Яков
Молодой ветер разносил по скверу апрельскую свежесть. Играя шляпками дам, он трепал уголки газеты солидного господина. Шляпа вместо цилиндра, не парижский крой сюртука выдавали в нем иностранца. Закончив со статьей, тот вздохнул, сложил вчетверо газетный лист, вытянув ноги и надвинув шляпу, удобно устроился на скамейке подремать. Но мысли упрямо выгоняли сонливость.
«… Горные лошадки несут нас по извилистой тропе. Мы ещё невысоко в горах, и можно прибавить темп. Аня любит галоп, но тропа сложная и, я боюсь, не справится. Выехали рано. Вкусное парное молоко в соседней деревне еще не успело остыть. Утренний лес переливается чистой росой. На полянах пятнами стесняются первые цветы. Ароматные альпийские луга обнимают прозрачной тишиной, а звонкий смех впереди пьянит и будоражит кровь. Лукавые глаза моей амазонки заглядывают в душу и торопят в весенний лес. Аня пришпоривает коня и звонкое эхо бросает к верхушкам деревьев ликующее «Люблю тебя!». И я лечу за ней, желая прикоснуться к ее счастью. Зелёный шёлк травы, развернутая скатерть, бутерброды по-английски, французское вино и полевые цветы, маленький костер с мясом и печеными яблоками.
Ee свежее дыхание. Жаркие и горькие, от ненасытности, губы. Мечта превратилась в реальность. Мы вместе! И сколько бы ни осталось до неба, я уже никогда не буду одиноким. А сейчас — свобода от всех и от старой жизни! Сердце дрожит, и восторг перехватывает дыхание. Ты! Ты здесь! Новая, дерзкая, невозможно любимая и единственная. Мы вдвоём под текущим сияющим небом. Охраняющий лес, солнце, утонувшее в бездонных глазах, заставляют потихоньку кружиться податливый мир, и твои счастливые слезы торопят время.
Молчаливый закат растекается по темнеющей равнине и нежно опускает солнце за молчаливые тени гор. Укрывшись пледом, мы тихо сидим у самого края спуска, наблюдая прощальные блики на камнях. Мы переполнены друг другом. Души говорят теплом и лаской. Любовь струится между нами, и безграничная тишина перекликается с внутренним покоем. И это не сон. И я еще не могу вместить в себя невероятное счастье, казавшееся потерянным совсем недавно.
Три вечера и три ночи в старой гостинице, где за окнами — луна, стыдливо целующая альпийские пики. Черная ароматная ночь твоих волос. Прикосновения, жалящие ожиданием. Наполняющий меня щемящей истомой шёпот страсти. Всё дышит тобой. И никогда, слышишь, никогда я не смогу оторваться от нежных рук, дрожащих губ, как от самой жизни, как от поцелуя твоей невероятной души.
Аня! Что ты сделала со мной? Ты разрушила мою тюрьму. Я не понимал своего одиночества, пока ты не вынудила меня от него бежать. Я не верил в твой мир, пока ты не пригласила с ним говорить. Еще бы пару лет — и зачерствел бы циником, ты предложила поверить в чудо. Я не знал семьи, ты заставила о ней мечтать. Я живу тобой! Моя обретенная душа — для тебя и нет преград между нами!»
Не открывая глаз, Яков выпрямился на скамейке, чтобы выдохнуть и успокоить сердце от ярких воспоминаний. Запах влажной травы сменился таким бесконечно знакомым, цветочным.
Собственно, месье Штольман сейчас был бы абсолютно счастлив, если бы не долгое ожидание обожаемой жены. Над ним, улыбаясь, склонилась, очаровательная женщина.
— Мадам Штольман, — не открывая глаз, улыбнулся, — вы задерживаетесь.
Ворчание скрывало радость, которую она всегда дарила ему собой с самого первого дня знакомства.
— Яков Платонович, но я вижу, вас это не расстроило?
— Ни в коем случае, Анна Викторовна. Я готов ждать вас всегда столько, сколько нужно.Тебя восстановили на факультете?
— Без сучка и задоринки, — она кокетливо улыбнулась его губам на ее руке, — мы забежим домой или сразу в школу? Время у нас есть?
Часы неторопливо выплыли из кармана сюртука.
— Пожалуй, что нет.
— Тогда идем?
Окна медицинского факультета лениво провожали безмятежную пару. Мужчина и женщина не стали искать экипаж. Недалеко от Сорбонны находилась школа для мальчиков.
Ласковый ветерок вырвал из-под шляпки непослушный локон. Мужская рука заботливо заправила его и нежно прикоснулась к пальцам. Они брели молча, ни о чем не спрашивая. Как всегда, наслаждались удивительной цельностью друг в друге. Ведь вместе молчать о счастье — что может быть ценнее? И они точно знали, что сейчас думают об одном и том же. Неделя Французских Альп — это все, что они могли себе позволить. Но горы подарили незабываемые дни свадебного путешествия.
Анна
Родители предлагали на выбор: Ницца, Баден-Баден, Женева, Базель. А нас, не сговариваясь, тянуло в горы. В этот раз французский поезд довёз нас целыми. Маленький «Hôtel de l’Union», где когда-то ночевали Лист и Жорж Санд, с удовольствием приютил, а грандиозный Монблан был свидетелем наших чувств. И, по-моему, одобрял ошалевшую от свободы любовь.
Готовя дрова для костра, скинув рубашку, Яков поблескивал бисеринками пота на спине, а я без смущения любовалась мощным торсом и буграми перекатывающихся мышц и знала, что этот мужчина всегда будет самым желанным для меня.
К моей радости, после крепости, а потом и венчания, Яков сбросил десяток лет. Исчезло затравленное измученное выражение. Вернулись уверенность, проницательный взгляд, вместе с ними вернулся мой необыкновенный легендарный сыщик. Счастливый сыщик.
Слово «Жена» подарило крылья за спиной и разрешило мне заботиться о нем, не таясь от общества. Хотя кто может понять нераздельность мыслей и согласие чувств.
Мой любимый, обожаемый муж! Моя долгая упрямая мечта. В который раз смерть прошла рядом и чуть не забрала тебя около чаши! Но в этот раз заставила ценить жизнь рядом с тобой. И я жалею каждый пропавший день, что забрали у нас глупые обиды! Потерянные свидания, несказанные слова, украденные поцелуи требуют отмщения. И сейчас, не стыдясь, не прячась, я могу любить тебя. И я хочу любить тебя! Мне всей жизни не хватит насладиться тобой. Одно прикосновение и пожар волной будоражит кровь. Каждая ночь — откровение. Каждый поцелуй — наваждение. Каждый взгляд — обещание. И я забываю себя в тебе. Я — твое продолжение. Я существую твоей частицей, и границу наших душ уже не найти. И каждый раз мы друг другу спешим доказать свою любовь. Хотя зачем? Мы уже все доказали.
Только утром сошли с поезда, а прошедшая неделя уже кажется удивительной сказкой. И так будет всегда, потому что мы так хотим!
Яков
Два часа пополудни смыло с широкой лестницы пансиона волну гимназистов, оставив одинокую фигурку.
- Дядя Яков! Тётя Аня! — бросая сумку, мальчишка летит навстречу, зарываясь лицом в наши пальто. Минутная слабость безропотно уступает серьезному мужскому рукопожатию.
— Как ты?
- Хорошо, — но голос заметно дрожит. Скучал или обидел кто?
- Как тебе здесь? Лучше, чем в Петербурге?
- В Петербурге привычнее. Татьяна Сергеевна говорит, что мы здесь останемся. Это правда? — его глаза серьезны и требуют искренности.
- Да, Володя. Теперь это наш дом.
- Ты здесь прячешь тётю Аню? — чистосердечие, наверное, у него в крови.
- Почти угадал. Но мы с тётей Аней давно хотели здесь жить.
- Здесь нас, из России, не любят.
-С чего ты взял?
- Мальчики так говорят.
- А ты что отвечаешь?
- Какая разница, кто откуда.
- Правильно, важно кто ты есть на самом деле.
А знает ли Володя, кто он? Все, что знает про детство, не блещет подробностями. С рождения жил у дедушки с бабушкой. Редкие дни, когда приезжала мама, были праздником. Дедушка из обедневших дворян, пил, потом болел. Но денег, что присылала мать, хватало на жизнь семьи. Володя помнит день, когда пришло письмо из столицы. Бабушка, прочитав его, слегла. И через неделю ее не стало. Дед перестал пить, но смерть жены подкосила и его. Так, в девять лет, мальчик остался сиротой при живой матери.
Я забрал его, когда детский приют еще не успел нанести серьёзных ран детской душе.
Покупая букетик ландышей для любимой, слегка отстал. Глядя, как Аня с Володей, взявшись за руки, брели по обласканной солнцем улице, в душе рождалось странное чувство. Ни на минуту не забывая, чей он сын и где сейчас может находиться мать, тем не менее, я был благодарен Нине за Володю. Хотя бы что-то стоящее она смогла сделать за свою непутевую жизнь. Открыв двери квартиры, я с волнением пропустил в прихожую мою маленькую семью.
Анна
В гостиной навстречу летела Танечка.
- Приехали! Мои дорогие! — восторженный поцелуй пришелся куда-то в нос.
— Яков Платонович, Володя! Ты — с ними? Хорошо-то как! А я-то думала, что такое — чемоданы стоят, а вас нет.
- Здравствуйте, Татьяна Сергеевна, - Яков галантно приложился к руке свояченицы.
- Как Вы тут без нас?
— Скучали. Володя после вашего отъезда целую неделю в школе. И я учусь тоже. Подождите, я распоряжусь обедом. И записку Петру Ивановичу пошлю. Володя, пойдем, покажу твою комнату.
Танюшин вихрь растворился в глубине квартиры, но Яков тихо и немного ошарашенно все еще стоял посреди гостиной. Взяв его руки в свои, согревая, прикоснулась лицом к лицу в нашем любимом жесте.
- Что с тобой?
— Я пришел домой, - оторвавшись от меня, он посмотрел, как будто удивляясь сам себе, - в наш с тобой дом. Аня! Все это ожидалось, но…
И, как-то прерывисто, вздохнул.
Петр Иванович
- Молодцы! Отдохнувшие, загоревшие! Как горы? Как Монблан? Не прошли мимо? -
— Дядюшка, мы тоже скучали. Немного, — она кинула веселый взгляд на невозмутимого Штольмана.
- Анри, а ты что делал за это время? — смоляные кудряшки наклонились над тарелкой, но Аннет не остановишь
— Он, с вашего позволения, мне помогал.
- И в чем это?
— Ну, ты же знаешь Монмартр. Это очень загадочный район, — так-то я все и расскажу. Аннет хоть и замужняя дама, но есть чисто мужские дела.
— Петр Иванович, Вы расскажите, как мы воришку из нашего дома выпроваживали, — Татьяна Сергеевна на ходу все секреты раздает.
— Вы без меня сыском занимались? — Яков Платонович изящно поднял бровь, оторвавшись от ложки с супом.
- Ну, не то, что бы сыском. Так, охраняли дом и Татьяну Сергеевну, — взяв на вилку холодное мясо, предложив то же Штольману.
- Я могу себе представить, — Аннет легко рассмеялась, за ней потянулась кузина и оба мальчугана. Штольман только крякнул.
За столом возникла пауза, наполненная веселым разговором бокалов и шуршанием вилок по тарелкам. Надо бы и к делу подходить.
— Так все же, — Аннет не унималась, — потешьте наших, с Яковом Платоновичем, сыщиков.
— Понимаешь, как все было дело, — Татьяна Сергеевна потянулась за булочкой, — после вашего отъезда я осталась по просьбе Петра Ивановича у него погостить. Сидеть-то мне в квартире одной как-то не с руки. Пусть даже я -то на факультете, то —в библиотеке. Вечером по чаевничать, и то не с кем. Третьего дня решила за вещами на квартиру сходить. Только дверь открыла, а оттуда шасть — малыш лет пяти, измызганный, грязный и с узелком. Чего у нас красть—то? Ложки да вилки. Я его — за ухо, скоренько так. У Вас подсмотрела, Яков Платонович, благодарствую. Да домой-то к Петру Ивановичу отвела. Анри с ним быстро разобрался.
— Как он туда попал, не спросили? — нахмуренный взгляд буравил Анри. Якова Платоновича рассказ явно не веселил.
Анри степенно вытер губы салфеткой.
- Через форточку, месье, маленький, худой, и вынес-то только чашки для кофе. Опять-таки маленькие.
Аннет успокаивающе положила ладонь на руку мужа.
Я понял, что надо переводить тему, и все — таки поговорить о деле.
- Яков Платонович, позвольте… эм… поинтересоваться, чем дальше заниматься планируете.
- Сыском, Петр Иванович, сыском. Чем же еще? Анна Викторовна сегодня восстановилась в Сорбонне. Татьяна Сергеевна тоже планирует туда, на исторический. А я завтра же с рекомендациями — в префектуру и выясню положение вещей. И в представительство к барону Моренгейму заглянуть следует.
— У меня к Вам просьба маленькая есть, частного характера, так сказать. Вернее, не у меня, а у моей знакомой. Вот, извольте прочесть.
Положив салфетку на стол, Штольман развернул конверт. Затем поднял на меня глаза.
— Это что же, Петр Иванович, будем любовницу искать?
— Это поначалу, дорогой Яков Платонович. А потом — слухи, знаете ли, вещь иногда полезная. И заметьте, дама не просто дама, а замужем за служащим министерства иностранных дел.
— Да, начинаем с начала, — он посмотрел на Аннет, — может это и к лучшему.
— Вы мне только Анри дайте в помощники, — он весело бросил взгляд на набитый рот и восторженные глаза молодого проныры.
- Месье, вы поможете мне в расследованиях?
Анри
Все утро мы много ходили по городу. Я уже даже устал, а месье все идет и идет. Респектабельный месье, а все по подворотням лазает, да имена всех знать хочет. Честное слово пролетария, я таких сыщиков еще не видел. Может, в Англии есть? Интересно, он их запоминает или нет, моих приятелей и знакомых? Просто так спрашивает? На рынки меня почему-то погнал. Да что мы ищем-то?
И все-таки он мне нравится. Если такой пообещает тебе франк дать после шести, то даст и не моргнет, а если скажет, например, «убью» —то не жить тебе. Таких сейчас мало. А за воришку-лягушатника даже не ругал. Только внушение сделал — никогда не оставлять женщину одну перед неизвестностью. Это он про мадемуазель Татиану. Ну да, нельзя, знаю. Но мы с месье Пьером игру заканчивали, а она ушла и не предупредила. Сыщик-то за свою жену вон как бьется. На руках носит. А уж как она к нему! После венчания несколько кварталов не могли успокоиться от чаши над храмом. Все говорили про какое-то Божественное Благословение. Я-то в чудеса не верю, но такое видел впервые. Хорошо, что никто не узнал, кто венчался.
Но что это я. Я же — про сыщика. Да, так вот. Рассказал он мне, что в том письме было. Месье надо найти. Мужчину по фамилии, а если не найду, то он у заказчицы фотокарточку возьмет, если есть. И узнать, с кем тот promenade делает. Женщина у него есть. Я бы сказал: ну и что. Половина Парижа изменяет своим женщинам, если не больше. Но вот эта мадам не довольна. Глупый, наверное, месье. Не умеет скрыть свои дела. Найду я его, если он такой несообразительный. Вот кофе с месье Яковом выпьем и найду. А он кофе то не любит. Говорят, в России только чай пьют. И все равно он мне нравится. Если позовет работать, то я бы в сыщики с ним пошел.
Яков
Я знал, что сложно будет. Привычно начинать все с начала. Как на пустом месте стою. Ни связей, ни наработок. Анри для меня находка. Париж знает, как я Петербург. Но ничего, работаем и зарабатываем. Теперь — я не один. За мной — семья. Непривычно, волнующе, ответственно и прекрасно. Пусть Аня и твердит о своих заработках, но не мужское дело на такое опираться. Я сделаю все, что бы она ни в чем не нуждалась. А особенно в своих деньгах! Скорей всего, закончит Сорбонну, и будем открывать свое агентство. Только , буду настаивать, что прозекторская не для нее! Кем заменить? Надо подумать.
Татьяна Сергеевна.
Как хорошо, что удалось отстоять свое мнение перед маменькой. С Анютой мы еще раньше договорились, что учиться будем вместе. Маменька и в Тулузу меня опускать не хотела. А что бы остаться в Париже и подавно. Скандал устроила, только держись. но меня не переспорить.И папа помог Рада была, что хотя бы Анечка с Яковом Платоновичем этого не видели. Зачем им лишние волнения?
А теперь я знаю, что такое любовь. Видела и уже знаю. Только сколько же нужно пройти, чтобы так любить? Аня рассказала про чашу и смерть. И опять-таки голуби над церковью — Божий знак. Бог одарил их за преданность друг другу.
Мне бы хоть частичку такого с Антоном Андреевичем. Уж как он господина Штольмана описывает, а не замечает своего благородства. И душа у него чище слезы. Письмо от него давеча пришло. Видимо, каждый день пишет, потому что и по два в день, бывает, приходит. И как же интересно их читать! В последнем уже разрешения испрашивал повидаться. Скучает. Приехать хочет, как только Николай Васильевич отпустит. Какое же счастье, что я — с Анечкой! И как прекрасно, что в Затонске есть Антон Андреевич!
Анна
Яков всегда просыпается очень резко. Садится, ни минуты не давая себе задержаться в постели. Многолетняя привычка военного человека. Люблю момент, когда лохматит волосы с закрытыми глазами, растирая голову. И таким растрепанным целует меня, как взъерошенный воробей. Растерянно счастливый, мягкий и доверчивый. От него пахнет негой, сном, любовью. А когда поднимется на ноги — опять сыщик Штольман. Собранный и жесткий. Не подступиться. Но в глазах — теплые огоньки. И, глядя на меня, озорная мальчишеская улыбка. Ну нельзя глаз оторвать!
А я вот сегодня ленюсь. Наверное, утренняя постель особенно мягкая или, может, просто ночь короткая была. Сна не хватило.
На ушко кто-то настойчиво мурлычет:
— Вставай, родная, труба зовет студентку!
— А ты куда?
- Я и Анри — в путешествие по злачным местам Парижа, — и видя мое выражение в лице, добавляет:
— С клиенткой встречаюсь. Фотокарточка нужна.
Накинув халат, спешу привести себя в порядок и дать распоряжение о завтраке. Меня останавливает сильная рука.
— Не торопись. У нас еще есть время. Я сам кофе принесу. Не хочу ни с кем делить наше утро. Позавтракаем здесь, как в Альпах?
Нет, все-таки подушки сегодня с особенно настойчивой негой. В дрему нахально врываются наглые парижские воробьи. Внизу слышны голоса Якова и Володи. Ловлю себя на мысли, что без Володи нам чего-то бы не хватало. Свой ребенок — моя заветная, к Богу обращенная мечта, наша мечта. Но пока это только мечтания. А глядя на них двоих, понимаю: Якову жизненно нужно о ком-то заботиться. Не только я есть у него. Есть и Танечка, и Анри, и Володя. Пусть даже он скрывал от себя и всех такое свое свойство. А уж как Володя преданно на него смотрит, не описать! В таком возрасте любому мальчишке нужен авторитет и…отец. Даже не буду задумываться, кто он, Володин. Хватит того, что знаю, кто мать. Хотя некоторое сходство все же иногда проглядывает. И это неважно. Важно, что, Слава Богу, у сироты сейчас есть мужчина, на которого он равняется и которого любит.
Божественный запах кофе (и где же он так научился его готовить?) отклеивает меня от подушек. В комнату въезжает сервировочный столик. А за ним — очень серьезное и сосредоточенное лицо Якова. Как будто он проводит сложное исследование.
- Ты заказала служанке творог?
- Да. Знаю, он здесь не в чести. Помнишь хозяйку в Альпах, что поила нас молоком? Она и посоветовала моему мужу есть больше этого продукта. И я как доктор подтверждаю его полезность.
- Аня, но я не привык...
- Когда заботятся о тебе? «Живу один»… Ну да, ну да. Помню.
Дразнить его вот так — просто наслаждение. В конце концов, всегда за это получаю поцелуй.
А после, вспоминая горы, сидя на кровати и весело поджав ноги по-турецки, уплетаем творожный десерт. И побоку все правила!
И все-таки мысль, рождённая его фразой о клиентке, зудит моего сыщика и не дает расслабиться.
- Что за дело у тебя? Расскажешь?
- Это даже не дело. Тут и Анри может справиться. Знатная дама подозревает мужа в неверности. Требуется его уличить. Меня тревожит служба непутевого любовника.
- Помню письмо дядюшки. Высокий полет?
— Я навел справки. Думаю, какой-то расчёт. Но зачем? Хотелось бы мне поговорить с этой любовницей.
- Я думаю, она тебе не откажет, - неприлично и весело облизывая ложку, предвкушаю его ответ.
Застыл. И вместе с ним пара секунд замерла в недоумении.
- Аня! Ты серьёзно?
- Яков Платонович, пользуйтесь своей неотразимостью. Нет, ну право слово, Яков, ты у меня самый умный, самый красивый в мире мужчина! И ты это знаешь, — мой палец бережно пробежал по скуле и бровям задержался на мужественно белой пряди.
— И почему на тебя не могут заглядываться женщины?
Выражение лица, как и застывшая ложка в полете, были неотразимы!
Ну, как тут полежишь! Если сейчас не поцелую, то опоздаю на весь день.
Яков
Мадам Делари, жеманно прикладывая платочек к глазам, скорбно вещала о неверности мужчин вообще и о своем муже, в частности. Собрав все свое терпение, я выслушал ее стенания и в конце получил то, зачем пришел. Фотокарточка честно показала мужчину, которого мы с Анри вчера нашли в парке рядом с Лувром. Что очень странно. Место довольно людное. Женщину он дождался. Но кто она, трудно определить. Далеко. Ближе не смогли подойти.
Зная, где встречается занозливая пара, я составил план вечернего разоблачения. И пообещал заказчице осуществление всех ее желаний.
А мое желание требовало понять, почему помощник министра, никогда не замеченный в связях на стороне, вдруг бросился в объятья малознакомой женщины. Их встречи продолжались только неделю.
А еще мне хотелось разобраться, что случилось с моей женой. Ведь сегодня утром Аня, не сомневаясь и не ревнуя, отправила меня в мир флирта. Даже если я никогда не воспользуюсь разрешением, это странно.
Мы с Анри и клиенткой пришли на место за полчаса ожидаемой встречи. Скамейка в парке была пуста. Я отправил помощника угостить мадам чашкой кофе, а сам расположился на соседней скамье. Пара показалась в конце аллеи немного раньше. Женщина была в темной вуали. Сухощавый мужчина был с нее ростом. Еще издали я заметил легкую странность. Женщина всю дорогу оглядывалась. Но сейчас некогда разбираться с привычками любовницы. Анри и мадам оказались за спиной.
Я сдерживал разъяренную жену, пока пара не застыла в поцелуе. Право слово, как можно мужчине так непродуманно себя вести! Увидев такое, мадам воинственно побежала вперед. И мы как свидетели двинулись за ней. Картина разыгралась безобразная, с криками, со слезами и истерикой. Я вспомнил Марию Тимофеевну, с достоинством леди выгонявшую неверного мужа из дома. Вот у кого поучиться скандалам! Мадам Делари в бешенстве сорвала вуаль с любовницы. Я на минуту онемел…
На меня в ужасе смотрели глаза Нежинской. Но муж разоблачен, и дело закрыто. Пара, безобразно ругаясь на весь парк, удалялась к выходу. За ними отправился Анри. Теперь я без свидетелей могу поговорить с восставшим трупом.
Леди Браун
Утренний кофе пришлось пить в обществе представителя заказчика. Нужен им этот месье Эстаргази. Как я на него выйду, если он - мот и шельмец, и ловить его надо в казино и в заведениях еще похуже? Скорей всего, надо приблизиться через друзей. А вообще, если у него с деньгами такой неустрой, то деньгами надо и брать. Только начальство этого не понимает и битый час мне о женских уловках твердит. Устала я от этих уловок. Мои способности они тратят на какую-то мелочевку. Полгода назад в Берлине хотя бы дело было, а сейчас? Зачем тогда из России тянули? В театр со смертью играли? Да не доиграли. Штольман-то — в Париже. Женился на Мироновой все-таки. Это же сколько лет прошло? Добился своего. Умеет идти напролом. Что же в ней такого? А мне один раз с ним столкнуться и все — каторга! Хорошо, хоть Володю пристроил. За то спасибо. Все одно — дурак он. В правильного играет. Нет в жизни правильных. Все — хитрецы, и лгуны, и шельмы. Он и Разумовский — с одного поля ягоды. Князь хотя бы свое нутро не скрывал.
Яков
- Леди Браун! Чьими молитвами? — никакие крашеные волосы и макияж не скроют от меня Нину.
— Sir, I don't know you. What do you need?— страх перекосил лицо, она побледнела.
— Вы не можете меня не знать меня, мадам, ведь мы были так близко знакомы!
- I do not understand.
— Нина, прекрасно ты меня понимаешь! — она резко вскочила и я прижал ее руку к бедру. –Хватит театра!
Перевел дух. Воскрешение покойников — непростое дело.
— Возьми себя в руки, и поговорим.
— Что же, если ты так желаешь. Здравствуй, Якоб! — голос звучал уже спокойно, с еле заметным акцентом. Родной русский, вероятно, был отправлен в долгий ящик и надолго.
— Желаю. Очень желаю узнать, что ты здесь делаешь? И зачем тебе такая дурно пахнущая дешевка?
- Ты знал, что я жива? — уходит от вопросов.
- Я сыщик, Нина! И ты, видимо, это забыла.
— Не забыла мой, дорогой Якоб, только ты теперь, похоже, еще и двоеженец, — быстро же она зубы отращивает. Змея хорошо кусается. Но меня это уже мало волнует. Последний разговор все объяснил.
— Не дерзи мне, Нина. Ты мертва уже почти полгода. И твой куратор, незабываемый господин Ланге, на твоем месте, в психолечебнице. А перед тем, как туда попасть, много про тебя поведал, — при имени доктора она заметно напряглась, но взяла себя в руки.
— Если ты все знаешь, зачем тогда спрашиваешь.
— Только два вопроса, на которые у меня пока нет ответов, и ты уйдешь на все четыре стороны. Кто тебя нанял и на какое задание?
Ее рука, пытаясь вырваться, дрогнула. С вопросами я попал в точку, и она это сейчас доказала.
— Якоб, ты неисправим. Неужели ты думаешь, что я тебе все скажу и что, узнав ответы, останешься жив? Тебе не жалко молодую жену?
- Ты опять блефуешь, Нина. И опасно блефуешь. Половина российского консульства тебя знает. Пара человек свидетелей, и ты — на каторге, — и я блефую, но она явно тянет время, значит, не одна, и, похоже, есть сообщники.
— Возможно, дорогой, но такая моя работа. Только попробуй меня тронуть, и за нападение на иностранку будешь отвечать в полиции, — вот с ее стороны это уже и страх, и нападение, и откровенное унижение. Я ее вывел из себя. Значит, все серьезнее, чем я ожидал. Как бы я к ней ни относился, но видеть такой опустившейся блистающую когда-то даму из высшего общества было горько. Фрейлина Ее Величества Императрицы госпожа Нежинская действительно умерла.
Темнело изрядно. Я сейчас бессилен. Это не Затонск с полицией и не Петербург с охранкой. И я пока один. Дьявол! Что же, допросить не удастся. Но теперь я знаю, где искать. И что искать. Какой — никакой, но все же результат.
— Нина, никто тебя трогать не собирается. Но мы еще встретимся.
Я знал, что всегда бесило Нежинскую — момент, когда я уходил первым. И в этот раз мог позлить ее в свое удовольствие. В спину мне полетел давно ожидаемый вопрос:
— Где Володя, Якоб? Я наводила справки, его нет в Петербурге.
Полуобернувшись, я помахал рукой.
— Ты мертва, Нина, для него ты мертва. И не пытайся что-нибудь сделать. Не береди раны.
***
На выходе из парка Анри, скучая, играл в камешки под фонарем, точно посылая в лунку с одного удара ноги. Английский football уже и сюда добрался. Увидев меня, подбежал, показывая уголок купюры из кармана
— Месье Яков!
— Вижу, молодец, честно заработал.
— Но мы же вдвоем.
— Да, вдвоем заработали.
— Вы расстроены? — я шел быстро.
— Наше рандеву затянулось и домашние, наверное, в догадках теряются, — он приноровился к моему темпу и, подпрыгивая, бежал рядом.
— Месье Яков, а можно я с вами работать буду? — вопрос ожидаемый, но так быстро не отвечу. Довольно много условий, учитывая бесшабашное прошлое.
— Можно, только после обучения, — тут он умудрился побежать передо мной, пытаясь заглянуть в лицо.
— Я буду прилежно учиться, только возьмите меня в сыщики! — и опять вижу непередаваемый взгляд обиженного кота.
— Анри, давай не сейчас. Работа будет. Я рад, что ты — со мной и никуда ты от меня не денешься.
Анна
В Париже фонари зажигают рано, как только солнце скрывается за горизонтом. Ночь прочно опустилась на город, но Якова и Анри еще не было. Володя уже спал, когда зашла к нему в комнату. Румяное личико, спокойное и счастливое. Ладошка под щекой. Поправила сползшее одеяло. Вещи аккуратно развешаны, на столе - ровные столбики книг и тетрадей. Мальчишка приучен к порядку. Жаль, что не матерью. Жаль, что вообще у него есть такая мать, что бросила его. Подумалось, что и я жестока сейчас, но ребенок не заслужил страданий. После крепости Нежинская выветрилась из памяти, как угроза, соперница (даже смешно!) и, даже, как источник страданий Якова и причина нашей разлуки. Все в прошлом. Надо ли ворошить? Но странно, Почему я не чувствую ее смерти. Может, опять вывернулась?
Внизу часы пробили десять. Да что же такое? Что за свидание с клиенткой? Сердце уколола тревога. Ноги сами несли в прихожую, когда на пороге возникли дорогие мне фигуры.
— Яков!
- Родная!
Мы застыли, обнявшись, а маленький чертенок смущенно мялся рядом. Я заметила его, когда с трудом оторвалась от мужа, вдыхая тревогу, волнами исходящую от него.
— Что случилось?
— Все живы — здоровы, но случилось. Расскажу позже. Есть чем покормить молодого сыщика? — он все-таки улыбнулся.
- Похоже, двух сыщиков придется кормить разом.
— Мадам Анна, — Анри гордо вытащил из кармана франки, - мы недаром будем сегодня есть хлеб.
Яков выглядел серьезным, но внутри умирал от хохота, так важно это прозвучало.
- Конечно, кормильцы, недаром.
Яков
— Нежинская жива, — мы сидели в спальне, Аня в кресле даже не шевельнулась, только внимательно на меня посмотрела.
— Я знаю, — почему-то я не удивился. С души слетел камень.
— Давно?
— Почти с сегодняшнего вечера. А раньше догадывалась, — она пересела ко мне и, прижавшись, взяла мои руки.
— Яков, ты опять забыл, что я медиум? Живых от мертвых отличить могу. И, похоже, ты тоже знал , что спаслась. Знал ведь?
— Да. Генерал сказал перед отъездом в Париж. Ей помогли. Не сердишься?
— Яков, зачем? Значит, у тебя была причина не говорить. Я тебя понимаю и догадываюсь, что Нежинская оказалась той самой роковой любовницей и… Только, вот что сейчас делать?
— Похоже, она опять замешана в шпионаже, и знает о нашем венчании, и о том, что мальчика нет в Петербурге.
— Господи! Яков, — она вскочила и нервно заходила по комнате, — ты не думал усыновить Володю?
- Что? — меня просто прошибло. Нельзя сказать, что я не думал об этом. Но услышать такое от нее!
- Аня!
— Он же сирота.
- Аня!
— Я ей его не отдам!
- Анечка, успокойся!
— Зачем он ей? — она меня не слышала, в голосе звенели слезы. Да что же это!
- Аня, погоди!
Обнял ее, что бы успокоить.
- Он привязан к нам, к тебе в первую очередь. И мы привязались к нему, и ты не можешь этого отрицать.
- Аня, послушай! Она мертва официально. Ее нет. Володе ничего не угрожает. А прийти сюда она не сможет. Как только она заявит на него права, пойдет на каторгу. Ты что, плачешь? Да что же ты так нервничаешь?! — не до конца понимая ее слез, целовал, чтобы снять напряжение и волнение. Они сжимали сердце.
— Прости, перенервничала, наверное. Ты все-таки подумай.
