Прекрасно свойство рода человеческого увлекаться чем-то или кем-то. Страстное увлечение способно вдохновить на подвиг, от уборки квартиры до написания фанфиков включительно. Оно может стать причиной творческого порыва и прорыва, превращающего бухгалтера в поэта, а сантехника в композитора. Ему посвящают завещания, приводящие в восторг любителей светской хроники и владельцев собачьих приютов, и брачные контракты, складывающие к ногам увлечения все кастрюльки мира. Словом, увлечения ведут людей к новым вершинам, достижениям или хотя бы знакомствам.
Однако есть и обратная сторона медали. Будучи без ума от увлечения, многие теряют головы. Уходят от мирской жизни, жены или в астрал. Посвящают всего себя Робеспьеру или Наполеону вплоть до духовного перевоплощения. Или крадут слона. А это означает, что увлечение превратилось в пагубную страсть. И тогда только магия способна исправить положение. Ну или обыкновенное чудо.
А удача - награда за смелость
Все смешалось в доме Мироновых. Домна уронила поднос, Анна книгу, Муза пыльцу, Виктор Иванович челюсть, Мария Тимофеевна – обреченное «только не это». А виной всему был нежданный посетитель, который хотя и находился в доме постоянно, но больше в мыслях и мечтах, чем в своем материальном облике. Хозяева как-то позабыли, как именно они отнеслись к этому облику в последний раз. Отказали от дома? Пригласили на чай? Ой, а что если он, не дай бог, по служебной надобности?! Штольмана, и без того несколько смущенного целью визита, общее смятение временно лишило не только красноречия, но даже и привычного косноязычия. А потому появление непринужденного и спокойного Петра Ивановича было принято всеми с огромным облегчением.
- Яков Платонович, какими судьбами? Быть может, чаю?
Штольман взял себя в руки.
- Благодарю, Петр Иваныч, я ненадолго. Виктор Иваныч, я хотел бы поговорить с вами наедине.
Виктор Иванович высоко поднял брови. Глянул на жену и дочь. А потом жестом пригласил Штольмана пройти к нему в кабинет. Как только мужчины скрылись за дверью, женщины, не сговариваясь, ринулись к замочной скважине. Победила Домна, неожиданно оказавшись проворнее всех. Однако Виктор Иваныч вдруг распахнул дверь, предусмотрительно постучав изнутри, и потребовал от Домны чаю, лишив ее возможности соучаствовать. Впрочем, он и жене сказал:
- Маша, я тебя прошу! – надеясь, что она усмирит и Анну. Мария Тимофеевна с досадой поджала губы и увела дочь от кабинета. Но умоляюще взглянула на Музу. И та не подвела! Муза приникла к замочной скважине ухом. Потом глазом. Наконец, просочилась в кабинет полностью, заставив мать и дочь испустить стон разочарования. Домна, торопящаяся с подносом, услышала стон и сразу все поняла. Деликатно постучав, она проникла в кабинет, аккуратно расставила все необходимое для чаепития и шепнула: «Муза!». Муза помахала ей ручкой с вершины шкафа, на котором устроилась со всеми удобствами, и покачала головой в знак того, что ей нечего пока сказать. Пришлось Домне ретироваться ни с чем и присоединиться к хозяйке в гостиной.
Ожидание тянулось мучительно медленно. Не выдержав, Марья Тимофеевна начала кружить по комнате, заломив руки.
- Анна, в чем там дело? Уж ты-то должна знать!
- Почему это? – для порядка возмутилась Анна.
- Потому что это твой Штольман!
Домна неодобрительно поджала губы, разделяя негодование хозяйки. Да уж, приручила, теперь отвечай за него! А вот не место ему при нашей барышне! Умница, красавица, да ей не всякий князь подойдет, уж тем более немолодой полицейский.
- Мама, я не знаю, для чего Яков Платонович пришел к папе, - сказала Анна и про себя подумала, что даже гадать не будет. Чтоб не сглазить. А вдруг он опять какой-нибудь девице адвоката ищет, а вовсе не то, что все подумали! Лучше ошибиться, чем разочароваться.
Марья Тимофеевна продолжила кружение, бесцельно открывая и закрывая дверца, выдвигая ящики и передвигая статуэтки. Домна, не в силах терпеть все это, предложила:
- Барыня, я схожу им еще чаю налью? И Музу кликну.
- Это неприлично! Еще и пяти минут не прошло, как ты туда входила. Что же Муза, боже мой!
Анна закатила глаза и покачала головой. В этот момент воздух наполнился порханием, щебетанием и хихиканием.
- Муза, ну что?
Видимо, вместе с чаем Домна внесла в кабинет смешинку, которая досталась именно Музочке. Она фыркала в кулак, сдерживалась, как могла, но все равно хохотала, указывая пальцем на Анну. Анна невольно оглядела себя, потом посмотрела в зеркало. Вроде все в порядке. Что это она?
- Отвечай, что там происходит?!
В ответ Муза надула щеки и пальчиком обрисовала бородку, обозначая Виктора Иваныча, заложила руки за спину и принялась мерить крышку рояля шагами. Потом встала очень прямо и начала поправлять невидимый галстук и манжеты. И, не в силах справиться с собой, опять захихикала.
- Но о чем они говорят? – спросила Анна, уже тоже начиная волноваться. Муза пожала плечиками и упорхнула слушать дальше. Дамы переглянулись.
- Это то, о чем я думаю? – грозно спросила Марья Тимофевна.
- Мама, ну откуда я могу знать! Яков Платонович ни о чем меня не предупреждал.
- Ты опять ввязалась в какую-то его авантюру?
- Нет! – ответила Анна почти честно. Ведь разыскивать Балдахина она не напрашивалась.
- Тогда о чем они говорят? Неужели…
Тут опять появилась Муза. На этот раз она осуждающе грозила Анне пальцем, закатывала глаза, заламывала руки.
- А ну объясни по-человечески! – не выдержав, потребовала Домна.
Муза обиделась. Как она может по-человечески, когда она не человек! А эфемерная сущность! Нежная и чувствительная к грубости! Вот сейчас улетит обратно, ждите новостей. И улетела.
Дамы дружно выдохнули. Третье явление Музы могло бы окончиться трагедией или, как минимум, драмой, если бы она вернулась одна. Но когда двери гостиной распахнулись, на пороге показались Муза, Штольман и Виктор Иванович. На первый взгляд мужчины были целы и невредимы, последствий грубой физической силы или тонкой иронии на лицах не наблюдалось. Слово взял отец семейства.
- Маша, Анна, Яков Платонович рассказал мне о том, что он разыскивает похищенного слона.
Муза опять захихикала. На лицах слушательниц появилось выражение, описать которое в состоянии лишь междометия и частицы «ах», «неееет» и «ась?».
- Как я понял, - Виктор Иванович неуверенно покосился на Штольмана, - слон важен для всего Затонска, найти и вернуть его совершенно необходимо. И для того, чтобы успешно завершить это расследование, Яков Платонович нуждается в твоей помощи, Анна.
Тут Муза покачала головой, Домна нахмурилась, Марья Тимофевна воздела очи горе, глаза Анны засветились надеждой.
- Я разрешаю тебе поехать в Ярославль. Даже благословляю тебя! – с этими словами Виктор Иванович решительно обнял Анну и глазами объяснил Марье Тимофеевне, что ничего больше он сказать сейчас не может, но так будет лучше для всех, учитывая характер Анны, риторику Штольмана и активное участие Домны и Музы во всех разговорах. Она тяжело вздохнула, но поняла, что при Анне выспрашивать не стоит. Домна подумала и отправилась собирать чемодан.
Но мы уже привыкли — принюхались, наверно:
Ведь много что сегодня попахивает скверно
- Не может быть, чтобы он по своей воле оказался там. Чувствую, дело нечисто. Опросите всех, выясните, один ли он был, или с компанией. Что делал...
Трегубов рвал и метал: “Это грязное дело поднимет волну общественного резонанса. А нам меньше всего нужно, чтобы в Петербурге узнали обстоятельства этого инцидента. Слава подобного рода Затонску ни к чему. Найдите преступника, Антон Андреич, и как можно быстрее!”
По пути к месту происшествия Антон обдумывал слова начальника: “Каким ветром судью занесло в низкопробный трактир? Решил выпить? Иного заведения не нашлось? Потянуло к народу? Нет, это вряд ли. Кудрявцев не относился к гуманистически настроенным людям. Славился дурным нравом. Приговоры выносил безжалостно, сроки за правонарушения раздавал щедро, не скупясь. Неужели за это и пострадал? Да, и нелепая смерть, в выгребной яме, больше похожа на месть.”
Над Слободкой зависло густое амбре мирно дремлющих годами и внезапно растревоженных нечистот. Зловонное облако расползалось всё дальше от своего месторождения, настигая прохожих и напитывая отвратительным ароматом окрестности.
- Прав Николай Васильич, это дело дурно пахнет.
- Смердит кошмарно. - Согласился с Антоном Рябко. - Интересно, что вкушают посетители сей обители зелёного змия? Уж очень богопротивно разит.
- А мне это зовзеб не интедесно. - Коробейников одной рукой судорожно шарил по карманам в поисках носового платка, а другую прижимал к лицу, боясь лишний раз вдохнуть.
У ворот закрытого питейного учреждения толпился народ. Из глаз большинства текли слёзы. Неужели по соседству с трактиром проживают так глубоко сочувствующие судье обыватели? Или обычное любопытство пересилило зловонный аромат?
- Так ему и надо, судье неправедному! - С долгим всхлипом крикнул кто-то из толпы. Зеваки рвались взглянуть на то, каким образом сбылись душевные посылы обиженных судьёй.
- Радойтись! - невнятно скомандовал Антон сквозь носовой платок. Стараясь как можно быстрее оказаться внутри здания, он проталкивался сквозь плачущую толпу.
Рано радовался сыщик, внутри помещения дух, и без того тяжёлый, угрожающе сконцентрировался, начисто излечивая любителей принять лишнего на грудь от пагубной привычки. На радость их жёнам и на благо семейному кошельку. Двое мужчин сидели рядышком на стульях и трагически раскачивались взад-вперед.
- Это хозяин заведения. Он вчера сам обслуживал клиентов. - Унтер представил мужичков. - А это свидетель, он обнаружил тело судьи.
- Дасскажите, как было дело? - Коробейников поманил за собой трактирщика.
- Не было никакого дела! Тот...- трактирщик кивнул в сторону заднего двора, где покрытый скатертью лежал извлеченный из зловонной жижи Кудрявцев, - ...появился у нас впервые. Пришёл поздно. Уселся в дальний угол. Пил много, не закусывал. Был как не в себе...
- Как вы это поняли, раз пдежде его не видели?
- Так...- трактирщик разводил руками, - он ловил тараканов и прилаживал им на головы шелуху от семечек.
- У вас есть тадаканы?
“Были. Иммигрировать изволим. Покидаем Родину и бросаем в трудную минуту отчий дом на произвол. Как бы нам привольно тут ни жилось, весь патриотизм вытеснила эта ужасная вонь. Прусак - зверь царственный! В этой обстановке мы жить не можем. Мы привычные к комфорту.”- Сквозь стекло последний покидающий это негостеприимное жилище таракан уважительно приподнял за уголок скорлупку с головы, на прощание помахал усами и двинулся следом за собратьями по снегу, поджимая закоченевшие лапки.
“Отвратительное место. Скорей бы его покинуть. На воздух! Галлюцинации начались от этой вони,”- пульсировало в антоновой голове. Он испытывал непреодолимое желание последовать за беженцами, но пересилил себя и прогнусавил из-под платочка:
- Пдодолжайте!
- Потом ему, видно, приспичило, и он вышел в эту дверь. И не вернулся.
- Вы не удивились этому?
- А чему удивляться? Ушёл и ушёл. Главное, что заплатил сразу.
- Дальше...
- Некоторое время спустя в ту же сторону проследовал этот, - кивок в сторону свидетеля, - и через минуту вбежал обратно, расхристанный. Кричал что-то про нечисть. Всё выскочили посмотреть и ...
- Теперь рассказывайте вы. - Антон повернулся к пьянчужке.
- Ну, это...ик... я пошёл в уборную... только настроился, смотрю... ик... вместо пола там дыра в преисподнюю... ик... И сам Люцифер оттуда на меня пялится! Ик!
- Вы были с ним знакомы?
- С Люцифером? Ик... нет, лично не знаком, а с его сподвижниками иногда встречаюсь.
- С пострадавшим! С судьёй!
- Нет, бог миловал.
Антон взял первый попавшийся на глаза графинчик, побрызгал водкой на носовой платок и сделал пару глотков из горлышка. Вдохнул поглубже, дождался, когда внутренности оживятся, притупится обоняние, и вышел к месту преступления.
Грязно-серая дощатая будочка не первой молодости, ещё вчера служившая местом уединения, валялась в стороне.
- Сломали, когда доставали покойника. - Перехватил трактирщик взгляд Коробейникова. Антон с приличного расстояния брезгливо осмотрел сооружение. Заглянул в него снизу. Посреди изрядно потрепанного посетителями кабинета задумчивости зияла огромная дыра в том месте, где, по задумке архитектора, надо было устраиваться поудобней.
- Кудрявцеву и его семье не позавидуешь. Срамная смерть очень скоро станет достоянием общественности. Пожалуй, от Петербурга такое не утаишь. Подобные вести распространяются быстрее телеграфа. - Вслух размышлял Антон.
- Господин полицейский начальник, дайте мне справку, что это несчастный случай, - трактирщик заискивающе заглядывал в лицо уряднику Рябко.
- Разберёмся, несчастный это случай или счастливый. Или злой умысел. Если установим, что произошло от невоздержанности в употреблении спиртных напитков, получите справку. Но, ежели дело обстояло иначе, не взыщите. - Рябко, исполненный собственной важности, принял лесть благосклонно.
Сам судья, нашедший упокоение в выгребной яме, терпеливо и смиренно дожидался свидания с доктором Милцем. Насмешкой судьбы или расплатой за его деяния стала подобная смерть, это предстояло выяснить сыщикам...
Ты сегодня мне принес
Не букет из пышных роз…
- Мало... Мало радостного! А у вас как с добрыми вестями, Яков Платоныч?
Трегубов находился в состоянии, близком к раздвоению личности. Первая из них, именуемая господином полицмейстером, всей душой радела за сыскное дело, а другая, которую знали, как Николай Васильич, стремилась домой, наслаждаться отцовством. В одном они сходились: надо скорее покончить с этим смердящим делом, воссоединиться, исхитриться и сыскать-таки Ольге Матвеевне вожделенную английскую коляску для ребёнка.
- У меня они есть. Вернее будут. Я вышел на след похитителя слона. И теперь мне нужен трехдневный отпуск для поездки в Ярославль.
- Яков Платоныч, ну какой слон может быть в такой момент! У нас Кудрявцев в нужнике утонул, а тут вы со своим несвоевременным балдахинным азартом. Город остался без правосудия! Наши юстиционные органы в состоянии коллапса! Оголены, извиняюсь, до неприличия. У нас из судебной власти остались только вы - судебный следователь. Не найдете убийцу Кудрявцева, придется вам временно занять его место, пока другого не пришлют.
- Николай Васильич, отсутствие слона может быть напрямую связано со сложившимся кризисом. - Ярославль манил Штольмана. Вот вышел бы сей момент из полицейского участка, расправил бы крылья, да воспарил, аки Змей Горыныч. И летел бы без остановок, на предельной скорости, яростно попыхивая пламенем верховной страсти и истребляя все препятствия на своём пути. Но для этого надо было убедить в необходимости поездки полицмейстера, который убеждаться не желал.
- Нет, уважаемый Яков Платоныч, придётся повременить. Пока мы находимся в подвешенном состоянии, будем беречь вас, как зеницу ока. Как знать, быть может, это чьи-то происки? Англичан, немцев или наших местных вольнодумцев. Мало ли нечисти слоняется вокруг нашего многострадального города? Их к нам словно магнитом тянет. Климат, что ли, для них благоприятный?
Не успел Штольман огорошить Трегубова кучей аргументов, плодившихся в его голове со скоростью, которой позавидовали бы кролики-молодожёны, как в сыскное отделение ввалился Коробейников, оповещая о своём пришествии зловонным парфюмом.
- Чем порадуете, Антон Андреич?
Полицмейстер морщился и бестактно отворачивался. Штольман, пребывая в состоянии фрустрации, особенного внимания на запах не обратил. Трепетная Клаша закатила глаза и подыскав подходящее место, на самом виду, улеглась в глубокий живописный обморок. Контролируя ситуацию вполглаза и обмахивая себя лапкой, весьма артистично разгоняя зловоние и тоску. После фиаско, которое она потерпела пару дней назад, Клаша коротала дни в дурном настроении. И без устали дулась на Антона, как какая-нибудь несчастная бесприданница на беспутного папеньку, промотавшего её наследство.
Её единственное платье было всем хорошо, но имело свойство быстро уменьшаться в размерах. И уже напоминало короткую сорочку. Гардероб требовал немедленного обновления. Под воздействием девичьих чар и её испортившегося аппетита Коробейников прикинул свои финансовые возможности и неохотно понёс её к модистке. Клаша к этому визиту старательно готовилась. Репетировала реверансы, хотела произвести благоприятное впечатление. Чтобы все завидовали Коробейникову и восхищались его нарядной воспитанницей. Она расправила кружевной бантик, взяла под мышку ридикюльчик, поискала, куда бы прицепить брошку, но свободного места на платьишке не нашлось, и она просто красиво держала её в лапке. Самую чуточку бахвалясь своим ослепительным великолепием. Они прибыли к назначенному времени, ни на секунду не опоздав, зашли в салон, вежливо поздоровались. Всё шло прекрасно, пока Антон не открыл саквояж, выпуская её на стол. Увидев клиентку, портниха с подручными завизжали от страха:
- Я - мадемуазель Мартен! Моё заведение именуется “Храмом вкуса”. Я, - с французским прононсом визжала она, - шью самой госпоже губернаторше! У меня французские выкройки! Я имею все новости мод! Да ко мне из Петербурга дамы из самого высшего бомонда в очередь за туалетами выстраиваются. Меня консультирует сама госпожа Дюбуа! А тут это животное! Кошмарный моветон! Унесите эту мерзость немедленно!
От диких воплей этой французской платьевщицы Клаша перепугалась, прижала ушки и мелкими шажочками отправилась было обратно в саквояж, но тут до неё дошло, что “мерзость” это про неё. Благовоспитанная, образованная крыса для них мерзость и моветон? Ишь, нежные какие! Она невыразимо расстроилась, хотела обидеться, погрустить в одиночестве, поплакать, но передумала. Подскочила на столе, прицелилась и попыталась ухватить мадаму за палец. Но по причине избыточной массы не допрыгнула и повисла у неё на юбке. Модистка билась, как раненая чайка в силках. Орала, подражая ей же. Размахивала руками, неприлично трясла юбкой. Отплясывала разухабистый канкан, смущая нижним бельём и вгоняя в краску Антона Андреича. Сыщик, придя в себя, стал отдирать любимицу от француженки, которая в пылу битвы растеряла свой акцент.
От души отомстив за себя, Клаша ослабила захват и, утирая пот со лба, упала в хозяйские руки. Они сильно сжали её и позорно запихнули в саквояж. Она сама захлопнула его изнутри, прищемив Коробейникову палец. Вернувшись в участок, неудовлетворенная Клаша истерила, требовала без промедления упечь эту портниху на каторгу, пришить ей дело об убийстве надежд и чаяний. По французской выкройке. Тогда бы она, как миленькая, смастерила ей наряды. В этот раз Антон проявил твердость и на Клашины уловки не поддался. Не для того, сказал он, правосудие, чтобы вертеть им, как флюгером, в угоду избалованным барышням.
- Пока ничего определенного сказать невозможно, - делился впечатлениями с места преступления дурственно благоухающий Коробейников, - подождём, что скажет доктор Милц. Но, на первый взгляд, смерть судьи носит самопроизвольный характер.
- Уж не хотите ли вы, Антон Андреич, сказать, что судья покончил жизнь самоубийством и избрал для этого столь неординарный способ?
- Нет, скорее, там произошёл несчастный случай. Сгнили доски, и пучина навозного непотребства поглотила судью.
- Нет, дорогой мой, нас это не устраивает. Кудрявцев был слишком себялюбив, чтобы допустить такой конец. Работать, господа сыщики. Немедленно работать! Вы, Яков Платоныч отправляйтесь к вдове Кудрявцева, выясните, что там да как. Может, у него были какие-то проблемы. По мужской части или по картежной. А вы, Антон Андреич, идите в баню. Немедленно! Ваш запах даже крыс сшибает с ног.
Трегубов взглянул на хмурого Штольмана и обнадежил его:
- Распутаете это дело и можете заниматься слоном хоть три дня, хоть целую неделю. Извините, господа, я обещал Ольге Матвеевне посидеть с Гришенькой. У неё сегодня доклад об искусственном вскармливании в “Лиге затонских дам”.
Когда Трегубов и Штольман разошлись по своим делам, Клаша ещё немного полежала в обмороке, одним глазом поглядывая, как в её сторону ползёт большая, в красивом фантике, конфета, подталкиваемая пальцем Коробейникова. Конфета примирения? Ух ты, каков проказник! Знает короткую дорогу к сердцу барышни. Она, кокетничая, погрозила ему лапкой. Но Антон опять её неправильно понял:
- Ладно, куплю я тебе веер. И с платьями что-нибудь придумаем.
Ты поверь, что здесь, издалека,
Многое теряется из виду
Сбежав в клинику от сборов и пытливых расспросов, Анна ненадолго обрела желанный покой. Больных было немного, а времени, напротив, достаточно. Однако вместо того, чтобы радостно предвкушать завтрашнее путешествие, Анна вдруг погрузилась в размышления о прошлом. Своем и Штольмана. Неведомый преступник невольно объединил их, злоумышляя против обоих. И прошлое, хотя и проведенное в разлуке, было в чем-то общим.
Однако как коротко описал Штольман свои злоключения! Сказал, что ранен был тяжело, но не сказал, куда. И где его нашел Варфоломеев, в больнице? Или в каком-нибудь тайном подвале? Воображение нарисовало Анне мрачное подземелье, закованного по рукам и ногам Штольмана, которого волокут по коридору… Нет, пошлость какая-то. Как говорит мама, бульварщина. Но воображение не унималось. Оно дорисовало Штольману бороду до пояса, спутанные волосы такой же длины и напильник, которым он то пилил прутья решетки толщиной в руку, то царапал почему-то на жернове надпись «Здесь разорвалось сердце узника…». Анна рассердилась, выгнала воображение и призвала логику. Будем рассуждать с самого начала. Итак, она знает, что Штольмана ранили. Нет, об этом она думать не могла. Возвращался кошмар тех дней, когда стоило ей закрыть глаза, и она видела его кровь, боль, смерть. Тогда она точно знала, где находится ее душа – между сердцем и горлом, то место, которое болело, не переставая. Даже сейчас, столько лет спустя, невыносимо было думать о его страданиях, которые ей не удалось облегчить.
Анна торопливо заперебирала бумажки, пытаясь не дать себе захлебнуться этими воспоминаниями. Письма! Вот о чем следует подумать. Был неизвестный, который поставил себе целью разлучить их, и прислал подложное письмо. Но ведь был и Варфоломеев, который обещал передавать письма Штольмана. И не передал? Или их перехватили? Вот кого можно расспросить, чтобы, возможно, хоть как-то прояснить эту часть истории.
Анна сосредоточилась.
- Дух полковника Варфоломеева, приди! Дух полковника Варфоломеева, приди! Взываю, приди! – дух не появлялся.
- Дух полковника Варфоломеева! – она странным образом чувствовала близость его появления и словно сопротивление. Анна упрямо тряхнула головой и продолжала взывать. Каждая попытка отнимала силы и оставляла после себя гадкое ощущение, словно она тянула из-под земли нечто скользкое, упруго рвущееся из рук и раз за разом скрывающееся от нее. Вдруг повеяло холодным ветром, и дух появился. Но это был дух баронессы фон Берг.
- Наталья Павловна! – Анна не знала, что и сказать.
Баронесса решительно подошла поближе и уселась в призрачное кресло. Пристально взглянула Анне в глаза. И Анна увидела.
Петербург, озабоченный и непривычно угнетенный Петр Иваныч горячо говорит с баронессой. Она снисходительно кивает, гладит его по руке, обещает. Следующая картинка – Варфоломеев галантно предлагает Наталье Павловне руку, они прогуливаются по зимнему саду. Она говорит с ним, неуловимым движением вынимает из-за рукава записку с фамилией Штольман. Варфоломеев останавливается, и мелькают иные картины, почему-то бесцветные: Штольман в камере в наручниках, зал суда, на скамье подсудимых – Анна… Призрак князя. Вновь Наталья Павловна, она вопросительно смотрит на Варфоломеева, он кивает. Наконец, Наталья Павловна говорит с Петром Иванычем, и вдали зыбко начинают мерцать Сена и Нотр-Дам.
На этот раз Анна была уверена в том, что все поняла правильно.
- Значит, дядя просил вас разузнать о судьбе Якова Платоныча? Вы обратились к полковнику, и он рассказал вам, что Яков арестован, его могут судить, а меня признать сообщницей? И все из-за убийства князя?
Баронесса печально кивнула.
- И вы с дядей решили увезти меня подальше, не сказав мне ни слова!
Наталья Павловна сложила руки умоляющим жестом. Прости. Анна обхватила себя руками, словно ей вдруг стало зябко.
- Но почему вы не сказали мне хотя бы, что он жив!
Баронесса посмотрела с укоризной. Разве бы ты согласилась уехать, зная, что он жив и нуждается в помощи! И его бы не спасла, и себя погубила бы.
- Но был ли он в тюрьме?!
Собеседница пожала плечами. У нее не было причин не верить старому другу.
- Почему же тогда полковник не является мне? – Анна в волнении прикусила палец. – Ему есть, что скрывать?
Во взоре баронессы читалась насмешка. О да, девочка, такому человеку всегда есть, что скрывать. И даже его дух может причинить много зла, открывая чужие секреты. Анна не желала больше думать о государственных интересах. Она отвернулась от баронессы и воззвала с такой силой, какой в себе не подозревала:
- Дух полковника Варфоломеева, я приказываю тебе явиться!
Стало сумеречно и холодно, и очень тихо. В ставшем вязким воздухе медленно и нехотя проступили очертания того, кто больше не мог сопротивляться ее призыву.
Не платье, не пальто и не жакет
Госпожа Кудрявцева, с нынешнего утра вдова, пребывала в совершеннейшем отчаянии. Мало того, что утром она лишилась мужа, да еще таким неприличным образом, она еще и обнаружила, что из дома исчезли все деньги! Второе огорчало ее заметно больше, ибо без мужа она вполне могла прожить, но без средств! Она была совершенно откровенна со Штольманом:
- О покойных, как говорится, либо ничего, либо хорошо, господин следователь, так что я промолчу. Скажу лишь, что нас связывало лишь чувство долга. То есть его долгов! И моих сбережений, кои я собирала буквально по копейке из его жалованья.
Штольман решил не вдаваться в особенности деловых отношений супругов, игравших в финансовые прятки. И так все было ясно. Очевидно, судья выиграл, обнаружив тайник супруги, но не оставил вдове шансов отыграться.
- Так пропали ваши сбережения?
- Мои!
- Судья знал о том, где вы храните деньги?
- Я его не посвящала… Видите ли, я боялась его карточной страсти. Опасалась, что однажды оставит меня ни с чем. Как в воду глядела!
Не в воду, подумал Штольман, но вслух сказал другое:
- Может ли быть, что деньги пропали раньше, а вы только обнаружили пропажу?
- Нет! – вдова заломила руки. – Я только вчера пересчитывала всю сумму. А муж ушел из дома на ночь глядя с тяжелым саквояжем.
- И вы не спросили, куда?
Госпожа Кудрявцева отвела глаза.
- Видите ли… я думала… я ведь надеялась на лучшее.
Штольман вопросительно поднял брови и наклонил голову.
- Ах, ну я была уверена, что он ушел к любовнице!
Хотя выражение лица следователя оставалось нейтрально-невозмутимым, вдова поспешила оправдаться:
- Знаете ли, мы так давно стали чужими друг другу, что даже перестали беседовать. Но я знаю, что у него появилась женщина! Горничная доложила мне, что на его подушке были светлые кудрявые волосы. И потом, эта шляпа…
- Шляпа?
- Да, вчера он перед выходом надел бикорн. Знаете, наполеоновский головной убор. Так вот я ему ничего такого не покупала. И он вряд ли приобрел себе столь экстравагантную шляпу. Я поняла, что это ее подарок!
Логично, признал про себя Штольман. Собрал вещи, надел дар дамы сердца, чтобы произвести впечатление, и символично ушел в ночь.
- Но сегодня утром мне вернули те его вещи, которые… не пострадали… Всего лишь эту шляпу! Муж оставил ее на столе и вышел… ну вы понимаете… - и вдова залилась слезами. – И я боюсь к ней прикоснуться! О-о-о, это зловещий предмет! Я чувствую исходящую от нее эманацию смерти!
- Неужели? – из вежливости поинтересовался Штольман.
- Да-да! Ведь была какая-то история с Рукавишниковым, и в ней тоже фигурировала черная шляпа! Я уверена, та самая! Погубила его, а теперь меня и моего мужа!
- Что за история с Рукавишниковым? – насторожился сыщик.
- Ну я не в курсе подробностей, но знаю, что были потери! Страшные потери!
Понятно, с Рукавшниковыми разберемся в свой черед.
- Поскольку деньги исчезли, можно ли предположить, что ваш супруг именно их нес в саквояже?
- Не знаю, - растерялась Кудрявцева.
- Велика ли была сумма и могла ли она поместиться в саквояже?
Вдова задумалась и кивнула.
- Да-да, вы правы.
- И куда он мог направиться с этими деньгами? Ведь в трактир он пришел под утро.
- Только в карточный притон!
- Вы знаете, какой именно?
Вдова записала адрес на клочке бумаги и вновь принялась сетовать на горькую судьбу. Поняв, что ничего толкового больше не добьется, Штольман предложил ей забрать шляпу вместе с эманацией, с трудом уклонился от истеричной благодарности и с облегчением откланялся.
Ах, на кого я только шляп не надевал!
Mon Dieu! С такими головами разговаривал!
- Кто наденет эту шляпу, вмиг окочурится! А если сразу не помрёт, пожалеет, потому как стерпеть такие муки никаких сил не хватит. Неудачи постигнут его. А потом всё равно дело кончится смертью. Как у Мыловарова.
- А что с ним случилось?
- Неужто не слышали? Его ещё в прошлом месяце схоронили. Разорился, а потом самоудавился. Он по осени скупил у всей округи чеснок, чтобы от вурдалаков защищаться. Всё деньги в него вбухал, хотел продать его втридорога, уже барыши подсчитывал. А кому он тут сдался? Если у всех своего чеснока завались, а вурдалаков отродясь не водилось. Так ему кто-то посоветовал в Китай его отправить. Там чеснок до зарезу нужон. Трапезничают, сказали ему, китайцы, почитай одним чесноком, да и на изведение упырей много овоща расходуют. Сажают два раза на году, а всё одно, не хватает. Какой-то ушлый шаромыжник обещал ему помочь с отправкой, деньги взял и был таков, а в залог оставил французскую шляпу. Так и околпачил он барышника. Супружница уж суму Мыловарову пошила, чтобы идти по миру, милостыню просить. Да не смог он пережить такого сраму. Накинул петлю на шею и...Так, говорят, и висел, в чёрной-пречёрной шляпе над большой чесночной кучей...
Антон Андреич, розовенький и распаренный, пребывая в чрезвычайно благостном состоянии души и тела после принятия банных процедур, жмурился от удовольствия в гардеробной комнате городской бани. Прихлёбывая холодный квас, он слушал разговор за тонкой стенкой и лениво размышлял: “Что за ерунда? Чёрная-пречёрная шляпа приносит несчастья. Вот смех-то. Ещё бы колдовство приплели. Или бесов- гипнотизёров, живущих в шкатулках. Или гроб на колёсиках”. Но сама атмосфера чистоты и расслабленности, вкупе с березовым ароматом и страшными сказками, ему очень нравилась, и он старался растянуть ощущение блаженства подольше.
- Никакая это не ерунда! - словно в ответ на его невысказанные мысли прозвучал ответ. - И я слышал про эту шляпу.
Невидимый мужчина продолжал: “Помните купца Рукавишникова, который ни с того ни с сего сошёл с ума недели три назад? Ещё с вечера был нормальный, а утром мужика как подменили. Всё от шляпы этой, проклятущей. Мне сосед сказывал, как дело было, а ему кума свата деверя брата кухарки Рукавишниковых. Так вот:
Задумал купец купить себе новую шляпу. Пришёл в лавку и спрашивает:
- У вас шляпы есть?
- Нет, кончились.
Пошёл в другую - там тоже нет. Пошёл в третью, спрашивает:
- Шляпы есть?
- Нет, только что кончились.
Он расстроился и собрался уходить. Но приказчик ему говорит:
- Обождите! У меня в кладовке есть одна. Я ее для себя оставил. Пойдемте, посмотрим, может, она вам приглянется.
Шляпа ему понравилась. Хоть и не шибко модная, но ещё крепкая. Приказчик обещал, что сносу ей не будет. Да и цена была уж очень лакомая. А что Рукавишников был скрягой, это всем известно. Надел он её, смотрит в зеркало - ну, чисто Наполеон. Надулся, заважничал, пузо колесом выпятил, да руку за шиворот засунул. Он ее купил не торгуясь и прямо в ней пошагал домой.
Дюже шляпа ему к сердцу пришлась. И к лицу тоже. Когда спать укладывался, рядом с кроватью её поставил. А ночью, сквозь сон, он почувствовал чье-то прикосновение к своей шее. Он, испугавшись, закричал и включил свет в комнате. Увидев торчащие из шляпы скрюченные руки, позвал жену с топором, и они вместе отрубили руки у шляпы. Да жена уж очень шибко раздухарилась. Столь бойко топором размахивала, что в пылу случайно обухом ошарашила благоверного по темечку. Всю ночь они пытались купеческие глаза, прикатившиеся к носу, на место оформить, да только всё напрасно. На следующий день они пошли к бабке Пустылихе и всё ей рассказали. Она им отвечает:
- Купца подправить не могу, ступайте в больничку, к Анне Мироновой. Авось она ему глазюки на место закатит, а то ишь, так ими и зыркает, приглядывает, что плохо лежит. А с колдовством помогу. Отдайте шляпу тому, кто вам ее продал, и перекрестите того человека.
Рукавишниковы пошли в ту лавку и увидели, что у приказчика руки перевязаны. Купчиха швырнула в него шляпу и перекрестила его. Приказчик завизжал и убежал из города сломя голову. Но на этом история не закончилась. С тех пор чёрная-пречёрная шляпа скитается по Затонску, ищет пристанище”.
- Так жив Рукавишников! Вчерась его встретил.
- А каков он теперь, видал? Его благоверная теперь за ручку водит, а он только смеётся, слюни пузырями надувает, да бродячим собакам язык показывает. Дразнится. Он теперь жену маменькой величает, да петушка на палочке у неё клянчит. Весь антерес к дамскому полу начисто в нем иссяк, глядеть на баб не хочет. А раньше уж очень уважал Аглаю Львовну, да барышень её, развесёлых. Каждую среду визиты наносил.
Антон насторожился. Где-то на задворках памяти эта история, рассказанная унтером Рябко, стеснительно мялась, не решаясь войти и занять своё законное место. Как там было? Вроде купчиха муженька застала в разгар адюльтера, то ли по голове случайно тюкнула, то ли сам с кровати упал, да только разумом он повредился. Что-то в рассказе было про необузданное влечение к беспутным любодейкам, по причине перебродившей молодости духа. И про умоповреждение, полученное в результате излишнего человеколюбия и столкновения различных интересов в одной опочивальне.
Хмельные собеседники продолжали беседу, но языки заплетались и Антону слышно стало плохо. Он с головой замотался в простыню, отчего стал похож на стыдливую нимфу, подкрался ближе и притаился за колоннами, подслушивая их.
- А до Рукавишникова был ювелир Семипальцев. Мальчишка, его помощник, потом сказывал, что сам Макар Пантелеймоныч весь дом завесил портретами Бонапарта. Очень уж он уважал этого французишку. Верил, что душа императора ожидает часа своего воскрешения в его организме. Скупал на аукционах наполеоновское барахлишко. Табакерки, шкатулки, пуговицы, всякие там. Вроде надеялся, когда оживёт император, оглядится, а вокруг всё своё, знакомое. И откуда-то приволок его шляпу. А вещица-то непростая. Французская колдунья Ленорманиха призвала злого духа, да определила его на жительство в эту шляпу. Чтобы к корсиканцу фортуна везде лицом поворачивалась, свинцовые пули от него отскакивали, а нечисть советом помогала. Видать, пока шляпа была при нём, всё в его жизни шло гладенько, как по маслу, всю Европу в ней запугал. Только не уберег он её, вроде потерял где-то на подступах к Москве. Тогда-то удача от него и отвернулась. Семипальцев радовался шляпе, как ребенок прянику. Дома рядился в сей головной убор, да посетителей в нём принимал...
- А дальше, что было?
- А что дальше? Обокрали его. Как-то под вечер пришла барынька, навешала ему лапши на уши, что та лиса вороне. Мол, ты мой Наполеон, а я твоя мадам Богарне. Наконец-то я нашла тебя, неужели я так изменилась, мон шер Буонопартий? Ювелир и сомлел. Мошенница увлекла его в спальные покои. Мучила его до рассвета любовной лихорадкой. Вся округа слышала его стенания. Когда на утро Макар Пантелеймоныч очухался, ни бабёнки, ни шляпы, ни золотишка уже не было. А какая она из себя, эта прощелыга, он и сказать не может. Помнит только, что была под вуалью. Ладит одно, найдите, верните мне мою ненаглядную Жозефинушку. Драгоценностей ему теперича не надо, больше о лиходейке печалится. Дни напролет на детской лошадке раскачивается, деревянной сабелькой машет, да на французском лопочет: “Жё сюи тон Плон-Плон”.
- Вот и про судью Кудрявцева то же говорят, что сначала проигрался в карты в пух и прах, а теперь сгинул в отхожей яме.
- А шляпа тут причем?
- Так, когда он своё состояние спускал, за игорным столом сидел, говорят, в наполеоновской шляпе!
- Э... у... а...
- Ежели кому встретится на пути эта шляпа, надо бежать от неё сломя голову и ни в коем случае не брать в руки! И уж тем более, на голову не надевать. Иначе конец!
Антон, освобожденный от скверного запаха, наполнился в бане не менее скверными новостями. Надо скорее предупредить Штольмана. И Трегубова. И Веру. И Анну Викторовну. И доктора Милца. И Клашеньку! Бедный крысёночек! Что она станет делать одна, если его, Антона, постигнет участь Кудрявцева? Или того хуже, Рукавишникова? Будет он надувать из слюней пузыри и драться с Клашей за петушки на палочке. Фантазия его была столь яркой, что сыщик бежал в участок не разбирая дороги, перепрыгивая через кочки и бродячих собак. Но они уже ничему не удивлялись, только издевательски высовывали языки, да косили к носу глаза. Научились от Рукавишникова дразниться.
Добежал! Успел! Коробейников вдохнул поглубже и выпалил:
- Фууух!.. Волшебная шляпа Наполеона! Чёрная-пречёрная! Она виновница всего. Надо скорей уничтожить её, пока она не натворила ещё больших бед.
- Эта?..
Поначалу никак не могла вспомнить, что такое "бикорн" и в голову упорно лезло "бурдалю"
А что с Балдахином? Он на самом деле в копилку превратился или это Крутину злые сообщники копилку подсунули, а слоника увели? Впрочем, в виде копилки слоника проще транспортировать обратно в Затонск. А вот если в эту чудесную ночь, когда бывший дрессировщик обрёл счастье в параллельном мире, а Яков с Анной — в гостинице с таким знакомым названием, Балдахинчик превратился бы обратно... Тогда Штольманы могли бы вернуться в Затонск верхом на слоне! 
