Яков

На стене безнаказанно издевался Петух Абраксаса. Внутри всё болело содранной кожей. Из меня вырвали Мою Любовь, мою жизнь, мою душу. Крик застрял в горле, не давая дышать. АННА! Все, что будет дальше, к жизни уже не относится. Как вырванный лист из книги, брошенный пятак в пыли, остывший стакан чая на столе. Все обретёт значение только, если найду ее. А я найду! Темный яростный зверь внутри овладевал сознанием. Он бесновался от боли — не защитил! Моя любовь, я не сберег тебя! Гностический Бог, катары,... Аня! Как в страшном, бредовом сне разворачивалось мое предвидение. Зачем все это?

Коробейников

Увидев рисунок на стене, Яков Платонович изменился в лице. Опять сектанты? И в день свадьбы? За что? Сколько еще боли на земле отмерено этой паре? Выгнав меня на улицу искать свежие следы от колес или копыт, наш следователь метался по комнатам, чтобы понять, куда исчез похититель. Городовые рассыпались из пролеток, в ужасе оглядывая неподвижных гостей. Везде царил хаос и потерянность.

Яков

Одно окно открыто. Видимо, ушёл отсюда. С кровати сорвано одеяло. Её завернули. Значит, она без сознания и, очевидно, под гипнозом. Передавали через окно. Стало быть, есть подельник. Алтаец? Он был здесь? И у него табакерка. И Полина - всего лишь звено? Очевидно, есть еще соучастники. Крутин — не один, их много. Сколько? Факты складывались в нить, которую разрывала Боль. Снова боль от бессилия и ярости. Темный Зверь внутри выл и бесновался. Как Скрябину удалось уйти? Лошадью? Анну — через круп? Господи, Аня!

Стоп. Если талисман у них, то нам нужна защита в погоне. Очки! Черные очки. Без них мы бессильны. Открытое окно дышит морозом, но я не замечаю. Внутри меня намного холоднее. Неожиданно на плечо легла рука.

-Яков Платонович! Яков Платонович! — Коробейников встряхивал уже сильнее. — Что делать с гостями? Что делать с гипнозом?

— Вы же помните, как меня выводили? Громко хлопайте в ладоши и трясите их сильно, — хотя для меня сейчас это не имеет значения. Нужно проверить сад и все дороги.

-Что здесь происходит? — Николай Васильевич тревожно закрыл собой проем в гостиную.

-Анну похитили! Гости в гипнозе. Преступник ушёл через окно, — каждое слово — с болью. Ничего, скоро привыкну. И, минуя оторопевшего полицмейстера, выскочил на улицу, опять не почувствовав мороз. Городовых раскидал по дорогам искать следы. Быстрее! Каждая минута дорога…

Они где-то рядом. Она еще рядом. Ее теплое, родное ощущение близости таяло с каждой минутой. Она удалялась все дальше и дальше. С каждой минутой. Я бежал с городовыми по возможным следам, ориентируясь на ее тепло. Но в этот раз мне не давалось точно ее почувствовать. Она была везде, как будто туман из ее частичек. Тогда я мысленно закричал в этот туман, зовя ее так, будто бы она могла меня услышать. Но ничего. Пусто. Она исчезла даже теплом. В этот момент отчаянно захотелось стать на колени и кричать на весь лес. Но сейчас нельзя. Все потом. Дотемна просеивали через сито все дороги. Каждый кустик, дерево, поляну. Сил уже не было. Но надо собраться и продолжать поиск. Пока не найду. А я найду!

Коробейников

Дом Мироновых приходил в себя от шока. Почти все гости очнулись. Выход из гипноза сопровождался сильной головной болью. Женщин в полуобморочном состоянии развозили по домам. Темнело. Александр Францевич помогал очнувшимся. Штольман, вернувшийся из леса, метался по двору, давая распоряжения. Лучше на него не смотреть. За пару часов постарел на десяток лет.

— Антон Андреевич, таверны, постоялые дворы. В округе на пятьдесят вёрст! Скорей всего, ее увезли на лошади, — голос звучал твердо и жестко, выбивая из людей растерянность и смятение.

— Ваше благородие, — запыхавшись, подбежал Рябко, — там ребята из Слободки подошли. Предлагают помощь — докторицу искать.

— Вот и хорошо. Ищите в тавернах, смотрите в забегаловках. В любом дворе заночуют. Не ехать же им ночью в мороз. Быстрее! Ищите. Пока не ушли. Берите всех, кто может помочь!

Трегубов

Не уберег! Ох, не уберег. Ну как же так? На Штольмане лица нет. Бледный, как смерть. Ну что же за рок для этих двух?!

— Рябко, берите людей и на постоялый двор к Василию на слободке. Там чаще всего приют дают по ночам! Яков Платонович, куда же вы?

— Допросить свидетелей, Николай Васильевич, — Штольман собран и сосредоточен, — их уже вывели из гипноза. Надо понять, как Крутину удалось попасть в дом.

Какой Крутин? Меня опять в известность не поставили! Ну что за народ. Право слово.

-Виктор Иванович, голубчик, как вы?

Поддерживая жену, Виктор Иванович пытался понять, что происходит. Боль разрывала голову. Последнее, что помнил — гости, Маша, молодой человек с подносом и яркий свет. Затем — темнота. А сейчас дом полон людей. Городовые. Смятение. Суета. Штольман, измученный и постаревший. Ощущение беды. Что с венчанием?

— Николай Васильевич, что тут произошло?

— Анна пропала, — вытерев лоб, полицмейстер вытянулся, как перед начальством.

— Что значит пропала? — взревел адвокат. — Вы понимаете, что говорите? Средь бела дня! Пропала невеста! Николай Васильевич, чем вы здесь занимаетесь?

— Ищем, Виктор Иванович. Вероятно, похищена. Но мы найдем, обязательно найдем. Дело чести…

— Где господин Штольман? — голос уже срывался. — Он обещал охранять ее!

Мария Тимофеевна пыталась встать с дивана и успокоить мужа. Но ей это не удалось. Боль после гипноза была нетерпимой.

— Виктор Иванович, возьмите себя в руки. Он тоже ищет. Поймите, его состояние сейчас…

-Мне плевать на его состояние. Где. Моя. Дочь?

Взбешенный отец пытался вырваться из рук брата и полицмейстера, когда в дом вбежал Яков. Повисло напряженное молчание.

- Виктор Иванович, — голос Штольмана после холода надсадно хрипел. Оценив обстановку, он решительно подошел к несостоявшемуся тестю, — все претензии выскажете позже. Сейчас вспомните, что вы видели последним: нового человека или несколько…

— Господин Штольман, как вы могли… -

Кулаки у него сжимались сами собой, багровый вид говорил больше чем слова.

— Я прошу Вас, сосредоточьтесь, не время выяснять отношения. Анну еще можно найти, ее не увезли далеко. Был ли среди гостей человек с узкими глазами, алтаец или калмык?

Глубоко дыша, Миронов почти спокойно кивнул.

-Был, значит. Николай Васильевич, Скрябину помог алтаец. Тот, которого не нашли после смерти Полины. Надо искать двух мужчин и с женщиной в бессознательном состоянии. Вы слышите меня!

Сейчас перед ними стоял измученный, исстрадавшийся, но внешне спокойный человек. Только бешеные глаза рассказывали, что перечить ему сейчас опасно. Что внутри полыхает пламя, к которому лучше не прикасаться.

Усталые сумерки колючим снегом опускались на улицы, когда сыщики подъезжали к управлению. Младший Миронов вызвался ехать с ними. Тягостное молчание нарушали громкий стук копыт и шум начинающейся метели. После страшного дня, обещавшего быть самым счастливым, накатывалось отупение и смертельная усталость. Сознание нехотя принимало произошедшее, и кровоточащая рана ополовиненной души заставляла сжимать зубы, чтобы вслух не застонать.

Трое уставших полицейских, стряхивая снег, заходили в комнату, в которую он уже не планировал возвращаться. Но вот его стол. Перья, карандаши, которые он постоянно точил, не принимая беспорядок на столе. Все тоже. Но он не на службе, не обвенчан, без дома, без семьи. С сегодняшнего дня он — никто. Он — оружие. И, пока не найдет свою жену, оружием отмщения и останется.

Стук в дверь заставил напрячься. Нашли?

Яков

В проеме появилась смущенная Ольга Матвеевна. Ее обаятельная деликатность не позволила бы прийти, если бы не серьезная необходимость.

-Прошу прощения, господа, что не вовремя, Николай Васильевич, не могу я больше сдерживать молодого человека.

И, отступив в сторону, открыла нам зардевшегося Володю. Как только я вышел в коридор, парнишка припал ко мне, обняв.

— Дядя Яков, вы говорили, что мы — мужчины и должны поддерживать друг друга?

— Да, говорил, — присел, чтобы смотреть ему в глаза.

— Я вас люблю и поддерживаю. Мне жаль Анну Викторовну. И, хотя мама самая лучшая, — тут глаза его предательски заблестели, — но Анна Викторовна тоже хорошая. И она вас очень любит.

— Спасибо, Володя, — сжатая внутри пружина немного расслабилась. Из-за этого боль стала сильней. За последние дни слишком много близких людей у меня оказалось. Не слишком ли? А мальчуган, похоже, сейчас расплачется.

— Знаешь, Володя, есть моменты, когда мужчина может позволить себе плакать.

— Да? Может? Когда?

— Когда теряет любимую женщину. Как только найдем Анну Викторовну, придем к тебе вместе и заберем к себе. Обещаю. А пока беги к Ольге Дмитриевне.

В кабинете повисло затянувшееся молчание.

— Яков Платонович, — Николай Васильевич разрядил неловкость и пригубил принесенный ему чай, — может, вы вернетесь на службу, пока никого не прислали? Легче будет проводить поиски.

— Да, Яков Платонович, возвращайтесь, вместе будет легче искать, — Антон Андреевич, выкладывая револьвер, заглядывал в клетку на столе.

-Нет. С этой минуты я занимаюсь только Анной, на другое у меня нет времени и сил. Николай Васильевич, служебную квартиру я оставляю. Сниму в городе.

Зачем они сейчас об этом?.. Понятно, меня хотят отвлечь.

— Яков Платонович, ну что за вопрос, — Миронов отозвался на общую просьбу, — какая квартира? К нам и без возражений.

-Нет, Петр Иванович, благодарю. Мое присутствие у вас возможно только вместе с Анной.

— В таком случае, — Николай Васильевич с тревогой метнул на меня взгляд, отставляя стакан, - всегда на нас рассчитывайте. Считайте, что мы — в Вашей команде. Не так ли, Антон Андреевич? — он всем телом повернулся к сыщику.

О чем это они? Ощущение Анны почти потеряно. Силы на исходе. Где она? Что с ней?

Разговор вновь перебила открывающаяся дверь.

Первое, что увидел, — белое подвенечное платье в руках Рябко.

Медленно опускаясь на стул, чувствовал, как внутри все леденеет, а голова становится пустой от ужаса.