Коротко, но содержательно
По сложившейся традиции прибытие Якова Платоновича Штольмана чудно оживило жизнь и смерть в провинциальном Затонске, о чем не преминул сообщить «Затонский телеграф». Пропал слон, появился дар, убийства начали происходить с завидной регулярностью. На этот раз жертвой злоумышленника и предрассудков пала несостоявшаяся невеста трех женихов. Выяснилось, что движение всепроникающей мысли судебного следователя по-прежнему непреодолимо, несмотря на подсказки духов, сопротивление внутренних органов и предвзятость местного населения. Однако личная жизнь господина Штольмана все еще оставляла желать лучшего.
Попытка объясниться с затонской достопримечательностью на языке фей успеха не принесла. Возможно, причиной тому была странная приверженность новой религии, которую новоиспеченная медичка привезла из Парижа и продолжала укреплять в книжном магазине, открывшемся в Затонске. А может быть, дело было в чувстве юмора советчика в делах сердечных, с которым Яков Платонович поделился своими планами. Как бы то ни было, господина Штольмана трудности не пугают. Они его раззадоривают.
Снов чудесных хоровод…
События последних дней встряхнули сонный Затонск и заставили обывателей замереть в предчувствии дурного. Похоже, их “Чёрную воронку” ожидали перемены в личной жизни...
Доктор Милц дал Анне пару дней отпуска для “окончательного выведения гипноза из организма”. Родители не выясняли отношений. Кухарка готовила мороженое. А Анна всем этим бессовестно наслаждалась.
Всё складывалось преотлично. Ещё бы, ведь Штоль-ман вер-нул-сяяя!
В эти дни она просыпалась только перекусить и снова искала укромный уголок, где можно подремать. Причина этому была проста. Она смотрела сны.
Что делать с реальным, внезапно воскресшим, и всеми его тайнами и недомолвками, она не имела представления. Её личный, тот который пять лет жил в снах, вел себя не менее загадочно: то протягивал ей руки, закованные в кандалы, то на морском берегу всматривался в даль, то поджидал в кустах и.. какое коварство!.. набрасывался с поцелуями. Был еще один сон. Любимый. “Про балдахин”. Нет, не про несчастного слона, а про... В общем, приличным барышням, даже думать об этом было неловко, но Анна могла смотреть и пересматривать его ночи напролёт...
Петр Иванович собрался в Петербург, а по дороге предложил завезти племянницу в клинику. Проезжая по аллее, протянувшейся вдоль домов Мироновых, князя Разумовского и купцов Адамовых, Анна едва не вывалилась из экипажа, не удержи её дядюшка за турнюр. Призрачная девушка звала и манила её за собой...
“Не успел вернуться дар, как они уже тут как тут”, - с досадой подумал Пётр Иванович, но пошёл за племянницей, ведомой духом, догадываясь, что ничего приятного там не увидит.
“Надо сообщить Коробейникову...”, - сказала Анна, указывая на труп девушки.
Из чего только сделаны девочки…
Делиться трупами с Яковом Платонычем не входило в планы Коробейникова, еще чего, ему и самому мало, но непокрытое тело с огнестрельным ранением в груди не заметить было сложно. Пока Антон Андреич сожалел о своей непредусмотрительности, Штольман успел совершить беглый осмотр пострадавшей и найти пропущенные коллегой цепочку с камнем, записку, ключи, план местности, бланк приглашения на свадьбу и надкушенную булочку. Отдав последнюю Антону, Штольман положил все остальное в карман, сказал, что идет к Клюеву, и послал начальника сыскного отдела к Адамовым.
- Позвольте, - начал ошеломленный таким стремительным развитием событий Коробейников, - да как вы… да я на вас… да я от вас, - но конец тирады, обращенный к удаляющейся спине, пропал втуне.
В отчаянии сыщик вцепился в булочку зубами. «Выпечка Мазина», - понял Антон.
Штольман задержался на минуту, окидывая взглядом дом Разумовского. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он страдает под грузом тяжких воспоминаний, в действительности же он оценивал, во сколько новому владельцу обойдется ремонт. Выходила половина стоимости поместья.
«Либо богат, либо непривередлив», - решил Штольман. – «Скорее, первое, судя по ливрее лакея».
Андрей Петрович намазал маслом бутерброд, придвинул поближе паштет, блины и тарелку с овсянкой, одобрительно посмотрел на яичницу и неодобрительно – на того, кто отрывал его от скромного завтрака.
- Чем обязан?
Посетитель, не тратя зря времени, с полицейской прямотой спросил господина Клюева, не убивал ли он сегодня на заре свою горничную. Нет, мрачно ответил последний, но когда увидит – убьет, потому что за своими ночными похождениями она напрочь забыла о своих святых обязанностях. Как-то, намазывать ему бутерброды. Штольман сообщил, что утруждаться не придется, уточнил кое-какие детали и велел Андрею Петровичу прийти в мертвецкую на опознание, добавив, что лицо сохранилось достаточно хорошо, в отличие от других органов, и подробно описал характер ранений. Оставив бледного Клюева часто сглатывать над потерявшим всякую привлекательность завтраком, Штольман отправился обыскивать комнату покойной.
Лакей смотрел на сыщика, как слон на мышь. Штольман быстро перебрал платья и письма, задумчиво сдул пыль со спинки стула и повернулся к наблюдателю:
- А теперь веди-ка меня, любезный, в комнату, где она жила, а не гостей принимала!
Находки во второй комнате были гораздо интереснее. Платье Коломбины, соломенная шляпка, мешочек с серебряными ложками, еще одна недоеденная булочка и зеленый шкафчик с непонятными притирками, флаконами и порошками…
Мужчина – ангел с виду
- Анна Викторовна, это Андрей Петрович Клюев, - представил доктор Милц мужчину, пришедшего опознавать убитую горничную.
“Красив. Высок. Глаза синие. Слишком синие, не в моём вкусе. Мне больше по душе голубые, как бескрайние озёра непроглядной глубины. Живет в доме Разумовского. Сосед, значит. Похоже, довольно образованный и со средствами. Каким ветром это “великолепие” занесло в провинциальный Затонск? Правда, нудноват, но надо бы быть с ним поприветливее, чтобы господин Штольман понял, что он не единственный “свет в окошке...” - размышляла Анна, разглядывая нового соседа.
Клюев времени даром не терял, тут же напросился в провожатые. Он, оказывается, слышал о пропаже слона и опасался, что Анну постигнет его участь. Едва она решила дать ему от ворот поворот, как на горизонте замаячила знакомая фигура в котелке и тростью. Похоже, предложение Клюева стоит принять. Пусть кое-кто, излишне таинственный, немного понервничает.
Андрей Петрович подсказал, что Анфиса собиралась замуж, но за кого, он не знает.
Всю дорогу до дома Клюев блистал, пытался обаять и старался окружить Анну всяческим вниманием. Хорошо, что путь оказался довольно близким, а то девушка уже начала опасаться, что кольцо его заботы вот-вот сомкнётся у ближайшего дерева.
Дома гневная Марь Тимофеевна с Музой обсуждали опус своего конкурента. Искрило так, что Филимоновы, любители устраивать фейерверки, рыдали бы от зависти.
Переключить маменьку оказалось весьма просто. Всего лишь стоило поведать, что радиусе десяти метров от Анны появился подходящий кавалер. Да к тому же уже приглашенный Марь Тимофеевной на завтрашний ужин.
А теперь добавим ножек…
“Явился, не запылился. Звали его сюда...”, - обиженно пыхтел Антон Андреич, - ”Интересно, где его носило, все эти годы? Уж точно не по тюрьмам и казематам. Вон какой бравый: загорелый, в новенькой шляпе, костюм от лучшего портного, трость шикарную приобрёл”...
Вот уж кого возвращение Штольмана совершенно не обрадовало, так это начальника сыскного отделения, который теперь трясся мелкой дрожью за свою должность.
“Да не боюсь я его, ни капельки! Вот давеча, когда бывший начальник пытался устроиться за главным столом, так и сказал ему:
- Ваше место теперича, Яков Платоныч, в углу. Возле кадки с пальмой. Милости просим туда.
И ведь в ответ слова ни сказал, лишь усмехнулся.
А нынешним утром?
- Прошу не забывать, что начальник сыскного отделения теперь я!
А он опять молчит. И смотрит с жалостью.
Где он был? Почему вернулся в прежнем звании? Ничччего не понимаю. Возможно, его прислали в Затонск с тайной миссией”.
В прошлом году в местном театре демонстрировали новомодную штуку - ежевечернее представление с продолжением. Антон не пропустил ни одного спектакля о приключениях комиссара Каттани и его борьбе со спрутом, то есть организованной преступностью. И с тех пор в фантазиях прочно ассоциировал себя с доблестным иностранным сыщиком. То, что никакой мафии в Затонске отродясь не водилось, его не смущало. Был бы сыщик, а преступники найдутся.
Так и жил он, пока не возвратился бывший наставник. Городовые, раньше беспрекословно исполнявшие Антоновы приказы, теперь сначала оглядывались на Штольмана, словно ждали подтверждения. “Конечно, кто я теперь? Чего со мной церемониться, раз даже обычного слона найти не могу".
Теперь вон Николай Васильич стоит перед Штольманом с видом провинившегося двоечника, а тот его отчитывает за то, что разрешил захоронение. Покрикивает на него. Надо идти на выручку полицмейстеру, и поставить окончательно на место этого господина. Иначе вскорости мне придётся не сыскным отделением, а мышами руководить:
-Яков Платоныч, а почему это вы берёте на себя труд инспектора?
Опять не спорит, смотрит как на тяжелобольного...
Точно - спрут, который всех опутал своими полномочиями, словно щупальцами.
А есть еще и Анна!..
Антону представилось, как щупальца Штольмана двигаются по мироновской лужайке. Открывают двери в дом. Ползут по лестнице наверх, туда, где в своей комнате лежит беззащитная Анна Викторовна. Щупальца заползают к ней под одеяло и богомерзкими присосками её всю, с ног до головы...
Брррр!...
В доме, где резной палисад
- Анна, ты уже большая девочка, разбирайся со своей корреспонденцией сама. Только маме не говори, - Виктор Иванович передал дочери на этот раз нераспечатанный конверт.
У себя в комнате Анна разворачивала письмо с некоторой опаской – кто его знает, этого реального господина Штольмана…
«Любезная моему сердцу (зачеркнуто) Драгоценная Анна Викторовна! Нам необходимо (зачеркнуто) Я бы хотел (замазано, но проглядывают слова "большой, но чистой") поговорить с вами. Приходите вечером в сад (зачеркнуто) на сеновал (замазано) в лабазы Афанасия Лычкова».
Анна уронила письмо на колени, не зная, плакать или смеяться. Да как он смеет! Лабазы какие-то… А может, он зовет ее по делу? Всего-навсего… И вообще, что он хотел всем этим сказать?!
Знакомый порыв холодного ветра всколыхнул занавески. Баронесса указывала на письмо и одобрительно кивала.
- Вы считаете, надо пойти? – уточнила Анна.
Баронесса закатила глаза, высунула язык и провела пальцем по горлу. После чего исчезла. Вот и пойми их! Анна привычно зарыдала от злости.
…В лабазах было темно, пыльно, свет лился из четырех дыр в крыше. Никакого Штольмана там не было! Зато был хладный и не совсем свежий труп, который любопытная Анна обнаружила под дерюжкой. Запах сбивал с ног, хорошо еще, что чьи-то сильные руки успели, как всегда, вовремя.
- Яков Платоныч, заберите меня отсюда, - пролепетала временно отринувшая феминизм девушка, увидев деловитое копошение вокруг дерюжки.
Штольман быстро оценил обстановку и решил, что следственные мероприятия подождут, а Анна нет. К тому же лабаз потерял свою привлекательность в качестве места для выяснения отношений. Значит, нужно попытаться объясниться на свежем воздухе. И чем раньше они там окажутся, тем лучше.
Соединение сердец – старинное приспособленье
Придя в себя, Анна отобрала у Штольмана свою руку – незачем потакать мимолетной слабости. Штольман тем временем попытался начать разговор:
- Там, в лабазе, вы были так похожи на себя прежнюю...
Судя по выражению глаз Анны, начало было не слишком удачным. Штольман поторопился исправить ошибку, пока это выражение не добралось до ее уст.
- Вы так изменились... стали сильной, - взгляд потеплел, и Яков Платонович решил закрепить успех. Его недавний наставник в делах сердечных даже записал ему некоторые комплименты, которые так любят именно восторженные барышни.
Штольман собрался с силами, заглянул в бумажку, прочистил горло и, украдкой озираясь по сторонам - не дай бог, услышат, - пробормотал:
- Не лишайте меня возможности видеть вас, смотреть в ваши… бездонные глаза!
Анна приняла комплимент благосклонно, и Яков Платонович решил перейти к делу.
- Вы прочли мое письмо? – спросил Штольман.
- Прочла, - с вызовом ответила Анна, - но должна вам сказать, что подобные предложения в наше время являются пережитком прошлого!
Штольман поперхнулся и принялся лихорадочно вспоминать содержание письма. Вроде там не было сложносочиненных структур с множественными толкованиями?
- Я писал его от чистого сердца, - осторожно продолжил он.
- Понимаю, но, увы, не могу ответить согласием! Современной женщине нужно совсем не это!
Окончательно потеряв нить разговора, Штольман сделал попытку увести его в сторону.
- Вы правы, прошло слишком много времени!
- Ответьте мне только на один вопрос, - Анна прищурилась. – Где вы были все это время? Только не говорите, что в тюрьме или на необитаемом острове!
Штольман вторично поперхнулся, даже раскашлялся. Анна выразительно покачала головой, повернулась и ушла, не дав сыщику даже взглядом передать все невысказанное.
Лишь бы Забаву выгодно замуж
В последнее время от всего пережитого у Виктора Ивановича даже походка изменилась. Правая нога делала шаг больше обычного, из-за чего получалось, что он невольно сворачивал в левую сторону. Вот и сейчас он шёл с неприятной миссией, стараясь не свернуть налево, и размышлял:
“Господин Штольман, какие вы имеете намерения в отношении моей дочери? Ну бред же... Может, он давно женат? Да и Анне он ничего не обещал... Ох уж эта Маша со своими фантазиями! Иди, разберись, выясни, это твой долг! Отец ты или кто? И отказаться нельзя, не дай бог ещё и сестрицу на помощь вызовет, тогда хоть из дому беги. Липа в дом - дом вверх дном. Уже и стихи складываю. Не иначе, как от супруги заразился...
Что я ему скажу? Не для вас, Яков Платоныч, мы наш цветочек растили? Почему не для него? Да и “цветочек” пора бы уже и замуж пристраивать, ещё несколько лет и она из “цветочка” превратиться в “гербарий”, как тётушка. Медицину не доучила, вольнодумия нахваталась, вон, в Париже суфражисткой заделалась. Нет, уж лучше замуж. Так спокойнее. Почему бы и не за Штольмана? Вот и Пётр к нему расположен...
Похоже, Клюев, вчера ужинавший у нас, произвел неизгладимое впечатление на бесценную супругу! Разглядывала с восхищением, как ту немыслимую картину, что с Анны писал какой-то Матисс, внимала каждому слову, записывала даже что-то. Бриллиантовые запонки, опять же. Хм. Не иначе, не оставила своих мечтаний видеть Анну хозяйкой соседнего дома. Уж лучше бы опусы про слона сочиняла, чем вмешиваться в жизнь дочери”.
Так ничего и не придумав, Виктор Иванович развернулся и пошёл налево...
Змеи, змеи кругом…
Новый книжный магазин «Око змеи» привлек внимание Анны. Она поздоровалась с хозяйкой и, получив разрешение, с головой ушла в новинки психиатрии, попутно откладывая книжку «Дамбо», не переставая думать о последней беседе со Штольманом.
- «Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик»? Охотно прочла бы!
- А вы медик? – поощрительно улыбнулась хозяйка магазина. Чем-то загадочным веяло от этой стройной темноглазой брюнетки в облегающем платье, сверкающем чешуей. Название магазина явно было выбрано неслучайно.
- Да! - пылко ответила Анна. – Хотите, расскажу о работе в больнице? Вчера, например, был интересный случай…
- О нет, благодарю, я ведь в этом ничего не понимаю, - поспешно открестилась дама, - я всего-навсего торгую книгами. Позвольте представиться, Полина Аникеева. Полетта.
- Очень приятно. Анна Миронова, - она пожала руку Полине и, глядя той в глаза, ощутила непонятное головокружение и сонливость…
Через какое-то время Анна осознала себя на улице с «Вестником суфражистки» в руках, чувствуя, как крепнет в ней ощущение превосходства женской части человечества над мужской.
Вам не дают спокойно полежать
Штольман беседовал с Антоном, на-гора выдавая самые бредовые версии и поражаясь про себя, как серьезно к ним относится Коробейников. Наконец, развлечение ему надоело, и он занялся делом: провел мастер-класс перекрестного допроса, чем вверг Антона в завистливое уныние, и отправился к Трегубову. По дороге он размышлял о том, что жизнь в тихой провинции не пошла полицмейстеру на пользу: раньше бы он разогнал любые народные волнения одной пальмой, а теперь сдается на милость общественному резонансу в лице трех мужиков с вилами и одной бабы с помелом.
- Николай Васильевич, вот разрешение на эксгумацию на подпись.
После возвращения Штольмана страдальческое выражение все чаще появлялось на лице Трегубова.
- Яков Платонович, а может, как-нибудь ночью, при свечке? Вы с Коробейниковым выкопаете, доктор быстренько посмотрит, и до рассвета обратно в могилку?
Штольман мысленно сосчитал до десяти, не помогло, потом до двадцати, потом до пятидесяти пяти. Выдохнул.
- Николай Васильич, для суда осмотр должен быть тщательным. Не беспокойтесь, я все возьму на себя. Волнений не будет.
- Обещаете? – жалобно уточнил Трегубов.
- Будьте покойны, без ножа не зарежу, - заверил его Штольман и ушел с городовыми на кладбище, в очередной раз поставив полицмейстера в тупик своим чувством юмора. Но Николай Васильевич готов был простить ему все, лишь бы нашел слона…
Где-то здесь Купидон бродит…
Ещё вчера он был “зарвавшимся писакой” и “Иудой, не помнившим родства”, а сегодня она приняла его предложение!
Если спросить Марь Тимофеевну, как случился этот пердимонокль, то объяснить бы она не смогла, так как и сама временно утратила контроль над своей жизнью.
Стоило вчера на её пути повстречаться господину Ребушинскому, её вдохновительница небывало оживилась. Потоки одухотворения забурлили, запузырились. Пришли в движение доселе невиданные механизмы сотворения прекрасного.
Муза влюбилась! В этого восхитительно сладкоречивого змея-искусителя, обещающего золотые горы и полную свободу самовыражения в своей газете.
“Соглашайся, - шептала Марь Тимофеевне влюблённая помощница, -Только сей господин сможет составить наше писательское счастье, именно его дивный слог и сочинительский талант откроют нам дорогу в мир большой литературы. Мы достойны большего, чем писать очерки о пропавших слонах! Он никогда не станет презрительно называть наше творчество «опусами». Он как никто понимает потребности современной женщины в самореализации”... Муза хлопала крыльями, щебетала, изо всех сил расточала вдохновение. Мысли Марь Тимофеевны помимо воли рифмовались, выстраивались рядами и бодрым шагом двигались в сторону редакции газеты “Затонский телеграфЪ”...
Сны, где сказка живет
Никогда! Никогда не читайте перед сном “Вестник суфражистки”!
Анна спала плохо, просто безобразно. Сон долго не шёл, девушка то просыпалась, то проваливалась в забытье. Под утро, совсем измучившись, она задремала...
Сны, мечты, грёзы сплелись в причудливый венок. Чудесные картинки сменяли друг друга. Ей виделось, что они с Яков Платонычем вдвоём, на одном перламутровом пегасе мчатся вверх по радуге. Вот они, не совсем одетые, на морском берегу, она набирает полные пригоршни воды и бросает в него. В следующее мгновенье они уже на поляне, и виноград, и арбуз, и шампанское, и феи щекочут их травинками. Пузырьки вина ударяют в голову, она жмурится открывает глаза, и уже вместо поляны перед ней раскинулся бескрайний океан.
И величественный Яков Платоныч, рассекая волны колесницей, запряженной дельфинами, мчится ей навстречу. Словно морское божество, он трубит в гигантскую раковину и потрясает трезубцем.
Корабли. Замки. Единороги. Слон. Нимфы, играющие на арфах. Вот Анну подхватывает вихрь бабочек и уносит прочь от любимого. Бабочки пропадают, и она оказывается в мрачном подземелье, где темно и жутко. Немного света даёт только огонь из очага, над которым в котле варится и зловеще булькает какое-то мерзкое варево. Таинственная фигура в змеином платье, лицо которой скрыто венецианской маской тычет в лицо девушке длинным наманикюренным ногтем и злобно шипит: “Ты забыла наши уроки? Никаких единорогов! Никакого прощения! Он должен ползать у тебя в ногах и умолять!”.
Анна проснулась от собственного крика.
“Вернусь и всё-таки куплю “Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик”,- решила она, - “Глава “Психопатология сновидений” должна мне помочь” ...
Во ку-, во кузнице
Доктор Милц зря времени не тратил.
- Ну что я могу сказать, Яков Платонович. Анфиса Лужина девицей не была, напротив, дарила мужчинам радость давно и часто. Но интересно не это, а то, что убита она была вот этой серебряной пулей. И пуля эта отлита не кустарным способом.
- Значит, сочли ведьмой, - задумчиво сказал Штольман, вспоминая пробирки в шкафу горничной, - и пулю отлить мог кто угодно, но не где угодно, а в кузне или у ювелира?
- Совершенно верно.
- Благодарю Александр Францевич, - и Штольман заторопился в участок, где Антон Андреич допрашивал мать Анфисы.
Тем временем Анна уже с полчаса наблюдала за духом баронессы, силясь понять, что показывает ей проницательная некогда дама. Баронесса складывала пальцы сердечком, потом руки крестом, изображала отчаяние.
- Штольман меня не любит? – высказывала догадку Анна.
Отрицательно качнув головой, дух принялся за новые объяснения: поднимая нечто тяжелое, обрушивал его на невидимую плоскость.
- Штольман оказался между молотом и наковальней?
Закатив глаза, баронесса показала на свои серебряные серьги, прицелилась и выстрелила, потом упала.
- Штольман убьет каждого, кто подарит мне украшение?
Потеряв всякую надежду, дух тихо растаял…
Тем временем предмет ее мыслей с Коробейниковым на буксире стучал в дверь кузни. По словам матери, за Анфисой ухаживал какой-то работник молота и наковальни, даже кольцо выковал, но не преуспел в своих матримониальных начинаниях.
- Ломайте дверь, Антон Андреевич, - распорядился Штольман, и Антон инстинктивно послушался. Топоча, как слоны, сыщики ворвались в кузню и обнаружили глубоко нетрезвого хозяина, мирно храпящего в обнимку с пистолетом. Черенок серебряной ложки из присвоенного Анфисой сервиза лежал рядом с наковальней. Ситуация окончательно прояснилась, когда разбуженный и деморализованный уликами кузнец рассказал свою печальную историю:
- Ведьма она была, ваш-благородь. Ведь как приворожила? Болел я, перхал все, пришел к ней за травками, а она приворотное зелье подсунула вместо снадобья. И с тех пор вот день-ночь только ее вижу, все перед глазами стоит. Кольцо ей принес, а она смеется - не про тебя честь. Ну и отлил я ей пулю серебряную отлил, как полагается, да и уложил в сыру землю. А она все одно перед глазами стоит. То в окно колотится, то в гробу по кузне летает.
Вверив убийцу заботам доктора Милца на предмет проверки здравомыслия, Штольман отправился к Анне, справедливо считая, что история о раскрытом деле служит неплохим поводом для встречи. Увы! Подходя к дому Мироновых, он увидел, что в кои-то веки Коробейников опередил его. Дыхательная гимнастика в очередной раз одержала победу над смертоубийственными порывами, и Штольман вернулся в гостиницу, чтобы завершить день выжиманием гири и медитацией.
Обращения из-за кулис
Антон – режиссерам: «Ну почему я все время то дурак, то хам? Надоело!».
Купец Адамов – авторам диалогов: "Вы уж будьте добреньки, богомерзких слов нам не пишите. "Ушел в районе десяти", это что ж за раён такой, прости господи? Не по-людски как-то!".
Виктор Иванович – костюмерам: «Безобразие! Я уже четвертую серию появляюсь в халате из первого сезона! И эти тапочки, за которыми Лизе вечно приходится нырять под стол!».
Штольман – авторам диалогов: «Вы что, с ума сошли? Что за бездонные глаза, это же чушь! Следите за своими фантазиями, каково мне это вслух произносить!».
