«Злобная Елизавета не отдает ей люстру, то есть корону, Нокс не уважает, лорды рвут власть каждый себе.
Поэтому щас она всем отомстит: выйдет замуж…»
(М.Гаранина «Записки исторической сплетницы». Глава о Марии Стюарт).

«Тягостный день, наполненный жутким расследованием, подходил к концу. Отпросившись у начальства, Гектор Гордеевич со всей пламенностью бросился на свидание со стрелой Амура в книжном магазине. Именно там работала его невеста Алина, в просторечии – Акулина Ивановна.

Просунув нос в магазин, господин Сундуков узрел на плече Алины чужую длань, коя крепилась к особе князя Клюевского. Тот похлопывал хозяйку магазина, и веселил ее разухабистыми шутками и вопросами. Князя интересовали книги о самых разных странах, кои он так надеялся показать нежной к нему Авроре Романовне. Алина обещала завалить Клюевского подходящими томами.

Гектор Гордеевич постарался одним взглядом дать понять, что рука князя покоится не на том месте. Посему, князь отвел свои торопливые пальцы, и раскланявшись, удалился в ночную даль.

- О, да вы ревнуете, мой возлюбленный жених? – крылатые брови Алины взлетели ласточками над кокетливым разрезом черных глаз.

- Да! – страстно полыхнул Сундуков, прижимая невесту к стеллажу, с которого раненными птицами посыпались книги, подпаленные оголенным чувством, - я ревную вас ко всем! Ко всему!

- Тогда…  - глазами очертила в воздухе магический знак сердца Алина, - вы как-то сказали, что собираете коллекцию…

- Домотканых половичков…  - промурлыкал Гектор Гордеевич.

- Пригласите же меня к себе на квартиру! Чтобы посмотреть...

- Посмотреть коллекцию домотканых половичков! – исторгая полное счастья, возопил жених, размахивая кудрявой головой…»

-Ну-ну, - Катины брови тоже приподнялись, хотя до полета им было далеко, - а потом уже Алина будет рыдать о разодранной кровавыми когтями репутации и чести?

У других героев, как выяснилось, личная жизнь тоже была крайне неспокойной…

«Прелестное белокурое личико, искаженное глубокомысленной тоской, вышло из-за портьер навстречу графу Морозову. Тот с опаской взглянул на новую свою любовь, ощущая в духовном мире некоторое стеснение и нехорошее предчувствие.
- Ты где был? - сурово поставила перед ним вопрос возлюбленная горничная, расстреливая сощуренными ресницами и жестокими уголками губ…»

- Водку пил, - подала реплику Катя, крадя ее у Софии Станиславовны, старшей коллеги. Именно так она обычно встречала опоздавших актеров, срывающих репетиции. Фраза произносилась вполголоса, и вроде бы не имела конкретного адресата. Но пронимала хорошо.

Странно, конечно. Молоденьких любовниц разного звания Катя успела повидать – как в пьесах, так и в жизни. Но обычно они изображали ласковых кошечек, милых девочек… В крайнем случае – принцесс, снизошедших до избранника. Но никак не фельдфебеля в юбке, ведущего допрос. Потому что лишиться уютного, пусть и незаконного гнездышка таким образом было легче легкого…

«Уже привычным жестом граф обхватил избранницу, дабы утопить в объятиях все ее жалобы, стоны и упреки. Увы, его необходимость проверять работы в своих угодьях, дабы хватало на хлеб и бриллианты жене, прелестной дщери и свежей избраннице, никак не умещалась в головке Лизелотты…»

Интересно, каким образом вообще граф Морозов, судя по тем, старым книгам - мужчина умный и сильный, любящий семью и явно знавший, что такое честь и долг, связался вот с этим … белокурым личиком и стреляющими губками?

То-то Аврора Романовна в мире нового творения ведет себя, словно капризная гимназистка лет двенадцати из крайне несчастливой семьи. Отец, вон, с горничной живет. Матушка же…

«Графиня Марианна страстно и громко обсуждала извилистые линии своего жизнетрепещущего романа, коий скоро должен был прорасти долгожданным изданием в страждущих сердцах читателей. Меценатом и собеседником графини являлся черноокий веселый дон Педро – брат ее коварного супруга. Несмотря на собственный немаленький, но тайный гарем и кровное родство, дон Педро открыто занял ту сторону баррикады, на котором горестной скульптурой одиночества стояла покинутая Марианна.

- Бесценнейшая и талантливейшая из ныне живущих! – провозглашал дон Педро, - я убежден, что упоминания моих духОв «Фиолетовая ночь» будут к лицу каждой странице вашей рукописи. А вот сюда их можно пролить целых два раза!

- Нет! – неистово возражала графиня, - моя Агата уже душилась ими, и сие символизировало ее возрождение и духовный расцвет!

- Так пусть они символизируют все! – черные глаза дона Петро радостно сверкали в предвкушении славы и прибыли, бегая по тончайшим шелковым страницам рукописи, - и рыдания раненного сердца, и невинный смех детских забав, и волнение вспенившейся в нервных окончаниях крови!»

Пока писательница и ее меценат подсчитывали количество духОв, необходимых на страницу, Аврора Романовна тоже сочиняла – прощальное письмо. Объяснив свое желание как можно скорее начать новую жизнь, полную великих медицинских подвигов, и пожелав родным спокойствия и счастья, она оставила конверт на туалетном столике.

«Графиня, бросив взгляд подведённых черным глаз в зеркало, убедилась, что выглядит в меру трагично, аристократично и практично, в черном атласном платье с гагатовыми пуговицами, и черном пальто на лисьем чернобуром меху… Затем еще раз осмотрела внутренности чемодана, заполненного кружевными сорочками, тонкими ленточками и шелковыми блузками. Захлопнула и водрузила на печальную, но непреклонную голову черную шляпу, похожую на маленькую треуголку Наполеона Бонапарта. Как и он, Аврора Романовна была готова идти через хладные снега, покоряя пространства и границы, ради высокой цели.

Зимний день холодным белым светом заливал графский особняк. В этом сиянии хорошо виден был большой черный чемодан, шествующий по лестницам и коридорам. Его сопровождала маленькая ручка крадущейся Авроры Романовны. По всем правилам стратегии и тактики, она пряталась за колонны, прижималась к стенам, и маскировалась занавесками, дабы сберечь, поелику возможно, тайну своего ухода в новую жизнь. К счастью, спор о количестве флаконов «Фиолетовой ночи», которыми рекомендовалось залить огонь разгоревшейся дуэли, помешал дону Педро и графине Марианне услышать поступь сего арьергарда свободы и независимости…»

Катя, подвывая, уткнулась лицом в ладони. Плечи ее вздрагивали, а чашка на столе тоненько задребезжала. Кое-как уняв хохот, и вытерев салфеткой глаза, девушка мысленно вернулась в прошлое…

- Можешь убираться на все четыре стороны! – адвокат Вишневский брезгливо дергает губами, - с этой минуты ты мне не дочь.

- Хорошо. Благодарю вас, - Катя какое-то время смотрит ему в глаза, надеясь увидеть там хотя бы тень сожаления, затем коротко кивает, и поворачивается к дверям.

- И не жди от меня денег, или другой помощи! – припечатывает отец.

- Не буду, - как тяжела и уродлива медная ручка на дверях, кажется, ее невозможно обхватить пальцами, - прощайте.

Она выходит в коридор, и вздыхает с неимоверным облегчением. Осталось совсем немного. Ранним утром, когда все еще будут спать, Катя и Лидия Владимировна тихонько спустятся вниз. Недалеко от дома разыщут повозку деревенских родственников нянюшки. Крепко обнимутся, прощаясь, и выросшая дочь отправится на станцию, ждать поезд. Вместе с няниной сестрой, немолодой, внушительной и спокойной, она доберется до столицы. Все «приданое» будущей актрисы -  маленький саквояж да тощий кошелек, в котором уместились и сбережения самой Кати, и плоды маминой экономии.

Впереди – Петербург. Театральные курсы.Тесные комнаты, скудные обеды (а иной раз, их отсутствие), прохудившиеся башмаки… Учеба до изнеможения. Новая фамилия, чтобы никакой связи с адвокатом Вишневским не было – Ветрова. Письма маме, отправляемые на чужой адрес. И вот он – ее первый театр. Первая настоящая роль…

26-го декабря она опять выйдет на сцену Василисой Матвеевной. Царевной-лягушкой, сильной, вольной девушкой из пьесы господина Беляева*. Хорошая роль, но все-таки не разобралась Катя до конца в своей героине. Эх, не разобралась… За что она так любит Асташева? Ведь он от нее отрекся. И она знала, с самого начала ведь знала, что отречется.

Девушка горестно подперла щеку рукой и вздохнула. Страницы отложенной рукописи тихонько зашелестели. Катя перечитала последние строчки и снова фыркнула. Ну вот зачем идти с огромным чемоданом белым днем, когда рядышком пламенно спорят мать и дон Педро? Когда служанка может появиться, и кстати – письмо твое раньше времени у зеркала увидеть? Ну что же за дура-то такая эта «Аврора Романовна»?

Наполеонша… В треуголке. Наполеон-то, кстати, чаще двууголку носил.

Графиня Морозова с чемоданом покамест прибыла в больницу, на дежурство. А уже оттуда, вечером, они со Стравинским планировали ехать венчаться. Чемодан было решено выдать за вещи самого доктора, который отправлялся в Китай совершенно открыто.

«Ну хоть в этом вопросе что-то разумное придумали», - усмехнулась Катя.

В участке в это время шел допрос семейной пары черемисов. Гектор Гордеевич, весьма взбодрённый благополучным показом коллекции половичков, с удовольствием наседал и руководил.

« - А же только ради сына! – несчастная мать заливала слезами казённый стол и пачки правил и распоряжений на оном, - но ведь никому худо не сделала, только голову отрезали!

- Я отрезал, - вступался муж, - не надо было, но ради сына… Вот я ей и отрезал!

У сыщиков и не отрезанные головы бежали кругом, ничего не разумея.

- Не ей, а ему! – поправил Гектор Гордеевич.

- Ей! – громогласно возразили родители болезного дитя, - свинье!»

Выяснилось, что обряд провести пытались, но не с человеком. И если гибель свиньи черемисы брали на свою совесть, то от убийства Кузьминского открещивались с возмущением. Суровые следователи отправили подозреваемых в камеру подумать. И глубоко задумались сами. Якоб фон Штофф принялся изучать фотографии с места преступления, сравнивая их с рисунком, который красовался в записной книжке ученого.

« - Да будь благословенна Аврора Романовна, - возопил сыщик, - без ее подсказки я никогда бы не заметил сей важнейшей мелочи! «Солнце взошло на западе»! Воззрите, Гектор Гордеевич! По правилам, лучи вокруг головы должны идти посолонь! А на снежном покрывале нашего ужасного злодеяния все узор крадется в другую сторону!

- Черемисы невинны! – вздохнул Гектор Гордеевич.

Похожий вздох исторг чуть позже и полицмейстер Сугубов. Он так жаждал побыстрее нанести ясность на страшное дело с отрезанием головы, что серьезно опечалился по отвалившимся прочь кандидатурам на звания убийцы…»

Зато не так уж далеко от места обряда было-таки найдено тело бедного Кузьминского, а рядом с ним – обрывок чьих-то штанов. Главный доктор больницы, называемый автором просто «премудрый эскулап», объявил, что жертву сперва закололи, и только потом отрубили голову.

Катя поежилась. Может быть, и хорошо, что авторский стиль категорически не позволяет отнестись к сюжету всерьёз. Читать на ночь сии кровавые подробности – не самое приятное занятие.

«Визг из коридора ударился в стены и потолки, распугав все умные мысли сыщиков. Шустрыми пробками вылетели они из кабинета, всеми руками и ногами готовясь вернуть на место возникшую панику. Пять дам лежало на полу в глубоком и бесконечном обмороке, а усатый городовой держал на лопате своей ладони причину извержения нервов – маленькую пятнистую мышь.

- Ух ты, какая хорошенькая! – с невероятной солнечной нежностью потянулся к ней Сундуков, и широкозубая улыбка окрасила трепетное лицо, - мышечка! Или к папочке! Я буду тебя кормить и воспитывать, как достойную полицейскую морду!

И обогатившись новым достойным товарищем, на которого можно изливать сердечное тепло, Гектор Гордеевич вернулся в кабинет, мурлыкая мышонку колыбельную песенку…»

- Чем его, бедного, Алина опоила? – удивилась Катя, - это что – первая мышь в полицейском участке? Или остальные уже были усыновлены, но не пережили столь сильных потоков нежности?

Однако Сундуков вел себя так, словно до этого мышей не видел и не слышал, и в руках не держал. Посадил в клетку, водрузил оную на стол, и только что не танцевал рядом, подбирая зверьку кусочки повкуснее, а прозвища – поласковее.

«Фон Штоффу ничего не оставалось, как в очередной раз осознать свое ничтожество. Ибо сам он был лишен как невесты, коей было бы можно показывать различные коллекции ковриков, так и пушистого воспитанника, пусть и животного происхождения. Только и мог он со стороны наблюдать за счастьем коллеги, и лишь иногда тихо подавать советы по воспитанию мышиного подкидыша…»

Лишившись одних подозреваемых, сыщики отправились в дом Сенкевичей за другими.

« - Вы и господин Кузьминский не сходились в политических воззрениях. Дабы дочь ваша не осквернила фамилию браком с врагом вашего миропорядка, вы убили оного! – провозгласил фон Штофф, нависая над худым, усталым и плачущим Сенкевичем, - а голову его попытались свалить на безвинных черемисов!

- О нет! – проговорил он, пятясь к дверям, - я только запретил ему приходить в мой дом, - я не смог бы убить и разделать человека!

- А вот мой вам последний вопрос, - гордо выдвинулся и Гектор Гордеевич, зоркость и умная логика коего превзошли в данный момент всех сыщиков прошлого и будущего, - в этих ли брюках были вы в вечер убийства?

- Да-аа… - прошептал Сенкевич, белея и сминаясь, как бумага.

- Они разорваны! – торжествующе объявил Сундуков, наставив карающий палец на искалеченный шов на штанине несчастного, - и клок оных брюк мы нашли рядом с телом Кузьминского!

- Я встречался с ним в кущах! – зарыдал Сенкевич, - но я лишь велел ногам его и глазам более не преследовать мою Оленьку. Он вовсе не был безголовым трупом, когда мы расстались!

- Вы арестованы! – подвел итог чужой ослепительной следственной работе Якоб фон Штофф».

Да, прислуга у Сенкевичей осмотром и починкой гардероба себя явно не утруждала. Это сколько же приличный господин, помещик, проходил на радость всем в рваных штанах? Но автору нужно было подбросить сыщикам зацепку, а читателя восхитить зоркостью и дальновидностью Сундукова. Остальное писательницу тревожило мало. Впрочем, фавориткой неизвестной З.Л. явно оставалась графиня-медик Морозова.

«Волею судеб последнее дежурство Авроры Романовны ознаменовалось неиссякаемым водопадом благодарностей, пролившихся на нее из глаз и уст, возможно и невежественных, но внутренне убежденных в ее всемогуществе. Скромно и с достоинством милосердная графиня принимала рыдания и падения на колени черемисов, кои радовались спасению и излечению сына. Вульгарные деньги были отвергнуты Авророй, и потому счастливая мать предложила ей гадание.

- Ты стоишь на двух дорогах, - вещала она, войдя в заупокойный транс, - коли выберешь не ту, познаешь боль и разрушение! Дуумай!

- Я уже все обдумала правильно! – ответила графиня, - кто еще, кроме презренного фон Штоффа способен убить меня жутчайшей болью? Я выбрала не его, и значит, буду счастлива!

Но тут распахнуло больничное окно, и призрак Кузьминского, в обнимку с собственной головой, несгибаемо вплыл в палату.

- Что вам надо? – гневно вопросила Аврора.

- Карта! Им поможет карта! – провыл призрак через застывшую качающимся надгробием черемиску.

- Какая карта? Мне некогда разгадывать ваши шарады, мне еще надо успеть попрощаться с князем Клюевским, и обвенчаться с доктором Стравинским! – закричала спиритка, - говори точнее!

Но дух только развернулся, и непочтительно удалился прочь через колыхающееся в вечернем воздухе окно…»

- Какие богатые планы у девушки на вечер! – восхитилась Катя, - почти как у Д’Артаньяна – три дуэли в один день.

Несгибаемая и трудолюбивая Аврора была уверена, что все сможет, и все успеет. Посему она и почтила своим визитом князя Клюевского. Тот, разумеется, не догадывался, что встреча эта – последняя, и был полон счастливых надежд. Как же поведет себя Аврора?

Самой Кате в такой ситуации было бы очень неловко, и она постаралась бы даже не присаживаться. Девушка чуть задержала дыхание, представляя себя в предполагаемых обстоятельствах. Ощутила стеснение и горечь, а еще – стыд за все исполненные ранее кокетливые ужимки и прыжки. Да, вот так – никаких улыбок, глаза опущены, пальцы нервно сжимают… Ну, скажем, платок.

- Князь, я весьма сожалею, но мне нужно снова уйти в больницу. Я слишком забылась в последнее время, простите меня. И не ждите более…

«И снова граммофон исполнял сладостную песнь торжествующей страсти. Аврора сама раскрутила ручку, дабы наполнить комнату томными нотами. В бокалах вновь соблазнительно пламенело вино, придавая прощальному вечеру несколько запретный и порочный оттенок. О да, именно  так она и уйдет из жизни князя – в ореоле пьянящих мелодий и струй хмельного вина…

- Князь, если бы вы знали, как замучили меня духи этих… Катэров! Рассказывают о своей любви, о том, что мир ужасен, и они так хотели его уничтожить всем на благо!

- О да, ради этого они вершили свои убийства! – подтвердил Клюевский, очарованный в который раз светом красоты и ума Авроры Романовны…»

Глаза Кати округлились:

- Катэры? Она катаров имеет в виду? Пытались уничтожит мир и совершали убийства?!! Да они были против любого насилия! Боже мой, вот уж точно бедняги крайне возмущены сейчас там, в астрале. Хоть бы навестили как-нибудь ночью эту даровитую особу! Поуничтожали немножечко ее покой и сон…

«Дыхание князя подкралось со спины. Губы его неким таинственным маневром оказались совсем рядом с лебединой шеей его чарующей звезды. Выпавшие из смиренного узла локоны уже шевелились от учащенного дыхания поклонника…

- Нет-нет! – вскричала Аврора, - вы меня не так поняли! И не за такую приняли. Если я то и дело, в любое время дня и ночи не отказываюсь пить с вами вино, это еще не значит, что вы можете претендовать на мое сердце и прочие части моего независимого существа!

- Но я не могу без вас! И я хотел показать вам иные страны, джунгли и ущелья! – простонал Клюевский, тщетно пытаясь удержать ускользающий свет своего божества.

- Я ухожу, - обиженно сказала Аврора, чьи благие порывы оставить о себе лишь чарующие воспоминания натолкнулись на грубое непонимание, - я ошиблась в вас, вы не разумеете, что значит дружба. Что же, моя вина в том тоже есть, и посему я не слишком негодую на ваше неразумение.

И она ускользнула прочь, черной фатой-морганой, сливаясь с густеющей ночью, призванной открыть ей путь в новый тоннель жизненного тупика…»

- Не угадала, - потерла переносицу Катя, - почти… Извинения она все-таки принесла.

После следовала интересная сценка. Дон Педро, решивший с графиней Марианной вопрос о количестве духОв, решил пройтись по городским улицам. Навстречу ему попался грустный князь Кюевский, с которым они остановились поговорить прямёхонько у церкви. И вдруг с удивлением увидели доктора Стравинского, покидающего храм.

« - Но он же неверующий! – изумился князь, - доктор сам говорил мне об этом, пока излечивал мои раны! Что делал Стравинский под сенью божественного купола?

Многоопытные мозги дона Педро мгновенно выдали исключительно правильный ответ:

- Он брал справку… Об отпущении грехов. Чтобы сочетаться брачными узами с Авророй  Романовной!»

- Действительно, с кем еще можно сочетаться в этом городе? Только с Авророй Романовной! – хмыкнула Катя, - и по другим поводам в церковь врач никак зайти не может. Ни по делу пациента, ни для того, чтобы взять ту же справку и начальству предъявить. Атеист Стравинский или нет, только штраф платить ему вряд ли хочется. За то, что прогуливает исповеди…

Но, судя по всему, автор жаждала в последнюю минуту согнать на тайное венчание героини больше народу. Поэтому в ход пошли явные подсказки, и внезапные озарения.

В участке тем временем звучала очередная песенка, исполняемая Сундуковым в честь обретенного мышонка. Ее кощунственно прервало явление господина Турчанова, который желал побеседовать с арестованным Сенкевичем, и убедить оного признать вину. Но итогом разговора стало лишь согласие подозреваемого дёшево продать свое имение Турчанову.

«Конверт от Авроры Романовны снова разогнал черные тучи безысходности, пламенной стрелой указав следствию направление. Карта! Сие волшебное слово породило новое явление фон Штоффа и Гектора Гордеевича в имении, где разыгралась безголовая трагедия… Карта угодий, отданная Ольгой Генриховной безмолвно, но громко гласила –огромные версты лесов были проданы совсем недавно, и жадный скупщик явно не погасил свой аппетит. Он подбирался ко всему имуществу, и решил осквернить оное убийством, дабы никто иной не посягнул на необходимые ему елки, туи, дубы и каштаны…

Сыщики радостно воззрились друг на друга, забыв на время о кровной вражде.

- Турчанов – владеет лесопилкой, и ему нужно что-то пилить! И рубить! Это мотив! – вскричал фон Штофф.

- А значит, он умеет обращаться с топором, и мог легко и непринужденно отсечь телу голову, словно еловое бревно от ствола! Сие – возможность! – блеснул заключением ума Гектор Гордеевич.

И быстрые ноги сыщиков радостно рванули вперед -  крутить и вязать Турчанова…»

Катя пробежала глазами следующую страницу. Благодаря блестящим подсказкам графини Морозовой, следователи решили задачу абсолютно верно. Турчанова интересовали леса Сенкевича, и он скупал их под чужим именем. Что скупит не удалось, хотел получить в приданое за Ольгой. Но поняв, что девушка предпочитает Кузьминского, решил «перерубить два баобаба одним топором». То есть, устранить соперника, и снизить цену имению, где произошло преступление…

«И вот, в темный полуночный час, когда закон в лице Сугубова, Сундукова и фон Штоффа радостно выпивал за окончание дела об одинокой голове, в участок вибрирующим тайфуном влетел дон Педро.

- Господа, моя племянница, достояние всего нашего города, краса, ум и честь губернии похищена! Похищена собственным милосердным характером и доктором Стравинским! Они собираются венчаться, и уехать в Харбин, дабы чума могла вознести их на заслуженный медицинский пьедестал почета! Молю вас, спасите ее! Иначе графиня Марианна так и не закончит от горя своей талантливой рукописи, и моя «Фиолетовая ночь» останется вовсе без рекламы!

Ноги, руки и голова Якоба фон Штоффа содрогнулись от стыда и ужаса. Неужели теперь даже силуэт погубленной им яркой звезды будет утерян для него? Он не мог сковать ее цепями законного брака, но еще есть возможность стреножить сию гордую птицу оковами правосудия!

Он ринулся во тьму, освещая путь пылающими глазами, которые моментально вычленяли из мрака всевозможные церкви и часовни, кои отворял и обшаривал сей коварный собственник и деспот. Но храмов в городе и окрестностях было слишком много! В любой момент алтарь на севере мог возложить брачный венец на длинноволосую главу графини, в то время, как длани сыщика осматривали аналой на юге…»

- Беги Якоб, беги, - посоветовала Катя, - и очень тебе советую – в другую сторону. Амплуа тебе навязали крайне недостойное. Но еще и этой Авророй Романовной наказать… Это было бы слишком жестоко!

Увы, герой разумного совета не услышал.

«Аврора Романовна, стояла у алтаря, бездонными глазами отражая венчальную свечу. О да, все было так, как ей хотелось. Черная ночь, черное платье, черная шляпа… Черные тени в церкви. Черная болезнь в далёкой стране, которая требовала от нее сей жертвы. И черное одиночество, которое ужасно нарушало гармонию. Трепетное сердце графини разрывалось между необходимости сохранить тайну, и желанием видеть вот прямо здесь, рядом, на церковном полу мерзопакостного червя, который довел ее до позора и унижения! И чтобы его гнусные глаза с мольбой взирали на нее, а уста кричали от боли, пытаясь оправдаться. А она бы отвернулась, гордая и спокойная, молвила величественно и хладнокровно:

- Продолжайте, батюшка! Я в полном уме и здравой памяти согласна стать вечной супругой Ивана Стравинского!

И пусть на словах, объявляющих их с доктором неделимой парой, фон Штофф рухнул бы на пол, корчась от тоски и сердечного приступа. А ее ножки шагнули бы прямо через него, удаляясь в несчастный Китай, дабы нести туда исцеление, доброту и гуманность!

И скрипнула дверь. И возник на породе бледный и перекошенный фон Штофф. И обернулась Аврора, воссияв всеми глазами, радуясь, что свадьба ее все-таки попадет прямо в испорченной сердце негодного злодея!

Но вместо мольбы и раскаяния она услышала страшные оскорбительные слова:

- Аврора Романовна, именем закона, я останавливаю обряд!

- Что? – ахнули бездонные очи, золотясь и разбрасывая искры в свете свечей, - так нечестно! Безбожно!!! Значит, вы можете жениться на ком попало, а я нет?! Я тоже хочу!

Но не успела она повелеть священнику довести ее брак до конца, как громом грянули новые кощунственные слова непробиваемого сыщика:

- Я арестовываю вас, графиня Морозова, за чародейские деяние, не подкрепленные дипломом, и не заверенные у нотариуса предсказания!

Ужасное действие произвели сии речи. Священник застыл соляной горой, а Иван Стравинский вдруг сказа:

- Простите, Аврора Романовна, но кто-то же должен остановить чуму, пока вы сидите под арестом!

И доктор вымелся из церкви прямо в Китай, оставляя черную невесту не обвенчанной в коварных лапах Якоба фон Штоффа…»

На этом рукопись обрывалась. Далее следовала только кривоватая приписка, гласившая, что сюжет окончания будущей пьесы можно обсудить вместе с размером гонорара. 

- Ну что же, сам догнал – сам теперь и мучайся, - мрачно пожелала Катя герою-сыщику, которого ей вовсе не хотелось именовать Якобом фон Шоффом. Как и предмет его страсти – графиней Морозовой.

Ах, как мама читала вслух «Приключений героического сыщика»! Особенно за Аврору Романовну. Те слова, что были обращены к настоящему Якобу… Теперь Катя хорошо понимала, что самой маме всю жизнь некому было их сказать! Адвокат Вишневский такого не хотел и не ждал. И не стоил.

Катя снова подошла к зеркалу. Задумалась, припоминая. Улыбнулась, пытаясь представить рядом кого-то самого дорогого и любимого. Того, кто смертельно боится причинить ей боль. И кому она сама не может позволить мучиться.

Глаза девушки засветились – мягко и нежно. Лицо словно озарилось изнутри, став таким открытым, доверчивым, чистым. До чего же сильна была она сейчас! И так беззащитна.
Знакомый ветер родился в груди, желая обрести свободу. И зазвучали слова из старой книги, которые Катя, оказывается, помнила наизусть:

« - Я знала, - прерывающимся от волнения чувств голосом проговорила прекрасная спиритка. – С того самого ужасного момента, как эти преступные негодяи похитили меня и сказали, что будет ценой моего освобождения… Я знала, что вы выберете долг. Иначе бы вы не были моим героическим сыщиком. Поэтому перестаньте биться головой о болото и… господин фон Штофф… Якоб… Когда вы хотите назначить день нашей свадьбы?»**

Вдруг в темном зеркале возникли две фигуры. Серьезный мужчина в старомодном сюртуке, и прелестная молодая женщина с огромными лучистыми глазами. Она улыбнулась Кате, а мужчина кивнул – коротко, но с явной симпатией. И тут зазеркалье посветлело, и резануло пронзительным, ясным, холодным небом, какое бывает в Петербурге осенью. Да, это и есть осень! Знакомые силуэты города окружены яркими, рыжими всполохами листвы.

А прямо перед собой Катя увидела молодого человека, в необычной черной куртке и темной фуражке с красной звездочкой. Светлые волосы, худое скуластое лицо и чуть насмешливые глаза. Они встретились взглядами, и сердце ухнуло вниз от резкого ощущения счастья – до боли. А парень вскинул на плечо винтовку, махнул ей, Кате, рукой… И скрылся за стеной огня, в которую превратились пламенеющие кроны деревьев.

В следующий миг зеркало опять честно показало побледневшую, изумленную девушку. Начинающую актрису, постоялицу бедной гостиницы.  Но в ладонях той, зазеркальной Кати, не обжигая, а согревая и веселя, золотилась яркая теплая искорка.

С.А.Тутунов "Сумерки"

__________________________________________________
* Василиса Матвеевна - героиня пьесы Юрия Беляева "Царевна-лягушка". Осиротевшая молодая казачка, гордая и храбрая, она живет у дядя-управляющего. В нее влюбляется хозяин разоренного имения, Владимир Асташев, ранее собиравшийся заключить брак по расчету. Василиса отвечает на его чувства.

**см. SOlga и Atenae "Приключенiя героическаго сыщика" "Сыщикъ и медиумъ: последний полёт 'Немезиды'"

Отредактировано Мария_Валерьевна (08.02.2022 10:42)