Как по-разному люди пользуются головой! Для кого-то это рабочий инструмент, а для кого-то больное место. Или пустое. Кто-то просто в нее ест, а кто-то еще и рисует на ней лицо. Те, кто головой пользуется не для мыслей, а для карьерных упражнений, бывает, готовы отказаться от нее, чтобы оказаться на коне. Увы, похоже, именно они добиваются успеха чаще других.  И потому всадники без головы являются привычным, а не пугающим зрелищем. Однако в данной истории речь идет о неискушенных этнических меньшинствах с более трезвым отношением к вопросу, для них отсутствие этой важной части тела является олицетворением зла и убийственных намерений.  И в общем-то, они правы. Над Затонском довлеет дурной морок, с которым герой сражается, сохраняя голову на плечах, а героиня – с помощью присутствия духа (или духов). Пожелаем им победы в этой битве. Что касается личного, тут все обстоит наоборот: героине следовало бы довериться разуму, а герою – сердцу. Насколько им это удалось – судить вам, дорогие читатели.

Эта даль и глушь не для слабых душ

- Положишь, значит, на капище пятак, и вытянешь счастливый билет по алгебре, - безбоязненно, во весь голос говорил Илья.

Костик ежился, ему было не по себе не только от холода, но и от белизны и торжественности зимнего леса, - точно на погосте, где каждый громкий звук привлекает негодующие взоры. Впрочем, возможно, Илья чувствовал себя не лучше, и за уверенными словами скрывал собственную робость. Хорошо хоть, идти оставалось всего ничего – впереди показался невысокий холмик, куда черемисы все еще приходили помолиться своим языческим богам.

Поднявшись к капищу, Костик уважительно положил на неприметную площадку заранее приготовленный пятак. На всякий случай перекрестился и сотворил молитву, потом с чувством выполненного долга повернулся к Илье. И словно ледяная молния прошила – приятель замер с полуоткрытым ртом, уставившись на что-то с таким ужасом, что Костику пришлось сделать над собой усилие, чтобы глянуть в ту же сторону. Он тут же пожалел об этом, потому что поверить в увиденное было невыносимо страшно. Мимо капища медленно ехал всадник на вороном коне в черной одежде с яркими узорами. Скрипел снег под копытами, солнце играло на каких-то бусинках. Но редкие снежинки, падавшие на обмотанные поводьями руки, не таяли. Потому что всадник был мертв так, как только и мог быть мертв лишенный головы человек…

В полицейском участке царил мир и покой. Антон Андреич беседовал с Клашей, делясь с ней планами на вечер. Поскольку в планах присутствовала Вера Николаевна, Клаша слушать не желала и демонстративно отворачивалась, подставляя излияниям Коробейникова не самую приличную часть тела. Впрочем, Антон по большей части витийствовал с закрытыми глазами и не замечал, что его пламенные речи не находят отклика в ревнивом женском сердце. На самом патетическом месте его прервали нежданные посетители.

Каких только историй не доводилось слышать этим стенам, но то, что рассказывали два возбужденных гимназиста, переходило всякие границы. Коробейников слушал историю о всаднике без головы, пытаясь поднять левую бровь в соответствии с образчиком скептицизма, но когда мальчишки начали настаивать на немедленных действиях, не выдержал и по-простому рявкнул:

- Да вы что, совсем с ума посходили?! Чтобы я оторвал от дела городовых и отправил их туда, не знаю куда, искать то, не знаю что?! Меньше читайте Томаса Майн Рида, а больше господина Киселева, тогда и алгебру будете сдавать без языческой помощи!

- Но как же, господин полицмейстер, ведь у Майн Рида преступление было! Это же было убийство! Всадник был настоящий! – в два голоса загомонили гимназисты.

- У Майн Рида было! Воображаемое! – разозлившись, заорал Коробейников. – На досуге перечту. А ваши фантазии мне разбирать недосуг!

Клашу рассказ определенно заинтересовал, выглядела она так, как если бы хотела задать свидетелям пару вопросов. Хотя бы и через Антона Андреича. Но увы, он не оправдывал ожиданий. Оставалось надеяться на другого поборника логики, и тот, как всегда, не подвел. В разгар баталии дверь распахнулась, и Штольман вошел в кабинет, где гимназисты от нападения уже переходили к обороне. Ознакомившись с диспозицией, Яков Платоныч выдал мальчишкам канцелярские принадлежности, развел их в разные стороны и велел описать увиденное на бумаге. А Коробейникову сообщил, что его ждет Трегубов с приятной новостью. Этого оказалось достаточно, чтобы усмирить начальника сыскного отделения, уже собиравшегося сражаться за свой авторитет.

Полчаса спустя Штольман отпустил гимназистов, заверив ребят, что примет к сведению их слова, и внимательно ознакомился с показаниями. Что ж, пожалуй, дело заслуживает более пристального рассмотрения. Совпадения между двумя описаниями, некоторые достоверные детали вроде узоров на одежде, да и тот факт, что мальчишки прибежали в полицию, а не похвастались перед приятелями, - все говорило о том, что нечто подозрительное имело место. А раз так, полиции пора вмешаться.

Вернулся я на родину. Шумят березки встречные

- Нет, ну посмотрите, люди добрые, на нашего героя! Подвиг совершил! Медаль ему за это, нет, лучше сразу - орден! Два! Он не изменял жене! Мог, но не изменил! Или хотел, но не мог?.. Или мог, но не хотел?.. Да какие его годы! Подумаешь, с Лизой недоизменил, мало ли горничных на свете? На его век хватит. Вон, у нас еще Домна есть...

Муза отсутствовала несколько дней. После последнего отчета её вызывали “на ковер”. Требовали результатов. А где их взять? Вокруг столько всего происходит, что требует её вмешательства, пыльцы на всё не напасешься. И снова ей влетело по первое число, аж две тысячи двадцать второго года! Её подопечная ленится, бездельничает, настоящих книг не пишет, а на неё надежды возлагались! В чернильнице неделю назад муха захлебнулась, да так там и лежит... 

“Ты - Муза восьмой категории! - Бушевала начальница. - При твоем профессиональном уровне вдохновления должно уже быть написано не меньше трех романов! А ты, максимум, на что способна – на газетные опусы! С этим справится даже музёныш. Профдеформация налицо. Да не заглядывай мне в глаза, не на моём лице, а на твоём! Не можешь одухотворить по всей форме, бери перо - пиши сама. Вы - одна команда! Твоя авторша не пишет, а спрос с тебя! О повышении придется забыть надолго! Я уже не говорю о твоем моральном нематериальном облике...” 

И начала выкладывать фотографии. Вот Муза возвращается из притона. Вот избиение любовниц. Вот она же подшофе. Вот ранним утречком, изможденная, на крыльце Ребушинского... Упс!

Грозили ссылкой в Сибирь, повышать уровень заготовки кедровых орехов или одухотворять тамошних лесорубов или сборщиков грибов. Муза и грибы! Вот кошмар-то! Прошлые грехи вспоминали, матерные частушки со сцены Александринки и ещё много чего...

Музочка каялась, обещала, хитончик на себе рвала, посыпала головушку пеплом, даже пальцы украдкой не скрещивала. Еле-еле упросила высшую канцелярию дать ей еще шанс, вернулась, а тут такое...

При выяснении отношений в ресторане её не было, улаживала свои дела, получала зимнее обмундирование, кучу новых должностных инструкций и орудий труда для одухотворения, поэтому все пропустила. Оказывается, Марь Тимофеевна из ресторана в тот день домой не вернулась, а отправилась в гостиницу, помогать собирать вещи бродячего супруга для водворения его в родные пенаты. Собирали три дня. Вчера заявились, счастливые, целуются по углам, как гимназисты, держатся за руки, воркуют. Тьфу! Смотреть противно! 

Нашла Марь Тимофеевна кого в дом впустить. Вертопраха! Пролез-таки, коварный, обратно в дом и сердце хозяйки. Обвил его кольцами и уютненько так там устроился. Нет бы Алексея Егорыча на груди пригрела. Такой приличный мужчина. Красавец! Вон он разнесчастным призраком бродит вокруг дома, да в окна заглядывает. Надеется хоть чуточку погреться у чужого семейного очага. Все-таки бездушная дамочка - Марь Тимофеевна. Оттого и писательское дело у неё не спорится, душа потому что чёрствая, не способная оценить романтических порывов и добрых советов. Спросила бы Музу, посоветовалась, две-то головы в таком деле лучше, чем одна, пусть даже слонская. Но что с ней считаться, она же не человек и даже не кошка... Так, комочек эфемерной пыли вперемешку с эктоплазмой...

Кухарка тоже хороша, предательница! От радости впала в ватрушковое сумасшествие. Три дня печет пироги, да ягодами на них сердечки выкладывает. Домна с ног сбилась, таская их туда-сюда, между кухней и столовой. А то встанет в дверях, ручки на животе сложит, слёзы смахивает и умильно любуется, как разлюбезный хозяин плюшки наворачивает. Вчера мёл все подряд, без разбору. Отъедался. А сегодня капризничать начал. То он, видите ли, с капустой не хочет, а подайте ему с творогом, то еще чего удумает. А Марь Тимофеевна самолично чай ему подливает, да пироги еще поверху вареньем мажет. По плечикам гладит, да в макушку целует. Брррр!

Вернулся хозяин с вольного выпаса, как кот после мартовского загула, одичавший, отощавший и ободранный. Да, правда-правда! Вчера Муза с Домной разбирали его гардеробчик, так на сюртуке пуговица на одной ниточке повисла, рукав грязный и на рубашках двух пуговиц не хватает, подкладка на шляпе лоснится. Совсем обтрепался на свободе. Вот Алексей Егорыч, хоть и одинокий мужчина, а какой аккуратный! Уж его-то грязнулей не назовёшь. Сама элегантность! А наш, к вольной жизни совсем не приспособлен, привык, что мы за ним ухаживаем. Но отныне - всё! С этим покончено!

А уж встречают этого Виктора Иваныча, как победителя с поля балдахинной брани! Только хлеб-соль ему не преподнесли. Вот упущение! Опростоволосились. Ну ничего, еще настряпают. Анна на рояле бравурные марши ему играет, а по вечерам- легкомысленные романсики всякие этим двоим. А глаза у самой такие тоскливые, словно для себя такого счастья не видит...

Тут главное, шляпа была бы цела…

Антон Андреич не возмущался громко только потому, что все еще находился под впечатлением благодарности князя Мещерского, зачитанной ему полицмейстером. Герою не пристало бояться какого-то там капища или даже всадника. Но всем своим видом он давал Штольману понять, какого он мнения о предложении выследить безголового. Увы! Ирония в любительском исполнении Коробейникова не убеждала. Тем более побитая молью привычного страха перед потусторонним. Так что вскоре оба сыщика верхами ехали в указанном мальчишками направлении.

Белое безмолвие, впечатлившее ребят, удручающе подействовало и на чувствительного Коробейникова. Он напряженно молчал и так активно крутил головой, что Штольман начал опасаться появления второго безголового всадника. Впрочем, Яков Платоныч больше внимания уделял следам, которые, к счастью, пока не запорошило. Вот здесь мальчишки шли к капищу. Обратно бежали. Вот и следы подков, глубокие. Значит, лошадь была с поклажей. А вот…

- Взгляните, Антон Андреич, - указал Штольман на неаппетитную кучку.

Никогда еще Коробейников не был так рад встрече с конечным продуктом метаболизма – прямым доказательством материальной, а не призрачной сути всадника. По крайней мере, лошади. Он облегченно выдохнул, развернул плечи и первым поскакал туда, куда вели следы подков. Штольман поехал было в противоположную сторону – ему хотелось знать, откуда появилось столь причудливое существо. Однако всадник и здесь оказался оригиналом: тогда как другие бесследно исчезают, он бесследно появился. Штольман внимательно огляделся, но того, кто успел уничтожить начало пути, не заметил. Пришлось следовать за Коробейниковым.

Следы привели сыщиков к деревне черемисов, в которой царила паника. Люди бестолково суетились, грузили какие-то телеги, женщины рыдали, младенцы им вторили.

- Полиция! – крикнул Коробейников, сорвавшись на фальцет, но услышан не был. Спешившись, он схватил за шиворот пробегавшего мимо мужика.

- Что у вас тут происходит?

Мужик посмотрел на вновь прибывших дикими глазами и запричитал. Незнакомый с финно-угорской группой языков Коробейников тряхнул оратора и попросил выражаться понятнее.

- Азырен! Вестник Азырена! Посланник смерти приходил! Сегодня третий день!

Штольман поднял бровь.

- Вы все трижды видели посланника смерти? – мужик закивал. – И как он выглядел?

- Черемис на вороном коне, ни живой, ни мертвый. На коне едет, а головы нету. Гаврила в него стрелял, попал, да не убил. Вернулся он, такой же страшный! Смерть нам всем обещает!

- Это что же, примета такая черемисская? – уточнил Штольман.

- Нет у нас таких примет!  Да ученый человек все объяснил. Сказал, бегите, а то все без голов останетесь. Азырен вам знак послал!

Мужик непритворно трясся, общая суета усугубляла напряжение.

- Что за ученый человек? – спросил Коробейников.

- Кузьмин! К нам ходит сказки записывать.

- Живет где?

- У Мицкевича в Затонске! Знаем его, верим. Такой не обманет!

-  А почему ж вы в полицию не пошли, про всадника рассказать? – вступил Штольман.

Мужик удивился.

- Господь с вами, разве полиция со смертью справится. Это ж знак!

Коробейникову надоело броуновское движение местных  обитателей. Он привлек к себе внимание испытанным методом – пальнул пару раз в воздух и в наступившей тишине крикнул:

- Панику прекратить! Вернуться по домам! Я вам городовых пришлю, они вас от всадника будут охранять. А сейчас пусть ко мне подойдут те, кто видел всадника своими глазами. Расскажете, как он выглядел!

Штольман одобрительно кивнул и негромко сказал на ухо Антону:

- Отличная работа! Оставайтесь выяснять детали, а я к Трегубову за городовыми, потом к Мицкевичу. Посмотрим, что это за Кузьмин такой, который лучше черемисов разбирается в их приметах!

Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог
Штопаем ранения души

- Анна Викторовна, вы подслушивали?

- Я? Нет! Иван Евгеньич, как вы можете? -  Девушка возмутилась, но тут же сникла и созналась. -   Я случайно услышала ваш разговор, достаточно громкий. Я хотела сказать, что полностью разделяю сказанное вами доктору Милцу...

- У вас, коллега, замашки образцовой матроны. Вам бы супруга так блюсти. Замуж вам надо. Всенепременно и как можно скорее! И пяток ребятишек, чтобы в клинику вы приходили только за тем, чтобы сопливые носы лечить.

- Нет, с этим покончено. Я поняла, что супружество не для меня. Любовь, счастливый брак... Мираж всё это. Отныне я вижу своё предназначение только в служении...

- Может, вам в таком случае лучше в монастырь?

- ...людям. Возьмите меня с собой.

- Вы уверены, что хорошо расслышали мои слова? Это не увеселительная поездка. Я еду не за город, кататься на карусельных лошадках и слониках, а отправляюсь в Туркестан бороться с холерой! Чума её забери.

- Я всё правильно поняла. Вы сказали, что там масштабы, подходящие для ваших медицинских амбиций, непаханое поле для научной деятельности, да и платят там значительно лучше. Но меня деньги не интересуют. Холеры я тоже не боюсь. Знаю, есть панацея от неё, двухкомпонентная вакцина Хавкина.

- Смотрю, вы всё обдумали. А как ваши родители, дадут разрешение?

- Я взрослая, вправе сама решать, куда мне ехать. А потом, почему нет? В Париж меня охотно отпустили.

- Ну, Туркестан далеко не Париж. Бонжуры, тужуры, абажуры, там ничего подобного не сыщешь. Никакого комфорта. Шляпки, платья, сумочки, всё это дамское барахло придется позабыть. Только косынка и белый халат! В одном вы правы, там медперсонал в дефиците. Свободные руки нужны как никогда. А, вы, Анна Викторовна, однако, штучка. Соблазняете вы меня весьма умело. -  Скрябин оценивающе смотрел на Анну. -  Заманчиво иметь при себе личную сестру милосердия. Вот только в лёгкое согласие ваших родных я не верю.

- Согласятся! Я их уговорю. Им сейчас не до меня, у них ренессанс.

- Был бы у вас муж, эта проблема так остро не стояла бы...

- Нет, что вы! Вы заблуждаетесь! Было бы много хуже. Он бы никогда одну меня не отпу...- Анна принялась страстно уверять Скрябина в серьезности настроя гипотетического мужа, но осеклась от своей горячности и вида приподнятой в изумлении скрябинской брови. И правда, чего это она разошлась? Пусть он, гипотетический муж, следит за своей женой и своим ребёнком, а у неё никого нет и уже не будет. -   Иван Евгеньич, можете мне поверить, я навсегда отказалась от этих фантазий.

- В так случае, я имею честь сделать вам предложение.

- Иван...

- Подождите, не перебивайте! Фиктивное. Я предлагаю вам стать моей фиктивной женой. Только перед законом. Но к замужней даме будет другое отношение, более уважительное.

- А мы не можем уехать вместе без венчания?

- Не можем. Незамужней девице не дадут спокойно работать. А вы мне нужны в рабочем состоянии. Не волнуйтесь, будем с вами жить как сестра и брат милосердия.

- Простите?

- Эта сторона брака меня интересует меньше всего. Впрочем, когда мы с вами избавим злосчастных туркестанцев от несчастной холеры... То есть наоборот... -  Скрябин запутался от важности момента. Мысль о своей личной медсестре будоражила его не хуже шампанского, - ...и вы сможет заслужить моё доверие, то тогда, я возможно, изменю своё решение, а пока, увы... Завяжем наши плотские потребности морским узлом и якорем бросим на морские глубины. Или вы их жаждете?

Скрябин подозрительно смотрел на Анну, уличая её в нетерпении. Она отрицательно трясла головой, располагая его к себе всё больше. Вот и договорились!

Все ищут ответа - где главный идеал
Пока ответа нету - копите капитал

Легко убедив Трегубова в необходимости охраны черемисов, Штольман поехал к Мицкевичу. Дворецкий не мог не впустить полицейского, но дальше холла сомнительного посетителя не повел, справедливо опасаясь его любознательности. Впрочем, Штольман вполне был способен оценить быт и текущее положение дел землевладельца по доступным взгляду картинам и мебели. Неплохой вкус, приличное состояние, которое приумножилось с годами: новый и дорогой, явно сделанный на заказ гарнитур прекрасно сочетался с наборным паркетом, ровесником усадьбы. Хозяин застал Якова Платоныча за разглядыванием пейзажа кисти известного петербургского художника.

- Судебный следователь Штольман, - представился гость. – У меня к вам несколько вопросов.

- Мицкевич Александр Николаевич. Прошу в кабинет.

В кабинете первое впечатление подтвердилось и усилилось. Однако время для наблюдений за интерьером прошло. Усаживаясь в предложенное кресло, Штольман задал вопрос о Кузьмине.

- Евгений Кузьмин – сын моего покойного друга. Я помогаю ему, чем могу, - с вежливым недоумением проговорил Мицкевич. – Он этнограф, изучает обычаи и язык черемисов.

- А у вас тут целое поселение?

- Ну да, на моей земле, - Александр Николаевич принял мнимую осведомленность следователя, как должное. Штольман не стал объяснять, что имел в виду «у вас в Затонске».

- Я позволил им тут жить за очень малую плату, как раз по протекции Евгения. Спокойный народ, хозяйственный, и работники из них отличные.

- И господин Кузьмин может их изучать без помех?

- Пуркуа па, как говорится.

- А где он теперь?

- Вчера уехал в Петербург.

В этот момент в кабинет торопливо вошла красивая девушка. По ее уверенным манерам и некоторому сходству с хозяином дома Штольман без труда угадал их родство.

- Ольга Александровна, моя дочь, - подтвердил Мицкевич. – Ольга, господин следователь спрашивает о Евгении.

Девушка подарила Штольману тревожный взгляд.

- Что-то случилось?

- Я хотел бы задать господину Кузьмину несколько вопросов об обычаях черемисов, - уклончиво ответил следователь. – Ведь он их изучает?

- Да, - ответила Ольга, - пишет научную работу по изустным сказаниям и традиционным верованиям.

По тому, как она это сказала, стало понятно, что ее интересует исключительно прикладная этнография. В качестве приложения к Евгению Кузьмину.

- А почему он вдруг уехал в Петербург? – спросил у нее Штольман.

Мицкевич недовольно побарабанил пальцами по столешнице. Ольга слегка порозовела, но ответила прямо:

- Он уехал делать необходимые приготовления к нашей свадьбе.

Ситуация казалась Штольману все более фантасмагоричной. Богатый землевладелец поселяет у себя черемисов, чтобы сын покойного друга мог их изучать. Ученый ухаживает за Ольгой и одновременно предсказывает черемисам смерть. Делает предложение и уезжает в Петербург как раз тогда, когда разворачивается история с всадником. Один большой вопросительный знак и масса маленьких.

- Не могли бы вы показать мне его последние записи, касающиеся черемисов?

Отец с дочерью переглянулись, Мицкевич недовольно поджал губы.

- А могу я узнать, в чем, собственно, дело?

- В поселке черемисов происходит нечто странное, возможно, записи господина Кузьмина помогут мне разобраться в ситуации.

- Что же… Оленька, проводишь господина следователя?

Штольман по достоинству оценил выдержку госпожи Мицкевич, которая честно проводила его до отведенной жениху комнаты, ни разу даже не попытавшись спустить настырного гостя с лестницы. Но дать волю любопытству под ее бдительным надзором никак не удалось. Его добыча ограничилась блокнотом с записями, который ему дали лишь пролистать. И самым интересным было то, чего в нем не было - никаких упоминаний о всаднике без головы…

Уходя, Штольман успел расспросить кучера и узнать, что Кузьмин действительно ездил к черемисам чуть ли не каждый день, и нонче, и надысь, а только в Петербург подхватился вдруг, не собирамшись. От радости, поди, что у Турчанинова Ольгу Алексанну отбил. На новый вопрос словоохотливый собеседник рассказал о местном помещике, который сватал дочку хозяина, да только она другого предпочла. Штольман осторожно спросил, мог ли Турчанинов угрожать Кузьмину. Не поэтому ли этнограф так срочно отбыл из Затонска? Но кучер замотал головой. Выпивали, говорит, вась-вась перед отъездом. Даже челомкались! Какие уж там угрозы.

Вооружившись разноречивыми и разномастными сведениями, Штольман отправился в участок, чувствуя себя как строитель, которому предстоит соорудить крепкое здание на хорошем фундаменте из щепок, черешни, гусиного пера, бус и белого дыма, пахнущего еловыми шишками.

И, конечно, мне дорого где-то
То, на что эта шляпа надета

- Господа сыщики, соблаговолите объяснить, что происходит в моем полицейском участке? Это уголовное дело или сценарий любительского спектакля для впечатлительных гимназисток? - Трегубов тряс перед носом вытянувшегося по стойке смирно Коробейникова папкой с делом “всадника без головы”. Штольман сидел за своим столом и с отрешенным видом наблюдал за разыгравшейся драмой. Его занимало нечто другое. За ночь на стене полицейского участка, радом с дежурным по мановению кисточки неизвестного художника появился рисунок алебарды. Издалека дежурный с пририсованным старинным оружием выглядел очень грозно и значительно, посетители приближались к участку с опаской. Опять слон?

Полицмейстер зашел в сыскное отделение полить накануне бережно устроенную на подоконнике редкую шлюмбергеру и остолбенел от увиденного. Его гордость - единственный ярко-розовый бутончик, который он холил и лелеял, с великим трудом расстался на ночь, на который возлагал особые надежды, бесследно исчез. Пропажа привела Николая Васильича в состояние именуемое “несбычей мечт”, а оттуда, придираясь ко всему вокруг, он загнал себя в безгранично гневное настроение. В такие моменты, как известно, ему лучше не попадаться под горячую руку, и вообще, хорошо бы где-нибудь затаиться и переждать, но в этот день сыщицкий нюх подвел собравшихся. 

- На основании фантазий школьников вы возбуждаете дело? Антон Андреич, чему вас учили на курсах повышения раскрываемости? Основной постулат?

Антон хмурился, сосредоточенно проводя археологические раскопки в памяти, судя по тому, насколько он углубился в недра себя, находка обещала стать значительнее египетского сфинкса. На курсах он был почти год назад и, надо признаться, что двухнедельную командировку в Петербурге за казенный счет он, по большей части использовал для иных целей, нежели раскрываемость. В тот момент Штольман считался бесследно пропавшим, Анна Викторовна грызла гранит медицинской науки на чужбине, черная воронка угомонилась, Балдахин тоннами поглощал морковку в зоопарке и ничто не предвещало поворота так великолепно устроившейся антоновой жизни. Эх, знать бы, где упасть, он бы занятий не пропускал и конспекты вел в трёх экземплярах.

Жалея недотёпу Коробейникова, самоотверженная Клаша решила отвлечь Николая Васильича на себя. Пискнула и тем самым привлекла его внимание.

- Не подсказывать! - Безжалостно обрубил протянутую лапку помощи господин полицмейстер. Пригляделся к ней и задохнулся от возмущения. - А с вами, сеньорита, разговор будет особый. В вашем стремление к украшательству вы вторглись на мою территорию. Я три года ждал, когда зацветет декабрист, наконец-то сей миг настал, и что я вижу? Моё детище, его единственный цветок, красуется у вас за левым ухом! Кем вы себя вообразили? Кармен сыскного отделения? У любвиии, как у крысы лапкиии? - издевательски пропел полицмейстер.

Пока Трегубов распекал Клашу, Штольман, сжалившись над потугами коллеги, многозначительно постучал пальцем по папке, лежащей перед ним, и скрестил указательные пальцы. Аллилуйя! Антон вспомнил, возликовал и отрапортовал:

-  Нет тела - нет дела!

-  Нет тела! -   Дверь распахнулась, ударившись о стену, стекла зазвенели и в сыскное отделение ввалился запыхавшийся доктор Милц с толпой народа. Доктор огляделся по сторонам, взял графинчик, из которого Трегубов поливал своё облысевшее растение и молниеносно осушил его. -   Пропало!

Вошедшие галдели, перебивали Милца, друг друга и чего-то требовали.

- Тихо! -   Прикрикнул Трегубов. -   Всем молчать! Отвечать по одному и только на мои вопросы! Доктор, что у вас случилось?

Небывалое! Кошмарное! Никогда еще такого не случалось за все годы службы доктора Милца! Три дня назад в больнице скончался старый черемис от воспаления легких, а когда приехал племянник забирать тело, оказалось, что оно исчезло с ледника. Совсем исчезло! Вчера еще было, а сегодня пропало. Растворилось в воздухе? Встало и ушло? 

-  Черемисы... И тут, и там черемисы... Везде. Вокруг. Сколько времени вы, господа черемисы, не доставляли мне хлопот, не покушались на криминогенную обстановку в городе и вот, нате вам, раздухарились...Из морга пропадаете, по округе безголовыми на лошадях раскатываете. К чему воду мутите, преступность нарушаете? Что же не живется вам спокойно? Когда только всё успеваете?

-  Кто из вас племянник? -   обратился Антон к переминающимся в дверях мужчинам. Один несмело вышел вперед:

-  Ну, я. Иван Калиев.

-  Вы помните, во что был одет ваш дядя, когда его привезли в больницу? -   мальчишки так подробно описали всадника без головы, что он как живой возник перед глазами Антона. Как там было? Черные одежды, что-то поблёскивало…

-  Конечно помню. Черная рубаха, расшитая стеклярусом. Жена моя самолично сшила. Она у меня знаете какая мастерица!

-  А голова у него была? -   Мастерским ударом загнал черемисов в тупик Коробейников.

Все присутствующие с удивлением воззрились на начальника и замолчали, раздумывая над его заковыристым вопросом. Мужчины пожимали плечами и переглядывались, пытаясь вспомнить.

-  Была! -   вмешался Милц. -   Всё было! И голова, и черная рубаха, и пневмония в запущенной стадии. Найдите тело!

И шагал я совершенно неженатый

Иван Евгеньевич явился к Мироновым побритым и в сюртуке, а не в халате, то есть при полном параде. Он твердо решил произвести наилучшее впечатление на будущих родственников, не столько потому, что его волновало их мнение, сколько ради душевного спокойствия своей будущей личной сестры милосердия. Скрябин даже мысленно называл ее именно так, и в животе начинали порхать бабочки, а перед мысленным взором разворачивались сладостные перспективы: бездонные глаза, пылающие сердца и прочие детали анатомии излеченных пациентов. Как много можно успеть вдвоем! Сколько опробовать и изучить! Сколько всего изобрести! Решительно, их брак принесет не по-обывательски прекрасные плоды.

Мироновы принимали коллегу дочери в гостиной. Скрябин представился и окинул пару профессиональным взглядом, подумав, что у Анны Викторовны неплохое приданое, если не считать нервозности по материнской линии.

- Мария Тимофеевна и Виктор Иванович Мироновы. Чему обязаны?

Иван Евгеньич в свойственной ему манере сразу перешел к делу.

- Хочу обрадовать вас приятной новостью. Пусть вас больше не беспокоит то, что дочь ваша опозорена связью с женатым мужчиной и в Затонске замуж ее никто не возьмет. Меня совершенно не волнует ее темное прошлое, потому что будущее у нее самое светлое. Она скоро уедет отсюда навсегда и исчезнет из памяти здешних жителей, да и сама о них позабудет!

Скрябин на секунду запнулся, с досадой сообразив, что его, видимо, не очень поняли, ибо господин Миронов побагровел, а госпожа Миронова побелела.

- Я предлагаю Анне Викторовне ехать со мной в Туркестан! Там сейчас как раз вспышка холеры, она получит бесценный опыт! Обширный фронт работ, интересные осложнения, испытания вакцины…

Тут ему пришлось прерваться, поскольку Марья Тимофевна закатила глаза и осела в кресле. Пока бестолковый муж требовал у какой-то печки пустырник, Иван Евгеньич подоспел с нашатырем. Н-да, про нервозность он не ошибся… Ну будем надеяться, Анна Викторовна пошла в отца, он покрепче. Убедившись, что пациентка стабилизировалась, Скрябин продолжил:

- Так вот незамужней сестре милосердия будет непросто. Всякий будет считать ее женщиной доступной, пока не убедится в обратном. А нам убеждать некогда, лучше обезопаситься заранее. Вообще я считаю, что правильная профилактика во многих случаях эффективнее лечения, - Ивану Евгеньичу хотелось развить эту тему, но по выражению лиц слушателей он догадался, что это не самая благодарная публика. Проще говоря, не поймут. И он вернулся к основному.

- В нашем случае профилактика – это брак! – похоже, опять не понимают. – Я оказал Анне Викторовне честь сделаться моей женой! То есть честно предложил стать ее мужем!

Да что ты будешь делать. Теперь отец сознание потерял. Хорошо хоть упал на мягкое, на горничную то есть, вовремя у него за спиной оказалась. Ну да нашатырь по-прежнему под рукой.

Придя в себя, будущие родственники повели себя без должной благодарности. Судя по их реакции, они предпочли бы остаться в категории родственников потенциальных, а то и маловероятных.

- Милостивый государь! Извольте немедленно принести свои извинения и выйти вон! И к дочери не смейте приближаться!

Цитата, что ли, мимоходом удивился Скрябин. Шекспир, не иначе. А что же отец молчит, неужели нашатырь не помог?

- Убирайтесь, или я вызову вас на дуэль!

А, ну все в порядке, речевые функции не нарушены. Вот и отлично.

- Вы что, не слышите?!

- А давайте Анну Викторовну позовем, - предложил Скрябин, - или вы ее мнением не интересуетесь?

- Неужели вы думаете, что моя дочь… - начал было Виктор Иванович, но его прервали.

- Иван Евгеньич, я согласна стать вашей женой и ехать с вами в Туркестан, - сказала от дверей незаметно подошедшая Анна Викторовна. Зазвенел поднос. Иван Евгеньич привычно сунулся с нашатырем, на этот раз к горничной, попутно обдумывая возможность социальности такого явления, как обморок. Неужели потерей сознания можно так же заразиться, как чиханием? Интересный феномен. Восставшая из кресла Марья Тимофеевна додумать не дала.

- Ты никуда не едешь! Никаких замуж! Никаких Туркестанов и холер! А вы, молодой человек, навсегда забудьте сюда дорогу!

Скрябин притворно смиренно склонил голову и двинулся к выходу, бросив мимолетный взгляд на Анну Викторовну. Выражение ее лица вызывало в памяти ряд ассоциаций, последней из которых был рухнувший шкаф. Что ж, посмотрим, окажутся ли родители более серьезной преградой. А если окажутся, спросил внутренний голос. Тогда в науке от нее толку не будет, ответил ему Иван Евгеньич.

Ой, день-день-деньжата - деньги, денежки
Слаще пряника, милее девушки

Штольман беседовал с Алексеем Турчаниновым. Богатый делец с готовностью принял следователя и подробно отвечал на все его вопросы. Подобное лояльное отношение к полицейскому расследованию сразу насторожило сыщицкую душу. Втирается в доверие? Отвлекает внимание? Мысль об искренней симпатии к властям в голову реалиста и материалиста даже не заглянула.

- Ухаживал за Ольгой Александровной, да-с. А только склонности ко мне она не питала, хотя батюшка очень мне благоволил. Состояние у меня приличное, не чета моему сопернику.

- Кузьмин беден?

- Ну не то чтобы… Но его достаток с моим не сравнится!

- И что вам помешало просить руки барышни у ее отца?

- Сама барышня и помешала! Говорит, руки на себя наложу, но замуж пойду только по любви. За Кузьмина этого, значит.

- А вы с Кузьминым знакомы были?

- Шапочно. У Мицкевичей на приемах сталкивались.

- А я слышал, вы с ним выпивали, как раз перед его отъездом. Поссорились и чуть не подрались, - забросил удочку Штольман.

Туркевич задохнулся от возмущения.

- Как это поссорились! Наоборот, я проставился, чтоб отношения завязать. Дела у меня с Мицкевичем, ссориться не с руки. Вот я и решил, подружусь с будущим зятем, раз уж мне в семью войти не суждено. Враждовать мне ни к чему, невыгодно.

- О чем говорили с Кузьминым?

- Да уж  не упомню. О том, о сем… О Петербурге, о знакомцах общих.

- Об исследованиях он вам не рассказывал?

- Вот уж нет, да ни к чему мне эти истории, бабушкины сказки, приметы, всадники, вся эта шелуха языческая… Мне о деле нужней потолковать.

- Какие же у вас с ним дела могут быть? – спросил Штольман.

- Знакомств у него много полезных, - в первый раз за все время неохотно ответил Турчанинов. – Хочу, чтоб свел кое с кем в Петербурге.

- Так он ни о чем странном не говорил?

- Не припомню. А для чего вам? Неуж натворил чего? – Турчанинов заинтересовался, наконец, целью расспросов.

- Я бы хотел задать ему несколько вопросов, - по обыкновению уклончиво ответил Штольман.

- Ну так он вроде ненадолго уехал! Вернется – спросите. О чем вопросы-то?

Следователь попрощался и отбыл, пропустив последнее мимо ушей. Он торопился в участок. Там он первым делом отправил телеграмму в сыскное отделение, в которой просил разыскать Кузьмина и выяснить у него, где он научился толковать знамения черемисов лучше их самих. Затем поделился с Коробейниковым своими подозрениями по поводу словоохотливого дельца:

- Турчанинов встречался с Кузьминым пару дней назад, утверждает, что о черемисах не беседовал, но о всаднике знает.

- Подозрительно, - согласился Антон.

- Антон Андреевич, будьте добры, проследите за Турчаниновым лично. Это миссия деликатная, только вы сможете выполнить ее так, как требуется, - с должным умением и ловкостью.

Почему-то Коробейникову не пришло в голову вспоминать, кто тут начальник, загадочное дело захватило его, как мальчишку. Лихорадочно раздумывая, в кого бы преобразиться, он почти выбежал из кабинета. А Штольман отправился к нотариусу, чтобы выяснить, какого рода сделки интересуют господина Турчанинова.

Был жених серьёзным очень, а невеста
Ослепительно была молодой

- Иван Евгеньич, - Анна догнала доктора у ограды клиники. - Не обижайтесь на родителей, они слишком беспокоятся обо мне.

Скрябин про себя ухмыльнулся, разглядывая её. Взъерошенная, видно, бежала за ним всю дорогу, пальто расстегнуто, пушистый платок наспех накинут на плечи. Да, они, пожалуй, вместе представляют великолепное зрелище: он, как ледокол, движется вперед, рассекая льды мракобесия и лженаучности, она болтается где-то сзади, но в нужный момент срывается с места и догоняет его. Любой другой, обделённый хладностью сердца, не удержался бы от того, чтобы протянуть руку и заправить выбившийся локон ей за ухо или поправить платок. Любой, только не он.  Не для того бог дал ему гениальные руки, чтобы хватать ими всякие легкомысленные локоны. Его не завлечешь всякими этими миленькими женскими штучками-дрючками. Он - кремень.

“Н-да, девица строптива, но управляема и предсказуема. И крайне опасна. Только и ждёт подходящего момента, чтобы опутать его своими чарами,” - сделал он поспешный и оттого наивный вывод. 

Похоже, четверти часа, когда он неторопливо вышагивал от мироновского дома до клиники, ей вполне хватило, чтобы разрушить укрепления родительского недовольства, перепрыгнуть через возведенные ими рубежи отказа и галопом поскакать навстречу приключениям. 

“Но со мной такие вещицы не пройдут, я не папенька, готовый брякнуться в обморок от её художеств. Если дать ей крупицу свободы, не успеешь оглянуться, сам окажешься придавленным обломками рухнувшего шкафа. Или того хуже, ноги, помимо его воли, занесут к Костромину за букетиком. Загрузить её работой, направить бурный речной поток в нужном направлении. Холерой, голубушка, вылечим вашу непокорность.”- мысленно пообещал ей потенциальный жених.

- Я не отступлюсь от своих слов. Едем в Туркестан! Я стану вам верной, пусть и не любящей женой.

- О какой любви идет речь? Союз двух профессионалов, не более! - Скрябин решительно пресек возможные попытки девушки пробраться в своё сердце и угнездиться там. - Могу ли я надеяться, что до вечера вы не передумаете?

- Да, - выдохнула девушка, - Я вас не подведу.

- В таком случае встречаемся в восемь в маленькой церкви за слободкой. А сейчас разрешите откланяться, спешу улаживать формальности

- Иван Евгеньич, а как быть с вещами? Я не успею до вечера собраться. Да, и из дома с чемоданом вряд ли смогу выйти. Родители сразу всё поймут. Может всё оставить? В Петербурге всё заново приобретем?

Скрябин окинул ладную фигурку девушки и модное пальто. Прикинул примерную стоимость. Сзади, к его беззащитное горло подкралась слоновьих размеров жаба, любовно обхватила и принялась душить: 

- Нет, оставлять не будем. Сегодня повенчаемся, а уедем чуть позже, может через неделю. Не привлекая внимания, без лишней шумихи...

Впереди еще полпути
Позади еще полдороги

Деликатную миссию, прилагая всё скопившееся в нём за пять лет должное умение и опыт, Антон выполнял с прежним рвением. Очень уж хотелось вспомнить молодость и вкусить прежние ощущения. Раньше похвала Штольмана для него была сродни пузырькам шампанского. Согревала, приободряла и вдохновляла. 

Он плутал за Турчаниновым по Затонску. Ждал его у лавок и возле трактира. Выйдя оттуда, объект слежения сыто поглаживал пузо и умиротворенно улыбался, вызывая отвращение у сыщика. В антоновом животе творилось невообразимое: червячки устроили революцию и требовали немедленно их всех, до единого, заморить. Жить как раньше им не представлялось возможным. Действо сопровождалось оркестром и песнями манифестантов. Хозяин всячески увещевал мятежников, обещал им всяческие блага без аннексий и контрибуций, куриную ножку или бараньи рёбрышки с отварной картошечкой, сливочным маслом и укропчиком. На всём вышеперечисленном квашеной капусточке и паре стопок огненной воды стороны пришли к консенсусу.

Не зря он мёрз и голодал! Антон узнал ТАКОЕ! У дровяного сарая Турчанинов не таясь передал несколько купюр рыжему парню. Рассуждая, что Турчанинов на данном этапе для слежки ему малоинтересен, Антон самовольно сменил объект наблюдения и тайно отправился, скрываясь за голыми деревьями и сбросившими листву кустарниками за рыжим парнем. Петляя по улицам, прячась за деревьями и кустами пути привели Антона к дверям морга. Интересная цепочка выстраивается. Турчанинов-деньги- рыжий парень-морг. Есть о чём подумать...

Тем временем сам Яков Платоныч у нотариуса раздобыл не менее любопытную информацию и отправился к Мицкевичу за подтверждением.

По словам нотариуса, сибариту Мицкевичу проживание черемисов только на руку. Он достаточно богат и может позволить себе развлекаться филантропией. Должен быть кто-то еще, кому выгодно избавиться от черемисской деревни. На этот вопрос ничего вразумительного Мицкевич сказать не мог, лишь удивлялся и пожимал плечами.

- Участок находится на краю леса, ранее он пустовал. Охота там плохая, правда, есть хорошая дорога и речка, можно было бы устроить лесопилку, да неохота в это дело ввязываться. Хлопот много, а прибыль, по моим понятиям, невелика. Пусть уж черемисы там живут. Могу себе позволить эту блажь.

- А кто-нибудь интересовался этой землёй? Просил продать её?

- Кроме черемисов? Нет. Пожалуй никто. Они охотно её выкупили бы, да денег пока нет. Когда наберут, им и продам. Некоторое время назад Турчанинов забрасывал удочки, но я ему сказал то же самое, что и вам, он отступился и с тех пор этого вопроса не поднимал.

“Турчанинов?” - на обратном пути размышлял Штольман. - “Как интересно, все пути ведут к нему, как в Рим...”

Беги, исчезни тише мыши

Многолюдно? Многодухно? Многодушно? За тысячелетия, которые народ потратил, развивая и совершенствуя русский язык, так и не смогли придумать одно-единственное слово, чтобы описать то, что творилось в комнате Анны. Да, одного слова, пожалуй, было бы маловато...

Вечер начинался вполне мирно и обыденно. Стемнело рано. Старшие Мироновы пересказывали события минувшего дня Петру Иванычу. Он ахал, охал, ужасался наглости Скрябина и сетовал, что пропустил сие событие. Не каждый день просят руки племянницы

Тем временем Анна готовилась к свадьбе. 

Она в нижнем белье стояла у гардероба, раздумывая, что бы такого надеть на венчание, чтобы Иван Евгеньич, не дай бог, не решил, что она питает какие-нибудь чувства, кроме уважения. Синее с серой вставкой? Коричневое с рюшечкой на вороте? Со Скрябина станется, решит, что оборочка - намёк на легкомысленность. Белую блузку с юбкой? Нет, точно нет. Белое одевать не хотелось, это казалось ей кощунством. Ещё бы веночек с бумажными розочками. Фу! Пакость какая! Жаль, что нет чисто черного, без излишеств, жених бы одобрил.

От раздумий её отвлек холодок, пробежавший по позвоночнику и вперившийся в поясницу. Оценивающий мужской взгляд ни с чем не спутать. Она обернулась с намерением взглянуть в глаза наглецу, посмевшему беззастенчиво созерцать её пятую точку, но на привычном месте их не обнаружила. Не только глаз, а и самой головы. Безголовый прозрачный старик с расшитой черемисской одежде, достал из-под мышки голову и осторожно, двумя руками, протянул её девушке.

- Как вы смеете! Не видите, я не одета!

Как видно, при жизни это был очень воспитанный человек. Он прикрыл глаза головы рукой, давая Анне возможность прикрыться халатом. 

- Что вам надо? - с трудом справившись с непокорными рукавами и потуже затянув пояс, спросила она черемиса.

Гость бережно устроил голову на каминной полке и делая пассы руками, что-то пытался объяснить. Видя непонимание девушки, подошел к стене, провел по ней рукой. Появилась улица и довольно большой сарай, припорошенный снегом, с поленницей. Видение было столь реалистичным, что Анна обернулась посмотреть, на месте ли её комната.

- Вас убили? Нет? Сарай, дрова... В дровах что-то спрятано? - Анна крутилась, путаясь и не зная к кому обращаться то ли к голове, оставшейся в той части комнаты, то ли к телу, стоящему рядом. - Вы лишились головы при жизни? Хотите, чтобы я её отыскала? Поймите, мне некогда разгадывать загадки! У меня через три часа свадьба.

Дух поднял руку, намереваясь в отчаянии стукнуть себя по лбу, но промахнулся. Подошел к каминной полке, где обреталась его голова, но стучать не стал, а любовно погладил. Щелкнул пальцами и часть комнаты с сараем в снегу озарилась светом, двери дровяника распахнулись и оттуда появилась баронесса, держа под руку немолодую даму.

- Наталья Павловна, рада вас видеть! - радушно шагнула ей навстречу Анна.

Баронесса подвела спутницу и подтолкнула вперед. Что-то очень знакомое, виденное когда-то, но стершееся из памяти, было в её синих глазах.

- Бабушка Ангелина? - Суровая дама слегка улыбнулась и кивнула. Сантименты были ей чужды. Ещё при жизни бабушка славилась авторитарностью. 

- Наталья Павловна, бабушка, я выхожу замуж. - Пересказывала последние новости Анна. - Он хороший человек, но...

Баронесса остановила поток новостей движением руки: сначала дела, а потом беседы. О мужчинах без мужчин.

- Я не понимаю, что хочет от меня этот человек! Сарай, дрова... Он сгорит? И погибнут люди? Нет? Украдут дрова? Опять нет? Уже украли? В сарае что-то было и это украли? Кражи вообще не было? А что было, убийство? Нет?

Баронесса в изнеможении от попыток объясниться взяла метелку с длинной ручкой, протянула безголовому. Он ловко перебросил одну ногу через палку и как маленький мальчик поскакал на коне вокруг сарая. Баронесса с надеждой заглядывала Анне в лицо. Ну же? Догадалась?

-А! - сообразила наконец-то духовидица. - Поняла! Вас не убили, вы упали с лошади и свернули себе шею. А голова закатилась под поленницу! Опять нет?

Бабушка закатывала глаза, стесняясь несообразительности своей внучки. Баронесса, утешая, похлопывала её по руке.

- Почему нельзя просто объяснить или написать, к чему эти шарады? - Слегка обиделась Анна, следя за общением дам. - Давайте еще раз. Сарай, поленница, лошадь...

Баронесса согласно кивала.

-...всадник...

Бабушка, не выдержав (ну как можно не понимать очевидного?), провела пальцем по своему горлу.

-...без головы...

“Хвала всем святым! Догадалась! Мои потомки не так глупы, как я думала!”- ликовала бабушка. Баронесса удовлетворенно улыбалась “хорошей девочке”. Старик, подхватив свою голову, исчез в неизвестном направлении. И даже не попрощался. Не так уж он оказался хорошо воспитан, раз решил бежать из этого женского общества сломя голову.

Анна быстро набросала записку для Коробейникова: “Найдите дровяной сарай, он как-то связан со всадником без головы” и отправила Домну передать её с посыльным.

- Мне пора. Через три часа я стану женой Ивана Евгеньича в маленькой церкви за слободкой, - оставаясь до конца “хорошей девочкой”, попрощалась Анна с дамами. - Мы уезжаем в Туркестан.

Но гостьи уходить не торопились. Бабушка сложила пальцы в фигу, смачно на неё плюнула и ткнула Анне почти в нос. Тот, кто увидел бы её в этот момент, сразу бы понял, что старший сын, позорно упавший в обморок и жалобно выпрашивающий пустырника, уродился не в неё, а в своего мягкотелого отца. С младшим тоже было не так все однозначно.

- Бабушка! Как ты можешь! - шокированная Анна не могла прийти в себя от увиденного. - Папа рассказывал, что ты была образцом благонравия и хороших манер! А ты мне дулю, как пьяный сапожник кучеру? Значит, права всё-таки тётя Липа? Не так уж ты была идеальна? Я слышала в детстве, как она говорила с мамой, что ты, старая мегера и грымза, была против их брака? И дяде не дала жениться на тёте? А он был влюблён в неё без памяти! Жизни без неё не представлял, стихи писал...Ох, бабушка, бабушка, что же ты наделала, лишила собственного сына надежды на семейное счастье!  А теперь, даже с того света, запрещаешь и мне выйти замуж за Ивана Евгеньича? Оставьте меня одну, мне надо подумать!

Дамы, синхронно качая головами, растворились в воздухе.

Все против её брака! И живые, и мёртвые. Не желают ей счастья! Да, такого, корявого, без любви, но счастья! Пусть и с Иваном Евгеньичем. 

Прочь из головы все эти глупости. Одеваться и в церковь. Дала слово - держи. Сама в Туркестан напросилась, никто за язык не тянул...

Королёва карта бита

Штольман и Коробейников вернулись в участок одновременно. Антон Андреич успел мирным путем разрешить восстание желудочного происхождения, а потому находился в самом благодушном настроении. Реакция Штольмана на его сообщение стала приятным дополнением к десерту.

- Браво, Антон Андреич! К вам вернулась былая хватка.

Слушал бы и слушал, но Рябко с его срочной телеграммой из Петербурга прибыл в самый неподходящий момент. Раздосадованный Коробейников ушел было за свой стол, но вдруг обнаружил, что и ему есть что почитать. Конверт был надписан хорошо знакомым почерком, всегда предварявшим полезные сведения. Сыщики закончили чтение одновременно и синхронно обменялись документами. Все было ясно. Пора подводить итоги, что Штольман и сделал:

- Турчанинов желает построить лесопилку на земле Мицкевича, в самом удобном месте, где живут черемисы. Но землевладелец не собирается гнать мирных жителей. Прибыль от нового предприятия его не интересует. Получить участок с помощью женитьбы на Ольге не удается. Тогда Турчанинов вызывает на разговор Кузьмина. В его показаниях, записанных петербургской полицией, говорится, что Турчанинов обещал отступиться от Ольги в обмен на толкование пророчества. Увидев безголового всадника, Кузьмин должен был убедить черемисов в том, что это знак смерти. Им следует немедленно уехать, чтобы избежать злой участи. Кузьмин согласился, зная, что Мицкевич предпочел бы видеть в зятьях Туркевича, и его единственный шанс – отказ соперника от сватовства. Надо заметить, что ему было совестно обманывать черемисов и гнать их с насиженного места, но личное счастье оказалось важнее.

Не в силах больше молчать, Коробейников подхватил:

- Турчанинов заплатил рыжему санитару, который выкрал с ледника тело покойного черемиса и соорудил из него всадника без головы. Он прятал труп в дровяном сарае, о котором пишет Анна Викторовна. Вот только как он управлялся с лошадью?

- А вот это мы сейчас узнаем, - сказал Штольман, проверяя пистолет. – Вы со мной, Антон Андреич, или пойдете с городовыми арестовывать Турчанинова?

- С вами, - решительно ответил Коробейников. – Турчанинов не ожидает подвоха и вряд ли сбежит или попытается сопротивляться. Только что ему предъявить?

Штольман вздохнул.

- Арестуем по статье 234, хотя, строго говоря, там о поругании над погребенными. Как в деле с мещанином Вериго в Минске. Но пусть суд разбирается. А мы Турчанинова хотя бы под замком подержим для острастки.

Коробейников сосредоточенно кивнул и отправился инструктировать городовых. Штольман, чтобы поберечь слух, вышел и сел в пролетку. Антон через какое-то время присоединился к нему, когда уверился в том, что ошибок при аресте не будет. Не доезжая до сарая, сыщики выскочили из пролетки и пошли пешком, приглядываясь и прислушиваясь. Ни души. Добравшись до сарая, они переглянулись, вынули оружие, обошли сарай по периметру. И тут же поняли, что опоздали. Дверь была приоткрыта, у входа виднелись свежие следы копыт.

Быстро едешь - раньше помрешь
Тише едешь - вряд ли доедешь

Пустившись в погоню за лошадью по следам копыт, сыщики вскоре настигли её.

В темноте, облитый блеклым лунным светом, по склону оврага, слегка припорошенного снегом, в окружении голых деревьев, тянущихся к нему черными, корявыми ветками, словно изломанными руками с заостренными пальцами, не обращая никакого внимания на окружение, словно сам по себе, ехал он - всадник без головы. Лошадь под ним медленно брела, время от времени наклоняясь и что-то подбирая с земли. 

Всадник выполнял поставленную перед ним задачу с блеском. Наводил ужас, вселял страх, безжалостно раздирал душу на узкие кровавые полосы и закручивал их в узлы. Словом, делал все то, для чего восстал из мертвых. Так могли бы решить обыватели или слабые духом сыщики, но нашей паре страх был неведом. Тем более, как им было известно, сие действо было отнюдь не порождением дьявола, а делом рук пары беспринципных мошенников.

- Яков Платоныч, вон он! Мы нашли его! - зашептал Коробейников. Шептал он не от страха, если вдруг кто так подумал. Просто не хотел криком радости спугнуть преступников.

Зрелище было настолько диковинным, даже для глаз много повидавшего Штольмана, что он простил Антону мимолетный испуг и ободряюще сжал пальцы коллеги, неведомо как оказавшиеся в его ладони.

- Да, вижу! Овраг чуть дальше делает резкий поворот, там мы его и подкараулим.

- Может отсюда стрелять будем?

- Антон Андреич, возьмите себя в руки, он и так мертв. Стреляй не стреляй, толку не будет.

Коробейников слегка попрыгал на месте, выгоняя из пяток душу, при виде всадника устремившуюся туда в поисках убежища.

Через несколько минут на другом конце оврага всё повторилось:

-Яков Платоныч, вон он! Я его узнал!

Штольман на всякий случай разжал пальцы и спрятал руку в карман. Хватит Коробейникову и одного ободряющего пожатия. Да и не хватало еще, чтобы кто-то увидел их бегающими по лесу, держась за руки.

Рыжий парень, который давеча бестрепетно принимал мзду от Турчанинова, пятился и рассыпал по земле какие-то лакомства. Лошадь, как привязанная, брела за ним. Всадник безвольно раскачивался в седле. С близкого расстояния он не выглядел таким уж пугающим, можно было разглядеть ноги, привязанные к стременам, и связанные руки, зацепленные за луку седла. Доска, к которой он был ремнями пристегнут за спину, не давала ему обмякнуть и кулем свалиться вниз. 

Рыжий парень завел лошадь в кусты и достал из кармана револьвер. Антон не стал дожидаться печального финала, захрипел, прочищая горло от шёпота, заорал во всю мощь своих легких: “Стой, стрелять буду!” И выпрыгнул из своего убежища. Штольман залюбовался работой бывшего ученика: рычит, кричит, пистолетом машет. Герой! А был-то каким, перед тем как попал под штольманово крылышко? Наивным, голубоглазым кудрявым пароходным кассиром или письмоводителем, за давностью лет уже и не вспомнить, где он служил прежде, чем в нём проснулась тяга к поддержанию общественного порядка. 

Рыжий перепугался, сильнее, чем ранее Антон, вздрогнул и выронил пистолет.

- Не стреляйте, - перекрикивая сыщика, завопил парень, - я всё скажу!

- Давай, удиви нас! - поощрял его начальник сыскного отделения.

- Я нашёл лошадь, хотел пристрелить всадника и забрать её себе.

- Ох, и врать же ты горазд! За что Турчанинов тебе заплатил?

- Антон Андреич, не наседайте на подозреваемого, если не хочет человек по-хорошему с нами сотрудничать, а предпочитает Петербург, казематы, давайте уважать его волю...

- Не надо в тюрьму! Я же не убивал никого! В морге я работаю, санитаром. Мне предложили хорошие деньги за покойника. Подумаешь, всего-то позаимствовал труп. Как взял, так и верну. В целости и сохранности. Вот он, забирайте.

- Какая сохранность? О чем ты говоришь? Где его голова?

- В поленнице спрятал. Достану. Подумаешь, голову отрезал, ему уже всё равно. Верну по отдельности. Никакой вины за мной нет. Я всего лишь водил его в деревню пугать черемисов.. А теперь мне дали денег и велели избавиться от обоих, и я решил, что безопаснее вести всадника, чем везти труп, - кто увидит, убежит, а не подойдет с расспросами.

- Ох и хитёр, ты, но мы хитрее! Яков Платоныч, доставите его в участок? А я за Турчаниновым! Ух, и устроим же мы вам очную ставочку! Быстро расколетесь, как миленькие..

Приходит время, люди головы теряют

В участке царила самая умиротворенная атмосфера. Преступление было раскрыто, злоумышленники водворены за решетку, Трегубов простил Клаше декабриста, а Клаша ему – утренний нагоняй. Полицмейстер принес все, по его мнению, необходимое для того, чтобы отметить окончание дела: коньяк, лимон, сахар и даже капельку ликера для дамы. Увы, Штольману не суждено было расслабиться вместе с коллегами: в управление ворвался донельзя взволнованный Петр Иванович.

- Яков Платонович, беда!

Четыре обращенных к нему взгляда выразили волнение, обреченность, любопытство и тревогу. Трегубов схватился за коньяк, Коробейников за револьвер, Штольман за котелок, Клаша за близлежащий сухарик. Миронов продолжил:

- Скрябин сделал Анне предложение, и она его приняла! Она собирается выйти замуж вопреки запрету родителей! Я подслушал ее разговор с духами. Умоляю, вмешайтесь!

Штольман снял котелок. Лицо его было совершенно спокойно. А в глаза лучше было не заглядывать.

- Анна Викторовна сделала свой выбор. Я не вправе вмешиваться.

Петр Иванович мгновенно взмок, но сдаваться не собирался:

- Яков Платонович, этот брак – формальность! Анна собирается в Туркестан лечить холеру, ей нужен статус замужней дамы!

Штольман смотрел в сторону, упрямо сжав челюсти. Меньше всего ему хотелось обсуждать Анну на глазах у жаждущей сенсации публики в лице Клаши и Антона. Трегубов, с облегчением узнав, что ничего криминального пока не произошло, разлил-таки коньяк и сказал:

- Петр Иванович, для вмешательства полиции причин нет.

Миронов не обратил на него никакого внимания. Он шагнул вперед, одной рукой подхватил под локоть Штольмана, другой – его пальто и котелок.

- Яков Платонович, на два слова.

Штольман не двинулся с места. Петр Иваныч со всей доступной ему убедительностью сказал:

- Желаете помериться силой? Я ведь не отстану.

Памятуя о семейной настойчивости и не желая длить сцену, Штольман отобрал у Миронова свои вещи и вышел, ни на кого не глядя. Клаша разочарованно вздохнула. Коробейников и Трегубов переглянулись.

- Держу пари, что господин Миронов своего добьется! – сказал Николай Васильевич. – Но нам лучше об этом ничего не знать.

Антон кивнул, признавая слоновью мудрость начальства.

Тем временем события в коридоре разворачивались не совсем так, как представляли себе полицейские. Вопреки ожиданиям, Миронов не пустился в уговоры. Он выпустил руку Штольмана и сказал:

- Спасибо за все, что вы сделали для Анны, Яков Платонович. Понимаю ваше нежелание рассказывать ей о причинах вашей разлуки, отсутствии жены и ребенка и совершенном против нее преступлении. Очевидно, это государственная тайна. Я больше ни о чем вас не прошу. Прощайте. А я еще попытаюсь успеть в церковь за слободкой к восьми и спасти Анну от нежеланного брака, холеры и попытки погубить себя из-за банального недопонимания.

Он отвернулся и быстро пошел к выходу. Оторопевший Штольман какое-то время смотрел ему вслед, а потом решительно напялил котелок и пальто и почти выбежал из участка, мельком бросив взгляд на дежурного, который впоследствии рассказывал, как следователь «так уж глазищами зыркнул, что я шапку снял проверить – не загорелась ли».

Анна шепнула себе «пора» и проскользнула в холл. Тихонько оделась и замешкалась, так ей не хотелось выходить из домашнего тепла и света в заоконный мрак новой жизни. Но мысль о принятом решении придала ей сил. Она нырнула в морозную ночь, как в омут, и уже через несколько минут сидела в пролетке рядом с Иваном Евгеньичем. Он кивнул ей и ткнул возницу в спину. Лошадь тронула и мягко понесла их по заснеженной аллее.

Всю дорогу Скрябин молчал, за что Анна была ему благодарна. Вести светские разговоры она бы не смогла. Впрочем, она забыла, что Иван Евгеньич так же далек от светскости, как и от обычного такта.

Церквушка возникла из ниоткуда, словно по волшебству. Из приотворенной двери на снег выпал ломоть желтого света – батюшка услышал пролетку и вышел встречать поздних посетителей. Скрябин сунул возчику деньги, вылез из пролетки, забыв подать Анне руку, и широкими шагами поспешил в храм. Анна старалась не отставать.

Батюшка, озираясь, впустил их и захлопнул дверь. Анна замешкалась в притворе, разматывая шаль. Скрябин недовольно оглянулся и прошел внутрь, не дожидаясь ее. Скинул шапку и шубу. Передал батюшке кольца и обещанную плату. Вдруг послышался какой-то шорох, неясное движение. Хлопнула входная дверь. Скрябин развернулся и, не веря своим глазам, бросился к выходу. Схватил что-то. Но поздно: все, что осталось у него в руках, - это белая пуховая шаль, еще хранящая тепло Анны.

Обращения из-за кулис

Марья Тимофеевна:

- Вы с ума сошли?! Что за наряд вы мне подсунули? Да ни одна уважающая себя падшая женщина не оделась бы в подобную безвкусицу!

Коробейников – сценаристам:

- Мало того, что я у вас хам, бездарный сыщик, теперь еще и вор? Для чего нужно было заставлять меня брать клетку для крысы на чужом дворе?

Скрябин – сценаристам:

- Послушайте, где вы набрались этой дури? Определить время смерти по одной только голове с точностью до двух часов невозможно! Так же, как разницу во времени между убийством и обезглавливанием! Эпилепсия не лечится, за что черемисы благодарят Анну? Вы читать умеете или только писать? В книжку загляните!