Мария Миронова

Яков Платонович просил не тревожить Анечку. Издерганная превращениями, она постоянно срывается в слезы. Можно подумать, я этого не вижу. Доченька моя, совсем тебя дух замучил!

Мужчины, как всегда, долго думают, прежде чем предпринять какие-нибудь шаги. Яков Платонович слишком осторожничает с Реймондой. Понимаю. Сложно видеть в невесте другую душу. И мне тоже трудно. Еще как! Но мы — женщины. И нам легче понять друг друга. И потом… Это все-таки моя дочь. Пусть и с такой неприятной особенностью.

Перво-наперво нужно понять, кто передо мной. Если для Аннушки — нормальное дело, то для Реймонды — каждый раз шок от имени «Анечка».

Когда я зашла в комнату на втором этаже, она стояла пред зеркалом, накручивая на голове странные полукружия из кос. Анна такое не делала. Значит, не она. Вот и разобрались.

— Мадам, доброе утро, — я раздвигала портьеру, освобождая утренний свет,

— Как Вы себя чувствуете?

Мой французский ей понятен. Она смутилась:

— Спасибо, госпожа, я всем довольна.

О, Господи! Услышать такое от… Если бы не страх в глазах и странная прическа, передо мной была бы Анна. Ух, и сложно! Но мы не отступаем.

— Мадам Реймонда, хочу попросить Вас принимать меня как друга, а не как госпожу. Да, я хозяйка этого дома, и для меня Вы — гостья.

Реймонда изучающее смотрела мне в глаза, и я не понимала, что она думает. Непростая девушка, судя по всему.

— Если Вам что-то нужно, вы всегда можете обратиться ко мне. У вас есть семья, мать, отец?

— Да, были. Сестру сожгла инквизиция, а мать и отец были живы, когда я… — она побледнела, — умерла. Когда меня сожгли. Я все-таки не понимаю! Простите! — спрятала лицо в ладонях. — Как! Как это возможно?

Последняя фраза кольнула интонацией Ани. Она подняла лицо в слезах. Ну вот, для Анны не хватало еще слез! Впрочем, о чем это я?

— Мадам, я могу только сказать, что вы находитесь не во Франции. И далеко от инквизиции.

Оживший взгляд. Слезы исчезли.

— Благодарю Вас, это прекрасная новость. Но тогда почему ваши мужчины в черном?

— О, пусть Вас это не пугает. У нас так носят многие, - присела к ней, — расскажите, пожалуйста, еще о Вашей жизни.

— Если это так нужно Вам, Bien sur, конечно, — она немного помолчала. — Я из семьи Добрых людей. Беженка из-за ереси, как говорят католики. Мой отец гонял отары в горах, варил сыр, был зажиточным горожанином. Мы жили в графстве Фурье. Сохраняли свою веру. Католики называли нас еретиками за истинную веру в Иисуса. Но мы не знали горя. И все было хорошо,

пока Лангедок не присоединили к святой церкви. Но сеньора, неужели Вам, богатой жене купца, интересно мое маленькое прошлое? Я не понимаю: почему Вы так приняли меня?

— Скажите, мадам, Вам, наверное, очень хочется знать, что с вами произошло? —

раздался решительный голос Якова Платоновича. Вот некстати!

— А вы сможете объяснить? — она, волнуясь, живо поднялась с дивана.

— Да! Вам, похоже, известно, что такое магия? — Яков Платонович стремительно подходил к ней.

— Знаю. У Вас в доме есть ее знаки. У Вас были гностики?

— Да. И магия виновата в том, что Вы сейчас здесь.

— Магия может многое! — ее передернуло в откровенном презрении и брезгливости.

— Откуда Вы знаете?

— К нам в монастырь приходили паломники. Мы не знали, что они поклоняются богу с петушиной головой. Я видела их ритуал. Случайно. Это было отвратительно! Там была кровь. Но рассмотреть весь не успела, они усыпили меня взглядом их бога. Это страшные люди.  Рассказывали, что гностикам подвластны неведомые силы. Мы только не знаем, откуда эти люди.

— В Вашем положении виноваты именно маги. Вы сможете спокойно прослушать, что я вам скажу? — он присел на диван с приглашающим жестом. Взгляд  Реймонды стал жестким и твердым.

— Я постараюсь, — ого, а в этом духе духа много! Характер у Реймонды еще тот.

— Мадам, вы находитесь в далеком будущем. На шестьсот лет вперед.

— Как?! — она задохнулась от неожиданности, и все-таки в глазах слезы. Опять Анна плачет.

— Держитесь, мадам, это не все. Ваш дух перенесен магами в тело моей невесты.

Это уже слишком… резко! Она просто онемела. Взгляд в панике замер на лице Штольмана. Неужели нельзя было как-то помягче? В чужом теле, в непонятном ей мире! Не выдержав, я обняла несчастную. Пусть и в теле моей дочери, но это была живая душа, и она требовала поддержки и отмщения.

— Яков Платонович, — пока Реймонда переживала очередной шок у меня на груди, я перешла на русский, — зачем так прямо и грубо? Может, стоило подождать немного?

— Мария Тимофеевна, у нас нет времени растягивать общение. Анна Викторовна уже срывается от нервного напряжения. И никто не знает, чем это закончится. И Реймонда тоже не в порядке. Сегодня приедет мой бывший куратор. К его приезду мы должны хоть что-то знать. Кроме того, это необходимо для нее же, для ее безопасности. Смотрите, Реймонда приходит в себя, — подняв заплаканные глаза от моей груди, она в ужасе смотрела на Штольмана. Сохраняя выдержку, он присел рядом.

— Мадам, прошу прощения за прямоту и откровенность. Мне трудно даже представить, что Вы сейчас ощущаете, но нам нужна Ваша помощь. Вы же не хотите провести остаток жизни в таком положении?

— Нет, нет! Конечно, нет!

— А что бы вы хотели? Для себя.

Она как-то сжалась вся. Покраснела. И, смущенно зажав руки в коленях, еле слышно прошептала:

— Я бы хотела соединиться со своим мужем, Гийомом Белибастом. Мы не были благословлены нашей церковью и не были до конца совершенны, поэтому не смогли встретиться в том мире. У нас не было Consolament.

Услышав последнее слово, Яков Платонович вздрогнул, побледнел и резко вышел из комнаты.

Мы замерли в недоумении.

Через пару минут вернулся с книгой.

— Мадам, простите за нескромный вопрос, Вы читать умеете?

— Да, в монастыре нас обучали, — она вытирала поданным Марией Тимофеевной платком красные глаза.

— Вы бы не могли просмотреть вот эту книгу. Правдива ли она?

Яков Платонович положил на стол монографию в светло-сером переплете, на котором крупными темными буквами выделялось слово «Le cathares» «Катары».

Коробейников

В управлении тихо. Еще четыре дня назад потрясенные городовые сновали по всему городу в поисках Анны Викторовны. Вчера, в связи со странным письмом в доме Мироновых, весь гарнизон был поставлен на ноги. А сегодня сонное царство. Не найдя ничего, Николай Васильевич дал отбой. Да и не нашел бы. Уверен, что в этом случае опять применен чертов гипноз. Меня не отпускает ощущение нереальности происходящего. Хотя… Я столько лет просил Анну Викторовну показать спиритический сеанс, а вчера пресытился духами до отвала. Если бы не был свидетелем — ни за что не поверил бы. Представить сложно, как Анне Викторовне сейчас с этим подкидышем внутри. А про Якова Платоновича и говорить нечего. Не пойму, откуда у него столько мужества и терпения? Кстати, надо бы проверить и нашу корреспонденцию. Выйдя в коридор, столкнулся с впорхнувшей в полицейскую жизнь Татьяной Сергеевной. Осветила собой она нашу обитель. Свежа, как роса. Глаза живые, веселые, удивительные. Главное сейчас — не влюбиться. Хватило Полины на всю жизнь. Но она сейчас здесь и…

— Здравствуйте, Антон Андреевич! — голос звенит в комнате почище арфы или скрипки. — Известно ли что-нибудь новое о сестре?

— Приветствую, Татьяна Сергеевна. Какими судьбами?

— Все теми же, жду известия об Аннушке. Родители потрясены ее исчезновением. Сняли дом на окраине. Не уедут, пока не найдется наша Аня.

«non intrabit uno eodemque idem flumen bis» Нельзя вступить в одну и ту же реку дважды.

— Вы что-то сказали?

— Нет, нет. Вы присаживайтесь. Про Анну Викторовну, к сожалению, пока ничего не известно, — и как ее отпустить? Сейчас?

— Хотите чаю с баранками?

Она немного смутилась, щеки порозовели. Боже мой, как хороша-то!

— Мне домой пора, маменька с папенькой волнуются, — ее кулачки поднялись к подбородку и в раздумье сжали друг друга. Вдруг она лукаво сразила взглядом:

— А Вы знаете, спасибо. Не откажусь. Только недолго.

Так, теперь надо вихрем чай достать, пока не передумала. Господи! Ну, зачем же она так хороша!

— Антон Андреевич, — ридикюль как знак выигранного сражения был повержен на стол, Татьяна Сергеевна уютно устроилась между пальмой и этим самым столом.

— Можно вас спросить?

— Спрашивайте, всегда готов ответить.

Она немного помялась, даже нижнюю губу невыразимо прикусила в волнении.

— А это правда, что моя кузина — медиум?

— Абсолютная правда! И, хочу добавить, талантливый медиум.

— И ее из-за этого украли?

— А вы откуда знаете?

— В городе говорят.

Ну, вот так всегда. В Затонске эхо сильное, по обыкновению. На одном конце скажут — на другом подхватят. Да что же такое!

— Как вам сказать… недалеко от правды. Но я прошу меня простить. Еще ведется следствие. Мы ищем Анну Викторовну и преступников.

— Боже мой! А я смогу Вам чем-нибудь помочь? Для меня это было бы радостью!

Вот незадача! Неужели в роду Мироновых все женщины — потенциальные детективы?

— Татьяна Сергеевна, как только…

— Антон Андреевич! — в комнату заглянула грозная голова Трегубова. — Чем вы тут… Татьяна Сергеевна, мое почтение! Очень рад Вас видеть. Но, к сожалению, вынужден украсть у Вас нашего сыщика. Антон Андреевич, прошу ко мне. Вам есть поручение.

Когда дверь закрылась, Николай Васильевич, строго посмотрев, припечатал:

— Пока вы тут посетительниц развлекаете, господин Штольман нас всех просит срочно приехать в дом Мироновых, что-то очень важное по делу Анны Викторовны. Безотлагательно и быстрее.

Татьяна Сергеевна была серьезно заверена в обязательной встрече и отпущена на полицейской пролетке. Уже темнело, когда мы помчались к Анне Викторовне.

Яков

Короткая беседа с Реймондой оказалась непростой и помучила меня знатно. Ужас в любимых глазах напоминал времена ссор и размолвок. Но волновало другое — книга!

Сможет ли катарка прочесть монографию? Поймет ли? Сомнение в книге ставило с ног на голову все, что мы знали до сих пор.

Полгода поисков. Десяток трупов. Множество версий. И опять чертовы ошибки. Следуя фактам Реймонды — катары отдельно, гностики отдельно. Что за книга сейчас в руках Ани-Реймонды? Она была и у Клюева. Кто и зачем ее привез в Затонск? Задать определенное направление мыслей? А может, скрыть что-то? Опять-таки по какой причине? Только ли найти ценности хотел Крутин? Но зачем все так запутанно и тяжело?

Входная дверь зазвучала гостями, впуская Виктора Ивановича и человека в длинном сером шинельном плаще с глубоким капюшоном. Сергей Эрастович! Приехал-таки. Значит, все еще сложнее, чем мы предполагали.

— Здравствуйте, Яков Платонович, — крепкое рукопожатие и маленькие серые глаза буравят мою совесть. — Рад вас видеть, хотя не в радостных обстоятельствах.

Бывший куратор передал пальто к плащу и развернулся к Виктору Ивановичу:

— Вы, Виктор Иванович, будущий тесть… Я правильно понимаю? - и после одобрения продолжал. — Так вот, ваш будущий родственник рассказал мне общие детали происшествия. А поскольку в Петербурге тоже имели место серьезные и тревожные события, мне пришлось инкогнито посетить Вас здесь. Где мы можем поговорить?

***

Двери кабинета пропустили нас вдвоем. Виктор Иванович любезно предоставил свое святилище в нашем распоряжении.

- Яков Платонович, я приехал к Вам за помощью, — видимо, я не успел спрятать недоуменный взгляд. — Не удивляйтесь.

— Чем же я здесь, в Затонске, могу Вам помочь, — Сергей Эрастович был человеком прямолинейным, но закрытым. И понять его не всегда легко.

— Я подозреваю, что Крутин жив и все еще в столице. Неделю назад в гостинице произошло странное самоубийство итальянского путешественника Паоло Меруччи. А на следующий день исчез профессор истории столичного университета Березкин Андрей Владимирович. Ушел прямо с лекции, как под гипнозом, и домой не вернулся. Есть свидетельства, что он как-то связан с покойным. В общем, картина странная и тревожная, - генерал вдруг встал, видимо, нервничая, сделал несколько шагов к окну.

- Сочувствую Вам в несостоявшейся свадьбе. Но не совсем понял, что за сложное состояние у Вашей невесты, — он развернулся ко мне.

- Она и есть наш знаменитый медиум? Яков Платонович, да Вы — хват! — он лукавит, конечно, лукавит. Ему, да не знать подробности нашей жизни? Меня не могли списать даже после отставки.

— Я знаю, что Вам это известно.

— Поэтому я и приехал, мне нужна помощь вас обоих.

Я встал. Не пристало сидя отказывать генералу.

— Извините, но нет! Сергей Эрастович, если очень необходимо, поеду только я. Анна Викторовна после пережитого еще хворает.

— Ладно, ладно, не петушитесь, Яков Платонович. Я все понимаю. О какой помощи для Вас говорил Виктор Иванович? Подробности рассказать не решился. Уверил, что сами лучше расскажете.

— Мне необходимо попасть в исторические архивы, — генерал удивленно выпрямился. -

Кроме того, мне нужна защита невесты. Ей угрожают сообщники Крутина.

- Яков Платонович, мы хорошо друг друга знаем, что стряслось-то?

— Хорошо. Попытаюсь объяснить. При похищении Анне Викторовне насильно провели спиритический сеанс. В ней остался чужой дух. Взамен на освобождение ее от духа похитители требуют ее присутствия в замке Монсегюр.

Удивление ощутимо повисло в комнате. Генерал даже привстал.

— Яков Платонович, я Вас не узнаю! Мистика, спиритизм уже стали для Вас обыденностью?

— Сергей Эрастович, то, что происходит, - это реальность, с которой мне больше никогда не хотелось бы сталкиваться. Но Вам придется с ней смириться, иначе мы не найдем преступников. Ваши проблемы и мои соприкасаются. Я думаю, к похищению Анны Викторовны причастен Крутин, вместе с магией, гипнозом. И, если вы не возражаете, нам придется действовать сообща с затонским сыском, — он нахмурился, пальцы нервно сыграли по подлокотникам. И пусть. Но Аню я чужим не доверю. Если ему нужен я, то он пойдет на мои условия.

— Я помню, что в Затонске генерал Трегубов полицмейстером? Шапочно знаком. Что же, зовите свою армию, будем разбираться.

Пока в кабинет, здороваясь, подтягивались наши мужчины, в коридоре зазвучали легкие шаги, и в не закрытую еще дверь деловито, с напором влетела Анна.

— Яков… Платонович! Добрый вечер, господа!