Эпилог


 
И, конечно, забыли про самую главную мелочь!
Дядя целую неделю твердил, что на праздник у них будут блины. Родные лейтенанта Радченко, которому дядя чудом сохранил глаз, привезли из деревни крошечную баночку мёду. Глаз заживал хорошо, баночка стояла в кладовке; Анютка каждый день бегала на неё смотреть. Мёд был совершенно удивительный, тёплого янтарного цвета. Кажется, что запах пробивался даже сквозь бумажку, которой он был накрыт. Анютка сильно втягивала носом, впитывая аромат лета, но заглядывать под бумажку себе не позволяла. Она знала, что стоит только лизнуть – и удержаться будет очень трудно.
По карточкам папе выдали муку, сухое молоко и яичный порошок, так что все твёрдо решили – быть блинам. Оставалось только купить маленький кусочек сала, чтобы смазать сковородку. Но с утра папа, дядя и Аня пошли смотреть парад. Над Красной площадью, продуваемой всеми ветрами, срывался снег, а потом повалил густо и решительно.
Анютка продрогла, и дядя заявил, что её нужно немедленно вести под крышу, не то заболеет. Они заторопились домой и про сало не вспомнили. Папа собирался сходить за ним сам, но вдруг нагрянули тётя Вера и дядя Вася. Анютка не видела их с начала войны и совсем уже плохо помнила. Но дядя и папа ужасно обрадовались, начали нести какую-то восторженную и смешную чушь и, конечно, про сало окончательно забыли.
- В этом доме всё как всегда! – недовольно заметила бабушка.
Дед только хмыкнул, а потом шепнул Анютке на ухо:
- Не расстраивайся, Зайчонок, всё образуется как-нибудь.
- Как? - спросила Анютка почти без голоса, потому что горло перехватило от огорчения.
- Ну, не знаю, - смутился дед. – Это ты у бабушки спроси. За чудеса у нас она отвечает.
- Вот вечно так. Чуть что – сразу бабушка! – сказала бабушка вроде бы недовольно, но на самом деле весело. Они с дедом обожали друг друга дразнить.
- Между прочим, у дверей стоит тётка, которая ищет нашу квартиру, - вдруг сказал дедушка.
Анютка удивилась и немного расстроилась. Если ищут нас, значит, кто-то пришёл звать дядю к больному. Какие уж тут блины!
В это время в дверь и впрямь позвонили. Дядя вышел в прихожую, потом вернулся с озабоченным лицом:
- Вы пока празднуйте, а я сбегаю. Тут недалеко.
Он подхватил свою докторскую сумку и стремительно исчез.
- В этом доме всё как всегда! – громко сказала тётя Вера. И была при этом ужасно похожа на бабушку.
Анютка усилием воли приказала себе не киснуть. В конце концов, работа у дяди такая. Ведь болеют люди в любой час дня и ночи. Раз он сказал, что скоро придёт, значит придёт. Ну, хотя бы к утру. Зато все здесь, рядом: и папа, и тётя Вера, и дядя Вася. И бабушка с дедушкой тоже. Нет только старших братьев, но ведь они тоже живы – и это самое главное!
Тётя сказала, что сегодня будет праздничный салат, а дядя Вася, ухмыльнувшись, с видом волшебника из цирка достал из подсумка целую селёдку, завёрнутую в газету. Селёдка была толстая и пахла совершенно упоительно. Потом папа, дядя Вася и Анютка дружно сдирали кожурку с картошки, сваренной в мундире. Тем временем тётя Вера очистила селёдку, которая не просто так казалась толстой. Внутри у неё обнаружилась икра. Тётя сказала, что салат без икры как-нибудь обойдётся, и разделила её на всех, разрешив съесть прямо сейчас. Икринки мелко похрустывали на зубах и на языке, и это было совершенно чудесно!
А потом вдруг ввалился очень весёлый дядя  и с порога закричал:
- Живём, славяне! Я сала принёс!
Оказывается, у мужа той тётки ужасно болела голова. Ничего смертельного, дядя дал ему пирамидон, а тётка подарила доктору маленький кусочек сала.
- Я бы не взял, конечно, - рассказывал дядя. – Но она очень настаивала. К тому же, он сам виноват, что страдает с похмелья. Праздник-то ещё только начинается. А у нас с вами теперь совершенно точно будут блины!
- Жук ты, Ванька! – недовольно сказала тётя Вера, разрезая селёдочную мякоть на крохотные кусочки, и шлёпнула по рукам дядю Ваню, который потянулся за селёдкиным хребтом.
- Мелкий взяточник, - поддержал жену суровый дядя Вася. – Уголовный Кодекс по тебе плачет.
- Я же не для себя, - виновато заметил дядя. – Вон, цыплёнка откармливать надо. Насквозь светится, все косточки видно.
Дядя вечно дразнил Анютку то цыплёнком, то воробушком, то мухой. Но она на него никогда не обижалась. Разве можно обижаться на друзей? А дядя – самый лучший Анюткин друг. А ещё он веселый и смешной. Пусть даже ей не нравится быть мухой. Ну, что поделать, если она и в самом деле маленькая? Хотя, положа руку на сердце, ей гораздо больше нравится, как называет её дедушка: Зайчонок Две Косички. Хотя, казалось бы, какой может быть зайчонок, если человеку уже стукнуло девять лет?
- Ванька, в наказание за свою преступную деятельность будешь чистить лук! – приказала тётя Вера.
- Почему я? – вредным голосом спросил дядя.
- Потому что Митя от работ освобождается на правах старшего и без пяти минут генерала.
- А ты молодой ещё! – сказал папа и ухмыльнулся совершенно пиратским образом. – Потому как только майор.
- Вот так всегда, - жалобно протянул дядя. – Младший, бедный, неженатый.
- Велико дело! – хмыкнул дедушка. – Хочешь жениться  - поезжай в Затонск.
- То ли и вправду съездить в Затонск? – дурашливо задумался дядя. – Там барышни на велосипедах носятся. Собьют – и будет мне счастье.
- Непременно! – улыбнулась бабушка.
Дядя Ваня внезапно шмыгнул носом.
- Что, луковицу жалко? – дедушка улыбнулся в точности, как папа. Но дядя его не услышал.
Когда салат был готов, мужчин погнали сервировать стол, а женщины принялись печь блины. Тётя Вера разливала тесто, а Анютка смазывала сковороду салом. От жара лицо у неё раскраснелось, и, кажется, тоже лоснилось, как блин. Но это не испортило ей настроения. Счастье же – когда тепло и блины!
- Почти как довоенные, - с некоторым сомнением произнесла тётя Вера, созерцая горку готовой продукции.
- Дочь моя, у тебя что-то с памятью, - скептически заметила бабушка. – И близко они на довоенные не похожи!
- Не слушай её, Мартышка, - успокоил дедушка. – По нынешним временам удались очень даже ничего.
- Для сорок пятого года сгодятся, - поддержал папа. – Хотя в сорок шестом непременно будут лучше. Правда?
- Правда-правда! – подтвердила Анютка. И подмигнула дедушке.
   
Стол просто ломился от яств. Ну, возможно, Анютке так казалось. Но салату было много, точнее, много картошки и луку, но временами на язык попадался кусочек селёдки, и это было восхитительно. А ещё были бутерброды с американской тушёнкой, похожей на колбасу, и солёные огурцы. Взрослые пили водку, а Анютке налили чаю с сахарином.
Первый тост был, конечно, за Победу! Потом за годовщину Великого Октября – хоть и не круглую, но счастливую, потому что мирную. Потом - за всех, кто несёт свою службу.
- За тебя, брат мой, без пяти минут генерал! – торжественно провозгласил дядя Ваня.
Но папа неожиданно вздохнул:
- Не за меня. За тех, кто сейчас в строю. За Яшку в небе, за Сашку в море, за Гришку у станка. За Максима, где бы он ни был. Верю, что живой и вернётся. А мне генералом уже не быть. К строевой негоден.
- Да брось ты! – возмутился дядя. – Сейчас военная медицина, знаешь, какие чудеса творит? Вот у меня знакомый доктор, хирург был от бога – руки золотые. Осколочное в обе кисти – и конец золотым рукам! Такая неврома была, думали, кисть отнимать придётся. Собирали ему руки по кусочкам, можно сказать. А ведь что ты думаешь? Снова работает Владимир Афанасьевич, даже оперирует. Но там характер! Так и у тебя ведь не хуже.
- Иван Яковлевич! – ядовито отозвался папа. – Вы эту психологию бросьте. Если вы врач, а не просто притворяетесь, то должны знать, что такое колено никогда сгибаться не будет. Нет там колена. Да ведь жить-то и на гражданке можно. Я от дела, вроде, не бегал и долг свой Родине отдал сполна. И остальное отдам, дай срок.
- Чем заняться думаешь? – спросил до сих пор молчавший дядя Вася. Он вообще не любил много говорить.
- Да вот решаю пока. В стряпчие не пошёл, как отец предлагал.
- Не предлагал я такого, - пробурчал дедушка едва слышно. – Это ты сам не захотел.
- А мой папа был стряпчий, - с вызовом сказала бабушка.
- Нет, в адвокаты я не пойду, характер не тот, - решил папа. – Может, как мама, детей учить стану. В школах нынче сплошь женщины, и дома через одного отцов нет. А как пацанам без мужского воспитания? Или в милицию. Что скажешь, брат Василий? Возьмёшь меня в уголовный розыск? Отцу я когда-то помогал.
- Поедешь помощником Героического Сыщика в Нижние Мымры? – насмешливо осведомился дядя Ваня.
- А поеду! – весело отозвался папа. – Анютка, поедем к дяде Васе в Нижние Мымры?
- Только ехать придётся в Уже Совсем Нижние Мымры, - предупредила тётя Вера.
- Вас переводят? – удивился папа.
- Вроде как даже на повышение, - хмыкнула тётушка. – Опять изыскали способ от меня избавиться. Направляют на строительство ГЭС в Усть-Каменогорск. Слыхали про такой?
- Слыхали, - хмыкнул дедушка.
- И даже бывали, - добавила бабушка. – А зачем там ГЭС?
- Туда в войну металлургический гигант с Кавказа перебросили, - пояснила тетя Вера. – Энергии нужно много. Пока это и впрямь Нижние Мымры, но скоро достойный город будет.
- Только мы это вряд ли увидим, - мрачно сказал дядя Вася. – Потому что нас зашлют уже в Самые Нижние Мымры.
По дяде Васе никогда не поймёшь, шутит он или говорит серьёзно. Вот сейчас, кажется, шутит. И вообще, не похоже, чтобы их с тётушкой такая кочевая жизнь расстраивала.
- Между прочим, - с загадочным лицом сказал дядя Ваня. – Лечил я тут однажды одного майора НКВД. Так вот он, проникшись великим уважением к нашей фамилии, под большим секретом поведал мне, что в тридцать седьмом у них в материалах какого-то дела проходила французская шпионка Вера Яковлевна Штольман-Смирная. Но поскольку она у нас СмирнАя, да не СмИрная, то к тому времени, когда её брать хотели, сердитое начальство загнало её уже в Самые Первые Нижние Мымры. А потом тот следователь, что шил на тебя дело, сам загремел вместе с Ежовым. Получается, сестрица, что несносный фамильный характер тебя уберёг.
Дядя Вася хмуро поглядел на дядю Ваню, заставляя его замолчать. А папа с дедушкой в один голос сказали Анютке:
- Об этом не болтать!
- Что я маленькая, что ли? – даже слегка обиделась на них Анютка.
Тётя Вера хмыкнула и пожала плечами.
- Чем дальше я думаю, тем больше прихожу к выводу, что унаследовала от папы его дар.
- Это какой же? – искренне удивился дедушка.
- А у бати был какой-то дар? – тоже удивился дядя Ваня.
- Был, - уверенно сказала тётушка. – Он каждый раз ухитрялся выбрать самое трудное, немыслимое и непроходимое. Вроде бы ссылка, позор, понижение и всё такое. А потом оказывалось, что именно там и пролегала дорога к счастью. Вот и у меня, похоже, так.
Бабушка подмигнула Анютке и беззвучно рассмеялась, беря ошарашенного деда под локоть.
- Знаете, что? – вдруг непривычно серьёзно произнёс дядя Ваня. – Я хочу выпить за наших родителей. Потому что без таких, как они, не было бы ни этой страны, ни нашей Победы. За тех, кто во все времена занимался делом. Батя сто раз говорил, что не собирается строить Царство Божие на земле. Но как-то так получалось, что вокруг них оно всегда возникало со временем. Я им так обязан. По гроб жизни мне этот долг не отдать.
Дед смутился и принялся поправлять свой манжет. Бабушка стиснула его руку и тихонько сказала дяде:
- Дурачок, людям отдашь!
- Людям отдашь, - эхом откликнулся папа. – Профессия у тебя нужная. И от дела ты не бегаешь. В полном соответствии с фамильным девизом.
- Надобно служить, коли обещался, - глухо откликнулся дядя Вася.
Взрослые встали и выпили молча. А Анютка поглядела на бабушку с дедом. Жаль, что никто кроме неё их не видит.
- Иногда мне кажется, что они рядом, - смахнув слезу, сказала тётя Вера. – И когда надо принимать решение, я могу поговорить с отцом. А мама утешает, когда трудно. Мама всю жизнь доказывала, что душу человека убить нельзя, что она продолжает жить, когда земной путь уже закончен.
Дядя Ваня грустно хмыкнул и неловко попытался пошутить:
- Сколько я народу перерезал – просто жуть! И хоть бы раз обнаружил то место, где у человека спрятана душа. А вот нет его. Даже под микроскопом не видно.
- Бабушка говорит: «Ты не первый упёртый материалист, которого я знала» - вслух озвучила Анютка.
И всё взрослые изумлённо на неё посмотрели.
- А дедушка сказал, что материализм – это издержки молодости. В своё время пройдёт.
- Анечка, - дрогнувшим голосом произнесла тётя Вера. – Они здесь? Ты, в самом деле, их слышишь?

* * *
Бабушка Маргарита Назаровна была женщина суровая и властная. У Анютки не очень получалось с ней ладить. Когда-то ещё до войны Анютка потянула с комода фарфоровую пастушку, и пастушка, конечно, разбилась. Бабушка поставила девочку  перед собой, положила на стол осколки злосчастной пастушки  и долго отчитывала внучку, повторяя: «Стыдно, барышня!» Стыдно было Анютке или нет, но это она запомнила, хоть и маленькая была.
В войну бабушка завела строгий порядок, выдавая хлеб в определённые часы, в остальное время держала его под замком в буфете. Умерла Маргарита Назаровна в декабре. Анютка не очень горевала о ней. Бабушку она в глубине души побаивалась. Её смерть запомнилась тем, что вдруг стало вдвое меньше хлеба. Много позже Анна Дмитриевна поймёт, что суровая бабушка просто скармливала внучке почти всю свою пайку.
Мама каждый день ходила на работу в свой институт, оставляя Анютку одну и строго-настрого запрещая топить печку. Боялась, что пятилетняя дочь устроит пожар и погибнет, не сумев выбраться. Мама всё время говорила, что в январе их непременно вывезут, что они уже находятся в плане эвакуации с членами семей комсостава. Анютка подставляла стул к календарю и отрывала листочки, дожидаясь, когда наступит январь.
Но однажды мама не вернулась домой. Вначале Анютка просто ждала. Потом подумала, что маме дали срочную работу. Потом ей пришла жуткая мысль, что семьи комсостава эвакуировали, не дав маме сходить домой за Анюткой.
Двое суток она сидела на кровати, закутавшись в одеяло и в бабушкину шубу. Было очень холодно и темно, потому что затемнение так и оставалось закрытым. Несколько раз объявляли воздушную тревогу. От разрывов ведь дом ходил ходуном, сыпалась штукатурка с потолка, и жалобно звенела посуда в буфете. Бомбы падали где-то очень близко, а в ответ сердито рявкали зенитки. Анютка пряталась под кровать и с ужасом думала, что будет, если дом разбомбят - мама придёт и не найдёт её.
Потом всё на время затихало, и в пустой и тёмной квартире оставался только звук метронома из чёрной тарелки на стене. Тогда Анютка возвращалась в своё гнездо на кровати и забывалась тревожным голодным сном.

Эту красивую молодую женщину в старинном платье она увидела, кажется, во сне.
- Вставай, малышка! – ласково сказала ей женщина, очень похожая на папину сестру тётю Веру. – Вставай и иди на улицу. Это надо сделать, иначе погибнешь! Ты сможешь, я знаю, ты очень сильная.
Анютка, наоборот, знала, что она маленькая и слабая. Но приснившаяся женщина ласково коснулась  щеки – словно летний ветерок погладил. И Анютка ей поверила. Она выбралась из своего гнезда, которое уже почти не давало ей тепла, протопала в прихожую, с трудом дотянулась до замка и открыла тяжёлую дверь.
На  Невском не было ни души. Ветер гнал вдоль домов позёмку. Анютка брела, сама не зная, куда, когда на Аничковом мосту прямо над ней начали рваться снаряды. Девочка скорчилась за одним из постаментов, где до войны стояли красивые бронзовые  кони. Внезапно откуда-то выскочил пожилой моряк, сгрёб Анютку в охапку, отчаянно ругаясь, и потащил, закрывая собой. Она прижималась к небритой щеке первого живого человека, которого видела за три дня, и почему-то уже не боялась.
- Вот теперь всё будет хорошо, - беззвучно прошептала женщина, похожая на тётю Веру.
Моряк принёс девочку в бомбоубежище. Там было светло и много людей. Анюткой занялись какие-то девушки с красными повязками на руках: усадили на топчан, дали стакан кипятку, начали спрашивать имя и адрес.
- Аня Штольман, - ответила она.
Адрес свой она тоже помнила наизусть: площадь Восстания, дом 5, квартира 49. А вот институт, где работала мама, она не знала.
- Штольман Светлана Николаевна? – переспросил суровый дядька в шинели с краповыми петлицами. – Немка?
Анютка испуганно замотала головой. Немцы были там, за линией фронта, откуда велись обстрелы и прилетали самолёты с бомбами. Какое отношение это могло иметь к ней самой и к её маме?
Другой суровый дядька, только в полушубке, полистал какие-то страницы и пробурчал:
- Да нет, русская вроде. Муж в РККА. - он показал командиру с краповыми петлицами какую-то запись. – Позавчера при авианалёте, на Литейном…
Командир посмотрел на Анютку с непонятной досадой и сказал девушке, которая её привела:
- В детский дом определяйте.
 
В ленинградском детдоме было почти совсем хорошо, и есть давали каждый день, иногда даже суп на мясном бульоне. Это когда бойцы Ленинградского фронта привезли им почти целую лошадь, которую убило разрывом. Ребята в детдоме были дружные, Анютка ладила со всеми. Она уже знала, что мама погибла в тот день, когда Анютка так и не дождалась её. Но оставался папа, который на фронте бил фашистов. Ещё был старший брат Саша, учившийся в мореходке. Сейчас он тоже, наверняка, где-то воевал. Ещё была тётя Вера, которая перед войной строила электростанцию в Сибири, её муж, милиционер дядя Вася, и ещё один папин брат – дядя Ваня. И двоюродные братья Яша и Гриша. У Анютки очень большая семья, и они её обязательно найдут. Надо только пережить блокаду и войну.
Из Ленинграда её вывезли в 1943 году, по дороге она простудилась и заболела воспалением лёгких. Из эвакопункта её доставили сразу в госпиталь, где она провела два месяца, а детдом тем временем уехал дальше, и она потеряла всех своих друзей. В госпитале была очень хорошая нянечка тётя Маня. И строгий, но тоже очень хороший доктор Максим Петрович. И раненые бойцы, которые в Анютке души не чаяли и всё старались её подкормить. У каждого она выспрашивала про дела на фронте, надеясь, услышать про  папу или брата Сашу. Но никто не мог ей ничего про них рассказать.
Когда она выздоровела совсем, её определили в детский дом в Ярославле. И счастливое время закончилось. Потому что там был Игорь Востриков.
Анютка не понравилась Игорю Вострикову сразу. Услышав её фамилию, он злобно процедил:
- Немка-пенка, Гитлер капут!
Отец у Вострикова погиб в сорок первом году, мать умерла в сорок втором. В детском доме он считался старожилом и заводилой, к тому же, был на два года старше Анютки. В общем, у него были все возможности, чтобы превратить Анюткину жизнь в форменный ад.
Самое плохое, что другие ребята тоже вовсю тянулись за Игорем Востриковым и не давали девочке проходу, а проклятая «немка-пенка» преследовала её и в спальне, и в столовой, и в школьном классе. Воспитательница Валентина Алексеевна, правда, несколько раз делала замечание Вострикову и другим ребятам, но на этом дело и закончилось. Воспитатели были рядом не всегда, а обидчики – постоянно. Плакать на людях Анютка себе не позволяла, но по ночам частенько роняла слёзы в подушку.
   
В одну из таких ночей на неё вдруг опять словно повеяло тёплым сквозняком сквозь запертое и запечатанное на зиму окно. И кто-то невесомо присел на кровать рядом с уткнувшейся в подушку Анюткой.
- Прости, Зайчонок, это из-за моей фамилии у тебя неприятности!
Анютка резко развернулась, чтобы увидеть, кто это сказал.
- Папа! – почти беззвучно произнесла она, потому что горло перехватило от слёз.
Но мужчина в старинном долгополом пиджаке улыбнулся незнакомо и кривовато и качнул кудрявой головой:
- Я не папа. Я твой дедушка.
Дедушек у Анютки не было никогда. Точнее, когда-то они были, но её тогда ещё на свете не было. Мамин папа, муж суровой Маргариты Назаровны, погиб на империалистической войне. Его портрет висел в бабушкиной комнате на стене. Дедушка был в бескозырке, с боцманской дудкой и  могучими усами, а на груди носил Георгиевский крест.
И папин папа тоже умер до того, как она родилась.
- Этого не может быть! – тихо, но убеждённо сказала Анютка этому незнакомцу с папиным лицом и чужой улыбкой.
- Я тоже долго так считал, - качнул головой её собеседник. – Но это тебе лучше бабушка растолкует. Я сам до сих пор не понимаю.
Он кивнул куда-то за плечо, и Анютка увидела, что  рядом с ним появилась та самая женщина, что спасла её тогда, в Ленинграде.
- Я вас знаю! – воскликнула Анютка. Получилось громко, так что Анюткина подружка Галя, спавшая слева от неё, нервно повернулась и что-то пробормотала во сне.
- Ты можешь говорить с нами мысленно, - поспешно произнесла девушка, которую почему-то назвали бабушкой. – Мы тебя всё равно услышим.
Анютка нерешительно протянула руку, пытаясь коснуться её платья, но пальцы канули в пустоту.
- Вас нет? – спросила она, не разжимая губ.
- В материальном смысле, - сказал дедушка.
- Это наши души говорят с тобой, - сказала бабушка. И погладила Анютку по голове. Словно ветерок волосы на макушке колыхнул.
- А разве можно разговаривать с теми, кого нет? – опять не поверила Анютка.
- Я всю жизнь это делала, - грустно улыбнулась бабушка. – А до меня этот дар был у моей бабушки. Теперь вот у тебя есть. Возможно, тут дело в имени. Ты ведь тоже Анна.
- А дедушка видел призраков? – теперь Анютка обернулась и требовательно поглядела на мужчину.
- Не видел, - со вздохом признался он. – И ужасно бабушку обижал тем, что не верил в них. Теперь вот пришлось поверить. С очевидностью не поспоришь!
- А почему ты на папу похож?- задала она вопрос, который её больше всего смущал.
Бабушка рассмеялась, а дед удивлённо хмыкнул:
- Да это он на меня похож. Он же – мой сын.
И вот тогда Анютка вдруг поверила окончательно. Она придвинулась к деду вплотную.
- А маму я увидеть смогу?
- Кто знает? - светло улыбнулась бабушка, садясь по другую сторону от неё. – Может, когда-то и сможешь.
- А… папу? – произнесла Анютка и тут же испугалась услышать ответ.
- Ну, папа-то живой, - проворчал дед. – В партизанах он воюет.
Всю войну о папе не было вестей. Невыносимый Игорь Востриков донимал её, когда взрослые не могли видеть: щипал с подвывертом и шипел: «Немец-перец-колбаса, фрицам он давно сдалсА!»
- А мы, правда, немцы? – спросила она у деда и замерла, со страхом ожидая ответа.
- Да какие мы немцы! – с досадой сказал дед. - Русские в пяти поколениях. Прадед мой был немец, приехал в Россию ещё при Екатерине Второй. Военный инженер он был. Во время войн с Наполеоном вместе с Суворовым в Альпах воевал, переправу в горах наводил. Там его и убило.
Сказанное им совершенно меняло дело. Таким родственником-немцем можно было и гордиться. Хотя Анютка ещё не знала, кто такой Суворов, и когда была война с Наполеоном. Понимала только, что очень-очень давно. И Игорь Востриков тоже это едва ли знал.
- А… вас тоже убили? – спросила она у бабушки с дедом. Всех убивают. Даже бабушка Маргарита Назаровна – она же не сама умерла, её фашисты убили, на самом деле.
Но оба только покачали головами.
- Я полицейским был, потом в милиции служил. Сколько раз убить могли, а… всё вышло естественным порядком, - ответил дед. – Если, конечно, считать естественным, что мы здесь, и ты нас видишь.
- Яков Платонович, - укоризненно сказала бабушка. – Ну, сколько можно уже?
- А почему вы молодые, если вы бабушка и дедушка? - снова задала Анютка трудный вопрос.
Призраки озадаченно переглянулись, а дед даже пожал плечами.
- Наверное, ты портреты наши видела когда-то, до войны, - предположила бабушка.
- Придётся удовлетвориться этой версией, за неимением лучших, - дед снова криво улыбнулся Анютке. – Но у нас на повестке гораздо более важный вопрос. Что делать с Игорем Востриковым?
Честно говоря, про забияку Вострикова она уже совсем забыла, ошеломлённая радостью того, что даже в детдоме её разыскали родственники. Пусть и… не совсем живые.
- Про Суворова он всё равно не поймёт, - грустно констатировала девочка.
- Тогда придётся дать ему в нос, - сказал дедушка. – Обычно это помогает.
- Яков Платонович! – возмущённо воскликнула бабушка. – Чему вы учите ребёнка?
- Полезным вещам, - отрезал дед. – Между прочим, Вера наша тоже дралась. Её задирал соседский мальчишка, а ни Мити, ни Максима, ни меня не случилось рядом.
- Как, и Верочка тоже? И мне не сказали?
- Чтобы вы с Марией Тимофеевной принялись снимать с неё стружку? И потом, это было верное решение. Ведь, в конечном итоге, он отстал.
- А я-то удивлялась, что она пожелала научиться стрелять, - пожаловалась бабушка Анютке.
- Анна Викторовна, а вас папенька, помнится, выучил фехтовать, - иронически заметил дед. – И вы однажды успешно применили эту науку на практике!
Очень смешно они спорили, будто мальчишка и девочка. И вообще, это было замечательно, что они пришли, и с ними можно было вот так, молча, обо всём поговорить. Но дедов совет Анютку всё-таки смущал. Никогда прежде она не дралась. Получится ли у неё?
   
Проверить это ей пришлось уже на следующий день после первого урока. Услышав ненавистную «немку-пенку», Анютка развернулась, смерила обидчика взглядом и поняла, что до носа она не дотянется. Востриков был длинный. Тогда она встала на скамейку. Конопатый нос-картошка оказался как раз в пределах досягаемости, даже немного ниже, и она с удовольствием залепила в него кулаком.
Кровь брызнула сразу, заливая Вострикову губы и воротник. Дед ухмыльнулся и провокационно прошептал:
- Хочешь, ухо тебе оторву?
И Анютка повторила слово в слово, радуясь, что даже ухмылка у неё, по ощущениям, вышла похожая.
- Дура малахольная! – завизжал Востриков, отскакивая от неё.
Потом прибежала Валентина Алексеевна, выставила Анютку перед классом и принялась стыдить, повторяя, что только фашисты бьют своих товарищей.
- Он мне не товарищ! – убеждённо сказала Анютка и с презрением посмотрела на Вострикова, который размазывал кровь и слёзы, сразу сделавшись противным и жалким.
Неизвестно, чем бы обернулся для неё этот подвиг, но тут в класс вошёл директор Сергей Павлович. Был он совсем седым, хотя и не старым. Левый рукав гимнастёрки директор всегда носил заткнутым за широкий солдатский ремень. Руки у него не было от самого плеча.
- Что здесь у вас? – отрывисто спросил он.
Директора в детдоме побаивались. Он был контуженый, и по лицу его время от времени пробегал злобный тик. Класс притих, но Анютке было уже всё равно.
- Я не фашистка! – твёрдо сказала она. – Папа мой воюет в партизанах. А мой пра-пра-прадедушка, хоть и немец, вместе с Суворовым воевал. И погиб в Альпах, наводя переправу для солдат.
Ребята, конечно, ничего не поняли. Они с опаской смотрели на разбушевавшуюся Анютку и на директора, лицо которого исказил тик.
- Иди на место, девочка, - внезапно сказал ей Сергей Павлович. – Нечего тут стоять, будто тебя на расстрел привели. Так за что ты его?
Но тут Анютка упрямо замолчала. Она ведь всё сказала уже. Вместо неё подала голос Галя:
- Востриков Аню дразнит всё время, что немка. У неё фамилия Штольман.
- Ну и что же, что фамилия? - строго спросил директор. – Если человек был хороший. А ты знаешь, Востриков, кто такой  Суворов?
И, словно забыв о побоище, которое устроила Аня Штольман, директор принялся рассказывать притихшим ребятам о славных русских полководцах и войнах минувших дней. Оказалось, что он вовсе не страшный, и даже его тик как-то перестал пугать. А Суворов когда-то был мальчишкой – худеньким и слабым. Но он сам решил, что станет военным, и поблажки себе не давал. А некоторые на зарядке упражнения делать ленятся. Анютка снова с презрением поглядела на притихшего Вострикова.
- Александр Васильевич Суворов не потерпел ни одного поражения, - закончил свой рассказ директор. – И не только потому, что был гениальным полководцем. Он умел ценить солдат. И рядом с ним сражались такие офицеры, как предок Ани Штольман. Которые не щадили жизни за нашу Родину.
Пока он говорил, в классе стояла мёртвая тишина. Что такое не щадить жизни за Родину, в детдоме понимали очень хорошо. Конечно, едва ли ребята думали о том же, о чём и Анютка. А ей пришла вдруг в голову мысль, что если дедушка с бабушкой являются к ней запросто, несмотря на то, что давно умерли, может, и великий полководец Суворов тоже иногда заглядывает к советским маршалам и к самому товарищу Сталину? Недаром же с самого начала года наши войска победоносно наступают на самых разных участках фронта.
Кстати, дедушка оказался прав – получив в нос, Востриков от неё отстал. А вот Валентина Алексеевна с тех пор Анютку невзлюбила.
     
В конце сорок четвертого года, когда уже вся территория СССР была от захватчиков освобождена, Анютка снова спросила, что же с папой. Ведь партизанских отрядов уже не осталось. Бабушка с дедом переглянулись, словно решая, стоит ли ей говорить. Потом дед подсел поближе и рассказал, что в боях за освобождение Белоруссии папу тяжело ранило. Сейчас он в госпитале, перенёс много операций. И лежать ему ещё долго.
- Папа теперь инвалид? – прямо спросила Анютка.
У деда задрожало левое веко, и он молча кивнул. Анютка кивнула тоже. Инвалид. Это плохо, конечно, но не страшно. Сергей Павлович – инвалид, а ведь он очень хороший. Главное – что папа жив. Ему просто надо лечиться, а потом они с Анюткой обязательно встретятся. Нужно просто терпеть и ждать.
     
Зимой в детдом привезли новенькую девочку Катю. Она очень плакала, почти не ела и не вставала с кровати даже на уроки. Анютка подсела к ней и погладила коротко остриженные волосы.
- У тебя мама умерла, да? У меня тоже. Давно. Три года уже. А папа у тебя где?
На Катиного папу не было похоронки. В бумаге было написано: «пропал без вести». Но ведь и на полковника Дмитрия Яковлевича Штольмана пришла такая же бумага. А он жив.
- Мой папа был в партизанском отряде, а сейчас в госпитале. Он выздоровеет, я точно знаю, - убеждённо сказала Анютка.
Но Катя только отвернулась от неё и легла лицом к стене. Что-то надо было с ней делать, ведь нельзя же убиваться всю оставшуюся жизнь!
- Знаешь, моя бабушка говорит, что те, кто нас любит – они всё равно с нами, хоть их как бы и нет. Мои бабушка с дедушкой ко мне постоянно приходят, а ведь они умерли ещё в тридцать пятом году.
Катя внезапно села на кровати и уставилась на неё злыми заплаканными глазами:
- Ты что – дура совсем?
   
Со временем Катя привыкла к детскому дому, но от Анютки старалась всё равно держаться подальше. А Валентина Алексеевна после того случая вызвала Анютку в учительскую и долго внушала, что выдумывать нехорошо, что советская девочка должна быть правдивой. Хотелось сказать, что она всегда говорила правду – а только зачем? Валентина Алексеевна, как и Катя, никогда ей не поверит. Бабушке вон тоже не верили.
Учительница Анютку вроде и не обижала, но не упускала случая назвать её фантазёркой. И когда в детдом приехали дядя Миша с тётей Соней, она тоже это сказала.
У дяди Миши и тёти Сони не было детей. А после того, как дядю Мишу искалечило на фронте, уже и не будет. Они хотели взять девочку из детского дома. Анютка им очень понравилась.
И они ей понравились тоже. Тётя Соня была высокая, статная, со строгим лицом, немного напоминавшим бабушку Маргариту Назаровну. Но на девочку она смотрела очень ласково. И её было очень жалко.
Но Анютка не могла не сказать им правду:
- Мой папа живой. Он в госпитале сейчас, но потом меня обязательно заберёт.
- Аня у нас с фантазиями, - сказала Валентина Алексеевна, словно извиняясь за неё. А за что тут извиняться?
Но дядя Миша погладил Анютку по голове и сказал:
- Что ж, на фронте чудеса бывают. Ты жди, дочка! Может и вправду вернётся?
Они уехали, удочерив Анюткину лучшую подругу Галю. Без Гали стало уже как-то не так, но ведь главное, что теперь у неё снова есть папа и мама, значит всё хорошо?
   
После нового года Анютка твёрдо решила, что хватит уже ждать, надо написать в госпиталь, где папа лежит. Чтобы он знал, что дочка живая, а то он ведь волнуется за неё. Дед сказал, что госпиталь в Алма-Ате, это такой южный город в тылу, где много вкусных яблок. Это хорошо, пусть папа ест яблоки и поправляется.
Письма отправляли воспитатели. И Валентина Алексеевна, прочитав, вдруг принялась Анютку снова ругать, а потом повела к директору. Она бушевала за дверями, а Анютка стояла у косяка и всё слышала.
- То у неё отец в партизанах, то в госпитале! Аня Штольман всё время выдумывает и плохо влияет своими фантазиями на детей. Вот что это за письмо! На деревню дедушке?
Девочка стиснула пальцами косяк и решила, что отомстит ей обязательно. Сделает что-нибудь самое страшное! В туфли ей чернил нальёт, вот!
Туфли у учительницы были одни, видавшие виды, но ещё целые. И их вдруг стало жалко. Они-то ни в чём перед Анюткой не виноваты. Но если письмо не отправят, то она сама из детдома уйдёт. И поедет к папе в Алма-Ату! И пусть только попробуют её удержать. А туфли… чего уж там, пусть живут…
Сергей Павлович за дверью долго молчал, потом сказал:
- Отправляйте письмо.
Валентина Алексеевна хотела возмутиться, но он прервал её, сказав то же, что дядя Миша тогда:
- На фронте всякое бывает. Отправляйте.
   
И письмо ушло. И Анютка принялась ждать. До Алма-Аты далеко, это она понимала. Когда ещё дойдёт? К тому же, жизнь в детском доме не стояла на месте. Все понимали, что Победа обязательно скоро будет. Вот прямо уже в этом году. В хоре разучивали песни к предстоящему праздничному концерту.
Ко дню рождения Ленина Аню Штольман приняли в пионеры и даже избрали председателем совета отряда, хоть Валентина Алексеевна была, конечно, против. Но большинство ребят считали, что Анютка – вполне себе ничего девчонка, хоть и с придурью, зато справедливая и смелая. И её всё равно выбрали.
   
А потом была Победа! И ребята дали концерт бойцам в госпитале. И все радовались и плакали. Но радовались, конечно, гораздо сильнее.
А в один из дней в конце мая бабушка пришла к Анютке прямо на урок, улыбнулась очень светло и глазами указала на окно. Анино место было на третьем ряду, но она подскочила, чтобы выглянуть, что там. А вслед за ней повскакали остальные ребята и прилипли к стёклам, несмотря на окрики учительницы.
По двору, сильно хромая и тяжело опираясь на трость, шёл военный с совершенно седыми висками – живой Анюткин отец…

* * *

Родные поверили сразу. Тётя Вера, конечно, заплакала. Хотя, казалось бы, чего плакать, если всё так хорошо? Видимо, она это поняла, потому что промокнула глаза платком и сказала:
- Ну, мама это могла. А папа просто никуда её одну не отпустит.
- Это точно, Мартышка, - сказал дедушка. – Маму даже теперь лучше одну не оставлять. А то ведь устроит второе пришествие.
Бабушка сделала вид, что возмутилась. И даже шлёпнула дедушку по плечу. И тут же принялась гладить лацкан, словно бы извиняясь.
А тётя Вера засмеялась сквозь слёзы:
- Папа, ну какая я Мартышка теперь? Яшка вон скоро женится, того и гляди, бабушкой стану.
- Вот когда станешь, тогда и поговорим, - насмешливо отрезал дедушка.
- Мартышка-Мартышка! – закричал вдруг папа. – Отец, ты помнишь, как она на тебя прыгала. И цеплялась руками и ногами. А я люто завидовал, что уже большой, и мне нельзя так же.
- Конечно, помню, - сказал дедушка. А тётя Вера снова заплакала, только, кажется, от счастья.
Дядя Ваня как-то нерешительно пробасил:
- Батя, а помнишь, как мы на рыбалке утопили мои ботинки, а потом ныряли за ними, чтобы мама не узнала и не отругала нас?
- Хорошо, что не видел никто, - проворчал дед. – Начальник районного угро – старый идиот. По уши в тине, в одних трусах.
А бабушка, кажется, удивилась.
- Это не тогда вы оба простуду схватили, а я понять не могла, как это вы так дружно?
- Тогда-тогда! – закричал уже дядя Ваня.
- А потом мы вас лечили, - вспомнила тётя Вера.
- Луковицей в молоке, - каким-то зверским тоном добавил дядя Вася.
И все начали смеяться, как сумасшедшие, и галдеть одновременно. Прямо как Анюткин класс. А ещё взрослые, называется! Анютка разделила по тарелкам блины, чтобы хватило всем, положила каждому по ложечке мёда. А то они на радостях вообще обо всём забудут.
- Вы посмотрите только на него! – восклицала тётя Вера, дёргая дядю Ваню за ухо. – Вот этот белобрысый Штольман - как он ухитрился на папу вырасти похожим? Был же курносый, конопатый.
- Я очень старался, - солидно сказал дядя Ваня.
- А что об этом говорит биологическая наука?
- Естественные науки давно капитулировали перед нашим семейством, - мрачно заметил дед. И это вызвало новый приступ веселья.
- Но я так не играю! – заявил вдруг дядя Ваня. – Они все фамильные имена расхватали, мне ничего не оставили! Яков у нас Васильевич, Анна – извольте – Дмитриевна! А мне что?
- А ты мал ещё, - сурово заметил дядя Вася. И вдруг криво улыбнулся.
- Ванечка, не расстраивайся! – успокоила бабушка. – Назови мальчиков Витей и Петей. Будут Виктор Иванович и Пётр Иванович.
За окном внезапно ударил артиллерийский залп, и все дружно смолкли.
- Дурачки, салют пропустите! – ласково сказала бабушка. И Анютка кинулась к окну.
Над Москвой переливался и грохотал последний салют сорок пятого года. Его эхо раскатывалось над истерзанной боями землёй, и звуки артиллерийской пальбы уже никого не пугали. Громыхали разрывы, которые больше никого не убьют. Люди смотрели, как с неба опадают дождём пригоршни звёзд, и свет победных огней озарял измождённые и счастливые лица. И мёртвые незримым щитом стояли подле живых. Потому что смерти нет места там, где живёт любовь.

КОНЕЦ

   
Музыкальная иллюстрация к эпилогу:
[player][{n:"Валентин Никулин - Ты припомни Россия",u:"http://www.sovmusic.ru/m/tipripom.mp3",c:"http://forumstatic.ru/files/0012/57/91/30681.png"}][/player]
   
Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)