Глава первая
У нас тихо. Все в школе, кроме тех, кто болеет и остался дома.
Я тоже приболела, но это не имеет значения. Мне не настолько плохо, чтобы лежать в постели и бездельничать.
Хотя в постели тепло и уютно. Еле слышно потрескивает установка подогрева воздуха. Когда я все же соизволю встать, мои босые пятки коснутся теплого пола.
Вчера вечером мы читали Диккенса. Пришлось долго объяснять детям, почему люди три века назад ложились спать одетыми, для чего требовался полог… Остальное они поняли. Даже слишком хорошо поняли. Челси – та откровенно хлюпала носом и терла глаза кулачками.
Впрочем, чему удивляться? Челси у нас самая впечатлительная… и привязчива до ужаса! Вот сейчас я умоюсь, выйду в коридор, и Челси непременно окажется тут как тут. Повиснет у меня на шее с воплем: «Моя дорогая тетя, как я по тебе соскучилась!». Можно подумать, я куда-то уезжала!
Просто боюсь представить, что будет, когда я действительно УЕДУ летом сдавать квалификационные экзамены! Их принимают только лично, никакая видеосвязь не действительна. Меня не будет целых пять дней! Бедная, бедная Челси! Моя милая Мартышка выплачет запас слез на полгода вперед.
О, если бы она одна! Я сама буду связываться с ними по поводу и без повода.
Они мне все родные. Все до единого.
Под дверь предательски заползает аромат гречишных блинчиков.
М-м-м-м!!!
Это наша Сюззи хлопочет. Занедужившим нужно скорее возвращаться в строй. Сюззи не доверяет никаким фирмам, которые привозят еду для детей, автоматов с готовой пищей для нее вовсе не существует. Она все делает своими руками – большими, натруженными, добрыми руками.
Мы обожаем нашу Сюззи и стараемся ей помогать.
Может, и сейчас ей нужна помощь? А я разлеглась…
Вскакиваю и бегу в душ.
Какое блаженство! Еще большее блаженство – жить на работе. То есть пока я в своей комнате – я именно в своей комнате. Но стоит мне выйти в коридор – и я уже не принадлежу себе.
Я даже не пытаюсь сопротивляться этому!
На стене висит график дежурств. К нему прикреплена магнитом записка от Лиз: «Бекки, дома Данни, Лиззи, Джозеф. Новенькая тоже дома, у нее еще не закончился карантин. Я поехала к мистеру Тернеру выбирать велосипеды для девочек. Вернусь к вечеру. Удачи!».
Сюззи действительно стоит у плиты: невысокая, крепко сбитая, в накрахмаленном фартучке. У нее доброе лицо и восхитительная улыбка. А голос напоминает мне звук виолончели: глубокий, вибрирующий, очень мягкий.
- Мисс Ребекка! Вы что-то нынче бледненькая! Давайте-ка я дам вам овсяного киселя!
На дворе давно двадцать второй век – но для Сюззи все еще нет вещи вкуснее и полезней, чем овсяный кисель. Естественно, вместе с пудингом!
Какое счастье, что я люблю пудинг!
Свою порцию сметаю в один момент.
- Спасибо, дорогая Сюззи. Пойду посмотрю, как там дети.
Сюззи что-то добродушно ворчит.
- Передай Джозефу, что на обед будет его любимый борщ. С белой булочкой.
Ура!!! Ура!!! Борщ и белые булочки!
Сюззи, даром, что вдвое меня старше, пытается соблюдать субординацию. Она – кухарка, а я – воспитатель. Она единственная, кто называет меня полным именем.
Мне стыдно признаться, но я всякий раз готова замурчать от удовольствия! Я полагаю, что у меня очень красивое имя!
Поднимаюсь на второй этаж, в детские комнаты. Номеров у нас нет, просто на каждой из дверей – табличка с именем.
Стучусь к Данни.
- Войдите, открыто!
У нас так принято – стучаться, просить разрешения вторгнуться на чужую территорию.
Данни сидит с планшетом в руках. Какая-то очень сложная графика…
- Я уже вторую неделю дома, - жалуется она. – Надоело! Я отстану от всех!
Данни собирается поступать на дизайнерские курсы.
Я чмокаю ее в щеку.
- Не отстанешь. Тебе велели беречь глаза – почему ты опять с планшетом?
Данни краснеет.
- Ну…мне в голову пришла интересная идея…
Сердиться на нее бесполезно!
- Почему ты не причесана? Бегаешь как дева-валькирия…
На меня кротко смотрят огромные карие глаза.
- Бекки, причеши меня нынче. Пожалуйста. Приедет Джон…
О, я понимаю! Первая тайная любовь… Интересно, знает ли сам Джон? Он трижды в неделю дает девчонкам уроки вокала. Он одаренный музыкант, и ничего, кроме клавиш рояля, замечать не желает.
У Даниэлы волосы до талии – тяжелая янтарная волна. Я люблю в свободное время изобретать для нее разные интересные прически. Данни не отказывается: кому же из девочек в пятнадцать лет не нравятся подобные эксперименты! Тем более что длинные волосы нынче стали редкостью: они не в моде последние сто лет. Но Данни – сторонник традиций. К тому же нельзя не признать, что подобная патриархальность ей невероятно идет. Когда она лихо подлетает на своем стареньком квадрацикле к крыльцу школы и снимает с головы шлем, мальчишки просто с ума сходят. О чем думают в этот момент девчонки, я предпочитаю не размышлять, потому что опасаюсь за Данни: в один не слишком счастливый день какая-нибудь ревнивица вполне способна взять в руки ножницы, и…
- Заплети по-русски, - просит Данни, жмурясь от удовольствия. Ни дать ни взять – котенок. Маленький ласковый котенок. Она у нас пять лет, и я помню, какой она сюда попала. Работник социальной службы привел ее и сухо уведомил нас о том, что девочка сменила уже четыре приюта. Наш – пятый. Если ребенок не будет социализирован, то ее ждет эвтаназия. Иного пути для сироты нет. Данни, казалось, даже не понимала, что говорят о ней. Она широко раскрытыми глазами смотрела куда-то в потусторонний мир и странно улыбалась. Только к вечеру мы с Беллой поняли, что девочку напичкали психотропными препаратами. Она ни на что не реагировала еще три дня. Зато Белла успела объяснить остальным, что с новенькой нужно быть предельно внимательными и ласковыми. Лучше, чтобы старшие некоторое время вообще держались на расстоянии, а общались с ней только малыши. В сопроводительных документах указывалось, что Данни попала в свой первый приют после того, как подверглась сексуальному насилию в семье. Ее изнасиловал отчим, а мать вообразила, что девочка сама спровоцировала мужчину. Она предпочла остаться с любовником и избавиться от дочери.
Уже много позже мы наверняка узнали то, о чем догадались сразу: Данни регулярно насиловали и в приютах – старшие мальчики, воспитатели, мужчины, которые щедро оплачивают подобные тайные свидания с беззащитными жертвами… Она трижды пыталась совершить самоубийство. Каждый раз ее спасали и переводили в другой приют. Там начинался тот же кошмар. Я могу понять тех, кто соблазнялся: Данни из тех, кто созрел рано. У нее действительно восхитительная фигурка, а движения уже женские – плавные, легкие. Но теперь она научилась защищать себя. Кроме того, она лучше всех наших девчонок понимает смысл правила «быть одетой со вкусом и без провокаций». Она и других учит. Для Лиззи, у которой грудь за последние полгода вымахала на три размера разом (собственно, от «не было ничего» до «упс, какая красивая штучка!»), подобрала такой гардероб, который помогает сестре не стесняться неожиданно возникшей женственности, привыкнуть к осознанию того, что тело изменилось.
Лиззи здесь же, делает уроки. Она почти постоянно торчит у Данни в комнате – они не только сестры, но и закадычные подружки. В Лиззи очень сильно чувствуется скандинавская кровь: белая кожа, очень светлые волосы, почти незаметные брови. Только ресницы и глаза словно перенесены с лица другого человека: глаза теплого чайного цвета, а ресницы – длинные, каштановые. Лиззи у нас почти с самого начала своей тринадцатилетней жизни. Ее к нам попросту подкинули. Девочке было от силы месяцев пять. Дня через три после того, как мы оформили все бумаги и оставили Лиззи у себя, я узнала из рассказов соседей, что ее мать погибла при очень загадочных обстоятельствах едва ли не сразу после того, как засунула ребенка в приемную камеру.
Еще на подоконнике сидит Джозеф. Правда, он предпочитает, чтобы его называли Васькой. На английском это имя звучит ужасно смешно и одновременно ласково. У Лиззи получается как «Вайска», у Данни – «Васка».
Я произношу чисто, что приводит Джозефа в состояние щенячьего восторга. У меня есть русские корни, моя бабушка отлично разговаривала по-русски и научила меня. Это не запрещается и даже поощряется: гордиться своими предками и учить их языки и культуру. Согласно правилам Всеобщего Правительства и прямым указаниям Совета Десяти, каждый человек может изучать искусство и культуру разных народов. Можно при этом причислять себя к какой-то из наций, можно считать себя космополитом, человеком без национальности. Все равно все знают тот язык, который является Всеобщим. Раньше он назывался английским. Это очень удобно.
Я буду заплетать Данни косу «по-русски». В программе нашего образовательного компьютера есть картинки, как это делать.
Данни устраивается на полу поудобней. Джозеф забывает про то, что пытался нарисовать на планшете лису. Мы не так давно ездили на экскурсию в Национальный парк Кимбери, смотрели на диких животных, которые живут в естественных условиях. С тех пор Джозеф просто обезумел: у него везде изображения лис, медведей, волков, рысей. Он твердо решил стать зоопсихологом. Мы одобряем его выбор. Когда настанет пора длинных летних каникул, он отправится к нашему Ники. Ники работает в Национальном парке старшим специалистом. Правда, он ихтиолог, но это же не беда, правда?
- Правда! – радостно подхватывает Джозеф. – Бекки, ты здорово придумала!
Кажется, я думала вслух? Физически ощущаю, что сильно покраснела.
По правилам дети должны называть меня «тетей». Я то, что в документах называется «дежурный воспитатель». Нас трое – я, Лиз и Соня. А мама – это Белла. Но мама – это мама, а мы никакие не тети. Какая я для Ники тетя? Он всего на год меня младше.
Приют небольшой. Детей всего одиннадцать: младшей семь лет, старшему – девятнадцать. Наш Пол уже студент, чем мы страшно гордимся. Нам хватает трехэтажного коттеджа на окраине города. Рупперт – так себе городишко, был образован лет двести назад. Население – около тринадцати тысяч человек, из производств - завод по производству пластиковой посуды и атомная электростанция. Собственно, она появилась первой, а пластик стали производить не так давно, уже на моей памяти.
Мы считаем, что нам невероятно повезло. Мы на хорошем счету в Министерстве Благотворительности, плановая проверка приезжает к нам раз в год, причем Гэлли исхитряется предупредить нас о гостях за неделю до их появления. Мы успеваем навести идеальный порядок и выглядеть безупречно. Дети с гордостью хвастаются своими успехами в спортивных секциях или в занятиях музыкой и танцами, мы устраиваем большое чаепитие, демонстрируем радушие и полную лояльность к идеям Всеобщего Правительства. На стену в большом зале даже вывешиваются портреты Совета Десяти, красиво украшенные венками плюща или остролиста. Однажды ехидная Данни водрузила на портрет мистера Пауэлла даже свадебный венок из флердоранжа. Каждый раз, когда я смотрела в ту сторону, мне стоило большого труда не засмеяться вслух. Это было бы крайне нетактично по отношению к членам Попечительской Комиссии.
Да и Попечительская Комиссия нашего штата благодаря неустанным заботам Гэлли – это просто пять милейших леди и джентльменов, которые искренне любят детей. Опасаться следует только шестой. Леди Мэг – о, вот кого Гэлли, при всем своем влиянии, свалить не сможет. Именно из-за леди Мэг мы вынуждены включать в программу наших занятий некий курс притворства и приспособляемости. Хорошо, что дети все понимают.
Дети у нас просто потрясающие. Конечно, мы много сил и времени отдаем им. Куда больше, чем служащие из других приютов.
Но дело в том, что семейный приют «Надежное убежище» - это не приют. Мы – семья. Настоящая семья, братья и сестры. Данни знает, что она воспитанница только по документам. В действительности все иначе, куда теплей и душевней, чем полагается инструкциями.
Мы искренне любим друг друга.
А еще у нас есть одна общая тайна. Смертельно опасная по нынешним временам и понятиям, и именно она, эта тайна, окончательно и бесповоротно делает нас единым целым.
В тайну посвящены все в нашем доме. Да, и семилетняя Кэтти тоже! Все, кроме…
Я заплетаю Данни косу как у русской княжны из сказочных времен.
- Вась, принеси из моей комнаты желтую расческу. Эта не годится.
Джозеф срывается с места.
Если Ваську попросили сбегать куда-либо, он именно побежит. Передвигаться в спокойном темпе он не умеет вовсе.
Хорошо, что они все вместе. Их никто не заставляет делать это.
Просто они привыкли держаться друг за друга.
- Нэнси заглядывала! – тихо говорит мне Данни. – Она в коридоре. И, кажется, опять подслушивает. Будь осторожна, Бекки. Ты вчера слишком громко пела вечером.
Нэнси – наша новенькая. Единственная, кто пока держится как чужая, не называет Беллу мамой и не просит у Сюззи добавку блинчиков. Она у нас уже три месяца.
Все же я профессиональный психолог. Мне всего тридцать два года, но я работаю с детьми с шестнадцати, у меня солидный стаж. Я могу сравнивать.
Данни, у которой была тяжелейшая психологическая травма, уже через полтора месяца поняла, куда она попала. И добровольно разделила с нами нашу тайну.
Лиззи выросла здесь, в «Надежном приюте».
С Джозефом все было предельно просто: он помнил родителей и сам рассказал, почему остался сиротой. Родители погибли. При таких же странных обстоятельствах, что и мать Лиззи.
Мы ничего не объясняли детям. Мы просто любили их.
Дети все понимали сами. Сами решали.
Кэтти решила лет в пять. Мы ее испытывали два года – боялись.
Но Кэтти показала, что она готова – и вошла в наш круг на равных.
- Господи, спаси и сохрани нас! – шепчет Лиззи беззвучно. Я ее вижу и читаю по губам.
Вот именно.
Только Он…
Больше некому. Мы все под Его крылом.
У нас есть страшная тайна. Каждый может заплатить за нее жизнью: Совет Десяти и Всемирное Правительство на шутников не похожи, и доказательств этому - хоть отбавляй. Мать Лиззи, семья Джозефа...
Мы все, начиная с Беллы и заканчивая хромым садовником Джеймсом – христиане.
Все. Кроме Нэнси, которая на первом же тесте выдала мне результат, от которого я пришла в ужас.
Нэнси Гамильтон – дочь оккультистов, которую чудом спасли из огня. Тридцать пять жутких наследственных проклятий, живущих в худеньком теле двенадцатилетней девочки. Не потому ли бедная Данни, которая добровольно взяла на себя молитвенное бремя за новенькую, вторую неделю болеет непонятно чем и каждый вечер вынуждена принимать снотворное?
Ох, чует мое сердце - именно потому!
Ну что же... Я тоже готова вступить в бой.
Возвращается Васька с расческой.
Быстро завершаю творческий процесс и встаю с дивана. Засовываю расческу в карман джинсов.
- Вась, не в службу, а в дружбу. Вот ключ - открой мой кабинет и позови туда Нэнси.
Отредактировано Джиль из Лисса (17.03.2013 23:41)
