Шереметьев

Я не была в Киеве с 1993 года. Естественно, помню его таким, каким он был при мне.

Первое детское воспоминание: застывшая картинка: скала огромного здания и ярко освещенное окно. Потом, год спустя, я увидела в нем игрушечного медведя и устроила маме первую и последнюю истерику в своей жизни: « Хочу мишку!»

Так состоялось мое знакомство с витриной и ЦУМом. На пятидесятилетие празднования ЦУМа выложили фотографии магазина, каким он был при открытии. Я была поражена : память годовалого ребенка не подвела - он был таким, каким я его увидела из коляски.

В ЦУМ я попала по распределению после окончания Киевского Художественно-промышленного техникума. Против закона не попрешь- у меня было другое, интересное и денежное место, но в ЦУМе в один день уволились сразу 8 художников и было это перед подготовкой школьного базара. И в прорыв бросили выпускников.

С дисциплиной в декоративной мастерской всегда были проблемы и в этот раз декораторов решили приструнить: им в начальники посадили отставного подполковника танковых войск.

В знак протеста лучшие мастера подали заявление на увольнение.

Я приступила к работе 1 августа 1974 года. В мастерской на тот момент в штате числились 14 человек:

гл. художник — Евгений Федорович Шереметьев

Бухгалтер — Раиса Гапченко

Столяр — Фортуненко

Зам. начальника по административным вопросам- подполковник Терещенко.

Художник- Софья Горбунова

Были еще 2 или 3 художника, и я в том числе.

Остальные — декораторы.

День начался с того, что меня повели на встречу с зам. директора и нач. орготдела, которому подчинялась мастерская.

Господи, куда я попала! - такая мысль была у меня в голове все время, пока я шла на

рабочее место. Потому что эти две доброхотки влили в мои уши столько гадостей и предостережений, что у меня из духа противоречия сразу возникло отвращение к партийному начальству.

Приняли меня очень хорошо в мастерской, а потом набежали и все окрестные декораторы. И выяснилась интереснейшая деталь: оказывается еще мой отец до войны работал декоратором в ЦУМе. И столяр наш его отлично знал. Старый ЦУМ располагался на ул. К. Маркса( не знаю, как ее теперь называют.)

Первое мое задание было - сделать заточенную верхушку гигантского карандаша. Все бы хорошо — но эта пирамида ну никак не хотела состыковаться с самим карандашом. Я ее ладила так и этак, но ничего не получалось.

Вдруг у меня за спиной кто-то сказал: « А вот и Евгений Федорович!»

Я обернулась и увидела невысокого полноватого человека с бородой и прической a la Карл Маркс. Как -то бочком он приблизился к моему карандашу, влез на табурет и - О, чудо! Злополучное навершие без зазоров устроилось на карандаше.

Так началась моя работа в ЦУМе. С перерывами на декрет и уходом на три года в « Украину», я проработала декоратором ровно 15 лет.

Декоративная мастерская подчинялась непосредственно орг. Отделу и его начальнику Долорес Ильиничне Дзюбенко. Это была личность чрезвычайно амбициозная, властная и, что самое страшное, вбившая себе в голову, что у нее есть талант к рекламе. Креативный, как теперь говорят, талант. ЦУМ подчинялся Управлению торговли. Не знаю, в чем это были плюсы, но минусы для нас были налицо. Куча торговых работников считала себя крупными специалистами в рекламе и, поскольку они могли видеть и носить то, что рядовым гражданам было недоступно, они считали себя вправе давать указания.

В свое время ( это было в преданиях мастерской), нач. Управления торговли, некий Ассистов, глядя на витрину парфюмерии, где была выставлена головка Нефертити без короны, заявил Шереметьеву: « Что ты поставил на витрину бабу с проломленной башкой? Что, у нас нет нормальных украинских жинок?»

Он же, на портрет Фернанделя на витрине шляп и надпись « Все дело в шляпе!» изрек: « Это что за жид с кривыми зубами?»

Еще один пример зимы 73 года: залы ЦУМа были украшены гигантскими пенопластовыми снежинками. И пришло указание: в СССР все снежинки могут быть только пятиконечными!

Не помогли каталоги, ссылки, научные статьи. Все корбки, все упаковки — все переделывалось на 5 концов, вопреки матушке-природе. И тогда наш Евгений, вооружившись огромным ножом, собственноручно стал делать брит-милу всем снежинкам.

Я привела эти примеры просто для того, чтобы показать, какие маразмы делались под руководством властей. Довольно будет и этих историй.

В ЦУМе было 5 витрин по ул. Ленина, 8 — по Крещатику и кажется, 4 со стороны Горсовета.

Центральные витрины были 4 на 4 на 1.8 метра. В каждой были подвесные сетки, за которые цепляли лески, на которых и шла подвеска товара.

Кроме того, в ведении декораторской были 5 этажей, выкладка в секциях, оформление шкафов, секций. К тому же на ВДНХ был тоже магазин, был консульский магазин на Печерске, был школьный комбинат, который мы оформляли наглядной агитацией. Были секции в крупных гостиницах. И постоянно проводились всякие обслуживания, съезды, выезды и тому подобная муть, которую декораторы обязаны были обслуживать.

Каждую неделю мы открывали новую витрину.

Из крупных мероприятий, когда полностью менялось оформление, это были:

Новый год, 8-е марта, 1-е мая, 9-е мая, Школьный базар, Октябрьская революция.

То есть- у нас был просто завод, где работа не прекращалась.

К тому же, после прихода Терещенко ( нашего танкиста), к нам не хотели идти художники- дисциплина была жесткая. Точно к без пяти девять надо было расписаться в орготделе, и только потом идти в мастерскую на 4-й этаж. Перерыв на обед, уход с работы — точно по звонку. В течении дня к нам, по разным поводам заходили из орготдела дамы: проверить, все ли в порядке. В 9 часов день начинался с планерки.

Мастерская располагалась в нише 4-го этажа. Это было довольно большое помещение, где водились мышки и у каждого было свое рабочее место. В центре стоял длинный стол, на котором выполнялись все крупные работы. Декоратор обязан уметь все: строгать, пилить, клеить, драпировать, из ничего сделать конфетку, писать пером и кистью, рисовать, лепить.

Душой этого мира был Евгений Федорович Шереметьев. Талант, личность незаурядная, чья судьба была трагична.

Слава пришла к Шереметьеву в шестидесятые. Он родился в 1933 году, по гороскопу Лев и я не знаю людей, которые бы так соответствовали своему знаку. У них в семье было три брата. Мать их была из Мариуполя и в жилах Евгения Федоровича текла и греческая кровь. Его мама рассказывала, как она собрала его рисунки и собственноручно отвела его в цеха тогдашней киевской рекламы. Это были послевоенные годы. Шереметьев начинал работать с такими асами, как Обуховский, Шухман( его дочь известный мультипликатор Зельма), Пармакян, Снарский, Бульковский. Я некоторых помню с детства, с Обуховским и Шухманом познакомилась, когда они пришли в гости в мастерскую. Обуховский всегда разговаривал, как в « Шербурских зонтиках» - пропевал каждую фразу. Народ в мастерской бывал разный- у Жени( его все называли неформально, по имени) было колоссальное количество знакомых.

Идеи почти всегда исходили от него: он на них был неисчерпаем. И все же он всегда выкладывал свои предложения на обсуждение. Было не просто интересно смотреть, как рождается новое оформление: этот процесс захватывал.

Получали мы мизер, но постоянно ссорились и дулись друг на друга: кто в этот раз пойдет на монтаж витрины с Евгением Федоровичем? Это была честь.

Обычно он делал набросок, потом Горбунова делала по нему эскиз для утверждения у начальства и только потом начиналась разработка деталий и бутафории. Потом наши хлопцы шли на монтаж, а Шереметьев с кем-то из художников руководил с улицы. Объяснялись жестами, как монтажники. После этого витрину завешивали и мы ( как правило Горбунова и я шли на выкладку). Если выкладку делал Женя, чаще всего он брал меня. И тут уж надо было с полу взгляда угадывать, что подать. Слова мешали: это было, как слаженная работа хирургов во время операции. Двигаться в витрине, где с потолка спускается сотни лесок, надо было уметь. Наконец, звучало: « Уходим!». Снималась тряпка, загораживающая стекло, установлены все ценники и — Премьера!

Под витриной уже толпа людей: прохожие, знакомые, коллеги. Это было упоительно...

Работа была тяжелой, в жару и в мороз, когда булавки к пальцам примерзали. Но я эту работу любила до чертиков: это был театр, о котором я мечтала и в котором так и не привелось работать.

В свое время, в шестидесятые, после того, как Шереметьев получил за витрину первое место на всесоюзном конкурсе, у него появились совсем другие возможности. Он съездил за границу несколько раз и оттуда вернулся полный идей. Он сдружился с Параджановым и тот ему очень помогал с реквизитом. Когда в Киев приезжал де Голль, Женя сделал к его приезду витрину с галльским петухом, победно шествующим по земному шару. Шар крутился, а у петуха была третья нога, которая, двигаясь от моторчика, создавала эффект движения. Французский петушок победно шествовал по планете. Де Голль остался в восторге от идеи.

Чуть дальше я опишу все витрины, какие помню.

В этот период в ЦУМе, впервые на Украине, открыли отдел, где вы могли с помощью специалиста подобрать себе гардероб начиная от белья и обуви и заканчивая верхней одеждой. В основном это был импорт, потому что то убожество, которое производилось на фабриках( в особенности белье), достойно было коллекции Ива Монтана. ( К слову, коммуниста Монтана именно за такую коллекцию дамского белья и вычеркнули в СССР из списка любимчиков).

Шереметьев и Дзюбенко были теми, кто этот отдел создали и Дзюбенко стала его куратором.

Славу не все умеют пережить. Она и стала для Шереметьева пробным камнем. Работы на стороне сыпались на него, как из рога изобилия, а с ними и деньги. Основная работа в ЦУМе ушла на второй план. За это немедленно ухватилось руководство универмага ( в основном, его дамская и подавляющая в своем количестве, половина. ) И начались разборки на партсобраниях. Я попала в мастерскую, когда это все уже шло к финалу.

И, что самое удивительное: в этот период у Шереметьева рождались едва ли не лучшие идеи.

К Новому году( кажется, это был 77 год), была задумана витрина с гномами. Гномов мы делали сами из кукол. Лепили им мордочки, расписывали и шили костюмчики. Несколько гномов были с динамикой. В каком-то лесничестве напилили стволов деревьев и смонтировали на витрине лес, в котором с фонариками гуляли гномы. Они тащили сани, груженые игрушками, сидели на ветвях, прятались в снегу из натертого пенопласта и привлекали детишек со всего города.

Восторг был полный!

Витрины Шереметьева были графичны, лаконичны и всегда несли в себе мысль. К сожалению, у меня сохранилась только одна фотография « в полный рост». Остальные буду описывать и вам придется мне поверить на слово.

Прежде всего, мне хочется, чтобы вы хоть чуточку представили себе почти полное отсутствие материалов, из которых все это «ваялось» . Когда я пришла, еще применялся только столярный клей. ПВА и водоэмульсионка, как и флуоресцентные краски появились у нас только в году 76. Был ватман, был пенопласт, клей, леска, булавки, гвозди, гуашь и столярка, которую по чертежам делал нам дед Фортуненко. Была еще одна проблема: товар мы с боем выбивали в секциях; нам не хотели давать импорт, не хотели давать что-то яркое, красивое. Никто не думал о том, чтобы рекламировать красивые или новые вещи: их и без рекламы сметали с боем. То, что попадало на витрину потом подлежало уценке — вещи пылились, выцветали, сгорали на солнце. Покупатели требовали понравившуюся им вещь, в витрину надо было лезть, снимать, заменять другой, а покупатель, пока своими глазами не удостоверялся, что пальто носить уже нельзя, от него не хотел отказаться. Духи портились уже через пару дней, туфли высыхали.

Витрины мы драпировали вручную, забивая гвоздик за гвоздиком. Лески вязали со стремянки- потолки были 4 метра. Уже где-то в последние годы моей работы мы перешли к подвеске с помощью раскрытой канцелярской скрепки и палки. Тут уже можно было обойтись и без помощи. Как бы не занят был Шереметьев, где бы не бегал, на монтаж он приходил всегда.

Самые приятные работы были к Новому году. В мастерской практиканты ( были у нас и такие — с торгово-промышленного ПТУ, где кроме продавцов готовили и декораторов), терли пенопласт на терке, распускали его на листы с помощью раскаленной струны, вязали дождик и игрушки.

А мы спускались в необъятные, как Фингалова пещера, подвалы ЦУМА и отбирали елочные игрушки на витрины и оформление этажей. Чувствовали себя гномами в пещере. Представляете: огромные плетеные длинные корзины и в них сотни шариков!

Шереметьев успевал везде: и это при том, что он попутно делал еще несколько халтур. Когда он ел и спал оставалось загадкой, кажется, для него самого. Его постоянно искали какие-то приятели, в мастерскую заходили какие-то посторонние люди и это начальству не нравилось. Жизнь богемы не укладывалась в партийные рамки, а Женя жить иначе уже не мог и не хотел. К лету 78 года его отношения с начальством ЦУМа подошли к критической точке и он, после очередной стычки, уволился. История была дурацкая, но он плюнул на все и перешел в «Украину», где тогдашний директор Румянцев очень рассчитывал, что он подымет уровень оформления на новую вершину. В « Украине» был свой коллектив, но с Шереметьевым они все были хорошо знакомы и его приняли на «ура». Евгений Федорович привел с собой пару человек своих людей, но они так и не стали своими на новом месте. Обычное явление.

Должна честно признать: те витрины, что делались в новом универмаге не шли ни в какое сравнение с тем, как работал Шереметьев в ЦУМе. Из-под него выбили родную почву( в Цуме он проработал лет 20).

А в своих стенах он создавал шедевры.

Когда-то я помнила все витрины. Когда и как они делались, кто в них принимал участие. В каждой витрине стояла табличка с именами авторов и исполнителей. Смеясь, говорила, что на старости лет напишу воспоминания о декоративной мастерской. Вот, пишу...

Итак, витрины Шереметьева, которые сходу припомнила...

Евгений Федорович говорил, что товаром надо рисовать.

Витрина тканей была исполнена в виде двух гигантских флейцев, от которых отходили мазки краски, выполненные из подобрнаных по цвету тканей. Первый план — выкладка из рулонов.

Витрина обуви к весне: из белых обувных коробок были сделаны символические скворешни. На жердочках перед ними сидели скворцы - пара обуви.

Витрина к 7 ноября: практически пустая, задрапированная красным витрина. На полу — старый телеграф с бумажной лентой и томик Капитала. ( Библия того времени)

Еще витрина на эту тему: фото руки и в нем развевается алое знамя( работал вентилятор).

Новогодняя витрина: огромный орган из выкрашенных в радугу 150 картонных трубок. Каждая с двух сторон начиналась и заканчивалась елочным шариком. На фоне этого северного сияния и шла выкладка подарков. Этого плана идея была и на 8-е марта, только роль трубок играли гирлянды из цветов от потолка до пола. Веревки, на которые нанизывались стилизованные цветы.

Евгений Федорович сумел достать на молокозаводе стеклянные цилиндры разной высоты и размера. Они очень долго служили нам отличным подспорьем для выкладки. Товар мог быть и на них и в них.

К 8-му марта в весну 78 года были сделаны чеканные рамы для зеркал, в которых, как картина, смотрелась выкладка, а тюлевая занавесь придавала всей витрине элемент дамского будуара.

Еще немного витрин: запомнилась витрина народных промыслов, где во всю витрину шел огромный, расписанный под картинку задник, с пейзажем с украинскими хатками.

Была очень интересная витрина с работами детишек из студии Осташинского.( Был в Киеве такой фанат, дети в его студии работали настолько профессионально, что я подобного не видела и у выпускников Бецалеля.)

Запомнилась мне еще одна витрина одежды, которая была задумана очень интересно, но воплотить до конца ее не удалось. Замышлялся шкаф, который открываясь, представлял взору прохожих два манекена, одетых по моде 18 века. А внизу - выкладка современной одежды. Манекены я одела, а вот шкаф сделать с динамикой не получилось - не выделили фонды на механика. Так и простояла витрина свой срок в символическом изображении шкафа.

У нас очень много времени и сил уходило на декор: ведь товара на рекламу практически не было. Поэтому витрины были украшением и еще говорили о том, что в магазине можно купить ту или иную вещь.

Витрины у нас не повторялись. К осени весь универмаг украшался символикой — осенними листьями. К зиме — снежинками, к весне расцветал розовым и голубым. К Октябрьским праздникам везде полыхал кумач.

К тому времени, как Шереметьев ушел из ЦУМа, магазин поставили на капремонт. Это началось в 78 году и продолжалось до 85 года, когда на подготовку к открытию магазина согнали декораторов со всего города. К тому времени я вернулась в ЦУМ из « Украины». Думала, что возвращение к родным пенатам будет радостным, но увы!

Из мастерской вместе с Шереметьевым ушел творческий дух. Внешне все было пристойно. Мы работали в прежнем темпе. Старались, как могли, но, то ли время было другим, то ли амбиции каждого были сильнее, чем общий порыв, но огня уже не было. Наступила Перестройка, Чернобыль и все покатилось незнамо куда. Начальство стало перед нами заискивать: оно стало выборным от коллектива( да, был и такой период).

А что же делал Шереметьев в этот период?

Он для него был очень тяжелым. Женя работал к тому времени в « Доме мебели», но это не было его интересом. Его таланту там негде было развернуться. Все его идеи по интерьерам гасли на корню. А ведь Евгений Федорович был великолепным дизайнером: он ощущал пространство как нечто подвижное, способное трансформироваться. Я просто вспоминаю его дизайнерские решения как и в интерьере квартиры, так и его потрясающую украинскую хату, которую он сделал в селе из старой развалюхи.

В конце восьмидесятых мне надоел цумовский балаган окончательно и я ушла художником в Киевский Планетарий. Связи с ЦУМом не теряла, но впервые в жизни оценила, как хорошо и спокойно работается в одиночестве.

Не теряла и связи с Шереметьевым, который к тому времени тяжело болел. Когда я уехала в 93-м мы с ним переписывались до самой его смерти.

Мне бы хотелось сказать еще пару слов о своих сотрудниках. О некоторых есть сведения, что они живы, кого-то уже и нет- прошло немало лет. Мне хочется сейчас поблагодарить особо Сергея Комлева, Аллу Жмайло, Бориса Дзгоева, Мишу Митрохина , Свету Пирожкову - тех, кто в трудное время был на стороне слабого. Я помню еще многих, очень многих, но не всех бы хотелось сейчас вспоминать. Люди таковы, что обо всех судят со своих позиций.

Но думаю теперь, по прошествии стольких лет, все, кто еще жив, вспоминают Евгения Федоровича Шереметьева как явление в художественной жизни Киева 50-х — 70-х годов. Светлая ему память.