Глава 1. День рождения

Над Корлингом занялся ранний апрельский рассвет. Небо было так прозрачно, а легкий ветер так свеж, словно и не существовало фабрик, загрязнявших воздух. И вода Йельского канала и Мейсвотер, гладкая, как зеркало, казалась чистой, словно не принимала в себя все отбросы давно переполненного города. Сказать бы, что на улицах ни души... Но уже выбегали на улицу горничные, выходили первые рабочие, устало поправляя кепки. А вскоре и во многих спальнях господских домов стал раздаваться шорох шагов и плеск воды в умывальниках.
Не стал исключением и дом семейства Гиллан. Улицы только начали оживляться, когда миссис Гиллан вовсю советовалась с экономкой, а Эви Кор, воспитанница, встала из-за туалетного столика и оглядела свою прическу и платье. Она с детских лет привыкла обходиться во многом без помощи горничной. И кто знает, возможно, скоро ей это могло пригодиться.
Едва поднявшись с постели, Эви распахнула окно. Теперь у нее оставалось несколько свободных минут, чтобы окинуть жадным взглядом чистое вольное небо, отметить все розовые и золотые оттенки рассвета в облаках и на стенах домов и флигелей, ощутить четкость силуэтов деревьев, не покрывшихся пока листвой, и птиц, с криком поднимающихся в небо.
Внимание Эви привлек протяжный свист. Она опустила глаза: Уильям, ее названый брат, стоял под окном в брюках, небрежно застегнутой рубашке и легкой обуви. Он всегда по утрам в саду занимался гимнастикой, разве что холодные зимние дни были исключением. И часто, часто на лице его появлялось это выражение, какое Эви готова была назвать золотым: выражение яркой, утренней, весенней радости.
— С днем рождения, сестренка! — крикнул он и послал поцелуй. Эви ответила тем же и ускользнула от окна, вернувшись в комнату. Да, только Уильям мог подговорить горничную поставить у кровати Эви подснежники, чтобы, проснувшись, она сразу увидела цветы.
Взяв три подснежника из букета и достав из комода заранее приготовленный сверток, Эви на цыпочках выскользнула в коридор. Конечно, Лукас, ее родной брат, был главным соней во всем доме, если не считать Мистера Миу, кота экономки, но Эви надеялась, он уже поднялся.
Так оно и было: брат с кислой миной сидел на краю постели в халате. Увидев сестру, недовольно сообщил:
— Еще пять минут назад ты могла меня разбудить. И кстати, лучше забери цветы назад: они быстро засохнут, я не люблю лишнего мусора в комнатах.
— Сьюзен уберет, — Эви чмокнула брата в лоб. — С днем рождения тебя. А ну-ка разверни, хочу видеть, как ты обрадуешься.
— Если обрадуюсь, — Лукас пожал плечами и разорвал обертку. Эви с любопытством следила за его лицом. Уголки губ дрогнули, глаза просветлели, черты на миг смягчились.
— Да, я знала, что тебе понравится.
— "Прецеденты в Скендии и Бергии"? Да, неплохой выбор. Остается пережить завтрак. Надеюсь, ни я, ни ты не подавимся монетками в каше. Уильям без этого никак не обойдется.
— Думаю, сегодня он проявит куда больше фантазии. Сегодня ведь не простой праздник.
— Да, но только для нас с тобой. Больше никого не касается, что мы уже совершеннолетние.
Эви знала о себе, что она человек нечуткий, иногда до черствости, но к голосу брата она слишком привыкла и различала множество его оттенков. Часто его голос был пропитан, как теперь, желчью и горечью — и она понимала, почему. Неопределенное положение в доме их благодетелей, которое почти не тяготило ее саму, Лукасу казалось унизительным и сильно его мучило.
Эви и Лукас жили в доме Гилланов, видимо, с очень раннего возраста — они и не помнили ни другого дома, ни другой семьи. По сравнению с тем, каким может быть положение воспитанников, им обоим очень повезло:  сам мистер Гиллан не обращал на них внимания, но и не притеснял, миссис Гиллан окружала обоих поистине материнской заботой, а Уильям называл Лукаса и Эви не иначе, как своими братом и сестрой. Они ни в чем не знали недостатка, получили прекрасное образование и могли быть уверены, что в этом мире не одни. Но Лукас все-таки страдал. Его оскорбляло, что Уильяма послали в лучшую, куда более дорогую школу, что тот унаследует состояние и сможет жить, не трудясь. Но главное — ему было больно, что их могли попрекнуть и не раз попрекали. Не сами Гилланы, конечно, но гувернантка, некоторые из слуг,  учителя и ребята в школе.
Именно в школе кто-то из одноклассников впервые назвал Лукаса бастардом. Им было тогда одиннадцать. Брат быстро разузнал, что значит это слово, и при встрече с Эви был подавлен.
— Очень боюсь, что это правда. Будь наши родители честными людьми, живи они в законном браке, наверняка миссис Гиллан первая назвала бы имена. И потом, обрати внимание, как она рассказывает о них. Якобы они умерли от тифа. Она не умеет врать, на лице все написано.
Эви пришлось признать, что это правда. Однако печаль брата показалась ей чрезмерной.
— Не вижу, о чем горевать. Мы живем лучше многих, Лукас. Миссис Гиллан и Уильям любят нас.
— Ты уверена? — он фыркнул. — Мы им чужие. Мы им не нужны и даже не можем потребовать любви, нам хлеб и кров дали из милости. Живем мы неплохо, но сколько еще продлится такая жизнь? И кем мы станем? Я — секретарь Уильяма, может, управляющий его поместьем, ты — гувернантка его детей... Вечные приживалы. Я не хочу зависеть от чужой прихоти всю жизнь, пытаться угодить, потому что ничего из себя не представляешь. Эви, давай поклянемся, что станем самостоятельными.
Эви поклялась, но не потому, что ее ужаснула перспектива нянчить детей Уильяма. Она и сама начинала ощущать в доме благодетелей странную тесноту, смутное желание расправить крылья.
Впрочем, миссис Гиллан, когда девушке исполнилось шестнадцать, очень мягко объяснила, что однажды им с братом так или иначе придется жить одним. Но к тому времени Эви поняла, чем хочет заниматься, и смотрела в будущее спокойно.

— Я станцую и спою, если мистер Гиллан вспомнит о нашем дне рождения, — шепнул Лукас сестре, когда они шли на завтрак. Видимо, он все же говорил недостаточно тихо, потому что тут же пошатнулся от дружеского хлопка по спине, и появившийся позади них Уильям воскликнул:
— Ловлю на слове!
— Эй, я пошутил! — возмутился Лукас. — И вообще, подслушивать некрасиво.
— Ну у тебя же день рождения, — подмигнул Уильям. — Особенный при этом. Стань я совершеннолетним, я бы устроил грандиозный фейерверк, залил бы пивом весь Корлинг и станцевал с дюжиной девиц разом, а ты...
— Ловлю тебя на слове, — хитро улыбнулся Лукас. — Тем более, тебе нетрудно будет все устроить.
— Так по рукам! — воскликнул Уильям. — Ты сейчас танцуешь и поешь, а я через три года...
— Большой срок, — заметила Эви. — Кроме того, ты забыл условие, о котором говорил Лукас. Если мистер Гиллан вспомнит про нас.
— Надеюсь, ты понимаешь, — подхватил Лукас, — что с твоей стороны будет бесчестно напоминать ему?
Так втроем они и вошли в столовую, где мистер и миссис Гиллан уже ждали их.
Эви всегда нравилось наблюдать за своими благодетелями: ее завораживал контраст. Как бы ни был одет мистер Гиллан, казалось, что он в черном, и матовая белизна его лица только оттеняла ночную тьму, окутывавшую его рослую, крепкую фигуру. "Черный айсберг", — так Эви называла его про себя. Айсбергов она никогда не видела, но ей невольно представлялось что-то, похожее на мистера Гиллана.
Его жена, наоборот, всегда была полна жизни и теплого света, от нее веяло весной. В ней все было необыкновенно живым, человеческим... Нет, пожалуй, выше. Миссис Гиллан напоминала Эви языческую богиню семейного очага, как Уильям напоминал юного бога Солнца.
Завтрак проходил, как обычно, в молчании. К моменту, когда подали кофе, Лукас и Уильям успели устроить неповторимую дуэль взглядов, за которой миссис Гиллан наблюдала с явным недоумением. И тут внезапно мистер Гиллан обратился к ней.
— Скажи, Дженнифер, ведь сегодня у Лукаса и Эванджелины день рождения?
Выражение лица Лукаса было бесценно, Эви даже не смогла бы разложить его на оттенки. Зато Уильям  искренне торжествовал. То есть торжествовал больше, чем обычно. Сама она потупилась, чтобы скрыть улыбку: вечное препирательство Уильяма и Лукаса ее очень забавляло, ведь на самом деле они были сильно друг к другу привязаны.
Между тем миссис Гиллан ответила мужу:
— Да, дорогой, ты прав.
Он кивнул и погрузился в молчание, потом продолжил:
— В таком случае завтра утром они оба проедут со мной к мистеру Джаверу, нотариусу. Он хотел бы им кое-что сказать.
Уильям с его шутками на время был забыт. Брат и сестра, охваченные внезапным волнением, переглянулись друг с другом, ясно понимая, о чем думали оба.
"У мистера Гиллана нет никаких дел, связанных с нами. Он не мог бы сделать нам подарок. Неужели завтра мы что-то узнаем о нашем прошлом, о родителях?" Но задавать вопросы мистеру Гиллану они не привыкли. Лишь в коридоре, схватив сестру за руку, Лукас прошептал:
— Попробуй расспросить миссис Гиллан. Может, она знает что-нибудь.
Эви едва успела кивнуть, и тут Уильям увлек их обоих в гостиную
— Ты забыл про наше пари! Ну-ка, тем более, что есть повод для веселья — завтра ты получишь наследство!
— Какое наследство? — спросили Лукас. — От кого?
— У нас ведь нет родственников, — добавила Эви. — Никого, о ком мы знаем.
— Значит, есть те, о ком не знаете. Я давно слышал, как родители обсуждали между собой, что вам полагается какое-то наследство. Да что же вы даже не радуетесь?
— Для нас это слишком много значит, — ответил Лукас. — Так что извини, хоть я проиграл пари, но спою и станцую немного позднее. Сейчас я не в состоянии.
— Нет проблем, — Уильям снова хлопнул его по плечу. — Станцуешь на вечеринке у моих друзей. Не забудь, сегодня ты не отвертишься от попойки! Эви я бы тоже взял, но она приличная девушка.
— То есть хочешь, чтобы я унизился перед твоими друзьями? — сморщился Лукас. — Знаешь, это лишнее. Ты и так победитель, как и всегда, и во всем. Хотя не уверен, что тебе стоит завидовать.
Уильям закатил глаза:
— Да, ты говорил: человек, который не был проигравшим, ненадежен.
— Да, проигравшим, отвергнутым, бессильным. Кого не отталкивали, не отнимали самое дорогое, не причиняли боль.
Лукас каждый раз говорил это с такой болью, что Эви начинала волноваться и гадать, что же произошло с ним, о чем она не знает. Уильям тоже смягчился, но обратил все в шутку.
— Ты занудствуешь. Значит, тебе уже лучше. В семь вечера будь готов.

Глава 3. Наследство

— С кем ты вчера гуляла, Мэри,
С кем пировала, Мэри?
С кем танцевала,
Кого целовала?
С кем изменила мне, Мэри?
Я ль не любил тебя, скажи мне,
Я ль не лелеял Мэри?
Платья и брошки,
Чулочки на ножки
Не покупал тебе, Мэри?
Вор и бродяга, подлый враль-
Вот твой любовник, Мэри!
Жив я не буду,
Коль он, паскуда,
В петле не спляшет, Мэри!
Всю ночь сон Лукаса отравляла песня, которую горланили Уильям и его приятели, конечно же, совершенно пьяные. Сам он, даже участвуя в их попойках, исхитрялся оставаться трезвым, поэтому часто наблюдал много любопытного. Одно огорчало: он не мог позволить себе улизнуть пораньше, оставив Уильяма в приятнейшей компании — вино, собутыльники и трактирные девицы. Лукас полагал, что его уход вряд ли понравится миссис Гиллан, а зачем с ней ссориться? В полицию, к счастью, Уильям за дебоши еще не попадал. Хотя надо отдать ему должное, даже сильно пьяным он никого не обижал.
Лишь полностью проснувшись, Лукас осознал самое грустное. Из сада доносился голос Уильяма: тот как и в чем не бывало вышел в сад делать зарядку и бойко переговаривался с Эви, наверняка глядевшей в окно.  Лукасу даже стало интересно, что может заставить Уильяма плохо себя почувствовать — не говоря уже о том, чему или кому было под силу его огорчить. Впрочем, его ведь не учили огорчаться так, как учили Лукаса. Родись Уильям бастардом и завись от чужой прихоти, терпи он попреки от слуг и учителей, шпильки от товарищей в школе и оскорбительное покровительство существа в сравнении с ним пустого, или даже просто будь он таким же тщедушным, слабым и болезненным — вряд ли он бы так радовался жизни.
Между тем начинался день, когда жизнь Лукаса и Эви должна была круто измениться. Лукас, конечно, не ждал, что она непременно станет сказочной. Как правило, если мечтаешь о переменах к лучшему, получаешь перемены к худшему. Надо всего лишь к худшему готовиться заранее — тогда не разочаруешься. Когда смотришь спектакль, осознавай, что актер, играющий молодого благородного любовника — пьяница, развратник и подонок. Это поможет насладиться игрой (смог же сыграть кого-то, непохожего на себя!), не отравляя себя лишним сочувствием к фантомам и не отрываясь от грязной правды жизни.
Лукас привык напоминать себе о грязной стороне дел, даже когда его тянуло искренне порадоваться. Да, они с сестрой станут независимыми. Но скорее всего, мистер Гиллан тут же им и намекнет, что в его доме они гостят уж слишком долго. Дальше придется искать жилье и работу, чего никогда прежде они не делали. За квартиру с них сдерут втридорога, а на работе они ни в коем случае не покажут себя хорошо. Итак, они пойдут по шипам, но все-таки это будет новый жизненный этап. И пойдут они сами, и все их заслуги будут только их заслугами.
За завтраком, конечно, мистер Гиллан не сказал ни на йоту больше того же, что и вчера. Он лишь напомнил, что с утра везет их к нотариусу. 
— Держитесь, ребята, — подмигнул Уильям. — Может, дело стоит того, чтобы потерпеть мистера Джавера.
— Уильям! — в голосе миссис Гиллан прозвучал мягкий упрек. — Мистер Джавер — почтенный человек, и общаться с ним вовсе не в тягость.
— Согласен, матушка. У него уморительная манера речи. Просто и в театр ходить не нужно.
— Он деловой человек, в отличие от тебя, — заметил мистер Гиллан. — И заработал репутацию, когда ты еще пеленки пачкал. Так что твои шутки совершенно неуместны.
Лукас был согласен потерпеть мистера Джавера и Уильяма вместе взятых, раз уж впереди маячили деньги. Хотя на какой-то момент стало не по себе: а если в наследство им оставлена столь ничтожная сумма, что ее хватит только Лукасу на галстук или Эви на новые краски? Если независимость, едва подразнив, обернется сном, миражом?
"Но ведь мы с Эви и собирались однажды уйти, еще не зная ничего о наследстве. И если оно нам в этом не поможет, придется всего лишь подождать еще немного. Насколько хватит терпения не вылить мистеру Гиллану вино на голову или не втянуть Уильяма в криминальную историю". Последняя мысль, конечно, была шуткой: Лукас в душе относился к Уильяму совсем неплохо, хотя его розовые очки очень хотелось разбить. Но не таким способом: связей с криминалом у Лукаса не было.
Итак, завтрак был окончен, подали экипаж, и Лукас в сопровождении Эви и мистера Гиллана покатил навстречу своей судьбе. По дороге он не смог обменяться с сестрой даже парой слов: оба не хотели говорить в присутствии опекуна, но Лукас остался доволен хотя бы тем, что сестра также выглядела заинтересованной.
Мистеру Джаверу было под шестьдесят. Он был человеком высоким и грузным, с очень крупными, тяжелыми чертами лица (особенно выдавались нос и нижняя челюсть), с крошечными глазками и гнусавым басом. Но главным в его образе была манера говорить. Он словно нарочно выбирал самые витиеватые выражения и произносил их, перемежая слова глубокими вздохами. Мистеру Гиллану он принялся униженно кланяться и заверять его в радости видеть и преданности — в своей обычной манере и с обычной скоростью речи.
"Потерпи, — напомнил себе Лукас. — Речь идет о твоем будущем и твоих деньгах".
Наконец расселись в кабинете мистера Джавера и приступили к делу. Тощий помощник с некоей торжественностью внес узкий конверт, который мистер Джавер не спеша распечатал и стал зачитывать вслух:
— "Я, мисс Айви Хантер, актриса Национального театра в городе Бигсити, Бергия, находясь в трезвом уме и ясной памяти, делаю следующие распоряжения относительно моего имущества.
Все свободные денежные средства, принадлежащие мне на момент смерти, я завещаю в равных долях мистеру Лукасу Кору и его сестре Эванджелине. Серьги с жемчугом и жемчужное колье я завещаю  миссис Дуглас Гиллан. Дом по адресу... переходит Грэхему Валентайну в случае, если в течение месяца со дня написания завещания он станет моим мужем".
Мистер Джавер откашлялся, высморкался, выпил стакан воды.
— 3 мая 189* года, то есть почти четыре года назад, миссис Грэхем Валентайн, больше известная как Айви Хантер, скончалась в результате последствий железнодорожной катастрофы. Часть распоряжений, отданных ею в завещании, была исполнена немедленно, в частности, мистер Валентайн вступил во владение своей долей наследства, а миссис Дуглас Гиллан отказалась от собственной доли в пользу мистера и мисс Кор. Что касается мистера Лукаса Кора и мисс Эванджелины Кор, то в их распоряжение поступает сумма, равная сорока тысячам, не считая стоимости завещанных драгоценностей.
Лукас едва удержался, чтобы не потереть руки. Кем бы ни была мисс Айви Хантер, подарок она сделала им воистину королевский. Теперь несколько лет они с сестрой могли посвятить учебе, при этом отделившись от Гилланов. Впервые за долгие годы судьба преподнесла ему такой приятный сюрприз, он был почти счастлив. Он покосился на Эви: кажется, ей не терпелось что-то спросить. Она посмотрела на мистера Гиллана — тот кивнул.
— Мистер Джавер, простите... А фотографии или портрета мисс Хантер у вас не осталось?
Прежде, чем несказанно удивленный нотариус ответил, это сделал мистер Гиллан:
— Разумеется, нет, Эванджелина. Мистер Джавер никогда не знал мисс Хантер и ее завещанием занялся лишь из уважения ко мне. Но, думаю, в Бергии ты узнаешь больше.
— В Бергии? — тут уже Лукас не совладал с собой.
— Именно. Вступать в права наследования вам придется за океаном.
Да, не зря Лукас боялся, что судьба снова выкинет коленце. "Мы сможем съехать от Гилланов и выучиться. Если только не упадем с парохода. И если пароход не налетит на айсберг. И если в чужой стране с нами ничего не случится".
Домой вернулись ошеломленные, в полном молчании. Лукас никак не мог прийти в себя из-за осознания, что поездки за океан не избежать, а Эви, видимо, не давало покоя, кто же такая — Айви Хантер. Во всяком случае, быстро рассказав все поджидавшему их Уильяму, она тут же спросила:
— А кто такая Айви Хантер? Ты никогда не слышал этого имени? Если не в доме, то, может, Дейзи о ней упоминала.
Дейзи Морган, любовница Уильяма, была актрисой. Эта связь весьма беспокоила миссис Гиллан, но как Лукас был уверен, совершенно напрасно. Дейзи, несмотря на наружность, соответствующую имени, была девушкой неглупой и замуж за богатого юнца не стремилась, а Уильям не считал зазорным изменять ей с девицами из трактиров.
— Да разве я слушаю, что говорит Дейзи? — отмахнулся Уильям. — Так, лепечет, как ребенок. Но я расспрошу ее, если захочешь, а заодно и слуг. Но как же я рад за вас!
— Я тоже рад, что за риск утонуть мне заплатят, — не удержался Лукас.
— Брось! Это сейчас совершенно безопасно. Я сам бы поехал с вами, да отец не отпустит.
— Разумно. А то изменишь Дейзи еще и с русалками.
Эви с нарочито громким восклицанием уронила на пол платок и перчатки. Лукас с мстительной улыбкой проследил, как смутившийся Уильям помог ей поднять вещи.
Миссис Гиллан, как и Лукас, боялась морских путешествий. Ее очень огорчило, что воспитанникам придется уехать — впрочем, как невольно отметил Лукас, ни капли не удивило.
Эви, зайдя днем к Лукасу, заявила, что обратиться к Дейзи оказалось очень удачной идеей.
— Представляешь, она была в Бигсити лет пять назад, когда едва начала играть! У нас Айви Хантер почти не знают, но в Бергии она была популярна. Дейзи тогда взяла себе в образец ее стиль игры.
— Это, конечно, многое объясняет, — съязвил Лукас.
— Ты прав. Но лучше что-то знать, чем совсем ничего. А еще я подумала: ведь миссис Гиллан никогда не была в Бергии. А Айви Хантер откуда-то ее знала, и близко знала, если оставила ей свои украшения. Получается, Айви Хантер из Скендии?
— А украшениями расплатилась за то, что миссис Гиллан присматривала за нами? — Лукас понял, что волнуется. — Так она... наша мать? А ведь верно, верно! Кто еще оставил бы нам такие деньги?
Он подскочил, стал ходить по комнате, тереть руки. Горло сжималось. Даже страх перед будущим путешествием на время оказался забыт: что это значит, если открылась правда о прошлом?
— Но почему она оставила нас у миссис Гиллан? — спросила Эви тихо и грустно. — Актрисы... Для них незаконнорожденные дети — это не позор. Не представляю, чтобы своего ребенка отослала Дейзи, например. А ведь мама любила нас и не забывала, если оставила нам все, что смогла накопить. Тогда почему она не взяла нас с собой? И кто наш отец? Почему он не взял нас?
— Мог не знать, — фыркнул Лукас. — А может, он был женат и не хотел скандала в семье. Кстати, наша мать не всегда была актрисой, иначе миссис Гиллан, думаю, не стала бы водить с ней дружбу.  Во всяком случае, думаю, в Бергии мы сможем наконец узнать больше. Тонуть ради правды я не хотел бы, но все же...

Глава 5. Объяснение

Ночью Эви впервые за все плавание не вышла взглянуть на ночной океан и звезды. Она легла, однако сон не шел. Наверное, лучше было бы поговорить с Лукасом, но ему наконец удалось задремать, да и все, что могли, они сказали друг другу вечером.
У Эви почти не оставалось сомнений, что мистер Хоуп — их отец: иначе для слишком многих совпадений не было бы объяснения. Эви, конечно, была ошеломлена открытием, но когда первое потрясение прошло, решила для себя, что ничего ужасного не случилось. Напротив: тайна, окружающая их с Лукасом, постепенно рассеивается. Мистер Хоуп ведь сам наблюдал за ней несколько дней, а после подошел и заговорил. Получается, он хочет быть к ним ближе. У них будет родной человек. Конечно, ее охватывало волнение при мысли о том, что они сблизятся — но радостное.
А вот Лукас сразу заявил, что "ни на грош не верит этому проходимцу".
— Сама подумай: больше двадцати лет ему не было до нас дела. А объявился он, когда мы  с тобой отправились получать наследство.
— Но если мы незаконнорожденные, разве он наследует за нами? По закону разве мы не чужие люди?
— А он это понимает? И главное, чем еще ты объяснишь его поведение?
Эви нечего было возразить Лукасу, и все же ей отчаянно не хотелось верить, что брат прав. Как не хотелось верить и в то, что она ошибается и мистер Хоуп — не отец им вовсе.
Она представила, что сжимает бугристую ладонь и сломанные пальцы. Нортон, безусловно,  не дал бы ей ошибиться. "На самом деле я просто безумно хочу, чтобы у меня был отец. Миссис Гиллан заменила мне мать, у меня два замечательных брата, но отца я не знала". Едва ли она смогла бы так назвать холодного, отстраненного мистера Гиллана, как бы ни ценила его благодеяния. А к мистеру Хоупу ее сердце потянулось сразу, и Эви не видела причин не слушать свое сердце. Ей только хотелось, чтобы они объяснились побыстрее, чтобы наконец стали одной семьей. Миссис Гиллан не обидится, ведь Эви не разлюбит ее.
На следующий день мистер Хоуп встретил Эви утром, в буфете. Он осведомился об ее самочувствии, причем, кажется, был взволнован. Эви постаралась успокоить его, но никаких намеков на причину недомогания делать не стала. Она могла предположить, что мистеру Хоупу нелегко заговаривать о прошлом. Он казался серьезным и добрым человеком, и должно быть,  только какие-то особенные обстоятельства могли заставить его оставить детей.
Но все-таки Эви казалось, что вместе они смогут преодолеть все, что им ни встретилось бы. Утреннее небо было бесконечно высоким и ясным, океан блестел, ветерок дул совсем легкий. Хорошо было петь на общей молитве, хорошо возвращаться, оглядываясь — не заметишь ли что-то любопытное. И только дымящая труба оказалась способна на миг испортить настроение. Эви знала, что пароход куда удобнее парусного судна, и все же не могла и не хотела врать себе: как художнице, прогресс ей не нравился. Помнится, Элизабет и миссис Гиллан одинаково упрекали Эви за излишний эстетизм. Но Эви лишь хотела, чтобы вещи назывались своими именами: полезное, например, не прекрасно, а именно полезно. Зачем искать красоту там, где ее нет, быть не может и где она даже не предполагается? Если сама суть чего-то — не в красоте?
Могла ли она назвать красивыми изуродованные руки Нортона? Это было бы кощунством, это прозвучало бы издевательством над всем, что он пережил. Болезни, увечья, нищета уничтожали гармонию, делали человека запредельно несчастным и именно поэтому заслуживали того, чтобы ненавидеть их всей душой. Хотя о чужих несчастьях Эви не любила думать и говорить, это было тяжело, да и бессмысленно. Скорее она согласилась бы помочь и вернуться к своим мыслям, своей жизни. Все-таки миссис Гиллан поделом однажды назвала ее бесчувственной эгоисткой. Сердце этой доброй женщины всегда жило чужими заботами, не ища своего — конечно, ей было дико, что девушка, ею же и воспитанная, так совсем не умеет, несмотря на лучшие примеры перед глазами.
...Миновало несколько дней. Эви и Лукас виделись с мистером Хоупом, но каждый раз при встречах ощущалось напряжение: они приглядывались к нему, он — будто бы к ним. Лукас истолковывал это в дурном ключе, Эви же очень хотелось поговорить и узнать правду, но сама она не решилась бы на это. Но она чувствовала, что загадка разрешится прежде, чем они сойдут на берег — так и вышло.
Вечером накануне последнего дня плавания мистер Хоуп пришел в каюту Лукаса, попросив Эви присутствовать. Они заказали чаю, и повисла мучительная пауза. Мистер Хоуп теребил манжеты, стучал пальцами по столу, вертел в руках салфетку. Лукас наблюдал за ним с мрачным удовольствием, Эви же стало немного стыдно за брата, и она решила помочь:
— Вы о чем-то хотели с нами поговорить?
Кивнув, мистер Хоуп клацнул челюстью.
— Насколько я понимаю, — начал он, — опекуны не рассказывали вам о ваших родителях и вы не знаете, кем вам приходится женщина, оставившая вам наследство.
— Не обязательно слышать — можно догадаться, — желчно оборвал его Лукас. — Эта женщина — наша родная мать, верно? А вы...
— Ваш отец, — выпалил мистер Хоуп и опустил голову, сильно покраснев. Вся его поза выражала такое невольное страдание, что Эви не совладала с собой и очень осторожно дотронулась до его руки.
— Мы и это уже поняли, — сказала она мягко. — И мы рады, ведь маму мы так и не успели узнать, а вас...
— Вас мы тоже не знаем, — едко добавил Лукас. — Но надеемся на некоторые объяснения с вашей стороны.
— Вы имеете на них право, — согласился мистер Хоуп хриплым голосом. — Я расскажу все.
Он прикрыл глаза и помассировал виски.
— Известную актрису Айви Хантер когда-то звали Кэтрин Мюррей. Она была младшей сестрой Дженнифер Мюррей, которая теперь зовется миссис Гиллан. Она... полюбила меня, когда нам обоим было по двадцать. Полюбила, хотя я был всего лишь рабочим сцены в одном театре. У нашего союза не было шансов. Но мы все же стали жить вместе.
Он остановился, задумался, будто подбирая слова.
— Мы все-таки расстались, когда Кэтрин носила под сердцем вас. Она спряталась у своих родственников, то есть у сестры, Дженнифер, и Дугласа Гиллана, мужа той, а после родов сбежала.
— Почему? — вырвалось у Эви. — Миссис Гиллан наверняка была к ней добра!
Мистер Хоуп снова долго молчал.
— Мистер Гиллан был женихом Кэтрин до того, как жениться на Дженнифер... До побега Кэтрин.
— Так вы с ним были соперниками? — удивился Лукас. — Кажется, я поменяю мнение о нем. Ему надо памятник поставить за великодушие. Знаете, он ведь выполнял по отношению к нам все обязанности отца... Ваши обязанности.
Эви не могла не согласиться, что вести себя так ответственно и без тени мстительности по отношению к детям врага — дорогого стоит, но все же слова брата были слишком жестоки. Мистер Хоуп сжал кулаки и перевел дыхание.
— У Кэтрин не было ничего, она не могла вас взять. И я не мог, я потерял работу, мне нечем было вас кормить.
— Крайне убедительное и достойное уважения оправдание, — заметил Лукас с отвращением и горечью. И хотя Эви совершенно понимала его, она все же помнила нищие дома, где бывала, и не могла не попросить:
— Перестань, пожалуйста. Пусть мистер Хоуп продолжает.
— Спасибо, Эванджелина. Прежде всего, узнав о побеге Кэтрин, я отправился ее искать. На это ушло пять лет, и когда мы снова встретились, она сказала, что между нами нет ничего общего, и предложила все забыть.
— Черните нашу мать? — вставил шпильку Лукас.
— Нет! — воскликнул мистер Хоуп. — Видит Бог, я не сужу ее. После было многое, Бергия — бурная, опасная страна. Я не по своей воле попал в переплет, мне пришлось бежать, я побывал в плену у туземцев, смог вырваться, был на золотых приисках и смог кое-что заработать... И вот вернулся в Скендию ради вас.
— Мы тронуты, — Лукас, несмотря на укоризненный взгляд Эви, поклонился.
— Вам было двенадцать. Я поселился рядом с вашим домом и встретился с миссис Гиллан. По закону я вам никто и без согласия опекунов не смог бы даже вас увидеть. Они отказали мне в свидании с вами, но разрешили наблюдать за вами в парке. Пока вы не повзрослеете.
— А повзрослев, мы так удачно, так кстати получили наследство, — видно, Лукас решил гнуть свое.
— На которое я не имею права, — справедливо заметил мистер Хоуп.
— Если бы вам удалось втереться к нам в доверие, вы могли бы добиться того, чтобы мы составили завещание и в нем упомянули вас.
Это предположение показалось Эви до того нелепым и постыдным, что она не смолчала:
— Ну хватит, Лукас! Что за глупости ты говоришь? Что за нелепости? Всем вот только и дела есть до нашего с тобой наследства! Мистер Хоуп, простите, мы просто еще не знаем, что вам сказать... В Бергии вы ведь будете поддерживать с нами связь?
— Я еду в Бергию ради вас.
Лукас сделал рукой странный жест, Эви  метнула на него злой взгляд.
— Бергия — необычная страна, от Скендии она сильно отличается, — продолжал мистер Хоуп. — Вам небезопасно путешествовать одним.
— А с вами безопаснее? — прищурился Лукас.
— Да. Вам придется в это поверить. Так или иначе, я не намерен оставлять вас одних. Хотя бы пока вы благополучно не вернетесь в Корлинг.
Эви насторожилась.
— Так нам все-таки может грозить опасность? Но Бигсити, я слышала, почти такой же цивилизованный город, как Корлинг.
— В цивилизованном городе опасностей может быть не меньше. Впрочем, довольно. Нам всем нужно успокоиться. Я приду завтра, нам лучше вместе сойти на берег.

Глава 7. Пожар

Вечер прошел в раздражавшем Лукаса веселье. Сестра так расслабилась и развеселилась в компании новоявленного отца, что они даже спели на два голоса. Что-то вроде:
— Скажи мне, братец мой, за что ты в кандалах?
Ведь ты на лиходея не похож.
Лишь первый цвет весны цветет в твоих очах,
Ты ликом ясен, молод и пригож.
— Я в кандалах за то, что молод и пригож,
Я в кандалах за то, что я любим!
Прекрасней девы нет, к которой был я вхож,
С которой жарко ночи проводил.
Но наш проклятый лорд увидел как-то раз
Любезную красавицу мою,
И лучезарный свет ее невинных глаз
Увы, его разжадил, как свинью.
Любимая моя ему не поддалась,
Любви желая верность сохранить,
А я на шум борьбы явиться смог как раз,
Когда хотел он силу применить.
Меня веревка ждет за то, что я не дал
Ругаться над возлюбленной моей,
Но жизни мне не жаль, ведь я любовь познал,
Меня проводит свет ее очей!

Должно быть, тот воришка выучил сестру этой пошлой песенке, а что ее знал Хоуп, немудрено. Впрочем, сестра за весельем о деле никогда не забывала.
Эви ушла от них только ночью, пообещав запереться. Лукас знал, что она не сомкнет глаз, как и обещала. Впрочем, он чувствовал, что и сам едва ли сможет заснуть. Конечно, Уильям или кто угодно еще посмеялся бы над его подозрениями. Но Лукаса грызла тревога, угнетало унизительное чувство беспомощности.
Он всегда думал, что умеет выживать. С первого класса пришлось приспосабливаться: угадывать, где могут подставить забавы ради, какие дурные розыгрыши могут устроить. Он нашел друзей, точнее, покровителей, и с ними нужно было находить общий язык, что-то давать взамен — к примеру, идеи о том, как поставить на место злобного папенькиного сынка или высокомерного умника и выйти сухими из воды. Ему не было жаль ни того, ни другого: это умник догадался и проболтался из одного бахвальства, что Лукас — бастард, это папенькин сынок чуть не превратил его жизнь в ад ради забавы. Однако Лукас знал меру и не давал себе увлекаться местью.
Но было глупо рассчитывать, в самом деле, что взрослая жизнь не окажется страшнее школьных склок — тем более, если речь идет о больших деньгах. "Хоуп нас предупреждал, что наше наследство может кого-то интересовать. Неужели правда? Или он с сообщниками будет подстраивать странные случаи, чтобы мы наконец ему поверили? Не слишком ли сложно?"
— Ты спишь? — спросил Хоуп. — Я задую свечу?
— Угу, — кивнул Лукас сонно.
Это было первое, что они сказали друг другу после того, как ушла Эви. Даже из кресла на кровать Хоуп помог перейти молча. Что ж, хорошо, что он понятлив и не пытается втереться в доверие к тому, кто поумнее наивной юной художницы. Только бы у Эви еще хватило стойкости именно прислушиваться к звукам в коридоре, а не погружаться в продумывание очередной картины, в воспоминания о ее воришке или в мысли о новоиспеченном отце. Ведь весь вечер она расспрашивала Хоупа о его жизни, о их с матерью знакомстве. Лукас принципиально не вслушивался.
Если его и интересовало теперь кое-что о настоящих родителях, так это то, что представлял собой их соперник в борьбе за наследство — муж их матери, Грэхем Валентайн. Хоуп не знал о нем ничего, между тем, если им и могла грозить опасность — наверняка от него.
"Он, конечно, получил по завещанию немало — но, допустим, за эти годы он промотался. Появились долги. Если с нами что-то случится до того, как мы получим свою долю, она перейдет к нему. Значит..." Лукас едва удержался, чтобы не сесть на постели.
Их с Эви попытаются убить в ближайшее время, вот что это значит. Они в чужой стране, сопровождает их кто-то подозрительный и не слишком умный, а между тем за ними охотятся. Зачем они только позарились на это наследство!
"Могу ли я быть неправ? Могло ли мне показаться?" — раньше Лукас не задавал себе таких вопросов, но сейчас очень уж не хотелось верить, что они с сестрой обречены. "А если бросить все и завтра же отплыть обратно? Лучше быть живым нищим, чем мертвым богачом". Да, это был выход. Дожить бы только до завтра.
Между тем Хоуп вдруг встал с постели и накинул халат.
— Чувствуешь запах? — спросил он. — Я знаю, что ты не спишь.
— Запах? — Лукас принюхался. Пахло гарью.
В тот же миг в коридоре зазвенел голос Эви.
— Пожар! — кричала она. — На помощь, горим! Воды!
Хоуп схватил салфетку и плеснул на нее из кувшина. Сунул Лукасу.
— Прижми к лицу. Дыши через нее.
Закрывая второй мокрой салфеткой рот и нос, он выскочил с кувшином в коридор.
Лукас почувствовал, что его тошнит. Голова закружилась, сердце словно раздулось и с силой бухало в грудную клетку. Тем не менее, дрожащими пальцами прижимая к лицу салфетку, он сел, дотянулся до халата. Опираясь на тумбочку, встал. Если уж спасаться, то только с деньгами и документами, а они были в его маленьком чемоданчике. Превозмогая боль в поврежденной ноге, Лукас дотянулся до чемоданчика и крепко вцепился в его ручку.
Шум в коридоре между тем нарастал, запах гари стал сильнее и противнее, в комнату потянуло дымом, но, прислушиваясь, Лукас понял, что пожар удалось потушить. Вскоре вернулся Хоуп, ведя за собой Эви в пеньюаре и большой шали. Она дрожала и всхлипывала.
— Ты молодец, — похвалил ее Хоуп. — Не растерялась. Ну же, успокойся.
Он дал ей выпить из фляжки — видимо, там был коньяк или что-то в этом роде. Эви, глубоко вдохнув, в упор посмотрела на Лукаса. Видимо, ей очень хотелось рассказать Хоупу, почему она не спала в эту ночь. Лукас пожал плечами: пожалуй, дальше отмалчиваться не было смысла.
— Мы... — Эви запнулась. — Отец, вы были правы, что нам может грозить опасность. Лукас решил, что упал вчера неслучайно, попросил меня не спать ночью. Я слышала, как в коридоре кто-то крался, прежде, чем запахло гарью. И огонь... Он загорелся как раз между нашими комнатами. Вы и сами видели.
Хоуп тяжело кивнул и долго сидел, подперев рукой лоб. Потом медленно проговорил:
— Еще в Корлинге я заподозрил, что за вами следят... То есть следит кто-то, кроме меня. Я поделился подозрениями с миссис Гиллан, с которой регулярно виделся, и сказал, что так или иначе должен буду вас сопровождать. Признаться, я опасался, не случится ли что-то в пути, когда легко списать все на несчастный случай.
— Но мы с сестрой не выходили на палубу вместе, — догадался Лукас.
— Это верно. Однако вас могли отравить, угостив чем-то.
— Капитан Кортмелл угощал меня конфетами и просил, чтобы я передала их брату, — вспомнила Эви. — Но они не были отравлены.
Хоуп с силой потер подбородок.
— Это все очень странно... Если вас преследуют, то убийца упускает возможности или предпринимает очень робкие шаги.
— А вам бы хотелось, чтобы он действовал смелее? — сострил Лукас.
— Мне бы хотелось, — отчеканил Хоуп, — чтобы было, с чем пойти в полицию. Пока, к сожалению, все легко можно списать на совпадения.
— Выходит, мы... беззащитны? — нахмурилась Эви. — Как нам теперь поступить?
Лукас фыркнул.
— Немедленно уехать, конечно! Пусть тот, кто хочет наших денег, ими подавится, только бы оставил нас в покое!
— А что думаешь ты? — Хоуп посмотрел в глаза Эви.
Сестра потупилась, прикусила губу. Машинально стала наматывать на палец край шали.
— Мне не нужно денег, — проговорила она наконец. — И думаю, Лукасу в самом деле лучше вернуться в Корлинг. Но... Я не хочу бежать из-за угроз. Это неправильно. Как будто надо согласиться, что прав всегда сильный и жестокий.
Лукас в раздражении закатил глаза. Нашла время читать морали!
— Может, ты забыла, сестренка, но это не роман, а наша с тобой жизнь, и если мы умрем — это навсегда.
— Но я же говорю, что ты можешь вернуться!
— Одному на корабле? Мне?
— С тобой, наверное, поедет отец.
— Нет, Эви. Я останусь с тобой.
Этими словами Лукас не мог не воспользоваться.
— Слышишь? Будешь упрямствовать — погубишь отца.
— Я знаю, что делаю, — отрезал Хоуп. — Эви права, что хочет остаться. Нельзя смиряться перед грубой силой.
Лукас вздохнул.
— Словно не этим приходится заниматься всю жизнь. Умным людям, по крайней мере. Чтобы выжить.
— Однако ты готов ради своего комфорта мешать выжить другим, — заметил Хоуп. — Если бы мы утром отправились к нотариусу, а заночевали бы у моего старого приятеля, ты оставался бы под защитой, а дело было бы сделано куда быстрее. А пока нам с Эви придется пытаться посадить тебя на корабль, мы упустим время. Или ты готов рискнуть и сесть на корабль в одиночестве?
К этому Лукас точно готов не был. Но его изрядно злило, что Хоуп и Эви как будто объединились в союз против него, пользуясь его слабостью. Как будто он ничего не видит!
— Я понимаю, сестра, тебе нравится, когда тебя хвалят. Нравится быть хорошей на моем фоне. И ты готова слушаться человека, который дает понять, что отдает тебе предпочтение. Только берегись, тщеславие до добра не доводит.
Эви очень серьезно на него посмотрела.
— Глупый ты. Как же мы будем жить одни, если по любому поводу прячемся в норку?
— Ладно, довольно, — прервал обоих Хоуп. — Эви, ляг в кресле. Вам обоим нужно поспать. Имейте в виду: если убийца есть, скорее всего, сейчас он где-то рядом.

Глава 9. Неизвестность

Лукас, охваченный ужасом, смотрел вслед экипажу, увозившему Эви и ее похитителя. Он ничего не мог, даже броситься следом, даже позвать на помощь —  он онемел. Хоуп пустился вдогонку и попытался прицепиться сзади, но не вышло: экипаж ехал слишком быстро. Запыхавшись, он вернулся к Лукасу.
— И как я сразу не догадался! Нотариус мог быть в сговоре с Валентайном и его наемником, здесь нас почти непременно ждала бы ловушка!
— Напомню вам, что вы вообще не верили ни в какой сговор, — выплюнул Лукас. Он все еще не мог поверить в то, что произошло. Из-за каких-то денег он очутился в чужой стране, в смертельной опасности и сейчас потерял самого близкого человека, а единственный, на кого придется теперь полагаться — проходимец, которого Лукас знает лишь несколько дней. От жалости к себе и обиды на судьбу захотелось плакать, но пришлось закусить губу.
Хоуп, видимо, понял его иначе — хлопнул по плечу и сказал:
— Пойдем отсюда. Нам нужно в полицию, а оттуда проедем к моему приятелю.
— Вас не расстроило, я смотрю, что Эви украли и могут убить.
Взгляд Хоупа стал ледяным.
— Ты мне напоминаешь Кэтрин. В ее худшие минуты. Давай руку.
Ничего другого не оставалось, как идти с ним вместе.
В полицейском участке, как показалось Лукасу, они провели полдня — хотя Хоуп потом говорил, что управились за два с половиной часа. И покуда их допрашивали, все сомнительнее становилось, что полиция им чем-то сможет помочь. Никаких доказательств причастности Грэхема Валентайна к похищению Эви у них не было. И вряд ли уважаемого и обеспеченного человека тронут только из-за их подозрений и предположений.
К концу допроса Лукас так вымотался, что почти засыпал. Было очень больно за Эви, необъяснимо стыдно, что ничем не мог ей помочь. Раздражало до бешенства, что Уильям сможет его упрекнуть за ее исчезновение. Безумно угнетала полная неизвестность в будущем. Его словно парализовало, и он не смог бы сейчас заставить себя ни написать Уильяму или миссис Гиллан, ни хотя бы послать им телеграмму.
Хоуп, к счастью, с разговорами больше не лез. Когда они вышли из здания полиции, снова взял экипаж. У Лукаса не хватило сил и смелости даже спросить, куда его везут. И лишь когда он понял, что оживленные улицы с тесной застройкой сменились тихими, с садовыми оградами, за которыми возвышались особняки, он невольно встрепенулся.
— Скоро приедем, — успокоил его Хоуп. — И думаю, там ты сможешь поесть и отдохнуть.
Наконец экипаж остановился перед двухэтажным домом, большим и довольно несуразным. На крыльце прохаживался, покуривая трубку, коренастый человек лет пятидесяти, с седыми усами и довольно беспорядочно одетый. Когда экипаж остановился, он вместе с мальчишкой-негритенком побежал навстречу, бурно жестикулируя.
— Дэн! Дэн, старый пройдоха, явился, провались ты  в пекло!
— Папа! — тут же раздался сочный и свежий девичий голос. — Мама много раз просила тебя не ругаться.
Лукасу как раз помогли спуститься, и он заметил, как из-за угла дома вышла и застыла, уставившись на них, девица его возраста. Невысокая и плотная, как и ее отец, она, вероятно, все же многим показалась бы привлекательной. У нее были очень живые черные глаза, густые и мягкие черные волосы, ее смуглое лицо заливал яркий румянец, а формы выглядели, пожалуй, соблазнительно. Но Лукаса женская манкость всегда оставляла равнодушным, он не Уильям. А в такую минуту ему стало необъяснимо противно от того, что вот эта девица, должно быть, беззаботна, как птица — между тем чем она лучше его и Эви?
Девица тем временем весело подбежала к Хоупу, тот расцеловал ее в обе щеки. Их представили: это была, как и понял Лукас, хозяйская дочь, звали ее Ребеккой. Отец велел ей помочь Лукасу дойти до дома, и она без церемоний взяла того под локоть. В доме оказалось весьма уютно, хоть и претенциозно. Вдвоем Лукас и Ребекка добрались до спальни с большим окном и желтыми обоями, выходившей окнами в сад.  Здесь наконец удалось растянуться в кресле, а Ребекка, уходя, пообещала скоро вернуться с завтраком и какао. Пожалуй, хоть она и не блистала манерами, а на ее платье было многовато оборок и оно слишком шуршало, она была не так плоха. Но все же Лукас обрадовался, когда она вышла: ему очень хотелось подумать в одиночестве.
Был ли Хоуп причастен к похищению его сестры? Неужели он рассчитывал вынудить ее отказаться от наследства в чью-нибудь пользу? Нет, слишком сложно. А чтобы сестра написала завещание на его имя, не обязательно прибегать к насилию. Она уже сейчас готова последнюю корку разделить с новоявленным отцом.
Допустим, Хоуп честен и сейчас обсуждает со старым другом, как им вытащить Эви. Однако он не возражал, чтобы Лукаса увели. Значит, не хочет, чтобы тот вмешивался. А почему, собственно? И жива ли еще Эви в то время, как Лукас в чужом доме ждет какао?
"Уильям меня убьет, если что". Чтобы этого избежать, оставалось действовать.
— А в какой комнате наши старики? — непринужденно спросил Лукас Ребекку, когда она пришла с омлетом, какао и гренками. — Далеко?
Он попытался взять игривый тон, но Ребекка казалась озабоченной.
— Они в гостиной, это рядом, через комнату отсюда. Я слышала, — она понизила голос, — про несчастье с твоей сестрой.
— То есть они сейчас обсуждают именно это?
— Да. Помянули уже Валентайна. Та еще личность. Был актером, но поговаривали, что он шулер. Потом пристроился к Айви Хантер. Кто знает, не он ли постарался, чтобы она отправилась на тот свет. Ты подумай, когда тот поезд сошел с рельсов, она всего-то сломала руку и вроде уже шла на поправку, приступила к новым репетициям... Ее спектаклей ждали, ее любили. И вдруг заражение крови, и в два дня...
— Да ты осведомлена, — невольно вырвалось у Лукаса.
— Брат моей мамы женат на бывшей актрисе. Мама сейчас у него гостит. Ну и вообще, я стараюсь все знать, что происходит в городе. Это же так интересно.
"Вот она, мотивация сплетниц". Однако Лукас не спешил иронизировать вслух: ему по-прежнему требовалась помощь.
— Ты можешь проводить меня до гостиной, Ребекка?
Вежливее было бы назвать ее мисс Кроу, однако Лукас догадывался, что эта девица вежливости предпочитает так называемую душевность.
— Ты хочешь подслушать? — спросила она понимающе. Очевидно, для нее подслушивание было делом привычным. Как и для Уильяма, которого все считали честным юношей.
— Нет. Я хочу с ними поговорить.
Кажется, ушиб стал проходить: шаги по коридору дались уже не с таким большим трудом, как утром. По дороге Лукас узнал от Ребекки, что Билли им не раб, а нанялся за неплохую плату, как и его старший брат Сэм, и вообще рабства в Бергии нет уже лет двадцать, так что пусть Лукас ничего такого не думает, а вот туземцы иногда нападают, но к Бигсити уже давно не подступаются, примерно с середины века их тут не видели. Сведения эти, безусловно, были ценны и интересны, и возможно, пригодились бы, чтобы рассказать, к примеру, Дейзи. В Бергии она была, но она не из тех, кто способен что-то запомнить.
Лукаса с Ребеккой, очевидно, в гостиной не ждали: Хоуп и Кроу оживленно что-то обсуждали и замолчали, как только молодые люди вошли в комнату. Кроу попытался отделаться шуткой:
— Ого! Вы знакомы не больше двух часов и уже пришли просить благословения?
Хоуп смотрел испытующе. Ребекка не уходила, застыв на пороге — тем лучше, лишний свидетель не помешает. Лукас без приглашений уселся на диван.
— Я хочу знать, что вы решили по поводу моей сестры. Если, конечно, вы решили по ее поводу что-нибудь... И если планируете решать.
Хоуп и Кроу переглянулись.
— Допустим, сынок, мы решили заявиться прямо к парню, который организовал все это, и прижать его хорошенько. Что тебе с этого? Ты спокойно переночуешь в комнате для гостей, а утром узнаешь, кто из нас оказался в каталажке.
— Папа! — ахнула Ребекка, но ничего не добавила.
А Лукасу стало до тошноты страшно. Он попытался успокоить себя тем, что Кроу наверняка шутит, но мрачный огонь в глазах Хоупа подсказал ему: они в самом деле пойдут нарушать закон... Или рисковать нарушить. Чтобы спасти Эви.
— Так как речь идет о моей сестре, а мистера Хоупа я знаю меньше недели, то при вашем разговоре с Грэхемом Валентайном я хотел бы присутствовать лично. Хотя бы для того, чтобы убедиться в честности вас обоих и в желании помочь моей сестре.
Это было определенно безумие, но и долг его тоже. И Лукас только успел цыкнуть на себя, когда в груди потеплело от того, что Хоуп посмотрел на него с гордостью, Ребекка — с восхищением, а старый Кроу — будто хотел усмехнуться и сказать: "Знал я, что из тебя все же будет прок".

Глава 11. Дом матери

Дом белел в темноте — двухэтажный, с аккуратным садом, с одной стороны живописно увитый плющом.
На миг Эви охватило волнение, как будто мать ждала ее у порога или ненадолго вышла. Неужели и эта гравийная дорожка, и два тиса у входа еще помнили маму, какой она была при жизни? О чем она думала, проходя здесь? Вспоминала ли своих детей?
У Эви не было ее фотографии, но отец описал маму достаточно подробно, чтобы ее можно было представить. "Лицом похожа на тебя, но невысокая, с роскошной фигурой и пышными каштановыми волосами. Она ходила, как королева". Эви невольно протянула руку, пытаясь дотронуться до воздуха, которым дышала мама.
— Идите вперед, — шепнул на ухо Кейв. — Нам следует двигаться быстро. И тихо.
Он не стал звонить, они обогнули дом и вошли через стеклянную дверь, выходившую в сад. От быстроты и темноты невольно захватывало дыхание, Кейв сжимал руку, точно тисками. "Зачем мы сюда идем, что сейчас будет? Если это дом моей матери, тут должен жить..." Человека, к которому, видимо, они шли, Эви увидела прежде, чем успела закончить мысль.
В комнату со свечой вошел мужчина лет тридцати пяти,  в расстегнутой на груди полотняной рубашке. Лицо с мелкими чертами и широко расставленными голубыми глазами, вероятно, в юности было миловидным, сейчас же казалось оплывшим, так что даже в гладкости кожи было что-то неприятное; белокурые волосы стали редеть, во взгляде застыло отупелое безразличие. И даже когда он увидел незваных гостей и черты его лица исказились, взгляд остался таким же пустым, бессмысленным.
— Какого черта? Что ты забыл здесь и кто эта девка?
Кейв молчал, но саму Эви охватила раньше неведомая ей горечь.
— Меня зовут Эванджелина Кор, — произнесла Эви как можно более ровно. — Кажется, вы приказали мистеру Кейву убить меня и моего брата, шантажируя его историей из прошлого и жизнью его семьи.
Она не знала толком, зачем Кейв привез ее, и тут же сообразила, что зря поспешила заговорить. Редко кто из людей был ей так неприятен, как Грэхем Валентайн с его глазами снулой рыбы, и все же следовало сначала услышать от него хоть слово.
Валентайн поставил свечу на стол и медленно уселся на стул. "Он очень пьян", — поняла Эви по его движением и доносившемуся до нее запаху. Он потер лицо руками и хмыкнул.
— Интересно. Я велел тебе ее убить, а ты привез ее сюда. Отлично. Видимо, родственники тебе совсем надоели.
— Мне надоел ты, Валентайн, — Кейв пододвинул стул и уселся напротив. — Ты, мерзкий паразит, довольно выпил моей крови, и вот я привез тебе живое подтверждение того, что так больше не будет. Эта девушка может рассказать о том, как ради наследства ты нанял меня убить ее и ее брата, как я на них покушался, как похитил ее и держал весь день связанную. Многие способны подтвердить ее личность и то, что мы с ней никогда раньше не были знакомы. И вот клянусь тебе, Грэхем, если ты завтра же не отзовешь свой ублюдочный компромат, я явлюсь в полицию. Мне все равно, я готов отправиться за решетку, если буду знать, что точно утяну тебя за собой. Ты там быстро сгинешь, так что мои родные хотя бы будут отомщены. Вы ведь готовы выступить свидетельницей, мисс Кор?
Так вот зачем ее привезли сюда. И вот почему не мешали увидеть дорогу от фермы, где ее держали. "Кейв хотел, чтобы я запомнила дорогу и могла показать полиции".
— Готова, — откликнулась Эви тихо. — И готова отдать этому человеку свою долю наследства, если он перестанет угрожать вам и вашей семье.
Грэхем Валентайн издал короткий смешок и опер голову на руку.
— Прекрасно. Поверил бы, если бы сам актером не был. А так, конечно, вы потребуете компромат вперед, а там и улизнете вместе куда-нибудь в Корлинг, а то и подальше?
— Мы оба — не ты, — холодно ответил Кейв. — Мы так не сделаем.
Валентайн уставил в него мутный, бессмысленный взгляд. Эви едва удержалась, чтобы спросить, действительно ли этот человек был мужем ее матери: казалось невероятным, чтобы Кэтрин Мюррей — та, о которой рассказывал отец — могла полюбить его.
— И подумать мне не дадите, конечно...
— Ты должен решить, пока мы здесь. Я ни на минуту не позволю тебе остаться одному, пока не услышу твое решение.
Валентайн, тяжело дыша, задумался. Дорого бы дала Эви, чтобы понять, о чем он думал; но спрашивать, конечно, было нельзя, и она попыталась прочесть это по выражению его лица, сопоставив с тем, что уже слышала об этом человеке. "Он не захочет, чтобы мы шли в полицию, но и отказываться от шантажа просто так, за минуту, едва ли станет... Что же он может выбрать?" Валентайн выдвинул ящик стола. Кейв приподнялся и инстинктивно отступил назад, глаза его расширились; Эви подалась вперед, не понимая, что происходит. Валентайн быстро развернулся, и в отсвете свечи что-то блеснуло.
В последний момент Эви отшатнулась, но все же тело пронзила лютая боль, и она с криком упала на ковер. Задыхаясь, не понимая, что и почему происходит, она все-таки сквозь тошноту пыталась прислушаться, сквозь застилавшие глаза слезы — вглядеться в лица; пыталась приподняться на локтях, хотя боль возрастала в сто раз. "Господи, я умираю... Так рано... За что... Нортон..." Высокая темная комната стала кружиться. Страстно захотелось увидеть дневной свет, услышать голоса отца и брата.
— Как все просто, —  судя по голосу, Валентайн ухмылялся; впрочем, звуки доносились глуше и смешивались со странным звоном в ушах. — Свидетельницы у тебя больше нет. Ты ее убийца, но я тебя прикрою. И если не захочешь на виселицу — будешь меня слушаться.
— Если я ее убийца, почему ее кровь — в твоем доме, на твоем ковре? — насмешливо ответил Кейв.
— Когда она сдохнет, мы завернем ее в этот ковер и куда-нибудь вывезем. На твоем экипаже. А смыть кровь с пола просто, сам знаешь.
"Умру я или нет, но пока я еще жива". Надо было что-то делать, бороться, несмотря на боль, страх и дурноту. "Попробовать отползти? Или притвориться мертвой? А если они захотят проверить? Ползти не хватит сил..." Эви прикрыла глаза.
— Она уже умерла, — спокойно сказал Кейв. — Посмотри сам.
— Чтобы ты огрел меня по голове? Нет, спасибо, я не идиот.
— Ты пьяная свинья, — спокойно сказал Кейв, и Эви услышала грохот. С трудом она приподняла голову: Кейв бросился на Валентайна и стал его душить. Тот ударил Кейва в висок, и оба рухнули на пол. В потемках Эви не могла понять, кто сейчас одерживает верх. Зато она стала осознавать, что все же не умирает. Боль сосредоточилась около левого плеча, но она могла дышать, сердце стучало. "Надо что-то делать. Собраться с силами, и..."
Шевелиться по-прежнему было невыносимо больно, и все же  Эви приподнялась на локте, пытаясь понять, чем может помочь Кейву. Тогда она и услышала голоса и шаги где-то в коридоре.
— Помогите! — крикнула Эви изо всех сил и от боли, кажется, на мгновение потеряла сознание.
Во всяком случае, она не помнила, как в комнате оказались, кроме Кейва, Валентайна и ее самой, еще отец, брат, незнакомый толстяк с обвислыми усами и здоровенный негр. Отец и Лукас кинулись к ней и приподняли, тем временем толстяк и негр быстро и ловко оглушили дерущихся.
— Дэн, помоги связать, — крикнул толстяк хрипло.
— Что вы... собираетесь... — пыталась спросить Эви, хотя язык ее плохо слушался.
— Вариант с полицией отпадает, — обычным, чуть насмешливым тоном сказал Лукас, и от самих звуков его голоса точно сил прибавилось. Она больше была не одна.
— Нам, сестренка, чтобы прорваться сюда, пришлось припугнуть слугу револьвером. Разбираться придется самим. Не бойся, думаю, мистер Хоуп и мистер Кроу благоразумия не утратят. А вот тебя как можно скорее надо к врачу. Отец, может, Сэм поможет мне донести Эви до экипажа, и мы отправимся? Если мистер Кроу, конечно, знает подходящего врача и скажет адрес.
Отец помог связать Кейва и Валентайна, снова склонился над Эви и стал чем-то туго перематывать раненое плечо.
— Потерпи. Это чтобы нож не шевельнулся раньше времени.
— Погодите, — Эви вспомнила, о чем должна предупредить. — Папа, мистер Кейв, — она кивнула на него, лежавшего без сознания, — не так виноват, как ты думаешь. Валентайн шантажировал его, требовал убить нас. Мистер Кейв этого не хотел. Он думал, я могу выступить в суде. Если надо, выступлю.
— Я понял, дочка, — отец взял ее на руки. — Я сам отнесу тебя и вернусь сюда. Сэму лучше оставаться с мистером Кроу. Лукас, сопроводи сестру, сейчас мистер Кроу даст тебе адрес. С лошадью остался брат Сэма, Билли, он вас довезет.

Глава 13. Ночная буря

Слова Эви успокоили Лукаса. От Уильяма можно было ожидать чего-то подобного: он был в достаточной мере глуп. Однако его жизни и здоровью ничто не угрожало — по крайней мере пока. А семейных сцен скоро можно будет не опасаться. Они с сестрой, правда, пока не рассказали миссис Гиллан про Хоупа: она была слишком расстроена. Только упомянули, что скоро съезжают.
Но пока можно было вечером вернуться в комнату, где все так удобно, и растянуться под одеялом, чувствуя, что ты в полной безопасности.
Лукас уже стал засыпать, когда к нему постучали. В ответ на его сонное восклицание скрипнула дверь, послышались крадущиеся шаги. Лукас распахнул глаза и сел на постели: перед ним стояли Эви со свечой и Уильям.
— У меня есть шпионы среди слуг, — подмигнул кузен. — Мне заранее доложили, когда вы прибудете. Я пришел, постучался в окно сестрицы, и вот я здесь. Кстати, я тобой недоволен, братец, — он указал на повязку на плече Эви.
— Но я же говорила, это сумасшедший в толпе, — повторила сестра объяснение, придуманное для миссис Гиллан. — Лукас ничего не успел бы сделать.
— Кстати, тебе, видимо, пора учиться считать деньги, — решил Лукас сменить тему. — Наследство, очевидно, уплывет к дальней родне, да и о карманных деньгах можешь забыть. Придется тебе стать актером массовки или клерком.
— Лежачего не бьют, и только поэтому я не ударил тебя за оскорбление, — фыркнул Уильям. — Вообразить меня клерком! Лучше уж рабочим на фабрике. Собственно, я здесь, чтобы пригласить вас на нашу с Дейзи свадьбу. И на крестины нашего ребенка. Вы ведь теперь независимые люди, мнения моего отца можете не опасаться.
Эви прикусила губу, загадочно посмотрела на Уильяма и с глубоким, радостным вздохом произнесла:
— Знаешь, мы нашли своего отца. То есть... Он нашел нас. Скоро мы переедем к нему жить.
Лицо Уильяма явно и необъяснимо переменилось. От Эви это тоже не ускользнуло.
— Что с тобой?
Уильям не успел ответить. Дверь распахнулась. На пороге стоял со свечой мистер Гиллан. За ним, не видная Уильяму и Эви, застыла миссис Гиллан: Лукас заметил белый край ее капота.
Мистер Гиллан вошел без спросу, не спеша. Поставил свечу на столик и сел в кресло. Жена его осталась в коридоре.
— Вижу, здесь заговор, — констатировал он спокойно, с явным удовольствием наблюдая, как подергивается лицо сына. — Ну что ж. Боюсь, вы двое слишком явно проявили ваши наклонности, чтобы дольше злоупотреблять моим мягкосердечием. Вам придется покинуть мой дом не через неделю, а завтра.
Лукас еще не успел понять, огорчаться ли, а Уильям побагровел, потом побелел от ярости.
— Мягкосердечием? — он сглотнул, будто задыхаясь. — Мягкосердечием? Наклонности? Да у тебя совсем нет совести, отец! Мне известно про тебя — знай, что мне все известно!
Мистер Гиллан моргнул и посмотрел на сына так, будто только что его заметил.
— Не могу припомнить, что именно может быть тебе известно, чего я бы не желал, чтобы ты знал.
— А я не могу поверить, что у тебя такая короткая память. Прости, я не хотел, чтобы Лукас и Эви узнали правду, но мне страшно от твоего бесстыдства.
— Ты забываешься, — отрезал мистер Гиллан. — Убирайся, пока я тебя не скрутил, не выдрал и не велел вышвырнуть лакеям.
— За него есть, кому заступиться, — Эви взяла Уильяма за руку. — Мы не позволим...
Лукас едва удержался от тяжелого вздоха. Сестру ничто не учило благоразумию.
— Кто? — мистер Гиллан слегка театрально выкатил глаза. — Кто не позволит? Не вы ли, мисс Приживалка? А вы забыли, на чьи деньги жили до сих пор? Ваше место — не дальше швейной мастерской, а то и на панели, а благодаря мне вы переводите карандаши и бумагу и считаетесь приличной девушкой, так извольте...
— Довольно! — Уильям взмахнул рукой. — Ты сам сделал Эви и Лукаса сиротами! Ты разлучил их родителей! Ты подкупил мать Дейзи, чтобы она соблазнила их отца, а когда не удалось, инсценировала измену, и тетя Кэтрин — я и это знаю! — бросила его беременная! Мать Дейзи рассказала мне все! Какая низость с твоей стороны! Ты поступил, как подлец!
Воцарилось молчание. Лукас, опустив глаза, про себя усмехался. Уильям говорил с горячностью победителя, оскорбленного сопротивлением побежденного. Между тем, на взгляд Лукаса, мистер Гиллан поступил совершенно естественно и правильно. Почему-то обидчики оказываются страшно возмущены, когда жертва начинает мстить. И общественное мнение — на их стороне, требуя от жертвы предельного великодушия и по умолчанию оправдывая любую низость со стороны победителя, в том числе низость прелюбодеяния.
Да, они с сестрой оказались разменной монетой в игре мистера Гиллана, но винить его Лукас не мог. Хоуп поступил подло первый. Он, вступая в связь с невестой мистера Гиллана, не увидел в нем человека и был совершено не вправе ожидать, что увидят человека в нем.
Лукасу было приятно, что и теперь мистер Гиллан не устыдился разоблачения и оправдываться не стал. Он встал и подошел к сыну с улыбкой.
— Да. Я сделал это. И я горжусь своим поступком. Тебе не понять, щенок: у тебя не хватит ни ума, ни сердца. Я могу жалеть лишь о том, что вырастил такое ничтожество. А теперь вон, пока я не позвал лакеев.
— Дуглас, — раздался очень тихий голос. Миссис Гиллан вышла на середину комнаты.
— Я все слышала. Ты забыл, что я пошла следом. Боже мой, сколько лет...
Прижав руки к сердцу, она упала на ковер. Уильям и Эви бросились к ней. Сестра тут же метнулась к себе — видимо, за нюхательной солью, а Уильям гневно посмотрел на отца.
— Я написал мистеру Хоупу, чтобы тот явился сюда завтра. И если у тебя есть совесть, ты не сможешь посмотреть ему в глаза.
— Он в мои смотрел, — мистер Гиллан пожал плечами. — Между тем по-настоящему передо мной виновен именно он. Но ради твоего каприза... Пожалуй, оставайся, если кто-то из этих ничтожеств тебя потерпит ночь. Должен же я в последний раз показать тебе, как ведет себя настоящий мужчина. Хотя вряд ли ты поймешь. Я пришлю сюда горничную.
И он вышел, в дверях едва не столкнувшись с быстро возвращавшейся Эви.

Уильям перенес миссис Гиллан в комнату к Эви, сестра и горничная поспешили туда же, а Лукас героическим усилием воли заставил себя уснуть. Да, завтра они с Эви навсегда покинут дом, где провели детство и юность. Да, в сердце невольно шевельнулось нечто сентиментальное. Но Лукас не был здесь счастлив, ведь счастье нельзя сводить к физическому комфорту. Стало быть, и жалеть не о чем. И все-таки перемена была уж слишком резкой. Самым разумным было пережить ее, точно зажмурившись, а прежнюю жизнь начать вспоминать, лишь когда эмоции улягутся.
Утром он все же решился выйти к завтраку — и оказался наедине с мистером Гилланом. Тот сделал вид, что не замечает его. Вскоре, однако, появились Уильям и Эви, на руки которых опиралась смертельно бледная миссис Гиллан. Уильям выглядел разочарованным, Эви умоляюще смотрела на них обоих.
В общем-то, за столом все сидели с такими лицами, что удивительно, как завтрак не пришлось уносить нетронутым. Когда все поднимались, мистер и миссис Гиллан остались в столовой. Уильям, прежде чем выйти, с болью посмотрел на них.
И лишь когда он с Лукасом и Эви дошел до их комнат, решился заговорить.
— Эви знает, что мы с мамой говорили всю ночь. Но мама все же остается с отцом. Она в ужасе от того, что узнала. Она верила ему, помогала мучить вашего отца тем, что запрещала с вами говорить и почти не давала видеться, ведь она сердилась из-за тети Кэтрин. И все-таки она остается здесь. Я не понимаю, — он развел руками.
Эви молча, с грустным лицом положила ему руку на плечо.
— А я не понимаю, за что ты так не любишь своего отца, — бросил Лукас.
— Что?!
— Ты даже не попытался понять его. А миссис Гиллан, видимо, поняла. К тому же, в отличие от тебя, она умеет ценить прошлое.
Эви не дала Уильяму возразить.
— Не будем, мальчики. Давайте не будем. Мы ведь прощаемся с этим домом.
У них в комнатах возились Сьюзи и Уорнер, укладывая вещи, так что пришлось посидеть в библиотеке. Уже пробило полдень, когда им передали, что их ждут в гостиной. Войдя, Лукас едва удержался, чтобы не присвистнуть: кроме супругов Гиллан, в гостиной сидел Хоуп. "Кажется, будет сцена".
— Ну что ж, полагаю, можно начинать, — мистер Гиллан обернулся к Хоупу, который выглядел спокойным, хотя и угрюмым. — Так сложились обстоятельства, что моя жена впервые в жизни позволила себе каприз. По ее словам, я должен публично, то есть в присутствии своего сына и ваших детей, извиниться перед вами.
Хоуп покраснел и поспешно, сухо прервал его:
— Нужды нет. Я вас давно простил.
— Позвольте закончить, — еще суше возразил мистер Гиллан. —  Я подумал над ее просьбой и считаю более разумным дать ей для начала высказаться самой. Говори, Дженнифер. Я выскажусь после.
Миссис Гиллан вспыхнула, но поднялась и подошла к гостю.
— Я прежде всего хочу сказать, что не меняю своего мнения о том, как вы обошлись с Кэтрин и Дугласом. Соблазнить чужую невесту — жестоко, безнравственно и подло. Увозить девушку из дома, не подумав, сможет ли она выносить бедность — легкомысленно и эгоистично. Но я узнала, как поступил Дуглас... Я считала его безвинно пострадавшим, верила ему все эти годы и именно по его просьбе не позволяла вам общаться с вашими детьми. Сейчас я сожалею об этом, потому что он не стоил моего доверия, и в этом прошу меня простить.
Уильям потупился. Эви молча, крепко обняла Лукаса.
— Полагаю, Дженнифер. у тебя все, — чуть зевнул мистер Гиллан. — А теперь выскажусь и я. Вы сказали, что простили меня. Парадоксально, учитывая, что вы должны быть мне благодарны за мягкосердечие и великодушие. Ведь я не уничтожил вас, как, пожалуй, должен был хотя бы в назидание другим желающим разрушить чужое счастье, чужой брак. Вы были столь никчемны, что я вас пощадил и лишь заставил пережить ту боль, которую вы сами причинили мне с такой легкостью. Разумеется, за справедливое и, повторюсь, слишком мягкое возмездие извиняться я не намерен. Дженнифер, вот тебе подтверждение того, что я прибегнул ко лжи раз в жизни. И я не понимаю, как ты можешь судить меня и сочувствовать этому негодяю.
Эви порывисто обернулась к старшим.
— Но ведь мама могла потерять нас и погибнуть! Неужели месть и того стоила?
— Твоя дочь непроходимо глупа, Хоуп, — вздохнул мистер Гиллан. — Она, кажется, не в состоянии зрить в корень.
— Не стоит оскорблять мою дочь, — Хоуп поднялся. — Довольно уже мои дети пользовались вашим гостеприимством. Вы отняли у меня любовь — да, может, как я отнял у вас и этим виноват перед вами и прошу меня простить, хотя вы и без того жестоко со мной поквитались. Но вам не удалось отнять у меня семью, и надеюсь, больше никому не удастся. Эви, Лукас, идемте отсюда.
Эви подошла к миссис Гиллан и поцеловала ей руку, обнялась с Уильямом, перед мистером Гилланом сделала реверанс и наконец с явным облегчением сжала руку Хоупа. Лукас также поцеловал руку тетки и поклонился мужчинам. Он был рад, что фарс закончился, и ему не терпелось наконец выйти на улицу.