Глава 9.Ты да я, да мы с тобой

  Ты да я, да мы с тобой. Ты да я, да мы с тобой
Землю обойдём, потом махнём на Марс.
Может, у оранжевой речки там уже грустят человечки
Оттого, что слишком долго нету нас
(с)

Конец января 1895 года, Затонск, реальность Кукловодов

Анна понимала, что спит, но в то же время отчётливо осознавала: то, что она видит, не является ни рядовым сном, ни плодом буйной фантазии, ни наваждением. Исчезли скованность и растерянность, присутствовавшие во всех её предыдущих ночных «визитах» в  другой Затонск. Пропало ощущения бреда наяву. Она больше не чувствовала себя зрителем, против воли затянутым на сцену и вынужденным участвовать в плохом представлении. Зато появилась убежденность: происходящее здесь и сейчас в доме Мироновых на Царицинской так же реально, как и жизнь её семьи в Париже.
Та, которую она разглядывала, и которая была ею, тоже спала. Не спал Яков. Настоящий Яков. Её Штольман, хоть немного и непохожий на самого себя, на того, рядом с которым она заснула в их спальне, в доме на Ганд Огюстен. Этот Яков был как будто на несколько лет старше: глубже морщинки на лице, больше седины на висках. Перемены в Анне тоже огорчали: похудевшая, бледненькая, словно после долгой болезни, и, увы, заметно постаревшая. Но как Яков на неё смотрел! Столько пронзительной нежности во взгляде, восхищения и… тревоги?
«Отчего ты тревожишься? Что вам угрожает?» — Анна протянула призрачную руку, желая приласкать тёмные непокорные кудри, но не посмела притронуться к ним — а вдруг Яков почувствует ее присутствие.
То, что кровать другая, широкая, Анна заметила почти сразу, в остальном же обстановка почти не поменялась, даже все милые сердцу мелочи находились на прежних местах. Но кое-какие вещи добавились. А как же иначе? Ведь теперь в этой комнате живёт не юная барышня Миронова, а супруги Штольман.
Приблизившись к столу, Анна внимательно присмотрелась к небрежно брошенному номеру «Затонского телеграфа». Двадцать седьмое января, год 1895. Как и у них!
Часы показывали половину десятого. В это время в доме Мироновых обычно уже заканчивали завтракать. Но Штольманы, похоже, вставать пока не собирались. Анна обернулась и снова посмотрела на них. Кажется, Яков заснул. Вот и хорошо. Наверняка он и здесь мало отдыхает.
Ощутив острое желание увидеть родителей, Анна направилась к двери и на секунду замерла перед ней в растерянности: как же ее открыть? И тут же беззвучно рассмеялась сама над собой: если в этом мире она не подчинена законам материи, то и закрытая дверь для неё не препятствие.
Проникнув в коридор, Анна к великой своей радости обнаружила там  Александру Андреевну и дядюшку. Сценка разыгрывалась презабавная: Пётр Иванович, с самой обаятельной улыбкой, на которую только был способен, пытался убедить в чём-то супругу, но та пока не сдавалась.
— Петя, но ведь это неприлично — явиться к дальним родственникам без приглашения, — Александра Андреевна старалась говорить строго, но при этом смотрела на мужа влюблёнными глазами.
— Ангел мой, — проворковал Миронов-младший. — Мы ведь не собираемся останавливаться у них в доме. Мы остановимся в гостинице. Знаю в Ярославле одну небольшую уютную гостиницу, тебе там непременно понравится. У них есть милый обычай: гостям на завтрак подают козье молоко.
— Друг мой, какой вздор! Гостиница, молоко… Признайся: ты больше не желаешь терпеть общество Олимпиады Тимофеевны.
— Сашенька, — Петр Иванович поднес к губам руку жены и нежно поцеловал изящные пальчики. — Ты всё прекрасно понимаешь!
— Но ведь всего через пару дней она уедет.
— Вот и чудно! Она через пару дней уедет, мы через пару дней вернёмся, — Пётр Иванович потянул супругу в сторону своей, вернее, в сторону теперь уже их комнаты. — Нам надо собрать вещи.
— Петя… — Александра Андреевна была готова к капитуляции. Видимо, общество московской гостьи утомило не только дядюшку.
Дверь за супругами закрылась, и Анна мгновенно переместилась в столовую, где застала только маму и тётю Липу. Похоже, папа уже сбежал в свой кабинет. Мария Тимофеевна исполняла обязанности гостеприимной хозяйки. Героически исполняла. Наверное, с таким лицом продавец в дорогом модном магазине обслуживает скупого и капризного покупателя, вытянувшего все жилы из персонала и выбравшего самый дешёвый товар. Олимпиада, будто не замечая, в каком состоянии находится сестра, а может, и наслаждаясь поизводимым эффектом, ехидно вещала:
— И двух недель не прошло, как обвенчались, а он уже дома не ночует! Вот они, нравы-то столичные. И как Нюшенька такое терпит? Да что ж ей, голубушке, всю жизнь теперь с таким мужем маяться?
— Липа! — подобным тоном Мария Тимофеевна обычно требовала у прислуги настойку пустырника. — Я прошу тебя…  Нет! Я запрещаю тебе дурно отзываться о моём зяте!
— Да что ж я такого сказала? При мне Прасковья тебе докладывала, что Нюша с Яковом Платонычем в седьмом часу чай пили, как только Яков Платоныч со службы вернулся. Только где ж такое видано, чтобы стряпчий под утро со службы возвращался?
— Липа! — Мария Тимофеевна стукнула чашечкой о блюдце, расплескав недопитый чай, и рывком поднялась из-за стола. — Я уже много раз тебе объясняла: он не стряпчий, он старший кандидат при Тверском окружном суде. Его командировали в Затонск на должность судебного следователя. У него очень много работы!
— Ежели судейский следователь, так и заседал бы в судейской палате! А он разбойников ловит, как простой городовой.  Третьего дня, люди говорят, по крыше за каким-то оборванцем бегал. А крыша-то… Ох… — Тётя Липа картинно вздохнула. — Порядочным женщинам и знать не положено, что дома такие существуют.
— Кто говорит? Какие люди?! — Мария Тимофеевна окончательно потеряла терпение.
— Так булочница вчера рассказывала! И что, спрашивается, стряпчий делал на крыше…  непотребного заведения?
Рассерженная донельзя госпожа Миронова поспешила вон из столовой. В дверях она резко обернулась и гневно сказала сестре:
— Если Яков Платонович гнался за кем-то по крыше, значит, он ловил опасного преступника. Чтобы порядочные горожане могли спать спокойно!
Оставив тётю Липу наедине с её недобрыми мыслями, Анна проследовала за мамой в отцовский кабинет.
— Витя, это становится невыносимым, — голос Марии Тимофеевны дрожал, но не только от справедливого негодования. Казалось, она вот-вот расплачется.
Виктор Иванович подошёл к жене и молча обнял её.
— Я так устала от неё, — пожаловалась Мария Тимофеевна, прижимаясь к мужу. — Постоянно всё пытается вызнать, выведать, пересказывает нам с Прасковьей какие-то городские сплетни. Недавно опять расспрашивала, чем Аннушка болела, да почему так долго, да почему мы её с Петром Ивановичем и Александрой Андреевной в Париж отправили, а не к ней, в Москву. Уж она бы ее быстро вылечила!
Виктор Иванович только хмыкнул в ответ, явно разделяя сомнения жены насчёт целительских способностей Олимпиады Тимофеевны.
— А вчера вечером сестрица мне заявила, что от людей слышала, будто Яков Платоныч в рукопашной схватке князя убил, задушил голыми руками, — возмущенно продолжала Мария Тимофеевна, — потому что в князя якобы бес вселился и грозился всех жителей Затонска истребить.
— Вот как? — изрёк адвокат Миронов, нисколько не удивившись. Изложенная версия событий его даже позабавила.
— Витя? По-твоему, это весело? — Мария Тимофеевн отстранилась от супруга. — Такие нелепые выдумки! Это возмутительно! Липа теперь убеждена, что Якова Платоныча оправдали не потому, что он невиновен, а потому что покойный князь Разумовский уже давно с нечистой силой шашни водил, и в Петербурге все об этом знали. И только поэтому Штольмана не отправили на каторгу, а продержали в тюрьме полгода!.. А об Аннушке что они говорят! Выдумали, будто Аннушкина долгая болезнь, из-за которой свадьбу откладывали — это месть князя. Представляешь? Дух его мстил за то, что Аннушка ему отказала и за убийцу его замуж собралась.
Виктора Ивановича, в отличие от Анны, городские легенды под редакцией тёти Липы не впечатлили. Видимо, всё это или нечто подобное ему уже доводилось слышать. Он снова притянул к себе жену и примирительно сказал:
— Маша, Машенька… Дружочек мой! Стоит ли? Стоит ли так расстраиваться из-за сплетен, которые разносят лавочницы, портнихи, уличные торговки?
— Если б только они, — Мария Тимофеевна тяжело вздохнула.
— А ты знаешь, — на лице Виктора Ивановича появилась хитроватая улыбка, — мне даже льстит, что нашего зятя считают героем, спасшим город от происков нечистой силы. Только надеюсь, эти басни не вдохновят господина Ребушинского на написание каких-нибудь «Вечеров на хуторе близ Затонска».
— Боюсь, они его уже вдохновили на продолжение «Приключений героического сыщика», — сердито проговорила Мария Тимофеевна.
«Как? И здесь?» — успела удивиться Анна, прежде чем почувствовала, что сейчас ей придётся покинуть родительский дом.

Увы, пробуждение пока не наступило. Анна почти сразу поняла, что вынуждена будет задержаться там, где предпочла бы вовсе не появляться.
В гостиничном номере, в котором она оказалась, было жарко натоплено и неприятно пахло чересчур сладкими духами.  Знакомая пара лежала в обнимку на кровати, и Анна Викторовна не усмотрела бы в этом ничего дурного, если б не знала всей их предыстории. Захотелось немедленно выйти и так хлопнуть дверью, чтоб эти двое разлетелись в разные стороны, как вдруг... Раздалось бренчание балалайки и знакомый голос запел, подражая ярморочным скоморохам:
— Под бумажным балдахином ели мы пирог из глины, виноград из деревяшки. Эх, расщедрился Неяшка!
— Антон Андреич! —громко позвала Анна. — Вы где?
— Я здесь! — Из-за ближайшей портьеры вынырнул Коробейников с балалайкой в руках. — И вы здесь, Анна Викторовна! Настоящая Анна Викторовна!
Двое на кровати изумлённо таращились на непрошенных гостей. Те пока не обращали на них внимания.
— А почему балдахин бумажный, а виноград из деревяшки? —поинтересовалась Анна.
— Потому что здесь всё ненастоящее, — радостно заявил Антон. — Вот, смотрите!
Коробейников схватил гроздь винограда с тарелки и бросил на пол. Нежные на вид плоды упали со звонким стуком.
— И занавески ненастоящие! — Антон Андреич подскочил к кровати и легко разорвал серебристую ткань полога, словно это был лист бумаги.
— Да, действительно, — согласилась Анна Викторовна, подняв обрывок балдахина. — На ощупь как бумага… Что же получается?.. Если я сплю, то моё тело находится там, где я сплю. А если я здесь могу воздействовать на предметы, то…  Это всего лишь глупый сон?
— Всего лишь глупый сон, Анна Викторовна. Только очень надоедливый. А у них, — Антон указал на обнажённого по пояс мужчину и на девушку, стыдливо прикрывавшуюся одеялом, — даже имён своих нет. Я их зову Неяша и Неаня. Они пытаются вас с Яковом Платонычем изображать, а сами только внешне на вас похожи.
— А почему они сегодня молчат? — недоумённо спросила Анна. — Смотрят на нас и молчат.
— Наверное, не знают, что говорить. Ненастоящие, — Антон махнул рукой. — Лучше бы они всё время молчали. А то как скажут…
Анна пристально вгляделась в сидящего на кровати мужчину. Да, чертами лица и фигурой он походил на Якова. Но он им не был!
— Вы не Штольман! — горячо воскликнула она. — Вы не можете быть Штольманом!
— Моя фамилия Штольман, — вдруг отозвался Неяков. — Штольман Яков Платоныч.
— Нет, — решительно возразила Анна. — Нет! У настоящего Штольмана должны быть шрамы. У моего Штольмана под ключицей и на спине шрамы от сквозного ранения. После дуэли с князем... Вы никогда не были нами! Мы никогда бы не стали такими, как вы!
Гнев, выплеснувшись, испарился. Чувство скованности пропало. Стало удивительно легко. Анна счастливо рассмеялась и вынырнула из сна, словно из глубокого омута.

То же утро, Затонск-на-Сене

Яков крепко спал. Анна осторожно, подушечками пальцев, провела по его плечу, легонько прикоснулась к шраму под ключицей. Яша. Яшенька. Настоящий Штольман. Её Штольман.

Отредактировано Jelizawieta (01.02.2023 18:12)