Серия 11

Злой дух, волею судьбы оказавшийся в пудренице, теперь жил активной сыщицкой жизнью в кармане Коробейникова и с теплотой вспоминал свое прежнее уютное обиталище. Как же хорошо и спокойно ему жилось в складках юбки старой девы! Оставалось надеяться, что Антон зазевается и оставит пудреницу раскрытой у большого зеркала, тогда уж он не оплошает и в тут же секунду покинет свою тесную квартиру. Лишь бы не догадался щелкать сим предметом перед носами несчастных и внушать им свою волю. Работать “на дядю” духу не хотелось, с некоторых пор он поклялся себе, что отныне он будет трудиться только ради собственных интересов, как свободный предприниматель и расточать гипноз только по велению души.

Сам же Коробейников не подозревал о коварных планах, зарождающихся у него в правом кармане брюк. Он был слишком занят. С тех пор, как Штольман вернулся на его (их?) родное рабочее место, он не знал покоя. Пока бурная сыщицкая деятельность ограничилась походом к Полонской, во время которого он обменял мышиное семейство на зеркало, и арестом ярмарочного карманника, который покусился на святое. Но Антон верил в Якова Платоныча и себя - один обеспечит эпидемию убийств, а другой будет их раскрывать. Ему и в голову не приходило, что этим одним станет именно он - стоит лишь раскрыть пудреницу.

Прикупив на ярмарке валторну ко дню рождения Анны и картину, как подарок на новоселье, Коробейников отправился к Штольманам на двойной праздник, надеясь, что предмет интерьера с разрушенной башней и какими-то руинами не напомнит хозяевам дома реквизит первого сезона. 

Подарки были приняты с большим удовольствием. Валторну Анна Викторовна сразу опробовала, Антон достал удачно захваченную губную гармошку, Штольман бодро поддзынькивал им на треугольнике. Старшие Мироновы даже не морщились от этой какофонии, видимо, полугодовое стояние слегка приглушило остроту музыкального слуха. Прасковье же, переехавшей вместе со молодоженами во флигель, пришлось надеть шапку-ушанку и подвязаться шерстяным платком, отчего она сделалась удивительно похожей на своего бравого французского гусара, отступающего из Москвы в декабре 1812 года.

Праздник двигался в сторону логического завершения, когда расчувствовавшийся Коробейников решил похвастаться пудреницей, выменянной у мадемуазель Полонской на мышей. Злой Дух в ожидании бенефиса злобненько потирал руки в предвкушении.

И его время пришло! Антон Андреич вытащил пудреницу на всеобщее обозрение и закричал:

- Попрошу внимания! Сейчас вы увидите того, кто устроил всю эту вакханалию с катарами, абракадаброй и гипнозом!

Трудно сказать, кого именно представили себе гости, но уж точно не то, что явилось из распахнутой шкатулки, видимое только Анне: пухлое многоликое облако со множеством разинутых пастей. Облако заметалось в поисках пристанища. «Не дать ему уйти в зеркало!» - осенило Анну. Она пошарила глазами в поисках оружия и увидела его в руках Домны: огромная мухобойка! Одно движение – и духовидица превратилась в грозного духобора. В руках Анны, не иначе как по волшебству, мухобойка обрела астральное тело, способное воздействовать на духа. Облако попыталось вырасти до потолка, но первый же смачный шлепок вернул ему прежний размер. Второй заставил замерцать всеми оттенками красного. Третьего дух дожидаться не стал и со всех пастей принялся улепетывать. К сожалению, в силу призрачности препятствий он не видел, и когда на пути попадались гости, бокалы, торт, мороженое и прочие хрупкие элементы празднества, дух проскакивал их насквозь. В отличие от духобойки, имевшей, напомним, и материальное тело.

Когда в бальной зале не осталось целых бокалов и непобитых гостей, дух нашел, куда юркнуть – в полированный, как зеркало, треугольник в руке Штольмана.

Серия 12

Александр Францевич не стал ждать фейерверка, завершающего праздник у Штольманов, заторопился домой, где в одиночестве скучал Ванюшка. Где-то в глубине души его грыз червячок обиды. Трегубова позвали с женой и детьми, а ему своего пришлось оставить дома. Конечно, он помнил, что, будучи Крутиным- Скрябиным-Гийомом штольмановой кровушки он попил изрядно, но все-таки с тех пор исправился, все дурное из памяти стёр, оставил только хорошее. Да “батей” его называть приучился.

Прасковья, добрая душа, собрала с собой корзину пирогов с черникой, да втихаря, пока гости и хозяева были заняты празднеством на дно корзины сунула “адов   анструмент”, как она выразилась.  Побалуй, сказала, мальчонку, пусть пирожка моего попробует, да музыку бренчит. Может песню какую выучит. Вот помню, бывало, Франсуа мой затянет так жалостно: “Жё пё, жё пё па...” 

Бери-бери, нам-то он ни к чему. Мы тишину уважаем. Мои уткнутся лбами и стоят. Час могут простоять и два. Разговаривают так. Красота. Тишина и покой. А твой пусть играет. Или приладь ему этот треугольник на палку да сетку пришей, пусть бабочек или жучков каких ловит.

На следующее утро Милц передал Ванятке прасковьины дары. Пироги он одобрил, принялся за них основательно. Одобрительно разговаривал с каждым, уговаривая не обижаться, наконец, уговорил последний. Треугольник и палочка блеснули на дне корзины, маня к себе. Но отец решил напомнить приемному сыну, что их ждут в больнице, и убедил его оставить музицирование на вечер. Уходя, Ванюшка оглянулся, завороженный недобрым блеском.

Эх, сорвалось, взвыл дух. Еще б немножко, и он вернулся бы туда, откуда его изгнали. И уж тогда бы никакие гийомы нам не помешали бы! Такое тут устроим, что весь мир долго будет содрогаться при слове Zatonsk. А начнем с духовидицы. Ничего святого для нее, злого духа мухобойкой! Ну погоди, доберусь я до тебя… И дух погрузился в сладострастные мечты…

В этот день Милц с питомцем вернулись домой позже обычного, но Ванюшка сразу же потянулся к новой игрушке. Только разглядывать ее не стал. А взял треугольник в одну руку, палочку в другую и-и-и-и…

Звук, взвившийся над крышами Затонска, собрал по тревоге пожарную команду, поднял на ноги сыскное отделение и заставил загрустить кузнецов, представивших себе столь мощного конкурента. Вопреки ожиданиям набат не стихал, и вскоре половина населения Затонска собралась у дома доктора со всем, что могло подойти для усмирения зла, производящего подобный шум, - от сковород до смит-и-вессонов. Как вдруг все смолкло.

Это ужасом, летящим на крыльях ночи злой дух, не дожидаясь суда Линча над ним, пухлым многоликим облаком отправился сотворять свою страшную мстю на Царицинскую, 5А, во флигель, откуда вчера был выдворен коварной Прасковьей. 

В поисках материального обличия облако металось по коридорам флигеля.

Прасковья была бы самой легкой добычей, но провести жизнь на кухне, среди горячих кастрюль, ему не улыбалось. Заглянув в спальню, он увидел духовидицу, посапывающую в обнимку с грозным орудием. Опасливо посматривая на неё, подлетел к другой стороне кровати, где лежал её супруг, примерился и попытался пристроиться к Штольману. 

В этот момент духовидица взмахнула мухобойкой, изображая знак Зорро, как видно, и во сне борясь за правое дело, попала по злу и случайно разделила облако на пять частей.

Маленькие пухленькие облачка, одинаково злобненько ухмыляясь, смотрели на себе подобных, завистливо пересчитывали количество ручек и ножек, доставшихся собрату по несчастью, и грозили духоборке наистрашнейшей мстёй, но какой, еще не придумали. 

Не найдя более удобных материальных оболочек, облачка поскакали к клетке с мышами.

В ту же ночь, перекусив прутья клетки, на волю вырвались пять белых мышей, в черных глазках-бусинках которых вращались гипнотические спирали.