Анна

В больницу приехал новый врач. Утром Александр Францевич с воодушевлением рассказывал о назначении нового доктора с блестящим образованием, большим опытом работы и обучением за границей. На деле в прозекторской появился высокий, широкоплечий господин с циничным взглядом глубоко посаженных глаз. Поздоровался с доктором, а меня надменно не счел нужным заметить. Представился Скрябиным. Впрочем, это неважно. Я оставила его с доктором. Не люблю высокомерия. Стоило мне только зайти в приемную, как следом за мной буквально ворвались господа сыщики. Яков был чем-то озабочен и очень взволнован. Не помню, когда в последний раз видела его таким. Теплым взглядом удостоверился, что я в порядке, и попросил осмотреть Антона Андреевича, подозревая отравление. Александр Францевич ничего особенного не нашел. Радостно направляясь к двери, Антон Андреевич вдруг пошатнулся, схватился за грудь. Яков бросился к нему. В комнате зазвенело тревогой. Я похолодела от дурного предчувствия. Что происходит? Уже в коридоре Яков, сдерживая волнение, объяснил, что вскрывая конверт без адреса, Коробейников порезался о лезвие. В конверте лежала визитка. И он вложил мне в руку кусочек черного картона с золотым тиснением «Великая Радость». Крутин! Но это ещё не все. Яков бросился искать посыльного. Малец и не прятался. Как заводная кукла со стеклянными глазами, повторял, что лезвие отравлено, чтобы найти противоядие должно умереть три человека. Через сутки наступит смерть. Он был под гипнозом. Крутин начал игру. Какую — мы пока не знали. И неизвестность тенью стояла перед нами. Я смотрела в любимые, потемневшие от тревоги глаза и знала точно, что не оставлю его. И пусть только попробует мне запретить ему помогать! На кону стояла жизнь дорогого нам человека. И, нет сомнений, что за Антона Андреевича он будет бороться до конца.

Яков

Три смерти за одну жизнь. Так Крутин определил свою игру. Противник, для которого жизнь пустяк, разменная монета. Гирька на весах. Можно ли бороться с ним, если диктует свои условия? И как бороться без выбора. Борьба — всегда выбор. Выбор способов и методов. А то что сейчас — это заклание, кровавый театр для одного человека. Крутина невозможно победить, не поняв его цели. Что он хочет?

Итак, у нас в запасе часов двадцать. Первая жертва — нищий, лопнувший от обжорства — уже в прозекторской. Жестокая, мучительная смерть. Только под гипнозом можно съесть торт вместе с ключом от двери. Нищий Хромой Лука, как и вся артель попрошаек, жил в деревянной сторожке с кроватями в два этажа. Никаких вещей не обнаружено. Был человек — и нет его. И памяти нет. Хотя кое-кто о нем все-таки помнит… У дверей проститутки Наташи сосредоточенно ковырялась в замке Анна Викторовна. На душе потеплело впервые за все утро. Что бы Аннушка, да не пришла? Нисколько не сомневался. Наши дороги всегда рядом. И пусть ее духи нам помогут! Но время подстегивало.

Анна

Лука привёл к своей подруге. Якову пришлось выбивать дверь. В крохотной комнатке, в густом алкогольном смраде на смятой кровати лежала симпатичная девчушка в платье и в ботинках. Кукольное лицо в милых кудряшках смотрелось совсем по-детски. Опасаясь самого худшего, Яков осторожно потряс за плечо. Полуребенок открыл глаза, и я ахнула. Глаза были не по-детски злые, страшные, горькие и больные. Под грязными тарелками на столе стыдливо теснились купюры. Лука оставил на повитуху избавиться от ребёнка. Боже! Сколько же ей лет?

Яков

Известие о смерти нищего потрясло юную проститутку. Ершистость исчезла. Она отвернулась, всхлипнула. Милый друг, особо не вдаваясь в подробности, отрекся от ребенка, и девица всю ночь заливала горе вином. Путного она сказала только про шкатулку, в которой Лука хранил все свое добро. Значит, в шкатулке следующая подсказка. Сколько же времени мы здесь? Анна так потрясенно смотрела на девушку, что мне стало не по себе. Неужели впервые сталкивается с такими женщинами? Но её чистая душа была готова расплакаться от беды, в которую попала маленькая блудница. Если бы не смерть в двадцать четыре часа, помог бы. Но надо было спешить. В одном я не сомневался: теперь моя Аннушка возьмет над ней опеку.

Антону Андреевичу становилось хуже. Встать он уже не мог. Дышал тяжело. Говорил с трудом. Я не счел возможным скрывать от человека причину его состояния и все рассказал о Крутине, чем уже вдвое нарушил приказ. Но это не имело значения. Ему стало легче. Даже пытался улыбнуться. Потому что, как и любой сыщик, секреты он не терпел. Природа у нас такая — все тайны наизнанку выворачивать. Но время! Время стучало набатом по нервам. Мне срочно нужны были сведения о нищих. Мне крайне нужна была шкатулка! Я спешил. Антон Андреевич не должен умереть! Я ему это не позволю! По его совету я нашел старосту попрошаек. Дверь открыл приличный господин, в дорогом халате и ермолке. Если поразмыслить, то ничего странного нет в том, что глава нищих живет не по-нищенски. Не в раю же мы все находимся! И, с его точки зрения, профит от дела имеет право быть. Господин Линьков как человек неглупый понял меня сразу. Вышел в другую комнату, и через пару минут передо мной стоял просто разбойник с большой дороги, в рубище, одноглазый, с широкой бородой. На улице не узнал бы. «Так надо, иначе не поймут», — объяснил он. Грешным делом подумал: может, и мне когда-нибудь применять такую театральную практику? Одноглазый начальник ворвался в приют и раскидал всех, как котят. И хватило пару минут, чтобы шкатулку Луки принесли чуть ли не на подносе. Вор получил плети. А вот такой метод для меня был чужд. Не приемлю. Разум всегда выше силы. Наконец, шкатулка в руках. Когда ее открыл, понял: мне нужна Анна. На дне лежала фотокарточка гимназистки и пачка денег.

Анна

Видеть Антона Андреевича в таком состоянии— невыносимо. Неизвестный яд пожирает его прямо на глазах. А он в перерывах между выдохами, смущаясь, попросил пригласить Полину. Сердце согрела радость. Как замечательно, что у него появилась подруга! И слезы комом в горле. Успеем ли?

Яков

Сейчас жизненно необходимо распределить всех городовых по участкам, чтобы не упустить следующую смерть. Или сохранить чью — то. Не сомневаюсь, что Николай Васильевич в ярости, если без его ведома кто-то командует в управлении. Стало быть, придётся открывать карты. Увидев распоряжение охранки о чрезвычайных полномочиях, полицмейстер вытянулся в струнку, брови грозили залезть на лоб, голос стал тише, глаза сузились. Я понял его страх. Поверьте, мое положение более незавидно. Ну что же, теперь я должен Вас оставить, господин полицмейстер. И это тоже уже неважно. Важно было время. И оно было главным. Оно было оружием Крутина.

Анна

Атропин не подействовал. Бессилие скручивало нервы и бросало в дрожь. Сдержанный обычно Александр Франциевич все больше хмурился. Яков с надеждой в глазах появился на пороге. Было больно смотреть на эти измученные глаза, когда ничего хорошего сказать мы не могли. Но у него были новости. Деньги из шкатулки и карточка девушки. Первое мы знали, кому отдать, а вот Лидию Милютину я узнала сразу. В гимназии я восхищалась ею. Красавица всего выпуска, а сейчас -счастливая мать семейства. Но при чем здесь Хромой Лука?

Яков

Факты никак не хотели складываться. Впервые в жизни мною руководили не только логика, а и время. Впервые в жизни я принимал Анну, как коллегу В другой ситуации я бы на выстрел не подпустил Аннушку в дела, где присутствует Крутин, но выбора не было. Я нуждался в ней. Яростное желание найти противоядие придавало силы, уничтожая сомнения и слабость. Беспокоил самый главный вопрос: зачем? Или не так. Чего он хочет? Зачем этот жуткий спектакль на крови? Крутин уже потерял все признаки человека. Только монстр может использовать убийство как лекарство от смерти! И второе из трех произошло почти на моих глазах. Я не успел на пару минут. На мостовой, еле дыша, лежала женщина. Лидия Милютина выбросилась из окна своего дома. С момента пореза прошло шесть часов. Похоже Крутин хочет, что бы я пошёл по трупам, согласился со смертью, стал судьей и палачом одновременно. Значит он знает меня. Знает, что не соглашусь, но вынуждает меня делать это. Кто он?

Анна

Перелом шейных позвонков не давал шансов. Ей оставалось несколько минут. Я отчаянно боролась с ужасом, понимая, что не имею права показать Якову свое состояние. Как он ни пытался, толком Лидия ничего не сказала. Мы поняли только, что она выбросилась из окна из-за какой-то внутренней вины. «Суп с фрикадельками — это как что-то бросить в воду. Наказание за грех». Последняя фраза, возможно, была бредом. Он посмотрел на меня. В глазах были боль и просьба. Он попросил меня помочь. Можно было не просить. Я сделаю все, что могу. Дух Лидии не сможет мне отказать.

Яков

Антон Андреевич — без изменений. Анна подавлена. Александр Франциевич напряжен и расстроен. И, как всегда, в тяжелые минуты я отсекал ненужные мысли, чувства. Внутри просыпалось нечто. Оно было упрямое, горячее, гневное. Тяжело ворочаясь в душе, сила сжирала отчаяние, беспомощность, неверие, слабость. Только вперед, к цели. Как часто, оставаясь в одиночестве перед всем миром, с помощью этой силы я выходил из самых сложных ситуаций. Но сегодня я был не один. Я знал: где-то там, за спиной Анна уже вызывала духов. Ещё я знал другое. Крутин — рядом. Настолько, что дышит в затылок.

Анна

Полина объяснила опасность «супа с фрикадельками». Вложенная под гипнозом фраза заставляла человека без сомнений делать то, что приказал гипнотизер, и в то время, которое назначил. Убийство, самоубийство, кража — любое действие. Не важно. Бомба с часовым механизмом.

Яков

Пока домочадцы Лидии в слезах отвечали на вопросы, фигура столичного врача приобретала черты Крутина. Кухарка, исчезнувшая бесследно, сеансы для сына загадочного доктора в маске, таинственные разговоры доктора с госпожой Милютиной, странный саквояж, подаренный ей неизвестным перед смертью. Впрочем, саквояж очень знакомый. И не про него ли рассказывал Линько? И он подтвердил схожесть сумки, в которой нашёл новорождённого Луку много лет назад. Время уже не так пугало меня. А когда Анна пересказала разговор со старой учительницей, я мог наконец вздохнуть. Хотя, разве это облегчение, знать, что в городе много лет живёт насильник малолетних? Учитель химии совратил гимназистку Лидочку Милютину. От него она понесла. Родила и с его помощью выбросила ребёнка в реку в этом самом саквояже, испугавшись за свое будущее. И этот грех мучил её всю жизнь. Всё сходится. Мой замечательный сыщик не подвёл меня.

Анна

Оставалось понять, кто следующий. Умер сын Лука Хромоножка, затем мать Лидия Милютина. И меня осенило. Следующий — отец! Митрофанов, нынешний директор гимназии! Минута, и Яков уже надевал шляпу. Времени не оставалось. Последняя жертва ждала его, как и противоядие. Поцеловал руки, заглянул в глаза и велел дожидаться его в больнице. Ослушаться невозможно. Он был похож на пулю, уже выпущенную из ствола, которая поразит цель в любом случае, не зная препятствий.

Яков

Аннушка хотела идти со мной. Но я знал -  то, что услышу, не для её ушей. Какая бы ни была храброй моя бесценная амазонка, такие подробности даже замужней даме знать не следовало. Поэтому поцеловав нежные пальчики, поспешил на встречу к директору, понимая, что там меня может ждать ловушка.

Передо мной сидел мужчина, такой как я, как все другие. В теории у нас одинаковые желания, мы все любим женщину. Всем она нужна. Такими создала нас природа. Но! Таким животными, как он, становятся единицы. Даже звери благородней. У него есть дочери. У меня нет. Но если бы была, не сомневаюсь: задушил любого, кто попробовал надругаться над ней. Когда он увидел фотокарточки Милютиной, переменился в лице. Как будто что-то в нем щёлкнуло, и я увидел чудовище и уже не сомневался ни минуты: перевоплощение — работа Крутина. Часовая бомба! Но зачем? Именно Крутин заставил меня выслушывать безумные, гнусные откровения старого развратника. Именно Крутин его рукой направил пистолет на меня, чтобы я не смел увернуться. По его мнению, я должен прослушать все. От начала до конца. Митрофанов смаковал подробности насилия, хвастался своей смекалкой и объяснял, почему любит именно девочек. Меня мутило. Я задыхался от ярости и отвращения. Я готов был скрутить ему шею немедленно, только жизнь Коробейникова была выше моих инстинктов. Крутин даже это предусмотрел. Чтобы не потерять подсказку, я, собрав всю свою волю, слушал, как под гипнозом ему стерли угрызения совести. Как собственный сын был выкинут им с моста через час после рождения! Другой бы повесился, а этот ублюдок жил и продолжал насиловать юных гимназисток. Гипнотизер уверил, что у пациента не было выбора. С трудом овладев собой, я напомнил: выбор есть всегда между добром и злом. Фраза оказалась спусковым крючком. Пистолет уже был у виска. «Он предупредил меня, что вы так скажете, и если остановите меня, ваш друг умрет!» Фраза, вложенная Крутиным, была предпоследней. Выстрел вынес ему мозг на портьеру, а я мучительно вспоминал три цифры, которые он произнес за секунду до смерти. Они были третьей подсказкой.

Всю дорогу до больницы я видел перед собой лицо Анны и ничего не хотел видеть больше. С ним становилось легче дышать. Сердце успокаивалось. Чувства остывали. Забыть такое сложно. Сил думать и анализировать не осталось. Моя любимая была противоядием к любой отраве этой жизни.

Анна

Антон Андреевич умирал. У него уже был священник. Полина неотрывно сидела у постели, держа его руку в своей. Якова не было. Ни на секунду не сомневалась, что он сделает все, что надо. Просто нужно подождать. Он десятки раз спасал меня, когда выхода, пожалуй, не было. Он спасал моих родных. У него всегда получалось сделать то, что никому не под силу. Всё будет хорошо. Как молитва, как призыв. Всё будет хорошо! Ночную тишину больницы разорвали торопливые шаги. Яков влетел в коридор. Митрофанов застрелился, и теперь в его теле нужно найти последний шаг к противоядию.

Яков.

Возможно, остаётся час. Или немного больше. Внутри тугим клубком сжалось время. Оно пульсировало в унисон с сердцем. Анна подвела меня к трупу. Глаза стали жёсткими, зрачки расширились. Голос зазвенел эхом в прозекторской, когда она повторяла формулу вызова. Это была уже не Анна. Что-то древнее, властное рвалось из её голоса. У меня волосы поднялись на затылке. Я отчетливо почувствовал ледяной сквозняк. Он всколыхнул её пряди, и она, как всегда, медленно развернулась к окну. Эхом по стенам пролетели слова «облегчите душу», и в глазах потемнело.

Анна

Дух Митрофанова согласился помочь. И Яков вдруг зашатался, посерел и зашептал: «Четыре-два-один», повторяя, пока я не встряхнула его. Бессмысленно оглядев меня, очнулся. Теперь моя очередь разбираться с цифрами. Лидия стояла у окна и внимательно смотрела на меня. Я снова полетела в воронку видений. Отвратительные картины насилия в лаборатории. Шкафы. Пробирки, странный запах. От него хочется спать. Горло сжимает чья-то рука.

Яков

Задыхаясь, она очнулась, и, ещё полностью не придя в себя, быстро зашептала: «Четвёртый шкаф, вторая полка, первый ряд. На втором этаже в лаборатории гимназии. Бегите!» Раскручиваясь, время зажимало голову. «Бегите! Быстрее!» Сторож ведёт меня в лабораторию. Вот он шкаф, вторая полка. Пузырёк в первом ряду. Змея, кусающая себя за хвост! Есть! Противоядие! Звук ключа снаружи. Дверь запирают. Что за черт! Что за шутки! Зачем? Что я не предусмотрен? Вот ловушка, которую я ждал, но не здесь! Приглушенный голос за дверью вкрадчиво рассказывал о наказании за грехи, о величии смерти, о наших с ним равных возможностях. Крутин! Нас отделяла тонкая дверь. С самого начала я догадывался, а сейчас понял ясно и отчётливо: ему нужен был я, а не Коробейников. Он нашёл достойного противника и пытается запугать, изощренно манипулируя понятиями чести, совести, долга. Он использует слабости и страхи. Он безумный игрок и палач. Обладая ужасающим по мощности оружием, наслаждается этой властью, ставя всех на колени, дергая за верёвочки вины, отчаяния, стирая совесть. У меня она есть и будет, и я не собираюсь отказываться ни от своих грехов, ни от воспоминаний, ни от дел. Я сам отвечаю за свою жизнь! Зачем ему  мои грехи? "Да кто ты такой, что бы судить меня!"

Я должен увидеть это чудовище! "Открой! Тебе нужен я!" За дверью замолчали. Время разрывало виски пульсирующей болью. Ключ из желудка Луки! Он — в кармане! Черт! Дверь открыта. Все-таки он закончил эту партию первым! И последнее слово осталось за ним.

Анна

К переливанию крови как к последнему средству все было готово. Шансов на выздоровление не осталось. Антон Андреевич впадал в беспамятство, и счёт шёл на минуты. Александр Францевич со жгутом для инъекции подошел к постели. Нет! Не надо! Я повисла на руке доктора. Он придёт! Противоядие будет! А процедура может убить, как убивала многих. И впервые я увидела, как доктор Милтц разозлился.

-Подождите!

Мы замерли. Он стоял в двери, держа пузырёк с мутной жидкостью. Яков Платонович!

Яков

Затаив дыхание, все следили за лицом Коробейникова, пока Анна водила лекарство. Антон Андреевич открыл глаза…