Автор просит прощения у всех, кого впечатлила депрессия Второсезонной Анны. Меня, после всех предыдущих шатаний героини не проняло...

Бездна

«На месте Джейн я бы не пережила такого разочарования. И я утешаю себя мыслью, что, когда Джейн умрет от тоски, мистеру Бингли придется-таки пожалеть о том, что он натворил»
(Д.Остен «Гордость и Предубеждение»)

«Аврора Романовна, бледная и страдающая, как колонна коринфского ордена, неподвижно сидела на постели уже десять суток. Уста и двери юной графини были плотно затворены, и никто из домашних не ведал, тлеет еще бесценный огонек жизни в сей мраморной груди. Покрытые слезами, словно горячим льдом, озера ее глаз недвижимо смотрели в некие астральные дали, пытаясь представить себе ту, ради которой некий низкий подлец с горбатой душой предал чистейшую сущность истинной любви.

Сострадающая матерь Авроры, графиня Марианна, пребывала в гостиной, плача в унисон с наимоднейшим граммофоном последней марки. Одной рукой она утирала слезы, а другой творила душераздирающую повесть о любви, на которую так вдохновляли безвинные муки дочери…»

Зиночка вздохнула так, что казалось, вызвала в пустующем классе эхо, и положив карандаш, посмотрела в окно. Сейчас она чувствовала себя воплощением обеих героинь попеременно. Как и Авроре, ей очень хотелось оцепенеть после очередного удара судьбы. Но выдержать в неподвижности целых десять дней она, увы, не сумела бы. А потому, словно вдохновленная Марианна, Зиночка собиралась увековечить свои страдания на бумаге.

- Какой он все-таки негодяй, - входя в роль Авроры, прошептала Зиночка, нарочито медленно взмахивая ресницами, и стараясь вызвать «в небесных очах хрупкий туман стенающих слез».

Бедолаге фон Штоффу опять предстояло отдуваться за Яшу Вернера.

Вчера вечером Зиночка прогуливалась по берегу Затони, и около мостков услышала знакомые голоса. Задержав дыхание, она осторожно выглянула из-за березы, и увы, «поймала грудью отравленную стрелу реальности». Бездушный и твердолобый сын железнодорожного инженера опять был вместе с чернявой Мануич, и вдохновенно рассказывал последней о поездах.

- Вот увидишь, очень скоро они будут действовать от электричества…

Сперва Зиночка вроде даже обрадовалась – комплиментов не сдыхать, клятв и признаний тоже. Пфф, электрические паровозы… Словно и не с девушкой беседует. Но чуть погодя – как стукнуло: а когда эта парочка на «ты» перейти успела?! И почему Руша держит в руке помятый, но все еще пышный красный цветок, явно сорванный с клумбы у дома Вернеров? А про паровозы слушает так, словно ее лично сейчас в отдельном комфортабельном вагоне в Париж повезут.

А потом… Потом Яша пригласил Мануич на свой день рождения. И подчеркнул, что его родители очень хотят ее там видеть! Буквально просят!

Зиночка от обиды едва губу не прокусила. Почему, ну почему люди золота не видят, а за всяким там куском угля в грязь нагибаются! Что же Вернер такое наговорил про свою Рушу, что ее жаждут лицезреть в одном из самых уважаемых семейств города?
Именно этот вопрос занимал девочку весь день. Учебный год только начался, и преподаватели старались не слишком придираться. Но Анастасия Дмитриевна, учительница русской словесности, прощать не захотела. Очень уж ее возмутило, что Ломакина не только вопросов не слышит, но и фамилию писателя, о котором рассказывают, назвать не может.

Поэтому нынче Зиночка вынуждена сидеть после уроков в пустом классе и отбывать наказание. Правда, в таком положении особенно легко проникнуться горем несчастной, обманутой и преданной Авроры Романовны. С той лишь разницей, что графиня сама закрылась в спальне от жестокого мира, а Зиночка заперта снаружи.

« - Барыня, а ведь светлейшая наша барышня уж сколько долгих суток не ест и голоса не подает! Может, двери выломать, али к окошку подползти? – басом ревела верная Мавра.

- Ах, нет, так нельзя! – всхлипнула Марианна, и горючие материнские слезы окропили тончайший лист шелковой бумаги, на коем лежали первые кудрявые строчки крайне страдательного романа, - я не могу преступить порог дочери, и нарушить ее священные границы личности! Пусть мучается в полном покое!

- А ежели барышня уже отлетела от земной юдоли? – поразилась такой чуткости Мавра.

- Я отомщу за нее, да и с за себя силами пера! – вскинула точеную голову графиня-мать, - моя гордая и храбрая Агата измучает и доведет до сильнейшей и разнообразной смерти подлого Платона де Штуффа!»

Действие переместилось в участок, где обретался Тот-кто-виноват-во-всем. Якоб фон Штофф явился на работу как всегда, и тут же углубился в бумаги, не проявляя никакого раскаяния.

«Гектор Гордеевич, исполненный яда и негодования, упорно пригвождал подлеца косыми взглядами, и хитроумными намеками, но сыщик хранил гробовое спокойствие. И только бледность и вмятины, покрывавшие его, говорили о том, что падение в бездну позора не прошло благополучно для изменника. Все ничтожные попытки завязать разговор с господином Сундуковым натыкались на совершенно справедливую и уместную отсылку к таинственной, но законной госпоже фон Штофф:

- Доброе утро, Гектор Гордеевич.

- Берегите приветствия для жены, сударь!

- У нас есть какое-то дело?

- Пусть вам жена докладывается!

- Вы сегодня весьма боевиты…

- Я вам не жена, комплименты выслушивать!!!».

Прервавшись, писательница задумчиво покрутила в пальцах карандаш. Честно говоря, всплывшая в прошлой истории супруга сыщика для не самой стала большой неожиданностью. Еще только приступая к эпохальному труду Зиночка пыталась отвлечь Якоба от Авроры с помощью другой женщины. Увы, тогда из этого ничего не вышло. И вдруг, через полгода творческих мук, счастливая соперница графини Морозовой сама врывается в сюжет! Распутывая дело Кровососа, сыщик и медиум действовали почти сообща, и эта идиллия ужасно разозлила Зиночку. Кажется, Аврора намеревалась простить и пятилетнее отсутствие героя, и его недостаточную куртуазность… Срочно нужен был очень весомый повод, который бы вдребезги разбил сей хрупкий стеклянный замок девичьих надежд. Так и выскочила на бумагу эта самая жена.

А раз выскочила – значит, так тому и быть. Зиночка терпеть не могла отказываться от собственных идей, даже если они вносили сумятицу в задуманное. В целом, поворот получался интересным и многообещающим. Хотя бы потому, что фон Штофф окончательно превращался в негодяя, лжеца и соблазнителя. Ибо, будучи женатым, безбожно компрометировал Аврору Романовну всевозможными пикниками и страстными поцелуями. Если женитьбу на другой особе еще как-то объяснить можно, то подобное жестокое лицемерие – нет!

Понятно, что Зиночка, как автор, постарается защитить героиню. Но в реальности Авроре Романовне после столь откровенных свиданий не приведших к браку, пришлось бы навек уезжать из города. Сменив для полного спокойствия имя и фамилию.

Но что же это за жена такая? Почему сыщик скрывал ее существование? Как вышло, что приезжий врач оказался в курсе семейных дел фон Штоффа?

Зиночка, забывшись, наморщила лоб, пытаясь привести все эти вопросы хоть к какому-то общему знаменателю. Увы, математика ее сильной стороной никогда не была…

Усилием воли девочка временно отстранила вопрос изменившегося семейного статуса Якоба фон Штоффа. Может быть, позже ответ придет сам. Пока нужно было обозначить новое детективное дело, которым будут заняты герои в перерывах между выяснением отношений.

«Двери кабинета торжествующе крякнули и разъехались. Сам генерал Сугубов вступил в подвластные ему владения полиции. Но толкала его на сей раз не военная дисциплина и страсть к ревизиям, а суровая дама, немолодая, но весьма титулованная. Выставив скрученное трубочкой прошение с царской разрешающей печатью, она держала на мушке генерала, не позволяя оному сойти с пути истинного дознания.

- Господа сыщики, оставьте все, что есть и будет, и отправляйтесь на кладбище! – провозгласил генерал, сурово сверкая седыми усами, грозно растопырившимися вверх.

- Но генерал, я понимаю, господину фон Штоффу там давно самое место, но меня-то за что? – вопросил бледный, как лилия, Гектор Гордеевич.

Непрошибаемый Якоб круто изогнул бровь. Она делала вид, что все понимает, но ждет объяснений.

- Вы, господа сыщики, выкопаете и вскроете моего несчастного брата! – провозгласила дама, расправляя оборки и турнюр, являя всем полную боевую готовность, - ибо не мог дорогой Николя год назад утопиться добровольно! Ныне жена его опять замужем, не истоптав последних башмаков, в коих шла за гробом. Тут все не так, и тот круглый дурак, кто этого не видит! Я – княгиня Л., друг и собеседник порфироносной коронованной семьи, и я не допущу беззакония в отношении меня!

Генерал Сугубов всеми своими глазами сигналил азбукой Морзе – «Слушайте и повинуйтесь!».

- Мы сей же час соберем наши лопаты и аппараты! – отрапортовал вытянувшийся в полный фунт Сундуков, - встретимся на кладбище!

При последних словах он с великой надеждой воззрился на фон Штоффа. Но бесстыжий сыщик понимать и выполнять сей намек отказывался…»

Кладбище встретило героев «могильным серым небом и задушевными криками хищных черных птиц…». Гектор Гордеевич ежился и непроизвольно жался ближе к твердокаменному фон Штоффу, которого и кладбище не брало. Титулованной дамы рядом не было, и господин Сундуков позволил себе некоторое возмущение:

« - Я же сам, своими собственными руками и головой раскрывал дело  утопшего Николая Кроткого! Наш премудрый эскулап осмотрел тело, извлечённое из весенней воды, а жена трупа пришла на опознание. Правда, лицезрела свою утрату она издалека, ибо находилась в состоянии крайне нервическом и слабом. Но едва мы откинули покровы с утонувшего лица, бедная Дарья Алексеевна зашлась столь страдающим криком, что дело можно было спокойно закрывать вместе с лицом, кое было изуродовано водой! Что мы с доктором и сделали – ведь по чужому так голосить не станут?

Премудрый эскулап, находившийся тут же, кивнул головой, подтверждая все вышесказанное. В сей момент его оттер в сторону генерал Сугубов, и заговорщицки вытаращил глаза:

- Доктор, скажите прямо, как честный и гуманный человек. Где у нашего фон Штоффа назначена дуэль? Я не могу допустить, чтобы люди моего ведомства столь щедро разбазаривали свои жизни, и просто обязан предотвратить его ранение или гибель. Работать же будет некому!

- Я вас очень хорошо понимаю, господин генерал, - печально блеснул очками врач, - у меня ныне тоже работать некому, ибо бесценная и умелая Аврора Романовна впала в прострацию, и так из нее и не выпадает все десять дней! А что без нее весь наш многочисленный персонал? Ничто! Пыль! Но вам я помочь не могу, поскольку тайна дуэли фон Штоффа и князя Клюевского меня своим крылом не осенила!»

Далее Зиночка снова с удовольствием вообразила себе спальню графини Морозовой.

«Прострация Авроры Романовны была глубока, возвышенна и неизбывна. За окном дул позднеосенний ветер, пощелкивал легкий мороз, крутили фуэ-те первые снежинки. Но несчастная и недоступная стихиям медиум сидела в тонкой сорочке, отороченной рукотворным кружевом, коя была поднята до целомудренных колен. Клетчатый шарф безжизненно обвивал только локотки красавицы, не давая тепла. Роскошные волосы, которые могли бы греть меховым плащом, были собраны в смиренную косу. Гребень не касался ее десять суток, ибо не до того было Авроре Романовне, падавшей в бездну тоски и разочарования. Потому и девушка, и ее прическа были расхристаны, бледны и заплаканы…»

Живописать графиню Морозову получалось хорошо. Но любые попытки вообразить себе ее счастливую соперницу заканчивались крахом. Зиночка ходила по классу, грызла карандаш, вглядывалась в мудрые глаза писателей, чьи портреты украшали кабинет. Увы, озарение не приходило. Девочка села за последнюю парту, машинально подняла крышку… И увидела книгу, которая явно не была учебником…

Ну так и есть! Номер журнала «Юный читатель» за 1901 год, с переводом романа госпожи Бронте «Джэни Эйр, история моей жизни». Интересно, кто же здесь приобщался к английской литературе, не замеченный бдительной Анастасией Дмитриевной?

Зиночка перевернула несколько страниц. У нее дома где-то лежал этот номер, так и недочитанный до конца. Героиня романа показалась Зиночке слишком грубой, а еще – бедной, некрасивой и неизящной. Какая-то блеклая невзрачная сирота, которая со всеми ссорится, и доводит дело до того, что ее просто выдворяют из богатого аристократического дома. А эта дурочка еще и радуется учебе в нищей благотворительной школе! Наткнувшись тогда на проповеди ее новой подруги, блаженной Елены Бернс, Зиночка зевнула, и захлопнула журнал, взявшись за новую часть «Пещеры Лейхтвейса ».

Но сейчас делать было совершенно нечего. Домой ее отпустят нескоро. Вдохновение упорхнуло. Вопрос с супругой фон Штоффа никак не решался… «На безрыбье» Зиночка решила дать отвергнутой книге еще один шанс.

Читала она быстро, пропуская скучные места и описания. Оказалось, что роман вовсе недурен, хотя, безусловно, нуждается в редактуре и исправлении. Побольше бы красоты и знатности для героини, пять-шесть поклонников, жонглирующих титулами и золотом… Убрать плебейские симпатии Джэни к серым платьям и сельским школам, нарядить и дать руководить самым что ни на есть модным пансионом… Вокруг которого бродили бы тоскующие женихи юной прекрасной директрисы… А по соседству, в одинокой башне поселить воющего от горя на луну и солнце, рокового, пылкого и безнадежно женатого м-ра Рочестера!

Зиночка тряхнула косами. Нет уж, чужую работу она сейчас делать не станет, с нее и своей достаточно! Торопливо проглядев последние страницы, девочка захлопнула журнал. На ее губах цвела победная улыбка. Теперь она точно знала, почему госпожа фон Штофф «непреодолимым шлагбаумом перерубила радужный путь счастья легкокрылой карете графини Морозовой».

Ну а покамест пора выводить Аврору Романовну из прострации. Куда это годится, если сыщики будут раскрывать дело без госпожи медиума? А если, не дай бог, раскроют?

«В дверь особняка стучали и звонили, звонили и стучали так, что стекла трепетали во всех окнах, включая чердачное. Когда Мавра встревоженным колобком выкатилась на крыльцо, оказалось, что это Иван Стравинский жаждет видеть графиню Морозову.

- В великом горе и апатии не приемлет ныне наша барышня никого! – обрезала надежды врача Мавра.

Нечувствительный к столь тонким материям, упрямый нигилист перепрыгнул через верноподданно растопырившуюся в дверях служанку, и ринулся прямо на второй этаж. Легким движением руки превратил он надежные двери девичьей спальни в поток воздушной кисеи, через которую и прорвался в комнату.

Всего на секунду замер Стравинский, ибо холодно-блистающий взор его натолкнулся на стройные и белые ножки графини, утопающие в мягких носочках лебяжьего пуха. Но сие пробудило какие-то воспоминания о скромности в несчастной Авроре Романовне, и она медленно потянула на себя атласное оделяло, скрывая орошенные слезами прелести.

- И что же вы тут себе думаете? – не дожидаясь упреков, Стравинский начал первым, - вы деловая женщина, или где? Вы врач с дипломом, или просто мимо больницы порхаете? Как можно, по вине какого-то там… сыщика, пасть столь низко, что страдать по нему, забыв дело и гордость?

- Вы правы… - чуждым голосом нараспев протянула Аврора, - я никто и ничто ныне. Оставьте меня, доктор, я в печали!

- Вы по уши в глупых сантиментах! А я-то думал, встретил разумную даму, которая не тает от любовных томлений, и ценит в себе неповторимую личность, исполненную смысла и достоинства, попирая ногами вековую отсталость женского пола.

Он шагнул обратно к дверям, и ледяной сквозняк вихрем крутанулся вокруг быстрых докторских ступней.

- Прорастите здесь тонкой рябиной и рыдайте по своему чугунному дубу, которого уже обнимает некая … секвойя! А больница пусть рушится без вашего ока, призванного на службу медицине! – произнес приговор Стравинский, и легким па испарился из комнаты, вновь перепрыгивая только-только припыхтевшую на помощь барышне Мавру.

Медленно-медленно, волоча за собой астрал и прострацию, поднялась с постели графиня Морозова. Она взглянула в зеркало, и содрогнулась всеми сочлениями. Таких пугающих призраков опытная медиум еще не видывала. Ибо никакой удавленник, утопленник, обезглавленный или застреленный не сравнится в безобразии с женщиной, которая десять суток не общалась со своим туалетным столиком.

И тут за спиной Авроры Романовны возник одноглазый дух в свободной рубахе с черной повязкой. Возмущение горячей лавой подкатило к голосовым связкам графини. Вот кто виноват во всем!

- Уйди! – закричала она, - я вас всех видела в гробу, и там вы и должны находиться! Хватит ко мне приставать с вашими смертями, жизнями и справедливостью! Я ныне нема, как могильная плита!

С этими словами она закрыла глаза, и на ощупь начала расплетать косу, дабы явить миру ушибленную судьбой, но не сломленную и несгибаемую женщину…»

P.S.

Продолжение будет через несколько дней)