Глава 2. Авторское право

   
«…- Презренный вы отверженец! – в гневе вскричала Аврора. Её прекрасные невинные голубые глаза, гордо блестя, метали молнии, подобные стремительному полёту валькирий. Брови в мучительном изгибе напоминали луки, пускающие в ничтожного Якоба фон Штоффа стрелы её благородной ярости. – Есть ли предел вашей суетной и ничтожной низости?! Вы посмели умолчать о том, что у вас есть жена и четверо детей в законном браке? Но вместо того, чтобы с головой скрыться в пятне позора, целиком замаравшем вашу сущность, вы домогались меня, словно скользкая болотная пиявка, жаждущая моей молодой горячей крови!
Раздавленный её справедливым гневом фон Штофф сполз к ногам красавицы и со стоном припал к её сафьяновым туфелькам, расшитым мелким речным жемчугом на кокетливых каблуках. Его глаза точно вспугнутые мотыльки метались между глазами прекрасной Авроры, ни в одном не находя сострадания.
- О, я не мог… я просто не мог признаться вам в своей трусости и подлости! – простонал он, вжав себя в плечи и низко дрожа всем телом и голосом. - Ведь в противном случае вы лишили бы меня возможности лобзать ваши серебристые следы, ловить свет ваших бездонных глаз, что васильками озаряют мой запутанный путь, усеянный безжалостными терниями! Как я мог поведать вам о том, что пять лет назад, оказавшись в мрачном плену у моей прежней любви – королевы Амалии-Цецилии Басконской, я купил себе подобие жизни, сочетавшись с ней браком в моей темнице… О, это был чудовищный шаг с моей стороны, но я пошёл на него, дабы не утратить надежду когда-нибудь вырваться из плена и увидеть вас – самую прекрасную женщину Вселенной! Но моя низкопробная жизнь дорого мне стоила! Если бы вы знали, какую ужасную судьбу я влачил эти пять злосчастных лет, показавшиеся мне эпохой вечности!..
Речь недостойного прервали душераздирающие и рыдания, судорожно огласившие город. Но Аврора Романовна на этот раз намерена была вырвать у него всё – каждую гнусную тайну этой глубоко порочной души, столь долго скрывавшейся под маской добродетели. Она хотела лишь правды – чистой, как родниковая вода, - и мужественное сердце Прекрасной Спиритки, бившееся под женственной грудью, на которой, ослепляя друг друга раскалённым пламенем гнева, переливались алмазы графов Морозовых, не дрожало ни единым мускулом.
- Говорите, - произнесла она, обдавая его презрительным льдом своего бездонного, словно полярная ночь, взора. – Говорите всё!
Фон Штофф содрогнулся, понимая, что ему не отвертеться от признаний, делать которые он должен будет к тому же в присутствии благородного лица князя Клюевского. Даже некогда верный ему до гроба господин Сундуков, столь долгое время бывший его второй правой рукой, смотрел на прежнего своего начальника с брезгливостью, словно на могильного червя, копошившегося в весенней грязи.
- Вы думаете, что мои четверо детей появились на свет в результате истинной и безгрешной любви? – едва слышно выдохнула презренная полицейская ищейка. – О, как вы ошибаетесь! Королева Амалия прекрасно осознавала низкую мою сущность и не позволила даже подойти к самому отдалённому краю её неприступного монаршего ложа, осенённого золотым балдахином. Моим беззащитным телом она пользовалась там же, в замшелых недрах темницы, где я должен был ублажать её самыми бесстыдными способами, чтобы купить себе ещё один день жизни, полной позора и греха…
- Довольно!.. – прекрасная спиритка гневно прервала поток этих гнусных подробностей. Героический сыщик побледнел до глубины своей низкой души, на глазах теряя свой фальшивый героизм. Дрожащие его уста, поверженные ниц одним непреклонным движением изящной брови, испустили только хриплый, болезненный стон. Прекрасная Аврора брезгливо вырвала из грязных пальцев фон Штоффа край своего парчового платья цвета утренней зари на Амазонке, и испустив дикое проклятие, кинулась бежать прочь, подобно лани смертельно вспугнутой смердящей гиеной. В припадке охватившего её горького разочарования она не видела, как на голову подлого изменника, так и валяющуюся в презренной пыли, где ему было самое место, со всевозможных сторон, пылая безудержным негодованием, посыпались белые перчатки её верных и благородных защитников. Бесстыдного и развратного оскорбителя девичьей чести ждала единственная, вечная и позорная смерть…»

- Че-го? – в полный голос воскликнула Лизавета Тихоновна, привлекая к себе внимание гуляющих парочек и мамаш с колясками.
Приобщаться к творению Зинаиды Ломакиной-Прилипской она начала прямо в центральном парке Заволжска-Заднего, располагавшемся недалеко от вокзала. «Тайну ледяного кинжала» она купила в том же киоске, на который указал ей дух Алексея Егоровича. Продавец таинственным голосом сообщил ей, что нынче это последний экземпляр, но в скором времени планируется новое поступление. Буквально на днях. Совсем новая книжка и первый тираж уже вроде как отпечатан в типографии Прилипского.
И в новой книге тоже будет всё вот такое вот?..
Трясущимися от гнева руками Лиза вынула из кармана френча портсигар и сломала две папиросы, тщетно пытаясь закурить.
- Да что же это такое? – пробормотала она теперь уже вполголоса, затягиваясь третьей по счёту папиросой и выпуская дым из ноздрей. – Как она посмела, лахудра эдакая!
На язык просились выражения куда покрепче, усвоенные в далёкой и бурной молодости, но редактор «Затонской нови» мужественно заперла их в тайной крепи своего сердца. И раздражённо сплюнула табачную крошку, попавшую на язык. Кажется, она заразилась высоким штилем этой невозможной писанины.
Чего греха таить, покойный Алексей Егорович тоже грешил излишним пафосом и корявыми, но цветистыми выражениями. Но это понимание пришло к Лизе значительно позже. А в те годы, когда она с нетерпением ждала нового выпуска «Сыщика и медиума» и упивалась каждой строчкой, глаза не замечали всех этих пошловатых красивостей. Потому что Ребушинский, сколь ни пытался возвысить своих персонажей и отдалить их от прототипов, нет-нет да и вставлял фразу-другую из тех, что точно могли бы сказать Штольман или Анна Викторовна. И каждое такое местечко воспринималось, как истинный подарок, встреча с потерянными друзьями. Хотя, конечно, не были и не могли быть друзьями проститутке из Заведения начальник сыскного отделения и барышня из благородных. Но вот Аврора и Якоб – были. Её верными и тайными друзьями, помогавшими, утешавшими, советовавшими... И ничего с этим нельзя было поделать, да Лиза и не стремилась. Это была её маленькая, но великая тайна, которая помогла выкарабкаться из грязи, в которой она оказалась по собственной слабости и дурости.
О дружбе Анны Викторовны и Штольмана в реальной жизни Лизавета Тихоновна и мечтать не могла. Но, видно, всё же верную дорогу себе проложила, потому что воскресший сыщик и его Прекрасная Спиритка, вернувшись домой после тридцати лет отсутствия, не побрезговали знакомством с ней. А с Анечкой они и впрямь стали душевными подругами. Да и Яков Платонович презрения никогда не выказывал. А за воспитание Васятки Смирного был будто бы даже благодарен. Во всяком случае, относился к ней так, словно она и впрямь доводилась родной тёткой его бесстрашному зятю, а не просто женщиной, которая однажды случайно повстречала на кладбище мальчишку и его учителя. Хотя, чего греха таить, Лиза втайне гордилась той ролью, которую сыграла она сама и книжки Алексея Егоровича в становлении такой выдающейся личности.
Книжки Ребушинского, при всех их недостатках, были добрыми. Но то, что она держала в руках нынче, походило на «Сыщика и медиума» её молодости, как помойное ведро на хрустальную вазу. Всё было искажено до неузнаваемости, точно отражение в зеркале злого тролля из сказки Андерсена. Прекрасная Спиритка Аврора Романовна, ставшая почему-то златовласой блондинкой, больше думала не о духах людей, встретивших неправедную смерть и стремящихся к справедливости, а о нарядах, балах и кавалерах. Описанию её неземной красоты, а также всевозможных платьев, диадем, эгрет с указанием их точной стоимости в рублях, были посвящены целые страницы. С духами же новая барышня Морозова обходилась не в пример суровее, чем прежде, словно они были просителями, выстроившимися в длинной очереди за дверями её шёлкового будуара. Некоторых, кого Аврора Романовна считала недостойными помощи, она и вовсе с гневом отсылала прочь. Чего никогда не стала бы делать ни книжная Спиритка, ни её реальный прототип.
Якоб фон Штофф тоже утратил свой стойкий и героический  характер. Теперь его участие в повествовании сводилось к беготне за прекрасной Авророй, у которой он пытался вымолить прощение за неведомые грехи. Ну, или на худой конец, когда уж совсем нельзя было обойтись без сыщика в расследовании, которое не смогла бы сама провести доблестная спиритка, совершал такое количество непростительных промахов, словно утратил весь свой головной мозг и часть спинного в придачу. Это внезапно поразившее сыщика слабоумие замечали все вокруг. А прежний его помощник и верный друг Гектор Гордеевич не упускал случая обдать опустившегося начальника потоком справедливого презрения.
Собирать плевки и оплеухи со всех сторон – такова была нынешняя роль Якоба в сюжете. Зинаиде Ломакиной-Прилипской явно доставляло немалое удовольствие описывать страдания несчастного сыщика и унижения, которым он подвергался. Новые поклонники Авроры, написанные в полном соответствии с современными веяниями, выгодно отличались на его жалком фоне. Благородный князь Клюевский строил в своём подвале паровые машины и обучал крестьян новым способам земледелия. Гектор Гордеевич проникся страданиями рабочего класса и вслух выражал идеи мировой революции. И только Якоб фон Штофф так и оставался сатрапом, душителем свобод и презренной ищейкой кровавого царского режима. О чём ему на каждой странице напоминали все остальные герои вместе и по очереди.
Лихорадочно пролистав первые десять глав, Лиза тщетно пыталась уразуметь, чем же так провинился бедный фон Штофф перед Авророй Романовной, что враз утратил её любовь и уважение. По всему выходило, что пять лет он провёл вдали от неё вовсе не по собственной прихоти. Даже если допустить, что чудовищная Амалия-Цецилия-с-Моргеншерном, которую когда-то породило буйное Лизино воображение, и впрямь держала его в плену и подвергала сексуальной эксплуатации, то в этом едва ли можно было сыщика винить. Неужели в тюрьме он страдал меньше, чем бедная Аврора в своём графском особняке и парке? Однако автор всячески подчёркивала, что страдания от потерянной любви всячески закалили Прекрасную Спиритку, сделав её попросту совершенной. Так что, вернувшись из своих застенков, прежний воздыхатель был более недостоин даже валяться у её ног. Не говоря уж о большем.
Тьфу, подумать – и то противно! Да что эта Ломакина знает о тех, кто возвращается?.. Лиза вспомнила увиденное однажды:  как встречала своего мужа в марте 17-го прачка Таисья Синицина. Типографский наборщик Пётр Синицын отправился в тюрьму в 1916 году за печать марксистских прокламаций. Как и многих других, освободили его после Февраля, но за этот год прежде крепкий мужик сильно сдал, поседел и сгорбился. Он медленно шёл по расквашенной снежной каше, тяжело волоча больные ноги. Таисья уронила корзину с бельём и замерла столбом, глядя на мужа враз потемневшими глазами. Потом сделала неловкий, ломкий шаг, потом ещё один. Потом вдруг всплеснула руками и полетела ему навстречу птицей, обняла, осыпала поцелуями голову и лицо… А Лиза стояла в сторонке и плакала, глядя на эту картину. И другие бабы тоже плакали.
Да если даже вообразить, что Якова Платоныча вот так же… в тюрьму на много лет… а ведь могло и так статься, Анечка рассказывала… Ведь его обвинили тогда в убийстве этого подлого князя Разумовского. Да если бы его заточили на много лет, разве стала бы Аня Штольмана в этом упрекать? Она, кто спасал его множество раз, прощая и недоверие, и обиды, и по сей день остававшийся нелёгким характер. Разве о себе она думала бы в первую очередь, а не о страданиях и боли, которые перенёс её любимый?
Лизавета Тихоновна в гневе захлопнула книжку, в которой так подло оболгали хороших людей. Взгляд упал на аляповатую обложку, на которой Героический сыщик униженно простирал руки к Прекрасной Спиритке, которая отвергала его с презрением. Товарищ Жолдина с яростью сжала зубы. Хотя художник не знал о том, как выглядели настоящие Сыщик и Медиум,  рисовал он их, похоже, с прежних картинок господина Белугина. И потому персонажи продолжали сохранять известное сходство с оригиналами. А если эту мерзость, неровен час, притащат в Затонск? Яков Платоныч и книги Ребушинского не слишком жаловал, что скажет, если вот это до него дойдёт?
По всему выходило, что ей, Лизе, с этим разбираться.
- Ну, лахудра, держись! – повторила редактор «Затонской нови», решительно поднимаясь со скамейки. – Узнаешь ты у меня, почём в лесу шишки!

* * *
Фабиан Дементьевич Прилипский на цыпочках зашел в комнату, которую его жена Зиночка с недавних пор именовала своим творческим будуаром, и на миг остановился, привычно залюбовавшись любимой женой. Зиночка сидела на обтянутом малиновым сатином стульчике за изящным позолоченным столиком и, напряжённо хмуря свой чистый белый лобик, что-то торопливо записывала в большой альбом. Альбом в зелёной бархатной обложке с золочёными вензелями обошёлся товарищу Прилипскому аж в шесть рублей и тридцать одну копейку, но творческое вдохновение супруги требовало затрат.
Чудный шёлковый халатик китайского покроя, в который сейчас была одета Зиночка, переливался всеми оттенками оранжевого и сиреневого и тоже являлся частью подобных вложений. Зиночкина московская подруга Эльвира Щукина, сторговавшая ей этот халатик по сходной цене, заверяла, что шёлк привезён из Тимбукту, а мех, щедро украшавший рукава и подол, есть ничто иное, редчайшая барбадосская шиншилла! Насчёт барбадосских шиншилл товарищ Прилипский, в своё время с грехом пополам, но окончивший четыре класса Богородской гимназии, позволил себе усомниться – но ни в коем случае не вслух! Раз настроение любимой супруги зависит от барбадосских шиншилл, то видит бог, она их получит, вместе с гридеперлем из Тимбукту! Пусть даже гридеперль в девичестве был тканью для пошива кальсон, которая результате небрежной покраски приобрела свой неповторимый оттенок и была передана в розничную продажу с пометкой «Производственный брак». В конце концов тридцать пять рублей – не деньги! Зиночкино вдохновение стоило куда дороже.
Товарищ Прилипский на цыпочках подошёл к супруге и неслышно остановился рядом, глядя на её труды через обтянутое гридеперлем плечико. С наслаждением вдохнув исходящий от Зиночкиных локонов аромат духов «Чрево Парижа», коммерсант принялся вчитываться в неровные строчки, которые оставляло на мелованной бумаге торопливое Зиночкино перо.

«Прекрасная Аврора, утомлённая событиями утомительного дня, готовилась отдаться в пленительные объятия Морфея. Вот уже на пол с грохотом упало платье, изготовленное лучшими портными, которые с восторгом учли все пожелания своей знатной заказчицы. Платье украшали бархатные ленты и роскошные позументы из золотых и серебряных нитей, подчеркивающие ее пышную грудь. На юной графине осталось лишь сорочка из тончайших кружев, которая подчеркивала изящный рисунок её лодыжек, а также любимое жемчужное ожерелье, с которого обильно свисали алмазные и сапфировые подвески, что мелодично позванивали в ночи, каждой нотой своего мелодичного перезвона отражая сияние голубых глаз Прекрасной Спиритки. На губах Авроры красовалась блестящая красная помада и подведённые глаза. Одна деталь туалета особенно подчеркивала отличие прекрасной дочери графа Морозова от прочих обывательских дам и девиц – черные босоножки на каблуке высотой в семь вершков, державшиеся на ленточках чёрного атласа, украшенных серебряными пряжками и аметистовыми розочками. Небрежной рукой Аврора безжалостно сдернула с головы жемчужную диадему стоимостью 67 тысяч 325 рублей и волосы её, свободные от плена невыносимой роскоши, рассыпались по точёным плечам – и тут же отпрянули, точно испугавшись подобной смелости.
Внезапный тихий, но оглушительный звук, раздавшийся ниоткуда, заставил Аврору вздрогнуть. Она повернулась, на лету выхватывая любимый кинжал, с которым она не расставалась с недавних пор, нося его под декольте.
Кто-то копошился у неё взади, и это её настораживало…»
Горло товарища Прилипского издало неопределённый звук. Стремительный бег пера по бумаге остановился. Зиночка Ломакина-Прилипская повернулась к супругу и озабоченно спросила:
- Пусик, тебе нравится?
- Замечательно, Зизи! – поспешно воскликнул Фабиан Дементьевич.
- О Пусик! - Зиночка страдальчески вздохнула. – я же тебе сто раз говорила – не Зизи! Никакая я не Зизи! Это звучит так по-мещански, так пошло!.. Жея!
- Жея, - покорно согласился Прилипский, целуя тоненькие Зиночкины пальчики. Кончики пальчиков были слегка запачканы чернилами. – Всё просто изумительно и волшебно. Твой «Ледяной кинжал» разлетается, как горячие пирожки! Но знаешь, дорогая, я думаю тебе следует кое-что непременно добавить к твоим творениям.
- О чём ты, Пусик? – забеспокоилась мадам Ломакина-Прилипская. Мех барбадосской шиншиллы на воротничке халатика нервно вздыбился.
- Об эротизме, - Фабиан Дементьевич многозначительно улыбнулся. - Все эти тёмно-атласные платья с филигранным воротником и кинжал, крадущийся сзади – это прекрасно, разумеется. Но думаю, нам удастся привлечь к твоим книгам куда большую аудиторию, если мы предложим им что-нибудь эдакое.
- Эротизм? – супруга взглянула на него удивлённо. – Но мы ведь уже это обсуждали! В смысле – это самое эдакое. И я всё добавила. Под зонтиком – помнишь?
- Это несерьёзно, радость моя, - Фабиан Дементьевич плотоядно ухмыльнулся. -  Думаю, в следующей книжке тебе стоит продвинуться дальше. И зонтик убрать. В наше время скрываться под зонтиком – убогое мещанство. Добавить подробностей. И непременно с перчинкой. Ну что ты краснеешь, Зизи… тьфу, Жея! Мы же взрослые люди!
- Пусик!
Зиночка смущённо опустила очи долу и нерешительно поковыряла пол носочком очаровательной домашней туфельки (серебристый атлас и помпон из лебяжьего пуха с блёстками обошёлся Прилипскому в двенадцать рублей)
- Разумеется, мы взрослые люди… Но Пусик, я всё-таки приличная женщина! Я никогда не писала ничего подобного. Никаких таких… подробностей.
- Ерунда, - беспечно махнул рукой господин Прилипский. – Набросаешь основу, а потом наймём какого-нибудь голодного студента, он за три с полтиной распишет все подробности. Помимо всего прочего это придаст твоим творениям правильную политическую окраску. Показать разложение аристократии. Знаешь, дорогая, я тут подумал – а что, если в одной из следующих книг тебе отправить твою Аврору в монастырь?
Зиночка беспомощно хлопнула глазами и повторила:
- В монастырь? Зачем в монастырь, Пусик? Я планировала всё наоборот! А как же принц Камелопардис? 
- А, тот, с гипнотической табакеркой? Так это он скребётся там, в кустах? – с ухмылкой спросил господин Прилипский, кивая на исписанную страничку Зиночкиного альбома.
- Ты опять всё перепутал! – писательница обиженно надула губки. – Разве такой персоне место в кустах? Это кто-то из прежних моих… то есть поклонников моей спиритки. Или даже все сразу. Да, так и напишу. Пусть пихаются там локтями. А с принцем моя Моя Аврора встречается исключительно на балах, где же еще? Не в мертвецкой же!
Зиночка торопливо перелистнула несколько страниц альбома и принялась с воодушевлением читать:
«Дыхание Авроры прервалось на долгую минуту - к ней приближалось лицо невероятно значительное и прекрасное своим мундиром, покрытым искуснейшим шитьем и медалями. Сам наследник престола королевства Соединенной Бриллиантиды явно собирался пригласить Спиритку на тур вальса. Аврора гордо вскинула лицо, и взмахнула ресницам - в сторону. Ибо даже столь высокопоставленный кавалер - всего лишь мужчина, который не должен видеть ее интерес и слабость. Однако, по оторочке высокогорных фламинго пробежал легкий трепет, подчеркивая беломраморность и сияние выступающего из платья торса.
- О Прекраснейшая госпожа! - услышала Аврора рокотание мягчайшего баса, - мы не знакомы, но простите мне вольность, и составьте пару моему одиночеству в этом танце! Или я буду вынужден уволиться от всех невиннейших развлечений этого вечера, потому что никакая иная дама не кажется мне достойной ни взгляда, ни дыхания, ни движения рук!
Точеные брови над синими очами в черной подводке изящно изобразили вежливый укор:
- Сударь, вы меня серьезно фраппируете. Но я вижу что вы не принадлежите к урожденцам наших мест и городов. Посему готова простить на первый раз, и утешить ваше одиночество целомудренным танцем.
Тончайшие пальчики, унизанные кольцами из всех драгоценных металлов, легли на протянутую широкую и крепкую, словно развесистые клен, ладонь. Физическое тело Спиритки содрогнулось по всем законам физики, пропуская через себя электрическую искру постоянного и переменного тока, явно свидетельствуя о зарождении Некоего Великого Чувства.
- Позвольте рекомендоваться - Принц Камелопардус! - звеня медалями, склонил голову новый знакомый.
- Графиня Аврора Романовна Морозова! - Аврора присела, легким движением шеи перекидывая вперед роскошные пружинные локоны.
Из-за пальм раздался жуткий строенный вой. Словно насмерть убитый любовью дракон с тремя головами, за парой в центре зала наблюдали князь Клюевский, Гектор Гордеевич и Якоб фон Штофф. Сундуков, дабы скрыть душевную боль, принялся грызть ствол несчастного растения. Клюевский пытался забить рот сорванными листьями. Якоб фон Штофф сперва намеревался схватить пальму, и размахивая ею, словно жуткий людоед с острова Тумба-Юмба, намекнуть Принцу Камелопардусу, что он плюет не в тот колодец. Но вспомнив свои грехи перед графиней Морозовой, сыщик начал сооружать из галстука и носового платка веревку, готовясь удавиться прямо на сем дереве. Его грела единственная надежда, что зрелище его насмерть убитого трупа несколько развлечет обиженную им прекрасную невинность…»
- Это ведь было в самом начале моего «Ледяного кинжала»! А потом уже коленки… то есть зонтик.
- Кстати, а он откуда? - спохватился господин Прилипский.
- Зонтик? – удивилась Зиночка.
- Принц.
- Пусик, ну я же тебе уже сто раз объясняла! Это потерянный астральный возлюбленный Прекрасной Спиритки, инкогнито, - многозначительно улыбнулась супруга. – Они были разлучены много веков, а теперь, наконец, соединятся.
Не так давно супруга прочла в журнале «Вокруг света» об индусской вере в переселение душ и теперь жаждала применить приобретённые знания на практике.
- А Якоб что же, уже совсем не того?.. – поинтересовался Фабиан Дементьевич. Честно говоря, он заглядывал в старинные книжки Ребушинского, которыми вдохновлялась его прекрасная половина, и был бы не против, чтобы сыщик вернул себе свой деятельный характер и хотя бы толику прежнего героизма.
- Ну, что ты, Пусик, какой Якоб? Во-первых, он женат. Во-вторых, он же сидел в тюрьме, так что теперь совсем уже старый, - Жея брезгливо скривила свой хорошенький носик. – Моя героиня заслуживает лучшей партии. К тому же, он полицейский, а значит, олицетворяет силы реакции, противостоящие прогрессу.
Фабиан Дементьевич нахмурился, но всё же решился заспорить с автором:
- А может он как-то перекуётся когда-нибудь, и она его простит? Симпатичный был персонаж. Знаешь, сейчас могут очень неплохо продаваться приключения вроде «Пещеры Лейхтвейса». А там без сильного мужчины не обойтись. Нас ведь читают не только дамы.
Зинаида призадумалась.
- Хорошо, - наконец согласилась она. – Я не против мужчины. Может, когда-нибудь и простит. Но лучше пусть это и будет мой принц инкогнито. Они уедут в путешествие, где познают свою истинную астральную любовь.
- Инкогнито не пойдёт, - поспешно поправил муж. - Обязательно напиши, что заграничный, а то за инкогниту можно под антисоветчину попасть.
- Ну вот, а ты говоришь – монастырь, - ехидно упрекнула его супруга. – Это же пропаганда религиозного культа!
- С какой стороны посмотреть, - возразил господин Прилипский. – Можно очень даже по-советски написать. Про то, как церковь разлагается изнутри, прикрываясь дурманом религиозных обрядов. Вот представляешь – уходит твоя Аврора в монастырь в надежде обрести покой, а там, оказывается, совсем не монастырь! А очень даже наоборот. Ну, ты это лучше меня придумаешь, Зи… Жея! Красавец аббат, который вовсе не о Боге думает, ну там то-сё… Понимаешь, к чему я клоню?
Зиночка слегка зарделась:
- С перчинкой?
- Именно, - плотоядно ухмыльнулся Фабиан Дементьевич. – «Сыщик и медиум: грешники монастыря!» Публика с руками оторвёт. Кстати, о руках, - спохватился он. – А я ведь к тебе не с пустыми руками!
Глаза Зиночки моментально загорелись вожделением, но тут же потухли. Супруга с недоумением уставилась на сложенную газету, которую господин Прилипский вытащил из внутреннего кармана.
- Что это, Пусик?
В голосе жены слышалось отвращение. Сероватый газетный листок и впрямь выглядел неказисто. Подобные образцы печати Зиночка наотрез отказывалась видеть в своём творческий будуаре, но господин Прилипский, игнорируя брезгливый взгляд супруги, развернул газету и победоносно улыбнулся:
- «Заднезаволжский привод» опубликовал рецензию на твою книгу! Где же… А, вот! – господин Прилипский нашёл глазами заметку и самодовольно улыбнулся: - «Уже скоро! Готовится к выходу новая книга даровитой писательницы Зинаиды Ломакиной-Прилипской. Вас ждут захватывающие приключения героев, которые обязательно разрешатся «как-нибудь» благополучно вопреки здравой логике и всем разумным предпосылкам…» Так, вот еще: «усладительный плеск родного языка, в глубине которого происходит неповторимое кипение смыслов!..» Ну и дальше в том же духе.
- Пусик, - Зинаида Ломакина-Прилипская проницательно взглянула на мужа. – Во сколько тебе обошлась эта статья?
- Один обед в «Волжских усладах», - довольно осклабился Фабиан Дементьевич, откладывая газету. – Платить им еще, голодранцам заднеприводным… Ты довольна, душенька?
- Разумеется, дорогой!..
Зиночка улыбнулась, но как-то не слишком уверенно. Нежный лобик, обрамлённый мелкими кудряшками, прорезала тоненькая морщина. Фабиан Дементьевич понимающе вздохнул.
- Я всё понимаю, любовь моя. Но заверяю тебя, что «Заднезаволжский привод» - это только начало. Нам нужно раскрутиться. Тебя непременно заметят в газетах покрупнее. Тверь – в самом скором времени, это я гарантирую! А там и Москва. Для начала можно попробовать районную многотиражку. Как тебе «Затонская новь»?
Кажется, Зиночка не имела ничего против «Затонской нови», но высказать это не успела. На пороге появилась домработница Маша, доложившая:
- Фабиан Дементьевич, к вам там дама просятся!
Зиночкины точёные брови вздёрнулись домиком, а удлинённые ресницы всплеснули крыльями испуганного фламинго.
- Дама? Пусик!..
- Какая дама? – нахмурился Прилипский.
- Говорят, из «Затонской нови». По поводу книжек.
Фабиан Дементьевич удовлетворённо потёр руки. Всё складывалось просто само собой.

* * *
Адрес Прилипских Лиза узнала всё у того же киоскёра, у которого приобрела кошмарное творение Зинаиды Ломакиной. Нэпман с талантливой супругой проживали в одноэтажном купеческом особнячке, часть которого занимала контора под громким названием «Перо и орало». Лизавета Тихоновна глянула на титульный лист, чтобы удостовериться, что именно так называлась типография, издавшая опус Зинаиды Ломакиной.
Старорежимного вида прислуга в переднике и наколке провела её в багровый будуар, обилием и цветом драпировок нехорошо напомнивший Заведение Маман. В будуаре за игрушечным столиком восседала фарфоровая блондинка в шёлковом халатике какого-то немыслимого цвета. Подле неё красовался квадратный мужчина южного типа с тяжёлым носом и коротким бобриком на голове. Мужчина, кстати, был значительно старше своей супруги и глядел на неё с немалым обожанием. Впрочем, если в семейной жизни нэпман Прилипский и был телком, то в окружающем мире он скорее плавал акулой. Эту породу новых дельцов Лизавета Тихоновна успела повидать в немалом количестве и всегда радовалась, что от них не зависит. Тяжёлый взгляд, обращённый на гостью, и бычий загривок Прилипского говорили о том, что свои интересы он будет защищать до конца.
К сожалению, Лиза совершенно не успела продумать, что именно она скажет авторше, опорочившей её любимых героев. А потому начала без предисловий, бухнув перед Ломакиной образчик её писанины, и спросила, тяжело дыша:
- Ваше творение?
Вместо Зинаиды Ломакиной ответил её быкоподобный супруг:
- Наше. А вы, дамочка, кем будете, и с какой стати вламываетесь, как к себе домой?
Лиза ощутила весёлую злость. Терять-то всё едино нечего.
- Буду я товарищ Жолдина, редактор «Затонской нови». А пришла потому, что оригинального «Сыщика и Медиума» писал мой покойный супруг Алексей Егорович Ребушинский. И я хочу знать, по какому праву вы в своих книжках искажаете его героев?
Зинаида Ломакина только хлопнула густо накрашенными ресницами. На треугольном личике не отразилось ничего кроме беспомощного недоумения. С этой фарфоровой дурочкой разговаривать бесполезно!
А вот муж её сразу набычился и пошёл в атаку:
- У вас есть документы, удостоверяющие, что авторское право на «Сыщика и Медиума» действительно было завещано вам?
Лизавета Тихоновна смешалась. Ребушинский умер внезапно, не успев подумать о дальнейшей судьбе своих творений. Да никому и в голову не могло тогда прийти, что кому-то захочется посягать на наследие Затонского Гомера. Для жителей городка в нём самом и его героях было нечто сакральное. В завещании же, хранившемся у адвоката Миронова, была детально прописана судьба «Затонского телеграфа», но ничего не говорилось о правах на издание и переиздание «Штольманиады».
Прилипский верно оценил Лизино молчание и холодно ответствовал:
- В таком случае, ничем не могу вам помочь. Вы не обладаете исключительными правами на этих героев, так что моя супруга может использовать их по своему усмотрению.
- Я автор и я так вижу! - внезапно пискнула эта крашеная кукла.
Нэпман холодно кивнул, подтверждая сказанное.
- Но вы своими писаниями порочите реальных людей! – воскликнула Лизавета Тихоновна.
- Помилуйте, каких реальных людей? – развеселился Прилипский.
Лиза прикусила язык. Вот это Яков Платонович точно не одобрит. Мало ли, кто и о чём бредит в Заволжске-Заднем? Не хватало ещё, чтобы это стали соотносить с затонским следователем и с директором школы №2. Да и объяснять этим людям что-то про достоинство и честь, про то, как выглядит настоящая любовь… С тем же успехом можно убеждать идолов с острова Пасхи.
- Итак, вы не прекратите печатать эту мерзкую писанину? – сердито произнесла Затонская Жанна д’Арк, угрожающе глядя на Прилипского.
- С какой стати? – холодно ответствовал он. – Дамочка, запомните: кто платит, тот и заказывает музыку. А поскольку здесь плачу я, то Зиночкины романы будут выходить до тех пор, пока у меня хватит средств, чтобы их финансировать.
- А чтоб вам прогореть поскорее! – в сердцах воскликнула Лиза, сгребая свой экземпляр «Ледяного кинжала» со стола. В конце концов, за него деньги плачены. – Да и погореть заодно!
Сделать большее пока было, увы, не в её силах.
   

   
Содержание

Отредактировано Atenae & SOlga (10.04.2021 12:04)