Кэтти стояла перед новым, только отстроенным особняком, и никак не решалась подняться на крыльцо. В руке она сжимала рекомендательное письмо от своей старой хозяйки. Госпожа де Керуаль заверила свою горничную, что проблем с новой хозяйкой не будет: она молода, красива, щедра и обеспечит будущее Кэтти, если та будет ей верна. Прежняя хозяйка вернулась вместе с супругом к английскому двору и, уезжая, отрекомендовала Кэтти своей знакомой, графине Винтер. Забирать Кэтти с собой она не захотела, сказала, что Англия ее горничной не подойдет и, к тому же английский девушка знает плохо. Что правда, то правда: Кэтти едва могла объясниться, ей, уроженке Лангедока, был бы ближе испанский или итальянский. Но, что поделать: жить надо, возвращаться на юг, домой, девушке было не к кому, она осталась одна-одинешенька на белом свете, и ее собственная судьба зависела только от ее способности заработать себе на приданое.
- Что ты здесь толчешься, милашка? Что ты здесь забыла? – мужской голос с едва приметным иностранным акцентом заставил Кэтти резко обернуться: перед ней стоял расфранченный вельможа, и рассматривал ее, не скрывая улыбки.
- Я… - она растерялась, хотя жизнь с предыдущей хозяйкой приучила ее ко многому, и к умению быстро реагировать на вопрос. – Я… У меня письмо… рекомендательное письмо к мадам.
- Вот как, письмо! – насмешливо протянул придворный вертопрах, и поманил девушку за собой, - ну, раз так, я представлю тебя миледи. Пойдем.
Они прошли через несколько комнат, в которых еще ощущались следы неустроенности и остановились перед закрытой дверью. Вельможа поскребся в нее, как было принято в то время в знатных домах, и в ответ они услышали недовольный, чуть хрипловатый со сна, голос молодой женщины.
- Кто там? Это не время для визитов!
- Знаю, дорогая сестра, - с коротким смешком, подмигивая Кэтти, ответил ее провожатый, - но тут к вам посетительница. С рекомендательным письмом от… - от кого у тебя письмо, голубушка? – в полголоса спросил он девушку.
- От госпожи де Керуайль.
- Девица говорит, что от мадам де Керуайль.
По ту сторону двери что-то упало, раздалось тихое, но краткое и выразительное слово на незнакомом языке, и дверь открылась. На пороге стояла молодая, очень красивая, светловолосая женщина, закутанная в пеньюар, и подслеповато щурилась на вошедших. На мгновение Кэтти показалось, что она пьяна, но потом она разглядела темные пятна усталости вокруг глаз и подумала, что причина ее – бурная ночь.
- Доброе утро, дорогая сестра, - дворянин, проведший будущую субретку, довольно развязно подхватил руку красавицы и поцеловал, несмотря на легкое сопротивление последней.
- Бог мой, братец, неужели вы не могли мне представить эту девушку попозже? - поморщилась дама.
- Не мог, дорогая. Вы же знаете мое доброе сердце: я увидел, как она не решается переступить порог и решил ей помочь. К тому же я знаю, как вам тяжело приходится без горничной.
- Хорошо, хорошо, посмотрим, кого мне прислала эта несносная болтушка Керуайль, - и хозяйка дома протянула руку за письмом.
Пока она читала пространное письмо, расписывающее достоинства Кэтти и уверения мадам в том, что леди Винтер останется довольна своей новой горничной, Кэтти украдкой рассматривала будуар и саму миледи, но делала это очень осмотрительно: кто знает, что из себя представляет ее новая госпожа. Ее провожатый, тем временем, сославшись на дела, удалился, оставив двух женщин наедине. Леди закончила читать, небрежно отбросила в сторону раздушенное письмо и пристально посмотрела на Кэтти. Девушка встретила ее взгляд и замерла: странно светлые, прозрачные глаза миледи были лишены всякого выражения, а темные тени вокруг них придавали им зловещий вид. Впрочем, это продолжалось одно мгновение: глаза вспыхнули интересом, хозяйка внимательно, не упуская ни одной детали, осмотрела Кэтти и улыбнулась. Улыбка у нее была обворожительная, на щеках появились две ямочки, совсем как у шаловливого ребенка.
- Мадам де Керуайль дает тебе отличную характеристику. Как твое имя?
- Катрин Бонне, госпожа. Но меня все зовут Кэтти.
- Хорошо. Свои обязанности ты узнаешь у моего дворецкого, хотя они не будут, судя по всему, особенно отличаться от того, что ты делала ранее. Мне нужна расторопная, сообразительная девица, понимающая все с полуслова. Главное требование – умение держать язык за зубами. Если я узнаю, что ты не верна хозяйке… лучше тебе тогда и не поступать ко мне на службу, - предупредила миледи, сверкнув глазами, и у Кэтти сжалось сердце. Но отступать было некуда, и девушка храбро подняла глаза на миледи.
- Я сделаю все, чтобы заслужить ваше доверие, госпожа.
- Если ты сумеешь быть верной, я устрою твою судьбу, - кивнула миледи. – Что до жалования, то если ты мне подойдешь, я удвою сумму против той, что ты получала у леди Керуайль.
- Я буду вам верна, сударыня, - воскликнула девушка, делая изящный кникенс. – Что прикажете сейчас?
- Приготовь ванну. Одеваюсь я всегда сама, мне потребуется помощь только в прическе. Но леди пишет, что ты искусна в умении уложить волосы. Пока приготовь мне завтрак. И если еще кто-то явится, скажи, что леди Винтер никого не принимает сегодня.
Так началась служба Кэтти у миледи Винтер.
                ****
Очень скоро Кэтти заметила, что у миледи довольно странные отношения с братом. То есть его нельзя было считать таковым в полном смысле слова, он был всего лишь младшим братом ее покойного мужа. Помня о предостережении миледи, она не задавала никаких вопросов, но, уловив пренебрежительный тон хозяйки, отдававшей слугам распоряжения насчет обеда, на котором ожидался лорд Винтер, не смогла скрыть удивления во взгляде. Миледи усмехнулась, ничего не сказала, но вечером, когда Кэтти расчесывала ей волосы, словно между прочим заметила: «Лорд мне не брат, всего лишь родственник моего покойного мужа. Гуляка, повеса и дуэлянт, ему нравится у меня обедать, но я не всегда готова принимать его.» Небрежный тон не обманул горничную: она поняла, что не всегда следует докладывать миледи о его визитах, и не всегда она бывает дома для него. Лорд Винтер раздражал миледи: его шутки, его манеры, достаточно непринужденные, с некоторых пор стали откровенно развязными, его непонятные намеки с трудом выносились леди. Если бы Кэтти лучше знала свою хозяйку, она бы удивилась, что все это сходит Винтеру с рук, а пока это выглядело так, словно он провоцировал золовку. Назревала ссора, после которой лорд Винтер вряд ли станет пользоваться расположением своей сестры.
В этот день миледи привезли новую мебель для гостиной. Разглядывая пуфы, кресла, резные столики и обтянутые шелком кушетки, лорд поцокал языком и хмуро заметил: - Дорогая, если вы будете продолжать в таком же духе, вам не хватит наследства моего брата.
- Боитесь, что я попрошу у вас? – миледи дернула уголком рта и шумно сложила веер.
- Не боюсь, - пожал плечами лорд. – Я не собираюсь ничего вам оставлять сверх того, что вам положено по закону. Но вы рискуете оставить без гроша своего сына.
- Мой сын – ваш племянник. В любом случае – он ваш наследник! – вскипела миледи. Казалось, само присутствие деверя выводит ее из равновесия.
- Он – не мой наследник, - веско произнес лорд. – И я намерен выяснить, насколько он  мой племянник.
Миледи побелела, но промолчала. Оба совершенно забыли, что ругаются в присутствии горничной, и Кэтти, неслышно поставив на стол графин с вином и бокалы, исчезла незамеченной. Уже за дверью она перекрестилась, и выдохнула с облегчением: она видела взгляд, который миледи бросила в сторону лорда: взгляд, не обещавший ему ничего хорошего.
                ****
Чем дальше, тем больше убеждалась Кэтти, что миледи ведет двойную жизнь. Какие-то подозрительные типы являлись к ней с заднего двора. Миледи набрасывала темный плащ, низко опускала капюшон и лично спускалась по лестнице, чтобы обменяться парой слов с темной личностью. Иногда наградой за сведения бывал кошелек, небрежно брошенный в протянутую ладонь, иногда это была записка и тогда госпожа баронесса прятала ее за корсаж. С парадного крыльца являлись только гости, по походке которых несложно было просчитать их дворянское происхождение.
Чаще других бывал высокий, смуглый мужчина со шрамом на виске – граф Рошфор. К Кэтти он относился с явной симпатией, и ей уже несколько раз перепадали от него пистоль-другой: очень неплохой взнос в будущее приданое, которое Кэтти так надеялась себе составить на службе у знатной дамы. Рошфора не всегда принимали сразу, но принимали всегда любезно. А те минуты, что графу приходилось дожидаться встречи, он всегда использовал, чтобы выяснить у слуг, какие планы у миледи и с кем она встречается. Челядь в доме знала, что граф – любимец кардинала Ришелье, и таких расспросов боялась; оказаться между Рошфором и хозяйкой было страшно: все равно, что оказаться между молотом и наковальней. Месть хозяйки за болтливость грозила потерей места, недовольство графа – тюремным заключением по приказу кардинала. Пока Кэтти удавалось не подставить хозяйку ничем, зато и граф смог выяснить для себя много интересного, анализируя, как уклонялась горничная от расспросов. В общем, эта троица была довольна результатами: миледи убедилась, что девушка верна ей и неглупа, Рошфор – что малышка Кэтти умеет все подмечать, но умеет красноречиво молчать, он сам, граф Рошфор, получал от этого триумвирата все, что должно, а Кэтти, балансируя между Сциллой и Харибдой, складывала в кошелек пистоли на приданое.
Иногда она себя спрашивала, как долго сможет лавировать между правдой и полуправдой, но время шло, и не приносило дурных вестей. А потом появился гасконец д’Артаньян.

                *****

Появление гасконского кадета в доме миледи вызвало в ее душе немало неприятных воспоминаний. Отношения с деверем ухудшались день ото дня все сильнее. Винтер стал позволять себе выходки, которые человек воспитанный никогда бы не стал делать по отношению к знатной даме и дворянке. Странные намеки, неуместные шуточки, попахивающие откровенным хамством, давали миледи понять, что деверь не видит в ней женщину, достойную уважения. И миледи осознала, наконец, что лорд Винтер копается в ее прошлом, прошлом, о котором никто из живущих не должен был знать.
Когда она впервые, после страшных событий во Франции, вступила на землю Англии, она ничем не напоминала знатную даму. Оборванка, заморыш, сопровождавший искателя приключений, каким выставлял себя ее сожитель, на деле же бывший наемник,
вор и убийца, промышлявший грабежом как на большой дороге, так и в городках и деревнях. Везде, где находился приют на ночь для двух изгоев общества, обнаруживались после их исчезновения недостача в кассе у трактирщика или пропадали последние гроши у хозяев, давших им ночлег. Анне перестало сниться перекошенное от душевной муки и ярости лицо Оливье, зато стали сниться покои в замке. Соблазн удрать от сожителя был велик, но и он был настороже: ночью привязывал ее так, что она никогда бы не смогла освободиться, не разбудив его, а днем… днем она сама боялась его оставить: какой-никакой, но защитой он ей был. Он отобрал у нее все драгоценности, бывшие на ней в день охоты, но сапфир она сумела спрятать в чепце, который никогда не снимала. Чем дальше, тем глубже увязала она в пороках, пока не пришлось убить уже по-настоящему. И она сделала это сама, не прибегая к чужой помощи, сама вонзила трехгранное жало клинка в грудь женщины и сделала это недрогнувшей рукой. За что? За то, что женщина посмеялась над ней, безжалостно и остроумно раскритиковала ее, а главное: она уловила ее сходство с той, что недолго царствовала в Берри и Ла Фере. Пришлось бежать, на этот раз они думали только об Англии: Франция была слишком опасна, как оказалось, Анну запомнили многие, и ее красоту узнавали даже в жалком рубище. У нее оказалось слишком много знакомых, набравшихся за то малое время, что пробыла она сестрой кюре и графиней де Ла Фер. Лондон встретил их так, как встречал бродяг и нищих всегда: настороженно и негостеприимно. И тогда же ее сожитель совершил первую ошибку: приодел ее, собираясь подороже продавать ее красоту. Скромное платье зажиточной буржуазки произвело ошеломляющий эффект: в течение вечера нашелся не просто клиент – покровитель. И Анна вторично пустила в ход кинжал: ее спаситель от веревки и ее мучитель нашел пристанище на дне морском.
В английскую жизнь Анна де Бюэй вошла, опираясь на руку богатого торговца сукном, с достоинством хорошо воспитанной девушки, попавшей в сложные обстоятельства. Впрочем, она не долго пребывала в роли содержанки: пока пришла в себя и немного отъелась. Покровитель не жалел денег на свое увлечение, а Анна на этот раз не слишком церемонилась: она не отказывала своему «другу» ни в чем – ни в том, как принимала его, не по возрасту бурное любовное рвение, ни в его желании ее задаривать деньгами и драгоценностями. Очень скоро она стала обладательницей кругленькой суммы и подумывала о собственном доме, когда судьба вынесла приговор возгордившемуся Селадону: бедняга скончался от апоплексического удара, возвращаясь под утро в семейную обитель.  И Анна снова оказалась одна перед огромным и враждебным городом.
                *****
Знакомство с лордом Винтером человеку со стороны показалось бы случаем, счастливым случаем для небогатой одинокой женщины, но Анна этот дар судьбы выстраивала тщательно. После смерти своего покровителя она немедленно поменяла Дувр на Лондон, и сняла небольшую квартирку неподалеку от Вест -Энда, который уже сам по себе служил пропуском в высший свет. Именно в Вест-Энде располагались особняки знати и придворных. Расчет Анны оказался верным: не прошло и недели, как она попалась на глаза аристократу, из окна своей кареты углядевшему, какая жемчужина прячется под бархатным плащом с меховой опушкой.
Поток грязи из-под колес, отпрянувшая в испуге и упавшая женщина: это ли не достаточный повод для знакомства? Галантный вельможа не побоялся соскочить в лужу и помог даме встать. Из-под растрепавшихся от падения волос на него глянули такие чистые, светлые глаза, что лорд Кларик, барон Шеффилд и Винтер забыл обо всем. И Анна уже уверенной поступью вошла в баронский дом. На этот раз ей не пришлось долго ждать: барон влюбился страстно, безоглядно, как и тот, первый ее муж. Свадьбу сыграли очень быстро, и миледи стала тем, кем и мечтала: высокопоставленной дамой. Супруг представил ее королю и двору, и не в последнюю очередь потому, что к ней был расположен любимец короля Якова маркиз Бэкингем. Бэкингем, который провозгласил себя рыцарем французской королевы Анны Австрийской, тем не менее не оставил своим вниманием и леди Винтер, которой умудрился подарить ребенка. Произошло это, едва только Анна успела стала женой лорда, и так удачно сложилось, что законный муж едва не умер от счастья, узнав, что жена его в тягости. Теперь миледи Винтер могла быть спокойна и счастлива: у нее законный, любящий ее муж, вот-вот родится ребенок, и ничто не должно мешать ее наслаждению своим положением и возможностями, которое оно ей предоставляет. Ничто и никто!
Но над Анной тяготело проклятие, иначе она не могла объяснить то, что ей приходилось в самый момент своего жизненного триумфа терять все.
На этот раз события раскручивались с невероятной быстротой: из морской экспедиции вернулся младший брат лорда Винтера: красивый и храбрый моряк, повеса и бретер по жизни, он с изумлением и недоверием смотрел на свою новую родственницу. Миледи беременность красила необыкновенно, но ни любовь мужа, ни собственная красота не смогли ей быть защитой от недоверчивого любопытства деверя.
А Винтер-младший был любопытен, дотошен и предвзят. Неизвестно, что он думал насчет скоропалительной свадьбы брата, но свояченица не пришлась ему по душе. То ли он приревновал ее к брату, с которым был очень дружен, то ли, действительно, сработала природная антипатия англичан к французам, но Винтер-младший не желал видеть ни красоты своей новой родственницы, ни ее ума, ни ее деликатного положения. Он старался унизить ее как мог, посмеиваясь над ее акцентом, над ее платьями, которые считал слишком нарядными и вызывающими, над ее изящной худобой, которую еще сильнее подчеркивала беременность. Анна все терпела, утешая себя тем, что, роды близко и, если будет мальчик, положение Винтера, как наследника брата, сразу  отодвинет его от богатства и титулов.
Скандал разразился, когда ей оставалось меньше месяца до родов. Винтер-младший явился, словно желая помириться, был необыкновенно мил и предупредителен, мягко пошутил насчет положения золовки, и, едва она удалилась в свои комнаты, чтобы лечь пораньше, увел старшего брата в кабинет. Анна, у которой на душе было неспокойно, прошла в бельевую, сообщавшуюся с ее будуаром, и, приоткрыв потайной глазок в обивке стены, приникла к нему.
Братья были в кабинете: ее муж сидел, младший нервно ходил взад-вперед по комнате, и пламя свечи выхватывало из полумрака то его тонкий профиль, то руки, нервно теребящие завязки воротника.
Старший сидел, пересматривая какие-то бумаги: Анне невозможно было разглядеть, что написано на плотных листах, но ей показалось, что почерк на всех был разный. Наконец, Винтер-старший отбросил в сторону листы, которые с шорохом приземлились на изразцовый пол.
- Что это, Джордж? Откуда у тебя эта мерзость? – голос у него дрожал от сдерживаемого гнева.
- Ты называешь это мерзостью, Чарли? Ты прав, это омерзительно: ты подобрал не просто нищенку, ты подобрал шлюху. Семья еле избавилась от этого позора, засунув ее в монастырь, а ты пригрел уже не только гулящую девку, но и воровку, опустившуюся до кражи церковных сосудов.
- Я этому не верю! Эти письма – не более чем досужие сплетни или простое совпадение, – простонал Чарльз. – Я не верю, что эта графиня и Анна – одно лицо.
- Можешь не верить, это твое дело, но неужели ты думаешь, что семья это пропустит?
- Ты что же, хочешь весь этот кошмар сделать достоянием гласности, сумасшедший? – Чарльз Винтер вскочил, заметался по комнате. – Ты не осмелишься.
- У меня нет другого выхода, пойми. В нашу семью заползла змея. Она, как змея в траве – сразу и не приметишь, пока не наступишь на нее и не получишь смертельный укус, - горячо воскликнул Джордж. – От нее можно ждать всего.
- Можешь не сомневаться, - пробормотала Анна, – После всего, что я от тебя услышала, смертельный укус тебя настигнет, жалкий человечек.
- Джордж, подожди! – остановил его старший брат. - Молю, подожди, пока Анна не родит.
- Ты что, сам хочешь удостовериться в том, что этот ребенок не похож на тебя? – безжалостно бросил брату в лицо Джордж.
- Я не могу, не имею права как мужчина, так поступить с женщиной в тягости.
- Поступай, как знаешь, братец, - мрачно ответил младший, и взялся за ручку двери. – Я свое дело сделал, дал тебе неопровержимые доказательства. Дальше действуй, как велит тебе твоя совесть.
- Я тоже буду делать так, как велит мне моя, - прошептала Анна, и никто бы не сумел назвать гримасу на ее лице улыбкой.

Роды не были легкими: все, что делала жизнь с Анной до беременности, и что она сама с собой творила, едва не привело к ее смерти. Она чудом осталась жива, и перенесенные муки странным образом отразились на ее отношении к сыну. Ей хотелось одного: видеть ребенка пореже, в нем виделась ей причина ее горестей. А вот лорд Винтер был счастлив, чего нельзя было сказать о его брате. Джордж ничего не говорил, только выразительно смотрел на старшего брата, напоминая ему о том, что пора заняться делами.
Анна тоже помнила, что время утекает, как песок меж пальцев. Этот страх заставил ее подняться с постели раньше, чем разрешали врачи. По случаю ее выздоровления младенца, нареченного при малом крещении Джоном, решили торжественно крестить в храме, и он получил второе имя – Френсис. Праздничный обед оказался подходящим случаем для миледи, чтобы разобраться с докучливым деверем.
Перед приходом гостей она самолично проверила, все ли готово, правильно ли накрыт стол и как будут рассажены гости. Память невовремя подсунула воспоминание: они с Оливье в столовой, и муж объясняет ей, почему и как следует рассаживать приглашенных. Он до тонкостей разбирался в том, согласно каким правилам должно усадить гостей, и как сделать, чтобы они сидели не только соответственно своему положению, но и так, чтобы, упаси Бог, не оказались рядом с тем, кто им несимпатичен, или – хуже того, враг. Теперь его советы пригодились, как никогда.
Миледи бросила взгляд на кресло рядом со своим: по левую руку от нее будет сидеть деверь, по правую – супруг. Усмехнувшись тайным мыслям, Анна поспешила в свои покои: следовало торопиться, у нее оставалось не так много времени до прихода гостей.
Гул голосов в ушах стал плотным и почти осязаемым: они сидели уже не первый час. Миледи потребовалась вся ее выдержка и она уже жалела, что согласилась присутствовать на этом празднике застолья: у нее слегка кружилась голова и подташнивало. Следовало извиниться и покинуть гостей: роль молодой матери это ей позволяла, но она оттягивала момент, когда следовало это сделать – ей пока не удалось совершить задуманное.
- Анна, любовь моя, - супруг обеспокоенный ее бледностью и каплями пота на висках,  наклонился к жене, к самому ушку, нежно розовеющему сквозь батист и кружева чепца, - Анна, вы устали, вам пора отдохнуть. Идите к себе, а я все объясню нашим гостям.
- Вы отпускаете меня, Чарльз? – миледи с облегчением откинулась на спинку своего кресла.
- Идите, не медлите. Хотите, я распоряжусь, чтобы к вам прислали врача?
- Да, пожалуй. Мне действительно надо лечь: я слишком много взяла на себя, - согласилась молодая женщина. – Только выпью этот бокал вина, это подкрепит меня, - она протянула свой бокал лакею, и он налил его почти до краев. Миледи бросила взгляд вокруг себя: Чарльз о чем то беседовал с соседом, слева от нее Джордж, уже хорошо на подпитии, был занят тем, что искал под столом ножку соседки, не видя ничего, кроме ее декольте и бурно вздымающейся груди.
Анна чуть сдвинула перстень на безымянном пальце правой руки и ногтем большого пальца чуть приоткрыла оправу; красноватое зернышко выскользнуло в кубок и мгновенно растворилось в вине. Миледи бросила еще один осторожный взгляд: за ней никто не следил, и она, словно невзначай, едва омочив губы в вине, поставила его под руку Джорджа, а его пустой кубок - себе.
Все это было проделано с быстротой и ловкостью фокусника. Анна встала, что-то шепнула на ухо мужу, и незаметно исчезла из залы. Она не могла видеть, как Чарльз, обнаружив, что его бокал пуст, как и кубок жены, воспользовался полным бокалом брата, сквозь легкий туман в глазах заприметив, что тот наклонился к своей соседке за столом так низко, что губы его оказались в опасной близости к ее корсажу.
- Дурак! – пробормотал он едва слышно. – Муж рядом, будет драка.

Анна лежала в постели: только что ушел врач, и она старательно делала вид, что дремлет.
- На помощь, помогите! Господин умирает! – она ждала этого крика, но, тем не менее, вся сжалась от страха. Суета и крики в доме заставили ее встать, накинуть теплый халат и выйти в коридор. Почти тут же она столкнулась с деверем, который пошатываясь вывалился из спальни Чарльза. Джордж был бледен как смерть, расширенные зрачки его глаз скользнули мимо Анны, обдав ее ужасом, и она, уже все поняв, без сил оперлась о стену. Но выхода не было, и она, мелко перекрестившись, закрыла за собой дверь, через которую только что вышел живой и невредимый деверь. Какой же ангел хранил его? Не тот ли, что толкнул под руку ее мужа, заставив его испить вина из бокала брата?
Чарльз умирал; лицо, руки, шея и грудь, видимая в распахнутой рубашке, были покрыты синеватыми пятнами, дышал он едва заметно и уже ничего не видел. Но слух еще оставался, и когда она, нагнувшись к самому его уху, позвала его по имени, по телу прошла дрожь. Это было его последнее «прости» жене. Врач взял его руку, попытался найти пульс, поднес зеркало ко рту, и, не найдя биения жизни, выпрямился с жестом полного бессилия.
- Лорд Кларик скончался! – торжественно произнес он, и эти слова послужили сигналом для криков, плача и глухих угроз.
Анна замерла, стоя на коленях у постели покойного и спрятав лицо в сбитых простынях. Мысли были только об одном: «Зачем она не досидела за столом, зачем не убедилась своими глазами, что вино досталось тому, кому предназначалось?» Мысль о вине и кубке вызвала панику: «Что, если удастся найти остатки яда в вине?» И Джордж, он может потребовать расследования!
Двигаясь, как сомнамбула, она спустилась на первый этаж, где слуги не успели еще убрать за гостями. Трех кубков: ее и братьев - не столе не оказалось. У Анны все закружилось перед глазами, и она без чувств рухнула на пол.
                *****

- Мадам, господин барон спрашивает, примите ли вы его? – звонкий голосок горничной отвлек миледи от воспоминаний.
- Зови, - миледи неохотно отошла от окна, начинать день с визита деверя не хотелось – это была уже примета для нее: если лорд заявлялся с утра, день можно было с уверенностью считать неудачным.
С той самой минуты, как она узнала, что д’Артаньян великодушно оставил жизнь милорду Винтеру, ее не оставляло раздражение. Ведь гасконец мог спокойно решить проблему, которую ей так и не удалось устранить: избавиться от деверя. Миледи была уверена: подозрения по части смерти брата не оставили Винтера, и его любезность и расположение, которое он выказывал Анне по приезде во Францию, заставили ее только насторожиться. Он явно копал в одном направлении, и этот подкоп под ее прошлое и ее сына не обещал миледи ничего хорошего. Флотские замашки лорда нет-нет да и проглядывали сквозь светский лоск, который он напускал на себя, но она ни на мгновение не склонна была поверить в то, что он изменил свое отношение к ней.
Ах, д’Артаньян, глупый мальчишка! Как просто мог ты решить проблему, если бы не твое глупое великодушие! Хотя, с какого-то момента, миледи поняла, что великодушие тут не при чем: гасконец метил совсем в другую цель, и этой целью была она сама. Миледи даже не ожидала, что довольно будет нескольких встреч, чтобы сделать из темпераментного гасконца орудие мести. Поняв, что граф де Вард может быть только одной из жертв, Анна стала возлагать на задиристого юношу большие надежды. Ничего, надо еще немного выждать: следующим после де Варда непременно станет деверь. А Вард – это только проверка д’Артаньяна на верность ей, миледи Винтер.
Но готовить почву следовало прямо сейчас, и Анна, убедившись, что лорд ушел, сделала знак Кэтти принести легкое угощение и протянула руку молодому гвардейцу.
- Вы очень бледны, миледи, - проговорил д’Артаньян, внимательно вглядываясь в лицо молодой женщины. – Вы нездоровы, и вам бы хотелось, чтобы никто не мешал вам отдохнуть?
- Нет-нет, останьтесь, мой милый, - Анна ухватилась за его руку. – Мне действительно немного нездоровится, но тому причиной небольшая ссора.
- Ссора? Неужто есть кто-то, кто способен вывести вас из себя? – поразился молодой человек, нахмурив брови.
- Видимо, есть люди, которые считают меня помехой их богатству и успеху, - слабо улыбнулась миледи.
- Но у вас же нет близких родственников! – поразился д’Артаньян.
- А мой деверь? – одними губами прошептала миледи.
- Ваш деверь?
- Да, и это уже не первая наша ссора, мой друг. Да о чем говорить, вы сами были свидетелем, как он обращался со мной! Если бы не ваше вмешательство, я не знаю, чем бы это все закончилось! – и миледи, словно случайно, прижала руку д’Артаньяна, которую так и не выпустила, к своей, прикрытой батистовым платком, груди. Расчет был точен, молодой человек сразу перестал соображать, что к чему. Миледи резко отпустила его пальцы и даже отстранилась от него, с удовлетворением отмечая, что сладить с ним будет несложно. Еще немного, и она поговорит с ним на другом языке – языке любви, а после одной ночи он станет податливым орудием мести. – Пожалуй, вам стоит уйти, - точно выверенным тоном не попросила: приказала миледи. – Приходите завтра к полуночи. Кэтти проведет вас, – и она протянула руку, уже прощаясь окончательно.
Ошалевший от своего успеха, д’Артаньян не летел, он шел домой на заплетающихся ногах. И, только отойдя от особняка миледи на почтительное расстояние, он задумался: а все ли так многозначительно, как говорит об этом леди Винтер? Чем ей на самом деле не угодил деверь? Чем она мешает ему? Какое-то странное чувство овладело молодым человеком: больше всего это было похоже на ощущение опасности. Им собирались играть, но с какой целью? «Это я узнаю, чего бы мне это не стоило!» - подумал д’Артаньян, ускоряя шаги.

Кэтти была в страшной тревоге. Молодой гасконец все больше нравился ей, но ее останавливал страх перед миледи. Становиться между ними – она не была, все же, настолько сумасшедшей, а точнее – храброй. Но видеть, как миледи все плотнее ткет вокруг него свою паутину тоже было невыносимо. Кэтти ревновала, еще не очень понимая, что за чувство владеет ею, и именно ревность толкнула ее на признание. Стыд, страх, любовь, ревность – все смешалось в голове бедной девочки, когда она призналась храброму гвардейцу в своем чувстве. А дальше… дальше д’Артаньян не упустил своего, окончательно превратив Кэтти в преданного себе человека. Ради него Кэтти потеряла всякий страх перед хозяйкой. Она опомнилась лишь тогда, когда, переодев любовника в свое платье, дала ему убежать от разгневанной хозяйки. И сама, поспешно собрав весь свой немногочисленный скарб и схватив кошелек, без памяти кинулась вслед за д’Артаньяном.

Лорд Винтер пришел, что называется в самый раз. В доме у его свояченицы было тихо: так тихо бывает в доме, в котором лежит тяжело больной. Его никто не встретил, он переходил из комнаты в комнату, видя только метнувшиеся от него тени слуг. Так он дошел до спальни Анны, дверь в которую была не заперта. Миледи была в постели: лежала под одеялом свернувшись в клубочек, растрепанные длинные волосы плащом раскинулись по подушкам и одеялу.
- Анна, что случилось? – непритворное беспокойство в его голосе заставило женщину повернуться к лорду лицом.
- Не-на-вижу! – по складам выдавила миледи, приподнявшись на локте, и вперив в него бешеный взгляд.
- Меня? – лорд Винтер растерялся всего на мгновение. – Меня ненавидите? Впрочем, - он уже овладел собой и понял, что сейчас видит перед собой истинную Анну. – Впрочем, дорогая сестра, у вас есть причина меня не просто ненавидеть, но и делать все, чтобы от меня избавиться. И, кто знает, была ли смерть моего брата такой уж неожиданной.
Миледи хотела соскочить с кровати, но, видимо, вспомнив, что она может своим видом дать деверю ненужные козыри, только откинулась на подушки.
- Я ненавижу вас, братец, но не настолько, чтобы покушаться на вашу жизнь, а, тем более, на жизнь моего бедного мужа. Его забрала у меня судьба, а вы – бесчестный человек, преследующий его вдову только из желания получить все, что осталось ей от супруга. Эти деньги перейдут моему сыну в день его совершеннолетия, и вы их не получите, ни гроша не получите! Уходите из моего дома и запомните: я никогда больше не приму вас, вы для меня больше не существуете! У моего мужа не было брата! «И вскорости не станет!», - добавила она про себя.

Кэтти было чего бояться: слишком многое она узнала о своей хозяйке. Отравительница, заговорщица, корыстная и беспринципная, развратная, как и многие дамы света, она внушала девушке только отвращение.
Но был и еще причина для страха: Кэтти рассказала д’Артаньяну, что миледи отравила своего мужа не намеренно, рассчитывая расправиться с лордом Винтером, и только случай спас барона. Этот секрет Кэтти узнала случайно, миледи выболтала его в бреду, когда болела, вытравив плод. Теперь бедняжка тряслась, как бы хитроумный любовник не стал угрожать ее бывшей хозяйке этим фактом. Весь ужас был в том, что, очнувшись, миледи поняла по лицу Кэтти, что она услышала это невольное признание в преступлении, а главное - ухаживая за миледи, увидела и ее клеймо. Если бы Кэтти решилась, она бы убежала тот час, но Анна ухватила ее за руку и сжала запястье с неженской силой.
- Ты знаешь слишком много, дорогуша, чтобы уйти от меня, - прошипела миледи. – Запомни, если хоть малейший намек на мое прошлое вырвется станет известно еще кому-то, я найду тебя и под землей. А от его высокопреосвященства тебе не уйти вообще: ты знаешь и о его поручениях, и жива только потому, что молчишь. Если что, ты станешь и моей соучастницей. Одна я на дыбу не пойду.
Кэтти молчала, молчала из страха, пока ревность не сделала ее несдержанной на язык. Даже оказавшись под покровительством герцогини де Шеврез, к которой ее устроил господин Арамис, даже узнав, что миледи умерла, даже пережив Ришелье, бедная Кэтти молчала, похоронив в своей памяти все, что узнала на службе у этой страшной женщины. Лучшая защита – неведение. Хотя тайны герцогини де Шеврез были тоже не менее опасны.

- Я всегда подозревал, граф, что в истории с моим братом что-то не так, - лорд Винтер бросил взгляд на камин: так и есть, огонь в очаге к утру почти погас, по ногам потянуло холодом из-под двери. – Бедный мой брат в недобрый для себя час отхлебнул из моего бокала. Меня спасло лишь то, что на меня набросился муж некоей дамы, и мы вышли выяснить отношения. Назад я вернулся один, оставив противника зализывать полученную царапину. Чарльза в зале уже не было, он поднялся к себе в спальню. Через час я проснулся от криков: брат проболел едва ли пару часов.
- А эта женщина? – спросил Атос, с усилием поднимая голову.
- Я столкнулся с ней, выходя от брата, но она была абсолютно уничтожена случившимся. Теперь я понимаю, что ее потрясла неудача. Я спустился в зал и забрал те три кубка, что были ее и нашими с братом. Но яд уже полностью растворился в вине и ни один алхимик не сумел бы его найти.
- Эта женщина всегда считала, что ее преступления останутся безнаказанными, - Атос, сам не веря тому, что она мертва, разглядывал свои руки.
Винтер понял его невысказанную мысль.
- Если бы вы не взяли на себя роль судьи, граф, этим бы занялся я, - он успокаивающе коснулся рукой плеча мушкетера. – И не вздумайте сожалеть о свершившемся.
- Я не жалею, я все еще не могу поверить, что все это в прошлом! – Атос расстегнул крючки камзола; Винтер, как завороженный, следил за его движениями, мушкетер словно не чувствовал своих рук, скованных холодом.
- Я будто сейчас не с вами, - граф говорил медленно, старательно выговаривая слова. – Я снова на той проклятой охоте, когда все и случилось, и я увидел ее плечо.
- Какой охоте? – непонимающе глянул на него Винтер.
- Той самой, на которой имел счастье лицезреть ее клеймо. Я только одному человеку смог признаться, что там случилось на самом деле, но на тот момент я был мертвецки пьян. Вот теперь я и вам расскажу, - он коротко расхохотался, но Винтер не спускал с него глаз и Атос глухо,  через силу, вымолвил, - Я ее повесил на первом же попавшемся на глаза суку.
- Что? – не понял англичанин.
- По-ве-сил на су-ку, - по складам повторил Атос. – Знаете, на такой сломанной бурей ветке. Еле залез на то проклятое дерево, чтобы веревку накинуть. Руки, как вот теперь, словно чужими были. Платье на ней совсем разорвал, руки связал за спиной, петлю накинул на шею… все, как полагается беглой каторжанке, но то ли сук подломился, то ли дьявол ее в объятия схватил… ничего потом не помню, пришел в себя в постели уже дома. Думал, что избавил себя и мир от этой гадины.
- Вы не стали ее расспрашивать, когда увидели клеймо?
- Она пришла в себя после падения с лошади, увидела, что я все знаю, и лицо у нее стало таким… таким, что я понял: говорить не о чем. Передо мной был враг, которого разоблачили.
- Она мне всегда напоминала змею, прячущуюся в траве, - задумчиво проговорил лорд. – Сидит тихо, пока траву не раздвинешь, и тогда следует смертельный бросок.
- В этот раз мы ее опередили, - тяжело вздохнул Атос. – Но были ли мы в своем праве?
- Что сделано, то сделано, граф, - заключил Винтер. – Будущее рассудит, кто прав, а кто нет.