Семейный портрет с поросёнком


   
О том, что им придётся отдуваться «за грехи отцов» Вера и Василий знали заранее. Но всех масштабов катастрофы Васька не представлял до тех пор, пока она не разразилась.
Первой в свадебное неистовство впала тётя Лиза. И Редькин, которому полагалось из мужской солидарности сдерживать её романтические порывы, самым подлым образом Ваську предал. Иначе откуда бы журналистке было узнать подробности ликвидации банды Углова? Не Штольманы же ей рассказали! За Анну Викторовну, с которой тётя Лиза водила дружбу, Васька, конечно, не поручился бы, но в своём начальнике был полностью уверен. К тому же, тётилизина новая статья описывала, главным образом, подвиги помощника начальника угро. Беспощадно отруганный за своё поведение Яковом Платонычем, Васька и так был готов сквозь землю провалиться, а тут ещё про эту глупость узнал уже весь Затонск. В постскриптуме тетя Лиза сообщала о том, что героический сыщик Смирной сейчас лечится от раны и готовится к свадьбе с замечательной девушкой-инженером Верой Яковлевной Штольман. И Василий на себе познал, что значит, когда на тебя с любопытством смотрит целый город. Интересно, как у Якова Платоныча с Анной Викторовной в своё время получалось этого не замечать?
На тетю Лизу Васька не очень даже и обижался. Она свадьбы Вериных родителей полжизни ждала. Что с неё взять – женщина! А вот Редькина он, по выражению Яков Платоныча, «подверг остракизму». Что оно такое – тот «остракизм», Смирной вспомнить не мог, сколь ни бился. Было только впечатление, что это откуда-то из древней истории. В училище её преподавал вредный мужичонка по прозвищу Миша-Банный веник, делавший это на редкость скучно и невразумительно. А у Васьки частенько находилась под партой история куда интереснее. Так что древние языки и исчезнувшие народы растворились из памяти, стоило окончить класс. Выяснять, что означает смутно знакомое слово, Смирной не решился, но когда ему случалось перемещаться по городу, к услугам Редькина и его Гидры он больше не прибегал. Кроме тех случаев, когда приходилось ехать куда-то вместе с начальником, тут уж избежать не получалось. Штольман в таких случаях говорил: «Отдадим предпочтение техническому прогрессу». И смотрел на Ваську иронически.
Приятели Васькины по мере приближения свадьбы тоже подозрительно активизировались. Венька с Ульяной сердечно поздравили. А вот Федьки-Полпальца, который неожиданно спелся с Николаем Зуевым, Смирной начал нешуточно опасаться. Белов пообещал, что друзья преподнесут молодым к свадьбе нечто совершенно незабываемое. Что бы это могло быть, даже вчуже помыслить было страшно. У затонского доктора фантазия богатая. Хорошо, если это окажется сундук пиастров. А если что похуже, что весь город будет с гоготом вспоминать ещё лет десять?
Самым неожиданным оказалось то, что не остался в стороне от всеобщей вакханалии даже сам Яков Платоныч. Ему-то уж никак не подобало заниматься подобными глупостями. Хотя, с другой стороны, это ведь его дочь выходит за Ваську замуж. Не то чтобы Василий ждал от будущего тестя подвоха, но иногда Штольман поглядывал на него столь иронично, что заставлял потихоньку ёжиться. 
Выходные Васька уже по привычке всё чаще проводил в доме на Октябрьской. Как уходил с самого утра, так и возвращался уже затемно, вдоволь нагулявшись с приезжавшей в родительский дом Верой. С утра же во флигеле всякий раз находилось какое-нибудь дело по хозяйству. В один из таких дней Штольман и изумил Василия до чрезвычайности известием, что на днях они едут в Петроград.
– Как в Петроград, Яков Платоныч? – опешил Васька. Посреди недели? Интересно, за какой это надобностью? А если в воскресенье, то как же Вера?..
– Поездом, – хладнокровно ответил Штольман. – Полагаю, что пешком добираться вы и сами не захотите. А мне возраст не позволит.
Как-то подозрительно часто стал он в последнее время вспоминать о своём возрасте. Нет, он не мальчик, конечно. Но ведь и не старик же! Тревожили такие разговоры до чрезвычайности. Хотя Смирной, помнится, сам всерьёз переживал, видя, как устал Яков Платоныч. Но Штольман ходил на службу, как ни в чём не бывало, и со временем Васькино беспокойство улеглось. До поры, пока наставник не начал вот так ненароком вворачивать в разговор что-нибудь эдакое.
– В командировку, Яков Платоныч? – осторожно спросил Смирной, вспомнив, как начиналось год назад их знакомство.
– Лично я – в отпуск, – насмешливо ответствовал Штольман. – А вы – меня сопровождать. Не оставите же вы без помощи престарелого родственника?
Последнее заявление возмутило даже Ваньку, крутившегося подле. Разговор проистекал возле дровяного сарая, где Василий рубил привезённые на днях пеньки, а штольманёнок складывал поленницу. Якова Платоныча, пришедшего им помочь, они от дела решительно отстранили. Впрочем, не заметно, чтобы он был этим обстоятельством обижен. Сидел на одном из пней, который Васька ещё не успел разделать, и ехидно поблёскивал глазами.
– Ты, бать, так не шути – веско заметил Иван. – Нашёл тоже престарелого.
– Выразимся иначе. Пожилого, – не полез за словом в карман Штольман.
Васька поспешил перевести разговор. Больная была это тема, не хотелось об этом. Такой день хороший!
– Яков Платоныч, а зачем нам в Петроград? – осторожно поинтересовался он.
– К Зяме Шварцу едем. Надеюсь, он жив ещё. Я заменил ему Клемансо, вы, Василий Степанович, сойдёте за Аристида Бриана. И ему радость, и вас к свадьбе приоденем.
Признаться, о новом костюме Васька если и задумывался, то очень осторожно. В конце концов, сочетаться браком можно и в милицейской форме, благо, на службу в ней ходить сыщику практически не доводилось. Сойдёт за парадный костюм. Но, кажется, Яков Платоныч на сей счёт был иного мнения.
– У вас, конечно, есть неописуемой красоты пиджак, – насмешливо продолжил Штольман. – Тот самый, в котором вы примчались к нам на выручку. Но боюсь, что он сейчас не вполне цел. Помнится, Вера Яковлевна пыталась использовать его рукав, чтобы перевязать ваши боевые раны.
Там, в елагинском поместье Вера и впрямь в панике отшматовала рукав пиджака, обещанного Натальиному пугалу. Очень она за него, Ваську, разволновалась тогда, не сообразила даже, что сделать повязку на голову из рукава никак не получится. В итоге, перевязали Василия куском нижней юбки Анны Викторовны. Яков Платоныч не преминул отметить этот факт и похвалил жену за верность старомодной манере одеваться. С его слов выходило, что использование сего предмета туалета в медицинских целях давно вошло у госпожи Штольман в привычку.
– Пиджак не годится, – признал Василий со вздохом. После всех приключений даже пугало его не унаследовало. – Но штаны у меня есть. Презентабельные.
– Это радует, – заметил Штольман. – А выше пояса? Будете светить голым торсом, как Антиной?
Когда тесть вспоминал что-то такое древнеисторическое, Васька на некоторое время терялся, соображая, что бы ответить. Да так и не сообразил, потому что в этот миг из-за угла вышла Вера Яковлевна. Обозрела озадаченную физиономию жениха и осведомилась с совершенно штольмановской интонацией:
– А что здесь происходит?
– Нечто вроде мальчишника, – криво ухмыляясь, ответствовал Яков Платоныч. – Обсуждаем свадебные наряды. Василий Степанович решил венчаться обнажённым.
Васька онемел от возмущения, не веря своим ушам – такое это было беспардонное враньё! Вредный Ванька взвизгнул и повалился навзничь, дрыгая ногами и тыча пальцем в Василия:
– Антиной Смирной!
К чести Верочки, она её не смутили неуместные выпады родственников. Она обогрела пламенеющего Ваську ласковым взглядом и невозмутимо ответила:
– Ну, я, в общем, не против. Боюсь только, что в этом случае нам не дойти до товарища Звонч. Васю украдут по дороге какие-нибудь несознательные гражданки. А с этим я смириться не могу!
– О том и речь, – поддержал её отец. – Потому я и говорю, что надо ехать к Зяме Шварцу. А товарищ Смирной сопротивляется. Вера Яковлевна, поручаю вам воспитание вашего жениха. Свободны до вечера, но чтобы к утру был морально готов!
– Jawohl, mein Vater! – весело воскликнула Верочка, беря суженого под руку.
А, в самом деле, чего ему пламенеть? Будто бы он не знал, как в этом семействе между собой общаются. У них же зубы у всех в три ряда. Если Штольманы подтрунивают друг над другом, значит, всё в порядке. Пора и ему тоже…
– Бать, а меня возьмёте? – вклинился неугомонный пострелёнок Иван.
– Возьмём, – милостиво приговорил Василий, откладывая колун. – Питер посмотришь, в музей сходим. А то формально ты, вроде Штольман, а на поверку дикий Тарзан.
* * *
Зяма Шварц был вполне себе жив и ещё не отошёл от дел. Затонскую компанию он встретил с нескрываемой иронией:
– Господин Штольман, моё почтение! Снова желаете с моей помощью что-нибудь взорвать?
Яков Платоныч тонко улыбнулся и ответил:
– На этот раз наши потребности скромнее. Вот, зятя мне приодеть к свадьбе надо, – и вытащил Ваську за локоть вперёд.
Старый портной зацокал языком, завертел Смирного, как манекен. Васька чувствовал себя не в своей тарелке. Отродясь он себе костюмов не шил. Как ещё на нём тот костюм сидеть будет? Представить себя в чём-то кроме неизменной кожанки пока не очень получалось. А вдруг обнова ему пойдёт, как той корове седло? Он же не Яков Платоныч, носивший свои старомодные тройки с непринуждённостью природного графа. Вообразить же себя в жилете и шляпе, с элегантной тростью, у Васьки никак не получалось.
– Не бойтесь, молодой человек, фасон подберём вам к лицу, – угадал его сомнения Зиновий Соломонович. – Гляньте, какой чёрный бостон – так и просится на вас!
Смирной в панике поглядел на Яков Платоныча. Тот подошёл, пощупал ткань и коротко кивнул – мол, годится. После чего портной принялся снимать мерки, подключив к этому делу веселящегося  Ивана:
– А ви записывайте, юноша, чтобы старому Зяме не напрягать глаза. Их таки есть ещё где испортить.
Год назад подобное предложение наверняка заставило бы Ваньку вспыхнуть и куда-нибудь убежать. Но многомесячные усилия Анны Викторовны не пропали даром. Штольманёнок пыхтел и старательно выводил цифры на листке. Штольман молча сидел в углу и с усмешкой наблюдал за ними, положив обе руки на трость. Когда Зяма покончил с Васькиными мерками, Яков Платоныч кивнул на Ваньку:
– И эту косматую личность обмерьте, Зиновий Соломонович. Брату невесты тоже обновы не помешают.
Старый Зяма если и удивился, то виду не подал, заметил только ехидно:
– Не извольте беспокоиться, господин Штольман! Раз уж у вас получилось за год родить такого большого сына, то уж у Зямы точно получится его одеть.
Штольман только качнул головой с усмешкой, ничего не ответив. Ответил Ванька:
– Может, мне лучше юбку из шкуры? Всё одно Васька говорит, что я дикий Тарзан. Тарзану штаны не положены.
– Мине таки не трудно, – развёл руками Зяма Шварц. – Вот только  что подобные заказы бывают крайне редко. И шкурами я таки заранее не закупился. Получается, нужно её с кого-нибудь снять.
– А с кошки? – не остался в долгу Ванька. – Вон их тут сколько бегает!
– Молодой человек, не трогайте моих последних друзей, – Зяма посмотрел на него сердито. – Иначе я и впрямь подумаю, что господин Штольман отловил вас по случаю в диком лесу. Яков Платонович, ви таки уверены, что вашей прекрасной дочери на свадьбе нужен подобный брат?
– Да уж какой есть, – развёл руками Яков Платоныч. – Так что ловите и обмеряйте.
При этом Васька видел, что новый костюм Ваньке хочется до чёртиков. Но это ж не он будет, если ехидничать перестанет. Как есть Штольман!
После снятия мерок настал черёд модных журналов, которые у старого еврея водились в изрядном количестве. От картинок с франтоватыми мужчинами нэпманского вида у Васьки тоскливо засосало под ложечкой. Теперь уже захотелось сбежать ему. Да кто б ему дал. Когда Зяма приказал ему выбирать, Васька не глядя ткнул в первую попавшуюся картинку, вызвав досадливый вздох тестя.
– М-да, Василий Степанович, а вы уверены, что голым будет не лучше? Зиновий Соломонович, выберите фасон на этого добра молодца сами. Вам, чай, виднее!
Шварц мелко покивал, зашелестел журналами, подсовывая их уже Штольману. Что там Яков Платонович одобрил, Васька не видел. Хотелось на воздух – остудить голову свежим ветром с Невы. Но пришлось задержаться, пока выбирали наряд для «Тарзана». Ванька кобениться перестал и вроде бы даже вдохновился.
– Так я приступаю к раскрою, господин Штольман? – Зяма упорно именовал Яков Платоныча по старинке.
– Приступайте, – кивнул тесть. – Днями и дамы наши к вам прибудут наряды заказывать.
– А вы, Яков Платонович?
– А мне до смерти того не сносить, что вы в прошлом году пошили, – усмехнулся тесть.
– Так я для примерки приеду к вам в Затонск, – пообещал портной. – Понимаю, у сыщиков много работы. А может вам снова захочется с моей помощью таки что-нибудь взорвать?
– Это вряд ли, – заметил Штольман. – Но я на вас надеюсь. Пошейте костюм, достойный начальника угро.
– Не извольте сомневаться!
Это вот что Яков Платоныч сейчас сказал?
* * *
Погода стояла совсем не питерская: ясная, и ветер подувал лишь слегка. Солнышко пригревало. Под его лучами Михайловский дворец выглядел нарядным и новым. В залах больше не пахло плесенью, как год назад. И на этот раз они не были в нём единственными посетителями. По залам почти неслышно перемещались одинокие представители интеллигенции. Мимо прошла экскурсия рабочей молодёжи, ведомая высокой сухой старухой, похожей на директрису затонской гимназии. Приставать к экскурсии Василий не захотел.
Ванька был неожиданно притихший, только головой крутил.
– Давай, ищи свою картину, – приказал ему Васька.
– Чё? – ершисто откликнулся младший братец.
– Ничё, – ответил он, легонько отвесив штольманёнку подзатыльник. – Можешь даже не искать. Она сама тебя найдёт.
– Это как? – заинтересовался Иван.
– Не знаю, – пожал плечами Смирной. – Я это в прошлом году понял. Сперва тоже ходил – дубина дубиной. А потом увидел…
Сейчас он видел их все, словно глаза открылись: и воздушных, не от мира сего барышень-смолянок, и суровых государственных мужей из прошлого, глядящих на парней неодобрительными глазами. И статую императрицы Екатерины с милостивым выражением лица, которому не верилось ни на грош. И хотя Василия тянуло в зал к Айвазовскому, он не позволял себе спешить.
Ванька, похожий на встрепанного воробья, оглядывался не слишком уверенно. А потом вдруг затормозил перед большой картиной с каким-то библейским сюжетом. Прошёл мимо раз, другой… потом обернулся к Василию:
– Слушай, он на меня едет!
– Кто?
– Вот этот дядька на осле. Куда я ни пойду, а он за мной!
Смирной усмехнулся и решил, что теперь может оставить братца с лёгким сердцем. Кажется, «своя картина» Ваньку нашла. И теперь сам он может без помехи окунуться в «Девятый вал».
Сегодня он уже не тонул в нём, а словно бы колыхался на волнах, ловя солнечный луч, пронзающий тучи. Всё будет хорошо!
Каким же молодым и глупым он был ещё год назад. И как всё изменилось теперь… словно прожил целых десять лет… или вовсе живёт всегда. Странное чувство, пришедшее к нему во время первого посещения музея, вновь накатило с необыкновенной остротой. Ощущение вечности, разлитой в воздухе – и всеобщего братства всех живших, живущих и будущих… За этим он и пришёл сюда снова. Чтобы избыть горечь последних событий и вновь понять, ради чего он, Васька Смирной, есть на свете.
Ваньке этого не понять пока. Слишком мал. А Якова Платоныча рядом не было. Он не пошёл в Русский музей вместе с ними. Сказал, что у него есть дела, и назначил встречу в четыре на Дворцовой набережной. Хотя теперь Васька поклялся бы, что никаких таких дел у Штольмана не было. Просто он захотел побыть один…
   
Из музея они вышли в четверть четвёртого, и Васька, решив, что пора поторапливаться, гнал названного братца почти бегом. Штольман, однако же, уже ждал их, стоя у парапета и оборотившись в сторону Невы. Услышав их топот, обернулся и молча кивнул, а потом снова стал смотреть на сияющий под солнцем шпиль Петропавловского собора. Поднявшийся ветер гнал по Неве рябь, враз сделалось прохладно, но сыщик не обращал на это внимания.
– А я ведь родился в Петербурге, – внезапно сказал он, не оборачиваясь. Тридцать семь лет тут прожил. Потом была та дурацкая дуэль, после которой меня понизили в чине и сослали в Затонск, – он усмехнулся. – Стоял здесь и думал, что жизнь кончена. А она только лишь начиналась.
Потом повернулся к ним. И Васька увидел ямку на щеке, появлявшуюся всегда, когда сыщик нервничал. Хотя вот сейчас – с чего бы?
– Надо Мите написать, – сказал вдруг Штольман. – Свадьба скоро, может, приедет?
О том, что Анна Викторовна написала сыну давным-давно, Василию поведала Вера. Сыщик, как обычно, до последнего с такими вещами тянул.
«– Папа крепко поспорил с Митей тогда, в восемнадцатом. И думает, что Митя до сих пор на него обижается!»
«– А он не обижается?» – спросил Василий осторожно.
«– Нет, конечно, – пожала плечами Вера. – Папа просто не умеет первым на мировую идти, вот ему и кажется, что это у всех так. Ты на него не сердись, если что».
«– Да я и не сержусь, – ответил Васька. – С чего бы?»
Какое значение имеют все размолвки и недопонимания перед этим вот всем?.. Перед тем, что им всем посчастливилось встретиться посреди вечности…
– Принимайте дела, Василий Степанович, – сухо произнёс Штольман. – По приезде назначаетесь исполняющим обязанности начальника угро.
– А вы, Яков Платоныч? – Васька сам почувствовал, что голос дрогнул.
– А я – на рыбалку, – усмехнулся сыщик. Но Васька видел, что это далеко не вся правда.
– А потом?
– А потом… – Штольман вздохнул, – …увидим, Вася. В любом случае, я же никуда не денусь. Возможно, даже проживу немного дольше.
И чтобы скрасить невольную печаль этих слов, остро глянул на них:
– Ели?
– Какое там! – откликнулся Ванька. – Кого там есть? Эти, как их… натюрморды?
Штольман рассмеялся неожиданно легко:
– Давайте-ка двигать в сторону вокзала, натюрморды! А по дороге поищем какое-нибудь заведение общественного питания. Нам ехать всю ночь. Животы-то подведёт!

* * *
Поездка в Питер, вначале казавшаяся вехой на пути к новой жизни, ничего заметно не изменила. Штольман всё так же ходил на службу, исполняя обязанности начальника угро, только больше Ваську гонял, заставляя вникать в вопросы, которые прежде решал сам. Признаться, Смирной был этому только рад. Оставаться одному, без Якова Платоныча, до сих пор было боязно.
Дел по службе прибавилось, но судьба молодого сыщика щадила. Совсем уж страшной уголовщины, требующей напряжения всех сил, в уезде пока не случалось. Заедала канцелярия. Сам Штольман ненавидел это дело лютой ненавистью. Василий был близок к тому, чтобы проникнуться тем же чувством.
В один из дней, заполненных вот такой бумажной работой, он возвращался со службы, уставший от сидения за письменным столом. Сейчас бы размяться вволю хорошей физической работой!
Эта мысль вызвала к жизни другую. На самом деле у него есть куча физической работы – такая, что и за лето не переделать. Свадьба на носу, а за восстановление облюбованной халупы он пока так  и не принимался. Надо бы глянуть, пока светло, с чего там можно будет начать уже в ближайшие дни. Васька встряхнулся и пружинисто зашагал в сторону переулка Вешнего, где им с Верой суждено квартировать.
   
Оказавшись в переулке, Смирной сразу сообразил, что что-то не так. Старый, завалившийся забор сменился новым, прямым и высоким. В свете заходящего солнца свежеструганные штакетины горели золотом. Васька медленно подошел ближе.
Бурьян, прежде заполонявший двор, теперь был скошен, но по большей части – безжалостно вытоптан. Горелых развалин не было и в помине, на их месте возвышался небольшой ладный сруб, пока еще без крыши, с крохотными оконцами – не то маленький амбар, не то баня. Старый сарай в глубине двора тоже успели основательно подправить – подняли ушедшие в землю углы, заменили нижние ряды кругляка, выправили покосившийся дверной проём и дверь навесили новую, крепко сбитую из чистых, аккуратно струганных досок. На потемневшей от времени кровле белели заплаты из свежего тёса.
Изменился до неузнаваемости и сам дом. Исчезла старая, дырявая крыша, исчезли верхние венцы – вплоть до самых окон. Ныне на их месте уже красовались ряды новых брёвен, поверх которых лежали крепкие балки и вздымался ввысь ровный ряд стропил, уже наполовину крытых светло-желтой осиновой дранкой.
Во дворе не было ни души. Только громоздились там и сям кучи досок и прочего стройматериала, да солнечные зайчики весело плясали в стёклах новёхоньких окон… Васька еще несколько минут смотрел на еще недавно мёртвый двор, потом вздохнул и решительно отвернулся.
Можно, конечно, зайти к соседям, спросить, кто тут нынче строится.  Да какая теперь разница! Он тогда ответа в Совдеп не дал, и старый дом просто передали другому хозяину. Настоящему. Ему, Ваське, не чета. Вон, как старается.
Только что он теперь скажет Вере?
   
Эта мысль мучила его три дня. Так, что он даже воскресенья дожидаться не стал – заявился к Штольманам в субботу вечером. Хотя Яков Платонович и упоминал, что Вера последнее время возвращается затемно. Во флигель Васька лишь заглянул – поздоровался с Анной Викторовной, кивнул Ваньке, а потом вышел, сел на скамейку у крыльца и принялся напряженно ждать. 
Вера и впрямь появилась уже в сумерках – как всегда в рабочем комбинезоне, почему-то с корзинкой в руках.
Увидела его сразу, хоть и темновато уже было. Он даже начал тревожиться, почему её до такой поры нет. Где пропадает?
Должно быть, все его заботы были на физиономии написаны, потому что любимая разглядела неладное сразу.
– Вася! – Вера поставила свою корзинку на землю и решительно села рядом. – Что случилось?
– Да дом тот… Помнишь? – промямлил он.
– Помню. И что? – спросила Вера как-то осторожно
– Да уже ничего, – сумрачно ответил Василий, глядя в землю. – Перехватил его кто-то. Я же тогда так ничего и не надумал, в Совдеп не ответил. Его и отдали кому-то другому. Уже отстраивается вовсю. Хозяин. Не то, что я. А я… и забыл начисто, что нам с тобой жить негде.
– Вася, ну когда тебе было еще и об этом думать? Учитывая, что в то время творилось.
Он наконец-то осмелился поднять глаза на Веру. Любимая смотрела на него, вскинув бровь, но не осуждающе, не сердито, наоборот – весело и лукаво. Похоже, снова он дал ей повод над ним посмеяться… и правильно.
– Ну да, – буркнул он, снова отводя взгляд. – Пулей последние мозги вышибло, не иначе. А теперь нам жить негде…
– Вася, ну что за упаднические настроения! У папы домашнего любимца позаимствовал?
– Кого?
– Зверя Самогрыза, – спокойно пояснила Вера. – Есть у него такой. Или это профессиональная болячка всех героических сыщиков? Вася, вы едва-едва разобрались с этими бандитами. И со всеми последствиями. Когда было тебе помнить еще и про ту развалюху?
– Мог бы вспомнить, – самокритично пробурчал Василий, но комок внутри потихоньку начал таять. Кажется, Вера на него совсем не сердится. Может, ей и не глянулась вовсе та халупа… Кудрявцев же сказал тогда, что там полдома нужно разбирать… что нынешний хозяин и делает. Справились бы они сами – еще большой вопрос.
Но всё равно, тут он виноват, как ни крути.
– Было когда и вспомнить, – повторил он. – Вечера же были. И выходные. К свадьбе принарядиться так не забыл…
– В выходные отдыхать надо, – назидательно заметила Вера. – Что мы и делали. А к свадьбе тебя папа принарядил, причём, если я правильно понимаю – с немалым трудом!
Глаза любимой весело смеялись. Поймав его взгляд, она вдруг вздохнула громко и нарочито.
– Вообще-то, это я должна перед тобой повиниться, – произнесла она. – Насчёт жилья я уже всё решила. Нашла отличный вариант.
– Какой? – осторожно спросил Васька.
– Пока секрет, – улыбнулась Вера. – Через неделю покажу. Или через две.
Василий подумал мгновение, потом решительно мотнул головой:
– Нет. Так не пойдёт.
– Почему? – милая бровь вскинулась в изумлении. – Это и вправду очень хороший вариант. Или ты мне не доверяешь?
– Доверяю. Ты со всем справишься. Но я так не могу, – честно признался Васька. – Ты там где-то что-то неделю или две будешь колотиться – а я буду ждать, когда мне жильё на блюдечке с голубой каемочкой подадут? Понятно, что я хозяин нехозяйственный, но не настолько же. Мы же теперь вместе, так?
Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Как ты тогда говорила – в здравии и в болезни… ну и в остальном тоже. Это ж необязательно ждать, чтобы еще одна пуля прилетела.
– Вася!
Вера вдруг потянулась и обняла его решительно. Тёплые губы осторожно коснулись поджившего шрама на виске… потом вдруг весело и стремительно скользнули куда-то на нос. Через мгновение они уже неистово целовались, и последние клочки мрака в Васькиной душе исчезали, таяли от тепла любимых губ. Они живы, они вместе, руки-ноги на месте… Всё решаемо! И Вера у него такая умница, что-то уже придумала…
– Завтра сходим, – выдохнула Верочка, неохотно отрываясь от него. – Кстати, о хозяйстве…
Вера нагнулась к своей корзинке, вытащила какой-то свёрток, положила его на колени Василию. И улыбнулась почему-то смущенно.
– Это тебе.
Васька пригляделся и застыл. На коленях у него лежала пара больших, явно мужских носок, вязаных из серой шерсти.
– Я только сегодня закончила, – как-то непривычно робко произнесла Вера. – Тебе подойдут? Я по папе меряла. Хотела сделать тебе сюрприз.
– Ты сама? – только и смог произнести Василий.
– Сама. Не очень страшные, я надеюсь? – озабоченно спросила барышня Штольман.
Васька, в очередной раз растеряв все слова, провёл рукой по неровной вязке. Его Верочка… Его радость… Между строительством электростанции, непонятными хлопотами об их будущем жилье, прогулками с ним, Васькой, по лугам вдоль Затони еще и ухитрялась выкраивать время на то, чтобы учиться вязать. Чтобы подарить ему, остолопу, новые носки… В носу защипало.
– Тоже учусь хозяйствовать, – в голосе Веры прорезалась привычная смешинка. – А то я немножко беспокоилась. После того, как папа сказал, что ты едва не сбежал в ужасе от Зиновия Соломоновича и нового костюма. Вдруг и впрямь решишь сочетаться браком обнажённым, как древний грек? А так хоть носки будут!
   
Утра Васька с трудом дождался. На Октябрьскую Вера велела ему не приходить, сказала, что сама за ним зайдёт. И что от его родного дома обещанный ею сюрприз гораздо ближе. Что бы это только могло быть? Может, нашла через каких-то знакомых со стройки комнаты или домишко на съём? Скорее всего… Хотя чутьё сыщика, кратно усилившееся за последний год, подсказывало Ваське, что всё не так, как кажется. Слишком уж таинственно блеснули вчера вечером глаза любимой. А что загадочного может быть в съёмном жилье?
Или нашла и сторговала что-то за недорого? Нет, это вряд ли. Кладов никто из них не находил, а без этого даже самое «за недорого» не по карману Вере, да и всем Штольманам вместе взятым. Не говоря уже о самом Ваське. Скромные его сбережения почти полностью ушли на новый костюм, платить за него Якову Платонычу Василий не позволил. На то, что осталось, предстояло купить еще ботинки приличные и новую рубашку. И кое-как перебиваться до следующей получки. Какая уж тут покупка жилья? Курам на смех. Хорошо хоть, жалование должны будут поднять, как исполняющему обязанности начальника затонского угро.
Хотя у Веры жалование всё одно побольше будет. Ну, так это и правильно. Пользы от неё для государства рабочих и крестьян всяко  больше, чем от Васьки. Дать тысячам людей свет в дома, заставить работать заводы с фабриками – это не жуликов по трактирам наловить. С последним даже дурак  вроде Волкова справляется. А со строительством  электростанции – три человека в уезде.
Так что придётся Василию всю жизнь мириться с тем, что жена зарабатывает больше него. Да разве это важно? Кому не нравится – пусть удавится. Или берёт за себя какую-нибудь Машку, что всю жизнь просидит у плиты, видя только те деньги, что мужик соизволит выделить ей с получки…
Поймав себя на этой мысли, Васька громко фыркнул. А потом достал из шкафа старую жестяную коробку, вытащил из неё выцветший мешочек и вытряхнул на ладонь кольцо дядьки Арсения. И решительно надел на палец. Вера, вон, уже почти месяц носит и не стесняется, а он что?
     
Верочка пришла утром, как и обещалась. Весело поздоровалась с Натальей, развешивавшей бельё, обняла по очереди всех младших Васькиных племяшей, игравших во дворе. Была она почему-то в рабочем комбинезоне – неужели собралась снова по каким-нибудь развалинам лазать? Василий озадачился. Ничего такого в родной Слободке он припомнить не мог. Но на его вопросительный взгляд Вера только улыбнулась лукаво, взяла его под руку и повлекла на улицу.
– Далеко? – только и спросил Васька.
– Не очень, – загадочно ответила невеста, решительно сворачивая куда-то вглубь Слободки.
Ну, пусть будет сюрприз, раз любимой так хочется. Он всё примет. Он ей жизнь свою всецело доверяет, а тут всего лишь какое-то жильё…
Настроение слегка испортилось, когда перед ними открылся тот самый переулок. Смирной мысленно вздохнул и стал смотреть в другую сторону. Казалось бы, что ему этот дом?  Не было ведь ничего, просто целовались они с Верой в заброшенной халупе.
А еще говорили. Мечтали о будущем, наконец-то открывая друг другу души. И именно здесь он отдал ей обручальное кольцо… Но ведь это где угодно могло случиться, разве нет? А дом – он никогда не был их, просто… подвернулся. Теперь у него другие хозяева. Дай им Бог жить долго и счастливо!.. А Верочка уж точно ничего такого не думает, просто пройти здесь ближе, вот и всё.
– Вася!
Маленькая решительная рука крепко взяла разогнавшегося Ваську за локоть. Смирной со вздохом остановился, упорно глядя в сторону. Где-то прямо за его спиной стучали молотки, гомонили людские голоса, поросёнком визжала пила. Пройти бы мимо, да побыстрее…
– Василий Степанович! – Вера заглянула ему в лицо, задорно и удивлённо приподняв бровь. – Что же, вы даже не взглянете на наш будущий дом?
Будущий? Наш? Василий растерянно вытаращился на невесту, соображая, не ослышался ли он. Потом медленно повернул голову.
Новые тесовые ворота сегодня  стояли нараспашку, и за ними кипела жизнь – сновали люди, кто-то что-то тащил, пилил, заколачивал гвозди... Вот четверо мужиков с уханьем подняли тяжелую балку, пронесли на вытянутых руках, уложили в пазы поверх маленького сруба. В одном из работяг Васька с обалдением признал Евграшина.
– Как?.. – только и смог вымолвить он ошалело. Вера звонко и весело рассмеялась. Выражение лица у неё было точь-в-точь такое, как утром его сватовства – когда он ввалился во флигель к Штольманам в мокрых сапогах и с букетом помятых ландышей и мучительно пытался произнести хоть пару связных слов.
Вот и сейчас язык прилип к горлу. Василий мог только смотреть. Теперь он уже узнавал многие лица: здесь были и милиционеры из их отделения, и мужики со стройки, и пара соседей Смирных по Слободке. На крыше будущего дома слаженно стучали три молотка – плотники из артели Кудрявцева прибивали дранку.
Сам Семен Егорович сидел там же, на крыше, оседлав бревно, и с верхотуры глядел на Василия с улыбкой – вроде бы, такой же ехидной как всегда, но и какой-то не такой…
– Ну что, хозяева молодые? – громко спросил он, прищурившись. – С ревизией пришли? Это верно! За нами глаз да глаз нужен. А то всё пропьём и раскрадём – верно, мужики?
Строители ответили разноголосыми смешками. Кудрявцев ухмыльнулся и махнул рукой приглашающе.
   
Сдвинуться с места он смог не сразу. Весело хихикающей Вере пришлось подтолкнуть его в спину – только тогда Васька частично очнулся и смог зайти во двор. Со всех сторон им улыбались и махали. Похлопал Василия по плечу Евграшин, кто-то еще подошёл поздороваться. Смирной жал знакомые руки и вроде даже отвечал, но в голове было пусто, точно в комнате, из которой ретивая хозяйка вымела всё, вплоть до тараканов.
Кудрявцев неторопливо спустился по приставной лестнице и подошёл к ним. Посмотрел на Веру строго.
– Что же это ты? Обещалась же молчать, пока хоть крышу не закончим!
– Не получилось, Семён Егорович, – весело откликнулась Верочка. – Сыщик он у меня. О чём промолчишь – сам все найдёт.
Кудрявцев только фыркнул и перевёл взгляд на Василия.
– Сыщик! Не плотник, это точно, – протянул он с какой-то непонятной интонацией. – Сам бы не справился. Я же говорил – крышу снимать нужно, матицу менять. Да и прочей работы тут непочатый край оказался.
Слова были теми же самыми, которыми Гришкин отец пытался уязвить его, когда они впервые встретились в этом доме. Вот только… Василий невольно нахмурился, пытаясь осознать. Слова те же, вот только теперь звучали они совсем по-другому. Не зло, не обидно. Скорее, по-деловому. Заботливо даже. Да мол, нужно менять и крышу, и балки, и венцы верхние… У тебя своя работа, у меня своя.
Васька с удивлением понял, что во взгляде старика уже нет былой боли и злости. Насмешка разве что осталась, как и прежде, но была она какой-то иной. Похожей на ту, что огонёчком горела в глазах затонского плотника лет десять назад – когда все еще было хорошо… когда Гришка был жив.
Что произошло за эти три недели? Верочка… Наверняка она знает… Но он и сам должен что-то сказать.
Васька Смирной и Семён Кудрявцев стояли, молча глядя друг на друга. Наконец Василий сдавленным голосом спросил:
– Почему, Семён Егорович?
Не самый умный вопрос, если вдуматься, но другого у него не нашлось. Семен Егорович лишь прищурился.
– Ну, я ж тебе еще тогда говорил – кому в земле лежать, а кому род продолжать.
И снова слова были те же, но – ни яда, ни злости… Васька не мог бы точно сказать, что слышалось в речи старого плотника. Надежда, быть может?..
«Догадайся сам, сыщик – внятно произнесли глаза Кудрявцева. – А я всё сказал…»
Смирной глубоко вздохнул. Оглянулся на Веру, что молча стояла рядом. Та улыбнулась и ободряюще погладила его по рукаву. И он решился.
– Семён Егорович, я… мы… Мы можем чем-то помочь?..
Старик тоже взглянул на Веру. И тоже улыбнулся – одними глазами.
– Сына Гришкой назовите.
Рука Верочки, лежавшая в его ладони, дрогнула. Василий крепко сжал её.
– Обещаю, Семён Егорыч, – промолвил он твёрдо. – Будут двое – так непременно.
– А первого что ж? – старый плотник вскинул седеющие брови.
– А первый – Яшка.
Вера вдруг хихикнула и – невиданное дело – смущённо отвела глаза. Кудрявцев знакомо и ехидно прищурился.
– Ишь, как он к тестю подлизывается! – пророкотал он. – Ну да я не в обиде. Будет и Гришка. Чтобы такая, как твоя Вера, да двоих казаков не родила? Что скажешь, товарищ инженер?
– Всенепременно, Семён Егорович, – откликнулась Верочка весело. – Двух казаков и десяток девок еще! Чтобы не скучно было.
– Дело хорошее, – одобрил старый плотник. – А помогать… Коли по стройке – так нечем! Сам видишь, тут и так рук в избытке.
– Не, – мотнул головой Васька. – Я так не могу!
Сергей Степаныч, вон, топором машет – а будущий хозяин будет на завалинке сидеть? Ничего, найдётся дело! Смирной двинулся было вперед, расстёгивая кожанку, но Кудрявцев его остановил.
– Я тут командую! – проговорил он строго. – И говорю – рук достаточно. Друг другу мешаться тоже не след. Да ты не беспокойся, Василий Степанович! – тон его внезапно изменился.  – Будем кому иному дом всем миром строить, тогда и тебя позовём. Люди – тебе, а ты людям. Первый раз, что ли?
– А за материал как отдавать? – прямо спросил Василий.
– Как все – деньгами отдашь, – пожал плечами старый плотник. – Вы лучше о другом подумайте, хозяева, пока время есть. Крышу-то мы вам поставим, а под крышей-то пусто!
     
Выйдя за ворота, Смирной не выдержал и досадливо тряхнул головой. Старик Кудрявцев, конечно, тридцать лет дома строит, ему виднее, сколько народу нужно, и кто что делать должен… но стыдоба ведь! Будущему хозяину самого завалящего дела не нашлось. Гвозди кривые править – и то не доверили.
Не говоря уже обо всём остальном…
– Вася, ну не переживай так, – ладонь Верочки ласково погладила его по плечу. – Семён Егорович прав – людям отдашь.
– Если смогу, – буркнул Васька. Вера посмотрела на него вопросительно. – Ладно, руки. А всё прочее?
– Что-то мне в Совдепе выделили, – спокойно пояснила Вера. – Что-то на стройке. А за остальное…. Заработаем и расплатимся со временем. Я всё посчитала, договорилась, с кем нужно. Расходы посильные. Вася, всё решаемо, из чего проблему делать?
Василий снова фыркнул, но уже тише. Буря в душе постепенно успокаивалась. Мудрая его Верочка права. Действительно, из чего проблему делать? Как будто мало других.
И даже неожиданная эта перемена в Гришкином отце…  Ну, как смогли – так и поговорили. А чем уж там у старика сердце успокоилось… Так ли уж это важно?
Вера знает. Может, расскажет когда-нибудь…
Верочка, словно подслушав его мысли, вдруг покосилась на него лукаво.
– Яшка, значит? И Гришка?
В голосе её звенел смех. Васька вздохнул.
– Ну, с Гришкой – это как получится. А с Яшкой… ты же не против будешь, правда?
– Не против, – Вера на миг теснее прижалась к его плечу. – Но сейчас у нас более насущные вопросы. В которых ты определённо разбираешься лучше меня. Что нам понадобиться в первую очередь? – спросила она деловито.
– Кровать, – немедленно ответил Василий. – Стол со стульями. Ну и мелочь разную для хозяйства. Топор с ведрами, вилки, сковородки… Это я у Натальи спрошу. У неё всё одно этих чугунков – не обобраться.
– Перину бы еще где-нибудь достать, – ехидно подсказала Верочка. – Как это – невеста и без перины? Но вообще хозяйство какое-то несерьёзное подбирается, даже с учетом подушек. А как же куры, коза, поросята?
– А кормить это стадо кто будет? – спросил Васька с интересом.
– Папу привлечём, – хладнокровно предложила любимая. – Он, вроде, на пенсию собрался?
Перед глазами Смирного немедленно предстало видение Штольмана, задающего корм поросятам. Васька поперхнулся и сбился с ноги.
– Эдак он никогда туда не соберётся, – сурово заметил он, отдышавшись. – Нет, поросёнок – это не для нас. Разве что с кашей. А живьём вся эта скотина в нашей семье новой формации или с голоду передохнет, или по соседям разбойничать пойдёт. Нам только кота можно заводить.
Вера весело вскинула бровь:
– А кота, значит, кормить не надо?
– Приличный кот сам себя пропитанием обеспечит, – Василий порылся в памяти и выудил оттуда мудрёное словечко: – Автономно, так сказать. Нет, вот что-что, а кот нам точно нужен. И назвать Васькой.
– Ну почему обязательно Васькой? – Вера уже с трудом сдерживала смех.
– Так удобно же, – серьёзно заявил молодой сыщик, останавливаясь.
Повернувшись к Вере, он притянул её к себе. Непослушные волосы, выбившиеся из прически, немедленно защекотали ему губы – сладко и ласково. Васька тихонько прошептал в пушистую макушку:
– Услышу, как ты кричишь: «Василий, подлец, жизнь мою молодую загубил!» – так всегда могу подумать, что это про кота…
Вера тихонько фыркнула ему в плечо.
– А если: «Васенька, золотце, иди, за ушком почешу?»
– Это про меня, – серьёзно подтвердил Смирной. – К обеду, опять же, звать удобно. Крикнула: «Васьки!» – и мы уже оба тут.
И чего он, спрашивается, переживал? Всё они решат, со всем справятся… вместе!

* * *

Анна старалась говорить бодро, но сама слышала, как в голосе её смех мешается с ужасом. И ужас, право же, не притворный.
– Господи, Лиза, мы оказались к этому совершенно не готовы! Даже не представляю, как всё это организовать. Этой свадьбы ждут, наверное, человек тридцать. Куда я их сажать буду?
Лизавета Тихоновна ответила также со смехом, но слова заставили  вздрогнуть:
– Что ты, Аня, гораздо больше!
– Ох! – только и смогла она вымолвить в ответ.
Лиза задавила в пепельнице папиросу и отвернулась от окна, куда курила, чтобы  не досаждать подруге:
– Ну, что тебя так пугает в этом?
– Честно? Да всё! Где взять денег на такой банкет? Сколько продуктов на это потребуется? Я же никогда на целую коммуну не готовила. Хорошо хоть с овощами сейчас полегче: наших сыщиков премировали за ликвидацию банды целым мешком картошки. Представляешь?
Лиза усмехнулась так удовлетворённо, что заставила заподозрить неладное. Анна требовательно вцепилась в неё:
– Ты что-то об этом знаешь?
Подруга отмахнулась:
– Господи, Аня, ну о чём здесь говорить? Поставили вопрос в Совдепе – никто и не был против. Андрей Никитич даже поддержал.
Совершенно очевидно было, кто именно «поставил вопрос». Товарищ Жолдина оставалась пламенным борцом за правду и всевозможные права всех и каждого.
– Лиза, спасибо тебе!
– Аня, да что ты! Разве я одна? Все вам добра желают… и свадьбы этой ждут.
Анна только качнула головой:
– Не понимаю. Мы ведь здесь год всего. И тогда, давным-давно – это же длилось года полтора, не более.
– А сколько вы за это время сделать успели! – возмутилась «товарищ редактор». – И потом, ты забываешь, что Васятка уже шесть лет в затонской милиции служит.
Анна Викторовна пристыженно вздохнула, почувствовав, как предательски краснеют щёки. И впрямь, забыла ведь, что зять их – не просто скромный, трудолюбивый мальчик, ставший за последний год настоящей опорой их семьи, но и отличный сыщик. С этой стороны его Яков хорошо знает.
– И всё равно ажиотаж какой-то нездоровый, – произнесла она, качая головой. – Вчера пошла на рынок за яйцами, так мне их какая-то тётка продала по совершенно смешной цене. Да так уговаривала, что я не удержалась – взяла три десятка. Яйца понадобятся. Ты мне с пирогами поможешь?
– Барышня, ну как вы можете такое говорить! – картинно возмутилась Лиза, удивительно напомнив себя прежнюю. – Да это будут лучшие пироги в губернии! Достойные Героического сыщика. Двух героических сыщиков!
Анна рассмеялась. Лизе всё же удалось её немного успокоить. Чего она так тревожится, в самом деле? У них же есть друзья! И весь город… кажется, с ума сходит.
– Нет, ты не представляешь, что это такое, – произнесла она, качая головой. – Третьего дня утром выхожу, а на крылечке в корыте – заколотый подсвинок. И записка: «Совет да любовь!» Штольман, конечно, принялся расследовать, что бы это значило. И что ты думаешь? В отделении заявление нашлось:  украли кабанчика у зажиточного мужика с Приречной. Вызвали того мужика – опознать свою собственность. Он вначале глянул, обрадовался. А потом поскучнел и говорит: «Не, это не мой. У моего-то пятно на другом ухе было!»
– И не забрал?
– Не забрал.
– А дальше что?
– А дальше Евграшин говорит: «Пишите, товарищ Штольман, акт о том, что сохранять вещественное доказательство не представляется возможным, и в ледник его. На свадьбе с мясом  будем. Если найдём кабанчика с пятном на другом ухе, вернём хозяину. А нет, так деньги ему отдайте!»
– И что же? – Лиза с горящим взором подалась вперёд. Похоже, что эта история так вдохновила её, что пальцы зачесались и просятся за пишущую машинку.
– Отнёс деньги мужику. Тот ещё брать не хотел. Взял в итоге какую-то мелочь. Яков потом целый вечер фыркал: «Какой в Затонске сердобольный уголовный элемент и какой щедрый кулак пошёл!»
Лизавета Тихоновна всплеснула руками:
– Значит, у нас есть целый кабанчик? Так это же прекрасно! – она принялась загибать пальцы. – Колбаса, холодец, сало. Мяса нажарим. С картошкой – милое же дело! Можно ещё пару курочек прикупить – лапши наварим. Хотя нет, лапша – это как-то вовсе поминально будет, – засомневалась она.
– Не будет! – отмахнулась Анна. – Лапши накатать – это я точно смогу. Господи, Лиза, спасибо тебе! Поговорила – и будто бы этот ужас меньше стал. Я же перед этими хлопотами совершенно одна. Яков чуть свет повадился убегать на службу. И сидит там до поздней ночи. И я понимаю, что совершенно не могу взвалить на него всё это. Сбежит или застрелится! Героический Сыщик, пф!
– Ну, мужики – они все такие, – махнула рукой Лизавета, машинально вытягивая из пачки новую папиросу.
– И не говори! Вася хоть и хозяйственнее гораздо, но я вижу, что и ему уже  не по себе.
– А Яков Платонович что же? Совсем помогать тебе не хочет?
– Да он может и хочет, – вздохнула Анна. – Только все эти вещи где-то далеко за гранью его понимания. Когда дядю в Париже женили, он шафером был – так у него дядя в панике набрался накануне свадьбы. Присмотрел, называется! Господи, да они же тогда все, даже папа!.. – она рассмеялась, вспомнив. – И ведь это была единственная нормальная свадьба в семейной истории. Дядя ещё благословлял судьбу, что до её организации не дотянулись руки тети Липы, – видя, как заинтересованно блеснули глаза подруги, она со смехом пояснила. – Это моя московская тётушка, мамина сестра. Она вообще-то добрая была, но уж такая… совершенно невыносимая. А дядя рано радовался. Однажды тётя Липа всё же приехала в Париж. Как выразился Яков, это было эпично. Господи, мне страшно подумать, что нашей с ним свадьбой могли заниматься на пару мама с тётей Липой!
Лиза вдруг грустно вздохнула:
– В этом случае там точно не было бы большинства из тех, кого ты сегодня приглашаешь, – она подняла со стола длинный список. – Ни Андрея Никитича, ни Егора Фомина, ни Евграшина. Меня-то уж точно не позвали бы. Разве что Николай Васильевич был бы. А он сможет прийти?
– Варвара Кузьминична говорит, что придут непременно. Хоть ненадолго, а заглянут. Совсем уже слабенький наш полицмейстер стал, а рвётся поздравить. Правда, сам не очень понимает, кого. Всё твердит про Якоба и Аврору. Да ты не переживай, Лиза. У нас-то и не было свадьбы в обычном смысле слова. Посидели ночью с Антоном Андреичем и доктором, а в церкви уже только Коробейников был. И никакого праздничного стола. Потом уж в Москве у меня как проснулся аппетит – я в толк не могла взять, почему. А просто мы же сутки ничего не ели, только целовались и… ну, ты понимаешь!
– Получается, что Яков Платоныч тебя похитил?
– Получается. Хотя папа дал нам письменное благословение.
Лизавета Тихоновна внезапно смутилась. Хотя обычно смутить «затонскую Жанну д’Арк» было практически невозможно. Ну, не такими вещами – точно!
– Аня, можно я тебе что-то покажу? – тихо спросила она.
Да, что это с ней, право?
– Лиза, ну, конечно, о чём ты спрашиваешь!
Хозяйка порылась в книжном шкафу, вынув откуда-то из-за пёстрых выпусков «Приключений героического сыщика» старую картонную папку.
– Это Серафим Фёдорович нарисовал… специально для меня.
В папке лежала одинокая акварель, на которой Анна с удивлением увидела себя и Штольмана. Не Якоба и Аврору, их господин Белугин рисовал всё же чуточку иначе, хотя люди всё равно безошибочно узнавали. Здесь же художник изобразил их практически такими, как в жизни… возле маленькой часовни в лесу.
Вот только на картинке было лето. И в реальности у Штольмана не было такого элегантного фрака. На нём и собственный-то сюртук после всего пережитого тогда болтался, как на вешалке. А сама Анна… Серафим Фёдорович словно бы подглядел её давний сон. Во всяком случае, у девушки на рисунке было такое же глупенькое выражение лица. Кто бы знал, что в реальности всё будет совершенно иначе, и морозной декабрьской ночью не Штольман, а она сама решительно сделает первый шаг и заключит возлюбленного в объятия…
А вот Яков был удивительно на себя похож.
– Алексей Егорович… он же про свадьбу так ничего и не написал, – грустно сказала Лиза, разглядывая старую акварель. – Я сама сочинила… уже потом. Для себя. Серафиму Фёдоровичу, вот, тоже показывала. Ну и еще были… кто сильнее других переживал. Тихон Терентьич, виноторговец – был у нас такой... Ты не сердишься? – внезапно спохватилась она.
– Сочинила? Про одинокую свадьбу в лесной церкви? Лиза, но ведь всё так и было! – улыбнулась Анна Викторовна.
– Ну да. Про то, как Героический Сыщик похитил свою Прекрасную Спиритку и повёз её венчаться к отцу Онуфрию. Мне почему-то казалось, что вам подходит именно это.
– Ещё бы! Чего-то более помпезного Штольман просто не перенёс бы, – сказала Анна со смехом. – Как он ещё нынешнее перенесёт. Впрочем, теперь-то в центре внимания быть не ему – это успокаивает.
Лиза посмотрела на неё как-то загадочно и аккуратно положила акварель обратно в папку.
– От Васятки по старой памяти прячу, – пояснила она, засовывая папку вглубь шкафа. – Он ведь, поросёнок, в детстве все твои портреты из книжек повыдёргивал! Ну, то есть не твои, конечно, Авроры Романовны… Анечка! – выпалила она внезапно, разворачиваясь к ней. – Ведь она его действительно любит?
– Кто? – не поняла Анна Викторовна.
– Верочка твоя.
Лиза замялась и каким-то нервным движением выдернула из пачки очередную папиросу, хотя прежнюю так и не закурила.
– С Васенькой мне сразу понятно было, – вздохнула она, отводя глаза. – Как только я Верочку первый раз увидела – тогда, на вокзале нашем. Подумала еще: «Пропал мой Василий!» Всегда боялась, что будет он чужой любовью отравленный. Еще с тех пор, как он картинки из книжек таскать начал… И перед матерью его  стыдно мне было.
– Почему? – нахмурилась Анна Викторовна.
Лиза как-то жалко улыбнулась.
– Наврала я ей однажды. Что, мол, приходил к Фомину Алексей Егорович. И Васину судьбу предсказал. Что жить долго будет. И барышня красивая за него пойдёт…
– Лиза, ну почему наврала? Ведь всё так и вышло, – Анна успокаивающе погладила подругу по руке. – Да ты же их видела – вдвоём! Неужели ты еще сомневаешься?
– Да нет…
Лиза взглянула на неё с надеждой.
– Ведь не пошла бы Верочка за Васятку  – без любви? Она же ваша дочь!
– Наша, – со вздохом признала Анна. – Тоже в некотором роде отравленная. Всю жизнь у нас с Яшей допытывалась, как узнать, что любовь – настоящая. А потом как-то сама поняла. Когда Васины носки первый раз взялась штопать.
Она улыбнулась. Лиза тоже усмехнулась:
– Кстати, ты только Якову Платоновичу этого не говори, но насчёт того, что в центре внимания ему не быть – это он ошибается. Вы просто до сих пор не понимаете, что значите для этого города. Сейчас и тогда. Без вас не жить бы, наверное, ни Кулагину, ни Фомину, ни Никите Белову. Ваньки вашего уж точно на свете не было бы. Да и я сама… так и сдохла бы в борделе. Или зарезали бы, как мою Женечку – помнишь её? Даже Редькин – и тот, представляешь,  твердит, что вы ему свет открыли!
– Ох, Лиза! – Анна махнула рукой. – Ты только вслух этого не говори, пожалуйста. И, не дай Бог, не пиши! Штольман Светоносный! У меня муж от смеха лопнет!
– Ну и пусть лопается! – патетически воскликнула «товарищ Жолдина». – Народ должен знать правду о своих героях! Да ты не бойся, – сменила она тон. – Я же только тебе. А Яков Платоныч нам ещё живой нужен. Ну, что? Пошли к тебе – ревизию продуктам делать. Составим список, чего докупить надо, и начнём готовиться, благословясь.
– А ты разве не собиралась делать репортаж о воскреснике на ткацкой фабрике?
– Да нет, – отмахнулась Лиза. – Анка пусть пишет, нужно же с чего-то начинать. Девчушечка у нас есть, – пояснила она в ответ на вопросительный взгляд Анны. – Тёзка твоя, сама из молодых да ранних. Ничего, шустрая. А фотограф у нас новый – ни за что не догадаешься, как зовут!
– Неужто Яков?
– Нет, Антон! Яков у нас наборщик. А ты уже заметила?
Действительно, трудно было не заметить, что в родном городке подозрительно много мужчин и женщин в возрасте около тридцати лет именуются Аннами, Яковами, Аврорами и Антонами!
– Это всё Алексей Егорович, конечно. Его книжки. Вот ты не веришь, а ему вы тоже верный путь  указали. А он уже – многим.
То, что запомнила о Ребушинском сама Анна Викторовна, было отнюдь не таким светозарным. «Чёрная воронка над Затонском», «вотчина спиритов»… Ещё немного – и неугомонный журналист спровоцировал бы охоту на ведьм. Разве только Яков его остановил бы. Но вышло всё, как вышло. И теперь Лиза вспоминает несносного писаку добром. Вот как зарделась!
– А меня на кино позвали. Сегодня из Твери картину привезли. Я думала, какой-нибудь «Серп и Молот» показывать будут, ан нет – «У камина». Ругают его, ругают… а смотришь – и сердце замирает. Опять обрыдаюсь. Прямо перед кавалером неудобно.
Что Лиза простила своего верного рыцаря на стальном коне, Анна поняла ещё в тот день, когда они вместе приходили проведать раненого Васю.
Но вслух об этом подруги до сих пор не говорили. Анна Викторовна посмотрела на Лизу вопросительно.
– Да вот, сватается тут один, – проворковала та, деланно отводя глаза в сторону. На губах товарища редактора играла загадочная улыбка. – Что же, мне нельзя сделать предложение, как любой другой девушке? – и тут же совсем по-девчоночьи хихикнула. – Всамделе сватается, ты представляешь, Анечка? Ваша, говорит, красная косынка в лучах утреннего солнца разожгла в моём сердце зарю новой жизни!
Журналистка порылась в одном из необъятных карманов своего неизменного френча и действительно вытащила на свет божий какой-то алый клочок.
– Это у меня заместо накладной бороды, – заметила она весело. – Наденешь – и глядь, ты уже не журналистка  безыдейной газетёнки, а самая что ни на есть передовая советская женщина и построитель светлого будущего!
Лиза накинула красную косынку на голову и снова посмотрелась в зеркальце.
– Нацепить, что ли? – задумчиво вздохнула она. – Пусть человек порадуется, раз оно ему сияет почище пламени мировой революции!
Анна, не выдержав, прыснула.
– Лиза! Ну ты же не всерьёз?
Елизавета Тихоновна стянула с головы косынку и снова вздохнула, становясь серьёзной.
– Не знаю я, Анечка, – сказала она, опускаясь на стул и улыбаясь какой-то чужой, кривоватой улыбкой. – Я ведь уже и рукой махнула в ту сторону. Двадцать пять лет вдовею! Алексея Егорыча вот Бог послал, а потом уже и не нужно было никого. Когда только овдовела – еще вертелись рядом какие-то… Но ты и сама знаешь, что у меня за молодость была. После такого – вот поверь – ничего уже не хочется. А тут вдруг… На старости лет! И сам лет на десять меня моложе. В Затонске ведь после войны как везде: и вдов молодых, и девок засидевшихся хоть рядами выставляй, выбирай любую! А он меня с букетами караулит. Уже весь городок смеется: великая любовная история, часть вторая. Про сыщика и медиума уже было, теперь в нашем театре пьеса в духе нового времени: «Журналистка и большевик»!
Тут рассеянный взгляд редактора «Затонской нови» упал на окно, и она подхватилась с места, картинно всплескивая руками.
– Аня, ну ты только погляди! Уже здесь. И снова с веником! Нет-нет, ты тихонько глянь, из-за занавески. А то спугнёшь!
Анна послушно глянула. На обшарпанном крыльце неловко переминался с ноги на ногу Ипполит Поликарпович Редькин. В руке милицейский шофёр крепко сжимал что-то, с первого взгляда и впрямь казавшееся старым дворницким веником. Но уже со второго взгляда стало понятно, что это букет – большой и лохматый букет, где среди белых зонтиков тысячелистника и колючих головок татарника ярко горел такой знакомый красный огонёк.
Цветочек Аленький. И здесь.
– Лиза, так ты лучше иди с кавалером, – спохватилась Анна Викторовна. – Со списком я сама как-нибудь справлюсь. Вера сегодня приедет, поможет.
– Нет уж, – решительно отозвалась подруга. – Я тебе обещалась. И кавалера моего к делу пристроим, чтобы без толку не маялся. А в клуб от вас даже ближе идти-то!

* * *
Всё как-то устраивалось само собой, но ужас Штольмана от этого не становился меньше. Интересно, это все отцы переживают, выдавая замуж дочь? В таком случае для Виктора Ивановича было сущим благом, что сыщик просто похитил у него Анну Викторовну, торопливо сочетавшись браком в дороге. Кто знает, сколько лет жизни это сэкономило тестю – с его-то больным сердцем? Или в прежние времена всё это делалось как-то иначе? Это сейчас комсомольскую свадьбу придумывали на ходу все, кому не лень. Раньше ведь какие-то ритуалы были… и тётя Липа, кажется, была их великим знатоком. Боже сохрани! Ему и Марии Тимофеевны хватило, когда женили младшего Миронова.
Вспомнив, что сам Виктор Иванович жену похитил прямо из церкви, сразу после венчания, Штольман с облегчением вздохнул. Нет, тесть на него точно не был в обиде за то, как сладилось у них с Анной. Мелькнула крамольная мысль: вот бы и Васька взял да и выкинул что-то подобное! Избавив его от необходимости переживать весь этот церемониал. Анна нередко в сердцах говорит: «Яков Платонович, какой вы дикарь всё-таки!» Ну, вот какой есть. В каких-то вопросах дикарём так был, так и остался.
Потом сыщик кидал украдкой взгляд на будущего зятя и видел в его глазах лёгкий отсвет безумия. Если уж флегматичного Ваську все эти хлопоты повергают в ужас, то что говорить о нём самом? Впрочем, нет. Если Вера с Васькой сбегут, они с Анной останутся одни перед лицом всех приглашённых гостей и наготовленной провизии. Так что пусть молодые остаются дома. И принимают все причитающиеся им здравицы и почести.
Накануне свадьбы Евграшин решительно выпроводил начальника угро из отделения после трёх пополудни:
– Яков Платонович, вам к торжеству надо готовиться.
Сам Штольман охотнее просидел бы на службе до темноты, хоть дел никаких и не было. Весь затонский криминальный элемент словно в спячку впал, как на грех. Хотя его собственная роль в приготовлении к празднику ограничилась подготовкой парадной экипировки для Василия и Ивана, Яков Платонович каждый раз вздрагивал, наблюдая, как свадебный экспресс с каждым днём набирает ход. И совесть мучила за то, что он в этом Анне совершенно не помогает. Как помогать-то? Что он в этом смыслит?
Вчера, вернувшись со службы, он обнаружил на школьном дворе кучу досок. Жена спокойно пояснила:
– Не бойся, ничего противозаконного. Это нам дали во временное пользование. Белкин, Верин начальник прислал. Завтра приедет Никита Иванович, мастер со стройки, с плотниками. Столы поставим прямо во дворе. Надеюсь, погода постоит хорошая, – последнее любимая произнесла с повелительными интонациями директора школы. Яков подумал про себя, что на месте того, кто заведует погодными явлениями, он бы послушался. Когда Анна Викторовна в таком настроении, спорить с ней чревато!
Слегка удивило, что сооружать столы с лавками приедет Никита Белов. Бывший кулачный боец, вроде, больше по механической части? Или это его сын, Васькин приятель? Интересно, Анна знает, что автором того самого удара по голове, который так встревожил её когда-то, был именно Никита? Кажется, он ей этого никогда не говорил. Да и не надо, мало ли? Устроилось всё само – и слава Богу!
Вера рассказывала, что на стройке Никита её по-отечески опекает. Слышать было приятно, но… встречаться лицом к лицу с бывшим своим подследственным  Яков не горел желанием. Просто за столько лет он так и не научился реагировать на проявления благодарности. И Белов и не из тех, кто станет что-то такое говорить. Ну, так обоим и будет неловко. На свадьбу он, конечно, приглашён, но там хватит народу вокруг, чтобы им удалось избежать этой признательной церемонии – совершенно не нужной ни одному из них.
Когда Штольман добрёл, наконец, до дома, столы и лавки во дворе уже стояли, а рабочих не было. Он вздохнул с облегчением, но, как оказалось,  с этим поторопился. Неожиданность подстерегала его не во дворе, а в доме. Анна отсутствовала, а вместо неё  три энергичные дамы, засучив рукава, разделывали давешнего поросёнка, подаренного  местным преступным элементом. Было у сыщика подозрение, от кого именно этот дар, но проверять его он, разумеется, не стал.
От этого нашествия на собственную кухню он вначале содрогнулся, потом признал в шумных гостьях Наталью Смирную - Васину невестку, Алевтину Евграшину и евграшинскую же красавицу-дочку.
– День добрый! – поздоровался Штольман слегка дрогнувшим голосом. – А Анна Викторовна где?
– Так они с Лизаветой пироги пекут, у товарища Жолдиной на квартире! – словоохотливо пояснила Алевтина. – Яков Платоныч, покушаете горяченького?
На плите что-то аппетитно шкварчало, но обедать здесь, при трёх чужих женщинах, хозяйничающих в доме, было немыслимо. Штольман пробормотал что-то о делах и поспешно вышел наружу. Сел на скамейку и закусил кулак. Чем бы себя занять, в самом деле? Он же во всех этих хлопотах совершенно никчёмен!
Мимо протопал Иван с целым тазом чищеных карасей. Кажется, страсть младшего сына также была поставлена на службу общему делу.
– Тебе помочь? – спросил Яков, втайне надеясь  пережить светопреставление в Ванькином обществе.
– Да не, бать, там с полведра всего осталось, – ответствовал приёмыш. – Мы со Стёпкой сами.
И здесь он не в состоянии принести никакой пользы! Да что же за проклятие такое?
Мысль о проклятии внезапно заставила вспомнить об одном неотложном деле, сделать которое надлежало именно ему. Почувствовав прилив энергии, Штольман подхватился со скамейки и заспешил в сторону кладбища. Напрямик до церкви ближе будет. Не попасть бы только к вечерне, когда там она бывает?
На этот раз ему повезло. Отец Серапион не был занят.
– И тебе добра! – ответил он на его торопливое приветствие, однако, глаз блеснул нехорошо. – Даже закоренелый грешник в трудный час приходит в храм Божий. Эк тебя припекло, сердешного!
Штольман дёрнул щекой. Оказывается, всем очевидна его паника. Ладно, всё одно, надо говорить, с чём пришёл.
– Да я к вам по делу, батюшка.
– Ну, так я слушаю, – поощрил отец Серапион.
– Завтра свадьба у моих.
– Ну, так наслышан. Город слухом полнится: дождалися, мол! А от меня ты чего хочешь? Сам-то ты безбожник, и дети твои свадьбу решили играть комсомольскую. Да и не нужно им оно – с попом-то. Нынешняя власть к священству неласкова, как оно ещё повернётся? Не было бы у них неприятностей впредь.
Штольман вздохнул, мысленно признавая печальную правоту собеседника.
– Так я вас не как священника, а как друга зову, Орест Илларионович.
– Как друга, говоришь? – сощурился неистовый батюшка. – Ну, ладно. Быть посему. Явлюсь, как друг. А ты что же, спешишь? У меня до вечерни время есть, обставил бы тебя в шахматы разок. Очень успокоительно для нервов, и смирение вырабатывает, знаешь ли!
Другом батюшка был настоящим. Несмотря на острый его язык, в его обществе на Якова нисходило умиротворение. Уверовать что ли на старости лет? Да нет, пустое! Лучше уж и вправду – в шахматы… Успокоиться ему сейчас не помешает. Господи, неужели это завтра?..
   

     
Следующая глава        Содержание

 
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)