даже там, где она скрыта была под слоем грязи. В отличие от виконта, который тщательно следил, чтобы кроме дорожной пыли к его сапогам не прилипла городская грязь, жеребец был уверен, что его копытам она не помеха.
Рауль хотел, чтобы у него был вид немного уставшего путешественника, которому все тяготы дальней дороги не мешают сохранять щегольскую выправку заправского офицера. С таким, полупобедным-полунебрежным видом, он и предстал перед посетителями «Козочки», что на Тиктонской улице.
- Господин виконт! Господин Рауль приехал! – завопил Фрике, последний год, работавший уже у прекрасной Мадлен, и ничуть не жалевший, что сменил место работы. – Готовьте комнату для господина де Бражелона!
- Да тише ты, сорванец! – шикнул на него Рауль, рассчитывавший появиться внезапно, и не думавший, что его приезд вызовет столько шума. – Господин д’Артаньян дома?
- Только что пришел, - Фрике понизил голос до нормального. – Я сейчас ему доложу!
- Да погоди, ничего не надо. Он один?
- Один. – Фрике хитро прищурился. – Вы ему сюрприз хотите сделать?
- Именно.
Рауль соскочил на землю и кинул поводья Фрике, лихо, с видом заправского вояки, сдвинул шляпу набекрень, и с чувством того, что граф де Ла Фер встретил бы его сейчас ироничной улыбкой, толкнул дверь, ведущую внутрь кабачка.
Было еще рановато для посетителей, но в зале уже разместились несколько сменившихся с дежурства мушкетеров. Водворение капитана д’Артаньяна, в своем новом качестве, имело для хозяйки «Козочки» Мадлен несомненные преимущества. С тех пор, как ее постоялец переместился с третьего этажа на второй, в более приличествующие его новому положению, апартаменты, количество постоянных клиентов у мадам резко возросло. Правда, не всегда они платили, но второй раз в долг Мадлен угощала только тех, кто был человеком слова и долг возвращал.  Жаловаться своему постояльцу на нерадивых должников она не спешила: проще не отпустить выпивку, чем поставить в неловкое положение капитана всех этих шалопаев. В то, что никто из подчиненных офицера ей не решится делать проблемы она была уверена: порукой тому была ей негласная защита офицера самого короля.
Вот, вкратце, обстоятельства проживания под одной крышей капитана д’Артаньяна и его хозяйки, прекрасной трактирщицы Мадлен. Эти обстоятельства были неплохо известны Бражелону, которому уже доводилось своими глазами наблюдать, как Мадлен расправлялась со своими кредиторами. Зрелище было поучительное.
Рауль, уже немного приученный армейской жизнью к некоторым особенностям солдатского быта, старался не замечать, что происходит за стенами солдатских палаток и в фургонах маркитанток. Хотя его лучший друг граф де Гиш, бывший тремя годами старше, старался всеми силами сделать Рауля заправским прожигателем жизни, юношу все эти поползновения никак не затрагивали: он оставался в душе все тем же целомудренным влюбленным, чье сердце было отдано маленькой золотоволосой богине Луизе де Лавальер. Он исправно писал ей письма, которые девочка не менее исправно передавала матери, и, только после их прочтения, возвращала дочери. Инстинктивно, Рауль догадывался о такой перлюстрации, и не позволял себе ничего, что могло бы смутить покой ребенка.
Но к д’Артаньяну юношу вело не только желание повидать друга отца: с капитаном его связывали почти сыновние чувства. У Рауля было письмо принца, адресованное мушкетеру. Зная, что виконт обязательно заедет в Париж по дороге в Бражелон, Принц доверил ему какое-то важное послание, наказав передать его в собственные руки капитана мушкетеров. В политику Рауль не вникал: его дело было повиноваться начальству, а его непосредственным командиром и был Конде, не так давно освобожденный из Венсенской крепости вместе с братом, герцогом де Конти и герцогом де Ла Рошфуко. Всякий раз, когда Принц бывал на стороне двора в той не детской игре, что называлась Фрондой, Рауль возвращался под крыло Конде. Как только Его Высочество оказывался на стороне принцев, Рауль поступал под начало Тюренна. Граф де Ла Фер очень пристально следил, чтобы Бражелон неизменно следовал одной линии поведения – верности монарху.
Дойдя до дверей, ведущих в комнаты мушкетера, Рауль обнаружил там Планше. Это было тем более удивительно, что Планше не числился особо благонадежным у королевских властей. Один из предводителей столичных лавочников, почтенный Планше в период Парламентской Фронды сыграл немалую роль в восстаниях городских буржуа. Довольно долго он скрывался от властей под видом слуги д’Артаньяна, потом вернулся к своим обязанностям хозяина лавки сладостей. Его почтенная жена так и не узнала, куда подевался ее супруг – ее унесла очередная эпидемия, посетившая Париж. Так что, к окончанию Фронды Парламентской, то есть к 1651 году, Планше оказался вдовцом и полным хозяином своей лавки, а также обладателем кругленькой суммы, удачно вложенной в дело.
Планше дверь в квартиру д’Артаньяна явно сторожил, но, увидев Бражелона, расцвел улыбкой.
- Господин виконт! Какое счастье, что господин капитан в Париже и сможет обнять вас! – воскликнул он с пафосом, но Рауль расхохотался в ответ.
- Господин Планше, да вы никак приставлены к этой двери, чтобы избавить капитана от досужих посетителей?
- Только не для вас, господин виконт, только не для вас! – с поклоном ответил бывший слуга мушкетера. – Я тут действительно по просьбе господина д’Артаньяна, он просил посторожить, потому что ему надо обдумать какое-то дело, а тут просто проходной двор стал. Но о вас я немедленно доложу, - и верный Планше поскребся в дверь.
- Ну, кого это там черт принес? – раздался из-за двери голос с характерным, не утраченным за годы, гасконским акцентом, и на пороге появился сам капитан королевских мушкетеров. – Рауль?! Мальчик мой! Какими это судьбами ты оказался в Париже? Входи, дружок, для тебя я всегда дома.
- Принц отпустил меня повидаться с графом, - с улыбкой пояснил виконт, входя в комнату.
- Так уж и отпустил? Это на него не слишком похоже, хотя, учитывая, что он опять примирился со двором, возможно.
- У меня для вас пакет от Принца, - сказал Рауль, доставая конверт.
- Для меня? – поразился д’Артаньян. – А что у меня общего с господином Конде?
- Это не мое дело, господин капитан, - серьезно проговорил юноша, глядя прямо в глаза мушкетеру, - но он знает вас, как храброго воина. Возможно, ему нужна ваша поддержка.
- Даже так, - иронично покачал головой гасконец, разрывая пакет и доставая письмо, – посмотрим, что он мне пишет. А ты, мой милый, ведь с дороги, - он бегло оглядел виконта. – Эй, Планше!
Планше, стоявший под дверью, приоткрыл ее и всунул голову.
- Планше, будьте другом, попросите Мадлен приготовить комнату для господина Рауля, и велите подать обед в мою комнату, - скомандовал д’Артаньян, и вышколенный еще в былые времена Планше, так покорно отправился выполнять распоряжения своего старого хозяина, словно он не был владельцем богатой лавки, а все еще находился в услужении у мушкетера.
- Садись, отдыхай и будь как дома, - скомандовал д’Артаньян, уткнувшись в письмо глазами и жестом, поверх листа, указывая на кресло в углу большой и уютной комнаты. И, пока Рауль, избавившись от перчаток, шляпы и плаща, а заодно и от перевязи со шпагой, устраивался поуютнее в указанном кресле, мушкетер, бегло пробежавший по строчкам, второй раз перечитывал письмо Принца, качая головой, пожимая плечами и всем своим видом выражая недоверие. Бросив взгляд в сторону молодого человека, и убедившись, что Рауль не только не следит за ним, но и вот-вот уснет от усталости, д’Артаньян еще раз перечитал послание, написанное стремительным и не слишком разборчивым почерком.
- Письмо писал не секретарь, в этом я уверен. И доверить его этот интриган не решился первому-попавшемуся из своих адъютантов, которых у него куча, - размышлял мушкетер. – Он не зря выбрал именно Бражелона: видимо, Атос уже не делает вид, что виконт ему не знаком, и Конде в курсе, кто такой граф де Ла Фер, и какие узы дружбы связывают нас четверых. А вот это мы проверим за обедом: Рауль сам мне все скажет. Какого черта я понадобился Принцу? – недоумевал д’Артаньян. – Он прекрасно осведомлен о том, что, формально служа королю, на деле мы в распоряжении Мазарини. Не верю я в это примирение, не верю, черт бы меня побрал! И этот кусок дорогой бумаги – не способ ли меня скомпрометировать? – добавил он, поднося письмо к огню свечи и наблюдая, как огонь тянется к бумаге. – Пожалуй, я это письмо все же сохраню. Никто не знает, куда повернет история, а уничтожить его, все равно, что подставить под удар Рауля.
Капитан задумался: отрицать, что письмо привез Рауль он бы не стал: зачем обвинять в неисполнительности молодого воина? Но то, что читал письмо, признаваться не собирался, в случае чего: он его сжег, не читая; его с Конде ничего не связывает, зачем ему забивать себе голову ненужными сведениями?
- Только Мазарини никогда не поверит, что я не стал читать этого послания, - пробормотал он. – И будет прав. Кажется, дружок, - прошептал д’Артаньян, бросив взгляд на Рауля, - тебя втянули в сомнительную историю. Атос будет в бешенстве. Бражелон, просыпайтесь, нам принесли поесть! – он тронул Рауля за плечо, и спрятал за пазуху письмо, бросив конверт в огонь камина.
Действительно, в эту минуту в дверь постучали. – Ну, что тут у нас, - капитан с удовольствием принюхался, - О! жаркое из барашка! Мадлен нас не обидела. За стол, мой мальчик, и ты мне расскажешь, что слышно у Принца.

Конде, соблазнившись посулами Анны Австрийской, которая не скупилась на обещания, чтобы перетянуть на свою сторону Принца, недавно освобожденного из Венсенского замка, все же не мог быть уверен в королеве. К тому же, немного разобравшись после своего возвращения в Париж, во всех интригах, которые плела его сестра, герцогиня де Лонгвиль, Конде подумал о союзниках среди менее высокопоставленных особ. Как ни забавно, на эту мысль его натолкнул Рауль.
Однажды, выйдя из своей палатки, Конде застал у входа молоденького адъютанта виконта де Бражелона, который, сидя на пеньке, сосредоточенно строчил письмо. Принца позабавило выражение лица юноши: вдохновенное и ласковое одновременно. Увидев своего командира, виконт вскочил, уронив письменные принадлежности, и сильно побледнев при этом.
- Пишите, пишите! – успокоил его Принц. – Не следует так пренебрежительно обращаться с письмам к возлюбленным. Поднимите ваше письмо, поцелуйте его, и попросите прощения у вашей дамы сердца, - и он улыбнулся.
- Эта письмо к моему опекуну и покровителю, - пробормотал Рауль, сильно покраснев.
- Вот как! А как зовут вашего опекуна? – спросил Конде скорее из вежливости, чем из интереса.
- Граф де Ла Фер, - ответил Бражелон, кланяясь.
- Граф де Ла Фер? – имя показалось Конде знакомым. – Виконт, подождите меня, я скоро вернусь. Вы мне расскажите о вашем покровителе: мне кажется, я знаю его.
Через час Принц позвал к себе Рауля и, действительно, стал расспрашивать его о доме и о семье. Виконт отвечал охотно, не видя в любопытстве своего начальника ничего предосудительного. Зато Конде понял из этого рассказа очень много: личность опекуна всецело владела мыслями его адъютанта. Из рассказа юноши вырисовывался образ человека незаурядного, широко образованного, храброго воина. Внезапно Конде вспомнил, откуда ему известно имя графа де Ла Фер: именно ему и его другу молва приписывала побег герцога де Бофора.
- Ваш опекун, виконт, человек безусловно необыкновенный. Если это, действительно, тот дворянин, о котором рассказывают легенды, я бы очень хотел его увидеть.
- Господин граф часто бывает в Париже, - простодушно ответил Бражелон. – Его лучший друг живет в столице.
- Лучший друг? Кто же это, если не секрет?
- Господин капитан королевских мушкетеров шевалье д’Артаньян.
- Вот как! Ну, с д’Артаньяном я знаком, храбрый воин, легендарный мушкетер.
- Да, они служили в мушкетерах при покойном короле, - кивнул Рауль, довольный, что его высочество принц знаком с другом графа.
- Но легенда гласит, что друзей было четверо, - заметил Конде.
- Господин Принц знает всех четверых? – почтительно осведомился юноша.
- Я только знаю, что в мушкетерах они служили под псевдонимами. А вам известны их настоящие имена? – осторожно поинтересовался принц, но Рауль не мог заподозрить его в неуместном любопытстве.
- Я не думаю, что это ныне секрет, - пожал плечами Бражелон. – Граф де Ла Фер, господа д’Артаньян, дю Валлон и д’Эрбле составляли неразлучный квартет.
- И господин д’Эрбле? – Принц вздрогнул при этом, хорошо ему известном, имени.
- Да, тогда он служил под именем Арамиса.
«Духовник Анны-Женевьевы! Этот проклятый иезуит!» - Принц, бешено ревновавший сестру ко всем мужчинам, кроме ее собственного мужа, помрачнел. Такого соратника он бы иметь не желал, будь Арамис сто раз другом д’Артаньяна.  Холодный, умный, красноречивый, безупречно вежливый аббат составлял резкий контраст с самим Принцем. Конде предчувствовал, что взаимная неприязнь, которую они заочно испытывали с аббатом друг к другу, сможет сыграть роковую роль в деле, которое пока только в общих чертах оформилось в его сознании. Ему нужны помощники, но насколько верными смогут быть для него эти люди? Слишком самостоятельными они были, и, хотя двое из них служили Фронде, граф де Ла Фер вызывал у Конде даже больше сомнений, чем д’Эрбле. Оставалось расспросить Бражелона так, чтобы он побольше рассказал о своем опекуне, и о дружбе четырех друзей.
- Знаете, мой юный друг, - сказал Принц, положив руку на плечо своего адъютанта, - я слышал об этой четверке много легенд, и хотел бы понять, где вымысел, а где правда в этих рассказах.
- Я вряд ли смогу вам в этом помочь, ваше высочество, - грустно вздохнул виконт. – друзья графа не любят рассказывать о себе.
- Это неудивительно, но это, Рауль, не скромность, уверяю вас: слишком много тайн скрывается за этим молчанием. И это – их право.
- Безусловно, тем более что друзья графа умеют хранить тайны.
«От виконта мне ничего не узнать», - понял Конде, не сдержав досадливой гримасы.
- Они люди решительные, не раз участвовали в делах, о которых и короли предпочитают молчать, - усмехнулся принц. – Ну, а мы с вами простые вояки, нам важен королевский приказ.
Будь Рауль чуть более искушен в человеческой природе, он бы усомнился в словах своего командира. Но юноша находился еще в том возрасте, когда к словам кумира относятся с доверием. И, получив приказ отправляться в отпуск, был просто счастлив. Вместе с отпускным свидетельством ему вручили и пакет капитану д’Артаньяну.
- Постарайтесь, чтобы об этом письме не стало известно еще кому-то, кроме капитана мушкетеров и вас. По дороге домой непременно загляните к господину д’Артаньяну и вручите ему пакет в руки. Только в собственный руки, запомните.

- Так что, виконт, велел вам Принц? – спросил д’Артаньян за обедом, краем глаза наблюдая, как голодный Рауль спокойно и сдержанно поглощает все, что кладет ему на тарелку гасконец. – Ешьте, мой мальчик, ешьте, и рассказывайте. Я вижу, что вы так спешили, что не удосужились подумать о еде.
- Так и есть, господин д’Артаньян, я понимал, что это письмо – истинная причина для моего отпуска.
- Да? – Д’Артаньян с интересом посмотрел на юношу. – Ты разбираешься в политике?
- Боже упаси! Но я понимаю, что сейчас в армии не время отпусков, господин капитан. И не стал бы господин Принц расспрашивать меня о вас и наших друзьях только из любопытства.
- А, так он расспрашивал? И что же его интересовало?
- Он расспрашивал о том времени, когда вы все четверо были мушкетерами. И сказал, что вы так мало об этом времени рассказывали, потому что многое должно быть в тайне и по сей день.
Д’Артаньян пожал плечами, так что совсем стало непонятно, согласен он с Принцем или причина его молчания совсем в другом.
- Не все тайны принадлежат нам, виконт, - сказал он, задумчиво ковыряя вилкой жаркое. – До того, как мы познакомились, у каждого из нас была своя жизнь, свое прошлое. Не знаю, рассказывал ли вам ваш опекун о своей молодости… - Рауль утвердительно кивнул, - но у него была возможность немного повидать мир, и рос он в знатной семье. А наши с Портосом семьи не могли похвастаться богатством. Арамис так и вовсе был с раннего детства в семинарии, а какая может быть жизнь у нищего семинариста? Он и семьи-то не знал. И у каждого из нас были свое детство и юность, а значит и свои секреты, которыми мы не спешили делиться. – Д’Артаньян опять замолчал, подумав, что он вступил на тропу, которая может вывести на ненужные вопросы. Но Рауль был отменно воспитан, значит, умел умерить свое любопытство. – Иногда я жалею, что мы так ревностно хранили некоторые свои секреты: узнай мы их в ту пору, нам было бы легче и быстрее найти общий язык. Но мы были очень молоды, а значит и очень самолюбивы. «А некоторые из нас, даже постарев, все еще ставят свое самолюбие во главу угла», - додумал гасконец уже про себя, имея в виду аббата д’Эрбле и барона де Брасье, и, совершенно естественно, не включая себя в этот список.
- Рауль, обедайте дальше в одиночестве, друг мой, а меня ждет служба. Мадлен подготовит вам комнату, и вы сможете отдохнуть и вымыться с дороги. Если что – зовите Фрике. Вообще, следует вам подумать о постоянном жилье в Париже, и не обязательно в доме, который снимает ваш опекун: вы теперь уже взрослый и должны жить отдельно.
Д’Артаньян отложил салфетку и встал из-за стола, отметив про себя, что бывалый воин Бражелон еще немного, и уснет прямо за столом. К счастью, явилась Мадлен и доложила, что комната готова и молодой человек может ею располагать. Глядя, как полусонный виконт собирает свои пожитки, и как Мадлен, мягко отстранив юношу, ловко подхватила его вещи, включая шпагу, мушкетер улыбнулся в усы: трактирщица позаботится о нем, как о родном сыне, устроит наилучшим образом. И тут до д’Артаньяна дошло, что Бражелон явился без слуги, без своего Оливена.
- Мадлен, - окликнул он свою хозяюшку, - Мадлен, распорядитесь, чтобы Фрике был при виконте: господин Бражелон приехал один, Оливен непонятно где.
Рауль услышал слова капитана, и ответил, уже стоя в дверях: - Я его выгнал, он трус.
Что заставило Бражелона поступить столь решительным образом, и согласовал ли он свои действия с Гримо, осталось неясным. Д’Артаньян почесал бровь в сомнении, но решил оставить решение этого вопроса на совести семейства Ла Феров: в конце-концов, не во всем он должен замещать Раулю отца.
На следующее утро у виконта не получилось встать ни свет, ни заря: сказалась усталость. И, открыв глаза, он позволил себе еще немного понежиться на пуховике Мадлен: сердобольная трактирщица постелила ему свой, из личных запасов. В полудреме не то снился, не то вспоминался дом: Рауль уже несколько месяцев не видел отца, соскучился ужасно, но, прежде чем нестись в Бражелон, следовало выяснить, дома ли граф. Последний год Атос частенько наведывался в Париж, активно занимаясь наследством сына и восстанавливая семейные связи.
Рауль уже понял, кем на самом деле приходится ему Атос. С возрастом виконт стал обращать внимание на многие вещи, которые раньше старался не замечать. Но, после возвращения из Англии, в поведении Атоса по отношению к Бражелону стали появляться новые нотки. Он всегда требовательно относился к своему воспитаннику, но теперь он стал ему не просто рассказывать о своих предках: он намекал, что и Раулю не чуждо родство с аристократами, и это обязывает его к особой ответственности в своих поступках. Первое время юноша смущался: он привык тушеваться, когда речь шла о его родных: разве мог подкидыш претендовать на то, чтобы гордо держать голову, если речь заходила о потомках Гуго Капета? А граф де Ла Фер уже прямым текстом давал понять своему воспитаннику, что он имеет отношение к такой знати, как Роаны, Монморанси, а то и к самим де Куси. Рауль краснел, бледнел, но спросить прямо не решался. Пока, однажды, стоя перед зеркалом, не заметил за своей спиной графа. Мальчик, ушедший на войну, едва достигнув пятнадцати лет, резко возмужал, и сходство его со стоящим рядом человеком стало поразительным. Немой вопрос, застывший в глазах юноши, сказал графу, что время пришло: дальнейшее утаивание правды ни к чему хорошему не приведет: Рауль должен знать кто он, и чего ждет от него отец.
Рауль до мелочей помнил этот разговор. Граф сделал ему знак следовать за собой и виконт, забыв, куда и зачем он собирался, покорно последовал за отцом. Но пошли они не в кабинет к графу, где обычно происходили все важные для Бражелона беседы с опекуном, нет, они направились в оранжерею, примыкавшую к столовой. Атос не боялся, что их могут услышать, значит, время пришло, чтобы правду узнал не только Рауль, но и домочадцы. Эта мысль промелькнула у молодого человека где-то на дне сознания, и он притворил за собой дверь, не дожидаясь жеста опекуна. Они прошли в самую глубину оранжереи, откуда открывался вид на сад, и где у высокого застекленного окна стояли несколько банкеток. По знаку графа Рауль сел, Атос остался стоять перед ним, скрестив руки на груди и опустив голову.
Виконт молча смотрел на графа, не решаясь нарушить его молчание, и, когда Атос поднял голову, встретился с ним взглядом. Боль и растерянность граф де Ла Фер так и не сумел скрыть: обычное самообладание ему изменило.
- Рауль, я прочел вопрос в вашем взгляде; все, что я в состоянии вам сказать сейчас: вы правы, вы правильно догадались. Я давно хотел вам признаться, но пока не готовы были все документы, не мог решиться сказать вам правду. Я боялся, что вы выдадите себя, что по вашему отношению ко мне люди все поймут, что все слухи и сплетни вылезут вновь на поверхность, и то, что утихло с годами, станет снова темой для салонного времяпровождения. Я – ваш отец, мой мальчик, теперь я могу это говорить, глядя вам в лицо, потому что вы признаны официально моим сыном и наследником. Это все заняло слишком много времени, и причиной тому – положение в государстве. Парламент не желал снизойти до столь простого дела: он был занят Фрондой. Фрондой был занят и король, и регентша. Теперь это все позади, но сумеете ли вы простить мне мою сдержанность и тайну, которой я окружил ваше рождение?
Рауль молчал: в голове у него крутилась одна мысль, и не давала принять слова Атоса; Парламент занимался его делом так давно? Но почему? Ведь не всегда же была Фронда, и королева-регентша не год и не два царствует? Неужто прошение графа де Ла Фер ничего не значит для этих крючкотворов? Юноша в полной растерянности поднял глаза на отца и увидел в ответ такой страх и растерянность, что у него перехватило горло. Он вскочил и уткнулся лицом в широкую грудь, на которой привык находить утешение всем мальчишеским бедам.
- Я? Я должен простить вас, граф? За что? За то, что вы вытащили меня из ада, который мне был бы уготован? За то, что дали мне все, о чем даже мечтать не мог бы подкидыш? За то, что я не знал ни нужды, ни страха? Вы же знаете, что вы для меня – Бог на земле, - добавил он, поднимая голову и пытаясь встретиться взглядом с отцом.
- Рауль, это правда? В вашем сердце нет ни обид, не сожалений, что я так долго испытывал вашу любовь? Вы действительно ощущаете, что я вам не чужой?
- Чужой?! – возмутился юноша. – Вы,.. – он едва заметно запнулся, перед тем, как вслух произнести то, о чем мечтал наедине с собой, -  вы мой отец! Я это чувствовал, я об этом постоянно думал, я в зеркало старался лишний раз не смотреть, потому что, чем дальше, тем яснее видел это наше сходство. Я так хотел, я так ждал этого дня, этой минуты, когда вы раскроете мне тайну… я ведь понимал, что только какая-то тайна заставляет вас держать в секрете свое отцовство. Я мог только надеяться на этот день и… - он смолк на полуслове и, с все растущей тревогой, всмотрелся в лицо графа. – Отец, вы не хотите смотреть на меня? Я сказал что-то не так, я в чем-то не оправдал ваших надежд? Вы сказали мне не все, что хотели, я поспешил с выражением чувств? Или, быть может, я был в чем-то бестактен? Умоляю, ответьте мне!
- Я не все вам сказал, Рауль, - Атос тяжело опустился на соседнюю банкетку, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. – Не спешите превозносить меня. Да, я вам сказал правду, я ваш отец, но обстоятельства вашего рождения требуют, чтобы я не раскрывал вам имени вашей матери.
- Вы хотите сказать, что я не смогу узнать о своей матери ничего и никогда?
- Да, это так, - и Атос отвел глаза.
- Но вы, отец, не должны мне раскрывать ее имя. Я хотел бы знать не кто она была, а каким человеком. Я могу думать о ней, только как об идеальной подруге для вас, потому что другую женщину вы бы не могли полюбить.
Эти наивные, полные детского восторга, слова тяжко ударили по графу. Теперь даже что-то, похожее на отдаленную правду не мог он открыть сыну, и все версии, которые он подготовил к его вопросам, разлетелись прахом. «Придется ее убить», - подумал Атос с раскаянием, мысленно благодаря Бога за то, что Шевретта далеко. - «И, дай Бог, она останется там, где находится, навсегда.» Но отвечать надо было сыну, как не поверни.
- Вы правы, мой мальчик, это была прелестная, как сама любовь, женщина, - выговорил он с усилием. – Вы похожи на нее не только внешне, вы унаследовали и лучшие черты ее характера. «И, один Бог знает, сколько сил я потратил, чтобы остальные черты не проявились у вас!» - подумал он, стараясь, чтобы сын не увидел в его лице ничего, что противоречило бы этим комплиментам. – Ваша мать подарила мне счастье быть отцом, и я не сразу сумел оценить этот дар. Вы знаете, как я нашел вас, вам рассказывала ваша кормилица, которая приехала с вами из этой деревушки, как долго и тяжело было добираться до Бражелона, но она никогда не рассказывала вам о вашей матери.
В последних словах Раулю почудилось едва приметное сомнение: отец не то утверждал, не то спрашивал, на самом ли деле виконту ничего не известно о том, кем была его мать.
- Адель никогда не говорила о моей матери, хотя мне казалось, что она знает все.
- Она на самом деле не знала ничего, Рауль. Она никогда не видела вашу мать, но ей хотелось, чтобы вы счтали, что она была ангелом.
- И вы рассказали Адель, какой была моя матушка?
- Ну, что вы, мой милый! Посвящать в такие подробности простую няню! Она сама сумела сердцем, добрым и великодушным своим сердцем, угадать, какой была ваша мать.
- Значит, это были не сказки, чтобы меня утешить?
- Ну, что вы, дитя мое! - Атос едва заметно запнулся, потом продолжил уже совсем спокойным голосом. – Ваша мать была чудесная женщина, и у меня о ней остались только дорогие воспоминания. Но прошли годы, а ваше присутствие затмило для меня весь мир. Рауль, я горжусь вами, вы для меня в этой жизни стали самой большой и единственной привязанностью. Но вы уже почти взрослый, и вы должны думать о своем месте в этой жизни. Я и впредь буду заботиться о вашей карьере по мере сил, а от вас требуется только быть храбрым и верным королю дворянином.
- Граф, я никогда не забывал о своей клятве в усыпальнице в Сен-Дени.
- Прекрасно, мой мальчик. Эта клятва всегда придет вам на память, если у вас будут какие-нибудь сомнения. Она поможет вам правильно определить свое место в окружающем вас мире.
- Но моя мать?..
- Она для нас умерла, виконт! – твердо сказал Атос, чтобы прекратить этот опасный разговор.
Бражелон сник, но не рискнул и дальше задавать вопросы о матери: если граф де Ла Фер заговорил таким тоном, у него есть для этого основания.

От этих воспоминаний настроение у Рауля испортилось. А тут еще явился Фрике с полотенцем и горячей водой для умывания и сообщил, что капитан д’Артаньян велел ему никуда не отлучаться, пока он не вернется из Лувра. Перспектива превратить драгоценное отпускное время в томительное пребывание в четырех стенах «Козочки» повергла молодого человека в уныние.  Но ослушаться мушкетера он не посмел: Д’Артаньян зря не стал бы ограничивать его свободу. И, умывшись, виконт отправился завтракать. Несмотря на довольно раннее время, зал внизу был полон. Мушкетеры и гвардейцы сменяли друг друга, заставляя Мадлен, Фрике и двух поварят работать в бешенном темпе. Позже, к полудню, поток посетителей иссякал, чтобы к вечеру вновь набрать силу. Мадлен преуспевала благодаря своему постояльцу, и, разочаровавшись в нем, как в потенциальном муже, была ему благодарна, как женщина и владелица успешного предприятия. Мир и благополучие воцарились под сводами «Козочки», гостеприимно принимавшей под своей крышей и путешественников, и парижан.
- Господин Рауль, желаете поесть здесь или вам накрыть у вас в комнате? – Мадлен притормозила около Бражелона с подносом, полным всевозможных тарелочек и мисочек, и Рауль понял, как он голоден.
- Нет, спасибо, я сяду там, у окошка, - он приметил свободное место, откуда просматривалась улица. – Принесите мне… на свое усмотрение, что вкуснее, - он благодарно улыбнулся и поспешил усесться за присмотренный стол.
Соседом у него оказался наглядно знакомый мушкетер, уже заканчивавший завтракать, и приветствовавший виконта движением руки.
- Отпуск? – спросил он, чтобы что-то спросить, и залпом допил последний стакан вина.
- Отпуск, - лаконично ответил виконт, с интересом разглядывая посетителей, и находя среди них знакомые лица.
- А что Конде? – мушкетер встал, и бросил на стол монету.
- Господин Принц готовит армию, - Рауль чуть отодвинулся, чтобы Мадлен могла расставить перед ним блюдо и соусники с подливой.
Раулю не пришлось придумывать ответ для своего соседа по столу, потому что тот откланялся и ушел, а молодой виконт отдал должное стряпне трактирщицы. Он заканчивал свой завтрак, когда появился д’Артаньян. Вид у капитана был озабоченный, когда он подсел к Бражелону.
- Ну, вот что, виконт, - сказал он, бросая шляпу на скамью рядом с собой. – Если вы еще толком не распаковали свои вещи, это к месту будет. Если успели – собирайтесь: вы едете в Бражелон безотлагательно. Я справлялся: граф де Ла Фер дома. Я, - д’Артаньян понизил голос, - дам вам письмо для графа, но никто его видеть не должен, вы поняли?
- Ничего я не понял! – честно признался Рауль, - но вы знаете, что делаете.
- Я не твой командир, но все равно старший по чину. Так что в создавшейся ситуации ты мне подчиняешься, и безоговорочно.
- Я исполню ваш приказ, господин капитан, но, все же…
- Остальное тебе объяснит граф, - остановил его д’Артаньян. – Поторопись, дружок, чем раньше ты доберешься до дому, тем быстрее увидишь графа. Ты же соскучился за,.. – капитан прикусил язык, с которого едва не слетело слово «отец»… за своим покровителем. А теперь, объясни-ка мне, почему ты выгнал Оливена.
- Он трус! – упрямо повторил виконт свою версию, не вдаваясь в подробности.
- Ну-ну, и в чем же он повинен? Если память мне не изменяет, раз он вас удержал от нелепой дуэли. Что же случилось в этот раз?
- Эта дуэль не была нелепой! – вспылил виконт.
- Так вы дрались? Что послужило поводом?
- Репутация одной дамы.
- Малышки Ла Вальер?
- Герцогини де Шеврез, которая была не только добра ко мне, но и обладает добродетелями, не позволяющими усомниться в ее порядочности.
Д’Артаньян, пораженный горячностью, с какой юноша выпалил эти слова, откинулся к стене и прикрыл глаза. «Какой сюрприз для Атоса!» - подумал он. – «Эта вертихвостка сумела окрутить ребенка настолько, что он дрался из-за нее на дуэли! Плохие новости для графа!»
- А в чем вина Оливена?
- Он отказался сопровождать меня, потому что герцогиня ныне не в фаворе, и нас непременно арестуют. Но я не мог, не имел права, не заступиться за ее честь.
- Тем более, вам надо спешить, молодой человек. В Бражелон никто не пошлет за вами. Только, я бы хотел вас предупредить: никому не рассказывайте об этой дуэли, а лучше всего – верните Оливена, и прикажите ему держать рот на замке. Вы сильно рискуете, юноша, а имея его рядом, вы сможете заставить его молчать. А теперь бегом наверх и собирайтесь. Я пойду писать письмо и потом занесу его вам.
К себе мушкетер зашел, уже озабоченный мыслью, что и как написать Атосу. С одной стороны, он не хотел писать прямо, с другой – должен был дать понять Атосу, что Бражелону уже не по пути с Конде.  Следовало его как-то предупредить и о герцогине де Шеврез: скандальная репутация этой высокопоставленной дамы заставляла делать любые предположения. Особенно смущали д’Артаньяна мысли о том, что граф, судя по некоторым слухам, не остался равнодушным к прелестям Шевретты. И был еще Арамис: Арамис, который, несмотря на новое увлечение, все равно оставался все тем же ревнивым мушкетером, что и двадцать лет назад.
Словом, капитан пришел к выводу, что Атосу придется решать серьезные проблемы. «И если, дружище, вы их сумеете разрешить, вы, воистину, великий тактик!» -  заключил д’Артаньян, берясь за перо.

«Милый друг, пишу вам в спешке, особенно расписывать нет времени, да я и не мастер марать бумагу. Все, что вам следует знать, это то, что Раулем интересуется некая опальная герцогиня, и он дрался, защищая ее честь.
И, что было бы неплохо, если бы вы сумели удержать его в Бражелоне подольше. Двор готовится к переменам, возможны важные перестановки, ситуация непонятная. Словом, самое время виконту погулять под кронами Шеверни. Придумайте любой предлог, чтобы он отдохнул подольше: мальчик плохо выглядит».

Письмо было без подписи и без даты, но это не играло роли: оно попадет в руки адресата напрямую.
Д’Артаньян, стоя рядом с Мадлен, взглядом провожал Бражелона, пока тот не скрылся за поворотом улицы. Он не сомневался, что Атос непременно найдет средство удержать сына в Блуа, избавив его от позора, который непременно ждет Конде, как полководца.

Отредактировано Стелла (20.04.2020 14:24)