Глава 1. Аудиенция

"Рауль и граф де Ла Фер приехали в Париж вечером того дня, когда Бекингэм вел этот разговор с королевой-матерью. Граф тотчас по приезде попросил через Рауля аудиенции у короля.
Утром король вместе с принцессой и придворными дамами рассматривали лионские ткани, которые он подарил своей невестке. Потом был обед. Затем игра в карты. По своему обыкновению, король, встав в восемь часов из-за карточного стола, прошел к себе в кабинет, чтобы работать с Кольбером и Фуке.
Когда министры выходили от короля, Рауль был в передней, и король заметил его через полуоткрытую дверь.
– Чего вы хотите, де Бражелон? – спросил Людовик.
Молодой человек подошел.
– Государь, – ответил он, – я прошу аудиенции для графа де Ла Фер, который приехал из Блуа и очень желает говорить с вашим величеством.
– До игры и ужина у меня остается еще час, – сказал король. – Граф де Ла Фер здесь?
– Граф внизу ждет распоряжений вашего величества.
– Пусть поднимется.
Через пять минут Атос вошел к Людовику XIV. Король принял его с приветливой благосклонностью, какую он проявлял с необычным для его возраста тактом по отношению к людям, не ценящим обыкновенных милостей.
– Граф, – начал король, – позвольте мне надеяться, что вы пришли ко мне с какой-нибудь просьбой.
– Не скрою от вашего величества, – ответил граф, – я действительно являюсь просителем.
– Посмотрим, – весело улыбнулся король.
– Я прошу не о себе, ваше величество.
– Жаль. Во всяком случае, я сделаю для того, о ком вы просите, то, чего вы не позволяете мне сделать для вас.
– Вы утешаете меня, ваше величество… Я пришел говорить с королем о виконте де Бражелоне.
– Граф, это все равно, что говорить о вас.
– Не совсем, ваше величество… того, о чем я хочу просить для него, я не могу желать для себя. Виконт хочет жениться.
– Он еще молод, но все равно… это человек, полный достоинств. Я найду ему жену.
– Он уже нашел себе невесту, ваше величество, и только просит вашего согласия.
– Ах, значит, нужно только подписать брачный контракт?
Атос поклонился.
– Он выбрал невесту богатую и занимающую такое положение, которое удовлетворяет вас?
Граф колебался с минуту.
– Невеста – фрейлина, – ответил он, – но она не богата.
– Эту беду можно поправить.
– Ваше величество преисполняет меня благодарностью. Однако позвольте мне сделать одно замечание.
– Пожалуйста, граф.
– Ваше величество, по-видимому, говорит о своем намерении дать этой девушке приданое?
– Да, конечно.
– И это было бы последствием моего приезда во дворец? Я был бы очень опечален этим, ваше величество.
– Пожалуйста, без лишней щепетильности, граф. Как фамилия невесты?
– Это, – холодно отвечал Атос, – фрейлина де Ла Бом Леблан де Лавальер.
– Ах, – сказал король, стараясь припомнить это имя, – помню: маркиз де Лавальер…
– Да, государь, это его дочь.
– Он умер?
– Да, ваше величество.
– И его вдова вышла замуж вторым браком за господина де Сен-Реми, управляющего дворцом вдовствующей герцогини?
– Ваше величество прекрасно осведомлены.
– Помню, помню… затем молодая девушка поступила в число фрейлин молодой герцогини.
– Ваше величество лучше меня знает все.
Король подумал еще и, посмотрев украдкой на озабоченное лицо Атоса, спросил:
– Граф, мне кажется, она не очень хороша собой?
– Я не ценитель, – ответил Атос.
– Я ее видел: она не поразила меня красотой.
– У нее кроткий и скромный вид, но красоты мало, ваше величество.
– Все же прекрасные белокурые волосы…
– Кажется, да.
– Довольно выразительные голубые глаза…
– Совершенно верно.
– Итак, в смысле красоты ничего необыкновенного. Перейдем к денежной стороне дела.
– От пятнадцати до двадцати тысяч ливров приданого, самое большее, ваше величество, но влюбленные бескорыстны. Я сам придаю мало значения деньгам.
– Их избытку, хотите вы сказать; но необходимые средства – вещь важная. Без недвижимости женщина с пятнадцатью тысячами приданого не может оставаться при дворе. Мы пополним недостаток, я хочу сделать это для Бражелона.
Атос поклонился. Король снова заметил его холодность.
– Теперь от состояния перейдем к происхождению, – продолжал Людовик XIV. – Она дочь маркиза де Лавальер, это хорошо, но у нас имеется милейший Сен-Реми, который немного ухудшает дело… Правда, он только отчим, но все же это портит впечатление. А вы, граф, как мне кажется, очень дорожите чистотой вашего рода.
– Государь, я дорожу только моей преданностью вашему величеству.
Король опять умолк.
– Знаете, граф, – сказал он, – с самого начала нашей беседы вы удивляете меня. Вы просите у меня согласия на брак и» должно быть, очень огорчены, что вынуждены обратиться с этой просьбой» О, несмотря на молодость, я редко ошибаюсь. Иногда на помощь моему разуму приходит дружба, а иногда – недоверие, которое удваивает проницательность. Повторяю, вы просите неохотно.
– Да, ваше величество, это правда.
– Тогда я вас не понимаю. Откажите.
– Нет, ваше величество. Я люблю Бражелона всеми силами души; он влюблен в де Лавальер и рисует себе в будущем райские кущи. Я не из тех, кто охотно разбивает иллюзии молодости. Этот брак мне не нравится, но я умоляю ваше величество как можно скорее на него согласиться и таким образом создать счастье Рауля.
– Скажите, граф, а она его любит?
– Если вашему величеству угодно, чтобы я сказал правду, я не верю в любовь Луизы де Лавальер. Она молода, еще ребенок; она опьянена. Радость видеть двор, честь служить при особе герцогини перевесят ту долю нежности, которая, быть может, живет в ее сердце. Значит, это будет супружество, какое ваше величество часто видит при дворе. Но Бражелон хочет на ней жениться; пусть так и будет.
– Но вы не похожи на податливых отцов, становящихся рабами своих детей, – заметил король.
– Ваше величество, я обладаю твердостью воли при столкновении со злыми людьми; у меня нет сил бороться с людьми благородного сердца. Рауль страдает, он опечален; его обычно живой ум отяжелел и омрачился. Я не могу лишать ваше величество тех услуг, которые он может оказать вам.
– Я вас понимаю граф, – промолвил король, – и, главное, понимаю ваше сердце.
– Тогда, – продолжил граф, – мне незачем говорить вашему величеству, почему я стремлюсь составить счастье этих детей, или, вернее, моего сына.
– Я тоже хочу счастья Бражелону."

– Итак, я жду, государь, вашей подписи. Рауль будет иметь честь явиться к вам, чтобы получить Ваше согласие.

- Да, позовите виконта. Я сообщу ему о своем решении.

- Он будет счастлив, Ваше величество!

- Жаль только, что вы, граф, так до конца и не примите этот брак. Не головой, нет, сердцем и душою.

- Ничего не поделаешь, Ваше величество, но для меня будет благом видеть, что мой сын, наконец-то, счастлив.

Король протянул руку Атосу, который почтительно поцеловал ее, и с поклоном удалился. За дверью его ждал взволнованный Рауль. Увидев улыбающегося отца, он взглянул на него почти с отчаянием.

- Идите виконт, король ждет вас, - на лице графа, за этой благожелательной улыбкой, ничего нельзя было прочитать. Виконт еще раз пристально взглянул в глаза отцу и с трепетом ступил за порог, где его ждал приговор короля.

Глава 3. Сватовство (продолжение)

Одна черта в характере Атоса очень часто приводила как его друзей, так и врагов, в состоянии шока: дар предвидения. И напрасно он стал бы объяснять это логикой, умением анализировать слова и дела. Граф словно угадывал заранее, по какому пути пойдут события. Поэтому, появление Рауля в его доме, всего через четыре дня после отъезда в Блуа, его не удивило. Граф понял то, что знал с самого начала: ему придется ехать и говорить с родителями Луизы самому. Он заранее велел Гримо приготовиться к отъезду и ждал только возвращения сына. Появление бледного и расстроенного виконта сказало ему больше, чем могли бы рассказать самые пространные речи.

- Итак, мадам де Сен-Реми отказала? - голос графа прозвучал с такой иронией, что Рауль почти с испугом посмотрел на отца.

- Прямо — нет. Но она достаточно ясно дала мне понять, что Луиза может рассчитывать на более выгодную партию.

- Бесприданница мадемуазель де Лавальер может рассчитывать только на честь стать чьей-либо любовницей, - жестоко заявил Атос, стараясь не видеть, как побелело лицо сына. - И не смотрите на меня таким взглядом, виконт! Я хочу, чтобы вы полностью отдавали себе отчет в том, что происходит. Выбрав мадемуазель своей невестой, вы обрекли себя на родство с семейством, которое постоянно будет ставить вас в неловкое положение.
Но я понимаю, что ваше возвращение, и ваш вид свидетельствуют о том, что вас плохо приняли. Вам нужна моя помощь, Рауль?

- Граф, я не решаюсь вас о чем-либо просить после того, как услышал ваше мнение.

- Мое мнение для вас откровение, Рауль? - Атос прошелся по кабинету. - Я высказывал его вам не один раз, но вы настояли на своем. В конце концов, вы мой единственный сын и наследник, и вы были так упорны в своем желании этого брака, что я смирился.

- Но вы по-прежнему не принимаете его душой?

- Мои чувства не играют теперь роли. Вы взрослый человек, и если вы не доказали мне, что вы думаете о женитьбе как положено наследнику, вам придется доказать, что вы мужчина и отвечаете за свой выбор.

Рауль, без кровинки в лице, хотел что-то сказать, но Атос остановил его властным жестом.

- Вам нужна моя помощь, я готов. Что я должен сделать теперь?

- Как следует из обычая, вам нужно официально попросить руки Луизы для сына, и составить брачный договор.

- Хорошо, я готов. Едем прямо сейчас или вам предпочтительнее остаться в Париже?

- Я не могу злоупотреблять расположением Его величества. Я должен остаться. Но мне не хочется отпускать вас одного.

- Со мной Гримо. И железо надо ковать, пока оно горячо. С графом де Ла Фер мадам не позволит себе того, что, судя по вашему виду, она позволила себе, говоря с его сыном.

                ***
Атос и Гримо проехали то же расстояние, что и Рауль, за четыре дня. Граф не спешил, используя дорогу для обдумывания разных вариантов предстоящего разговора. Лучше всего Атосу думалось в дороге. Меняющиеся картины пейзажей и городков словно подталкивали его к новым мыслям, а стелющийся под копыта лошади пыльный тракт направлял их в нужное русло. К Блуа у него был уже четкий план. В свое время он отлично знал Лавальеров, неоднократно сталкивался с вздорным характером маркизы, и заранее настраивал себя на мирный лад. Как далеко может зайти ее претенциозность, он имел несчастье убедиться не раз. Одна только мысль, иметь ее в сватьях, могла повергнуть в уныние. И все же Атос готов был к встрече.

Граф - не виконт, которого до известной степени сковывало сознание, что он говорит с матерью своей возлюбленной. Атос встретил вышедшую к нему хозяйку поместья с той холодной и деловой вежливостью, которая у него была способна сковать собеседника похлеще любых оков.

Слова приветствия, равнодушный поцелуй протянутой ему из вежливости пухлой руки, и будущие родственники уселись друг напротив друга, готовые сразиться в словесном поединке за честь своих семейств. «Хорошенькое начало для брачного торга!» - усмехнулся про себя Атос.

Мадам нервничала, крутя в руках кончик шали. Атос бросил на ее руки насмешливый взгляд и, поскольку просителем выступал он, начал первым.

- Мадам де Сен-Реми, я буду иметь честь просить у вас для своего сына, виконта де Бражелон, руки вашей дочери мадемуазель Луизы де Ла Бом Ле Блан де Лавальер. - Он намеренно не титуловал девушку, подчеркивая, что титул отошел к кому-то из родственников покойного маркиза. Намек был понят, на атаку следовало ответить.

- Я была бы рада ответить вам согласием, господин граф, - ехидно улыбнулась дама, - но титул виконта у вашего сына еще не означает, что он станет вашим полноправным наследником. В таком деле, как женитьба детей, малейшая неточность или недоговоренность может впоследствии стать причиной жестоких разочарований у супругов.

- Сударыня, вам нужны бумаги, чтобы удостовериться в моих словах? Вы не верите мне на слово? - холодно улыбнулся граф.

- Упаси меня бог подвергнуть ваше слово хоть какому-нибудь сомнению, Ваше сиятельство, но вы сами понимаете, что при составлении брачного контракта...

- По счастью, я взял с собой все, что нам может понадобиться в таком случае. - Атос достал из кармана тугой свиток бумаг.

Госпожа де Сен-Реми протянула за ними руку, но Атос опустил свиток на стол.

- Мадам, я надеюсь, что и у вас найдутся документы, разрешающие все мои сомнения.

- Какие сомнения могут быть у вас, господин граф? - покраснела она.

- Сомнения в достойном приданом за вашей дочерью, сударыня!- Атос пристально посмотрел в глаза своей визави.

Женщина смутилась, но, тем ни менее, протянула графу несколько перевязанных лентой бумаг. Атос просмотрел их, не упустив ни строчки.

- Из этих документов следует, что вы в состоянии дать за своей дочерью не более пятнадцати тысяч ливров приданого, что в перечислении на годовую ренту составит... впрочем, сумма столь невелика, что и говорить о ней не стоит. Что же до недвижимости, то ее нет и вовсе. Замок, как и титул, по закону, принятому в нашем государстве, полностью отошли кому-то из ваших родственников, мадам де Сен-Реми. Документы, которые я вам предоставил, удовлетворяют ваше тщеславие? Находите ли вы, что виконт де Бражелон достоин чести составить партию вашей дочери? Потомок Куси, Монморанси и Роанов может продолжить род в паре с мадемуазель де Лавальер? Подпись короля на брачном контракте не покажется вам нескромной? - ирония в голосе графа стала просто убийственной.

- Его величество согласился подписать брачный контракт моей дочери? - мадам задохнулась от восторга.

- А разве виконт не сказал вам этого? А, догадываюсь, что вы поспешили выразить ему свое недоумение, и у него просто не нашлось времени все объяснить вам. А то, что Его величество благосклонен к этому союзу, вы тоже не успели узнать? - Атос почти добил последними аргументами бедняжку. - Я не могу вам пообещать, что король почтит своим присутствием бракосочетание молодых или пожелает стать крестным кого-нибудь из родившихся от этого брака детей, но я твердо могу вам пообещать, что я приложу все силы, чтобы мои внуки выросли достойными славы нашего рода. Я хотел бы быть уверенным, что мадемуазель Луиза проявит себя как любящая супруга и мать.

- Проявит себя? Разве она не вела себя скромно, как и следует воспитанной и богобоязненной девице? Вы что, не верите, что Луиза любит господина виконта?

- Мне достаточно, что этому верит виконт. Это ему жить с вашей дочерью. Свое мнение по поводу женитьбы я ему высказал. Но он любит Луизу, он не мыслит себе другой женщины в роли своей супруги. Так тому и быть! - Атос встал.
- Я могу прислать своего нотариуса для составления брачного контракта?

- Я буду рада принять его, но с нашей стороны мы пригласим своего знакомого. Вы не возражаете?

- Как вам будет угодно, сударыня. Разрешите откланяться. - Атос покинул замок со смутным ощущением, что им предстоят крупные неприятности.

Глава 5. Свадьба

Помолвка, составление брачного контракта, платья — все это проходило для Луизы как сон, леденящий и неотвратимый. Просыпаясь поутру, она трепетала при одной мысли, что еще день прошел и приблизил их с Раулем бракосочетание. Ссылаясь на занятость по службе, она до предела сократила их встречи, держа своего жениха на расстоянии. Бедный виконт, не желая видеть очевидного, все приписывал ее скромности, вполне понятному страху перед предстоящим супружеством и ее благовоспитанности. Атос, которого все эти приготовления приводили в дурное настроение, благоразумно держался в стороне, твердо решив ничего не говорить сыну. Но он все замечал, и неумолимое сознание делало свои неутешительные для виконта выводы. Порой ему хотелось кричать от этих невысказанных предупреждений, схватить Рауля и трясти, пока он не очнется от своих юношеских грез.

Для графа и Лавальер время летело слишком быстро, для Рауля оно тянулось невообразимо. Но, как бы по разному не относились к нему наши герои, оно все же подошло к утру того дня, на которое было назначено бракосочетание. Все было готово, все продумано, даже вопрос с домом решился положительно: Рауль получил повышение, и новое жалование позволяло снять приличный дом в Париже. Было решено, что медовый месяц молодые проведут все же в Бражелоне, а потом вернутся в столицу. Атос, чтобы им не мешать, решил уехать в Ла Фер. Состояние лихорадочной деятельности сменилось у него на какое-то отрешенное бездействие. Уже одетый и причесанный для торжественной церемонии, граф де Ла Фер мрачно созерцал свое отражение в зеркале, пытаясь придать своему лицу выражение, приличествующее торжественному событию. Но актер из него всегда был никудышний. Гримо, одетый по такому случаю не в ливрею, а в нарядный камзол, глядя на барина, только поглаживал свою эспаньолку: Атос был не в себе, Гримо это знал. Их взаимная с хозяином неразговорчивость совсем не исключала полного взаимопонимания; Рауль был дорог Гримо не меньше, чем графу, и он отлично видел все подводные камни этого предстоящего брака. Но все, что он мог сделать в данной ситуации, это заботиться о хозяине пуще прежнего.

Венчание проходило в церкви Сен-Сюльпис, с которой у Атоса были связаны воспоминания молодости. Если бы это все зависело от него, он вообще бы ограничился минимумом гостей и всю церемонию предпочел бы видеть в часовне Бражелона. Но мадам де Сен-Реми настаивала на Париже, Раулю тоже хотелось, чтобы все происходило в столице, и граф выбрал Сен-Сюльпис.

Все время, которое потребовалось для обряда бракосочетания, он не спускал глаз с молодых, жадно ища на лице Лавальер хоть каких-то признаков счастья или, на худой конец, удовлетворения. Но невеста была призрачно бледна, не поднимала глаз, а когда жених коснулся ее губ в поцелуе, она едва не лишилась чувств.

Атос в эту минуту случайно встретился взглядом с находившимся рядом с ним д'Артаньяном, и тот поспешил отвести глаза. Проницательный капитан даже покраснел от досады, и эта краска на лице друга превратила сомнения Атоса в уверенность. Но было уже поздно: церковное таинство свершилось.

Когда к молодым стали подходить с поздравлениями, приглашенные совсем заслонили от графа чету молодых. Он потерял их из виду и когда, наконец, вышел из церкви на воздух, толпа гостей уже почти разошлась. Атос грустно улыбнулся: Рауль был настолько счастлив, настолько опьянен, что даже не заметил отсутствия отца. Ну, что же: это реальность... Теперь он обязан уйти в сторону, не мешать сыну строить свою жизнь. Он оглянулся вокруг: рядом был только Гримо, д'Артаньян и Портос, бывшие в числе приглашенных, куда-то исчезли. Атос кивнул Гримо, и не спеша направился по улице к себе домой: до вечера, на который был назначен свадебный обед, у него было достаточно времени.

Только что отделанный особняк не блистал показной роскошью, зато поражал обилием цветов, изяществом отделки и скромным достоинством. Больше они ничего не смогли успеть до свадьбы: времени было в обрез, и Атосу пришлось проявить массу изобретательности, чтобы за такой короткий срок превратить снятый дом в изящное жилище для молодой пары.

Лавальер, вокруг которой суетились подруги — Ора де Монтале и Атенаис де Тоннэ-Шарант, выглядела так, словно она вот-вот упадет в обморок. Атос нашел сына в его кабинете: виконт заканчивал свой туалет. Увидев графа, он вскочил ему навстречу. Атос был бледен и рассеян, он словно забыл, зачем пришел к сыну.

- Граф, простите меня, я поздно заметил, что вас нет рядом! Я так вам признателен за вашу заботу.

- Виконт, привыкайте, что вы теперь глава семьи, и отвечать вам придется не только за себя и своих подчиненных, но и за свою супругу. А это, порой, бывает еще сложнее. - Атос невесело улыбнулся, но Рауль, весь во власти новых мыслей и забот, не заметил состояния отца.

За столом Атос сидел между Портосом и д'Артаньяном и старательно потчевал друзей, не забывая и самому следить, чтобы его бокал не пустовал. Д'Артаньян это заметил, как заметил и напряженные взгляды друга в сторону сына и невестки. Это было так похоже на Атоса мушкетерских времен, что капитан поневоле насторожился. Теперь и он не спускал глаз с молодых.

- Что-то невеста бледнее своего подвенечного убора, - тихонько шепнул он на ухо другу. - Ее так пугают радости брака?

Атос хмуро посмотрел на товарища, и вместо ответа залпом допил вино в бокале.

- Скажите, д'Артаньян, что вы думаете об этом союзе? - без обиняков спросил он.

«А наш Атос и вправду пьян, раз он задает мне такой вопрос прямо сейчас, - подумал капитан. - Дело плохо.» - Вы хотите знать мое мнение, Атос?

- Да!

- В таком случае я отвечу вам так же прямо: я считаю, что Рауль поспешил.

- А, так вы тоже не видите ничего хорошего в этой женитьбе!

- Я думаю, что невеста слишком молода и... вы разрешите мне быть откровенным, дорогой друг?

- Я прошу вас об этом, Шарль!

- Луиза де Лавальер не такая уж находка для виконта де Бражелона. Он зря торопился: никто не стал бы ее выхватывать у него из рук. Можно было подождать год-другой.

- Рауль в этом не был уверен.

- Она — ребенок.

- Она всегда была для него ангелом небесным. - Атос сжал зубы. - Здесь невыносимо душно. Д'Артаньян, за домом есть небольшой сад: выйдем, пройдемся. Я тут положительно задыхаюсь.

- Милый друг, вы попросту опьянели, - рассмеялся капитан.

- Опьянел? Кажется, вы правы, - Атос встал из-за стола и покачнулся. - Могу я позволить себе такое на свадьбе сына?

- Можете, Атос. Обопритесь на меня, хотя и я, кажется, не очень тверд в ногах.

И два старинных друга, поддерживая друг друга, и старательно обходя толпу гостей, спустились в сад. На воздухе они быстро протрезвели и теперь, усевшись на скамью, поглядывали друг на друга со смущенной улыбкой.

- А Портос? - вспомнил д'Артаньян.

- Он увлечен застольем. Если он захочет, он нас найдет.

- Я не вижу Арамиса. Что-то случилось?..

- Нет, все нормально. Рауль писал ему, но Арамис занят своей епархией, и не смог отлучиться ни на день.

- Чтоб Арамис не смог вырваться на свадьбу сына своего лучшего друга? Атос, тут что-то не то, - усомнился капитан. - Этот хитрец что-то затевает, уверяю вас.

Атос промолчал, он не стал бы в любом случае объяснять, что все дело в их личных отношениях. Арамис старался избегать Рауля, и Атос не хотел заставлять д'Эрбле лишний раз видеть виконта.

- Атос, вас что-то беспокоит? - помолчав, спросил капитан.- Вы какой-то на себя непохожий. А если точнее, что-то вы слишком мне напоминаете одного мушкетера, который не верил женщинам.

- А я и теперь им не верю, Шарль, - и граф безнадежно махнул рукой.

- Вы ждете от них какого-то подвоха?

- Не знаю, что вам и сказать; Луиза не из тех, кто способен быть двуличной или вести какую-то игру, но вот ее матушка!.. не вызывает она во мне доверия: я знаю ее уже лет тридцать, и все эти годы я старался держаться от нее подальше. Неприятная особа, что и говорить!

- Ну, дорогой друг, вам с ней не жить. Да и Рауль, если захочет, всегда сможет избегать контактов с тещей. Лучше скажите, что вы будете делать дальше.

- Уеду в Бражелон или в Ла Фер. Бражелон надо подготовить к тому времени, когда госпожа виконтесса пожалует туда с будущим потомством. А со временем переберусь окончательно в Ла Фер: замок требует забот, я его основательно подзапустил.

- И что вы там будете делать в одиночестве, Атос?

- Мне никогда не бывает скучно наедине с природой. А в Ла Фере чудесные леса. К тому же, меня теперь не преследуют призраки прошлого. А еще я буду ждать в гости вас, моих дорогих друзей. Если доживу, займусь со временем и внуками.

- У вас обширные планы, дружище, - улыбнулся капитан.

- Стариковские планы, я отлично это сознаю. О, смотрите, гости обнаружили, что здесь есть сад, и через десять минут здесь будет не протолкнуться. Давайте удирать отсюда.

- Вам уже лучше, Атос?

- А вам? - лукаво улыбнулся граф. - Пошли наверх. Рауль, наверное, уже заметил наше исчезновение и теперь беспокоится, куда мы пропали.

Но молодых в зале не было: они удалились к себе в опочивальню.

Глава 7. Обширные планы

Первое представление Луизы ко двору в качестве виконтессы де Бражелон было обставлено так, как того требовал этикет, но не вызвало особого интереса. Молодые супруги были там хорошо известны, и особо сплетничать не пришлось. Его величество лично поздравил новобрачных, и объявил виконту, что ожидает от него такой же беспорочной и верной службы, какой он и отличался все эти годы. Для виконтессы же это означало, что мужа она будет видеть в перерывах между военными компаниями. А так как Его величество король Людовик 14 собирался воевать много и успешно, Бражелону основное время придется проводить в военных лагерях и походах. Его супруге должно смириться с положением тех жен, что проводят свое время в ожидании супруга в деревенском поместье или, в идеальном варианте, в Париже. И, для начала, король посетовал, что медовый месяц сократится для молодых до десяти дней — Людовик нуждался в присутствии своего подполковника де Бражелона.

Бывшие товарки окружили Луизу толпой, и среди них она не могла и словом перемолвиться с Монтале. Рауль поверх дамских головок не спускал с жены глаз и увидел, что она оглядывается, ища кого-то. Он тут же поспешил ей на помощь и, извинившись, увел ее и Ору из круга. Подруги одарили его благодарными улыбками: тактичный виконт прекрасно понял, что молодые женщины хотят поболтать наедине и, отведя их в нишу окна, где к ним никто не сможет приблизиться незамеченным, тут же оставил их одних.

- Ора, дорогая, как мне тебя не хватает! - вот и все, что смогла воскликнуть Луиза, схватив подругу за руки.

- У тебя есть теперь муж, ты ему должна поверять все свои тайны, - полунасмешливо-полунежно проворковала плутовка Монтале.

- Ах, боже мой, да Рауль и так знает все мои старые тайны, Ора, - вздохнула с тайной грустью виконтесса.

- Не хочешь ли ты сказать, дорогая подруга, что у тебя успели завестись новые тайны? - с непритворным удивлением воскликнула Ора.

- Я люблю моего мужа! - твердо произнесла Луиза. - Я люблю моего мужа и боюсь, что нам придется расстаться. Это и есть моя новая тайна.

- Но, Луиза, ты же знала, что выходишь замуж за военного. Ты знала, что вам немного времени придется проводить вместе, и теперь ты говоришь об этом со страхом? О чем ты думала раньше?

- Раньше я просто покорилась обстоятельствам, я не хотела огорчить Рауля. Но теперь... теперь я просто боюсь... господина графа.

- Господина де Ла Фер? Разве батюшка твоего виконта похож на деспота?

- Он не хотел нашей женитьбы, ты же знаешь, Ора. Мне кажется, он ревнует Рауля ко мне, боится, что виконт его забудет из-за жены.

- Право, Луиза, у тебя какие-то странные мысли в голове. Господин граф никогда не станет на пути у счастья для своего сына. А виконт счастлив — это видно и невооруженным взглядом. Я рада за вас, Луиза: такая любовь, как у вас, должна была увенчаться счастливым браком. Скоро ты подаришь Раулю наследника или наследницу, и с чувством выполненного долга сможешь вернуться в столицу.

- Но король призывает Рауля к себе, - воскликнула Луиза почти с отчаянием. - Я не могу вернуться ко двору, если там не будет моего мужа. В качестве кого я вернусь? Моя должность...

- Если еще не занята, то в ближайшие дни найдется кто-нибудь на твое место, - закончила Монтале. - Придется с этим смириться, хотя мне и немного обидно: непросто было добыть для тебя это место. Но не переживай, мы с Маликорном что-нибудь обязательно придумаем. Ты действительно хочешь бывать при дворе, Луиза? - Монтале помолчала, а потом вдруг спросила подругу с обезоруживающей прямотой, - ты ведь хочешь хоть иногда видеть Его величество, не так ли?

Луиза стала смертельно бледной. Казалось, она сейчас лишится чувств, но беспощадная Ора продолжала допрос: - Ты страшишься, что это желание сумеет распознать твой свекр? Ты боишься, что твоя любовь к Раулю может исчезнуть рядом с тем, чье имя ты произносишь только в душе?

- Ора, Ора, ты убиваешь меня! - Луиза заломила руки.

- Луиза, мне ты можешь сказать правду, потому что я хочу помочь тебе. Ты не первая и не последняя женщина, попавшая между молотом и наковальней: ты любишь одного, а должна любить другого. Луиза, ты струсила, теперь у тебя нет другого пути - тебе придется играть двойную роль; но ты - плохая актриса в этом ряду несостоявшихся фавориток и состоявшихся жен. Ты не умеешь притворяться.

- Я не смогу жить так! - простонала Луиза.

- Сможешь, дорогая моя подруга! Потому что иначе ты или убьешь мужа своей неверностью, или умрешь сама от неразделенной любви. Ну, вот! Не смей плакать: сюда идет твой супруг.

- Что-то случилось, Луиза? - Рауль, которого любовь сделала особо внимательным и проницательным, с тревогой впился взглядом в лицо жены. - Луиза, вы плачете? Вас что-то напугало?

- Да, конечно! - пришла на помощь растерявшейся подруге Монтале (впрочем, Ора никогда по-настоящему не теряла присутствия духа). - Господин Рауль, ваша жена поделилась со мной, что король вам сократил отпуск и очень скоро вы должны будете покинуть свою супругу. Нет, - неожиданно воскликнула она с хорошо разыгранным негодованием, - где это видано: сразу же разлучать молодых! Если бы я была на месте виконтессы, я бы потребовала, чтобы мой муж вышел в отставку! Почему я должна сразу после свадьбы вести одинокую жизнь в провинции? Быть покинутой, проводить все дни в обществе слуг, созерцая осточертевшие леса и поля! Это жестоко, господин виконт! Это участь нас, бедных женщин. И добро еще это бы были те последние месяцы, когда ждешь появления на свет ребенка: так нет, это расставание сразу после свадьбы.

- Но я вовсе не настаиваю, чтобы Луиза покинула Париж после моего отъезда, - пробормотал ошеломленный таким натиском Бражелон. - Я согласен, что Луиза может оставаться в нашем доме. Ей не будет здесь так одиноко, если ее смогут навещать друзья. Если вы, мадемуазель Ора, сможете пообещать, что не лишите виконтессу своего общества, я предоставлю мадам необходимые средства для проживания в городе.

- А господин граф, что скажет он? - с трепетом спросила Луиза.

- Но ваш муж я, а не господин граф! - немного натянуто ответил Рауль, заранее зная, что, если не скажет, то подумает Атос. - Мадемуазель, прошу нас простить, но нам пора домой: моя супруга очень устала.

Монтале, глядя вслед молодой паре, подумала о том же самом: граф не примет решение сына. Все, что Ора знала из рассказов Луизы о графе де Ла Фер, говорило о том, что он будет в бешенстве.

Но прошло несколько дней, прежде чем виконт рассказал отцу, что Луиза не уедет в Бражелон в ближайшие дни. Против ожидания, Атосу новость принесла облегчение. Мысль о том, что ему поневоле придется опекать юную невестку, приводила его в уныние. А так он ничего не должен будет менять в своем образе жизни: он заслужил немного покоя уже тем, что дал свое согласие на этот брак.

Девочке трудно расстаться с блеском двора, с новыми подругами: бог с ней, пусть покрутится еще немного среди этого мишурного блеска. Потом пойдут дети и ей останутся только воспоминания о дворе. А если она когда-нибудь и вернется к этому образу жизни, то это будет не скоро и он вряд ли это все увидит. Рауль отныне сам строит свою жизнь, и только ему решать, что полезно, а что вредно для его семьи.

И, успокоив себя такими рассуждениями, Атос приказал Гримо собираться в дорогу.

Достойный управляющий, знавший своего барина не один десяток лет, понимал его давно без всяких слов. Ему не надо было объяснять, что Атос не горит желанием оказаться в Париже в ближайшее время, поэтому он постарался захватить из столицы все, что представляло для графа хоть какую-то ценность. В основном это были книги, которые у Атоса все равно не будет времени здесь читать. Гримо был уверен, что следующий приезд графа в Париж будет кратким, и графу будет не до книг.

Атосу осталось только найти друзей, чтобы попрощаться. Арамиса он не застал: епископ срочно уехал в Ванн, оставив ему письмо с пространными извинениями, но Атос только пожал плечами — прелат не знает покоя ни днем, ни ночью. Прошедшие годы мало изменили его натуру.

Портос, воспользовавшись тем, что оказался в столице, носился с Мушкетоном по мебельным лавкам, скупая модную обстановку и гобелены для Пьерфона.

На месте оказался один д'Артаньян. Проницательный капитан, едва взглянув на друга, составил себе мнение о происходящем.

- Значит, оставляете все на усмотрение виконта? - он пожал графу руку. - И не боитесь, что молодые натворят дел?

- Рауль — взрослый человек, ответственный и осторожный. Я не намерен ходить в няньках, - пожал плечами Атос. - За свою семью он отвечает сам. Время моего опекунства прошло.

- И вы, кажется, не очень этому рады, Атос. Но вы устали, не так ли?

- Очень, - признался граф. - У молодых обширные планы, а мне пора на покой. Займусь Ла Фером всерьез.

- И это вы называете «уйти на покой»? - расхохотался д'Артаньян. - Я знаю вас не хуже, чем себя, Атос. Вы не сможете сидеть без дела. А вот какие планы у Рауля? Ведь его, как я наслышан, вызывает король. Бедный мальчик не успеет как следует насладиться своим счастьем.
Поговаривают, что мадам виконтесса останется в Париже в то время, как Рауль уедет с Его величеством. Впрочем, я с моими мушкетерами тоже буду там.

- Это надолго?

- Не думаю: король намерен осмотреть наши приграничные крепости. Месяц-другой эта поездка продлится наверняка.

- Так Его величество не будет в столице, - протянул Атос.

- Да, но двор останется. С королем уедут только самые доверенные лица. Я вам рассказываю о королевских планах, потому что знаю вас. Но, в принципе, король отправляется инспектировать укрепления инкогнито.

- Ради бога, милый друг, меня это не касается никоим образом. Единственное, что меня беспокоит в данный момент, это как поскорее оказаться подальше от Парижа.

- Атос, Атос, с каких это пор вы так невзлюбили столицу?

- Мне в ней скучно, д'Артаньян. Все эти сплетни, вся эта грязь никогда не привлекали меня. Я вышел из возраста, когда миришься со всей этой пошлостью. А с тех пор, как там не находятся дорогие мне люди, я всеми силами стал избегать этого города. Без вас, без Рауля, мне в Париже нечего делать.

- А что намерен делать Рауль?

- Служить. Делать карьеру: у него для этого есть все данные.

Самые обширные планы были, однако, у Его величества короля Людовика 14. Людовик, избавившись, наконец, от власти Мазарини, править начал единолично. Несмотря на молодость, король обладал достаточной проницательностью, чтобы не доверять многим из своих слуг. Предстоящая поездка прежде всего призвана была проверить все на местах королевским взглядом. Король хотел видеть свое государство своими глазами, знать не из донесений, насколько готовы к осаде или штурму его крепости, и в каком состоянии северные границы. Мысль о власти сюринтенданта Фуке уязвляла его, не давала покоя его душе. Власть эту следовало ограничить, возможно, даже уничтожить, но Николя Фуке был не из тех людей, которых можно просто убрать мановением королевской руки. Мысль о Генеральных Штатах прочно засела в голове у короля, но он пока еще не знал, как к этому вопросу подойти правильно. Идея послать в крепость Бель-Иль доверенное лицо, своего капитана мушкетеров, пришла к Людовику исподволь. Лучше его д'Артаньяна никто не сумел бы выполнить это опасное поручение. И д'Артаньян сменил мундир капитана мушкетеров на костюм горожанина, а имя гасконского дворянина - на скромную фамилию Аньян.

Глава 9. Салон

Если Монтале чего-то хотелось, она не успокаивалась, пока не осуществляла свой замысел. Луиза согласилась — это было главное. Согласилась предоставить свою гостиную, а кто, и как будет вхож в нее было заботой Монтале. Нужно было подумать обо всем: о лакеях, и о мебели, о том, где, как, и на какой посуде будут подавать угощение, и какими цветами украсить салон. Необходимо было разместить кареты и портшезы гостей, подумать, куда пристраивать их слуг и т.д. Таланты Монтале, до поры скрытые под личиной бедной бесприданницы, расцвели пышным цветом. Пребывание при блестящем дворе, общение с принцессой, пусть и не слишком близкое, превратили Ору в тонкого ценителя красоты и богатства. Она жаждала блеска и успеха, а задуманное предприятие именно ее делало тем центром, который обещал и славу, и поклонников ее остроумия и красоты. Пока же, пользуясь неопытностью Луизы, а также тем, что поблизости нет ни ее мужа, ни свекра, Монтале развила бурную деятельность. Деньги она тратила разумно, виконтесса предупредила ее, что не располагает значительными суммами, но все же пришел день, когда Луиза твердо заявила, что в долги она не влезет. Монтале была в отчаянии, что придется остановиться на полпути, и предложила подруге одолжить из своих скромных запасов.

- Ты мне отдашь, как только Рауль тебе пришлет очередную сумму! - предложила она, зная, что Луиза чрезвычайно щепетильна в денежных вопросах. И Луиза согласилась, твердо решив написать обо всем мужу.

Долгожданный день настал. После четырех часов улица перед особняком оказалась запружена из-за карет и портшезов. Лакеи, заранее нанятые на этот день, сбились с ног, наводя порядок в людском столпотворении. Средневековая улица Парижа не была предназначена для такого скопления экипажей и оказалась вся запружена носилками, каретами и верховыми лошадьми. Если бы прием устраивал лично граф де Ла Фер, он бы все рассчитал иначе, заранее договорившись о том, где и как разместить экипажи. У Монтале такого опыта не было.

Тем не менее, желающих попасть в новый салон было более чем достаточно, и виной тому был отнюдь не недостаток развлечений. Имя Бражелон было на слуху при дворе: де Вард и шевалье де Лоррен постарались не дать заглохнуть сплетням. Отсутствие д'Артаньяна тоже подстегивало компанию. Правда, придворные не позволяли себе говорить в оскорбительном тоне о графе де Ла Фер и его сыне, но интерес к этим двум именам подогревался непрерывно. И вдруг такая новость: салон у виконтессы де Бражелон! Ни де Вард, ни Лоррен приглашения не получили: один был явный враг Рауля, второй был личным врагом принцессы Генриетты, а такие мелочи Монтале учитывала. И пусть принцесса никогда не любила Лавальер, приглашать в ее дом такого злопыхателя, как любимец Филиппа Орлеанского было опасно; быть может, преждевременно: ведь никто не знает, каким боком может повернуться к тебе Фортуна. И мудрый Маликорн, не зная, но рассчитывая на будущее, сохранял с маркизом и шевалье неплохие отношения. Кто знает, каких подарков можно ждать от Судьбы?!

Каждого нового гостя проводил в салон лакей, объявлял его имя, а Монтале представляла его хозяйке. Плутовка знала всех! Она умела повернуть знакомство такой стороной, что гость оказывался в самом выгодном свете и выглядел как украшение салона. Довольны были и приглашенные, и доверчивая хозяйка. Вечер обещал быть восхитительным, а значит, дальнейший интерес к дому виконтессы был обеспечен. Монтале сияла, а вот Луиза совсем стушевалась. Ей не по силам было занимать гостей беседой, она быстро устала от большого количества людей, у нее разболелась голова, и ей отчаянно хотелось остаться одной. Она совсем потерялась на общем фоне, и стала совсем незаметна рядом с Монтале. Смутное ощущение, что она совершает ужасную ошибку, заставило ее сделать попытку ввести беседу в другое русло, но в салоне уже давно не беседовали о музыке и литературе. Разговор принял совсем другое направление, и намеки делались в адрес графа де Гиша, который, получив свое приглашение, отговорился каким-то неотложным поручением. Этот отказ приехать и стал причиной обсуждения. От него плавно перешли к поручению, и гости откровенно развлекались, намекая на чувства де Гиша к Генриетте. Луиза, которая терпела это злословие, не зная, как его остановить, не обидев своих гостей, наконец, не выдержала.

- Господа, не будем так пристрастны к слабостям других, ведь и у нас их достаточно! - воскликнула она. Во внезапно наступившей тишине все гости повернулись в ее сторону. В пылу обсуждения избранное общество как-то забыло о хозяйке. И ее голосок прозвучал хоть и слабо, но отчетливо, призвав почтенное собрание сплетников к соблюдению хотя бы видимой сдержанности.

Вечер закончили уже на других тонах: замечание Луизы послужило предлогом, чтобы гости начали расходиться. Но новостей и тем для альковных бесед каждый получил достаточно, чтобы не остаться разочарованным в проведенном вечере. Виконтессу заверили в своем расположении и выразили надежду, что она не забудет их и в дальнейшем. В общем, для первого раза можно было считать, что вечер удался. Луиза и Ора остались наедине.

- Луиза, ты плохо выглядишь. Ты не заболела? - раскрасневшаяся, оживленная Монтале была полной противоположностью своей бледной и подавленной подруге.

- Ора, я в отчаянии. Разве ты не заметила, что гостей больше занимали несчастья друг друга, чем беседа о возвышенном. А ведь ты обещала мне, что все будет благопристойно!

- А что ты нашла развратного в этих беседах? - пожала плечами Монтале. - Разве кто-то из гостей позволил себе грубое замечание или неприличную выходку?

- Я не заметила ничего такого, но я уверена, что виконта бы возмутил тон, каким говорили о господине де Гише. Ора, милая, ты же знаешь, что если бы не господин де Гиш, мне бы никогда не видать должности фрейлины. И потом, он самый лучший друг Рауля. Я не могу допустить, чтобы в моем доме склоняли его имя, - на этот раз голос Луизы звучал твердо и уверенно.

- Ну, если говорить о том, кому ты обязана местом фрейлины, так начать стоит все же с меня, - надула губки Ора.

- Дорогая моя подружка, я этого никогда не забуду! - воскликнула молодая женщина, пожимая руки Монтале. - Я вижу, как ты радуешься успеху, я рада за тебя, но я не уверена, что этот вечер пришелся бы по-вкусу моему супругу.

- Супругу, супругу! Луиза, уверяю тебя, что Рауль в армии тоже не теряет свободные минуты попусту. Можешь не сомневаться, он тоже находит себе развлечения.

- Что ты хочешь сказать, Ора? - с ужасом уставилась на нее виконтесса. - Ты хочешь сказать, что муж мне изменяет?

- Ну, этого я не говорю, но в армии есть и другие занятия в свободное от службы время. Например: карты, вино, пари разные.

- Рауль никогда не пьет и не играет! - с чувством произнесла Луиза.

- Ах, боже мой, как ты легковерна, душа моя! Да нет такого мужчины, который был бы так безукоризнен.

- Граф де Ла Фер строго следил, чтобы виконт не стал на путь таких злоупотреблений!

- Следил? - Ора звонко расхохоталась; впрочем, внимательный собеседник услышал бы в ее смехе толику нарочитости. - Бедный виконт! Но теперь-то он взрослый мужчина, он не нуждается ни в какой опеке, и волен делать все, что пожелает. А ты, моя дорогая, замужняя дама, и тоже имеешь право развлекаться, пока твой муж добывает славу для Его величества короля Людовика 14.

И пожав плечами она, взметнув юбками, послала воздушный поцелуй подруге и унеслась, как вихрь.

Глава 11. Наследство

Крохотный городок, который и городом то едва ли можно было назвать, расположился в довольно глубокой лощине. Атос с Гримо едва нашли его. Граф был в нем когда-то, в 1631 году, когда поехал посмотреть, что же ему досталось в наследство в Русильоне. Тогда они тоже долго блуждали, пока отыскалась эта нищая деревенька в окрестностях Турена. в то время это была еще территория Испании, и только безупречный испанский графа помог им отыскать сей замок. Знай он каталонский, их бы вообще приняли в тех краях, как своих. Едва взглянув на свое новое владение, Атос поморщился: от такой собственности толку никакого, зато забот не оберешься. Ему было все равно, когда он подписывал бумаги, вводящие его во владение этой землей, он не намерен был здесь показываться еще хотя бы раз, но впоследствии, когда он оказывался стеснен в средствах, нет-нет да и вспоминал, что есть у него еще запасной ход: возможность продать земли в Испании.

Это были родные места д'Артаньяна и он не раз с сожалением вспоминал друга; если бы они могли путешествовать здесь вдвоем! Совсем неподалеку находилась крепость Монтобан - тоже памятное место. Когда-то они с Портосом, еще совсем молодые карабинеры, участвовали в осаде. Жизненные обстоятельства упорно приводили его в места, которые напоминали о молодости. Что он хорошо помнил, так то, что в Турене есть неплохой виноградник, как раз у подножия полуразвалившегося замка. Вино из его винограда получалось очень недурственное. Если и можно выгадать какие-то деньги, так это только за этот клочок благодатной земли.

Сейчас же, стоя у ухоженных лоз, Атос с изумлением убедился, что память подвела его: виноградник оказался далеко не так мал, как ему казалось. Он растерянно оглянулся, и тут только заметил, что за ними с Гримо наблюдает какой-то крестьянин; тот поклонился, но без подобострастия.

- Ты присматриваешь за этим виноградником? - обратился к нему граф, увидев, что рядом стоит плетеная корзина, которую сборщики винограда пристраивают обычно за спиной.

- Да, господин.

- И давно?

- Еще мой отец собирал здесь виноград.

- А кто хозяин этой земли? - Атос хотел сохранить инкогнито.

- А никто уже и не помнит его, господин. Отец мне рассказывал, что много лет назад, вроде приезжал какой-то важный синьор, посмотрел на здешние места, на замок Турен, плюнул в сердцах, и больше в этих краях не показывался.

Атос сдержанно улыбнулся: именно так он и отреагировал тогда на свои очередные владения. Его тогда мало что интересовало: его мир рушился в очередной раз, впереди было одиночество.

- А скажи-ка нам, хороший урожай приносит этот виноградник?

- Хороший, не жалуюсь. И мне хватает, и хозяину нынешнему, что вместо старого.

- Вот как! - Атос вздернул бровь, - и как же звать его, нового владельца?

- Господин не из здешних дворян, - подозрительность крестьянина стала явной недоброжелательностью. - Вы, наверное, с севера, господин? У нас такого бледного лица и не встретишь.

- Уж слишком ты наблюдателен, как я погляжу, - граф сдвинул брови.

- Прошу прощения, господин, но я простой человек, скажу что-то не так, потом мне головы не сносить. Когда ссорятся наши идальго, нам, простым людям, лучше держаться подальше. Вам лучше все разузнать в городе. Тут и ехать — всего с полчаса для ваших лошадей. Ваш конь, господин, к таким дорогам привычен. А город у нас невелик, всяк там вам покажет, где наш прево живет.

- Не хочешь, значит, говорить, кто доход с виноградника получает? Ну, что же, я все равно его найду! - Атос пришпорил лошадь, и через насколько минут они с Гримо выбрались на утоптанную тропу, ведущую в город.

Граф прекрасно сознавал, что сам стал причиной такого самоуправства. Испанское наследство никогда не воспринималось им всерьез, но то, что плохо лежит, всегда найдется, кому подобрать. Добро бы еще только этот крестьянин и его семья получали доход с виноградника. Нет, кто-то весьма ловкий и, судя по реакции этого мужика, достаточно опасный, умудрялся все эти годы присваивать себе доход от вина. И делал это, даже не озаботившись узнать, жив ли истинный хозяин.

Жара становилась невыносимой, и путешественники зашли в кабачок на окраине Турена.

- Вина! И того, что делают с виноградника у старого замка! - Атосу пришло в голову, что подобное вино может оказаться и в этом придорожном пристанище для усталых путешественников.

- Найдется и такое! И если господа любят хорошее вино, то «Шато-Турен»* им непременно придется по вкусу, - кабатчик, поколдовал у одной из бочек, налил кувшин доверху. - Желаете поесть?

- В такую жару! Нет, а вот если вино окажется хорошим... - Атос сделал глоток и тут же понял, что вино прекрасно. В нем ощущался какой-то ягодный букет, легкость и сладость. Вино отлично утоляло жажду. - Дай нам еще кувшин. Я бы с удовольствием его заказал и себе домой.

Хозяин кабачка пристально всмотрелся в своего гостя.

- Можно устроить. Только везти, наверное, не близко?

- Не близко, - легко согласился граф. - В Пикардию.

- Ну, это вам не дешево обойдется! - кабатчик подал к вину легкую закуску. - Проще вам поговорить с хозяином виноградника. С Педро.

- Уж не тот ли это крестьянин, которого мы только что видели на склоне, у замка?

- Нет, этот не хозяин, он батрачит у Педро.

- И где же найти этого Педро? - Атоса начала забавлять эта история.

Гримо же, потягивая вино, тем временем внимательно поглядывал по сторонам. Высокого, жилистого испанца он заметил сразу, как только они вошли в кабачок. Тот сидел в компании какого-то невзрачного мужичка, повязанного платком на манер испанских крестьян и контрабандистов. Граница рядом, тут всех можно увидеть. Гримо незаметно нащупал кинжал, который прятал за голенищем сапога. И дался графу этот виноградник! Гримо отлично понимал, что это только предлог для поездки, поездки, в которую граф отправился, никому ничего не сказав. Но, за каким дьяволом, Его сиятельство сейчас готов ввязаться в неприятности, Гримо и представить себе не мог. Что хозяин не растерял своей былой силы и ловкости, верный слуга убедился в последней поездке в Англию, когда им пришлось принять бой в подожженном доме, но здесь они имели дело не с солдатами, тут могли быть просто бандиты. За те, почти сорок лет, что Гримо прослужил у Атоса, он привык ко многому и многое повидал. Но Атос, его сын и его дом стали частью самого Гримо. Восхищаясь хозяином, Гримо помнил и о том, что Атос, при всей его рассудительности, умудрялся сохранять и юношеский задор, и безрассудную смелость мушкетера.

Дверь отворилась, пропустив еще одного посетителя — монаха. Падре тяжело плюхнулся на скамью рядом с описанными чуть выше местными жителями. Глубоко упрятанные в складках кожи глаза, вытянутая на длинной шее голова, блестящая лысина, избавлявшая его от необходимости выбривать тонзуру, и выпиравшее из-под сутаны брюхо придавали ему сходство с черепахой.

- Жарко! - простонал он, и тощий испанец тут же налил ему полную кружку вина. Монах отдышался, и окинул взглядом полупустой в это время зал, задержав взгляд на двух французах. Прямой и пронзительный взгляд графа де Ла Фер заставил его сощурить глаза, и он отвернулся. Гримо и граф переглянулись, и Атос неспешно опустил руку на эфес шпаги и кивнул Гримо. Тот сделал знак трактирщику подойти.

- Мой барин желает поговорить с Педро.

- Желает, так пусть и позовет его, - пройдоха-хозяин с появлением монаха осмелел.

- Ты плохо слышишь? - Гримо схватил толстяка за ворот стальной хваткой. - Я сказал, что мой барин «желает». Он здесь хозяин.

- Кто такой твой хозяин, чтобы командовать у нас? - Педро встал со своего места.

- Я граф де Ла Фер. И замок Турен - мои владения. - Атос тоже встал.

- Я о таком не слышал!- Педро уселся вновь. - В наших краях и не знают о таком графе.

- Значит, придется познакомиться поближе. Я все эти годы полагался на своего поверенного, который мне исправно докладывал, что поместье едва прозябает. И что же я увидел? Прекрасный виноградник и чудное вино, которое может составить славу Бордоских вин и который мог бы давать неплохой доход владельцу, если бы...

Педро вскочил вместе со своим приятелем, сжимая рукоятки кинжалов.

- … если бы все деньги с продажи вина не уходили в руки,- Атос перевел глаза на монаха и невозмутимо закончил,- отцов-иезуитов.

Тот, что был с виду контрабандист, что-то негромко произнес на гасконском. Атос, благодаря общению с д'Артаньяном, который частенько употреблял гасконские словечки, а также знанию латыни, лежавшей в основе гасконского языка, смог уловить, что речь шла о сидевшем рядом с ними монахе. Монахе, который пришел на заранее договоренную встречу, и никак не рассчитывал на свидетелей.

Вряд ли деньги с того виноградника могли что-то значить для Братства Иисуса, но то, что этот городок имеет для них какое-то значение, Атос почти не сомневался.

Он приехал сюда с одной тайной мыслью, и мысль эту, сам того не желая, подал ему Арамис. Нет, это даже мыслью нельзя было назвать, это было, скорее, чувство, сродни какому-то предчувствию. Предчувствие, которое исподволь прокралось в душу, и мучило его с того дня, как король дал разрешение на брак его сына с этой девочкой, Луизой де Лавальер.

Предчувствие, которое нашептывало ему: настанет день, когда и ему, и его сыну, и его друзьям будет лучше оказаться в таком месте, где их никто не сможет найти.

Арамис, коварный и таинственный Арамис не сказал ему ни слова, но Атос слишком хорошо знал своего друга; Арамис говорил с ним, расспрашивал о друзьях, о Рауле, но мысли его были очень далеко. Он был весь во власти какой-то новой интриги, и именно это заставило Атоса задуматься: не переоценивает ли епископ свою силу и власть? Думает ли он о возмездии, и есть ли у него хоть какое-то место на земле, где бы он смог укрыться от преследования и спокойно дожить свои годы?

Вот тогда-то Атос и вспомнил о Русильоне, и об этом наследстве, и решил посетить его, и на месте разобраться, стоит ли оно того, чтобы держаться за него, и не проще ли было бы его продать и приискать что-то более надежное.

Теперь, когда оказалось, что и отцы—иезуиты причастны к каким-то делам, которые крутились вокруг его замка, Атос окончательно убедился, что продавать поместье, не разобравшись предварительно, что происходит, не стоит. Кому-то очень нужны были эти владения.

* "Шато Турен" - реально существующий сорт вина, производимый именно в этом районе. Так что первоначальный вариант в Эпилоге "Трех мушкетеров", когда говорится о наследстве Атоса в Русийоне, вполне мог иметь место. (Одним замком больше, одним меньше - какая разница для такого вельможи.)))

Отредактировано Стелла (15.03.2020 09:36)

Глава 13. Францисканец

Всю последующую неделю Атос был занят. Вместе с Гримо они объездили окрестности, осматривали виноградники и граф, как человек военный, прикидывал, как лучше использовать расположение замка. Между тем, откуда-то появились опытные каменщики и споро стали приводить в порядок донжон. Атос только улыбнулся: он и сам начал бы с центральной башни. Он только наблюдал за строительством, не вмешиваясь, ни словом, ни жестом не давая повода показать себя хозяином, но твердо решив в дальнейшем сделать все, чтобы расплатиться за этот ремонт самостоятельно. Менее щепетильные Портос или д'Артаньян не преминули бы указать, что Орден достаточно использовал его средства, продавая вино, чтобы требовать еще что-то, но Атос более всего в жизни хотел не быть обязанным чужим людям.

Стройка продвигалась быстро, и к концу недели было готово просторное помещение с камином, кухня, и спальня на втором этаже. Отремонтировали и конюшню, в денниках которой спокойно поместились бы двадцать лошадей. Либо паломник должен был прибыть с немалой свитой, либо, в будущем, это помещение намерены были использовать постоянно.

Граф тронул коня: внизу, в лощине показался небольшой караван: с десяток мулов и лошадей осторожно ступали по узкой каменистой тропе. Судя по одежде, пятеро всадников были монахи, остальные животные были с поклажей. Немалые тюки, полосатые, как это принято на Востоке, почти скрывали спины мулов. Четверо из монахов были вооружены; поперек седел покачивались мушкеты.

Важный груз или важный гость требовали серьезной охраны. По тому, как трудно шли мулы, Атос понял, что в тюках что-то очень тяжелое: возможно — золото. Происходящее ему нравилось мало: все говорило о том, что из его дома намерены сделать не то перевалочную базу для контрабандистов, не то приют для иезуитских шпионов. Атос твердо решил дождаться неизвестного посланца и переговорить с ним. Замок Турен превращался для графа в головную боль.

Было еще нечто, что беспокоило Атоса: он уехал внезапно, предупредив, что отлучается на два месяца, и не сказав, куда едет. Блезуа, не первый раз оставленный управляющим, только порадовался: у него, да и у всех в доме, наступили каникулы: при графе бездельничать не решался никто, а теперь строгий хозяин был далеко, и можно было позволить себе расслабиться. Но Атоса волновал и сын: граф не придавал поездке особой важности и не предупредил Рауля, считая, что тому хватит забот о жене, и не стоит его нагружать мыслями о путешествии отца. Но, не получая писем от графа, виконт начнет беспокоиться и способен броситься его искать. Лучше всего отправить ему весточку сейчас, успокоить, и заодно дать знать, что он уехал на юг по делам наследства. Поэтому Атос решил отправить в путь Гримо, не надеясь на местную почту.

- Гримо, - Атос достал заготовленное письмо, и на утвердительный кивок передал его своему управляющему. - Поезжай! За меня не волнуйся - со мной ничего не случится.

На вопросительный жест слуги он указал на видневшийся внизу трактир. Гримо понял, что хозяин будет его ждать там.

Прошло два дня, прежде чем графа пригласили на встречу. Хотя он был уверен, что эти два дня за ним следили. Это раздражало, но Атос внешне не показывал, как его нервирует эта слежка. Теперь он сам желал встречи и выяснения всех обстоятельств.

Его провели в собственный дом, как в осажденный замок, и оставили одного в нижней зале перед растопленным камином. Толстые стены защищали от жары, а тепло камина было не лишним для сухонького старичка-францисканца, неспешно вошедшего в комнату и потиравшего озябшие руки. Атос, стоявший спиной к вошедшему, отвернулся от созерцания огня в камине, и с достоинством поклонился.

- Буду рад, святой отец, если вас устроили с некоторым комфортом. К сожалению, мой дом не был готов к посещению гостей и это все, что смогли успеть сделать ваши люди.

- Я имею честь говорить с графом де Ла Фер, владельцем этого замка?

- Да, вас верно информировали. Могу ли я узнать, в свою очередь, с кем имею честь говорить?

- Будет правильно, если вы будете обращаться ко мне «монсиньор», господин граф. Пока этого довольно.

Атос чуть склонил голову, понимая, что старик хочет сохранить свое инкогнито. Ряса странствующего монаха надежно служила той же цели.

Черные, глубоко упрятанные под тяжелыми веками глаза францисканца горели огнем, пока он, не таясь, рассматривал гостя.

- Вы не очень похожи на того заносчивого мальчишку, которого мне привелось увидеть когда-то в коллеже, - нарушил он молчание.

- Монсиньор, мы знакомы с вами? - удивился Атос.

- Это трудно назвать знакомством, господин граф. Я видел вас однажды, когда побывал в Клермоне. Вы меня могли просто не заметить, а вот я вас запомнил. Я старше вас лет на десять. У меня прекрасная память, Ваше сиятельство. Что вы скажете, если мы продолжим нашу беседу на языке просвещенных людей? Так мне было бы спокойнее, - он огляделся по сторонам. - Я направляюсь по чрезвычайно важному делу, и желал бы поговорить с вами прежде, чем ступлю на землю Франции.

- Вы уже — на французской земле, - холодно заметил Атос на латыни.

- И во владениях французского вельможи, хотели бы вы добавить? Но, позвольте вам заметить, господин граф, что с некоторых пор вы являетесь также и испанским грандом, - монах перешел на тот же язык.

- Вы следили за мной?

- Поневоле, дорогой хозяин, поневоле. Мое знакомство с испанским королем позволило мне узнать, кому был пожалован орден Золотого Руна, который мой господин отправил английскому королю Карлу 2 ко дню его восшествия на престол. Орден был пожалован достойнейшему человеку, которому английская корона обязана едва ли не всем, - и монах низко поклонился графу.

- И в чем же вы видите мою заслугу? - Атос даже не улыбнулся; эта беседа ему нравилась все меньше.

- Вы сумели сохранить в тайне существование миллиона.

- Вы считаете, что эту тайну, доверенную мне перед вступлением в вечность, Его величество Карл Первый должен был рассказать кому-нибудь из духовенства?

- Он нарушил закон исповеди! Он горит теперь в адском пламени!

- Монсиньор, не стоит вам сокрушаться о душе короля, хотя бы не делайте это предо мной! За душу его я спокоен - он святой мученик! А вы, как я понял, упустили прекрасную возможность пополнить казну отцов. Вы не намерены именно мне прощать потерю миллиона?

- Граф, вы христианин и вы учились в коллеже Ордена.

- Но я не давал никаких обетов, монсиньор, кроме обета верой и правдой служить королю Франции. Других королей для меня ныне не существует!

- Но ваш сын?

- Мой сын поклялся быть верным Бурбонам и свято соблюдает свой обет!

- Но ваше членство в Ордене Золотого Руна?!

- Я не настолько дорожу этой привилегией, чтобы ради нее жертвовать долгом и честью, святой отец! Если понадобится, я готов вернуть его испанскому королю.

- Успокойтесь, граф! - францисканец примиряюще поднял руку, призывая к спокойствию. - Его христианнейшее величество не примет назад свой патент, да и вы так не поступите: вы не станете его оскорблять отказом. Я всего лишь выразил сожаление, что миллионом короля Карла распорядились неразумно: он весь потрачен на бутафорское величие. Мы бы сумели использовать это золото с толком.

- Не сомневаюсь! - усмехнулся граф. - Но что меня совсем не волнует, так это действия короля Карла Второго. Однако, меня чрезвычайно занимает, что вы намерены сделать с моим замком. Вы, или ваши люди ведете себя так, словно он принадлежит вам. Я не привык к такому образу действий, и если разрешил вам пока все это, - он небрежно махнул рукой, - то исключительно из интереса понаблюдать, до каких границ бесцеремонности способны вы дойти.

- Вы лукавите, граф!

- Отнюдь! Я далек от лицемерия, но мне сказали, что ожидают гостя. За меня решили, где и как принять его, и я пока молчу. Молчу, пока мне не станет ясно, во что хотят превратить то, что принадлежит мне по закону. Если все это сделано только для того, чтобы дать приют усталому путнику, я поблагодарю и возмещу Ордену расходы. Если речь идет о том, что здесь будет притон контрабандистов — вы жестоко ошиблись: противозаконных действий я не потерплю.

Францисканец не ответил, пристально вглядываясь в лицо Атоса. Тот спокойно выдержал взгляд иезуита.

- Вы смелый человек, господин граф. Никто не разговаривал со мной так, как позволяете себе вы. Это даже к лучшему: я тоже буду с вами до некоторых пределов (разумных пределов) откровенен.

Ваш замок удобно расположен: рядом прошла граница, все тропы известны моим людям, неподалеку - Байонна, порт, морские ворота, которые, хоть и принадлежат Франции, контролируются нами. В годы мира, как и в годы войны, такие места, как Турен, становятся стратегически важными. Вы человек военный, мне вам ничего не надо объяснять. Мы можем превратить его во второй Казале и тогда...

- Я не допущу, чтобы мои владения использовали против французской короны.

- Даже если это будет в интересах кого-то из ваших друзей?

- Я готов дать приют, но не давать бой, - глухо ответил Атос.

- Я не принадлежу к числу ваших друзей, но, если бы на моем месте был, скажем, епископ ваннский? Или господин д'Артаньян? Что бы вы тогда сказали?

- Что они - верные слуги короля, и мне незачем спасать их от его преследования. Вас удовлетворил такой ответ? - граф был взбешен и изрядно озадачен. Не тем, что иезуит знал его друзей, а его предположениями, которые самым чудовищным образом перекликались со смутными предчувствиями самого Атоса.

- Подумайте над моими словами, граф. Они не так абсурдны, как вам могло показаться поначалу. Я направляюсь на важную встречу, о целях которой не имею права говорить. Не исключено, что мне удастся повидать кое-кого из ваших знакомых. Если обстоятельства мне будут благоприятствовать, я обговорю с ними эту тему о приюте для бедных странников. Пока же, мне очень жаль, что вы так враждебно приняли мои предложения. Но я не теряю надежды все решить к обоюдному удовлетворению. Я не прошу вас ждать моего возвращения: вас найдут в любом уголке Франции, как только мы будем готовы к переговорам. Желаю вам всех благ, Ваше сиятельство, - францисканец сделал движение, словно он протягивал руку для поцелуя, и Атос заметил у него на пальце необычный перстень-печатку.

Но иезуит спохватился, и перекрестил Атоса на особый лад. Граф поклонился и вышел из зала. На пороге его встретил монах и провел до двора, где ждал его конь. Атос вернулся в гостиницу, где пробыл еще две недели, пока не вернулся Гримо.

Ни граф, ни генерал Ордена (а им и был францисканский монах) не знали, что по дороге в Фонтенбло, где у генерала была назначена встреча с соискателями, его свалит смертельная болезнь, и он скончается в муках, едва успев передать свои права и обязанности епископу ваннскому д'Эрбле.

Старый дипломат (постораюсь выложить побыстрее: никто не знает, что будет, страна в тихой панике)

Глава 14.из которой видно, что не все плохо.

Рауль приехал на несколько дней. Для него этих дней было слишком мало, и он ни на секунду не хотел расставаться с женой. Луиза храбро выдерживала натиск супружеской верности, но, к моменту возвращения виконта в армию, могла себе признаться, что если их жизнь будет состоять из коротких встреч и долгих разлук, она ничего плохого в таком супружестве не находит. Это были эгоистичные, недостойные молодой супруги мысли, ей было стыдно за них, но она ведь таила их про себя, ни с кем с ними не делилась!

К тому же виконт ничего преступного не нашел в том, что ее навещают друзья. Монтале же убедила подругу, что в дальнейшем лично проследит, чтобы никто из гостей не переходил рамки приличий. Приемы продолжались, деньги таяли, и Луиза клялась себе, что следующего салона не будет. Но каждый раз Ора ее мягко убеждала, что ничего страшного не происходит, что для жалования Рауля это все — гроши, и Луиза давала себя уломать. Она стала бояться одиночества. К тому же, в последние дни она неважно себя чувствовала, и это странное недомогание заставляло ее, вопреки здравому смыслу, окружать себя друзьями. Она давно уже не ощущала скованности, стала непринужденной и довольно веселой. Она больше не смущалась, когда к ней обращались, и некоторые ее замечания стали находить глубокими и даже остроумными. Виконтесса понемногу становилась светской дамой.

Прием был в разгаре, и никто не заметил нового гостя, который скромно остановился за портьерой, внимательно наблюдая и слушая, о чем рассуждают гости. В отличие от собравшихся, господин этот был немолод. Он держался прямо и так непринужденно, что сразу вписался в кружок гостей, как только вышел из своего укрытия за портьерой. Лакей, тот, которого нанял еще сам Атос, открыл, было, рот, чтобы объявить «Его сиятельство, граф де Ла Фер!», но граф сделал ему знак молчать и, в нарушении всякого этикета, прошел без доклада на середину салона.

Камень, влетевший в окно гостиной, произвел бы меньший эффект. Разговоры по углам моментально затихли, и все взоры устремились на кружок, в центре которого бледная и помертвевшая Луиза тщетно пыталась найти слова, чтобы поприветствовать свекра.

Атос с самым любезным видом приблизился к невестке, которая присела перед ним в глубоком реверансе и, целуя ее руку, посмотрел на нее так пристально, так внимательно, что бедняжка почувствовала, как земля уходит из-под ее ног. Но она ведь не делала ничего дурного, почему же она должна так пугаться? Этот взгляд Атоса она знала с детства. Он всегда смущал ее, хотя граф был к ней и внимателен и ласков. Но это был такой светский, такой холодный способ общения, он так резко отличался от тона и ласковости по отношению к графскому приемышу, что девочка инстинктивно избегала Атоса. И вот судьба сделала этого человека ее родственником, и она вынуждена трепетать перед ним, словно ребенок.

- Мадам, я только приехал в Париж, и посчитал своим долгом навестить вас. Рад, что вы не скучаете, и вас окружает изысканное общество. А где виконт? - граф окинул взглядом собравшихся.

- Мне так жаль, господин граф, но он пробыл в этот раз всего три дня. Его величество Людовик не дает ему ни минуты отдыха, хочет все время видеть его около себя.

- Виконт - человек военный. Если он нужен королю, это самая высшая оценка его службы. Сударыня, вы должны гордиться мужем, его карьера складывается наилучшим образом. - Атос осмотрел собрание дам и кавалеров, и наткнулся взглядом на Маликорна. Он слегка помрачнел, ответив довольно небрежным кивком на почтительный поклон молодого человека. И почти сразу граф заметил Монтале, ту самую Монтале, о которой был наслышан от Рауля. Он не был с ней знаком, но сразу понял, что девушка, в нарушение этикета что-то бесцеремонно шепнувшая на ухо Луизе, в то время как он говорил с невесткой, очень подходит на роль ее доверенной подруги. Впрочем, эта красавица сразу же постаралась укрыться за спинами гостей. - Я не стану мешать молодежи веселиться,- продолжил граф, - но если вы позволите, я бы хотел навестить вас завтра.

- Ваше сиятельство, как прикажете. В моем лице вы всегда найдете покорную дочь, - опустила глаза Луиза.

- Прекрасно, я рад слышать это, сударыня. Сейчас я покину вас, мне надо отдохнуть после дороги, но завтра мы с вами спокойно обговорим все новости. - Атос приветливо кивнул виконтессе, наклоном головы ответил на коллективный поклон, и вышел с таким царственным видом, что молодежь хранила молчание еще пару минут.

Первым не выдержал де Лоррен, которого Атос просто не заметил в толпе гостей. Он, как всегда и везде, явился без приглашения, считая, что принадлежность к Гизам избавляет его от церемоний. Зная о вражде между де Бражелоном и де Вардом, он собирал при дворе все сплетни, все новости о виконте и его семье, все, что могло потешить злобный нрав его приятеля. Появление графа де Ла Фер заморозило веселье гостей, прервало только завязавшийся разговор об ухаживании господина де Монтеспан за красавицей Тонне-Шарант. А поскольку Атенаис считала ниже своего достоинства посещать салон м-м де Бражелон, гости позволяли себе нелестные замечания в адрес гордячки. Но будущую королевскую фаворитку это мало волновало — она была выше этих сплетен, она была лучшей подругой принцессы Генриетты.

Общая беседа возобновилась, хотя она была уже лишена той живости и остроумия, которые задавала ей Монтале. Гости, поглядывали на озабоченную хозяйку и, уразумев, что она жаждет остаться одна, стали потихоньку откланиваться.
Вечер был испорчен безнадежно, оставаться не имело смысла. К тому же тема для злословия была обеспечена: виконтессу ждала завтра нотация от свекра. Утешившись этой перспективой и предвкушая, как на все лады они растрезвонят это по Парижу, придворные бездельники оставили, наконец, Луизу одну. Даже Монтале сочла самым безопасным исчезнуть с глаз долой.

Ночь Луиза провела тревожно: ей снились какие-то кошмары, и на следующее утро она чувствовала себя совсем разбитой. Но отказать графу в визите, сославшись на нездоровье, не посмела. Атос тоже провел ночь беспокойно: его терзали какие-то предчувствия. Так что оба они, уставшие и бледные, выглядели на момент визита не лучшим образом.

Атос, сидя напротив Луизы, видел и синяки под глазами, и чуть растрепанные волосы и восковую, почти прозрачную кожу молодой женщины, и смятение на ее лице, и в душе у него шевельнулась жалость. Он осторожно взял ее руки в свои, чувствуя, что пальцы ее совсем заледенели.

- Луиза, девочка, - он сам не ожидал от себя такой мягкости и тепла, - я знавал вас совсем еще крошкой, вы выросли у меня на глазах, мне не просто было принять вас в качестве жены моего сына.

- Я знаю, господин граф, об этом. Я это давно чувствовала. Вы искали для Рауля другую невесту, богатую, знатную и красивую. Простите меня, что так получилось.

- Да, так получилось, - чуть помолчав подтвердил Атос. - Но виконт любит вас и самое главное, чтобы вы были счастливы. Если вы будете любить и почитать друг друга, если вы станете для Рауля поддержкой и опорой во всем, если вы подарите ему наследника - Луиза, во мне вы всегда найдете самого заботливого и преданного отца.

Молодая женщина смотрела на свекра во все глаза: она никогда не видела такого Атоса, она не смела надеяться, что у него найдутся для нее такие слова.

- Я постараюсь вас не разочаровывать, Ваше сиятельство, - заверила она графа дрожащим голоском.

- Я очень хочу в это верить, дитя мое. Но позвольте мне удивиться вашему выбору: вчера я застал у вас общество молодых людей; некоторые из них не принадлежат к кругу придворных, которых вам бы не следовало принимать у себя. Они не делают чести дому, в котором им оказывают гостеприимство.

Мягкость замечания заставила Луизу покраснеть сильнее, чем если бы ей выговаривали при посторонних и более резким тоном. Она и сама видела, что многие из ее новых друзей ведут себя не самым достойным образом, но не имела мужества отказать им от дома. Это рассмотрели бы, как серьезное оскорбление, а Луиза боялась мести, боялась скандала. Она подумала, что Атос, как никто, сумеет поставить на место нахалов, и впервые она по-настоящему обрадовалась его приезду.

- Я понимаю, - продолжал тем временем граф, - что одиночество и скука заставили вас пойти на попытку вести светский образ жизни, но, дорогая моя, вам лучше было бы избавиться от таких знакомств. Если вы думаете, что это теперь будет сложно сделать, то не пугайтесь: я вам помогу. Отстраните от себя мадемуазель Монтале и кружок сам собой распадется. Кроме того, есть еще одна причина, - он помедлил мгновение, - я не имею права проверять ваши с Раулем счета: вы взрослые, самостоятельные, и надеюсь, достаточно ответственные люди, но ваши траты на этот салон неразумны. Луиза, вы должны...

Последние слова графа Луиза уже не услышала: в ушах у нее зашумело, серый туман окутал комнату, голос Атоса доносился как сквозь стену, и Луиза лишилась чувств.

Когда она очнулась, она лежала в постели у себя в спальне, рядом находился граф с лицом радостным и озабоченным, а господин Вало, королевский врач, держал ее за руку, считая пульс. Увидев, что она очнулась, он с довольным видом осторожно положил ее руку на одеяло и промолвил, обращаясь одновременно и к ней и к графу де Ла Фер, - Мадам, примите мои поздравления — вы ждете ребенка. Срок пока очень небольшой и вам следует остерегаться волнений и стараться не утомляться. Вы можете известить своего супруга, что через семь месяцев вы подарите ему наследника или наследницу.

Когда врач ушел, Атос присел у Луизы в изголовье, осторожно погладил разметавшиеся по подушке белокурые локоны.

- Что вы намерены делать, Луиза? - спросил он с затаенной надеждой.

- Если доктор мне разрешит, я хочу вернуться в Блуа, - твердо ответила молодая женщина.

Глава 16. Имя

Чем ближе подходило время родов, тем напряженнее становилась обстановка в доме. Рауль обещал сделать все, чтобы быть в это время рядом с женой, и Атос очень уповал на это обещание. Перспектива остаться в это время одному пугала его по-настоящему. В враче, слугах, и даже мадам де Сен-Реми он не видел поддержки. Своими страхами он ни с кем не делился, но событие, которое уже ожидали со дня на день, страшило своей непредсказуемостью. Чужая боль, в особенности, если это боль близких, была для него непереносима.

Луиза, против ожидания, держалась очень спокойно, уповая на помощь Господа. И, когда начались схватки, отказалась, чтобы рядом был кто-то, кроме врача и акушерки. Даже Рауля, который приехал в самый разгар родов, она не захотела видеть, боясь, что после он вообще не захочет на нее смотреть.

Те двое суток, что длились роды, Атос и Рауль, сидя напротив друг друга, не сомкнули глаз и не обменялись ни словом. Доносившиеся до них крики и стоны парализовали волю обоих, заставляя их особенно остро чувствовать свою беспомощность.

Только однажды Рауль пробормотал, ни к кому не обращаясь: «Это чудовищно!»

Потом из-за двери раздался слабый плач и мужчины вскочили, как по команде.

- Если с Луизой или с ребенком что-то случится, я не смогу жить! - глухо произнес виконт, и Атос сжал его руку, не находя слов.

- Подождем врача, - остановил он сына, который хотел броситься в спальню.

Врач, приехавший из Блуа, появился на пороге с торжественным видом. За ним шла повитуха, державшая на руках попискивающего малыша.

- Господин виконт, поздравляю вас с наследником. Все прошло прекрасно, мать и дитя чувствуют себя отлично. У вас крепкий, здоровый малыш. С божьей помощью - не последний. Госпожа виконтесса - мужественная женщина. Вы можете пройти к ней, она хочет вас видеть. А с вами, Ваше сиятельство, я хотел бы побеседовать.

И пока счастливый Рауль покрывал поцелуями свою жену, все еще не веря, что все благополучно закончилось, старый врач, усталый и довольный, внимательно поглядывал на господина графа, крутившего в руках пустой бокал.

- Все прошло действительно без осложнений? - наконец решился он расспросить врача.

- Да, все хорошо. Признаться, я не ожидал, что у слабой и нежной девочки достанет столько сил и мужества.

- Я недооценивал ее, - пробормотал Атос. - Но что вы хотели мне сказать, доктор?

- Я могу это сказать только вам, Ваше сиятельство, и надеюсь, что вы простите меня за эти слова.

- Я не понимаю вас. Что вы хотите мне сказать?

- Ваша невестка несколько раз, в бреду, называла имя Людовик и звала … Его величество. Я ничего не хочу сказать, я был бы рад не слышать этих слов, но я у ее изголовья был не один. Там были еще и повитуха, и горничная и...

- Довольно! - Атос встал с исказившимся лицом. - Вы никому ничего не скажете, потому что сами понимаете, к чему может привести болтливость подобного рода. Всему причиной — пребывание виконтессы при дворе, и увлечение всякими модными глупостями. Я же позабочусь сам, чтобы и остальные держали свои мысли при себе.

Что произошло на самом деле? Ведь в состоянии шока от боли и страха у женщины вырываются самые потаенные мысли, и говорит она на грани жизни и смерти о самом сокровенном. Может быть, именно поэтому не хотела Луиза видеть рядом с собой мужа, боялась, что не сумеет контролировать себя и свои слова? Так и случилось! Но при чем здесь король? Ведь он же дал разрешение на брак? Почему Луиза звала его, ведь у них же не было ничего с Людовиком! «Господи, благодарю тебя, что Рауль ничего не слышал!», - мысленно поблагодарил граф Всевышнего, содрогаясь от одной мысли, что бы произошло, если бы виконт услышал Луизу. Все его подозрения, вся неприязнь, вся боль вырвались из-под контроля воли, и Атос с силой швырнул о стену кубок, который все еще держал в руках.

Вошедший Рауль ничего не заметил, захлебываясь от счастья, он принялся расписывать отцу малыша, не замечая, что Атос едва держит себя в руках.

- Вы разве не хотите взглянуть на мальчика? - наконец изумился Бражелон, поняв, что отец, почему-то, не разделяет его восторгов.

- Рауль, я слишком устал, и не в силах сейчас идти смотреть на внука. Он еще слишком мал и ему нужен покой. Я и вам советую отдохнуть, мой милый, - он ласково коснулся волос сына. - Вы подумали об имени для наследника? - граф хотел улыбнуться, но мышцы лица словно заледенели, и улыбка не получилась.

- Мы подумаем о нем позже, вместе с вами и Луизой. Никто лучше вас не подскажет нам, какое имя выбрать для мальчика.

Какое имя выбрать для мальчика? Законного наследника рода или... Почему, почему Луиза вспоминала короля? Если бы она была не верна Раулю, он бы понял это, но виконт был абсолютно счастлив. Луиза не Анна, она на обман не способна. Значит, просто тайная влюбленность: король поразил ее воображение, она была ослеплена его величием. Это все чепуха, девичьи грезы, теперь она замужняя дама: у нее ребенок, муж, своя семья.

Атос убеждал себя, что все его страхи и опасения — просто мнительность. Он действительно очень устал, он склонен все видеть в мрачных тонах. Малыш — его внук, и хватит морочить себе голову всякими глупостями. Он едва заставил себя лечь в постель, а не идти разглядывать ребенка.

Эту возможность он использовал только на третий день. Мальчик, сытый и спокойный, крепко спал, и граф, отодвинув кружевной полог колыбельки, долго стоял, нагнувшись над ребенком, пока малыш не проснулся и не закряхтел.

- Ваше сиятельство, хотите подержать его на руках? - спросила кормилица, ловко вытаскивая новорожденного из колыбели.

- А можно? - растерялся от неожиданности Атос.

- Конечно, можно! А вам — особенно! - улыбнулась задорная крестьянка, выбранная на роль кормилицы. - Вы же — дед наследника.

Она вручила ему ворох кружев, в которых едва просматривалось детское личико. Оно уж не было красным и сморщенным, сошла припухлость век, и в ребенке проглядывало сходство с Раулем: наследственные черты, настолько явно выраженные, что их можно было заметить даже у младенца.

«Это потомок Ла Феров, сомнений нет!», - с удовлетворением подумал граф. - «Он будет расти, и сходство будет становиться все более явным. Если услышанное этими людьми и превратится в мерзкую сплетню, ребенок одним своим существованием ее опровергнет».

Атос не хотел помнить, как в свое время его собственное сходство с Раулем породило море сплетен и пересудов. Теперь же, сходство его внука и сына должно было стать залогом преемственности поколений.

Личико в оборках чепчика сморщилось, и малыш громко закричал. Граф вздрогнул и крепче прижал к себе ребенка: он никогда еще не держал на руках такого крошку.

- Ваше сиятельство, он есть просит, - промолвила кормилица, не решаясь забрать мальчика.

- Да, конечно! - Атос осторожно протянул внука женщине. - Почти забытое чувство нежности к беспомощному малышу пронзило грудь: как давно это было!

Пора было навестить Луизу, но Атос не мог заставить себя это сделать. Правда у него было оправдание: в спальне царила госпожа де Сен-Реми. Заботливая мамаша окружила дочь таким вниманием, засыпала ее таким количеством наставлений и рецептов, что молодая мать мечтала только об одном: чтобы ее избавили от докучливой матушки. Она сама послала за свекром, решив таким образом хоть на время сменить окружение. Рауль, тем временем, занимался подготовкой малого крещения.

При виде Атоса мадам де Сен-Реми не только не удалилась, она укрепила свои позиции, устроившись с шитьем распашонки в нише окна. На выразительный взгляд графа она только поплотнее уселась в кресле и поджала губы. Атос никак не рассчитывал на ее присутствие при беседе. Но и прямо указать ей на дверь он не мог - она была гостьей в его доме. Он развернул свой стул таким образом, чтобы не оказаться спиной к старой мегере, и сдержано улыбнулся дамам.

- Как вы, Луиза? Я вам благодарен: вы подарили мне прелестного внука.

- Вы находите его красивым? - молодая женщина вся засветилась от счастья.

- Я уверен, что он будет похож на отца.

- Мне тоже показалось, что он уже сейчас очень похож на виконта! - обрадованно воскликнула Луиза. - Если и вы заметили это сходство, значит так оно и есть!

- А разве могло быть иначе? - влезла в разговор госпожа де Сен-Реми.

Атос чуть побледнел и сдвинул брови.

- Госпожа маркиза, я очень прошу вас оказать мне милость и дать побеседовать с госпожой виконтессой наедине. Есть вещи, которые нам надо с ней обсудить, и они не касаются никого, кроме нас двоих.

- Как вам будет угодно! - старуха в сердцах бросила шитье, и оно упало на ковер. Она вышла из комнаты и так сильно хлопнула дверью, что посыпалась пыль. Атос встал со стула, прошел к двери и, выждав секунду, резко открыл ее: мадам, согнувшаяся у замочной скважины, едва не упала на него. Атос и старуха обменялись угрожающими взглядами, и госпожа де Сен-Реми, гордо откинув голову, величественно удалилась. Луиза, в полном смущении за бестактность матери, не знала, куда девать глаза, но, к ее удивлению, свекр только развел руками, словно демонстрируя полную беспомощность перед материнским напором. Он прошелся несколько раз по комнате, поднял с пола шитье, аккуратно положил его на кресло и, наконец, остановился рядом с постелью Луизы.

- Вам пришлось нелегко, как я понял из объяснения врача?

- Господь был ко мне милостив, а святая Богородица поддерживала меня все время родов. Я все время молилась ей.

- Только ей, Луиза? Больше никаких покровителей у вас не нашлось в такую минуту?

- Только ей я и молилась, только ее и призывала. О чем вы, Ваше сиятельство? - она побледнела.

- Мадам, если бы вы в ту минуту были одни или с вами был бы кто-то из близких... ваша матушка, например, этого разговора бы не было. К несчастью, вокруг вас были чужие люди. Они слышали, как вы звали... Людовика, Его величество Людовика. Счастье, что Рауль был в другой комнате!

- Я... - бедная женщина, вся трепеща, уставилась на Атоса.

- Я знаю, жестоко говорить с вами сейчас, когда вы еще так слабы, но у меня нет другого выхода. Счастье и покой моего сына мне слишком дороги. Луиза, я не знаю и знать не желаю, что или кто владел вашими мечтами при дворе. Сейчас это уже не играет роли - вы жена виконта, мать его сына. И ваша обязанность так блюсти свое имя, чтобы ни одна пылинка не омрачала его чистоту. Рауль ничего не знает, и никогда от меня ничего не узнает. Я постараюсь сделать все, чтобы это не превратилось в сплетню. Но я хочу вас предупредить на будущее: путь ко двору для вас закрыт навеки. Отныне в Париже вы сможете появляться не иначе, как только в сопровождении мужа или меня, если я еще буду жив.

- Но, я... - снова попыталась вставить слово виконтесса.

- Можете считать меня тираном, но у меня нет другого выхода. А сейчас, - резко сменил он тему разговора, - поговорим об имени для ребенка. А вот и Рауль; прекрасно, будем обсуждать это втроем, теперь — самое время это сделать, не так ли, виконт?

Глава 18. Путешествие

Атос был единственным из друзей Арамиса, которому он писал пространные и обстоятельные письма. Арамису всегда казалось, что только Атос способен был оценить и стиль, и изящество его сравнений. Впрочем, Арамис был недалек от истины: Атос получал удовольствие, читая остроумные рассказы о парижских знакомых, политических новостях и, изредка, о последних придворных анекдотах и сплетнях. То же, что касалось продвижения его в церковной карьере, Арамис избегал упоминать. Только постфактум сообщал он другу, что шагнул на очередную ступень, ведущую к Святому престолу. Последнее время Арамис продвигался так быстро, что не успевал написать об этом графу, и получение д'Эрбле Ваннского епископства стало для Атоса неожиданностью.

Поскольку Атос твердо решил разобраться с поместьем в Русильоне, он стал собираться основательно и надолго. Последняя поездка заставила его принять меры предосторожности: он оставил соответствующие распоряжения нотариусу и запасся деньгами: он помнил свое обещание расплатиться за стройку, не желая быть обязанным иезуитам хотя бы денье. Поскольку управляющий прислал ему некоторую сумму из Ла Фера, Атос мог ни в чем не ущемлять доходы Рауля; Ла Фер по- прежнему оставался его поместьем. А Бражелон? Ну, пусть учится жить на то, что имеет, раз он решил пожертвовать службой.

На самом деле, решение сына выйти в отставку задело Атоса больше, чем он думал. Именно с военной карьерой и связывал граф желание видеть сына в первых рядах дворян королевства. У Рауля были все данные и все возможности стать гордостью рода. Не было только одного: настоящего честолюбия, способного приносить в жертву обстоятельства.

Граф де Ла Фер должен был с грустью признать, что кое-какие его опасения начинают сбываться.

Луиза показала себя преданной матерью, но была ли она настолько преданной и любящей женой, что способна была пойти на жертвы ради блага супруга? Теперь, когда ей предстояло остаться рядом с мужем, ее характер должен был определиться.

Граф уезжал с Гримо. Ни Блезуа, ни Шарло не годились для долгих поездок. Гримо понимал Атоса, как самого себя, и именно Гримо бывал с ним во всяких переделках. Атос сделал себе одну уступку: он решил путешествовать до Ванна верхом, как и ездил всю жизнь, а оттуда добираться до Байонны морем. Уже с этого южного порта он поедет в Турен на лошадях; заодно и ознакомится с тамошними дорогами, а если повезет, то и - тайными тропами.

Рауль даже не пытался отговорить отца от поездки: по собственному опыту он знал, что это бесполезно. Он только попросил графа взять с собой еще людей, на что Атос, пожав плечами, заявил, что ему отряд ни к чему, он не едет по поручению короля или королевы.

Перед самым отъездом, когда граф уже был в седле, пришло письмо от Арамиса: несколько строк, в которых он извещал, что будет проездом в Париже, и, если Атос не против, они могут там встретиться. Это полностью соответствовало планам графа де Ла Фер, который так или иначе собирался в столицу. В этот раз Атос сам себе пообещал, что будет получать удовольствие от поездки: никакой спешки, никаких загнанных лошадей, отдых только в приличных гостиницах и ни-ка-ких приключений. А дети: ну, что же, несколько месяцев они будут жить так, как и положено молодой семье. Граф убеждал сам себя, но его грыз червячок сомнения: не окажет ли добродетельная госпожа де Сен-Реми пагубного воздействия на свою дочь?

Дорога до Парижа действительно была спокойна и приятна для путешественников, и в столицу граф с Гримо прибыли накануне дня, назначенного Арамисом. В Париже Атоса ждал сюрприз, к которому он никак не был готов - герцогиня де Шеврез.

Видимо, она проведала о приезде графа, и его поджидал ее лакей с запиской, которую ему вручили, едва он спешился у дверей своего дома.

- Приказано ждать вашего ответа, Ваше сиятельство, - заявил лакей, не оставив графу никаких вариантов.

- Жди здесь, ответ тебе принесут, - раздосадованно бросил Атос через плечо.

Нет, он все же устал с дороги, надеялся отдохнуть, а тут - герцогиня! Какой черт принес ее во Францию?

Атос сломал печать и развернул письмо, сложенное затейливым образом, свойственным только мадам де Шеврез. Он начал читать, подымаясь по ступенькам, и едва не споткнулся: герцогиня искала с ним встречи.

«Мой милый друг! Обстоятельства привели меня во Францию, в которую я уже не предполагала возвращаться. Но, оказавшись в границах нашей милой родины, я испытала тоску по старым друзьям. Я в Париже инкогнито, но тем ни менее хочу повидаться с теми, с кем у меня связано столько прекрасных воспоминаний молодости. Вы, мой дорогой, один из самых верных и преданных моих друзей, вы, да еще, быть может, наш милый Рене. Но если ваш постоянный адрес мне известен (я посылала в Бражелон, но мне ответили, что вы уехали путешествовать и будете в Париже проездом), то нашего дорогого аббата я не знаю, где искать. Я была бы вам признательна, если бы при нашей встрече вы поделились со мной не только нашими общими воспоминаниями, но и тем, где я могу отыскать этого вечного ветреника.
Нежно целую ваши прекрасные глаза.
Ваша Мари.»

Письмо возмутило графа. Он давно уже делал все, чтобы прекратить любую связь с герцогиней. Обстоятельства этому способствовали - де Шеврез была в эмиграции. Но подать о себе весть через столько лет и ни словом не заикнуться о том, кто связывал их — об их сыне?! Эту черствость не извинял даже слабый намек о воспоминаниях. В конечном итоге, ее волновало по-настоящему только одно: где можно найти Арамиса. Но вот это он и не собирался ей открывать. Надо отвечать: внизу ждет лакей. Ответить — и снова забыть о Шевретте на долгие годы, а лучше всего - навсегда.

Граф тщательно выбирал слова, составляя ответ.

«Сударыня, я не смею испытывать ваше терпение и, оставаясь вашим преданным другом, не стану задерживать вас с ответом. К моему величайшему сожалению, я не могу вас порадовать: адрес господина аббата мне не известен, он давно не писал мне. Письма его приходят чрезвычайно редко и всегда с оказией. Увы, нам с вами не придется увидеться в этот раз: я заехал в Париж на несколько часов, которые мне придется всецело посвятить делам. Надеюсь, что в будущем судьба будет более благосклонна к нам.
С почтением целую ваши руки.
Граф де Ла Фер.»

Ни слова — о сыне. Если она проведает, что он женат и у него ребенок, еще не известно, что она способна придумать. От нее лучше держаться подальше.

Если бы граф увидел лицо герцогини де Шеврез в тот момент, когда она читала ответ на свое письмо, он был бы доволен. Герцогиня была в ярости: она именно от Атоса рассчитывала узнать, где искать Арамиса. Рене был ее последней надеждой в деле восстановления Дампьера.

Пребывание герцогини в Париже заставило Атоса полностью изменить свои планы: ему пришлось ограничиться несколькими часами отдыха, и они с Гримо поспешно покинули столицу, оставив письмо для Арамиса. Гримо полностью разделял страхи хозяина: у него в памяти свежи были воспоминания о месяце пребывания герцогини де Шеврез в Бражелоне и тот сумбур, что она умудрилась внести в налаженную жизнь поместья и округи. Видимо, и его хозяину того визита хватило на всю оставшуюся жизнь. Теперь он бежит от этих воспоминаний, усиленно шпоря коня. И Гримо, поглаживая свою эспаньолку, только добродушно улыбался, бросая взгляды в сторону Атоса.

По мере удаления от Парижа Атос сбавлял скорость: тому причиной была и усталость лошадей, и усталость всадников. Наконец, посчитав, что теперь появление герцогини ему не угрожает, Атос остановился на ночлег в придорожном трактире. Комната нашлась, ужин был сносным и изрядно измотанные путешественники, ощутив, наконец, что им не двадцать лет, отправились спать.

Не спеша, пересекли они пол-Франции и добрались, наконец, до Ванна. Но тут Атоса ждало разочарование: епископа на месте не оказалось — Арамис тоже путешествовал, но куда отправился епископ Рене, никто не знал или Арамис приказал не отвечать на подобные вопросы. Атос только понял, что у Его преосвященства в епархии достаточно своих соглядатаев: Арамис успел обзавестись собственной тайной полицией.

Корабль, отплывавший в Байонну, нашелся на следующий день. Пока Гримо распоряжался погрузкой багажа и лошадей, Атос осматривал порт. С городом он успел ознакомиться чуть раньше, когда пытался найти Арамиса. Столь дальняя епархия могла бы удивить Атоса, отлично знавшего честолюбивого друга, но он вспомнил, что в его присутствии обсуждали новые укрепления Бель-Иля, а остров находился неподалеку от Ванна. Бель-Иль принадлежал сюринтенданту Фуке, а Атос был достаточно проницательным человеком, чтобы увязать воедино все факты: Ванн, Бель-Иль, Фуке и Арамиса.

Пока граф знакомился с особенностями местности, Гримо закончил все дела; Атос явился вовремя, и судно тотчас снялось с якоря.

Только когда они спустились к себе в каюту, Гримо сделал знак, что им надо поговорить. Атос удивился: что такого необычного мог найти его управляющий на этом корабле, но Гримо кивнув на дверь, изобразил, что за ними следят.
Понизив голос до шепота и больше полагаясь на свои знаки, которые кроме Атоса никто и понять не мог, Гримо объяснил, что за ними следят после посещения епископского дворца. Соглядатай, стараясь остаться незамеченным, следовал за графом, а потом, убедившись, что путешественники погрузились на отплывавшее судно, пошептался о чем-то с капитаном.

Атос пожал плечами: если за ними следят по приказу Арамиса, его это не волнует: он не намерен прятаться от друга.

Если не считать небольшого шторма, они благополучно добрались до Байонны. К морю обоим было не привыкать, а Атоса морские путешествия и вовсе настраивали на воспоминания: сложись его судьба иначе, он стал бы морским офицером.

Байонна, город более испанский, чем французский, расположилась на слиянии двух рек: Адур и Нив. Стратегически важный порт связывал юг Франции с городами на Атлантическом побережье. Это было место бесконечных волнений и стычек. Южное солнце будоражило кровь местных жителей. Далеко не все смирились с тем, что этот район перешел во владение Франции, и то тут, то там вспыхивали местные восстания. Пуль и пороха зачастую не хватало, и местные вояки наловчились вставлять в дуло ружей кинжал. Позднее это усовершенствование стали называть байонеттой.

Над городом, на вершине, царил Старый замок — резиденция герцога Грамона, бывшего мэром Байонны. Атос не собирался оставаться в городе долго, но ему захотелось засвидетельствовать свое почтение мэру, если бы он оказался на месте и, заодно, выяснить, будет ли за ним слежка.

Их лошадей перевезли на берег, но граф хотел дать им отдохнуть после изнурительного для них морского путешествия, и пошел в город пешком. Еще на полдороги он заметил, что за ним неотступно следует какой-то мальчуган верхом на ослике. Атос добрался до замка, надеясь, что слежка прекратится, но не тут-то было: по выходе из Старого замка он увидел ту же парочку, только мальчишка что-то объяснял стоявшему рядом с ним крестьянину в широкополой войлочной шляпе, нахлобученной поверх сетки для волос, которые так любят носить испанцы. Заметив, что Атос пристально смотрит на них, крестьянин опустил голову и поспешил затеряться в толпе.

- Увижу Арамиса, придется ему мне объяснить, что все это значит! - в сердцах пробормотал граф. - Он со своей таинственностью переходит, порой, предел дозволенного дружбой. Уж не принял ли он меня за шпиона короля? - Вопрос, заданный самому себе, напугал Атоса: если это так, епископ затеял что-то, что могло прийтись не по нраву Людовику. - Нет, решительно мне с ним необходимо объясниться. Только как его найти: Франция велика!

Глава 20. Дежа вю.

Атос добился того, что хотел: Арамис знал, для какой цели предназначался Шато-Турен. В порядочность друга он свято верил, но было нечто, что Атосу обговаривать не хотелось: это отношение прелата к королю и Фуке, которому д'Эрбле был как-то обязан. Разговор на эту тему неизбежно бы возник в ходе их общения. Поэтому, когда Арамис предложил ему вместе вернуться морем в Ванн, Атос отказался: совместное путешествие неизбежно вызвало бы немало доверительных бесед, и могло затронуть столько деликатных для обоих моментов, что граф вынужден был признаться себе, что ему не хочется сейчас общения с д'Эрбле. Такого с ним еще не бывало за все годы их дружбы. Таинственный Арамис стал ему непонятен. Атос многое мог простить и объяснить себе в поступках друзей, но теперь ему казалось, что Арамис едва не переступил какой-то порог в их дружбе, после чего он не смог бы воспринимать прелата, как близкого человека, как своего брата. К счастью, Рене это тоже понял вовремя - и дал клятву.

Арамис уехал, пообещав при первой же возможности посетить Бражелон или Ла Фер; Атос не слишком поверил в его скорый визит.

Пока же он занялся ремонтом замка и налаживанием хозяйства. Видимо, Арамис распорядился на его счет перед отъездом, потому что препятствий ему не чинили. К тому же выяснилось, что покойный францисканец не успел оплатить счета по ремонту донжона и Атос сделал это немедленно, чем заслужил если не любовь, то уважение вассалов. Они с Гримо пробыли в этих краях почти полгода, прежде чем стали собираться домой. Жизнь в этих суровых, но вместе с тем благодатных местах, благотворно подействовало на обоих: средиземноморский климат, солнце, горный воздух молодили, заставляли быстрее бежать кровь. Домой они возвращались, как из другого мира — впереди была Франция, едва приходящая в себя после тридцати лет войн и разрухи. Новый король мечтал придать ей новый блеск и славу, заставить всех ее врагов покорно склонить голову перед своей властью. Атос от души желал ему успеха, зная, что это могла быть дорога успехов и почестей и для его сына. Но Рауль, Рауль сам отказался от такого пути и, если он когда -нибудь об этом пожалеет, то винить в этом сможет только себя и свой брак.

В Ла Фере Атоса ждали письма от виконта и д'Артаньяна. Капитан, который не был любителем эпистолярного жанра, все же иногда писал Атосу. В этот раз он спрашивал, когда они смогут встретиться: письмо пришло только вчера, но гасконец, обеспокоенный долгим отсутствием Атоса, готов был ехать к нему.

Письма Рауля графа расстроили: он, хотя виконт ни на что не жаловался, усмотрел в них нотку озабоченности и какого-то неудовлетворения. К тому же, последние письма были отправлены не из Бражелона, а из Фландрии. Это поразило Атоса: не уж то Рауль передумал и остался в армии? Но что могло произойти? Малыш здоров, начал ползать, Луиза все время занята с ребенком, не доверяя его нянькам. Тещу виконт не вспоминает вообще; так что там могло произойти?

Атос написал сыну в тот же день, и ответ пришел довольно быстро - с Оливеном. Видимо, не надеясь на почту, Рауль послал собственного лакея.

« Отец, (Рауль обращался так к отцу только в минуты особого откровения) я уже и не знал, что мне предпринять, поскольку Вы так долго отсутствовали, что у меня закрались недобрые мысли, не случилось ли с Вами что-то страшное. Слава Создателю, это были ложные страхи, и я счастлив узнать, что у Вас все хорошо. Я продолжаю служить: король не только не принял моей отставки, но вручил мне полк. Я не имел мужества отказать моему королю, но бывают моменты, когда я раскаиваюсь в своей слабости. Зато Луиза с Робером теперь перебрались в Париж, и я хотя бы уверен, что ей не так одиноко без меня. Ее матушка ей помогает, но я надеюсь, что не далеко то время, когда я смогу уделять больше времени жене и сыну. Если у Вас возникнет желание побывать в Париже, я бы постарался вырваться туда, чтобы повидаться с Вами. Пишите мне на парижский адрес, потому что полк постоянно передислоцируется.
Ваш покорный и любящий сын.
Виконт де Бражелон.»

Читая подпись Атос невольно фыркнул: любящий - несомненно, но вот покорным Рауля не назовешь!

Он хотел бы помчаться на встречу с сыном в тот же день, но прекрасно понимал, что это излишне: достаточно и письма, в котором Рауль сумеет прочитать между строк и его любовь, и его заботу. Нет, решено, он пока останется в Ла Фере и будет ждать д'Артаньяна. Лучше он проведет несколько дней вместе со старым другом, охотясь в лесах или сидя с ним за приятной беседой с бутылкой отличного анжуйского, чем будет себе портить настроение, общаясь с матушкой Луизы. И письмо д'Артаньяну полетело вслед за письмом Раулю.

Капитан всегда ездил быстро, и в этот раз не заставил друга дожидаться себя слишком долго. Они сидели в гостиной, лакомились прекрасным обедом, которым Атос, великий знаток всяческих гастрономических тонкостей, всегда баловал друзей, и исподтишка разглядывали друг друга.

- Где вы так загорели, Атос? Теперь вы стали похожи на гасконца! - наконец не выдержал д'Артаньян.

- Не удивительно, мой друг. Я полгода провел в ваших краях. У меня там небольшое поместье, - Атос не без удовольствия наблюдал, как у д'Артаньяна отвисла челюсть от такой новости.

- У вас? Поместье в Гаскони? - гасконец едва не потерял дар речи. - И с каких же пор?

- С 1631 года. И не совсем в Гаскони. Это рядом с Русильоном. Я просто не уделял ему внимания раньше, а теперь появился для этого повод.

- Атос, скажите честно: Ла Фер, Бражелон, теперь и этот замок... как, кстати, он называется?

- Шато-Турен.

- Да, я знаю, где это. Так вот, признайтесь, у вас не завалялось еще где-нибудь такого маленького дворца... ну, вроде Во-ле-Виконт, например.

- Вот, вы смеетесь, а между прочим, этот Шато-Турен уже послужил и еще послужит нам всем: там делают прекрасное вино! Я велел доставить мне в Ла Фер с полсотни бутылок этой амброзии.

- А к этому замку не прилагается ли у вас еще какой-нибудь герцогский титул? Это бы звучало: герцог де Турен, граф де Ла Фер и де Бражелон!

- Нет, это просто клочок земли с прекрасным виноградником и развалинами замка на холме, - расхохотался Атос. - Дружище, вы готовы из меня чуть ли не принца крови сделать!

- Атос, а разве это не так? - совершенно серьезно сказал капитан, глядя с восхищением на друга. - Вы все еще молоды, красивы, почему бы вам не подумать о себе? Рауль пристроен отлично, наследник рода имеется, пора и собой заняться, Атос.

- Д'Артаньян, вам отлично известно мое отношение к прекрасному полу. Иметь под боком постоянно недовольное существо, которое своими выходками сделает твою жизнь невыносимой! Благодарю покорно! У вас же был какой-никакой опыт тоже.

- Атос, вы о Мадлен? Ну, все ее претензии сводились к тому, чтобы стать моей законной половиной.

- Это пока она ею не стала! Мой милый, мне достаточно того, что у меня есть: сын, внук, мои дорогие друзья, книги, леса и поля.

- А вас никогда не тянуло заняться политикой, Атос?

Атос насторожился, разговор стал подозрительно напоминать тот, что некогда произошел у них в Бражелоне.

- После Фронды — никогда. А почему вы спрашиваете об этом сейчас, мой милый?

- Видите ли, у меня появилось ощущение, что вы именно тот человек, которого так не хватает нашему королю.

- Д'Артаньян, не темните, говорите прямо. Ведь вы приехали не только ради удовольствия меня повидать. Вас послал Его величество? Зачем?

- Атос, вы ошибаетесь, - капитан помрачнел. - Людовик меня не посылал, я приехал не по его поручению. Мне бы очень хотелось, Атос, чтобы и вы находились около короля.

- Зачем? У короля и без меня достаточно советников.

- Атос, я последнее время много мотался по Франции, особенно долго пробыл в Бретани. Вы знаете, что Фуке укрепил Бель-Иль?

- Я слышал это. Ну, и что с того?

- У нас мир с Англией.

- Это сегодня! Я не понимаю вас, д'Артаньян, куда вы клоните?

- Атос, знаете, кто укрепил Бель-Иль?

- У сюринтенданта достаточно инженеров, сведущих в фортификации.

- Это Арамис! И помогал ему Портос.

- Вот оно что... - протянул граф, ставя бокал на стол, потому что у него задрожала рука.

- Да, наш дорогой Арамис, который затащил в это дело и Портоса! Атос, у вас есть какие-то мысли, какие-то подозрения по поводу наших друзей?

Атос встал и отошел к окну. Несколько минут он молчал, потом вернулся к столу и, не присаживаясь, налил себе бокал вина.

- Поговорите с Арамисом, - сказал он глуховатым голосом.

- Рад бы, да он — неуловим. Атос, я готов поклясться, что он что-то затевает.

- Он мне поклялся! - едва не воскликнул граф, но вовремя себя остановил: в чем поклялся? Что он на его земле не будет злоумышлять ничего противозаконного. А на другой территории? Вслух он только произнес, - Арамис всегда полон планов, вы же его знаете.

- Атос, мне давно уже не нравится, как он себя ведет! - воскликнул гасконец.

- А что вы можете сделать, д'Артаньян? - Атос мрачнел с каждым словом друга. - Арамис - взрослый человек, думаю, в скором времени, один из князей церкви. Праведником он никогда не был, он весь соткан из противоречий, и он достойный питомец иезуитов, как вы изволили некогда назвать его. Он работает во славу Ордена, к которому принадлежит, во славу Церкви и для собственной славы. На влюбленного безумца былых лет он уже не похож.

- Он не похож на влюбленного, но на безумца, готовящего какой-то заговор он похож! - выпалил д'Артаньян.

- Попробуйте встретиться и поговорить с ним. Выскажите ему прямо все, что у вас на уме.

- Если мне удастся, не волнуйтесь, я сумею с ним объясниться. Но я боюсь другого, Атос! Я боюсь, что Арамис избегает встречи со мной именно потому, что не хочет никаких объяснений!

- Д'Артаньян, скажите и вы прямо, чего желаете! Не ходите вокруг да около! Вы хотите, чтобы я увиделся с нашим другом и предупредил его? О чем, Шарль?

- О том, что он рискует Портосом и рискует своей головой! - выдохнул признание д'Артаньян и замер, увидев, как болезненно исказилось лицо Атоса. - Что с вами, граф?

- Что со мной? Д'Артаньян, дорогой мой, я дорожу тем, что имею, а наша дружба для меня — свята. Мне больно даже подумать, что кто-то из нас способен использовать друзей для каких-то нечистых целей. Может быть, Арамис, привлекая к своим планам (заметьте, что мы ничего не знаем о них и не имеем права судить его) дю Валлона, заботился прежде всего об его интересах?

- Вы верите в его добрые намерения, Атос?

- Я верю, прежде всего, в нашу дружбу и в клятву на Королевской площади. Мы — братья, Шарль. - Атос встал. - Давайте закончим на сегодня. Этот разговор вымотал нас. Гримо покажет вам вашу комнату, а завтра, на свежую голову, обсудим все, - он протянул руку мушкетеру и друзья обменялись крепким рукопожатием.

И все же у д'Артаньяна осталось ощущение, что Атос что-то не договаривает. Дежа вю.

Глава 22. Карточная игра.

Теперь у Монтале был уже некоторый опыт проведения подобных собраний. Однако этого было недостаточно: требовалось придать всему некий оттенок таинственности. Гости должны были собраться в доме, как только стемнеет, а дорогу в плохо освещенном городе им должны были указывать зажженные свечи, которые разместили по всей улице в нишах домов, на каменных тумбах у входов и на каменных оградах. Цепочка огней безошибочно выводила к парадному подъезду, откуда гостей провожали в ярко освещенную гостиную. Переход от мрака ночного города к сиянию люстр был ошеломляющим, и входящий оказывался на мгновение ослеплен.

Доверенная особа принцессы, Монтале просчитала точно. После первого же маскарада, слухи о нем поползли по городу и достигли Пале-Руайяля. Если учитывать, что их искусно направлял Маликорн, нетрудно понять, что двор был заинтригован. Приглашения строго дозировались, только Луиза и Монтале знали список гостей, но разве золотой, опущенный в карман лакея, не откроет любую дверь? И шевалье де Лоррен стал незваным гостем на следующем съезде приглашенных придворных. Для скучающего шевалье это стало легким приключением, приятно разнообразившим его придворное существование. Фаворит знал, что он из любого собрания, где больше двух человек, сумеет извлечь полезные сведения, которые обратит себе на пользу и для развлечения Принца. Маска надежно скрыла наглеца, и он получил возможность смотреть, слушать и смеяться, не будучи узнанным.

На следующий вечер Его высочество отправился на карточную игру к королю, где собрался весь двор. Еще с утра принц был не в духе: дурному настроению способствовало отсутствие двух любимцев - де Гиша и шевалье. Принц скучал (а эту скверную привычку он перенял от своего царственного отца) и искал, к чему бы придраться. Эти вспышки дурного настроения у Филиппа приводили всю его челядь в состоянии паники. Непредсказуемость настроения Его высочества последнее время особенно досаждала его супруге. Филипп ревновал к собственному брату, он даже матери пытался жаловаться на жену, но королева-мать, не желая скандалов в собственной семье мягко, но безаппеляционно посоветовала сыну не портить всем жизнь. Филиппу пришлось смириться, но он не оставил попыток найти повод для ссоры с женой. К его досаде, принцесса Генриетта явилась к королю тоже и супруги разместились за разными столами. Королева играла за одним столом с Его величеством, там же находился маршал де Грамон. Шевалье де Лоррен стоял за креслом принца, и комментировал каждый ход Его высочества. До Генриетты долетали некоторые его слова, и она поняла, что де Лоррен рассказывает что-то о вчерашнем маскараде у Бражелонов, увязывая карточную игру и происходившее накануне. Любопытство ее разыгралось не на шутку, и она прервала де Лоррена на полуслове: царствующим особам разрешено быть невежливыми.

- Шевалье де Лоррен, не поделитесь ли вы и с нами своими впечатлениями от вчерашнего приключения? - покусывая губку, и не скрывая насмешки в голосе, громко предложила Ее высочество. - По городу ходят рассказы о чудесных превращениях, которым подвержены те, кто попадает в таинственный дом. Говорят, дорогу туда можно найти только благодаря огням святого Эльма?

- В кромешном мраке, в испарениях, которые рождает Сена, я и вправду воспринимал свой путь по набережной к этому таинственному и райскому месту, как путь через опасные болота, где несчастных путников завлекают к себе привидения и иные обитатели потустороннего мира, Мадам, - с поклоном ответствовал шевалье, готовый поддержать игру.

- А стоило ли рисковать собою, чтобы только удовлетворить свое любопытство? - уже не скрывая своей насмешки, и небрежно обмахиваясь веером, бросила принцесса.

- Несомненно, стоило, Ваше высочество. Если вы мне позволите продолжить, я смогу поведать вам устами некоего фавна, который спутал леса Фонтенбло с парижскими улицами, и был сначала жестоко наказан за свою неосмотрительность, а потом всецело вознагражден за свою смелость пребыванием в самом любопытном месте Парижа.

- Если позволит Его Величество, господин шевалье.

- Да-да, продолжайте, де Лоррен. Вы всех нас весьма заинтриговали! - Людовик милостиво кивнул, приглашая рассказчика не молчать, а всех окружающих отложить карты; весьма вовремя, потому что у некоторых намечался крупный проигрыш.

- Итак, мой герой, некий обитатель лесов и рощ Фонтенбло, решил расширить свое представление о мире, его окружающем, и отправился в столицу могущественного королевства. Как только его копытца ступили на мостовые улиц, он испытал настоящий страх: он привык к мягкой траве, к теплому песку и тишине, нарушаемой только журчанием ручейков или шелестом листвы.

- Конечно, это не полировать атласными туфлями паркет дворцов или возлежать на атласных подушках! - фыркнула мадемуазель де Тонне-Шарант, но сказала это так тихо, чтобы никто, кроме Монтале ее не услышал. Что до последней, то она сжалась в комочек, став невидимой и неслышной: от этого рассказа зависело слишком многое.

Услышал шевалье эти слова или нет - неизвестно, но он, как ни в чем не бывало, продолжил свое повествование.

- Испугавшись повозок и всадников, опасаясь шумной толпы горожан, он забился в чей-то сад и решил дождаться полуночи. Как только колокол на церкви Сен-Сюльпис отзвонил одиннадцать раз, храбрый обитатель древесных чащ робко высунул свой нос из дупла дерева и обнаружил, что он в саду не один. Какая-то дама в сопровождении кавалера, закутанные в длинные плащи, надвинув капюшоны, и со свечой в руке, поспешно прошли по дорожке сада. Мой фавн — существо любопытное. Он тихонько вылез из своего укрытия и поспешил за таинственной парочкой. Улицы были пустынны, в этот час все уже спали, но идти оказалось недалеко: вскоре он увидел первый огонек на каменной тумбе. Его невольные провожатые обрадовались этому огню, потому что он услышал, как мужчина тихо рассмеялся и сказал: «Все правильно, мы идем верной дорогой. Теперь уже недалеко.»

Они прошли еще немного и оказались перед входом в особняк.

- Вам, Ваше величество и Ваши высочества, конечно известно, - продолжал де Лоррен, - что фавны, сатиры, дриады и прочие мифические существа, умеют быть невидимыми для простых смертных. Поэтому наш друг - смышленый фавн, воспользовался этим своим умением и беспрепятственно проник в дом. Яркий свет ослепил его. Сотни огней, которыми была освещена бальная зала, повергли его в трепет: ведь фавны любят полумрак и страдают от яркого света. Но любопытство заставило его затеряться в уголке, откуда он отлично все видел и слышал.
Десятки людей, одетых самым причудливым образом и с лицами, закрытыми масками, прогуливались по залу, переговаривались, пожимали друг другу руки, обменивались поклонами и любезничали друг с другом. Потом зазвучали скрипки, и гости разбились на пары.

Кто-то из гостей, укрывшись за тяжелыми занавесями, обсуждал новости, кто-то назначал свидания. Все чувствовали себя очень непринужденно и, скорее всего, были приглашены в этот дом не первый раз. Между гостей сновали слуги, разнося конфеты, фрукты, вино и пирожные, и наш пришелец из античного мира смог утолить свой голод и жажду. Само собой разумеется, слуги так и не поняли, куда исчезли некоторые лакомства.

По тому, как в центре кружка гостей царила дама, одетая Юноной, наш проказник понял, что эта, прелестная статью, белокурая дама и была хозяйкой праздника. Лицо ее, как и у всех, было скрыто полумаской, но ее маска была из белого бархата. Платье ее из белой парчи покроем напоминало хитон, оставляя открытыми прекрасные белоснежные руки. Во всем ее облике было столько сдержанного величия, что бедный маленький фавн решил, что он попал в гости к самой богине. - Тут де Лоррен остановился, осознав, что он, пожалуй, слишком увлекся описанием Юноны, наградив ее царственной внешностью в присутствии королев и принцессы.

Принцесса Генриетта вызов своего врага приняла.

- Что же вы замолчали, господин де Лоррен? - веер в руках принцессы с треском сложился, и этот звук разорвал тишину, в которой слышалось только дыхание заинтригованных слушателей. - Неужто ваш фавн так робок, что он не сумел узнать, кто же скрывается под маской богини, и кто хозяин или хозяйка этих вечеров?

- О нет, Ваше высочество, мой фавн, как ни робок он был в чужих для него краях, все же не смог побороть свое любопытство. Он оставался в своем углу почти до рассвета, пока не ушел последний гость и только тогда, все еще невидимый и неслышимый для окружающих, сумел пробраться за Юноной в ее покои. О, нет! Он был скромен, он проводил Юнону всего лишь до дверей ее опочивальни, но она сбросила маску еще раньше, и он смог увидеть ее черты.

- И они не разочаровали его представление о Юноне? - с улыбкой спросил король.

- О нет, Ваше величество! - воскликнул шевалье, кланяясь королю, и испытывая тайную радость. - Мой фавн узрел божественный лик: огромные голубые глаза, прелестные губки, созданные для поцелуев, нежные щечки: сама богиня любви предстала перед ним. Я думаю, только природная скромность и чистота помыслов заставила эту женщину одеться строгой Юноной.

- А имя, имя ваш проказник узнал? - спросил принц.

- Это оказалось не просто, Ваше королевское высочество: ведь у бедняги не было того волшебного ключика, который открывает все двери и заставляет говорить челядь.

- И что это за ключик? - спросила молчавшая до той минуты молодая королева.

- О, Ваше величество, речь идет о золотом пистоле, всего лишь о такой малости, но у фавна не может быть денег.

- У него — не может быть, но вы его друг, неужели же вы не помогли своему протеже? - не без ехидства спросила Генриетта. - Господин де Лоррен, всему двору известно, что в своем любопытстве вы не уступаете этому фавну. - Принцессе хотелось добавить «и нескромности», но она предпочла на этот раз промолчать.

- Ваше высочество ошибается: я не стал расспрашивать своего приятеля. Я пощадил его скромность. Это его тайна и он никем с ней не поделится, - и шевалье де Лоррен, скромно поклонившись, спрятался за креслом принца.

Игра возобновилась, и только когда король встал, давая знак, что она окончена, шевалье уловил знак Людовика. С видом крайнего смущения он приблизился к королю.

- Ваш фавн очень мил и скромен, господин шевалье, - сказал Его величество. - Естественно, что он будет молчать, никому не выдавая тайны дома. Это очень похвально, что он никому не скажет, как зовут хозяйку этих праздников. Но мне?.. Как мне узнать?

- Даму зовут мадам Луиза де Бражелон, - с низким поклоном ответил шевалье, пряча злорадную улыбку.

Глава 24. Откровенный разговор

Письмо де Гиша не застало Рауля в полку - его вызвал к себе Людовик. После аудиенции Его величество вручил виконту срочную депешу английскому королю Карлу Второму. Послание, настолько срочное, что он не смог найти времени повидать после аудиенции свою семью. Раулю осталось только недоумевать дорогой, что же случилось такого страшного и таинственного, что его, полковника, используют как курьера. Король встретил его приветливо, расспросил в нескольких словах о делах в вверенном ему полку и, пожелав удачи в пути, приказал отбыть немедленно.

Верный приказу, Бражелон только успел черкнуть жене несколько строк, которые передал с лакеем. Он ехал в Англию с тяжелым сердцем, и сам не отдавал себе отчета, что могло так его угнетать. Может быть, тому была причина в странном разговоре с королем, разговоре, во время которого Людовик не поднимал глаз от бумаг, которые он просматривал? А может - в поклоне, который отвесил ему попавшийся на пути шевалье де Лоррен? Или в том, что Монтале, которая, не заметив виконта (и это Монтале, которая замечала все и всех!), промчалась мимо, беседуя на ходу с Маниканом? Вид последнего напомнил Раулю о де Гише, с которым ему тоже не удалось повидаться. Единственное, в чем Рауль намеревался отклониться от полученного приказа, это постараться по дороге повидать отца, если тот был в Ла Фере.

Рауль не заметил, как добрался до графства Атоса, так он был поглощен своими мыслями. Граф оказался дома, и это стало уже хоть каким-то утешением для Рауля. Отец и сын давно не виделись, даже письма, которыми они обменивались, стали не такими регулярными. Тому были причины: Рауль не хотел, чтобы Атос почувствовал, что ему тяжела разлука с Луизой, что его мысли теперь занимает семья, и для отца не всегда находится время. Ему было стыдно и горько это сознавать, он не искал себе оправданий, но все же надеялся, что сердце Атоса способно его понять и простить.

Атос действительно все понимал и прощал сына, но занозой сидело у него в душе одно соображение: «Не потому ли Рауль отдаляется от него, что он, отец, был против его брака?»

Рауль позволил себе час отдыха, и этот час он посвятил отцу. Атос постарался скрыть свое огорчение, что у них так мало времени для разговора, но и первого взгляда на сына было ему достаточно, чтобы заметить, что Рауль чем-то озадачен.

- Виконт, что-то случилось? Вы на себя не похожи, Рауль: вас что-то гнетет? - он взял сына за плечи и развернул к себе лицом.

- Граф, с моей стороны было бы нечестно утаивать что-либо от вас. - Рауль постарался выдержать проницательный взгляд отца. - Я в полной растерянности.

- И тому причиной ваше поручение?

- Я - солдат, и не в моих привычках обсуждать приказ, тем более что он исходит непосредственно от Его величества. Но, да простит меня король, я не вижу причин для подобной спешки. Мне приказано гнать коня, не задерживаясь нигде. Отец, теперь не те времена, когда вы с друзьями мчались по дорогам, опережая гвардейцев кардинала. Я достаточно знаю политическую и военную ситуацию в стране и у наших соседей, и не вижу причин для такой спешки.

- Рауль, в любом случае - вы получили приказ. Все свои сомнения и предположения вы оставите при себе; они вам не должны мешать выполнять задание. Я же, со своей стороны, не стану вас удерживать, хотя, не скрою правды: мне жаль, что у вас так мало времени. - Атос с грустью взглянул на сына. - Как Робер? До меня новости доходят не скоро, и я не представляю, как выглядит теперь малыш.

- Я не знал, что вы... что вы здесь так отрезаны от всех, отец! - виконт почувствовал, как спазм сжал горло. - Вам не стоит оставаться в Ла Фере: вам тут одиноко. Граф, поезжайте в Париж, повидайтесь с друзьями, знакомыми — это развлечет вас. А к тому времени я надеюсь вернуться и постараюсь испросить отпуск у Его величества. Мы поедем в Бражелон, если пожелаете, и отлично проведем время. Малыш Робер уже бегает по всему дому и, как пишет мне Луиза, ко всем пристает с вопросами. Вы же засиделись в глуши - тут нет общества, достойного вас. Решительно, вам необходимо встретиться с д'Артаньяном! Вам здесь просто скучно, отец! Вы сами себя отправили в добровольное изгнание.

- Скучно? Мне, мой милый сын, никогда не бывает скучно, если рядом природа, лес, река, цветы, если я могу сидеть у себя в библиотеке, наслаждаясь мыслями других. Вот в Париже, если там нет тебя или д'Артаньяна, мне точно будет тоскливо.

- Д'Артаньян всегда при короле, но находясь в Париже, он сумеет найти время для вас. И мне было бы спокойнее, если бы я знал, что вы рядом.

- Спокойнее? Что вы имеете в виду, Рауль?

- Граф, вы помните историю с Урией и царем Давидом?

- Безусловно! У тебя есть какие-то сомнения?

- Только не смейтесь надо мной, отец! Да, я ощущаю себя Урией, которого отослал Давид, чтобы завладеть Вирсавией.

- Рауль, это безумие! - Атос пожал плечами. - Я никогда не поверю, чтобы король был так вероломен по отношению к подданному, преданному ему душой и телом. Простите, сын мой, но эти мысли у вас возникают только потому, что вы вдали от семьи. Одиночество рождает в вас совершенно необоснованные подозрения.

- Я в письме просил де Гиша быть на страже моей чести, пока я в отъезде.

- Вы напрасно это сделали, Рауль! - нахмурился граф. - Де Гиш - прекрасный товарищ, но эта просьба не из тех, что охотно выполняют. У графа найдутся и свои дела, которые могут отнять у него и все время и все силы, - добавил Атос, невольно выказывая некоторую осведомленность в придворных интригах. - Никто лучше вашей супруги не сумеет позаботиться о ее чести и о вашем покое. Рауль, вы знаете законы: вы связаны с Луизой навеки, и ничто не должно нарушить святости вашего брака. Это - при условии, что вы правильно выбрали себе жену,-- веско добавил он.

- Отец, вы пугаете меня!

- О каком страхе ты должен говорить, Рауль? Откуда у тебя такие мысли? Луиза показала себя не с лучшей стороны?

- Боже упаси! Она верна мне, я никогда в ней не сомневался.

- Тогда мне не понятны твои опасения. Даже если предположить, что кто-то начнет добиваться ее расположения, она, если она достаточно умна, всегда сумеет сохранить честь семьи и отвергнуть любые притязания.

- Я боюсь, как бы не нашелся какой-нибудь мнимый друг, который станет внушать ей дурные мысли. - Рауль судорожно сжал руки.

- Сын мой, вы становитесь невыносимы. Вы строите совершенно непонятные предположения, ни на чем не основанные. Неужели вы просто боитесь будущего?

- Я боюсь потерять жену и сына.

- Страшнее такого удара ничего быть не может, - глухо произнес Атос.

- Я боюсь, что кто-то сможет стать между Луизой и мной.

- Другими словами, вы боитесь ее неверности! Но такая опасность существует в любом браке. Нет женщины, которая была бы верна своему слову!

- Отец, вы никогда раньше так не отзывались о женщинах!

- У меня не было повода всерьез говорить с тобой на эту тему.

- А теперь есть? - с ужасом воскликнул Рауль.

- Виконт, вы не в себе и склонны все драматизировать! Основываясь только на своих предчувствиях, вы пытаетесь делать далеко идущие предположения. Я никогда не поверю, что Его величество способен на такую подлость. - Атос остановился, чувствуя, что начинает испытывать раздражение. - Рауль, так почему вы хотели меня видеть в Париже?

- Только ради вас самого, отец.

- Верю, но есть и еще что-то. Вам нужно, чтобы в случае чего, кто-то сумел постоять за вашу честь?

- Граф, я сам привык улаживать вопросы чести! - воскликнул виконт, бледнея.

- В данном случае пришлось бы просить короля о разрешении на дуэль. Один раз я уже хотел пойти на такой шаг, но благодаря находчивости нашего друга все обошлось без крови. Черт побери, виконт, будьте мужчиной! Вы не показали себя наследником, дорожащим будущим своего рода, так покажите себя мужчиной, способным встретить любую превратность судьбы! Чем я могу быть вам полезен? Следить за нравственностью вашей супруги я никогда не стану - это меня не касается. Для этого есть дуэньи.

Граф встал и отошел к окну. Какое-то время он постоял, глядя на лес, начинавшийся за крепостной стеной замка, потом повернулся к сыну лицом. Он был спокоен, только легкая морщинка прорезала обычно гладкий лоб.

- Если я увижу, - сказал он, - что она совершила нечто, порочащее наше имя, тогда я имею право действовать - но не как муж или свекр, а как глава рода, пекущийся о его чистоте. В этом случае не ждите от меня снисхождения.

Рауль растерялся: глухой голос отца, непреклонность в его лице, легкая дрожь пальцев — все подсказало виконту, что он, невольно, разбудил в Атосе какие-то тяжкие воспоминания. Таким Рауль его никогда не видел и, таким, отец его пугал. Рауль понял, что граф никогда не прощает измен: не важно, с чьей стороны они совершены. Тень какой-то мрачной тайны почудилась ему за спиной отца, и он уже пожалел о том, что начал этот разговор.

- Кто сейчас командует в доме? Госпожа де Сен-Реми?

- Нет, Луиза сама ведет хозяйство.

- Вот как? Я был бы рад услышать, что вы не разорились в результате этого хозяйствования! - сарказм в голосе графа стал слишком явным. - Балы и приемы по-прежнему раз в неделю?

- Луиза очень экономна!

- Виконт, хотелось бы напомнить вам, что вы не сюринтендант финансов, и расточительная жена приведет вас к нищете быстрее, чем это сделает господин Фуке с Францией. Эта ее подруга по-прежнему ее навещает?

- Мадемуазель Ора де Монтале?

- Право, не знаю, как ее зовут. Весьма бойкая особа. Вам следовало дать понять вашей супруге, что подобные друзья ее компрометируют. Кажется, эта девушка из числа фрейлин Ее высочества?

- Да! - со вздохом подтвердил Рауль. - Она, в свое время, помогла Луизе попасть в штат принцессы.

- А тебе она помогла «случайно» встретиться с мадемуазель Лавальер? - с легкой усмешкой напомнил сыну Атос. - Словом, желаете знать мое мнение, виконт?

- Граф, я заранее приму любое ваше решение.

- Совет, виконт, совет! Сразу по возвращении во Францию постарайтесь добиться, чтобы ваша супруга отказала от дома этой Монтале. «Если это не будет уже поздно!» - добавил Атос про себя.

На том и порешили, и Атос распрощался с виконтом у ворот замка, надеясь, что их расставание не растянется более чем на месяц.

Глава 26. О пользе античности

Его величество вернулся во дворец под впечатлением маскарада. Он был в приподнятом настроении и несколько раз повторил, что это не последнее путешествие его по ночному Парижу. Что до его спутника, то подобная перспектива совсем не улыбалась графу де Сент-Эньяну. Брести по улице, рискуя свалиться в какую-нибудь яму или нарваться на ночного грабителя? Только этого не хватало графу, который не слыл трусом, но не желал попасться ночному патрулю под руку с королем, точно пара подвыпивших гуляк. К тому же, подвергать Его величество риску было верхом нелепости. И де Сент-Эньян стал думать над тем, как превратить эти походы в безопасное предприятие.

Предложение, чтобы их сопровождал хотя бы до ближайшего перекрестка капитан мушкетеров, было немедленно отвергнуто королем. Де Сент-Эньяну не потребовалось много времени, чтобы узнать, что господин д'Артаньян в числе ближайших друзей виконта же Бражелон. Нет, эти походы следовало заменить местом, которое будет безопасно как для монарха, так и для объекта его страсти.

Будучи образцовым придворным, де Сент-Эньян предпочитал не задумываться, зачем нужна королю очередная игрушка. Хозяин пожелал - и это закон для его слуги. А придворный был ревностным слугой короля, и для него было делом чести создать для Его величества все условия для нового увлечения. Он принялся искать человека, способного помочь ему, и такой человек не преминул найтись. Господин Маликорн сделал все, чтобы вовремя попасться на глаза де Сент-Эньяну в приемной рядом с королевским кабинетом. Дальнейшее было, что называется, делом техники: обустроить уютное гнездышко там, куда добираться будет несложно, но где никто не сможет помешать влюбленным.

Людовик ни на секунду не задумался, согласится ли Луиза на такие визиты. Ему даже в голову не пришло, что ему, божьей милостью французскому монарху, может отказать какая-то дворяночка. Если сама принцесса, жена его брата, безуспешно добивается, чтобы из отношения перешли в новую фазу, ревнует его к любой женщине, точно простолюдинка, где уж устоять провинциалке!?

Король правильно оценивал настроение своей свояченицы: Генриетта чувствовала, что она теряет расположение Людовика. Но Его величество не был робким юношей: это был Давид, уже победивший голиафа Фуке, монарх, не знающий поражений не только в политике, но и на поле боя, это был мужчина, уверенный, что никто не посмеет отказать ему, вздумай он избрать объект для своих любовных притязаний.
Принцесса была в отчаянии, но гордость не позволяла ей показывать, что она смертельно уязвлена пренебрежением короля. Людовик стал избегать ее, и Генриетта задумала небольшой план, как завлечь короля на вечер, который она устраивала у себя. Напрасно было бы думать, что принцессы вольны делать все, что им хочется. Жизнь царственных особ регламентирована придворным этикетом до такой степени, что на личную жизнь времени не остается. В описываемую нами эпоху Людовик стал доводить эти правила жизни для королевской семьи и всех, кто его окружал, до немыслимых вершин. Каждая минута была расписана и продумана, оставляя для Его величества минимум времени для себя. Как известно, Людовик спал очень мало и отличался невероятной работоспособностью. Но всем остальным приходилось подстраиваться под короля.

Генриетта, учитывая все, что произошло на ее неудачном вечере с Люлли, остановилась на встрече в тесном семейном кругу. Для Людовика семья значила очень много, мнением матери он дорожил и уважал в Анне Австрийской, в первую очередь, свою мать. Генриетта приготовила сюрприз, который бы заставил короля задуматься, стоит ли ему гоняться за химерой.

Итак, вечер должен был быть семейным. Разумеется, на нем могли присутствовать и немногие доверенные особы, а к таковым Генриетта причисляла своих двух фрейлин, Монтале и Тонне-Шарант. Принц тоже никуда не являлся без своего фаворита, а король без своей верной тени — де Сент-Эньяна.

Ее высочество тщательно продумала все, что собиралась высказать на этой встрече. Свою оскорбленную гордость, свой сарказм она готова была облечь в изысканную форму античных одежд, столь ценимых при дворе.

Людовик, войдя в гостиную, увидел, что карточная игра на сегодняшний вечер не предполагается. Заметив, что королева-мать уже расположилась в приготовленном для нее кресле, он направился прямо к ней, игнорируя принцессу. Поцеловав руку Анны, Людовик повернулся к Генриетте, и отвесил ей поклон, словно извиняясь, что не ее, как хозяйку дома, поприветствовал первой. Впрочем, короли имеют право нарушать этикет, если сами его устанавливают. Людовик, в молодости, себе такое еще позволял.

- Милая сестра, - Людовик был сама любезность, - чем вы нас порадуете сегодня?

- О, Ваше величество, я надеюсь, что мои новости вы найдете достаточно занимательными, - Генриетта присела перед королем в реверансе.

- Я никогда не сомневался в вашем таланте рассказчика, сестра, - и Людовик ответил ей улыбкой, за которой принцессе почудилось тайное опасение.

Как только гости принцессы заняли свои места, расположившись с известной непринужденностью, оправданной семейной обстановкой, Генриетта приступила к своему рассказу.

- Мы все, господа, имели случай насладиться рассказом господина де Лоррена, который свел знакомство с проказником-фавном, - начала принцесса, убедившись, что шевалье занял свою позицию за креслом принца Филиппа. - Он оказался очень мил и любезен. Любезен настолько, что согласился для меня провести мою знакомую дриаду в тот же дом, где уже побывал с шевалье.

Такое вступление не обещало ничего хорошего. Шевалье де Лоррен внутренне сжался за креслом своего повелителя, а король откинулся в своем, ожидая подвоха и чувствуя, как кровь отливает от его лица.

- Итак, моя дриада, такая же невидимая и, почти такая же любопытная, как ваш фавн, неслышно пробралась вместе с ним в уже знакомый вам, господа, особняк. Дом был пуст, и ничто не нарушало полночной тишины. Скрипки умолкли, гости разошлись и только две тени неслышно пробирались по дому.

- Это были фавн и дриада? - громко спросила молодая королева и покраснела.

- Увы, нет, Ваше величество: они ведь невидимы для всех. Нет, это были совсем не сказочные божества - это были персонажи римских карнавалов. Две маски, два домино в широких плащах, и с закрытыми от нескромных взоров лицами, осторожно передвигались по дому.

При этих словах де Сент-Эньян нахмурился: эти две тени поразительно напоминали ему что-то знакомое.

- Между тем, - продолжала принцесса, - похоже было, что этой парочке известны были все закоулки дома: без колебаний они нашли лестницу и поднялись на второй этаж. «Это должно быть здесь, Ваша светлость, - промолвила одна из масок. - Я заметил, что наша богиня скрылась именно в этой стороне.»

- «Но мы не можем искать ее по всему дому, в особенности, если двери закрыты!» - засомневалась вторая маска.

- «О, вы не должны беспокоиться, герцог. Нужная нам дверь всегда будет открыта!»- успокоил герцога друг.

Это уже был не намек, это уже был прямой удар, и Его величество побледнел. Кто посмел предать его? Только тот, кто знал о тайной комнате! Король оглянулся на де Сент-Эньяна, дежурившего за его креслом и придворный едва заметно кивнул: он понял, кого следует искать.

Принцесса продолжала живописать похождения античных божков, но Людовик ее почти не слышал: он задыхался от бешенства. Что с того, что его высмеивала собственная родственница: она не более чем подданная короля Франции! Принцесса забывается: она не желает помнить, что для короля нет семьи, его семья — это весь народ Франции и все равны перед его судом!

Но Генриетта, влекомая своей ревностью, досадой, униженная тем, что король, словно простой смертный, подглядывал за ничтожной в недавнем прошлом фрейлиной, неслась на волнах своей фантазии. Когда же она приступила к описанию того, как маски прокрались в украшенную, как морской грот, спальню, где почивала дочь Посейдона, терпение у Его величества закончилось. Резкие, злые аплодисменты заставили принцессу остановиться на полуслове; король встал, с грохотом отодвинув массивное кресло. В сопровождении де Сент-Эньяна, не говоря ни слова, не поклонившись никому, Людовик вышел вон, собственноручно отворив дверь и до смерти напугав стоявших снаружи лакеев. До самого Пале-Руайяля он не произнес ни слова, но по тому, как лицо его становилось то смертельно бледным, то пунцовым от душившего его гнева, де Сент-Эньян понял, что чувство его к принцессе умерло. Бедная Генриетта не учла характера своего короля, и не учла силы его разгорающейся страсти.

Зачем понадобилась Людовику Луиза, Луиза, которая для него вообще не существовала, когда была у него под боком в роли фрейлины принцессы, король и сам толком не мог ответить. Но она стала чужой женой, матерью и засияла для него неожиданным блеском. Пока он мог взять то, что было рядом, он не проявлял никакого интереса к застенчивой девице, скромной и невзрачной в своих незатейливых туалетах.

Теперь, украшенная брачными узами, счастливая и довольная, она неожиданно стала для него необычайно привлекательной. То, что она была желанна для мужа, сделало ее ослепительной и желанной для Людовика. Чего было больше в этой страсти: зависти или желания избалованного ребенка иметь ту же игрушку, что и у другого? Привычка получать то, на что упал взгляд? Или просто азарт охотника? Это не играло роли: король жаждал получить эту женщину, и у него в голове даже не промелькнула мысль, что на его страсть могут не ответить. Луиза полностью овладела его мыслями, Генриетта стала препятствием к достижению желаемого, и Людовик закусил удила. Даже скандал в собственном семействе уже не останавливал его. Генриетта унизила его своим рассказом, посмела следить за ним, подкупила кого-то, кто был посвящен в его тайну: этого было достаточно, чтобы поставить принцессу на место. Людовик никому не должен давать забыть, что он король, что он владыка всех и каждого в этом государстве. Тех, кто еще это себе не уяснил, он призовет к порядку. Тех, кто решился стать у него на пути, он устранит одним движением царственной руки, как он это сделал с виконтом де Бражелоном. Тех, кто решится воздвигать препятствия у него на пути, он просто уничтожит!

Царственный лев метался по своим покоям, приводя в трепет придворных. Планы мести Генриетте, один другого грандиознее, роились у него в голове. Внезапно Людовик остановился: он понял, что ничего не сможет сделать. Это была первая трезвая мысль за последний час, и она поразила его своей простотой: Генриетта для него никогда не была доступна. Принцесса, из собственного тщеславия, играла им и собой, стараясь убедить и его, Людовика и себя, что они могут быть вместе. Какую же боль они могли причинить своей семье! А он считал себя хорошим сыном!

Луиза - вот достойный предмет для его чувств. Какими глазами она на него смотрела в тот вечер! Муж ее далеко, и он не имеет никакого отношения к королевской семье. Все располагает к тому, чтобы продолжить это приключение. А Генриетта? Ну, что же, она должна же наконец понять, что увлечение античностью может обернуться дурным вкусом.

Глава 28. Когда неведение лучше истины

Рауль, ничего не понимающий, одинокий и растерянный, чувствовал себя в Англии изгнанником. Человек скрытный и чувствительный, он ощущал вокруг себя атмосферу некоей недоговоренности, и даже нежное участие прелестной мисс Грефтон, с которой его познакомил герцог Бэкингэм, не могло скрасить его пребывания при дворе. Виконт впал в уныние, и уже сам не желал из него выходить.

Они с мисс Грефтон неспешно прогуливались по аллее Кемптон-Корта, беседуя о литературе, как вдруг, в конце парка, Рауль заметил фигуру Парри в сопровождении человека, само появление которого в этом месте сулило страшную беду: Рауль увидел Блезуа, и это могло означать только одно — дома случилось какое-то несчастье с отцом. С этой минуты бедный виконт уже не мог думать ни о чем.
Блезуа ускорил шаги и невольно обогнал старика. Бледность виконта испугала слугу, и он еще издали стал знаками объяснять, что все спокойно и хорошо. Наконец, он оказался настолько близко от Рауля, что смог передать ему письмо от графа де Ла Фер. Рауль сломал печать дрожащими руками и, прочитав всего несколько строк, опустился на стоявшую рядом крытую дерном скамью. Мисс Грефтон, взволнованная и ничего не понимающая, стояла рядом, не зная, звать ли на помощь или остаться рядом с Раулем. Наконец он поднял на нее глаза.

- И что мне делать теперь, сударыня? - он горестно вздохнул. - Я не имею права покинуть Англию, а, судя по письму, отец сейчас, как никогда, нуждается во мне. Если он пишет, что очень хочет меня видеть, значит, что-то серьезное там случилось.

- Господин виконт, не проще ли вам расспросить этого человека? Он привез вам письмо, он конечно же, знает, что с вашим отцом.

- Блезуа, что с господином графом? - виконт сделал знак Блезуа говорить.

- Да вы не извольте беспокоиться, господин виконт, - затарахтел сладкоречивый Блезуа. - Господин граф в полном здравии, только скучают очень. Вот, изволили в Париж проехаться, хотят внука повидать ну, и конечно, посмотреть, дом ли ваш в порядке, дает ли госпожа виконтесса балы, как прежде давала.

- А вы откуда знаете об этом, Блезуа? - Рауль поразился осведомленности слуги: в доме у Атоса никто не знал, что в письмах, получаемых хозяином и каковы его планы.

- Я... я догадался, - растерялся Блезуа.

- Я благодарю вас, - сказал Рауль так сухо, что Блезуа стало не по себе: он был нескромен, да еще и болтлив перед этими англичанами. Хорошо бы, они по-французски не понимали... но они, судя по тому, как отвели глаза, все поняли. Блезуа почувствовал себя совсем плохо, но, к счастью для него, виконта отвлек Парри.

- Господин де Бражелон, вас зовет Его величество, - с поклоном сказал старик. - Он ждет вас в своем кабинете.

- Что угодно Его величеству? - Рауль тяжело поднялся со своей скамьи.

- Он просил меня вас отыскать. Ваш человек привез Его величеству какое-то письмо от господина графа ле Ла Фер.

- Значит, дома все же что-то произошло! - мрачно пробормотал виконт. - Мисс Грефтон, вы простите меня, если я вас оставлю одну? Я не могу заставить короля ждать.

- Идите, господин Бражелон, и не впадайте в отчаяние, прошу вас! - Мэри подала молодому человеку руку на прощание. - Все будет хорошо!

«Мне кажется, что меня уже не может ждать что-то хорошее», - думал Рауль, почти бегом направляясь к Карлу. «Отец просто не говорит, что происходит. Его скрытность граничит с жестокостью. Он принимает меня за того ребенка, от которого он скрывал правду столько лет!»

К счастью, у виконта было не много времени на дурные мысли, иначе он бы далеко зашел в оценке событий. Первое, что он увидел, войдя к Карлу, это короля и герцога Бэкингэма, весело смеющихся у окна. Услышав, что виконт де Бражелон явился по его приказанию, король повернулся к нему лицом.

- Это вы, Бражелон! Отлично. Вот! - он показал на распечатанное письмо, на котором Рауль увидел знакомый почерк отца. - И вот! - король вытащил из-под бумаг еще одно, со сломанной печатью, но сложенное особым образом. - Два, совершенно не связанных между собой человека, просят об одном и том же: отослать вас во Францию. Один ссылается на семейные обстоятельства и просит, если это возможно, дать вам отпуск, другой говорит, что от вашего приезда зависит благополучие Франции. Кто же вы на самом деле, господин де Бражелон, если способны решать судьбу великой державы?

Король видел смущение виконта, но повышенный интерес дам к Бражелону, о котором уже поговаривали при английском дворе, заставлял Карла следить за Бражелоном с интересом естествоиспытателя, наблюдающего за поведением подопытного кролика. Карл знал из присланного ему с курьером письма сестры, что Луиза де Бражелон неверна мужу. Судя по всему, ее отношения с венценосным любовником зашли очень далеко. Что могло изменить появление мужа, Карл не понимал. Но и не видел повода отказать сестре. У него был для этого еще один довод: письмо графа де Ла Фер. Атос тоже просил отпустить сына хоть ненадолго: он боялся, что они больше не увидятся.

Карл давно подозревал, что король просто устранил виконта, потому что ему не нужен был свидетель каких-то королевских игр. Но все оказалось банально до смешного: он удерживал у себя одураченного мужа, пока жена развлекала Людовика. Людовик не будет в восторге, если виконт окажется свидетелем своего позора. И тем не менее, Карл готов был отослать Бражелона в ту же минуту: грядет скандал при французском дворе, а вот английскому двору будет пища для развлечений. Его величеству нет дела до того, как примет виконт случившееся. Жалко парня, но думать надо было самому, и найти предлог остаться рядом с женой.

- А мой брат жаден до чужих ценностей, - пробормотал Карл, но герцог Бэкингем его услышал.

- И Николя Фуке мог бы кое-что рассказать об этом, - подумал герцог, знавший Людовика не понаслышке.

Если бы Бражелон смог бежать по волнам, он не понадеялся бы на быстроходное судно. Но словно злой гений был рядом с ним: ветер был противный, потом начался сильный шторм, и на следующий день корабль оказался опять в виду английского берега.

- Решительно, Англия не хочет отпускать меня от себя, - эта мысль поразила Рауля.

Прощаясь с ним, Мэри Грэфтон просила его подумать, стоит ли возвращаться вопреки воле короля Франции. Она говорила о бедах, которые он рискует на себя навлечь, оказавшись против желания Людовика при дворе. Говорила о том, что он может вызвать семью в Англию, что если он согласен, она сделает все, чтобы помочь ему. На все ее слова у Рауля был ответ: «Я боюсь за отца!» Но не меньше, чем мысль об отце, его мучили сомнения насчет Луизы.

Он не думал об ее измене: его мучил страх, что она стала жертвой чьей-то подлости. В памяти вновь возникло предостережение, сделанное графом де Ла Фер насчет Оры де Монтале. Граф не доверял этой женщине, он видел в ней угрозу их семье. Как мог он пропустить мимо ушей слова отца, знающего жизнь и не доверявшего женщинам! Наверное, граф знал больше, чем счел нужным сказать.
Рауль громоздил один страх на другой, строил башни из теней, сам их же и разрушал и прибыл, наконец, в Париж в ужасном состоянии. Первым долгом, словно ведомый роком, он бросился к отцу. Атос ждал его с нетерпением, но теперь, когда сын был рядом с ним, он не знал, с чего начать разговор. Разговор, после которого их жизнь изменится бесповоротно.

- Отец, я получил ваше письмо. Я ничего толком не понял, кроме того, что вы хотите, чтобы я был подле вас. И вот я здесь и вижу, что спешил не напрасно. Граф, вы больны? У вас такой усталый вид, вы печальны. Что произошло? - Он осторожно взял руку отца и поцеловал. - Я не оставлю вас больше, я не вернусь в Англию.

- Тебя плохо приняли при дворе? - удивился Атос.

- Нет, король Карл отнесся ко мне очень милостиво, но мне не мила страна, в которой нет близких мне людей, в которой не живет моя семья. Вы же знаете как моя жена, мой сын?

- Луиза тебе не писала?

- Нет, я давно не получал от нее писем. Погода не благоприятствовала кораблям. Я думаю, почта просто задержалась.

- Пусть так, - Атос опустил голову.

- Отец, вы что-то от меня скрываете? - Рауль вскочил и беспокойно заходил по комнате.

- Пока, я думаю, тебе стоит отдохнуть с дороги и привести себя в порядок. Я бы не хотел, чтобы ты бежал домой, покрытый пылью и потом, виконт. - Атос в первый раз посмотрел сыну прямо в глаза, и Раулю почудилось, что само несчастье взглянуло на него глазами отца.

- Но почему, отец?

- Потому, что у тебя дома, скорее всего, дают очередной бал-маскарад. Куда разумнее будет незаметно появиться и тебе. Так ты сможешь составить себе представление о...

- О размерах своего несчастья, отец, не так ли?

- Мне бы очень не хотелось так думать, мой мальчик, но факты — упрямая вещь.

- Если дело зашло далеко, отец... - воскликнул Рауль, хватаясь за эфес.

- Поклянитесь мне, что если дело зашло далеко, вы ни станете ничего предпринимать, пока не посоветуетесь со мной или с д'Артаньяном, - воскликнул Атос.

- Нет, я такого слова вам не дам! - Рауль медленно покачал головой. - Никогда не дам, отец. Простите меня, но все, что касается Луизы, я решу сам. Это мой выбор, и я один в ответе за него. Я послушен вам буду в одном: я отложу визит домой на пару часов. Ближе к ночи я пойду и сегодня же решу этот вопрос. А пока — пусть мне остается еще немного времени на неведение. Наверное, вернусь я к вам уже другим человеком. Отец, отец, только один бог знает, как вы мне дороги, но даже ради вас я не пойду против законов чести. Я не прошу простить меня (я этого не заслужил), но понять меня вы сможете. Вам не раз приходилось драться во имя чести.

- Вы уверены, что я это делал из-за женщины? - Атос произнес эти слова почти шепотом. - Вы думаете, что я способен был... - он резко замолчал, словно испугавшись готового вырваться у него признания. - Хорошо, делайте то, что вам велит ваш разум. Но помните: у вас есть сын и наследник, а у вашего отца нет никого дороже вас, виконт.

Глава 30. Истинные ценности

Утро не принесло ясности для Рауля. Ночь он провел в саду на скамье, и от утренней росы вымок, как от дождя. Впрочем, он этого и не заметил. Он мог пойти ночевать к отцу, но мысль о том, что вдвоем они проговорят всю ночь, и он и вовсе лишит графа покоя и сна, остановила виконта. Он о многом передумал за ночные часы, но представить себе свою дальнейшую жизнь был не в состоянии: в ней не должно было быть Луизы. О возвращении на службу тоже не могло быть и речи: Рауль не желал уподобляться тем жалким приспешникам, что готовы были ради успешной карьеры предоставлять королю своих жен и дочерей. Оставалось одно: разобраться с долгами и уехать, если остаток средств позволит, куда-нибудь на край света. Если бы отец захотел, они могли бы продать какое-нибудь из поместий, и путешествовать по Европе или уехать в Новый Свет. Внезапно виконт вспомнил, что он не один: есть еще ребенок, его сын, и он не имеет права забывать о нем. Значит, ему придется посвятить Роберу свою жизнь, как это сделал когда-то для него отец. Он любил мальчика, но это было какое-то отстраненное чувство: он его мало знал. Это было сродни чувству долга, знанию, что ты в ответе за близкого человека, но пока не более того.

С мучительным вздохом Рауль оторвался, наконец, от скамьи и тяжелой походкой направился в дом: предстоял разговор с кредиторами и женой.

Ему не у кого было просить приходо-расходные книги, и он все равно не сумел бы в них разобраться в том состоянии, в котором находился, но Атос словно догадался обо всем: сын не силен пока в делах, а лучше опытного управляющего ему никто не поможет - в доме Рауля ждал Гримо. Управляющий быстро управился с подсчетами и, отложив счета, посмотрел на виконта таким взглядом, что Рауль предпочел сесть.

- Я разорен, - сказал он утвердительным тоном. - Гримо, я банкрот по всем статьям. Отец знает?

- Догадывается.

- У нас хватит средств рассчитаться по счетам?

- Впритык, - кивнул старик, не спуская глаз со своего воспитанника.

- Но у нас тогда ничего не останется?

- Можно жить ... - коротко подвел черту Гримо. - Есть Ла Фер и Шато-Турен. Бражелон не надо продавать. Нужно смотреть все книги. Господин граф сумеет все сделать.

- Гримо, отец тебе это говорил? - Рауль смотрел на старого слугу во все глаза. - Ты возвращаешь мне надежду, что граф не отвернется от меня.

- Никогда! Любит больше жизни. - Гримо смотрел на Рауля затуманенным взглядом. - Никогда вас не оставит, господин Рауль. Вы — сын.

Эти последние слова напомнили Бражелону, что и у него есть отцовские обязанности. - Ты не видел мадам? - он не мог себя заставить произнести вслух имя жены.

- Господин Робер здесь, - вместо ответа сообщил Гримо, и Рауль поспешил в детскую.

Мальчик спал, утомленный дорогой, и сидевшая рядом няня поспешно встала, увидев хозяина.

- Собирайте ребенка. Сюда мы не вернемся. Вы поедете с нами или хотите сопроводить моего сына только до поместья?

- Если вы позволите, господин виконт, я останусь с господином Робером. Мы привыкли друг к другу. И госпожа виконтесса мне доверяет мальчика. Но как я могу без нее собирать ребенка, господин? Она ведь лучше знает, что надо для малыша.

- Вам не стоит ее ждать, я думаю вы отлично разберетесь, что может ему понадобиться. И свои вещи соберите тоже.

- А госпожа виконтесса?

- О своих сундуках она может подумать и сама. - Рауль вспомнил, что пора бы его супруге заняться отъездом. Она заспалась. Не станет же он давать понять слугам, что в их с женой отношениях произошел полный разрыв. Рауль поднялся в спальню Луизы: дверь была отперта, на небрежно застланном покрывале белело запечатанное знакомой печатью письмо.

«Господин де Бражелон, - писала Луиза,- обстоятельства, которые сложились только в силу моей перед вами вины, заставляют меня принять тяжелое решение. Будучи доброй христианкой, я никогда в жизни не решилась бы на крайний шаг, а для заблудшей души всегда есть выход. Мой Бог, я надеюсь, сумеет выслушать меня и снизойти к моим мольбам. Отныне я посвящаю себя Тому, кто, единственный, способен быть милостив ко мне и утешить меня в моем горьком одиночестве. Прощайте, Рауль и берегите нашего сына.
Луиза де Лавальер.
P.S. После всего происшедшего я бы не решилась подписаться вашим именем.»
Письмо выпало из рук Бражелона. Значит, все действительно кончено: Луиза нашла приют в каком-то из монастырей.

                ***

Людовик уже второй час выхаживал по комнате, которая стала их с Луизой любовным гнездышком. Луиза никогда не опаздывала, и он изнывал от беспокойства и нетерпения. Де Сент-Эньян, посланный на разведку, тоже не возвращался.
Его величество не мог и предположить, что случилось на самом деле, и уже подумывал, не лучше ли ему самому отправиться на поиски или, на худой конец, послать д'Артаньяна, когда в дверь робко постучали, и на пороге возник королевский фаворит. Сент-Эньян был бледен, как смерть, парик на его голове слегка съехал набок, жабо на рубашке было смято, и весь его вид говорил о чем-то ужасном, происшедшем с этим, весьма храбрым, дворянином.

- Граф, что с тобой? В каком ты виде? - поразился король. - Ты дрался на дуэли?

- Как я мог нарушить эдикты Вашего величества!? - воскликнул де Сен-Эньян. - Хотя, должен признаться, что у меня был шанс обнажить шпагу.

- И против кого, ты мне скажешь?

- Поскольку дуэль не состоялась, я могу назвать Вашему величеству этого человека, - и придворный выдержал паузу, что говорило о его немалом таланте актера. - Это виконт де Бражелон!

- Муж Луизы? Невозможно, мой милый! Он в Англии.

- Он был там, сир, и вчера возвратился в Париж.

- Он ослушался моего приказа находиться при дворе моего брата Карла Второго?

- Получается, что так, сир, раз он в Париже.

- А Луиза, тебе удалось повидаться с ней?

- Ее в доме нет, но там и нет никого из слуг. Я ее не нашел, а де Бражелон, заметив, что я оглядываюсь по сторонам, рассмеялся сатанинским смехом и сказал, что Луизу вы больше не увидите никогда.

- Наглец, он забыл, с кем он осмеливается иметь дело. Ему не понравилась Англия, ему захотелось в Бастилию? Тем лучше, он оттуда никогда не выйдет! - король задохнулся от бешенства.

- Ваше величество, осмелюсь вам заметить, что упрятав виконта в Бастилию, вы навсегда лишитесь возможности узнать, где Луиза. Вы же не станете подвергать его пытке?

- Я прикажу колесовать его, пытать дыбой!

- Осмелюсь вам заметить, что пытку дыбой запретил еще ваш отец, король Людовик 13, - почтительно ввернул де Сен-Эньян, не зная, как утихомирить коронованного любовника Луизы.

- А что бы ты сделал на моем месте, граф, чтобы найти возлюбленную?

- Будь я на вашем месте, сир, я бы вспомнил, что у меня есть такая тонкая ищейка, как капитан д'Артаньян, - вкрадчиво заметил де Сент-Эньян. - Он способен найти иголку в стоге сена, не то что молодую женщину, которую спрятал ревнивый муж. Прикажите ему, сир, и еще до вечера вы будете знать, куда скрылась виконтесса.

Король уставился на фаворита, пораженный тем, что ему в голову не пришла такая простая мысль. Д'Артаньян сумел узнать все о Бель-Иле, капитан его мушкетеров в одиночку арестовал Фуке: что для него стоит найти Лавальер?! Правда, король помнил, что Бражелон — сын близкого друга д'Артаньяна, но это не должно помешать мушкетеру выполнить королевский приказ и отыскать пропавшую женщину.

- Позовите сюда моего капитана мушкетеров! - приказал король, но де Сен-Эньян поклонившись, все же отрицательно покачал головой.

- Сир, не стоит показывать капитану д'Артаньяну слишком многое. Вы же захотите еще не раз воспользоваться этой комнатой.

- Ты прав! - Людовик глубоко вздохнул. - Гнев затмил мне разум, я не в состоянии рассуждать здраво. Лучше будет, если капитан меня подождет в моем кабинете.

Д'Артаньян, проверявший караулы, был на месте, и, когда он предстал перед королем, Людовик уже полностью овладел собой.

- Капитан д'Артаньян, вы хорошо знаете Париж? - начал король издалека.

- Как свои пять пальцев, сир, - удивился вопросу мушкетер.

- А вы знаете, где в Париже расположены женские монастыри?

- Смотря какие, сир?

- Действительно. Об этом я не подумал, - пробормотал король. - Как знать, куда он мог ее упрятать. А вдруг это вообще не в Париже? Видите ли, капитан, необходимо срочно разыскать одну даму, пока она не надумала совершить постриг. Не исключено, что к этому ее принудили родственники.

- Если Ваше величество соизволит назвать мне эту даму, я немедленно примусь за поиски.

- Эта дама... Луиза де Бражелон.

- Луиза де ...Бражелон? Но ведь это жена...

- Именно... жена, капитан. Вас это смущает?

- Да... нет, сир!

- Тогда - за дело, капитан! И помните: об этом никто ничего не должен знать!

Сказать, что д'Артаньян был ошеломлен, - это ничего не сказать. Несчастье, обрушившееся на Бражелона, не было для него неожиданностью: д'Артаньян не был глух и слеп и прекрасно видел, что происходит. Но, предупредив Атоса, он не считал себя вправе в остальном вмешиваться в происходящее. Кроме долга друга у капитана мушкетеров была еще и служба королю. Служебные обязанности у д'Артаньяна бывали достаточно деликатного свойства, и за годы службы он научился, исполняя их, не вступать в противоречие с законами морали и дружбы.

Теперь же бравый капитан, хоть и не показывал этого, был смущен и растерян. Луиза исчезла, Луиза в монастыре? Но как она там оказалась? Не зная этого, не стоило и начинать поиски. Ее мог поместить туда Атос, которому надоело терпеть все, что происходило в семье сына. Зная решительный характер друга, д'Артаньян легко мог такое представить; это было правом главы рода.

Но это могло быть и собственным решением раскаявшейся женщины: тогда вообще не так просто узнать, какой из монастырей она могла предпочесть. Впрочем, знатные дамы, желая спастись от соблазнов суетного мира, часто предпочитали монастырь кармелиток, славившийся строгим уставом.

Размышляя так, д'Артаньян дошел до дома Бражелона и, поднявшись на крыльцо, позвонил во входную дверь. Никто ему не открыл, никто не вышел к нему. Удивленный капитан толкнул дверь, и она легко отворилась, пропуская его внутрь. Дом был пуст и гулок так, как может быть пуст дом, лишенный жизни. Только наверху капитану почудился детский плач. Он пошел на этот звук и встретился в дверях с Раулем.

- Д'Артаньян! - воскликнул виконт со смесью радости и досады: радости, потому что искренне любил гасконца, досады, потому что не хотел объяснений.

- Рауль! Вы здесь. Отлично!

- Простите меня, дорогой капитан, но я не смогу вам уделить сейчас достаточно времени. Мы уезжаем в Блуа.

- Вы? А кто именно, позвольте узнать? - насторожился д'Артаньян.

- Я с Робером.

- А граф?

- Граф с Гримо приедут позже: у отца здесь еще дела. Кого вы ищете, д'Артаньян? - спросил Рауль, видя что мушкетер оглядывается по сторонам.

- Я ищу вашу супругу, чтобы попрощаться! - выкрутился гасконец. - Будет невежливым, если я не смогу это сделать.

- Господин капитан, - тон виконта стал до невозможности церемонным, а голос вдруг утратил свою глубину, став холодным и скрипучим, - господин капитан, я сожалею, что госпожа виконтесса не сможет проститься с вами. Увы, я не могу пообещать вам, что передам ей ваш поклон. Я надеюсь, что мы с ней больше никогда не увидимся.

- Бражелон, что вы тут за бред несете? - не слишком уверенно пробормотал д'Артаньян.

- Сожалею, но это факт: виконтесса покинула свет и ушла в монастырь. В какой - не имею понятия и знать не желаю. Прощайте, мой друг! - Рауль протянул руку капитану и тот, сжав его пальцы, ощутил, как они холодны и бессильны.

Он проводил Рауля и кормилицу, с Робером на руках, до кареты, уже поджидавшей их у крыльца, проследил, хорошо ли закреплены сундуки и чемоданы и, махнув на прощание друзьям, еще долго стоял на мостовой, глядя вслед давно исчезнувшему за поворотом экипажу.

Отредактировано Стелла (16.03.2020 12:48)

Луи 14 больше других персонифицировал свою персону, как государство. Он первый, наверное, сумел сделать из правления профессию, подчинив этому все в своей жизни и жизни всех вокруг. Уроки Фронды не прошли даром. И при том он был семьянин, заботился о всех своих детях.)) А это уже уроки королевы Анны, которая после рождения сыновей стала отдавать им то, что редкие дамы себе позволяли: заботу и любовь. Но нет ничего постоянного в мире, и каждое хорошее начинание таит в себе зерно упадка. Потомки великого короля могли обладать неплохими задатками, как просто человеки,)) но ни один из них уже не умел править.

Глава 32. Королевский гнев

Людовик молча выслушал доклад своего капитана мушкетеров.

- Если я правильно понял вас, д'Артаньян, мадам не стала отвечать вам категорическим отказом? - король оставил в покое свое растерзанное в клочья жабо.

- Я доложил вам, сир, что госпожа виконтесса все время плакала, и добиться от нее вразумительных слов мне не удалось.

- Может быть, ей нужно, чтобы я это сделал сам? - прошептал король. - Хорошо, я сделаю этот шаг, я собственноручно заберу ее из этого монастыря, и пусть хоть одна живая душа посмеет мне помешать! - добавил он с такой угрозой, что де Сент-Эньян сжался на своем месте в углу кабинета, а д'Артаньян посмотрел на короля с невольным уважением.

- Капитан, велите седлать мне коня и приготовьте карету, - приказал король, хватая со стола свою шляпу и перчатки.

- Все готово, сир, - ответил мушкетер, который заранее подумал о желании Людовика поехать за Луизой самолично.

- Черт побери, - бормотал он себе под нос, - хорошо, что я не дал виконтессе никаких обещаний. Пусть теперь разбираются сами. Бедный Рауль!

Глядя на короля, в нетерпении шпорящего коня, д'Артаньян только головой качал. Людовик соскочил у ворот и, не дожидаясь, пока кто-то из его свиты сделает это, неистово заколотил в ворота. На этот раз деревянная дверца отворилась очень быстро, и Его величество бурей ворвался в монастырский двор. В отличие от своего капитана мушкетеров, он не стал дожидаться снаружи, и прямо поспешил к галерее. Д'Артаньян опередил его и первым обратился к появившейся аббатисе.

- Мой господин желает спросить даму, вчера поступившую в монастырь, не согласится ли она переговорить с одним знакомым дворянином.

- Я пошлю к ней узнать, решиться ли она предстать перед мирянами, - поклонилась аббатиса, догадавшись, что только король мог так бесцеремонно нарушить уединение монахинь.

- Пошлите, мать-настоятельница, и поскорее! - посоветовал ей д'Артаньян. - Вы же видите, что творится с моим господином. - И не найдется ли у вас места, где бы эти двое могли переговорить без помех?

- Но это запрещено уставом монастыря, шевалье! - возмутилась аббатиса.

- Бог мой, да посмотрите на моего господина! Он не в себе: самое лучшее не препятствовать ему безумствовать.

Людовика провели в комнату, где никто не мог ни помешать говорить влюбленным, ни услышать их. Д'Артаньян и де Сент-Эньян остались снаружи.

Луиза, бледная, измученная, похожая на привидение в своем наряде послушницы, напугала влюбленного. Он схватил ее в объятия, стал осыпать поцелуями, не обращая внимание на то, что она пыталась отстранить Людовика.

- Сир, сир, мы с вами в монастыре! Прошу вас, не надо, - шептала она, уклоняясь от губ влюбленного, но Людовик уже ничего, кроме Луизы не замечал.

- Мне ни до кого нет дела, любовь моя, я не оставлю вас здесь! Луиза, почему вы так поступили? Почему вдруг решили бросить меня? - бормотал влюбленный король, сжимая Луизу в объятиях. - Кто посмел вас обидеть?

- Никто, сир! Я сама поняла греховность нашей любви, я сама решила, что мне не место рядом с обманутым мужем!

- Так это он!? - Людовик так резко отпустил молодую женщину, что она едва не упала. - Так это ваш муж велел уйти вам сюда? И он сам вас сюда привез, не так ли?

- Мой супруг не знает, где я! - твердо ответила Луиза. - Это было мое решение, сир, и только мне за него отвечать перед всеми.

- Я не оставлю вас здесь, Луиза, даже не рассчитывайте на это! - не менее твердым голосом произнес король. - Вы не приняли еще постриг, - он сорвал с ее головы покрывало, - значит вы в любой момент можете покинуть монастырь.
И, подхватив Луизу на руки, он решительно направился к выходу.

- Господи, прости меня! - прошептала молодая женщина, не сдерживая рыданий. - Я вернусь еще к тебе, когда меня забудут в этом мире.

                ***

Оставим короля и его немногочисленную свиту разбираться с аббатисой и Лавальер и последуем лучше за Раулем, Раулем, который собрал все свои силы, чтобы пережить дорогу до Блуа. Цепей, привязывающих его к Парижу, более не существовало. Но ему казалось, что вместе с ними исчезла и его воля к жизни. И если бы не малыш, восторженно реагировавший на мелькавший в окнах кареты пейзаж, всадников и городки, Рауль бы вообще не замечал окружавшего его мира. Иногда, когда совсем становилось невмоготу, он садился на коня и мчался вперед, надеясь быстрой скачкой вернуть себе хоть немного способность рассуждать. Когда впереди замаячили башенки голубятни Бражелона, он совсем упал духом. Сейчас ему нужен был только отец, но Атос остался в Париже: по его словам, у него там были неотложные дела. Гримо тоже был занят: на нем были все хлопоты со сдачей особняка и покрытием всех счетов. Рауль подал прошение об отставке, и граф, стремясь не допустить встречи сына с Людовиком, обещал постараться лично передать его королю. Раньше, чем через неделю, они с Гримо вряд ли управятся, значит, еще целых две недели придется прожить без советов и утешений отца. Рауль, всегда мужественно встречавший любые тяготы войны, закаленный в боях воин, придворный, никогда не терявший присутствия духа, и дворянин, помнящий о законах чести, оказался беспомощным и растерянным перед женской неверностью.
Робер все время спрашивал, когда приедет матушка и виконту не оставалось ничего другого, как все время посвящать сыну. Атоса не было рядом, и Бражелон постоянно спрашивал себя, как же отец выходил из положения, когда он сам начинал задавать вопросы о своей матери. Но Рауль забыл, что, в отличие от Робера, он, кроме кормилицы и женской прислуги, вообще не знал других женщин, и ни одна из них не говорила ему о его матери. Пока прошло совсем мало времени и Луиза, ее лицо, ее руки, и ее голос не могли изгладиться из памяти ребенка. Рауль еще не мог осознать, как велика его ответственность перед сыном и, по привычке, надеялся на мудрость и опыт отца. Вдвоем они сумеют заменить Роберу беспутную мать.

От этих мыслей виконт переходил к воспоминаниям и тут силы изменяли ему. Он запирался у себя в комнатах и когда выходил на свет, лицо его походило на лицо умирающего.

Атос вернулся, когда Бражелон был в таком состоянии, что не способен был интересоваться уже ничем. Именно поэтому Атос ни словом, ни намеком не стал ему упоминать, что произошло между ним и королем.

Граф взял на себя труд передать королю прошение сына об отставке и попросил об аудиенции в то время, когда у Людовика находился д'Артаньян. Его величество был слишком опьянен счастьем: ему удалось уговорить Луизу покинуть монастырь, и он был готов обнять весь мир. Появление в такую минуту свекра своей возлюбленной подействовало на Людовика как холодный душ. Он сделал знак капитану удалиться и остался с графом наедине.

- Граф, я должен признаться, я не ожидал вашего появления у себя,- несколько высокомерно встретил он Атоса.

- Ваше величество, иногда обстоятельства диктуют нам поступки, которые кажутся нам самим неожиданными! - нашелся Атос.

- Так что же вас, граф, заставило просить меня об аудиенции?

Людовик уже понял, что разговор не обещает быть простым и скорым.

- Я взялся передать вам, сир, одно прошение. Мне кажется, что бывают в жизни обстоятельства, когда главе рода следует взять на себя обязанность защиты чести своей семьи. В данном случае, я хочу передать вам просьбу виконта де Бражелона об отставке.

- И вы уверены, что я исполню вашу просьбу, потому что не смогу отказать вашим сединам, в отличие от более молодых членов вашей семьи? - поспешил ответить король, давая понять Атосу, что он понял намек. - Так чего же вы хотите, господин де Ла Фер?

Атоса задел тон короля, но он не подал виду.

- Прежде всего, Ваше величество, извольте прочитать это письмо, - и граф с поклоном передал королю просьбу Бражелона.

Людовик пробежал глазами несколько строк, в которых не было никакого объяснения причин отставки.

- Виконт де Бражелон ничего не пишет о том, что мешает ему и в дальнейшем возглавлять свой полк. Может быть вы, господин граф, скажете, в чем причина такого внезапного поступка?

- Сир, вы, я думаю, лучше меня осведомлены о причинах решения виконта де Бражелон! - сказал Атос, прямо глядя в глаза королю.

Людовик покраснел и отвел глаза. Граф посмел дважды за минуту нарушить этикет, более того, заставил смутиться его, Людовика. В молодом короле закипел гнев: Фронда, проклятая Фронда! Ее дух не умер и стоит перед ним в лице этого вельможи.

- Если у виконта есть для этого личные, - король выделил слово «личные»,- причины, я не стану ему препятствовать, я принимаю его отставку. - Людовик расписался через весь лист и отбросил письмо небрежным жестом. - Я полагаю, у вас все, граф?

Атос слегка побледнел, но по-прежнему смотрел в глаза молодому королю.

- Сударь, вы понимаете, что нарушаете этикет и этим оскорбляете своего короля? - не выдержал его взгляда Людовик.

- Ваше величество! - граф выпрямился, откинув голову. - Я никогда не стану оскорблять моего короля, хотя его поведение и дает мне некоторую свободу обращения.

- Вы сошли с ума, господин де Ла Фер: вы берете на себя смелость рассуждать о поступках вашего короля!

- Я пока еще в здравом уме и памяти, сир, и пришел для того, чтобы задать вам один-единственный вопрос: зачем вы отослали Бражелона в Англию?

- Мы не на Государственном Совете, чтобы я отвечал вам на такие вопросы. Я посчитал, что Бражелону место при английском дворе. Полагаю, вы не станете сомневаться в праве вашего короля выносить решения в отношении своих поданных?

- Я сомневаюсь в вашем праве, сир, если это решение продиктовано подлостью и себялюбием.

Людовик вскочил, и теперь их глаза были на одном уровне: горящий бешенством взгляд короля и затуманенный грустью — Атоса.

- Убирайтесь вон, - воскликнул король, хватаясь за перчатки, лежавшие на столе и сделав движение, словно он хочет бросить их. Атос уловил этот порыв и отшатнулся. В лице его не осталось ни кровинки.

- Если бы вы не были королем, Ваше величество, - проговорил он глухо, - вам бы не удалось уйти от ответа. Но, к счастью для вас, я чту законы дворянства. О вас я этого сказать не могу. С этой минуты, сир, я освобождаю наш род от присяги верности королевскому дому, который испокон веку чтили мои предки и я сам. Оставайтесь с миром, Ваше величество: вы всегда найдете рядом с собой достаточно лакеев, готовых услужить вам.

Граф, не прибавив больше ни слова, вынул свою шпагу, сломал ее о колено, неспешно положил обломки к ногам Людовика, в бешенстве рвавшего зубами перчатку и, отвесив королю величавый поклон, неспешно вышел из кабинета.

- Д'Артаньян! - задыхаясь от бешенства, закричал король.

Какая сцена разыгралась в кабинете, д'Артаньян мог только догадываться, увидев на полу сломанную шпагу Атоса, ту самую, с драгоценным эфесом, которая так много значила для графа. Король был в ярости. От его прекрасного настроения не осталось и следа, а разорванная перчатка на столе красноречиво свидетельствовала, что сцена между королем и вельможей была бурной. У д'Артаньяна встало перед глазами воспоминание: дюны под Ла Рошелью и Атос, с невозмутимым видом бросающий в лицо Ришелье слова о куртизанках.

Людовик вернул его к действительности: король требовал, чтобы капитан мушкетеров арестовал графа де Ла Фер. Д'Артаньян мог бы отказаться от такого поручения: Атос для него значил куда больше, чем Никола Фуке, которого д'Артаньян собственноручно арестовал в свое время. Но мушкетер знал, что для жизни его друга было не все равно, кто исполнит этот арест. Не слишком себе представляя, что он сможет сделать для графа, д'Артаньян отправился прямо на квартиру к Атосу. К его удивлению квартира была пуста: ни мебели, ни книг, ни вещей; все это говорило, что Атос не собирался возвращаться в Париж. Появление д'Артаньяна он встретил улыбкой, хотя все еще был очень бледен. Эта аудиенция ему далась нелегко.

- Атос, зачем вы оставили свою фамильную шпагу королю? - с хорошо разыгранным удивлением спросил гасконец, пожимая руку другу.

- Д'Артаньян, вы меня перестали уважать? - вопросом на вопрос ответил Атос. - Не стоит играть со мной: вы ведь пришли меня арестовать, не так ли?

- Да, - чуть запнувшись, признался капитан. - Что такого вы наговорили этому коронованному волчонку?

- Я лишь сказал, что между ним и моим родом все кончено, и отныне он не услышит о нас ничего.

- Атос, Атос, зная вас и его, не могу поверить, что все было так просто, но я не хочу вас заставлять заново переживать это объяснение. Думаю, вы преподали ему хороший урок.

- Поэтому давайте не тратить ваше драгоценное время, мой друг и поехали.

- Черт, вы слишком спешите, Атос! - воскликнул смущенный гасконец.

- Я, прежде всего, точен, д'Артаньян. - Атос встал с кресла чуть тяжелее, чем обычно, но глаз мушкетера это уловил.

«Тюрьма убьет его!» - подумал он с ужасом. - " Дьявол, я обязан сделать все, чтобы Атос не попал в Бастилию!»

- Послушайте меня, Атос! - д'Артаньян тоже встал, но куда энергичнее друга. - Никуда не уходите из дому, а еще лучше — поезжайте в моей карете вместе с Гримо, если он, конечно, все здесь закончил. - Д'Артаньян обвел глазами почти пустой кабинет. - Вас больше ничего не держит в Париже?

- Абсолютно ничего и никто, д'Артаньян.

- В таком случае - поезжайте, и ждите меня у Сент-Антуанских ворот. Я не на долго задержу вас.

- Но вы приедете? - с некоторым сомнением спросил Атос.

- Несомненно, мой дорогой, - заверил его капитан.

Как Атос не стал унижать короля, расскажи он сцену прощания с Людовиком, так и д'Артаньян не стал распространяться, чего ему стоило вырвать у короля приказ о помиловании графа де Ла Фер. Наверное, в первый раз в жизни подумал д'Артаньян, что ему стоило стать капитаном мушкетеров именно ради вот такой минуты: уберечь друга от королевского произвола. И он с тоской понял, что их время прошло, прошла не только молодость - прошло время удач.

Но ему удалось оставить Атосу свободу, а то, что король больше не услышит о графе де Ла Фер, гасконец не сомневался. У Атоса был талант уходить в тень, когда он этого желал.

Они распрощались у городских ворот, где граф, верный данному слову, ждал капитана вместе с Гримо. Старику ничего не надо было объяснять: он все отлично понимал и без слов. Атос и Гримо пересели на своих лошадей, которых предусмотрительный д'Артаньян велел держать в поводу и, обменявшись последними поклонами, расстались с тяжелым сердцем.

Так обстояли дела, когда Атос вернулся в Бражелон, чтобы доживать в нем остаток своей жизни, всецело посвятив себя сыну и внуку.

Глава 34. Объяснение

Бурные события, происходившие при королевском дворе, оставили для читателей в тени Арамиса и Портоса. Но Арамис слишком долго пребывал на задворках политических кулис, и для него пришло время выступить к рампе. Портос же и вовсе не признавал жизни в полумраке. Оставаясь невидимым для читателя и для д'Артаньяна с Атосом, епископ ваннский, тем ни менее, был в курсе и дворцовых интриг и любовных коллизий. После ареста Фуке д'Эрбле на какое-то время устранился от двора и политики, но гигантская тень генерала иезуитского ордена незримо витала над всем, что творилось в Европе и Новом Свете. Могущество, которым обладал генерал, могло спорить с могуществом папы Римского, а возможно, и намного превосходило его власть потому, что было тайным. Щупальца Ордена протягивались и во дворцы знати, и в хижины виллан. Повсюду у иезуитов были свои соглядатаи, свои исполнители тайных деяний.

То же, что задумал осуществить ваннский епископ, не было беспочвенной фантазией. Много лет назад его бывшая любовница подарила ему тайну, знание которой либо могло его убить, либо возвеличить с годами. Именно знание этой тайны и привело Арамиса к вершинам Ордена. Но честолюбивому епископу тайной власти было мало: он жаждал престола, жаждал выйти из мрака на ярко освещенный трон Святого Петра.

Свой замысел д'Эрбле намеревался осуществить во время празднества в Во-ле-Виконт, но неожиданная немилость, в которую впал его покровитель и друг Фуке помешала ввести в действие грандиозный замысел генерала. Людовик, мучимый ревностью и завистью, покинул дворец, оставив в полнейшей растерянности и сюринтенданта Николя Фуке, и его главного распорядителя - епископа ваннского.

Теперь Арамису предстояло собирать воедино все распавшиеся нити заговора и искать новой возможности провести свой план. Положение осложнилось еще и тем, что д'Артаньян, почти неотлучно находившийся при короле, нюхом старого вояки учуял, что его друг что-то готовит. Явная растерянность Арамиса, когда король покинул Во, и последовавшая за ней вспышка ярости — ярости, так редко вырывавшейся на поверхность у сдержанного епископа, сказали мушкетеру больше, чем десяток докладных.

Но Арамис оставался его другом, другом с которым его связывала и прожитая жизнь, и старинная клятва. Мучимый подозрениями, д'Артаньян, улучшив момент, когда епископ по делам епархии все же объявился в Париже, попросту подловил его у архиепископа парижского. Деваться д'Эрбле было некуда, оставалось только изобразить радость при виде друга. Арамис любил капитана, любил, как любят своего брата, как любят прошедшую молодость, как любят самого себя; но, что лгать самому себе: бывший мушкетер боялся д'Артаньяна, боялся его проницательного взгляда, боялся его насмешливого нрава, а больше всего боялся теперь его верности королю.

- Дорогой друг, какими судьбами вы здесь? - Арамис изобразил радость при виде друга. - Уж не стали ли вы, чего доброго, подумывать о Боге?

- Судьба здесь не при чем, Ваше преосвященство, - рассмеялся мушкетер, пожимая протянутую руку и отметив про себя, что у прелата дрожат пальцы. - Я вас специально искал.

- Специально? Что-то случилось?

- Это «специально», милый друг, называется: «дружба». Вы с Портосом, после празднества в Во, исчезли, словно из Франции уехали. Никаких следов! Вы что, заговорщики, чтобы скрываться даже от друзей?

- Д'Артаньян, вы можете меня в таком подозревать, я знаю, но как вы могли такое подумать о Портосе? - криво улыбнулся Арамис.

- Да, Портос никогда сам не полезет в политику, но с помощью друзей, которых у него трое, с ним такое случалось. Я начал волноваться за вас. Тем более, что Атосу сейчас вообще не до нас, я решил вас отыскать самостоятельно.

- А что с Атосом? - забеспокоился Арамис, обрадовавшись, что можно сменить тему.

- Не с Атосом, а с Бражелоном, точнее с его женой, - ответил д'Артаньян, пристально следя за реакцией друга. «Неужели Арамис не в курсе происшедшего? Не поверю!» - подумал мушкетер. Но Арамис выглядел взволнованным по-настоящему.

- Что произошло?

- Случилось то, что и должно было случиться: Лавальер стала любовницей короля, и об этом узнал виконт.

- И... он выгнал ее?

- Она ушла в монастырь, но...

- Какие могут быть при этом «но»?

- Ну, мой милый, вы тоже не сразу ушли в аббаты!

Арамис пропустил намек мимо ушей.

- На то были причины, вы должны это помнить, д'Артаньян.

- Вот и здесь тоже нашлась причина: Его величество, собственной персоной, явился за Луизой и увез ее, не дав ей даже принять послушание.

- И что же Атос?

- Именно, «что Атос?»: вы как всегда хорошо поняли нашего графа. Он явился к Людовику требовать от него ответа.

- Атос в своем репертуаре: он так и не пожелал понять, с кем имеет дело.

Д'Артаньян при этих словах прелата вздрогнул.

- Атос прекрасно понимает, что другого короля у нас нет, - глухо ответил капитан. - Атос чтит принципы рыцарственности.

- А Людовик приказал его арестовать, не так ли?

- Арамис, вы знаете нашего короля; конечно, на другое он в гневе не способен.

- И арестовать графа пришлось вам, капитану королевских мушкетеров?

- Арамис, вы зрите в корень! Но я немного поспорил с Его величеством, и в результате все осталось, как есть: я на своем посту, а наши друзья — на свободе в одном из своих поместий.

Арамис хотел спросить, в каком из трех, но ему пришло в голову, что Атос мог до поры до времени не говорить гасконцу о Шато-Турен, и он промолчал.

- Значит, Атос и Рауль в безопасности, - помолчав, заговорил прелат,- а вы стали человеком, которого слушается король. Поздравляю, это мало кому удавалось!

- И я готов быть защитой своим друзьям! - сказал мушкетер, глядя прямо в глаза друга.

- Я никогда в вас не сомневался, д'Артаньян! - ответил ему Арамис, не пряча глаз. - Как и я для своих друзей готов на все!

- «Он что-то затевает!» - решил д'Артаньян.

- «Надо действовать быстрее: капитан что-то знает!» - понял Арамис.

Глава 37. Близнец короля

Если господин д'Эрбле брался за какое-нибудь дело, он изучал его досконально. У него, как у генерала Ордена, сосредоточены были в руках нити, ведущие во все европейские дворы. Он мог распоряжаться фантастическими богатствами Ордена, и ставить на службу ему разветвленную сеть шпионов и воинов Братства Иисуса. Фронда сделала из Арамиса дипломата, служба в мушкетерах - бравого вояку, а Церковь - теолога. Трудно было бы найти человека, более подходящего, чтобы возглавить Орден, чем епископ ваннский д'Эрбле. Смелый, хитрый, изощренный политик, любезный кавалер, гремучая смесь из солдата, церковника и дипломата, Арамис мог быть, в зависимости от обстоятельств, как полезным, так и опасным. Честолюбивый и жадный, он умел добиваться поставленной цели и только со своими ближайшими друзьями бывал искренен и держал слово. Холодный от природы, любимый многими женщинами, он в целом мире теперь любил только добродушного Портоса, неугомонного д'Артаньяна и совесть всей их четверки - Атоса.

Но в затеянном им заговоре против короля он призвал на помощь только Портоса, Портоса, которого приходилось теперь впервые в жизни обманывать. Арамис утешал себя, что это во имя его спокойствия и успеха, но ложь от этого не становилась святой правдой. И это было отвратительно...

За месяц наблюдений за особняком Арамис сумел выяснить, как и когда посещает свою даму Людовик. Он раздобыл план дома, и довольно быстро стало ясно, как проще всего провести подмену.

Король приезжал в сопровождении шести мушкетеров во главе со своим капитаном. Иногда д'Артаньяна замещал один из двух лейтенантов, но это бывало редко. Надо было подгадать тот день, когда король явится именно с ними. Присутствие д'Артаньяна делало подмену опасной вдвойне: зоркий глаз мушкетера мог уловить различия в облике двух братьев. Незначительные, практически незаметные для чужого глаза, они могли насторожить тех, кто близко знал Людовика.

Как и во всех домах той эпохи, особняк имел обширные подвалы и чердак над всем верхним этажом. Здание было построено еще во времена Генриха Третьего, к переезду в него Лавальер его отремонтировали, и заново отделали жилые покои. Но в доме оставалось еще достаточно места, чтобы провести незамеченным день-два.

                ***

Людовик, редко болевший сам, терпеть не мог, когда болели другие, в особенности если это были люди из его окружения. К тому же, королю всегда не хватало воздуха, и он требовал, чтобы окна оставались открытыми в любую погоду.

Луиза, еще не до конца оправившаяся от родов, мерзла постоянно, но не решалась сказать об этом своему царственному любовнику. Она только поплотнее запахнула шаль, когда ее горничная, заслышав шаги короля, поспешно раскрыла окно. В комнату ворвался холодный ветер со снегом, и его порывом загасило настольную лампу.

Людовик подождал, пока горничная покинула гостиную, и подошел к Лавальер, которая склонилась перед ним в поклоне. Последовала почти неуловимая заминка, и Людовик, обняв молодую женщину, помог ей выпрямиться.

- Я скучал, любовь моя, - прошептал он ей на ушко, робко касаясь губами ее ароматных волос. Луиза, удивленная тем, что Людовик, не видевший ее несколько дней, ведет себя как робкий влюбленный, попыталась заглянуть ему в глаза, но уже совсем стемнело, и она могла только пальцами ощутить, как напряжены мускулы его лица.

- Луи, что с вами? Мой король нездоров? - Лавальер положила ему руки на плечи, пытаясь развернуть молодого человека так, чтобы увидеть его лицо в свете фонаря у дома напротив. Людовик осторожно высвободился из ее объятий и, подойдя к окну, собственноручно затворил его.

- Здесь слишком холодно для вас, моя дорогая. Давайте лучше присядем, и вы мне расскажете, как вы проводите дни без меня.

- Сир, мне грустно и тоскливо, я целыми днями думаю о вас и о нашем малыше.

- Мальчик в порядке. Луиза, вы же знаете, что я хочу сделать для нашего Шарля, а это исключает возможность вашей с ним встречи. Мой сын будет официально носить фамилию Бурбона. Он будет воспитываться вместе с детьми Франции. Разве это не должно утешить вас?

- Да, конечно! Но мне бы так хотелось, чтобы меня хоть иногда выслушал кто-то, кроме Вашего величества, чтобы я могла исповедоваться человеку, которому и вы, и я можем доверять.

- Вы говорите о духовнике? - чуть дрогнувшим голосом спросил король. - Вы знаете кого-то, кто отвечал бы вашим пожеланиям?

- Я знаю такого человека, это достойнейший пастырь, но я не уверена, что вы примете его, Луи, - прошептала Лавальер.

- Скажите мне его имя! - потребовал король.

- Это епископ ваннский д'Эрбле, - пробормотала Луиза так тихо, что король едва расслышал ее. И, тем не менее, он вздрогнул при этом так сильно, что Луизе передалась эта дрожь его рук, которыми он вновь обвил ее талию. - Ваше величество, вы против?

- Нет, меня удивил ваш выбор, но я не против! - какая-то не знакомая ранее нотка проскользнула в его голосе. - Я не знал, что этот священник вам знаком.

- Я мало знаю его, мы виделись всего пару раз, - неловко солгала Лавальер, покрываясь краской стыда, - но я много слышала о нем.

- Я тоже слышал о нем, как о человеке необыкновенном. Если вы считаете, что можете довериться ему, я завтра же распоряжусь, чтобы он заехал к вам, моя дорогая Луиза. - Король ощутил, что он не в силах находиться и далее в гостиной. Быть на месте чужого человека, изображать любовь, которую испытывает другой, оказалось не просто трудно: это оказалось невозможно. Ему стало невыносимо жаль Лавальер: бедняжка даже не догадывается, что рядом с ней сидит совсем не тот человек, ради которого она пожертвовала всем на свете! Что-то стронулось в его душе, какое-то сомнение в своем праве на содеянное промелькнуло на лице, но темнота в комнате надежно прятала все зримые проявления эмоций.

«Это глупо и опасно, именно сейчас начать сомневаться в успехе или предаваться размышлениям. Все прошло слишком гладко, мой брат, наверняка, уже где-то спрятан со всей надежностью, на которую способен господин д'Эрбле. Пройдет еще совсем немного времени, я войду в королевские покои, как хозяин, как король и мир не заметит подмены. А дальше... дальше, если и будет он удивлен, то кто решится в чем-то перечить королевской власти? Вряд ли найдется еще кто-то, кроме графа де Ла Фер, у кого хватит смелости и гордости бросить в лицо королю свою шпагу.»

А пока осторожность требовала, чтобы он покинул возлюбленную. Мушкетеры, сопровождавшие Людовика, разбившись на пары, по очереди охраняли дом. Никто и не надеялся, что Его величество покинет фаворитку раньше утра.

Лже-король, никем не замеченный, пробрался на чердак, где спокойно дождался утра. С рассветом к нему зашел Арамис.

- Ну, что? - Филипп поднял голову и пристально вгляделся в черты ваннского епископа.

- Все в порядке! Людовик надежно спрятан. В дальнейшем я переправлю его в такие места, откуда ему не выбраться до самой смерти.

- Вы хотите убить его? - принц отшатнулся.

- Никогда, сир! Но его судьбу должен решить мой король. Как вы прикажете, так мы и поступим с узурпатором, - улыбнулся своей двусмысленной улыбкой епископ.

Что испытывал принц, садясь в карету, где ощущался еще запах флердоранжа (единственных духов, употребляемых Людовиком), осталось никому не ведомым. Страх, сомнения, неуверенность в правильности содеянного — все это он спрятал под маской брезгливого пренебрежения. Он вступал в новую жизнь, в которой он собирался исправить все ошибки, допущенные его братом.

Глава 39. Бегство

Двумя часами ранее в доме, где Портос сторожил, как он думал, узурпатора, Людовик, устав кричать, вопить и швырять в двери все, что под руку попадало, успокоился и, сев прямо на пол, впервые с момента похищения решил привести мысли в порядок. Он не имел представления, где находится, но у него появились некоторые соображения на этот счет. Тишина, его окружавшая, отсутствие шума, обычного для большого города или той суеты, которая сопровождает жизнь в больших поместьях, натолкнули его на мысль, что он находится где-то в деревне. Убедившись в крепости запоров и решеток на окнах, Людовик оставил попытки вырваться на свободу силой. Не привыкший к терпеливому ожиданию, не предполагавший, что кто-то осмелится покуситься на его свободу, король Людовик 14 испытал настоящий шок, оказавшись в заключении. Ему приносил еду человек огромного роста, старательно прятавший лицо под маской. При виде этого гиганта у Людовика зародились смутные подозрения: вид этого человека воскресил в нем воспоминания об обеде, куда был зван один, очень похожий на него статью, провинциальный дворянин. Эта мысль едва не вызвала у короля новую гневную вспышку, но почти тут же у него появилась мысль и мысль недурственная.

Как только его сторож явился, чтобы забрать пустые тарелки, Людовик удержал его жестом руки.

- Благодарю вас за трапезу, сударь, - обратился он к молчаливому гиганту. - Было почти так же вкусно, как на том обеде, где вы рассказывали мне о фаршированном барашке, которого приготовил ваш повар.

Провокационный вопрос возымел действие: великан застыл на месте. В его голове никак не укладывалось, откуда эти сведения могли быть известны узурпатору.

- Господин Некто, а ведь мы с вами так рьяно обсуждали достоинства пирога, который готовит ваш замечательный повар!

Портос, не в силах понять, какое отношение имеет его узник к королевскому обеду, на котором он имел честь присутствовать, медленно приблизился к Людовику.

- Что-то я вас не заметил, сударь мой, на том обеде! Мы говорили с Его величеством, а вы там могли присутствовать разве что в роли поваренка на кухне! - величественно изрек Портос, поглаживая усы.

- Да, на кухне, если бы я не был королем, а был каким-то негодяем, посягнувшим на трон! - вскипел король.

- Сударь, вы хотите убедить меня, что вы — король Людовик? - возмутился дю Валлон. - Погодите снимать с себя маску, без нее ваше лицо мне все равно достаточно знакомо. Этот кусок бархата хранит вас от нескромных взглядов лучше, чем если бы вас охраняла рота мушкетеров Его величества! Подумайте, сударь, хорошенько: ведь ваше сходство с королем — всего лишь игра природы, как говорит мой ученый друг.

У Портоса хватило ума или осторожности не назвать имени Арамиса.

- Вы в своем уме, дю Валлон? - король решил показал, что он знает, с кем говорит и кто охраняет его. - Вы что, хотите сказать, что есть кто-то, так похожий на меня... - это было больше похоже на озарение: Людовик начал понимать, что кто-то сменил его во дворце, кто-то, обладающий сходством с ним. Но король понимал, что одного сходства не достаточно, чтобы занимать место, дарованное ему рождением и воспитанием. Понимал ли это человек, занявший сейчас его трон? И вот кто додумался сыграть на этом сходстве? Этот дю Валлон — всего лишь орудие в чужих руках, так же, как орудием был и его двойник. Кто-то, очень могущественный, умный, и умелый политик, протянул руки к его престолу.

Людовик был еще очень молод, у него не хватало еще того жизненного цинизма, который вырабатывается со временем у представителей власти. Но зато у него оказался практический ум и природная сметка, которые он унаследовал от своего деда Беарнца.

Его страж был по природе добродушным и бесхитростным человеком: вот как он изумился при словах пленника о славном обеде! Он тщеславен - это Людовик тоже вспомнил: его изумительная память подсказывала ему все новые и новые подробности. «У этого гиганта было еще одно имя: такое забавное: ему кто-то называл его! Правда, это было давно, еще во времена Фронды! А, вот! Атос, Портос и Арамис! И д'Артаньян... четверка друзей-мушкетеров! Кардинал Мазарини что-то говорил ему об этой компании. Что?» - и Людовик понял, что прежде он должен все хорошенько обдумать.

Король улегся на кровать и, делая вид, что уснул, стал размышлять, старательно вспоминая все то, что знал и слышал о четырех мушкетерах.

Прежде всего: д'Артаньян. Человек, безусловно преданный ему, капитан его мушкетеров, сотни раз доказывавший свою преданность короне и Франции. Участие его в подобном заговоре представлялось Людовику маловероятным: хотя бы потому, что д'Артаньян не имел повода мстить королю после того, как Людовик простил графа де Ла Фер. Но вот тут была зацепка, крохотная, но все же — зацепка. Господин граф был безусловно честным человеком, но он был излишне прям. Его нежелание придерживаться установленных норм и гордое достоинство вельможи, задело Людовика куда сильнее самого допроса, который учинил ему граф де Ла Фер. Унижения король не забыл и не простил; Людовик с удивлением обнаружил, что в глубине души живет у него жажда мести, и он только ждет повода, чтобы все же расправиться с непокорным дворянином. Судя по слухам, до сих пор ходившим среди придворных, граф в молодости был замешан в каких-то дворцовых интригах, а позднее говорили о его прямом участии в бегстве герцога да Бофора из Венсеннского замка. Фронда, проклятая Фронда! Мазарини был прав! Господин Атос (кажется, такое имя он носил в мушкетерах) — не принц Конде. Он не желает смириться. Тем хуже для него!

Далее - Арамис. Нынешний епископ ваннский. Тот, который был представлен ему Фуке: на данный момент для Людовика хуже такой протекции ничего быть не может. К тому же он укрепил Бель-Иль, значит, военный в нем до сих пор сильнее духовника.

Вспоминая лицо д'Эрбле, Людовик не мог не отметить не только взгляд огненных глаз прелата, но и тонкую, исполненную ума и коварства, улыбку на изящно очерченных губах. Меньше всего в облике прелата было возвышенной веры, зато Людовик уловил стремление к власти. Речь тогда и шла о кардинальской шапке для господина епископа. Король пообещал подумать над этим вопросом, но, пожалуй, д'Эрбле решил не полагаться на королевское обещание. Людовик чувствовал, что он на верном пути: инстинкт жертвы, положение, в которое он попал, обострили его ум и чувствительность. Он бы мог обратиться памятью к истории, но ее он знал не слишком хорошо, о чем сейчас остро пожалел. Он был не первым королем, попавшим в заключение (у власти всегда есть оборотные стороны), но разве в истории были случаи двойников на престоле? О двойнике царевича Дмитрия в далекой Московии Людовик понятия не имел, как и не мог предположить, что его история потянет за собой длинный ряд двойников в мировой политике.

Итак, Портос выполнял чей-то план. Поскольку Людовика хоть и держали в плену, но в достаточном комфорте, он мог предположить, что человек, затеявший все это, уважал в его лице если не власть, то происхождение пленника. Не бандит, не дикарь, он - заговорщик, которому король мешал, стал отыгранной картой. Но он не пошел на убийство, хотя в данной ситуации (пришлось это признать Людовику), проще всего было бы избавиться от такой обузы, как истинный король. Но где и как этот человек сумел найти двойника, настолько похожего на самого короля, что решился на замену? Малейшее отличие в голосе, в поведении, в умении держать себя - и все кончено! Он не сумеет обмануть ни королев, ни д'Артаньяна, ни Луизу... особенно Луизу! И тогда!.. О, тогда все раскроется и все кинутся искать истинного Людовика. Его освободят и...

В комнату кто-то вошел. Король мгновенно приоткрыл глаза: рядом с ним стоял какой-то человек. Закутанный в широкий плащ до пят, скрывавший его фигуру, в надвинутой на глаза шляпе и в шелковой маске, скрывавшей полностью черты незнакомца, но оставлявшей открытыми длинные, почти седые локоны. Людовик перестал притворяться спящим и внимательно посмотрел на вошедшего.

- Проснулись, сударь? - голос из-под маски звучал глухо: человек явно старался изменить его.

- Как видите! - король приподнялся на своем ложе. - Что вам угодно?

- Потрудитесь встать, мой принц! - Людовик ощутимо вздрогнул от этого обращения. - Мы перевезем вас в другое место, где вы сможете вести более свободный образ жизни.

- Говорите мне «сир», - с достоинством произнес молодой король.

- Вам придется забыть об этом слове, монсеньор.

- Сударь, вы сознаете, что вы совершаете сейчас государственное преступление? - с величественным видом король встал и теперь стоял лицом к лицу со своим похитителем. - Что бы вы не делали со мной, и что бы не говорили, вы должны знать, что персона короля священна для его подданных.

- Если вы будете вести себя тихо, монсеньор, никто вам не причинит вреда. Вас отвезут в те края, где вы будете свободно жить, при условии, что навсегда откажетесь от прав на престол и возвращения во Францию. Но, предупреждаю вас: при малейшей попытке к бегству я буду вынужден вас застрелить. - Голос незнакомца хоть и звучал негромко, в нем чувствовалась твердость и решимость исполнить, в случае чего, свою угрозу.

Людовик понял, что самое умное - это затаиться. Его жизни, если он ничего не станет предпринимать, ничего не угрожало. У него было искушение сказать, что он узнал, кто его похитители, но он вспомнил, что он уже показал своему сторожу, что знает его. Король покрылся холодным потом при одной мысли, что епископ поставлен в известность своим товарищем, что пленник знает их имена. В таком случае его ничто не спасет.

В эту минуту в комнату зашел Портос.

- Барон, друг мой, снимите маску! Наш пленник все равно узнал нас, - спокойно, даже чуть насмешливо, произнес Арамис. - Монсеньор, не проще ли сразу все поставить на свои места? Предосторожности подобного рода нам и вам понадобятся лишь вне стен этого гостеприимного дома и в пути.

- В пути?

- Я уже ранее объявил вам об этом. - Арамис отозвал гиганта в сторону и о чем-то пошептался с ним. Портос утвердительно кивнул головой.

- Пойдемте! - Арамис положил руку на плечо королю. - Карета ждет вас.

Епископ в карету не сел: он пропустил вперед короля, затем барона, что-то жестами объяснил кучеру, который его отлично понял, так как усиленно закивал головой и, отвязав у коновязи лошадь, легко вскочил в седло. При этом, как не преминул заметить король, д'Эрбле почти тут же скинул маску. Обдумывая потом увиденное, Людовик решил, что Арамис предпочел, чтобы его скорее узнали, чем заметили его предосторожности. Поневоле напрашивался вывод, что епископ известен в этих местах.

Накануне, когда Людовика везли к месту его недолгого заключения, дорога заняла совсем немного времени. Скорее всего, это была какая-то деревушка вблизи Парижа, которая была хорошо знакома прелату.

Лошади, выбравшись на дорогу, неслись карьером. Король сделав вид, что задремал, сквозь ресницы поглядывал на барона. Тот, тем временем, достал из-под сиденья кареты сундучок.

- Не желаете ли подкрепиться, монсеньор? - Портос протянул королю бутылку, другую взял сам, предварительно примерившись то к одной, то к другой. Как на взгляд Людовика они были одинаковы, но подозрительность короля, подогреваемая обстановкой, навела его на мысль, что вино в бутылках все же могло быть разным. Пить он отказался, но пирожки, предложенные ему бароном Портосом с удовольствием поел, рассудив, что на них ничего нет такого, чтобы отличало один от другого. Дю Валлон тоже не отказался от пирога, старательно запивая его вином. Где-то через четверть часа он стал зевать, а еще через несколько минут храпел так, что заглушал шум колес.

Людовик какое-то время сидел неподвижно, боясь поверить в удачу. Но Портос спал, как будто не было рядом его пленника. Король стал подозревать, что содержимое бутылки было предназначено ему, чтобы избавить Портоса от проблем с пленником в дороге. Бедняга все же перепутал бутылки...

Карета неслась на предельной скорости, но у Людовика не было другого выхода. Он осторожно приоткрыл дверцу и, перекрестившись, прыгнул, сжавшись в комок, и постаравшись подальше откатиться от колес. Никто ничего не услыхал: Портос спал, как младенец, а кучер был глухонемой. Карета неслась дальше, а хлопавшая дверца никого не смутила. Только на следующей подставе, почти через час, когда лошади уже еле переставляли ноги, кучер обнаружил, что один из пассажиров исчез, а второй спит непробудным сном, и добудиться его нет никакой возможности.

Глава 41. Арамис

Такого с Портосом еще не бывало за всю его долгую жизнь. Так опростоволоситься - и в таком важном деле! Проснувшись, и убедившись, что пленника в карете и след простыл, барон, первой мыслью которого было, что узурпатору некуда бежать, подумал о возвращении по той же дороге. Но в одиночку искать беглеца было бессмысленно. И, проклиная вино, которое Арамис так опрометчиво выдал ему в таких похожих бутылках, Портос решил продолжать путь. Что-то подсказывало далеко не легковерному в быту великану, что самое разумное — поскорее добраться до места, где он должен встретиться с епископом.

Подставы были готовы на каждом перегоне, лошади, направляемые рукой немого кучера, летели, как ветер, и спустя положенное время дорога пошла горами. Это были Пиренеи. Картой, как и всякий военный, барон пользоваться умел, но в этот раз, он был просто пассажиром. У него было достаточно времени, чтобы подумать о непростительной ошибке, допущенной его другом. Арамис, Арамис, который умел просчитывать любой шаг, любую мелочь, не подумал о такой чепухе, как оставить для друга какое-нибудь более серьезное различие в бутылках, чем просто разная оплетка горлышек! Портос перепутал бутылки, не увидел разницы, столь незначительной, что только сам Арамис и мог бы углядеть ее. При мысли о том, что скажет епископ при встрече, Портоса охватывало странное раздражение, совсем не свойственное этому добродушному и отходчивому великану. Недовольство было необъяснимым, не имевшим другой причины, как неведение, недоговоренность, которую использовал Арамис в последнее время, и которая задевала в душе Портоса совсем не дружеские струнки. Всю жизнь дружба и верность данной клятве заставляли барона действовать безоглядно, всецело полагаясь на действия друзей. Ни в молодости, ни во времена Фронды, он не слишком задумывался, что руководит поступками его товарищей: он свято верил, что ничего плохого или непорядочного не может зародиться ни в голове гасконца, ни в изощренном интригами мозгу Арамиса. Потому он и особо не настаивал на разъяснениях, если его силу или богатство использовали во благо всех четверых, не обременяя его излишними подробностями.

Но последние события, эта его роль стража при двойнике, недосказанность и уклончивость ответов Арамиса - все это начало его пока только злить. Неудача с вином и, как результат — исчезновение узника. Чем это грозит им с Арамисом Портос только мог догадываться: во всяком случае, ничего хорошего в этом не было. Не предпримет ли этот Филипп попытку пробраться на престол, от чего удалось его упредить пленением? Какими возможностями, кроме поразительного сходства с королем Людовиком он обладает, и есть ли у него помощники? У Портоса накопилось достаточно вопросов к Арамису, и он был полон решимости задать их епископу ваннскому при первой же встрече.

А пока карета, страшно потрепанная от такого путешествия, пробиралась по горным дорогам. Кучер, давно понявший, что произошло, никак не выказывал ни своего удивления, ни недовольства. Безмолвный и исполнительный, он прекрасно ориентировался на местности и прибыл на место, не истратив зря ни одной минуты. Портос, еще ранее пытавшийся на одной из подстав выторговать себе коня и продолжать путешествовать верхом, был остановлен кучером таким выразительным жестом, что ему не осталось ничего другого, как вернуться в карету с недовольным ворчанием. Внешность барона была слишком приметна, чтобы пренебрегать элементарной осторожностью.

К полному изумлению Портоса, они остановились перед каким-то древним замком. Если бы не подремонтированный донжон, он бы выглядел больше похожим на развалины.

Во дворе барона ждал какой-то человек. Увидев, что Портос вылез из кареты, и с изумлением осматривается по сторонам, он сделал знак следовать за собой. За дверью, закрывшейся за гигантом, обнаружилась достаточно просторная комната с камином и с лестницей, ведущей на второй этаж. В камине жарко полыхал огонь, а в стоящем перед ним кресле кто-то сидел. Заслышав тяжелые шаги Портоса, сидящий не спеша встал, и дю Валлон увидел того, встречи с кем и ждал и боялся. Епископ ваннский, собственной персоной, стоял напротив него, сжав свои, и без того тонкие губы в одну линию, и сжигая его пламенным взором.

- Арамис! - пробормотал Портос, опустив голову, но почти тут же поднял ее и посмотрел прямо в глаза своего друга. - Арамис, он сбежал! Дьявол, что за вино досталось на мою долю?

- Теперь это уже не играет роли, - негромко, вкрадчивым голосом произнес прелат. - Вы знаете, кто был вашим пленником?

- Но ведь вы мне все объяснили с самого начала, - удивился Портос. - Этот Филипп, он претендовал на престол Бурбонов. Теперь нам необходимо думать о том, как защитить от него Людовика!

- Теперь и это не имеет значения, - едва слышно произнес Арамис, чувствуя, что лицо его полыхает от стыда.

- Я не понимаю вас, друг мой, - пожал широкими плечами Портос. - Так что же теперь важно?

- Только наша жизнь, друг Портос. Нам надо бежать, и не теряя времени.

- Бежать? Но зачем? - Портос растерянно смотрел на Арамиса, пытаясь осмыслить, что же все-таки произошло. - Вы думаете, что этот чертов узурпатор все же пробрался на трон?

- Портос, умоляю вас! Не сейчас, не сегодня! Я все вам объясню, но прежде мы должны пробраться в Байонну, а оттуда - в Испанию. Только когда мы с вами будем в полной безопасности, у нас будет время серьезно поговорить обо всем.

- А наши друзья? - наморщил лоб барон. - Что будет с ними?

- Им ничего не угрожает.

- Вы в этом уверены, Арамис?

- Клянусь вам!

- Но, может быть, вы хотя бы мне скажите, где мы находимся? - не успокаивался Портос.

- Вот на этот вопрос я вам могу немедля ответить. Мы в Шато-Турен, в замке нашего друга Атоса.

- Что? - опешил барон. - У Атоса имеется замок еще и здесь?! - и тут до дю Валлона дошла мысль, что его роскошные владения в любом случае отойдут к короне, как ленные земли изменника. Портос стал белым, как стена.

- А... а мои поместья? - тихо произнес он вслух то, что боялся спросить у самого себя.

- Друг мой, я все устрою! Я сумею вам все вернуть сторицей, дайте только нам добраться до Испании. У меня огромное влияние на испанского короля. Обещаю вам, что вы не только все вернете, но и приобретете во сто крат больше.

- А Мустон? - тихо, с болью прошептал Портос. - А наша милая Франция? А наши друзья, Арамис?

- Наши друзья смогут приезжать к нам, а Атос - он и так гранд Испании. Портос, дружище, еще все уладится, не сомневайтесь. Таких, как мы, не так-то просто уничтожить.

- Арамис, нам не двадцать лет! - Портос горестно вздохнул. - Я так привязан к Пьерфону, что его мне не заменит ничто, как никакая Испания не заменит мне Франции. Арамис, я был в Англии: это было ужасно!

- Портос, мой дорогой, в Испании вы не будете страдать от дождей и туманов, даю вам слово! - Арамис уже с трудом сдерживал нетерпение. - У нас все готово, я ждал только вас. Мы немедленно выезжаем!

Если еще Арамис мог чем-то поразить дю Валлона, так это тем, что в его утонченном и изящном друге по-прежнему сохранилась физическая закалка молодости. Арамис казался неутомимым, и барон про себя не без ехидства подумал, что только страх смерти способен заставить епископа так гнать лошадей.

Они неслись какими-то тайными тропами, взбирались на неведомые Портосу кручи, и сверху обозревали местность, которая казалась безлюдной только на первый взгляд. Рысьи глаза прелата отмечали каждый бугорок, каждую выбоину, которые могли бы скрывать преследователей. Портос был убежден, что все это — никому не нужные предосторожности. Они давно сбили со следа всякую погоню, если она вообще была послана за ними.

Байонна, спасительная Байонна была уже рядом, когда Портос углядел на подходах к городу несколько всадников, показавшихся ему подозрительными. Против ожидания, Арамис не только не забеспокоился, а, напротив, радостно оживился, когда увидел их. Небольшой отряд совсем уж окольными путями обогнул порт и приблизился к мосткам, у которых покачивалась небольшая лодка. Портос и Арамис спешились, остальные оставались по-прежнему верхом, не забывая зорко поглядывать по сторонам и держа руку на пистолетах. Арамис отдал последние приказания, при этом он говорил по-испански, и они по очереди спрыгнули в лодку. Через час их принял на свой борт бриг «Помона», шедший под французским флагом. После очередных переговоров епископа с капитаном брига корабль взял курс на Испанию.

Епископ и барон поднялись на палубу.

- Теперь пришло время все рассказать? - возобновил свои расспросы Портос.

- Мы еще не в полной безопасности, друг мой! - мягко остановил его прелат. - Отложим разговор до Испании.

Будь Портос чуть более проницательным, он бы заметил, что Арамису тяжело начинать это объяснение. Прелат хотел только убедиться, что пусть не ему, но хотя бы Портосу ничего не угрожает. Странно, но в этот момент о себе Арамис не думал: словно вернулись времена, когда для него жизнь друзей была на первом месте. Как же давно не ощущал он ничего подобного! И это чувство было сродни катарсису, оно смыло все его честолюбивые мечты, все его властные устремления, весь его страх, что кто-то достигнет большего, чем достигнет он. Остался только страх за жизнь друга, доверчивого и преданного данному слову. Еще никогда в жизни Арамис не ощущал себя так мерзко; он видел себя со стороны, со всеми своими грандиозными планами, со своим непомерным самолюбием, и от этого понимание полнейшего краха становилось еще непереносимее. Если им с Портосом повезет, и они останутся в живых, он никогда больше не прибегнет к помощи друзей в своей деятельности. Он стал слишком опасен для всех, кого любит( да-да, любит!) и кто любит его.

Наверное, в первый раз за все время, что прелат связал свою судьбу с Орденом Иисуса, понял он, какую опасность таит в себе знакомство с ним не только для врагов, но и для близких людей. Теперь слежка за ним идет не только со стороны братьев-иезуитов, среди которых у него немало недоброжелателей, но и со стороны короля Людовика. И пусть в Испании он может не опасаться за их с Портосом жизни, Арамис ни секунды не сомневался, что слежка за ними будет тем сильнее, чем меньше они будут проявлять свою деятельность.

О, опустить голову и становиться покорным орудием в руках Ордена он не собирался. Но сделать все, чтобы даже тень подозрения не упала на барона, поклялся себе раз и навсегда. Портос отныне должен только наслаждаться покоем и богатством, которые он был намерен предоставить другу.

Было еще письмо Атоса с просьбой о дальнейшей судьбе внука. Арамис понимал, чувствовал, что не за горами тот день, когда ему придется взять на себя всю тяжесть заботы о мальчике. В новых обстоятельствах ему придется забрать ребенка в Испанию. Это тоже создавало определенные проблемы, но мысли о грядущих катастрофах Арамис от себя упорно гнал: надо было жить сегодняшним днем.
С таким настроением: «жить сегодняшним днем» они высадились в порту Сен-Себастьена. Бог был благосклонен к друзьям: они достигли Испании.

Глава 43. Атос готовится

Время шло незаметно. Рауль все больше входил в курс дел, но это не приносило ему ни радости, ни удовлетворения. Он даже начал проводить время с сыном, но Атос, надеявшийся, что ребенок сумеет заинтересовать виконта, с горечью убедился, что это все — формальное отношение, диктуемое лишь долгом. Рауль не испытывал пока никаких чувств к сыну: он, видимо, только раздражал его своей детской непосредственностью. Атос утешал себя мыслью, что мальчик станет интересен отцу годам к шести-семи, когда выйдет из-под опеки няни и его воспитанием вплотную займутся мужчины.

А пока он своим вниманием и любовью старался компенсировать Роберу отсутствие самых дорогих людей.
Все это действовало на графа не лучшим образом: постоянные мысли, что он совершал фатальные ошибки, воспитывая виконта, заставляли его заниматься анализом давно прошедших событий, в который раз лишая сна и покоя. В такие ночи Атос просто вставал и шел к внуку. С каждым днем он все больше привязывался к мальчику, сознавая при этом, что у него уже нет ни времени, ни сил, чтобы успеть вырастить еще и этого ребенка. А Робер, со всей силой обреченного на сиротство дитя, тянулся к деду. Однако стоило появиться в их обществе Раулю, и граф тут же находил предлог, чтобы оставить виконта с сыном наедине. Надежда умирает последней, а Атос не хотел терять ее только потому, что его собственный сын замкнулся от всего мира, утратив желание жить. Если бы не Робер, Атос, скорее всего, продал бы все свои земли и увез сына куда-нибудь подальше от Франции и воспоминаний. Но Роберу надо было обеспечить будущее, мысль о том, что мальчик может расти в нищете, претила графу. Мысли о том, что его род еще получит причитающуюся ему славу нет-нет, да и посещала графа де Ла Фер, но все чаще при этом он скептически улыбался. Этого ребенка он не желал растить в почтении к трону: Атос отлично видел, что происходит с королевской властью, и как все дальше расходится правление новой монархии с его принципами.

Характер Робера разительно отличался от характеров отца или матери: в отличие от тихой и мечтательной Луизы, он весь был порыв и нетерпение. От Рауля он заполучил настойчивость в достижении желаемого. Мальчик был очень красив: голубоглазый и с золотистыми локонами до плеч, он производил впечатление ангелочка, в особенности, когда ему приходилось о чем-то просить, и он устремлял с мольбой свои прозрачные глаза на взрослого. В такие минуты нужно было мужество, чтобы отказать малышу. Рауль, если эта просьба была обращена к нему, отказывал сыну, считая это ненужным баловством и, вспоминая при этом, что в подобных случаях отец редко когда шел ему навстречу его капризам.

Атос собирал свою волю в кулак, и старался доходчиво объяснить внуку, почему он не может выполнить его просьбу. Зато, когда он соглашался выполнить детскую прихоть, восторгу Робера не было границ. Больше всего мальчику нравилось, если кто-то их мужчин сажал его к себе в седло, и они отправлялись на прогулку. Вот и теперь, глядя в умильные детские глаза, граф понимал, что откладывать совместную прогулку он больше не сможет. Пока седлали для них коня, пока одевали мальчика, Атос спустился на первый этаж. В столовой он застал Рауля; виконт стоял у поставца и, заслышав шаги отца, сделал вид, что рассматривает серебряный кувшин работы Челлини.

- Вы не изучили эту безделицу за всю свою жизнь? - не удержался от иронии граф.

- Господин граф, представьте себе, я ни разу не удосужился внимательно рассмотреть это дивное творение мастера. Меня всегда больше привлекала шпага нашего предка.

Атос не без удовольствия отметил про себя, что Рауль сказал «нашего предка», признавая себя частью их рода.

- А я думал, что после первого визита д'Артаньяна в Бражелон вы не преминули тщательно изучить этот кувшин, Рауль, - он резко сменил тему, - не хотите ли проехаться с Робером? Мальчика как раз готовят к прогулке со мной, но я уступлю вам место, если у вас есть время и настроение.

- Я немного провожу вас, граф, но далеко с вами не поеду, - Рауль чуть покраснел, - у меня дела с арендатором.

- Как вам будет угодно, виконт, - Атос хотел что-то сказать, но передумал. В конце-концов, он и сам далеко не поедет: так, покрутится немного по лесу, чтобы развлечь внука.

Лошадь не спеша ступала по тропинке, Робер крутил головой, как птенец, опасаясь пропустить что-то интересное и засыпая вопросами графа. Мальчик захлебывался от восторга, а потом вдруг затребовал, чтобы дед пустил коня в галоп. Атос отнекивался, старался отвлечь мальчика, но Робер разошелся и, уже капризно надув губки, готов был заплакать. К такому проявлению детского каприза бывший мушкетер готов не был: Рауль никогда так требовательно себя не вел, инстинктивно, даже совсем крошкой, понимая неопределенность своего положения в доме. Этот же сорванец ощущал себя важной персоной, центром мироздания в Бражелоне. Атос не собирался лишать внука этой уверенности, но в данном случае каприз был неуместен. Не станет же он объяснять ребенку, что с утра ему нездоровится, что от боли в груди у него темнеет в глазах, и единственно, чего он желает сейчас, это оказаться поскорее в доме. Атос тронул коня, и в это мгновение Робер изо всех сил ударил лошадь пятками. Отлично выезженный конь удивленно всхрапнул и перешел на рысь. Атос, не ожидавший такой каверзы, едва успел ухватить внука и не дал ему вылететь из седла. В седле они удержались, но граф на какое-то мгновение потерял сознание и, когда туман в глазах рассеялся, понял, что судорожно держится за луку седла, а Робер тормошит его, глядя на него расширенными от страха глазами.

- Все хорошо, мой милый, все хорошо, не бойся! - ему казалось, что он очень бодро успокаивает Робера, а, на самом деле, он едва шевелил пересохшими губами. - Мы с вами сейчас поедем домой, - теперь Атос действительно говорил внятно, взяв себя в руки. - Поедем медленно, и вы больше не будете мне мешать. Лошадь — это не игрушка, это большое и очень сильное животное, и чтобы уметь с ней договариваться, надо специально этому учиться. А пока сидите смирно и держитесь за гриву коня. Вот так. - Атос глубоко вздохнул и выпрямился в седле; к счастью липовая аллея, ведущая к замку, была неподалеку. Потребовалось еще с полчаса неспешного шага лошади, пока впереди замаячили башенки Бражелона. Но, только когда перед ними распахнулась узорчатая решетка ворот, граф де Ла Фер позволил себе улыбнуться: чтобы с ним теперь не случилось, Робер в безопасности. Навстречу им уже спешили конюх и Рауль. Атос бережно передал Робера отцу и спешился. Конюх, бросив на хозяина обеспокоенный взгляд, повел коня в конюшню, а граф медленно пошел по дорожке.

Рауль, которому Робер с жаром рассказывал о прогулке, и о том, как он сам пришпорил лошадь, потому что граф боялся это сделать, с удивлением оглянулся на отца и тут же, опустив ребенка на землю, кинулся к графу. Он подоспел вовремя: Атос покачнулся и осел ему на руки. Когда Рауль заглянул ему в лицо, он увидел, что отец без чувств.

Врач, суета в доме, испуг сына и плач слуг — все это прошло мимо сознания Атоса. Сначала была только боль, которую он привычно терпел. Потом боль ушла, но осталось чувство бесконечной усталости и внутренней опустошенности. И - давно забытое желание уснуть и не проснуться. Он утратил чувство реальности, полностью погрузившись в воспоминания: роскошь, которую он себе не часто позволял. Сейчас же ему казалось, что он снова с друзьями, а вокруг прокопченные стены старого трактира. Он даже не думал, что так отчетливо помнит едва ли не каждую балку, каждую ступеньку в «Сосновой шишке». Гул голосов служил привычным фоном, на котором отлично думалось, и еще лучше игралось в кости или карты. Отчаянным бретерам запрет короля на азартные игры не был указом, как не был и указом запрет на дуэли. Ощущение молодости, бесшабашности, полнейшей беззаботности, затопило Атоса. Он был сейчас только Атосом, только мушкетером без прошлого и будущего, и это сознание было отрадным для него. То, что осталось в прошлом с миледи, так же не играло роли, как не играло и то, что ждало его впереди.

Чувство долга, ответственности за все, что происходит с ним и с близкими ему людьми, оказались сильнее. Мысль о том, что кроме этой мушкетерской жизни у него есть и другая, и в ней у него совсем другая роль, пробилась на поверхность сознания: он вспомнил о Рауле и Робере и, как в незапамятные времена трагедии на Ла-Манше, рванулся к поверхности. Только бы хватило ему воздуха, только бы выплыть: он обязан выжить для сына и внука!

Кто-то протянул ему руку помощи, он судорожно ухватился за нее и очнулся: рядом был Рауль и держал его руку в своей. Глаза сына были полны слез, и Атос как-то отстранено подумал, что раз Рауль так испугался за него, он теперь никогда не покинет отца. Он хотел это сказать сыну, но виконт приложил палец к его губам, призывая к молчанию, и осторожно сжал его руку.

- Доктор не велел вам разговаривать, отец, - произнес он успокаивающе. - Вам нужен покой.

«Может быть, я и вправду заслужил этот отпуск?» - не без иронии подумал граф, послушно закрывая глаза. - «Что же, пусть Рауль сполна ощутит всю меру ответственности не только за Бражелон, но и за все, что происходит в его землях. А я, пожалуй, действительно буду отдыхать. Наверное, в первый раз в жизни. Если не считать Шотландии...» - запоздало вспомнил он, погружаясь в сон.

Бражелон, затаив дыхание, всматривался в это бледное лицо, на котором словно не осталось ни кровинки. Но дыхание больного было ровным: он действительно спал.

Неожиданная болезнь отца была для виконта громом с ясного неба. Где, когда и как пропустил он момент, когда граф впервые почувствовал себя плохо? Сколько Рауль не спрашивал себя, как не ворошил свою память, он ничего припомнить не мог. Видимо, он был настолько эгоистичен, что кроме своей Луизы ничего вокруг себя не видел. И Бог едва не наказал его! Доктор сказал, что граф чудом остался жив, и сердце у него давно уже больное. Если никто ничего не замечал, то исключительно потому, что господин граф владеет собой, как никто. Атос мало что рассказал сыну о своей жизни. Будь здесь, рядом, д'Артаньян, он бы не удивился: он отлично знал, сколько всего пришлось вынести сердцу друга.

« Как только отец почувствует себя лучше, напишу капитану, чтобы он приехал!» - пообещал себе виконт, и тут же замер от мысли, как это может принять Атос: друг приехал проститься!

Виконт много и обстоятельно размышлял о своем горе и своей смерти, не видя для себя выхода из создавшегося положения. Но он никогда не задумывался, что что-то может произойти с самым близким и дорогим ему человеком: отец казался ему незыблемым и не подверженным никаким житейским бедам. А теперь оказалось, что его отец так близко подошел к последней черте, что его спасло только чудо. У Рауля не осталось выбора: врач предупредил его, что малейшее волнение может убить графа, и ни о каком отъезде или путешествии не может быть и речи. Виконт отлично понимал, что ему предстоит еще и борьба с самим Атосом, который не захочет смириться с каким-либо бездействием. Энергии графа мог позавидовать и молодой человек, а теперь ему поневоле придется избегать и дальних поездок и волнений.

К чести молодого человека, надо сказать, что он даже не вспомнил о своем горе, настолько тревога об отце поглотила его. «Клин клином вышибают», говорит народная пословица. Атос никогда бы даже подумать не смог, что подобные обстоятельства так повлияют на настроение сына, но он никогда такой ценой и не стал бы подвергать его подобному испытанию: это походило бы на шантаж.

Графского терпения хватило на три дня лежания в постели. Больше его душа не вынесла бездействия, а тело... тело всегда было покорно его воле. Не смотря на протесты врача, мольбы Рауля и молчаливое неодобрение Гримо, Атос, едва встав с постели, повел себя, как обычно. От приступа осталась только некоторая слабость и ощущение, что сердце бьется в горле. Но старому воину обращать внимание на такую ерунду! Через неделю он, словно ничего не произошло, отправился верхом в Блуа. Куда? Зачем? Никому он ничего не сказал, а сопровождал его на этот раз Гримо. Атос ничего не сказал и сыну, но стороной Рауль узнал, что графа видели около дома его поверенного. Атоса, конечно, не обрадовало бы, что его визит к нотариусу не прошел незамеченным, но Блуа не такой большой город, все друг друга знают, и появление в городе графа де Ла Фер с управляющим сразу было отмечено в деловом квартале, где проживало дворянство мантии. Наблюдательные кумушки не преминули заметить, что упомянутый вельможа покинул дом уважаемого нотариуса с очень задумчивым, едва ли не отрешенным видом. Во всяком случае, этот вежливый господин, вопреки обыкновению, даже не приподнял шляпу в ответ на почтительные поклоны.

Гримо следовал за графом, отстав не более чем на корпус лошади, и не спуская с него глаз. В отличие от всех, он знал, что происходило в кабинете поверенного: Атос велел ему остаться. Это было вопреки заведенным правилам: личные дела графа уж никак не касались его слуг. Но Гримо уже давно был для Атоса не просто слугой: десятки лет, прожитых бок о бок, и Рауль, сделали их одной семьей. То, что решалось у нотариуса, касалось Гримо.

Атос окончательно оформил свое завещание и хотел, чтобы именно Гримо свидетельствовал этот акт. Кроме того, и сам управляющий был упомянут в этом завещании, которое возлагало на него долю ответственности за судьбу Робера. Старый и верный слуга оказался, наряду с Арамисом тем, кто отвечал за судьбу мальчика.