Цветы невинности
Большое спасибо за советы Старому Дипломату!
«Собрались девушки на девичник. Всю ночь они рассказывали анекдоты,
забавные истории, делились друг с дружкой своими мечтами…
К утру из шкафа выпал умерший от стыда поручик Ржевский»
(анекдот)
Бережно прижимая к груди бумажный сверток, Юра вошел в сад Ломакиных. Очень хотелось скорее попасть в дом, в отведенную ему комнату, и там развернуть, осмотреть и аккуратно ощупать принесенную вещь, наслаждаясь ее обладанием. Но еще лучше – поделиться с кем-то этой радостью, объяснить всю важность и ценность подарка…
Но мама и ее гимназическая подруга, госпожа Ломакина, ушли с визитами. А это надолго! Тугушевы – мать и сын, только второй день, как приехали в гости, и еще не все обязательные светские обряды пройдены. Жаль! Мама не слишком в Юрином увлечении разбирается, но всегда готова выслушать объяснения и порадоваться очередной находке. Папа – тот даже что-то из научного журнала к месту процитирует, и фамилию известную вспомнит, надеясь, что и Юра так же прогремит когда-нибудь. А с сестрой Иринкой, которая на два года страше брата, они каждый раз начинают бешено спорить, громоздить самые фантастические версии и объяснения, беззлобно обзывать друг друга «лопоухами безмозговыми»… А потом дружно находят для появившегося экспоната подходящий футляр, и Иринка торжественно и красиво пишет на этикетке главные известные о предмете факты…
Эх… Папа, занятый своими пациентами, остался в Твери. Иринка гордо объявила, что раз ей уже целых четырнадцать лет, она присмотрит за хозяйством. Чтобы папа не забывал обедать, и не уходил в нечищеной шляпе. Правда, Юра подозревал, что дело не только в этом…
Ирина Тугушева с трудом выносила Зину Ломакину.
Вслух брат и сестра на эту тему заговаривать зареклись, чтобы не ссориться. Потому что Юра относился к Зине иначе. Совсем-совсем иначе…
В стороне от дома, за деревьями, мелькнул пышный синий бант. Юра остановился и сглотнул, ощутив, как у него щемит где-то слева под ребрами. Если видно бант – значит там же и длинная золотистая коса, которую он венчает. И солнечные завитки вокруг белого лба. И невероятные, чистые глаза – голубые, словно океан древней первобытной Земли. И розовые губы, и летящее складками светлое платье… Зиночка.
Юра поудобнее перехватил сверток, зачем-то откашлялся, и храбро двинулся вперед, туда, где виднелось синее пятнышко. Уже будучи совсем рядом, он услышал голос, произносивший возвышенно и выразительно:
« - О бесценная Алина! Какое счастье, что судьба размашисто толкнула вас к нам, и книжный магазин принес мне не только новые талмуды по медицинскому вскрытию и истории знахарских амбулаторий! Я получила подругу, сколь прекрасную, столь же и разумную, причем женского полу, что однозначно делает вас крайне достойным созданием!
- Я рада протянуть вам мою верную длань, наполненную дружеской помощью и пониманием, Аврора. Что же сегодня так волнует вас, что взгляд скачет по комнате без остановки и передышки, а корсет с последним трудом сдерживает волнение груди?
- Князь Клюевский – богатый, знатный, умный, в хорошей одежде и блестящей обуви, влюбленный в меня всем своим существом, от пяток до ушных раковин, умолял меня стать его женой!
- А в вашей голове все-таки топчется форменными сапогами низменный и дерзкий сухарь по фамилии фон Штофф? – дедуктивно определила черноокая Алина.
- Увы мне и моей голове… - восплакала в ответ бедная и прекрасная раба сердечной слабости…»
«Новая книга Чарской вышла?» - подумал Юра, остановившись. Против Чарской он, в общем, ничего не имел, а «Смелую жизнь» так даже перечитывал. Не целиком, разумеется, пропуская излишние слезы и вздохи. Сам он о военной карьере не мечтал, но читать о героях Отечественной войны было очень интересно!
Мальчик опять покашлял, обозначая свое присутствие. Чтение оборвалось, а Зиночка испуганно спросила:
- Кто здесь?
Юра обошел куст шиповника, и оказался рядом с качелями, на которых сидела Зиночка с толстой тетрадкой в руках.
- Это вы! – девочка обворожительно улыбнулась, как можно незаметней перекладывая тетрадь за спину, - уже вернулись от Вишневских? Как поживает Николя?
- Николай, - поправил Юра, зная, что французский вариант имени претит сыну адвоката Вишневского, - у него все в порядке. Через год собирается в Петербург, в Университет…
- О, - Зиночка перешла на интригующий шепот, - а что известно о его сестре? Я слышала, как Лидия Владимировна говорила, что имя Кати теперь нельзя упоминать в доме!*
Юра порадовался про себя, что Николай, в отличии от отца с сестрой вовсе не порывал, и письма от нее получал (как и мать семейства, Лидия Владимировна Вишневская). Обходным манером правда, чтобы суровый адвокат не пронюхал. Теперь есть, о чем с Зиночкой поговорить!
- У Екатерины Александровны тоже все очень хорошо, – заверил Юра, присаживаясь на качели, - она учится на театральных курсах, и многие преподаватели ее хвалят.
Удивительное дело, но радость, выраженная Зиночкой по этому поводу, оказалась какой-то вялой. Откуда же Юре было знать, что в представлении его собеседницы романтическая история девушки, сбежавшей из дому в актрисы должна звучать совершенно иначе. Например, - «ее соблазнили и бросили, бедняжка скитается под дождем и просит подаяние». Или – «нашла себе богатого покровителя, кружит головы всему Петербургу и блистает в экстравагантных нарядах, став причиной трех дуэлей». А тут – скука смертная, про учебу, пусть и на театральных курсах.
Так что далее про Катю Вишневскую Зиночка спрашивать не стала. Юра опять замолчал, и только смотрел восхищенно на ее плавную, текучую, всю в золотых отблесках косу.
Вот бы погладить…
Эта мысль обожгла и напугала так, что задрожали руки, и зашуршал пакет, который Юра по-прежнему прижимал к себе. Мальчик радостно улыбнулся – ну вот же, кому рассказать о своем счастье!
- Зина, смотрите, что подарил мне Николай! У него еще один, похожий, уже есть, а этот он отдал для моей научной коллекции.
В голубых глазах вспыхнуло любопытство. Зиночка чуть наклонилась, следя за тем, как разверчиваются слои оберточной бумаги, потом старые газеты, и вот появляется нечто пятнистое, серое, закрученное спиралью, размером с большой кулак.
- Ой! Это что? Опять… опять какие-то кости? – с дрожью в голосе спросила Зиночка.
- Не совсем, - улыбнулся Юра, - это аммонит. Ну то есть – моллюск. Улитка.
- Слизняк… - отодвинулась девочка.
- Можно и так. Только очень древний! Представляете – тысячи, нет – миллионы лет назад, когда не было ни зверей, ни птиц, вот они, - он кивнул на свою драгоценность, - уже вовсю плавали в огромном океане…
Зиночка ничего не ответила. А Юра опять, в который раз представил себе тот мир, безбрежный, наполненный соленой водой. Весь зелено-сине-сиреневый, принадлежащий совершенно иным существам, которые так непохожи на человека.
- А хотите, - выдохнул он, шалея от восторга и нежности, - я вам его подарю?
- Нет-нет, благодарю! – Зиночка соскочила с качелей, - мне такое вовсе не интересно! И ... я лучше проверю, не возвратилась ли мама. Встретимся за обедом!
Минута – и синий бант скрылся за кустами. Юра вздохнул. Вот ведь дурак! Правильно мама говорила – нельзя забывать, что у других людей могут быть совсем иные увлечения! А еще… Как ни крути, но аммонит – он же мертвый. А Зиночка – она такая трепетная, хрупкая, веселая. Вряд ли ей приятны напоминания о смерти.
А что ей приятно?
Юра опять упаковал аммонит и задумался. Налетевший ветерок встопорщил волосы и распахнул забытую на качелях тетрадку. Зашелестели страницы, мелькнули чернильные строчки… Юра замер.
Что там? Любимые стихи? Выписанные из книг умные мысли, как у Иринки? Или личный дневник?
В голове стучало: «Нельзя, нехорошо, нечестно…», но руки уже положили на сиденье аммонит и взяли тетрадку.
«Я только одним глазом… Чтобы знать – что же ей нравится…»
« - Господин фон Штофф, ну зачем вы лепите и ваяете дело из некой презренной пылинки? Как будто нам нужны лишние кодексы, параграфы, гроссбухи и папки. Их куда гуманнее использовать для похищенных собачек! Думаю, левреточки и болоночки куда ценней какого-то грязного, серого, безродного нищего!
Опытное и молодое, лицо Гектора Гордеевича громко телеграфировало справедливый гнев, изливая оный на тупость своего начальника.
- Эта нищая обезьяна вломилась в кондитерскую, съела прямо своими нестриженными ногтями самый лучший торт с цветными розами. Я такого не едал в своей трудовой жизни! И вот грабитель издох – и поделом, с непривычки к таким роскошным яствам…»
Юра нахмурился. Честно говоря, ему стало жаль бездомного горемыку, который единственный раз попробовал торт – и умер. Зачем унижать покойника? Этот Гектор сам нужды никогда не знал, что ли? И… почему кажется, что автор вполне солидарен с героем?
Нет, не может быть! Скорее всего, этот полицейский окажется негодяем, вот и несет всякие мерзости. Чтобы читатели ему не слишком-то доверяли.
« - Проткните своими острыми, как копья, взорами вот это, - ответствовал Якоб фон Штофф, - сие нашли в складках рубища нищего Данилы. И оно является путеводным камнем и жуткой черной меткой главного преступника!
Черная, как беспробудная ночная мгла, легла на стол карточка в форме ровного параллелепипеда с золотой вязью.
- Это намек, и он говорит нам, Гектор Гордеевич, что Данила умер от гипнотического приказа!
- А давайте, мы ее просто выкинем, дабы она разложилась в вечности и не отравляла нам жизнь! – остроумно предложил господин Сундуков, - начальству ничего не расскажем, и никакого дела не будет…»
- Гнать тебя из полиции, - пробормотал Юра, - хуже Лейстреда!
Занятно получается: Зиночка пишет какую-то повесть. Вот и хорошо! Личных тайн здесь нет, зато… Зато, можно вооружиться советами Шерлока Холмса, и по одной капле установить существование Ниагарского водопада! То есть – понять симпатии и желания автора истории.
Юра решительно сгреб в охапку и аммонит, и тетрадь. Нужно уйти подальше, в неухоженный уголок сада, и там спокойно провести исследовательскую работу, на которую его так сильно толкает не столько разум, сколько сердце.
Разум (причем почему-то вредным голосом Иринки) говорил, что пока выводы можно сделать неутешительные. Презрительный тон, которым говорилось о жертве преступления, сравнение нищих людей с собачками в пользу последних…
«Это герой говорит! Глупый и злой герой!» - раздраженно прошипел Юра, пролезая между колючим кустом и зарослями молодой крапивы. Устроившись на тонком, стелющемся почти по земле стволе, который мягко пружинил, но не ломался, мальчик продолжил познавательное чтение.
« - Поговорите с другими нищими, и вызнайте у них, где есть пожитки Данилы. Оные влеките а участок, чтобы наши высокомудрые головы могли их изучить! – повелел опять хватанувший начальственной гордыни фон Штофф, - я же пока напишу Очень Тайное Послание, которое наша почта отправит в столицу!
Он шагнул к столу, по пути выхватывая из кармана чернильницу и перо, и лист тонкой ароматной бумаги с вензелем полицейского участка украсился четкими строчками. На конверте сыщик старательно и грозно вывел секретный адрес – «Санкт-Петербург, Наитайнешая Канцелярия Третьего отделения, совершенно лично и невероятно секретно!»
После чего, словно черный ворон, который несет на крыльях драму и боль, Якоб фон Штофф стремительно полетел прямо к Авроре Романовне, хлопая по ветру полами пальто…»
Упомянутая Аврора оказалась графиней, богатой и прекрасной. Сыщика она встретила весьма холодно. Фон Штофф, предчувствуя это, прямо у порога встал на колени, и пополз к красавице через всю комнату. Юра слегка поморщился – Якоб, в отличии от другого полицейского, успел ему понравиться. Видеть его в таком положении даже перед дамой, было как-то неприятно.
« - Дорогая графиня, неужели верно расслышали мои уши весть, носящуюся по городу – вы собираетесь сочетаться узами с князем Клюевским? – словно придавленный дверью кот, проскрипел Якоб.
Бездонные очи Авроры засветились ярче всех ее бриллиантов. Прямо из души ее через глаза летели молнии гнева и оскорбленного достоинства. Ярко-алые губы кривились, и сквозь них сочился самый аристократический яд.
- А я, по-вашему, должна принести клятву вечного девичества? Может быть, мне уйти в монастырь, дабы отмаливать там ваши бесчисленные грехи, темные обманы и каверзные предательства?
- Я не в силах более держать все в себе! – возопил сыщик, бросая длани вперед, прямо к своему яркому и неприступному сокровищу в волнах кружев и шелка, - знайте же, Аврора Романовна, на вас, словно на сладкое яблоко, нацелился хищный червь, полный силы злой и коварной. Это Ужас, Летящий на Крыльях Ночи, сильнейший гипнотизёр Всея Руси и Европы – Мишель Крушилин! Одним взмахом мизинца он способен отдать приказ умереть целому полку солдат. Он прошел по Петербургу, словно опустошающий торнадо по тундре, отбирая волю и счастье людей разных сословий и званий. Здесь под косу его гипноза попал нищий Данила. Зрю я, будут и иные жертвы. Но главная цель Крушилина – вы!
Представив столь могущественного претендента на свою бесценную личность, Аврора потеряла пол под ногами, и проткнутым воздушным шаром в облаке густых кудрей пала в руки фон Штоффа…»
Оказалось, что Крушилину необходим сильный дар медиума, которым была наделена Аврора. Якоб фон Штофф давно знал об этом, и старался охранять возлюбленную, находясь рядом – но ничего не объясняя.
Юра хмыкнул – сыщик выбрал, по его мнению, самый дурацкий способ. Попробовал бы кто таскаться за Иринкой, молча, но с револьвером (или чем там Якоб собирался защищать графиню?). Папа ради такого случая точно отвлекся бы от пациентов и книг, Юра присмотрел бы палку покрепче… Да и сама Иринка терпеть подобный кортеж не стала бы.
« - Посему, я не мог использовать счастье обнимать вас, целовать вас, распускать ваши волосы, развязывать ваши ленточки…
- Ппподождите, но как же наш пикник, и гостиница, где вы собирались разделить со мной ночь? – грустно и сладко пропела Аврора, изумленно махая длинными ресницами, - неужели опасность в те дни усохла и перестала давить?
- Оно само… Я не хотел… То есть хотел, но знал, что нельзя. Но сердечное безумие оказалось сильнее… Думал, что вот-вот накрою Крушилина сачком логики и дедукции, и получу полную свободу дарить вам обручальные и венчальные кольца и иные драгоценности!
Сей мужественный лепет окончился тем, что губы сыщика и медиума слиплись в долгожданном и нерушимом поцелуе...»
Зевота одолела со страшной силой. Никакой логики и дедукции во всем происходящем Юра не усматривал. Если вспомнить о цели исследования, то пока в глаза бросались только симпатии автора к ювелирным украшениям.
Нерушимый поцелуй прервало появление служанки.
«В отличии от коварной Лизелотты, Мавра являла собой крепкую, мощную и округлую валькирию средних лет, полную до краев похвальной преданности графине Марианне. Словно выпавшая из благословенных времен, когда крепостные слуги всем своим существом от души принадлежали хозяевам, пока смерть не разлучит их, Мавра не знала большего счастья, нежели сделать что-то во славу женской части семьи Морозовых.
- Вы бы, господин хороший, хуч и сыщик, а руки бы убрали подальше. Неча тут с барышнями греховодничать. А вы, Аврора Романовна, постыдились бы…
- Ты. Что. Себе. Позволяешь? – словно хлыст из расплавленного железа взлетел голос юной графини под самый купол особняка, - как смеешь ты, презренная, чье дело – чайники и метелки, выражать какой-то протест? Пошла вон, тварь!»
Скучно уже не было. Было стыдно и противно. Пусть эта Мавра вмешалась не в свое дело, и повела себя неделикатно, но она тоже человек! Зачем так оскорблять ее, тыкая носом в подчиненное положение? В доме Тугушевых до сих пор живет старая Стеша, которая нянчила Иринку и Юру. Порой тоже может отругать, - и питомцев своих, и даже маму с папой. Но как можно ей сказать – пошла мол, вон, презренная.
Свинство какое. Да еще странные слова про крепостное право – как будто оно было чудо каким прекрасным. Папа говорит, что эти позорные страницы - долг перед народом, который лежит на сердце каждого образованного человека. И выплатить его удастся еще очень нескоро!
Бросить чтение? Но вдруг там, дальше все объяснится. Герои осознают, что не правы. Или окажется, что у этих фраз - двойное дно, и значат они нечто совершенно иное.
Не дочитаешь – не узнаешь. Юра перевернул страницу.
Аврора Романовна, которая почему-то работала врачом, отправилась в больницу на дежурство. Оказалось, что в городе случилась еще одна смерть, и старый мудрый доктор осматривал тело несчастной девушки-гимназистки. Умерла она от потери крови – но ни одной раны, и даже царапины у покойной не наблюдалось. Графиня Мороза «в белоснежном халате, с подчерненными глазами, и в пышно убранных волосах» подключилась к делу.
«И тут дверь распахнулась, являя новое лицо и прочую фигуру молодого и залихватского мужчины. Словно танцую, вошел он в обитель больничной скорби, и радостно представился:
- Вы ждали образованного и свежего сотрудника? К вашим услугам – доктор Иван Стравинский! Сестра, примите пальто, и наденьте мне халат!
Обиженная насквозь низведением своего диплома, Аврора Романовна, которую приняли за глупую обслугу, королевским шагом прошла мимо нахала Стравинского. Пусть главный эскулап объяснит тому все глубины заблуждения!
Но в коридоре графиню ждал новый удар. На носилках, влекомых санитарами, покоился бледный и покрытый ручейками пота Гектор Гордеевич Сундуков. Рядом шествовал фон Штофф, с видом убитым и траурным.
- Крушилин сделал еще один шах на доске нашего города! – возвестил сыщик, - Гектор Гордеевич получил письмо, содержащее отравленный шип. Увы, на господине Сундукове не было железных перчаток рыцаря. И ныне наш друг отравлен насмерть неизвестным ядом, и будет умирать медленно и мучительно, если я не разгадаю коварную шараду Ужаса, Летящего на Крыльях Ночи!
На фоне белой стены нарисовался модный темно-красный силуэт стройного женского образа под вуалью.
- Алина! - изумилась Аврора.
- Акулина… Ивановна… - прохрипел Гектор Гордеевич.
- Я буду тут. Дни и ночи буду я держать вас за руку, пока вы не умрете, клянусь! – принесла клятву хозяйка книжного магазина, будучи не в силах сдерживать чувства, кои испытывала она к служителю закона…»
_________________________________________________________
* Подробнее о семье Вишневских можно узнать из рассказа Марии Валерьевны Гавриловой "Ветер для госпожи Вишневской".
Отредактировано Мария_Валерьевна (24.07.2021 16:42)
А что не в ту девочку влюбился, так это пройдёт. Хоть какая-то реальная польза будет от Зиночкиных опусов, не всё же ей астралы засорять и над героями Ребушинского глумиться. Поможет эта тетрадка мальчику разглядеть, что перед ним "сосуд, в котором пустота". Вот и хорошо 👍.
