Глава 4. Поезд воспоминаний

В общем вагоне было жарко и шумно. Громко обсуждали семейные дела тетушки с корзинами, покрикивал младенец на руках усталой матери, спорили мужчины. О перевёрнутый чемодан щелкали карты, из тамбура доносился звук гармошки… Нет, Руша никогда не была изнеженной барышней, а уж теснотой, спертым воздухом и жёсткой скамьей ее и вовсе удивить было трудно. После агитпоезда Гражданской войны состав, неторопливо ползущий из Ленинграда в Затонск можно было счесть настоящим символом мира и относительного благополучия.

Но Руша – Аврора Осиповна Мануич, сегодня возвращалась в родной город, который не видела уже семь лет. Хотелось одновременно ускорить прибытие – и отдалить его. Воспоминания наплывали, сменяя друг друга, вызывая то улыбку, то непрошеные слезы. Если бы можно было пережить это в тишине и одиночестве! Но увы, единственное, что было доступно Руше – отвернуться к окну, делая вид, что она рассматривает сквозь пыльно стекло окружающие пейзажи.

Семь лет… А Яшу Вернера не видела почти десять. Он был призван на фронт в 1915-м, а последнее письмо Руша получила через шесть месяцев после Февральской Революции. Это было ответ на ее сообщение о гибели Александра Генриховича. Яшин отец пытался успокоить расходившихся дезертиров из солдатского эшелона. В больницу инженера Вернера принесли с проломлённой головой. Он скончался через несколько часов, так и не придя в сознание.

«Мы остались одни друг у друга, - писал ей Яша, - и обязательно должны быть вместе!» «Обязательно» он подчеркнул одной линией, «вместе» - двумя. Тонкая дешевая бумага была потрепана и измята, бледные буквы расплывались кое-где пятнами. Руша почти не плакала над этим, по сути, первым признанием в любви. Только дышала тяжело и часто, осторожно гладя прыгающие строчки.

Больше никаких вестей о Яше не приходило.

Но все эти годы он – был. Живой, близкий, родной. Стоял рядом, улыбаясь, помогая за одну ночь переделать пьесу Лопе де Вега о крестьянском восстании против тирана. Придерживал в стынущих пальцах скрипку, когда под открытым небом на забытой богом станции красноармеец Мануич играла «Интернационал» … Касался ее пылающей, коротко стриженной головы, которую не желал отпускать тифозный бред.

И никто не мог его заменить. Ни боевые товарищи, ни студенты Петроградского музыкального техникума, куда Руша поступила в 1921-м году. Среди них хватало замечательных людей – но она была только его. Яшина.

Стало очень трудно дышать, глаза защипало. Руша опустила голову, прижалась лбом к стеклу, надеясь, что вьющиеся пряди коротких волос прикроют лицо. Но разве высидишь в таком положении долго? А боль не отступала, кажется готовая именно сейчас отомстить за годы и месяцы сдержанности.

Нельзя вспоминать! Нужно чем-то заняться, отвлечься - и немедленно. Руша потянулась было вытащить из-под скамьи чемодан, но вовремя остановилась. Чтобы добраться до книг, распаковывать его придется целиком. Собираясь в дорогу, она куда больше беспокоилась о скрипке, а вещи укладывала без всякого разумения. Наверное, и про еду бы забыла, но тут уже Анютка Ласточкина, подружка дорогая, побеспокоилась, впихнув сверток с домашними пирожками уже на вокзале - прямо в руки. Но сейчас голодала именно душа, а книги были недоступны!

Поезд дернулся, останавливаясь. Шум в вагоне стал громче, гудок смешался с бранью и оханьем. Руша машинально вцепилась в край скамьи, и почувствовала, что пальцы коснулись чего-то, явно напоминающего пачку скрученных страниц. Вцепившись в находку, она осторожно вытянула на свет из зазора между сидением и стеной… книгу!

Мда, попался ей точно не Пушкин. И не Дюма. И даже не госпожа Вербицкая. Какая-то «Тайна ледяного кинжала». На обложке была нарисована роковая большеглазая красотка в сильно декольтированном платье. Ее распущенные кудри перемешивались с завитками шрифта, по пути превращаясь в сложносочиненную рамочку. Перед девицей, с совершенно униженным видом стоял на коленях мужчина в черном костюме. Миловать его капризная красавица явно не собиралась, прожигая брезгливым взглядом. Над этой сценой витал кинжал – видимо тот самый, ледяной, а во все стороны разбегались не то капли воды, не то бриллианты.

Ну в конце концов, пока она рассматривала находку, плакать уже расхотелось. Выбора особого нет, так почему бы и не почитать? Может быть, хотя бы преступника будет угадывать интересно? По картинке судить не стоит – кто только сейчас оформлением печатных изданий не занимается! Руша устроилась поудобнее, и открыла книгу.

« - После пяти лет пропадания неизвестно где и как, вы – сатрап темных сил реакции, посмели явиться на мои глаза? – пламенно вопрошала Аврора Романовна, и прекрасные очи ее, обгоняя друг друга, возмущенно бегали по скрюченной фигуре сыщика. Звеня кольцами и браслетами из жемчугов и сапфиров, она заломила тонкие гибкие руки, сплетая ногти и пальцы.

- Только вас я видел во внутреннем чертоге разума. Вы, словно ярчайшая звезда – Венера сидели там и олицетворяли, помогая пережить мое собственное ничтожество, и указуя путь!

- Если бы я знала, что делаю, никогда бы этого не делала! – гневно оборвала его графиня, - вы пользовались моим светлым образом преступно и не спросясь представляли меня. И кем! Адвокатом ваших мерзких деяний! Зарубите у себя на лбу, на носу и на ушах – никогда я не жаждала указывать путь преступникам с такой чернильной душой, как у вас… Но вы, я уверенна, нагло изменяли моему образу – с вашими бесконечными тайнами и злодеями. Думай вы обо мне – я вот всегда думаю о себе, так вот, тогда никакие казематы не отняли бы вас у свободы»

Руша потрясла головой – ей казалось, что все эти выспренние вопли раздаются тут же, в вагоне. Ну и текст! Что произошло у этой пары?

«Печать тюрьмы и лишений была хорошо видна на всем лице и теле фон Штоффа. Серым седым червяком выглядел он рядом с Авророй Романовной, полной достоинства, ума и красоты. В строгом платье из блестящего лионского шелка с высоким воротником и турнюром взади, она казалось воплощением неземной женственности. Ровное лицо золотилось, как южное солнце, смолянисто-черные ресницы опахалами омывали льдисто-синие глаза. С гнетущей самого себя честностью сыщик признавал, что столь сильная и прекрасная женщина и не должна была ждать какого-то лживого служителя порядка. Пять лет он обнимал не ее, а каменные подземелья, и вот достойная награда ему за глупость и отсутствие!»

Руша уронила книгу на колени, невидяще глядя на безвкусную обложку. Вот оно что! Герой книги, сыщик фон Штофф, пропал пять лет назад и оказался в тюрьме. Однако к началу сей истории был выпущен на свободу. Избранница же героя, графиня Морозова припасла для любимого только гнев и упреки, с каким-то невероятным наслаждением унижая и без того измученного человека. Она требовала от сыщика признаний и извинений, но даже получая их в немыслимых количествах, не желала прощать. Фон Штофф, правда, никак не мог внятно сформулировать, за какие грехи его посадили, с каким условием отпустили, и что мешает ему немедленно вести красавицу к алтарю. Видимо последнее Аврора и не могла ему простить, то и дело намекая на такающие фамильные часики в доме своего батюшки.

Уже не слезы – настоящая ярость душила Рушу. Если бы Яша Вернер вернулся! Если бы увидеть его – живым. Она сама бы первой кинулась к нему на глазах у всего города. И пусть бы бормотал что-то о тайнах, о невозможности быть вместе. Или признался, что поторопился, и подчеркнутые слова в письме надо забыть. Неважно. Главное – он живой, здесь, рядом. Все остальное можно пережить… Руша все равно осталась бы его другом.

Почему эту дуру графиню зовут Аврора? Да еще и поклонник ее – Якоб. Почти Яков. Прямо как из другой книги, которую писал господин Ребушинский. Тоже про сыщика и девушку-медиума…

Руша громок ахнула, прижав пальцы к губам. С подозрением покосилась на нее соседка, крепче прижав к груди кошелку, но девушке было не до того.

Что за чертовщина? Нелепость! Герои Ребушинского были совсем другими - любящими и верными. Ее саму назвали в честь ТОЙ Авроры – чуткой, нежной и храброй. Тогда, на рубеже веков, по городу словно эпидемия прокатилась – новорожденным дочерям родители давали имя «Аврора». Или «Анна». Последнее - в память о настоящей, не книжной девушке, девизом которой были слова: «Я хочу помогать людям!»

Три лучшие подруги Руши звались Аннами. Ничем нельзя измерить все то хорошее, что они для нее сделали. И для многих других. Разве сама Руша ринулась бы так безоглядно в беспокойную, опасную жизнь, надеясь быть нужной и полезной, если бы не «Три «А»? Это они когда-то протянули ей руки, и сказали – «Ты не одна!».

Но что же это такое у нее сейчас в руках? Плагиат? Пародия? Автор – какая-то Зинаида Прилипская. А герои… Любовь у них превратилась в эгоизм, дружба – в соперничество, честь – в подлость. Руша передернула плечами. Было очень противно, и в то же время засунуть книжку обратно за скамью она не могла. Хотелось дочитать, и убедиться, что все не так плохо, и есть некий предел падению. Или осознать, что предела как раз нет, и тогда страшиться в этом чтиве уже точно будет нечего.

Между тем Аврора под пером неведомой Прилипской «сияя яростной красотой, бросилась навстречу глазам и элегантной бороде князя Клюевского». Новый герой был богат и знатен, занимался наукой и механикой, а характером крайне выгодно отличался от сатрапа и эгоиста фон Штоффа:

«На лице князя самыми ярким красками была написана свобода и демократия. То легкими облачками, то тяжкими тучами скользили по лбу его и щекам размышления о народной доле, кою он и рвался облегчить с помощью своей машины. Но все эти тучи разошлись по самым отдаленным местам, стоило Клюевскому узреть Аврору Романовну. В его бороде словно воссияло солнце, занятое отныне мыслями о красоте, любви, и подарках во имя той, что все это щедро несла ему навстречу!»

Руша насмешливо хмыкнула. Дурак этот князь, если какая-то девчонка, причем крайне заносчивая и неприятная, разом стирает из его головы хорошие мысли. Как можно личное ставить так высоко? Личное – значит оно только для тебя. А вот то, что для других, тем более для народа - оно гораздо важнее. Кстати, Якоб фон Штофф, хоть помятый судьбой, и униженный избранницей, все-таки продолжает делать дело. Сыскной талант у него подувял в заключении (или авторша не очень хорошо себе представляла, как ловят преступников), но даже присутствие Авроры не полностью отвлекло полицейского от борьбы со злодеями.

Следить именно за детективной линией оказалось адски скучно. Убитая старуха-герцогиня была найдена в луже воды, с перерезанным горлом. Но рану никто не исследовал, вид оружия установить не пытался, свидетелей, кроме служанки, не опрашивал. Читателю строить какие-то предположения было просто не на чем.

Некоторое оживление начиналось в тех эпизодах, где описывались наряды героини. Вот в чем передовая Аврора Романовна собиралась на дежурство в больницу:

«Серебристо-черное рабочее платье со стоечкой и двумя рядами гагатовых пуговиц, широкими складками обтекало графиню, и только пояс скромно намекал на присутствие талии. Единственное, что оголялось – это турнюр, пикантно торчавший между разбегающихся под спиной крылами кусков материи. Свою отточенную и желанную фигуру Аврора не хотела демонстрировать на работе – чтобы думать при этом только о ней…»

«О работе или о фигуре? - мысленно спросила Руша, - ох, боюсь, правильный ответ - второй!»

Что уж говорить о бальном туалете красавицы! Его описание занимало целую страницу – притом, что сам наряд, судя по всему, был крайне куцым. Когда Руша добросовестно попыталась представить себе декольте глубиной до локтей, «омываемое страусиным мехом и соболиным пухом», в памяти сама собой возникла … Элен Безухова, казавшаяся на балу «абсолютно голой».

Именно в этом достойном, и скромном наряде Аврора явилась в кабинет сыщика, дабы передать тому сообщение от духа герцогини. Наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки! Фон Штофф сделал даже почти логичные и понятные выводы из потусторонних показаний и арестовал преступницу-служанку. Дальше полился какой-то бред о фальшивых шрамах и двойниках, незаконном сыне и поддельном завещании. Стиснув зубы, Руша дочитывала последние страницы, уже не надеясь ни на что.

И не зря.

"Аврора Романовна повернулась спиной, и качая турнюром, гордо исчезла их разом потухших глаз сыщика. Еще десять волос на его голове окрасились в белоснежный цвет платья удалившиеся мечты, еще пять морщин пролегли по исхудавших щекам. Низким поклоном почтил он решение обиженной им красавицы и встал на колени, дабы в священном трепете припасть поцелуем к следам, оставленным ею на пыльном полу мрачного кабинета".

- Чтобы ты себе на подол наступила, куррва! – шепотом пожелала Руша, безжалостно скручивая «Тайну ледяного кинжала». Нет, в поезде она эту мерзость не оставит – не ровен час ребенок найдет!

***

Встречая на вокзале подругу, которую она не видела несколько лет, Анюрка Егорова представляла себе всякое. И радостные объятия, и смущенное оцепенение. Но ей и на ум не могло прийти, что Руша шагнет из вагона, и ни на кого не глядя, целенаправленно двинется прямо к мусорному бачку у края платформы. С чемоданом в одной руке, скрипичным футляром в другой, локтем прижимая к боку какие-то бумаги.

Анюрка поспешила вперед, с удивлением наблюдая, как подруга, поставив на землю багаж, утрамбовывает что-то в переполненный бачок.

- Руша!

Она оглянулась, и сердитое выражение на лице сменилось радостью.

- Анюрочка!

Никакой неловкости не возникло. Словно и не было разлуки и трудных, бурных лет. Обнялись – горячо и крепко, с трудом удерживая слезы…

- А ты что это кинулась выбрасывать? – спросила Анюрка, вытирая глаза платком, и смеясь, - начальство какие-то ЦэУ для тебя накатало?

- Если бы! – тряхнула кудряшками Руша, - представляешь, книгу в вагоне нашла! Редкостная гадость и клевета – про сыщика и медиума!

Нахмурившись, Анюрка бросила взгляд на мусорку, где обрела покой «Тайна ледяного кинжала».

- Скажи, - тихо спросила она, - там Аврора постоянно издевается над сыщиком? А тот сносит все грубости и только молит о прощении?

- Да! И не расследования толкового нет, ни помощи людям. Зато тряпок и украшений вагон.

- Но ведь в наших книгах – тех, которые господин Ребушинский писал, такого не было? Или это я уже все забыла?

- Не было! – горячо подтвердила Руша, - никогда он такого не писал! Эту дрянь другой кто-то строчит! А ты что, читала?

- Я после уроков в классе своем нашла. Без обложки, понимаешь? Начала листать – мне чуть плохо не сделалось. Я же «Героического сыщика» с детства не перечитывала, испугалась – неужели мы такое любили!

- Подделка, Анюрочка, - припечатала Руша, - глупая, безграмотная подделка!

- Ну, господина Ребушинского тоже классиком трудно назвать, - проснулась в Анне Савельевне Егоровой учительница литературы, - но…

- Но писал он о хороших людях. А не о гордячке, мямле и подлеце!

Анюрка вздохнула и потерла лоб:

- Хорошо, что я нашла эту книжонку. А если бы… Анна Викторовна?

- Это которая из наших бессчётных «А» - Анна Викторовна? – спросила Руша, - или я ее не знаю?

- Ох… - как-то совершенно по-девчоночьи смешалась Анюрка, - Я же тебе не писала! Аничка уговорила – чтобы сюрприз тебе был, когда в Затонск приедешь. Ты эту «А» очень хорошо знаешь, только не видела никогда!

- Да кто это?

- Барышня Миронова! То есть что я говорю-то. Штольман она уже давно, Штольман Анна Викторовна. Новый директор нашей школы.

Руша притиснула к груди скрипку, и молча села на чемодан, слушая невероятные, потрясающие затонские новости о возвращении в родные пенаты живого Героического Сыщика и его Прекрасной Спиритки…

- Анюрочка, - спросила она вдруг тихо и почти жалобно, - а какие они на самом деле? Похожи на тех… из книг? Мы не зря их так любили?

- Они лучше! – твердо произнесла Анюрка, - неидеальные, и не такие возвышенные, зато настоящие. Яков Платонович – ты подумай, ведь сам из дворян! А в милиции работает. Себя не щадит. У нас тут такая банда лютовала, без него никогда бы мерзавцев не повязали. Анна Викторовна – та сразу школьными делами занялась. Представляешь себе, какие у нас «гимназисты» босоногие, а ей хоть бы что. Всех любит и понимает. И в семью они мальчика-беспризорника взяли с Яковом Платоновичем. Родная их дочка, Вера – инженер. На строительстве электростанции руководит. А замуж вышла за товарища Смирного – милиционера. Ох, весь город тогда на свадьбе гулял!

С каждым словом подруги к Руше все яснее приходило понимание – надо действовать. Есть люди, которые опять нуждаются в защите.

- Так, - она встала и решительно запустила руку в бачок, выуживая оттуда шедевр госпожи Прилипской, - скажи-ка, Анюрочка, а что, «Затонским телеграфом» все так же Елизавета Тихоновна командует?

- Не «Телеграфом», а «Затонской новью», и не командует, а редактирует… - педантично поправила та, - думаешь, ей надо показать?

- Обязательно! Это же просто… просто дело всей ее жизни. И нашей, между прочим! Это мы когда-то обещали бороться с несправедливостью. А тут – любимых героев марают! Да еще и живых, между прочим! Надо собирать отряд и идти в бой. Вперед!

Руша выпрямилась, вскинула голову и прищурилась. Она ведь на фронте не только скрипкой воевала. Всякое случалось! Так что, если сейчас, скажем, наган раздобыть…

Но покамест она стиснула в одной руке злополучную книжонку, а другой подхватила скрипичный футляр. Чемоданом уже завладела Анюрка. Печатая шаг, подруги устремились в город, прямиком к знаменитой редакции вдовы писателя Алексея Егоровича Ребушинского.

   
Содержание