Рауль в Бражелоне.
Оливен неловко переминался с ноги на ногу и мял в руках шапку. Он уже всерьез пожалел, что, после потери места, с отчаяния потащился в Бражелон, к графу. На что он рассчитывал? Что господин граф не согласится с решением сына и вернет его на место? (Черт, черт, именно сына, потому что и дураку ясно, что для графа мальчишка – сын родной). Как бы не так: сто раз граф - справедливый хозяин, а решения виконта никогда не отменит, это же ясно.
Атос уже добрых пять минут стоял спиной к Оливену и выбивал пальцами на подоконнике какой-то старинный марш. Такое невнимание со стороны хозяина к слугам было Атосу несвойственно. Раз уж он уделил время просителю, то им и занимался. Смущен предстоящим разговором? Оливену не очень с руки было разбираться в хозяйском настроении, он в тысячный раз проклинал себя, что воспротивился решению своего молодого хозяина, но, с другой стороны… эх, была-не-была, сказать, как было дело, все же лучше, может, граф и сам решит, что лакей был прав.
- Вот что, Оливен, - Атос чуть замялся, - у меня нет причины менять решение вашего хозяина: в конце концов, у него должны были быть основания для такого решения, но что произошло, я все же хотел бы выяснить, прежде чем мы окончательно с вами расстанемся. Что сказал господин виконт, когда отказывал вам от места?
- Он сказал, что я трус! – твердо вымолвил Оливен, убежденный, что надо говорить в этот раз только правду, чистую правду.
- У него были основания делать такой вывод?
- Он мне это не раз говорил, господин граф!
- Даже так? – Атос отвернулся от окна окончательно, и стал рассматривать Оливена так внимательно, что тот почувствовал, как остатки его уверенности под взглядом графа тают, как лед на солнце. – Он мне никогда на вас не жаловался.
- Господин виконт считает, что он уже совсем взрослый. Он готов драться на дуэли из-за любой дамы, даже если она не всегда высоконравственная дама, - Оливен выпалил свое признание, и утер пот со лба тыльной стороной ладони.
- Оливен, он ваш хозяин, значит он имеет право считать, что его мнение для вас – свято. Но… не исключено, что он несколько переоценил свое знание жизни и женщин, - и граф, чтобы скрыть свое отношение к этому вопросу, взял с полки книгу и раскрыл, не видя страниц. – Рассказывайте, как было дело, - вдруг резко приказал он, и Оливен так сильно вздрогнул, что едва не выронил шапку.
- Ваше сиятельство, вы же знаете, что господин виконт, когда у него есть время, и он бывает в Париже, обязательно посещает один дом.
- Чей дом?
- Особняк Люиней.
- А, - с видимым облегчением Атос захлопнул книгу и поставил ее на место, не замечая, что держал ее все время вверх ногами и так же водрузил на полку. – Он там проводит много времени, мне кажется.
- Слишком много! – Оливен не подумал, что он от фактов перешел к оценке поступков виконта, что было уже недопустимо.
- Это не вам решать, Оливен! - тут же отдернул его Атос.
- Простите, господин граф, но это ему заявил его противник, когда вызывал господина виконта на дуэль. И прибавил пару слов насчет поведения ее светлости, мадам де …
-  Без имен, Оливен, и без оценок! – приказал Атос таким холодным голосом, что бедняга позеленел. - И что послужило причиной вызова? Из-за чего, или… кого, виконт надумал драться? -  Атосу претило обсуждать поведение сына со слугой, но на этот раз у него не было выбора.
- Как, из-за кого? Да из-за самой герцогини, ее светлости герцогини де Ш... простите, Бога ради! Господину виконту так прямо и было сказано: «Дескать, вы слишком юны, чтобы путаться в юбках у мадам!»
Атос побледнел, потом краска бросилась ему в лицо. Он что-то хотел сказать, но вовремя удержал готовое соскочить с языка слово, и только сцепил зубы. – И что виконт? – заставил он себя вымолвить вполне естественные при таком известии слова.
- Господин Рауль побелел весь, а потом позвал обидчика в сторону. Я рядом стоял, и слышал, что он ему ответил.
- Что же?
«Для меня имя госпожи герцогини свято, - сказал господин виконт, - и не вам, человеку с грязными мыслями и, скорее всего, с грязными намерениями, осуждать мое поведение. Но вы за свои слова ответите; найдите двух друзей, которые не побоятся стать против моих секундантов, и мы с вами скрестим шпаги, чтобы завершить наше знакомство так, как это достойно дворян.»
- Ясно. И дуэль все же состоялась?
- Господин Рауль хотел, чтобы я сопровождал его к месту дуэли, куда пришли и его два друга из его полка. Но я сказал, что госпожа герцогиня сейчас не в фаворе, что она не спасет господина Рауля, если его поймают королевские гвардейцы, и что я совсем не хочу попасть к ним в лапы, потому что со мной точно не станут церемониться. Вот тогда-то господин виконт страшно разозлился, обозвал меня трусом, и велел убираться со службы у него.
- Но он дрался? – Атоса, по вполне естественным причинам, больше волновала судьба сына.
- Нет. Его противник не явился, а потом он был убит в какой-то драке. Так что…
- Довольно! – остановил его Атос.
- Как вам будет угодно, господин граф, - поклонился Оливен. – Только, осмелюсь вам доложить, что в салоне герцогини много смеялись над этой дуэлью, которая так и не состоялась, и обсуждали горячность господина виконта.
- Откуда это тебе известно? - Атос, собиравшийся уже отпустить Оливена, замер.
- Так об этом парижский свет гудел, а мы, слуги, всегда все слышим и знаем, - не удержался от хвастливого признания Оливен.
Атос ощутил, как гнев и возмущение схватили его за горло, побуждая действовать немедленно.
- Хорошо, пока поживите в Бражелоне, - разрешил он. – Я повидаю виконта, тогда и решим окончательно, что с вами делать. Идите.
Оливену оставалось только поклониться до земли: по крайней мере, несколько дней он у судьбы выторговал.

Рауль ехал домой, и одна эта мысль наполняла его ощущением счастья и покоя. Он был совсем один, за спиной не маячил привычный Оливен, не раз раздражавший его своей нерешительностью, и Рауль чувствовал себя совершенно независимым человеком. Правда, совесть немного царапал предстоящий разговор с графом по поводу этого самого Оливена, но виконт убеждал себя, что сумеет доказать отцу свою правоту в отношении слуги, зарекомендовавшего себя отъявленным трусом. Он почти забыл о письме д’Артаньяна, настолько опьянял его вид родных лесов и полей.  Чтобы сократить путь, он поехал не в сторону аллеи, ведущей в замок, и дающей ему возможность миновать замок Ла Вальер, а направил коня по незаметной тропинке, проложенной вдоль поля, принадлежавшего к их владениям. Неподалеку от дороги работали камнетесы, восстанавливая разрушенную часовню. Виконт вспомнил, что отец писал ему об этой стройке, и о том, как задумал ее. Видимо, у графа появились средства, чтобы доставить камни от полуразрушенного старого замка в Берри, в котором он вырос. Рабочие не слишком усердствовали, и Бражелон едва удержался, чтобы не вмешаться, и не подогнать их, но вовремя опомнился: это не его дело: вмешиваться в распоряжения графа. Но если стройка будет идти такими темпами, еще не скоро придется им идти сюда к воскресной мессе.
До замка оставалось совсем немного, когда Рауль столкнулся с Блезуа. Долговязый Блезуа стоял посреди тропы, приставив руку ко лбу, и с важным видом обозревал окрестности. Он был несколькими годами старше Рауля, но выше его на добрый фут. Робкий и нескладный, хотя и сильный, парень, после поездки в Англию с графом де Ла Фер, просто преобразился. Послушать его, так Блезуа был чуть ли не главным героем всех приключений друзей на островах Альбиона. Спесь с него слетела, как только до графа дошли интерпретации этих событий. Точнее, сначала все узнал Гримо, стоявший немного в стороне от кружка восхищенных слушателей, никем не замеченный, и с интересом слушавший все россказни про подвиги, совершенные в Англии. Пока речь шла о короле Карле и о пребывании в его лагере, Гримо помалкивал, но, как только рассказ вступил на опасную стезю, приблизившись к Мордаунту и казни короля, Гримо негромко кашлянул. Блезуа обернулся, узнал управляющего и залился краской.
- Ну все, на этот раз остановимся на этом, - буркнул он своим слушателям, неохотно разошедшимся по своим местам при виде Гримо.
- Это все? – Гримо, общаясь с Блезуа, предпочитал слова. – Мустона помнишь?
- Как же не помнить, полгода, почитай, вместе прожили, - пробормотал Блезуа.
- Знаешь, почему он управляющим стал?
- Нет, - опустил голову Блезуа.
- Молчать умеет, - и Гримо ткнул длинным худым пальцем в грудь хвастуна. – Много успел рассказать?
- Да нет, только то, что вы слышали, Гримо.
- Припомни! – настаивал Гримо.
- Ну, еще немножко, как мы отплыли, и как нас господин Мордаунт с мола приметил.
- Все?
- Теперь точно все.
- Учти, если соврал, лучше сразу правду скажи: с графом говорить уже будешь.
Блезуа побелел, как стена, прекрасно понимая, что граф де Ла Фер с болтуном церемониться не станет.
- Богом клянусь, ничего из того, что господину графу не понравится, я не говорил, - парень истово перекрестился.
- Я предупредил, но его сиятельству о твоих россказнях все равно доложить обязан, - «успокоил» Блезуа управляющий.
Разговор с графом был короток, но Блезуа его запомнил до конца жизни.
- Блезуа, я не потерплю, чтобы в моем доме обсуждались слугами мои личные дела. Если вы, волею случая, оказались свидетелем неких событий, это не повод рассказывать всем о них. Надеюсь, больше у нас с вами повода говорить на эту тему не возникнет. Подумайте об этом и решите, что для вас важнее: служба в моем доме или поиск места вне Орлеаннэ.
Блезуа закрыл свой рот на замок, донельзя напуганный обрисованной перспективой, а еще больше – обращением на «вы», которое граф приберегал для челяди, когда был действительно сердит.
Таким образом, Блезуа остался служить в Бражелоне, но, в утешение себе, стал приударять за всеми окрестными девицами в округе. Геройский ореол, созданный поначалу, у слабого пола срабатывал безотказно. Вот и сейчас Блезуа выглядывал свою очередную пассию, с которой у него здесь было назначено свидание, когда взгляд его уперся в Бражелона.
Нельзя сказать, чтобы неожиданный свидетель безделья, да еще и хозяин, вызвал у Блезуа прилив энтузиазма и желания показать свое рвение в трудах праведных, но, честно говоря, Бражелону он обрадовался. Теперь господин граф будет занят сыном, и у домочадцев появится времени для себя побольше. Так что радость Блезуа была, как мы видим, достаточно себялюбивого свойства.
- Господин Рауль! – он поклонился виконту едва не до земли. – Господин Рауль, как же я рад вас видеть! – несколько фамильярное обращение сошло Блезуа с рук ввиду былых совместных подвигов с Бражелоном, который еще не успел забыть ни их побегов в лес, ни лазаний по деревьям, ни охоты на птичьи гнезда, и прочих мальчишеских шалостей. – Вы к нам в отпуск?
- Граф дома или куда-то отлучился? – Рауль дружески приветствовал Блезуа, и тут вспомнил о письме, которое вез за полой камзола: движение руки отозвалось ощутимым покалыванием сложенной бумаги.
- Граф с утра уехал с Гримо в Блуа, - доложил Блезуа, этим и объясняя молодому господину почему он оказался не в замке: Рауль же его закладывать не станет, промолчит, что лентяй опять нашел повод увильнуть от дел.
- А ты как здесь оказался? – приветливо спросил виконт.
- Я? – Блезуа смутился лишь на мгновение. – А мне велел Гримо узнать, как работы на часовне идут, не требуется ли чего.
- А! Я видел, там рабочие прохлаждаются, в самый раз тебе туда и съездить посмотреть! – удовлетворился его ответом Рауль.
- Господин виконт, хотите, чтоб я вперед поскакал, сообщить о вашем приезде? – Блезуа подобострастно заглянул в глаза виконту.
- Хочешь сказать, твой кургузый конек быстрее моей лошади? – рассмеялся Бражелон. – Выполняй, что тебе было сказано, а я дорогу домой и с закрытыми глазами найду, - и он тронул своего коня с места. Но тот уже и сам, почуяв конюшню, обед и отдых, зарысил домой.

Атос, поехавший в Блуа по делам и отобрать прибывшие в книжную лавку новинки, беседуя с хозяином магазинчика, вдруг ощутил странное волнение, похожее на внутренний зов. Кто-то или что-то настойчиво звало его домой, в Бражелон, так настойчиво, что граф на мгновение закрыл глаза, не в силах скрыть свое волнение, и тут же поймал на себе вопрошающий взгляд Гримо. Этого взгляда ему было достаточно.
- Я оставляю вам список, любезный метр, а книги вы доставите, как только вернется ваш посыльный; все наши договоренности остаются в силе, деньги вам завтра привезет Гримо, - граф поднялся, и оглянулся на своего управляющего. – Едем, Гримо.
Уже на улице, садясь на лошадь, он вновь встретил тот же озабоченный взгляд и улыбнулся: - «Поехали быстрее, кажется, нас дома ждет сюрприз».
Оставив Гримо в недоумении, какой сюрприз: плохой или хороший, их мог поджидать, граф всю дорогу шпорил своего коня, так что в замок они влетели на вконец заморенных лошадях. Первое, что увидел Гримо, заводя лошадей в конюшню, и растормошив дремлющего в углу на попонах конюха, был незнакомый жеребец в стойле, где обычно проживал конь виконта.
- Кто приехал? – конюх, почувствовав на плече тяжелую руку, мгновенно вскинулся, и открыв глаза, понял безмолвный вопрос управляющего.
- Господин виконт прибыли. В отпуск! – конюх вскочил на ноги, но Гримо уже и след простыл, так поспешно он бросился в дом, в самый раз, чтобы увидеть, как граф заключает в объятия сына.
Чутье не подвело графа: не зря так потянуло его домой! Его мальчик, собственной персоной, ждал его на крыльце. Атос больше ничего и никого не видел перед собой, забыл обо всем, сжимая в объятиях сына, который был уже одного с ним роста. Потом отстранил его от себя, все еще не веря, что видит виконта рядом, живого, здорового, возмужавшего воина, самостоятельного, взрослого человека, прошедшего горнило сражений.
- Рауль, вы здесь! Каким чудом? – только и смог вымолвить Атос, овладев собой.
- Это чудо – всего лишь добрая воля Принца, которому захотелось доставить мне удовольствие. У меня для вас письмо от вашего друга д’Артаньяна, граф.
- Так вы и его видели, Рауль? – удивился граф, одной рукой принимая письмо, а другой открывая дверь, чтобы пропустить вперед юношу. – Идемте, наконец, в дом, а то мы тут торчим на виду у челяди со своими душевными порывами, - закончил он с досадой, что позволил себе подобную открытость чувств.
Рауль, уже успевший, до того, вымыться и переодеться с дороги, с удовольствием последовал за отцом. С кухни, когда они вошли в дом, донеслись восхитительные ароматы готовящегося обеда, и виконт всей грудью вдохнул запах сдобы, так напомнивший ему детство и булочки Жоржетты.
Атос даже не стал переодеваться, так хотелось ему не упускать ни минуты общения с Раулем, и, приведя его в свой кабинет, тут же снова обнял его. Потом усадил в кресло, лицом к свету, и стал рассматривать с таким выражением, словно видел в первый раз: недоверчиво покачивая головой, удивляясь, что сын так быстро, и так безвозвратно повзрослел. Рауль вконец смутился, но не решался протестовать: ждал, когда отец, наконец, успокоится. Он догадывался, что его походная жизнь, полная лишений и опасностей, беспокоит графа, но не решался говорить об этом напрямую: отцу могло быть неприятно, что сын догадался об его страхах. Поэтому он тоже, со своей стороны, с любовью и беспокойством, отмечал изменения, происшедшие в графе де Ла Фер.
Со времен английской эпопеи Атос сильно поседел: это, пожалуй, единственное, что сын отметил про себя сразу же. Но он держался все так же прямо, так же легки и изящны были его движения, и только едва приметные лучики морщин в углах глаз говорили о том, что время потихоньку берет свое, оставляя Атосу возможность красивой старости.
И все же граф заметил внимание сына и чуть нахмурился.
- Что, постарел? – он искоса глянул на виконта и сломал печать на письме, с хрустом разворачивая плотную бумагу. По мере того, как его глаза бежали по строчкам, лицо его каменело.

«Милый друг, пишу вам в спешке, особенно расписывать нет времени, да я и не мастер марать бумагу. Все, что вам следует знать, это то, что Раулем интересуется некая опальная герцогиня, и он дрался, защищая ее честь.
И, что было бы неплохо, если бы вы сумели удержать его в Бражелоне подольше. Двор готовится к переменам, возможны важные перестановки, ситуация непонятная. Словом, самое время виконту погулять под кронами Шеверни. Придумайте любой предлог, чтобы он отдохнул подольше: мальчик плохо выглядит».

Письмо было без подписи, но и без этого Атос узнал бы почерк мушкетера. Его взволновало не упоминание об опальной герцогине: о ней он уже узнал из рассказа Блезуа, а поговорить с Раулем на эту тему он собирался не сейчас. Не на шутку его испугали намеки д’Артаньяна на некие перестановки и совет удержать виконта при себе. Гасконец не был паникером, он отлично разбирался в том, что происходило при дворе, и к его словам следовало прислушаться, если граф не собирался очертя голову отправлять сына туда, где ему могла грозить опасность похуже пуль и шпаг. Атос, не желавший более участвовать в политических играх, тем не менее обладал неплохим чутьем политика, и чувствовал, что за всеми играми Парламента зреет новое противостояние. Слишком многие из знати остались с носом в результате переговоров Мазарини с принцами и тем же Парламентом. И слишком многие рассчитывали прибрать к рукам молодого короля.
Судя по слухам, долетавшим до графа, Конде, недовольный несбывшимися посулами Анны Австрийской, искал выход на Испанию, собираясь окружить себя теми, кто будет в первую очередь лояльным к нему лично. Если он поднимет шпагу против короля, пусть это и будет считаться войной с Мазарини, Раулю де Бражелону у принца делать нечего. Еще не хватало, чтобы в его послужном списке стояло участие в сражениях против королевской власти. Атос поднял глаза от письма и встретился с ласковым взглядом сына.
- Расскажете мне за обедом, как там наши парижские друзья? Вы остановились в моей гостинице?
- Нет, я устроился в «Козочке»; Мадлен была очень любезна.
Атос только хмыкнул в ответ.
- Я пойду к себе, Рауль, переоденусь к обеду, а вы, если хотите, идите на свою половину или в библиотеку. Гримо вас позовет, - Атос ушел, а Рауль, мгновение поколебавшись, отправился на кухню. Граф, когда Рауль был ребенком, не очень поощрял такие визиты, но, стоило Атосу отлучиться, и Рауль мчался к Жоржетте, отлично зная, что для него припасены очередные лакомства. Виконт вырос, а на кухню сладкоежку тянуло, как магнитом. Обед – обедом, а булочки пахли так соблазнительно! Ждать до десерта – это не для голодного сорванца. А Рауль себя чувствовал сорванцом, готовым выкинуть очередную шалость: он был дома!
Какое это счастье, сознавать, что у тебя есть свой дом, в котором тебя всегда ждут, где будут ловить каждое твое слово, каждый взгляд, отвечая на твои слова взглядом, полным любви и заботы. Отец всегда был очень внимателен к его детским интересам, выслушивал все истории, приключившиеся с сыном на речке, в саду, в конюшне, куда Рауль регулярно таскал яблоки и морковку, выпрошенные у кухарки.
Мальчик очень рано узнал, что он подкидыш. Когда ему исполнилось семь лет, опекун рассказал ему, что его родители – дворяне, и он вправе носить шпагу у бедра. Но, кем бы он не был, Рауль всегда знал, что у него есть дом, и что есть люди, которые никогда его не дадут в обиду и любят его: господин граф, Гримо, няня Адель, кухарка Жоржетта. Немногочисленная дворня графа обожала и опекала Рауля, со временем, когда он получил титул и имя, его стали привечать и в домах Орлеаннэ, а после он и вовсе стал героем в глазах дам. Но никогда: ни в дворцах, где он частенько бывал, ни в палатке воина перед сражением, никогда, виконт де Бражелон не забывал, что в жалкой деревушке его нашел граф де Ла Фер, привез к себе в замок, дал ему не только приют и воспитание, но и готовил из него своего наследника. А самое главное – он дал ему семью и дом. Каждый раз, когда Рауль думал о своей судьбе, на душе у него становилось тепло, словно он сидел у камина в отцовском доме в холодный зимний вечер. У него был отец, а незнание матери казалось горькой правдой, с которой можно смириться.
На кухне царила суета: обед был почти готов, и обед праздничный. Жоржетта, командовавшая кучей помощников, узнав о приезде Рауля, взяла на себя смелость приготовить именно то, что любил Рауль. Гримо, а потом и граф, в ее распоряжения не вмешивались: старая кухарка не хуже их знала, что и как подать своему любимчику. Рауль окинул уже готовые блюда быстрым взглядом, но задержался только на булочках. И, прежде чем Жоржетта успела хоть слово вымолвить, ухватил с блюда самую румяную и удрал. Негодующий вопль старухи донесся до самого Атоса, идущего в столовую.
- Что, что случилось? – граф отшатнулся, когда на него едва не наскочил Рауль, с видом шкодливого котенка попытавшийся увернуться от столкновения с неожиданным препятствием. В руке виконт все еще сжимал злополучную булочку.
- Ну кто ж это сдобой обед начинает? – за Раулем выскочила возмущенная кухарка. – Это ж совесть где ваша, господин Рауль? – Жоржетта замерла на пороге с поварешкой в руке.
- Так! – протянул Атос, обозревая живописную сцену, представшую его взору. – И в чем, на этот раз, провинился виконт?
- Вот! - Рауль, едва сдерживая смех, разжал кулак, в котором покоились остатки булочки.
- Не извольте гневаться, господин граф, но господин Рауль, не дожидаясь десерта, стащил булку, - пробормотала Жоржетта, и улыбнулась, показав еще крепкие зубы.
- В таком случае, виконт, вы наказаны: останетесь без сладкого, - непререкаемым тоном объявил граф, поддерживая игру.
- Это несправедливо! – запротестовал было Рауль, но Атос чуть вздернул бровь, и он замолчал, последовав за отцом в столовую.
Обед проходил в молчании, но Бражелон отлично понимал, что не его баловство тому причиной: отец что-то обдумывал. Суп был съеден без единого слова, но, когда подали вторую перемену, граф заговорил.
- Вы не расскажете мне поподробнее, что говорил вам д’Артаньян? – попросил он сына. – Что, вообще, творится в Париже? И не встречали ли вы господина д’Эрбле?
- Господин д’Артаньян был чрезвычайно любезен со мной. У меня было с собой письмо Принца для него, видимо оно, почему-то, расстроило нашего друга.
- Принц писал капитану? Странно! - пробормотал Атос.
- А Принц меня расспрашивал о вас, граф, и о ваших друзьях.
- Вот даже как? – Атос отложил вилку и нож, и откинулся в кресле, не спуская глаз с сына. – И что же вы ему рассказали?
- А что я мог рассказать, господин граф, когда ничего не знаю? – пожал плечами юноша. – Он расспрашивал о ваших подвигах, но я мало что мог ему сказать. В конце концов, он сам сделал вывод, что вы умеете хранить свои тайны.
- Так его интересовали наши тайны, - улыбнулся Атос. – Это не наши тайны, а тех высокопоставленным особ, которым нам привелось помогать.
- Знаете, граф, - задумчиво протянул Рауль, - у меня создалось впечатление, что Принц ищет союзников.
- А откуда у вас такое впечатление, мой милый?
- Он написал письмо господину д’Артаньяну, и просил никому не говорить об этом, но я не мог не упомянуть об этой детали, рассказывая вам. И отпуск этот – тоже предлог: господин Конде, как мне показалось, хотел отправить к капитану гонца так, чтобы никто об этом не знал. А он меня часто посылает с разными поручениями, и к их величествам, случается, так что за мной следить не станут, если я еду домой.
- А когда вам велено вернуться, Рауль?
- Принц сказал, чтобы я немного отдохнул дома. О конкретных сроках речь не шла.
Казалось, этот ответ обрадовал Атоса, потому что он вновь принялся за еду. Глядя на отца, продолжил расправляться с паштетом и Рауль. Но Атоса явно занимала какая-то мысль, потому что от десерта он отказался, и оставив виконта наслаждаться вожделенными булочками, отправился к себе.

«Д’Артаньян, что хотел он сказать своим письмом? Какие перестановки ожидаются? Ах, как мне сейчас не достает Арамиса, но этот хитрец стал неуловим. Уж он точно знает, что происходит. Весточка от него мне бы не помешала!» - размышлял Атос, расхаживая по кабинету. Едва слышное поскрипывание половиц действовало успокаивающе, и бывший мушкетер постепенно настолько погрузился в себя, что не сразу расслышал, что в дверь скребутся.
- Войдите! – на пороге стоял Гримо, держа на серебряном подносе письмо.
Атос, недоумевая, взял старательно сложенный лист, запечатанный просто каплей черного воска, без всяких признаков личной печати.
- Кто принес? – он поднял глаза на старого слугу.
- Монах, - чуть пожал плечами Гримо.
- «Арамис!» - сердце дернулось, едва граф взглянул на строчки. – «Он почувствовал, как он мне нужен!»
Арамис писал о том, что графа интересовало сейчас больше всего: о политических перестановках, о недовольстве знати результатами, достигнутыми Парламентской Фрондой, о распрях при дворе, и о том, что принц Конде все откровеннее ищет сторонников, готовых следовать за ним.

«Похоже, его высочество прозрел в отношении регентши, и не готов и дальше внимать ее сладким речам. Если он предпримет определенные действия в отношении двора, он найдет в лице королевы достойного противника. Кардинал тоже не дремлет. Мне не трудно предвидеть, чем может окончиться эта авантюра, Атос, иначе я подумал бы и о нашем месте в этой эпопее. Но, насколько Принц проявил себя прекрасным военачальником, настолько он никудышний заговорщик. Еще толком не начав действовать, он умудрился растерять половину сторонников. Так что не трудно предугадать, что все это вскоре закончится крахом. Подумайте о том, что вы можете сделать для своего воспитанника – он еще слишком молод, чтобы оказаться участником подобной авантюры, но даже косвенное участие в ней может помешать его карьере, если не большему. Регентша умеет мстить, но не умеет разбираться, кто прав, а кто виноват.»

- Что я могу сделать для Рауля? Не допустить его возвращения к Принцу, пока все не прояснится! Но как это сделать, не уронив его достоинства и чести, и не подвергая его обвинению в дезертирстве? – Атос крепко потер лоб, но нужной мысли не нашел. В другое время его бы поразило, что Арамис подумал о виконте, но господин д’Эрбле после истории с Рюэйлем, когда Рауль настоял на своем участии в освобождении друзей, стал, правда очень сдержанно и ненавязчиво, принимать участие в судьбе юноши. То, что он подумал о его карьере среди всех своих забот, приятно удивило Атоса, когда он в десятый раз перечитал письмо.
«Может быть, стоит попросить отставки Бражелона? Но предлог, какой может быть предлог для такого шага? Виконт уехал в отпуск, увозя письмо для д’Артаньяна – и просит отставки? Да любой простак поймет, что он не хочет участвовать, даже косвенно, как адъютант принца, в деле, которое предложил капитану принц, и которое грозит провалом. Нет, действовать таким образом, это прежде всего подставить нашего гасконца. Что придумать?»
Пока Атос ломал себе голову, как выйти из ситуации так, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы», Рауль раздумывал, как уломать отца, чтобы он разрешил ему визит к Ла Вальерам. Виконт страдал в разлуке со своим ангелом, маленькой Луизой, но преступить запрет графа не решался.
Но случай был на стороне юноши. Пока граф был у себя, виконт решил проехаться по окрестностям, посмотреть на тот мир, в котором он вырос, увидеть происшедшие перемены, и, что греха таить, понадеяться на приятные встречи со знакомыми. Так получилось, что, кроме де Гиша, у Рауля не осталось близких друзей, а душа Бражелона была, как никогда, открыта для любви. Но де Гиш был старше, он прошел школу пажей, он вращался в самом высшем обществе с детских лет, и чувствовал там себя своим. Рауль таковым не был: он всегда помнил, что он – полубастард, и, внешне это никак не проявляя, в душе ощущал постоянную неловкость. Гиш не раз звал его с собой на пирушки и к дамам полусвета, но Рауль отказывался под разными предлогами, инстинктивно сторонясь разгульной жизни.
Сейчас, оказавшись в родных лесах, он ощутил, как некая целительная сила наполняет все его существо, возвращая ему душевную чистоту. Он пришпорил коня, переводя его в галоп, наслаждаясь свистом ветра в ушах и мельканием стволов деревьев, меж стволы которых пробивались лучи заходящего солнца. Умница конь сам нашел выезд с тропинки на лесную дорогу, и копыта его выбивали фонтанчики песка из слежавшегося грунта. Леса эти знакомы были Раулю, как собственный дом, который он исследовал от подвалов до чердаков. Как там он знал каждый камень, так тут ему был знаком каждый куст. И эта дорога, обходным путем ведущая к замку Ла Вальер, была ему хорошо известна тоже. Да, он лукавил сам с собой: он не случайно направил коня через лес, зная, что тот почует конюшню соседей, и сам выйдет на дорогу: четвероногий хитрец был уверен, что попади он в соседский дом, голодным не останется, а лакомство ему обеспечено: Луиза де Ла Вальер безумно любила лошадей, а легкая хромота совсем ей не мешала, когда она была в седле. Робкая и стеснительная девочка преображалась, оказавшись верхом, хотя родители не были в особом восторге от ее увлечения лошадьми. В последнем письме она поделилась с Раулем своей радостью: ей разрешили ездить на настоящей лошади, и она получила ко дню именин в подарок от герцогини Орлеанской изумительную лошадку из конюшни его высочества Гастона. Об этой детской радости мадам де Сен-Реми разрешила ей написать виконту, и Бражелон тихо мечтал, как они вдвоем поедут кататься в леса Шеверни.
Бедный юноша не представлял, что произошло в его отсутствие.
Между графом де Ла Фер и четой де Сен-Реми с некоторых пор пробежала черная кошка. Атос, вплотную занявшийся делами виконта, сумел не только обеспечить его состоянием, но и признать его, как законного сына. Отныне, виконт де Бражелон становился наследником рода. На брачном рынке женихов его статус вырос, а вот шансы Луизы де Ла Вальер стать его невестой значительно снизились. Матримониальные планы Атоса пошли вразрез с планами Рауля, которые он лелеял с детства. Теперь граф вознамерился подыскивать сыну невесту, стоящую на высших ступенях знатности и богатства. Словно очнувшись от долгого сна, в который его погрузила миледи, граф де Ла Фер захотел для сына всего того, чего сам лишил себя своей женитьбой. Воистину, для каждого настает момент, когда он начинает жить в своих детях! Атос эту истину ощутил со всей силой, на которую способна была его нежная и сдержанная натура. И с целеустремленностью, отличавшей его в тех случаях, когда он принимал решение, он принялся за осуществление своего проекта.
Прежде всего, следовало соблюсти приличия. А именно приличия требовали сократить визиты и вообще любые встречи сына с Луизой. Предлог был великолепный: слишком частые посещения и встречи могут быть восприняты не только родителями девочки, но и окружающими, как заявка на нечто большее, чем просто дружба. А вот этого Атос не хотел категорически, предчувствуя, что разговор на эту тему с госпожой де Сен-Реми, которая заправляла и во втором своем браке, был неизбежен, и он состоялся. Удачей было уже то, что ни Рауль, ни Луиза при этом не присутствовали.
С тех пор, как граф де Ла Фер вернулся к светской жизни ради сына, волей-неволей ему приходилось посещать всевозможные балы, крестины, именины и прочие сборища провинциального города. И, если, от приглашений отвертеться не удавалось, Атос всеми силами старался не оказываться на виду. Удавалось это далеко не всегда: дамы продолжали посматривать в сторону холостого соседа, но очередной повод говорить о себе партнерам за карточным столом или прикрывшись веером в кругу товарок, граф почтенному обществу подавал регулярно.
Встреча с мадам де Сен-Реми состоялась на Пасху, как раз после торжественного молебна, когда граф выходил из собора.
- Господин граф, наконец-то мы видим вас! – Атос даже вздрогнул от басовитого голоса мадам де Сен-Реми. – Для нас это радость тем большая, что вы в последнее время не балуете нас своими визитами. Как поживает ваш воспитанник? – дама, кокетничая, протянула ему свою ручку, и Атосу пришлось склониться над ней по всем правилам вежливости.
- Моя супруга действительно права, отмечая, что мы теперь редко с вами видимся, граф, - приветливо кивнул мажордом принца Гастона де Сен-Реми. – Как служится господину Раулю?
- Благодарю, принц Конде очень доволен своим адъютантом, - Атос скользнул взглядом по толпе, ища повод распрощаться с соседями, но не тут-то было: мадам поймала, наконец, неуловимого графа, и не намерена была так быстро упустить свою добычу.
- Мадемуазель Луиза по своей наивности, спрашивает о нем несколько раз на дню. Я пожурила ее, сказав, что девочке в ее положении не следует быть такой навязчивой.
- В ее положении? – Атос, не скрывая удивления, взглянул на чету. – Что вы имеете в виду под этими словами?
- Ах, боже мой, да ровно то, что девочка наша считает себя просватанной невестой господина виконта! – с самым простодушным видом воскликнула мадам де Сен-Реми.
- Невестой виконта? Вы убедили мадемуазель, что она невеста моего воспитанника? Невероятно! – граф на мгновение потерял дар речи, но только на мгновение. – Надеюсь, мы ничем не подали вам повода так считать, - немного надменно вырвалось у него.
- Как это «не подали»? – мадам поджала губы. – А ваши визиты к нам, а постоянные визиты вашего… - она сделала едва заметную паузу, но закончила очень решительно, - вашего сына к моей дочери, едва ли не ежедневные визиты: как это прикажете рассматривать? И мы, и все соседи вокруг видят в виконте жениха нашей Ла Вальер.
- Господа, прощу нас простить, если все эти визиты были истолкованы вами, как официальные. Вам прекрасно известно, что никаких попыток оформить эту дружбу, как помолвку, я никогда не предпринимал, и бесконечно сожалею, что вовремя не прервал эту дружбу, которую вам бы хотелось истолковать таким образом.
- Господин граф, не кажется ли вам, что вы переходите границы? – вмешался де Сен-Реми.
- Ни в коей мере!
- Не считаете ли вы, что наша дочь недостаточно знатна для вашего сына? – мадам де Сен-Реми уже не говорила, она шипела, забыв, что находится на улице, и вокруг полно знакомых. А, скорее всего, она знала, что делает: ей хотелось скандала.
- Я считаю, что пока рано говорить об этом. Мадемуазель еще не закончила своего образования, а виконт еще не проявил себя на службе настолько, что можно говорить о состоявшейся карьере.
- Пусть так, - немного сбавила тон дама, - но у нас сложилось впечатление, что вы против встреч детей. Поэтому мы вынуждены вас поставить в известность, что, со своей стороны, более не рассматриваем вашего… сына, как претендента на руку нашей Луизы. Проблемы с его родословной могут пагубно отразиться на репутации мадемуазель! – она поджала губы и проплыла мимо Атоса, небрежно кивнув ему, и всей своей тяжестью налегая на руку мужа.
Атос подождал, пока они скрылись из виду, и тут только заметил, что он один стоит на площади перед собором. Все уже разошлись и разъехались по домам. Граф вытер платком вспотевший лоб, надел шляпу, и, ощущая, как в душе бушуют гнев и возмущение, зашагал в сторону коновязи, где его уже заждался Гримо.

Рауль ни о чем не догадывался, а у Атоса все не хватало мужества ему рассказать если не о самой встрече, то о решении родителей девочки. То, что дети давно считали себя женихом и невестой, строили планы на будущую семейную жизнь, лишало графа решимости разрушить эту, уже не детскую игру. Возраст и обычаи света требовали положить конец порывам детской непосредственности.

Его величество случай был милостив к Бражелону. Едва замаячили крыши Ла Вальера, он придержал коня и, нарочито медленно, поехал по дороге, огибавшей замок: той самой дороге, что выводила прямо на аллею кленов, ведущей к его дому. Сколько раз бывал он здесь с тех пор, как впервые встретил свою любовь! И каждый раз сердце у него трепетало в груди, как пойманная птица. Увидеть, хоть одним глазком увидеть своего белокурого ангела! Господь сжалился над влюбленным.
- Рауль! – звонкий детский голосок заставил его резко остановить коня: на дорогу выскочила девочка лет десяти-одиннадцати, за ней, хватаясь то за грудь, то за шею, заключенную в брыжжи, которые можно было увидеть теперь только в какой-то глухой провинции, выскочила сухопарая дама, одетая по испанской моде двадцатых годов.
- Луиза, мадемуазель Луиза, вернитесь немедленно! – задушенным голосом причитала женщина, по виду не то дуэнья, не то гувернантка. – Не смейте говорить с незнакомым мужчиной!
- Ах, боже мой, Марселина, разве ты не видишь, что это господин Рауль? – настаивала девочка, поспешно приближаясь к всаднику.  - Разве он нам незнаком? – она, не задумавшись ни на секунду, протянула руки к Бражелону. Прежде, чем Рауль успел себе отдать отчет, что он делает, он поднял Луизу к себе в седло и усадил впереди себя. Девочка счастливо рассмеялась, и повернувшись к своему кавалеру, протянула ему руку, которую он почтительно поцеловал, задержав ее в своей дольше, чем полагали приличия. Идиллию встречи нарушила подоспевшая Марселина, которая уж точно была в курсе запрета на встречи юных влюбленных.
- Господин виконт, немедленно отпустите мадемуазель! – приказала она. – Вы нарушаете все приличия! – мучительно покрасневший Рауль осторожно опустил Луизу на землю. – Вам, должно быть, неизвестно, что с некоторых пор вам запрещены свидания с мадемуазель Лавальер?
- Мне? Запрещены? – растерялся Рауль. – Но почему?
- Спросите об этом у вашего отца! – громко и уверенно заявила Марселина, и, схватив за руку Луизу, увлекла ее к замку Ла Вальер.
Рауль вернулся домой в полном расстройстве чувств, ничего не понимая в произошедшем.  Отец просил его не встречаться с Луизой без его разрешения, но откуда этот полный запрет?

Атос отчаяние сына понимал: он помнил слишком хорошо, что творилось в его семье, когда там поняли, насколько серьезны его планы насчет Анны. Но, так же хорошо, помнил он и то, к чему пришел тогда, чего стоило ему нежелание слышать окружающих. Его желание оградить сына от последующих бед было понятно людям прожившим жизнь и многое повидавшим, но объяснить что-либо юному, влюбленному созданию, только вступающему в жизнь и видящему все вокруг только через призму своей влюбленности, было бесполезно. Атос и не пытался особо объяснять свой запрет: достаточно было его авторитета и слов о порядочности, чтобы Рауль сник и отправился оплакивать свою печаль к себе в комнату. Зато граф крепко задумался, и не только об этой странной любви к девочке, но и что делать с Бражелоном, который волею случая остался не у дел.
И Атос взялся за то, что замыслил уже давно, но, что не давала ему возможностей осуществить свой план служба сына: стал вводить его в дела графства. Рауль не сопротивлялся, тем более что постоянные поездки давали ему возможность хоть издали, хоть случайно, но видеть объект своих воздыханий.
С детской непосредственностью, но и с пробуждающейся уже кокетливостью, Луиза включилась в это развлечение, в которой оба ничего плохого не видели; главное, чтобы все выглядело случайностью.
Так началась эта игра: граф загружал Рауля делами, стараясь выстраивать его день так, чтобы у юноши не оставалось времени на праздные мечты, а Рауль выстраивал свой маршрут по окрестностям так, чтобы оказаться вблизи мест, где могла гулять девочка. Нет, он никого не обманывал: он никуда не опаздывал, он ни с кем не договаривался: он только использовал все тропинки, все лесные дорожки, все повороты так, чтобы они приводили его к окрестностям Ла Вальера.
Граф никогда не расспрашивал Рауля, зная, что сын не умеет лгать и не желая подвергать его пытке. Атос догадывался, что дети придумают выход, как обойти запрет родителей, но ему самому было любопытно, как они выйдут из положения. Возможно, тут сыграла роль и досада, которую он испытывал после встречи с соседями, и мужская солидарность с влюбленным, в которой он не желал сам себе признаваться. Но, как бы то ни было, граф де Ла Фер с некоторым удовлетворением, издали, со слов случайных свидетелей и слуг, наблюдал за маневрами сына, посмеиваясь изобретательности юноши, который с простодушием молодости считал, что, поступая таким образом, не нарушает ничьих предписаний.
Луиза, не менее простодушная, и совсем еще ребенок, страшно гордилась, что у нее уже есть свой воздыхатель. Подруг у нее не было, зато был верный рыцарь. Она настолько привыкла к их ежедневным встречам, к его постоянной заботе, что запрет видеться, высказанный госпожой де Сен-Реми в непререкаемой форме, вызвал у мечтательной девочки приступ ужаса, сменившийся приступами тоски. Они заливалась слезами, отказывалась есть, не хотела выходить из своей комнаты, отказывалась от визитов к герцогине Орлеанской, очень ее любившей, и, в конце концов, заставила родителей сдаться: на якобы случайные встречи с виконтом стали смотреть сквозь пальцы.  Луиза еще мала, и виконт так еще молод, к тому же, его вот-вот отзовут в армию. Им недолго осталось радоваться, детство заканчивается, и обязанности взрослой жизни все равно разлучат их. Но время шло, Конде на вспоминал о Бражелоне, и Атос стал подумывать о Тюренне. И тут пришло письмо от маршала де Грамона. Зная о дружбе своего сына, графа де Гиша, с виконтом, и, несколько раз встречавший Атоса при дворе, маршал предложил графу отправить его воспитанника вместе с де Гишем во Фландрию, и брал на себя все устроить. Зная его как верного сторонника короля, граф с благодарностью принял этот вариант.

Как быть с Конде? Как избавить Рауля от принца, никого не поставив в двусмысленное положение? Одно немного успокаивало графа: его высочество не ограничил своего адъютанта сроками отпуска, поэтому Атос, от имени Рауля, попросил принца о продлении отпуска. Но Конде было не до Бражелона за всеми его интригами, он не ответил. Поэтому Атос жадно ловил любые новости о происходящем на полях вновь поднимающей голову Фронды, с радостью понимая, что события эти чем дальше, тем больше отводят угрозу от Рауля. Конде настолько погряз в интригах, постепенно все больше принимая сторону Испании, что не стал нисходить до таких мелочей, как отпуск адъютанта. Победитель при Рокруа и Лансе становился предателем Франции. Пройдут годы, и виконту де Бражелону придется столкнуться в битве при Дюнах с Конде в роли противника. Но тогда победа будет одержана под командованием Тюренна, а в послужном списке Рауля будет уже десять побед и ни одного поражения.