У Вас отключён javascript.
В данном режиме, отображение ресурса
браузером не поддерживается

Перекресток миров

Объявление

Уважаемые форумчане!

Аудиокниги и клипы по произведениям наших авторов теперь можно смотреть и слушать в ю-тубе и рутубе

Наш канал на ютубе - Ссылка

Наш канал на рутубе - Ссылка

Встроенный аудиоплеер на форуме все еще работает с перебоями, увы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Перекресток миров » То ли вИденье, а то ли видЕнье » 20 Безумный день


20 Безумный день

Сообщений 1 страница 7 из 7

1

Так получилось, что мы выкладываем «Безумный день» в безумное время. Вчера пропала связь с нашим соавтором Еленой Т. Мысленно мы с ней. Надеемся, что все обойдется. И хотим поддержать всех, кто сейчас в опасности. Хотя бы морально. Если не улыбнетесь, то хотя бы отвлечетесь. А мы пожелаем, чтобы все кончилось как можно скорее.

Сколько желаний возникает у нас в час, в день, за всю жизнь! От «хочу жениха, хочу подарков» до «чтоб ты провалился». Даже хорошо, что они так редко сбываются сразу же. В детстве мы доверчиво поручаем исполнение наших желаний родителям, которые то и дело разочаровывают нас. Став взрослыми, делаем все, чтобы реализовать их самостоятельно, а если не получается, виним обстоятельства. Не себя же винить, в самом деле. И наконец, в какой-то момент беремся за исполнение желаний близких. Но только тех, которые действительно можем осуществить. Круг замыкается, а желания только прибывают. Какими они только ни бывают: горячими, заветными, большими, страстными, тайными, постыдными, смешными и неприличными. И конечно, фантастическими, исполнение которых под силу только волшебнику.

Что бы вы загадали, если бы у вас было одно-единственное желание, которое должно быть добрым? Здоровья и счастья в личной жизни? Мудрости? Денег – тыщу миллион до неба? Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным? Мозги, сердце и переехать в Канзас? Что загадать, чтобы это было и для себя, и для других? Готовьтесь, у вас еще есть время. Ведь Балдахин пока не расколдован.

Одна в окошечко гляжу не грустная

Анна возвращалась в Затонск. Сколько раз, будучи ребенком, она представляла свой отъезд, всегда тайный, и свое возвращение, всегда триумфальное! Конечно же, в мечтах она бежала из родного дома навстречу приключениям, переодетая мальчишкой, скакала на коне, рубилась в бою, защищала Отчизну, отстаивала справедливость и помогала тем, кто слабее, то есть всем.  А потом возвращалась, иногда целая и невредимая, иногда с живописно перевязанной головой, и призрачный шлейф славы тянулся за ней в безбожно преувеличенных пересказах, которым она, впрочем, не придавала значения. Пережитые опасности и волнение близких не лежали камнем на совести, блиставшей от осознания выполненного долга по части спасения. Она встречала ураган материнских упреков с высоко поднятой головой и с особым чувством припадала к широкой отцовской груди, зная, как гордится своей дочерью старый вояка.

Анна смущенно улыбнулась. Сегодняшнее возвращение ничуть не напоминало детские фантазии, хотя и приключение, и слава, и добрые дела были, как никогда, близки к истине. Но подобных ощущений она и представить не могла. Словно вручив себя его заботам, она обрела себя. Словно раздвоилась, в то же время став с ним единым целым. Словно зримое настоящее и невидимое будущее навсегда стали общим. Чувство было сложным и всепоглощающим.  А Яков… Он молчит, но наверняка думает о том же. Конечно же, он так же полон страсти, и так же жаждет излить ее в словах. Анна ободряюще глянула на него. Говори же, я все пойму.

- Подъезжаем! – сказал Штольман.

…В станционном буфете царил непривычно свежий и дорогой аромат, привлекавший внимание редких посетителей. Меж тем хрупкая дама в черном, столь благотворно влияющая на атмосферу заведения, собственно заведением не интересовалась. Она не прикасалась к поданному кофе. Сидела неподвижно, глядя в окно, выходящее на перрон, и напоминала иллюстрацию – изящно вырезанный силуэт на фоне сверкающего зимнего дня. Поэтому когда она внезапно пришла в движение, пробегавший мимо официант оступился от неожиданности и невольно проследил за ее взглядом. Оказалась, что дама торопилась встретить поезд, прибывающий из Ярославля.

Легко сбежав по ступенькам на перрон и подавая Анне руку, Штольман уже знал, чего ему ждать, ибо успел осмотреться загодя, следуя привычке. А потому бросок дамы в черном не имел эффекта неожиданности. Штольман пресек движение отстраняющим движением руки и холодным взором. Правда, ее это не смутило. Крик: «Яков! Спаси моего сына!» чуть не сбил с ног Анну.

Анна ничего не замечала до последней минуты, погруженная в свои эмоции. Появление фигуры из прошлого, которое, казалось, миновало, подействовало оглушающе, не хуже прямого кулачного удара. Как бы он не оказался сметнем, отстраненно подумала Анна.

Меж тем Нина не сдавалась.

- Ты последняя надежда несчастной матери! – жестикуляция завораживала, и благодарная публика на перроне все прибывала.

- Возьмите себя в руки! – процедил Штольман и сверкнул глазами. Как ни странно, заклинание подействовало на обеих дам. Анна сгруппировалась, Нина поумерила пыл.

- Извозчик! – счастливый обладатель пролетки подлетел, как на крыльях, вдохновленный возможностью стать единственным свидетелем окончания действа.

- Дело о спасении будет слушаться в участке, - тоном, не допускающим возражений, сообщил Штольман. – Анна Викторовна?

- Я еду с вами! – таким же тоном ответила Анна.

Штольман без дальнейших проволочек усадил ее, помог Нине, крикнул:

- Трогай! – и запрыгнул в пролетку на ходу. Толпа зрителей провожала их разочарованными стонами, вздохами и непроизвольными аплодисментами.

Значит, значит надо иметь ей в виду
Сам я за ответом приду

Появление эффектной троицы в управлении привело к внутренним возмущениям и пертурбациям. Жадное любопытство стянуло передовые силы городовых в приемную, оторвало Коробейникова от чая, а Клашу лишило сна. Однако эта публика была гораздо менее многочисленна, чем станционная.

- Что произошло? – обратился Штольман к Нине. Она молча подала ему письмо.

«Дорогая Нина! Жизнь в Затонске полна событий, вот я и решила поделиться с тобой последними новостями. Начнем с того, что книжный магазин не выдержал осады самых преданных почитателей детективных историй, и его пришлось закрыть, а мне – сменить квартиру. Подумываю о переезде в теплые края для поправки здоровья и очень рассчитываю на твою помощь, ведь мне столько всего потребуется. Новую жизнь лучше начинать с чистого листа в паспорте и небольшого капитала. Впрочем, чем больше капитал, тем лучше. Я уверена, что ты отправишься в путь, как только получишь это письмо. Твое доброе сердце не позволит тебе мешкать. Ведь мой юный подопечный, который сейчас гостит у меня, так мечтает присоединиться ко мне и предоставить свои средства в мое распоряжение. Только ты можешь его отговорить». На этом месте Штольман опустил письмо и спросил:

- Володя ее подопечный? Что это значит?

Нина отвернулась, прошла к окну. Вынула кружевной платок и начала его теребить.

- Его прежний опекун скоропостижно скончался. Я сочла возможным предложить опекунство Полетте, которую я хорошо знала.

- Иными словами, - уточнил Штольман, - вы знали о ее преступной деятельности и считали, что она в ваших руках.

- Как ты можешь! – с упреком сказала Нина.

- О каких средствах Володи она пишет?

- Я переписала на него часть своего состояния, - ответила она коротко.

Штольман почувствовал, что и здесь требуется уточнение.

- Гонорары за услуги, оказанные не ее императорскому величеству, а совсем наоборот?

Нина повернулась лицом к слушателям, и увиденное ее вдохновило.

- Речь идет о несчастном ребенке, попавшем в лапы шантажистки и убийцы! Я много знаю и все о ней расскажу, только спаси его!

Неожиданно в разговор вступила Анна, которая до сих пор хранила напряженное молчание.

- А почему вдруг вашему сыну понадобился опекун? Вы не признали его?

Скрываясь от вполне закономерного, но такого раздражающего вопроса, Нина прижала к глазам кружевной платочек и весьма убедительно изобразила внезапно оглохшую.

- Нина Аркадьевна!

-Да. Не признала. Но не по своей вине. Таково стечение обстоятельств. Вся эта ситуация исполнена трагизма и оплетена чередой нелепых случайностей. - Нина придумывала на ходу. Уж в чём в чём, а в этом ей не было равных. Фантазией и быстротой реакции природа одарила её весьма щедро. 

Какую правду она могла бы рассказать? Да и зачем им правдивая правда? Достаточно того, что она сочинит. А всё остальное останется её личным. Что малыш появился на свет в результате почти случайной связи. Что его отец птица не её полёта, потому как невозможно составить романтическую пару из гордой чайки и увальня пингвина. Так, ни рыба, ни мясо, ни кафтан, ни ряса, серединка на половинку.  Не Бог весть что, одним словом. Правда, высок, темноволос, синеглаз и неплохо обеспечен. Это из положительных качеств. А из отрицательных - далёк от императорского двора с его живой, кипучей, фонтанирующей, иногда сверх необходимого, жизнью. Скучный, обыкновенный человек, без страстей и даже малейшей тяги к ним. Но её он когда-то любил и малыша хотел... 

Вряд ли бы эта публика поняла, что в том, что другие называют “интересным положением”, она ничего интересного не находила. Несколько месяцев скуки и затворничества, перемежающихся дурным самочувствием.  Она родила и тут же отдала малыша кормилице. Первое время она издалека наблюдала, как растет её мальчик. И все эти два года, даже про себя, она называла его не по имени, а безличным словом “ребёнок”. “Володей” и “сыночком” он стал для неё гораздо позднее. Только когда младенческий пушок сменился каштановыми кудряшками и родимое пятно в форме сердечка, точно такое же, как и у его отца, перестало бросаться в глаза, она отдала ему своё сердце. А впоследствии не преставала жалеть, что не ей первой он беззубо улыбнулся. Став постарше, он так забавно ковылял за ней, тянул крошечные ручонки и картаво называл “мамотька”.

А потом в её жизни появился он, милый Якоб, и она посмела надеяться, что когда-нибудь сможет ему всё рассказать, и он поймет и простит... Но не судьба, видно. Сама испортила, своими руками. В который раз сделала неправильный выбор. Винить в этом некого...

Но ничего этого Нина не сказала. Всё это принадлежало только ей и укромно пряталось в её сердце. Настолько глубоко, что никто посторонний не смог бы не только подсмотреть, а даже представить это. И этим знать ничего не нужно.

- После родов мне необходимо было развеяться. Потянуло в поля, к цветочкам. Это место моей силы. Ну ты помнишь, Якоб. В тяжёлые моменты меня влечет к природе. Берёзы, трава, ромашки...Полежишь среди них часок-другой и всё, ты совершенно иной человек, напитанный естественной благодатью окружающего пейзажа и готовый к созиданиям...

Слушатели воззрились на Анну, как на эксперта в дамском и медицинском вопросах. Она, подтверждая, что организм слабого пола устроен гораздо деликатнее мужского и при необходимости способен и не на такие чудеса, кивнула. Тем временем, окончательно завладев вниманием аудитории, Нина вошла во вкус: 

- В Петербурге ромашки найти трудно, поэтому я отправилась на прогулку с малюткой в Летний сад. У скульптуры Кроноса, пожирающего своего ребенка, моё только что разрешившееся от бремени сердце зашлось в страшных душевных муках. Я потеряла сознание и ударилась головой о парапет статуи. Когда очнулась, ребёнка рядом не было...

Нина в нужные моменты усердно прикладывала кружевной платочек к лицу. Зрители замерли в ожидании финала этой запутанной истории. Клаша, ранее не встречавшаяся с этой дамой, сочувственно смахивала слёзы и шмыгала носом, и прицеливалась ко единственной целой шторе, намереваясь использовать её в личных целях.

-...и весь последний год напрочь выветрился из моей головы. Я позабыла и про бремя, и про его благополучное разрешение. И даже моего малютку память исторгла из себя. Императрица самолично выхаживала меня, ни на секунду не отпуская от себя. А я, тем временем, как раненый тигр металась по дворцу в поисках утраченного и позабытого, но безусловно дорогого моему духовному равновесию. За эти два года мы с Марией Федоровной стали неразлучны. Однажды она отправилась в приют, попечителем которого состояла, и меня уговорила пойти с ней. Никто в целом мире не знал о том, что я дала жизнь бедному крошке. Императрица надеялась, что я со своим большим и чутким сердцем смогу скрасить безрадостное существование чужим деткам. Среди несчастных, брошенных малышей один выделялся своей необыкновенной красотой и голубыми глазами. Взглянув на него, моё материнское чутьё стало подавать мне тревожные сигналы и тут же вернуло мне память. Это был мой потерянный мальчик, которому я подарила жизнь и которого едва не лишилась! Я узнала родимое пятно в форме сердечка на его темечке и в тот же миг всё вспомнила. 

А важно то, что в жизни есть еще вопросы,
Решать которые возможно только так

На этом патетическом моменте Анна прищурилась и вдруг стала похожей на Марью Тимофеевну в момент исторического появления из-за занавески.

- Ах сердечко на темечке?!

Нина запнулась и посмотрела недоуменно.

- А в чем дело?

-  А в том, что все теперь ясно! Вот кто написал письмо Полетте о ребенке! Вот кто стоит за всей этой историей, вместе с Полеттой, Крутиным, а может, и Варфоломеевым!! Вот кто хотел разлучить нас!!!

Штольман дипломатично промолчал. Он уже давно все понял, включая участие Варфоломеева. Конечно, именно Нина была способна на масштабную интригу, но без помощи высших сил тут не обошлось. Впрочем, как и в вопросе спасения от правосудия. Нина была на грани ареста, но ей дали возможность скрыться в клинике. Очевидно, в обмен на важные сведения о соучастниках и заговоре. Возможность послать Штольману подложное письмо не только входила в оплату услуг Нины, но и была на руку Варфоломееву: женатый сотрудник был более уязвим, а потому менее ценен. Все это Штольман вычислил давно, однако предпочел не делиться своими догадками. Во избежание. И судя по тому, какие молнии метали голубые глаза, был совершенно прав.

- Видимо, вы действительно душевнобольная! Кому еще могло прийти в голову, что Штольман женится на ком попало, если рядом не будет меня!

Поток разоблачений сначала лишил Нину точки опоры, линию поведения нужно было срочно менять, но как? Однако последняя фраза заставила ее сбросить личину. Наступление Анны встретила не страдающая мать, бывшая любовница или манерная фрейлина, а Черная Дама в полном расцвете злой воли, мужской решительности и цинизма, принявшая вызов. Противницы сошлись грудь на грудь, и дуэль продолжилась.

- Деревенские простушки хорошо скрашивают затянувшиеся командировки, но не следует принимать гостиничный балдахин за венчальный покров!

- Кому об этом судить, как не вам, ведь после стольких гостиниц вам еще никто не предложил венчания!

- Прощаю вам эту низкую зависть и неосведомленность.

- Не судите о чужих чувствах по себе!

- В ваших я разобралась достаточно хорошо, недаром столько лет я водила вас за нос!

- Ах так! – Анна в отчаянии схватила со стола Коробейникова пресс-папье и швырнула его в Нину. – Подлая интриганка!

Нина увернулась и, чтобы не оставаться в долгу, бросила в Анну стаканом. В считанные секунды все, что не было намертво закреплено на месте, приняло участие в дуэльной перестрелке. Антон подхватил Клашу и сполз под стол. Клаша возражала против такого обращения, поскольку хотела досмотреть поединок до конца и поздравить победительницу, но Коробейников твердо решил, что это зрелище не для несовершеннолетних. Штольман наблюдал за поединком со смешанными чувствами. Опыт подсказывал ему, что попытка вмешаться в женские бои без правил в качестве миротворца может привести к уголовно наказуемым последствиям. Кроме того, он был уверен, что Анна в помощи не нуждается, а Нине не завидовал и не сочувствовал. Наконец, упоительно раскрасневшаяся и растрепанная Анна приятно действовала на воображение, хотя некоторые опасения о безопасности предстоящего супружества маячили на задворках сознания. Словом, мужчины вмешиваться не торопились, но лишь до того момента, когда Анна оказалась на расстоянии пощечины от Нины и немедленно воспользовалась своим преимуществом. Ошеломленная фрейлина схватилась за щеку, воскликнув:

- Прачка деревенская! Ты… ты… Нюшка, вот ты кто! – и тут же получила по другой щеке. Не миновать Нине непривычного макияжа лилового оттенка, если бы внезапно распахнувший дверь высокий мужчина не прикрыл ее от гнева Анны. Штольман вклинился в паузу, провел беспроигрышный перехват и обездвижил любимую запрещенным приемом в губы. Второй посетитель смущенно отвел глаза и наткнулся на непривычно румяную Нину.

- Нина Аркадьевна? Какими судьбами?

Знаю, знаю точно, где мой адресат

Двумя часами ранее.

Над лениво пробуждающимся из теплого уютного нега Затонском, разгоняя утреннее сонномушье, раздался жуткий вой. Обыватели в своих постелях ежились от страха и, как могли, оттягивали начало непростого дня, предвестником которого стало сольное исполнение арии голодного оборотня. Вой был столь леденящим, что волки, исстрадавшиеся в полной лишений жизни, махнули лапами на драные шкуры, вечно пустое брюхо, идейно осознали, что еда в жизни не главное, сбросили с себя морок душевного томления, тоскливой меланхолии и ипохондрии, и от всех сердец, изодранных чёрными кошками, пожалели обладателя этого душераздирающего голоса. 

Полетта нетерпеливо мерила шагами комнатку на верхнем этаже пожарной каланчи. Ночной петербургский поезд уже давно выплюнул из своего чрева пассажиров, заглотал свежих и отправился дальше, рассредоточивая их по железнодорожным станциям.  Она явственно слышала его прощальный гудок, исполненный то ли надежд на будущее, то ли корящий за бездарно истраченное в Затонске время. Скоро придет московский утренний, на который она так уповала. Она сделала ещё два круга по комнате, подошла к разбитому окну, вдохнула поглубже и снова завыла, нагоняя тоскливую безысходность на затончан и порождая полчища мурашек, атакующих конечности оных.

-Ненавижууууууу!

А ведь у неё сегодня день рождения. Ровно тридцать пять лет назад она произошла на свет в семействе профессора-серпентолога из Вены и потомственной алтайской ведуньи - Скарабеи Василисковны. “Произошла” потому, что невозможно представить себе, что она могла появиться на свет традиционным способом от двух абсолютно не подходящих друг другу людей. Каким-то эксцентричным ветром принесла нелёгкая неприспособленного к жизни недотёпу, папеньку её, на Алтай, изучать повадки местных змее-ворожеев. Он влюбился в местную ведунью с желтыми глазами и ледяной кровью. Правда, ненадолго. Год всего выдержал, а потом, ночью, украдкой, с чемоданчиком полным записей, убрался восвояси. Матушка одна её растила. Научила наводить порчу, варить зелья, да воздействовать на людской разум. Папенька объявился через шестнадцать лет, забрал её в Австрию, там материнские знания совокупились со модным месмеризмом и на благодатной европейской почве вызрел великолепный плод их любви - гипнотизёрша Полетта. Папенька держал её на строгой вегетарианской диете, дабы не спровоцировать её антропоморфную половину на вкушение теплокровных...

Мальчик, спящий в углу на пыльных мешках, заворочался, отрывая Полетту от воспоминаний.  Она и забыла, что не одна в комнате. Дама бросила на него исполненный неприязни взгляд вертикальных зрачков и зашипела:

-Маленькое богатое ччудовищще! Где же она, мать твоя? Уже давно должна быть здесь.

Полетта усмехнулась своей наивности, вспоминая, как почти год назад ехала в Затонск словно в увеселительную поездку, уверенная в своём могуществе и артистических данных. И Лизкином неудержимом любострастии. Та прибыла раньше, уже освоилась и вовсю трудилась в мироновском доме, кое-как наводя чистоту и весьма усердно - дамские чары на старшего Миронова. 

Они уже не первый год слаженной командой морочили Штольмана и Анну Миронову, всё шло как по маслу, и вот теперь их игра перешла на новое поле. Казалось бы, ничего сложного и непредвиденного, всего-то требовалось держать этих двоих подальше друг от друга, а попутно навести порчу на затонских мужчин и сделать несчастными всех женщин. Какими идиотками они были, зачем ввязывались в эти дрязги? А как они умильно хихикали, строя коварные планы! Дурафьи!  Эх, было заманчиво поглумится над всем городом.

В какой момент всё пошло не так? Когда их так тщательно продуманный план свернул на кривую дорожку и принялся петлять, словно пьянчужка, возвращающийся из кабака?

Она старательно выполняла свою часть работы: наводила порчу, дурманила, гипнотизировала. Действовала масштабно, с размахом, стараясь охватить как можно большее количество людишек. Лизка работала точечно. Пусть с Мироновым не вышло, но она - молодец, рук не сложила, духом не пала, сладострастный пыл не профукала. 

Жаль её. Теперь отправится на каторгу. Да и её, полеттино, будущее так же туманно, как далёкий Альбион. Ах, хорошо там сейчас, сыро.   

Пока они тут лезли из кожи вон, ловчили, тужились, пыжились и пластались Нежинская, гори она синим пламенем, отдыхала в больничке, как на курорте. Органы мышления лечила, да поправлялась на манной кашке. Будь она проклята со своей штольманозависимостью! Дался он ей! Да, недурен собой, а так - обыкновенный мужик. Ничего особенного. Даже небогатый. Даром, что шляпа к лицу. А уж хитрый какой, его не проведешь! Нашла с кем связаться, курица штольманутая!

А впрочем, зачем ей его богатство? Своего навалом. За пять лет денежки она, конечно, подрастеряла, да ещё немеряно осталось. Она оказалась хитрее и дальновиднее всех.

Полетта вспомнила, как Нежинская назначила ее опекуном Володи. Формальность, сказала она, ничего личного. Будешь иногда подписывать бумаги. А не подпишешь или подпишешь лишнее – родственники покойного купца узнают, как ты лишила их наследства. Это ведь не полиция, им доказательства ни к чему. Полетта согласилась, разумеется, но ждала момента. И вот он наступил.

Если бы она тогда знала, как все обернется, ни за что бы не связалась с Нежинской. Жаль, что она влиянию не поддается, шарахнуть бы её гипнозом, чтобы имя своё забыла! А сейчас она, Полетта, рада бы избавиться от мальчишки, обменять его со всеми зубрами и книгами на наличные, да упорхнуть, хоть на Алтай, к материнской родне, хоть в Европу, лишь бы подальше отсюда, да кому такое добро нужно...

Она подошла к окну. Взглянула на оживающий город, приготовилась исполнить вторую часть оратории “Затонская оборотнесса”, но замерла в испуганном предвкушении от долгожданного стука в дверь.

Не серчай, не спеши,
Объясниться разреши

Вопрос доктора Ланге повис в воздухе вместе с пылью, медленно возвращающейся на привычные места вслед за участниками битвы. Штольман украсил Анной свой стол, Коробейников сделал вид, что наконец-то нашел далеко закатившееся перо. Клаша выдвинулась в арьергард. И только на Клюева, судя по всему, напал столбняк. Единственное, на что он оказался способен, это повторить вслед за Ланге:

- Нина?!

Нина вышла из своего укрытия и окинула все вокруг себя одним из тех пронзительных взглядов,  которые, казалось, возгорались, как пламя. Однако в отличие от своей сестры по вере, она увидела свое спасение.

- Андрэ, твой сын в опасности!

Ланге с тревогой покосился на своего пациента, опасаясь, что из категории бывшего он перейдет в категорию постоянного. Однако Андрей Петрович вышел из ступора и для начала пришел в недоумение.

- Мой сын? Ты говорила, что избавилась от… от…

- Нет! – с силой воскликнула Нина. – Я не смогла.

Клюев взял Нину за руки и прижал их к своей груди.

- Нина! У меня есть сын? – она взглянула на него. Синие глаза, казалось, стали вдвое больше от переполнявшей их мольбы, неутоленной жажды любви и надежды обрести ее. Не в силах более противиться, Нина коротко кивнула.

- Как… как его зовут?

- Володя, - предчувствуя неизбежное падение на колени, жаркие требования и признания и не желая длить столь интимный момент на глазах у одинаково разинувших рты Антона и Клаши, тем более – Якова и Анны, Нина настойчиво повторила:

- Его похитили!

На этот раз Андрей Петрович осознал сказанное и от недоумения перешел к неистовству.

- Немедленно! Я отправляюсь на его поиски! Скажи только, кто!

Порыв был на руку Нине, однако она собиралась использовать Клюева лишь как средство давления на предателя, который хотя и не защитил ее, но имел больше шансов спасти Володю. Ибо умственные возможности Андрея Петровича были не столь выдающимися, сколь его рост.

- Я отдала Яков Платонычу письмо, в котором говорится, куда я должна прийти с выкупом, - кротко сказала Нежинская.

Клюев перевел пылающий взор на бывшего соперника и, как выяснилось, практически молочного брата, но не успел раскрыть рот, как Штольман перехватил инициативу и продолжил чтение с того места, на котором остановился.

-  «Буду  ждать тебя со всем необходимым в комнате на третьем этаже». В Затонске есть трехэтажные здания?

- Только каланча, - немедленно ответил Коробейников.

- Антон Андреич, берем городовых и поехали.  Госпожа Нежинская, здесь оставайтесь! И вы, господин Клюев. Доктор Ланге, вы свободны.

Анна не услышала бы распоряжений в свой адрес, даже если бы они были, а потому последовала за Штольманом. Во дворе управления он помог ей подняться в пролетку, но рядом не сел.

- Анна, прошу тебя, отправляйся домой. Полетта опасна, на тебя ее гипноз действует даже издалека. Кто знает, что ей придет в голову.

- Бедный Володя! – вырвалось у Анны. Штольман поцеловал ей руку.

- Я сделаю все, чтобы спасти его. И даже Нину отпущу, черт с ней, пусть только живет в своем деревенском поместье среди зубров и не высовывается.

- Вы самый благородный человек на земле! – от избытка чувств Анна бросилась ему на шею прямо из пролетки, и если бы Штольман не был еще и мужчиной в полном расцвете сил, землетрясения в Затонске было бы не миновать.

Скажите нам, ребята, скажите откровенно:
Было б скучно, наверно, на свете без девчат!

Полетта бросилась к двери, но вдруг передумала. На цыпочках поднялась к ближайшему окну, выглянула и зашлась от злости. Ну так и есть! Полиция! Ну Нинка, погоди, сначала расправлюсь с этими недотепами, а потом до твоего отпрыска доберусь. Она заложила дверь на засов для верности и метнулась на второй этаж. Там у нее хранились кое-какие средства от фараонов. Полетта перекинула через плечо длинный ремень заранее приготовленной сумки и распахнула окно.

- Эй! – крикнула она и сверкнула ослепительным оскалом в сторону городового, стоявшего у двери. Он поднял голову, и она швырнула в него свернутую фунтиком салфетку. Фунтик развернулся на лету и засыпал несчастного слезоточивым порошком. Неудержимо кашляя и чихая, городовой временно выбыл из строя. А Полетта предусмотрительно исчезла из оконного проема, чтобы появиться с другой стороны. Гипнотизировать быстрее пистолетного выстрела она не умела, приходилось действовать по старинке. Цветочный горшок полетел в одну жертву, утюг – в другую. В дверь начали ломиться. Бутылочка с синим зельем описала красивую дугу на фоне зимнего неба, раздался хлопок, и удары смолкли.

После долгожданной разрядки к Полетте вернулась способность соображать хоть сколько-нибудь разумно. Нет смысла, подумала она, добивать фараонов одного за другим, надо выбираться. А значит, нужно будить мальчишку. Никто не посмеет ее тронуть, если ее булавка будет нацелена на его горло. Полетта подобрала юбки и полезла вверх по винтовой лестнице. Но не успела она проделать и полпути, как раздался треск, и прямо перед ее носом шлепнулся обломок кирпича, разбивший одно из окон. От неожиданности она отпрянула и споткнулась, еле удержавшись на ногах. Бум! Бум! Еще два булыжника запрыгали на каменном полу под звон стекла. Ах так! Полетта покопалась в сумке и выбросила в окно коробочку. Еще одна полетела в окно на противоположной стороне. Она уселась на ступеньку и принялась ждать. Минута, пять, десять… Вокруг каланчи начала подниматься плотная туманная завеса. Еще десять минут – и каланча завернулась в непроницаемую вату, верное средство из матушкиных запасов. Снаружи озадаченно притихли. То-то! И Полетта на цыпочках начала подниматься наверх. Второй этаж, третий… Вот и дверь. Она рывком распахнула ее, но мальчишки, опоенного зельем, на мешках не было! Проклятье! Он не мог так скоро проснуться! В ярости она огляделась и увидела толстый канат, двойным морским узлом закрепленный за чугунный прут. Другой конец уходил за окно. В ярости она выхватила кинжал и начала пилить неподатливое волокно. Минуты бежали, но беглецы еще не достигли земли, туго натянутый канат тяжело содрогался. Наконец, последние волоконца побежали в стороны и с треском лопнули. На том конце что-то ухнуло, раздался двойной вскрик. Полетта удовлетворенно кивнула и отбросила затупившийся кинжал. И почувствовала, что в башне она не одна.

Полетта выпрямилась и одновременно развернулась навстречу опасности – черной фигуре в котелке и дулу револьвера.

- Все кончено, - сказал Штольман. – Сдавайтесь!

Полетта медленно сняла сумку и принялась ее раскачивать. Туда-сюда, туда-сюда. Взблескивала пряжка замка, монотонное движение завораживало. Словно из ниоткуда родилось низкое гудение на одной ноте. Штольман почувствовал, как тяжелеет и опускается рука с пистолетом, и мотнул головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Черт, ведь он не поддается гипнозу! Но, похоже, Полетта об этом не ведала. Она и сама начала двигаться из стороны в сторону, незаметно и плавно, словно мерцая. Штольман попытался нажать на курок, но не смог. Смутно подумалось, что надо бы зажмурить глаза, однако полицейский инстинкт не позволял. Полетта приближалась. Один текучий шажок, другой… Она не шла, а переливалась, как ручеек, неумолимо сокращая расстояние между ними. Борясь с собой, Штольман сорвал с себя котелок и бросил ей в лицо. Точнее, попытался. Рука поднималась медленно и неохотно, словно во сне, и замах не получился. Губы Полетты слегка раздвинулись в торжествующей улыбке. На такую добычу она даже не рассчитывала, но тем лучше. Она уставилась в глаза Штольмана, как вдруг винтовая лестница затряслась. Она решила не обращать внимания. Еще чуть-чуть… Сыщик упрямо наклонил голову, прячась от гипнотизирующего взора. Ну же, не упрямься.

Однако витки лестницы дрожали все сильнее, наконец, из круглого отверстия в полу показался островерхий черный капюшон. Некто закутанный в черный плащ выбрался на площадку и бросился между Полеттой и Штольманом. Полетта отпрянула и зашипела. Штольман зажмурил глаза и отчаянно тер виски.

- Кто ты?

В ответ черный плащ полетел в лицо Полетте. Она тут же отшвырнула помеху, но ей захотелось протереть глаза. Между ней и ее добычей стояла амазонка в доспехах, сверкающих стразами и начищенной до блеска сталью. На выдающейся во всех отношениях груди колом стояло зеркало. Разглядеть лицо противницы за шлемом с опущенным забралом было невозможно, зато собственная физиономия замелькала перед Полеттой, вызывая почти непреодолимое желание поправить волосы и обновить помаду. На плече сидела…

- А-а-а-а! Крыса-а-а-а! – завизжала Полетта. Амазонка выставила зеркало перед собой и пошла на гипнотизершу. Крыса оскалила зубы и вздыбила шерсть. Амазонка глухо проговорила:

- Дух зловредный, неугомонный, иди ко мне! Дух зловредный, неугомонный, иди ко мне!

Только зажмуренные глаза спасли рассудок Штольмана, который никогда не поверил бы увиденному. Женская фигура внезапно истончилась, задрожала, как мираж, и цветной дымкой втянулась в зеркало. На то место, где только что была Полетта, шлепнулась толстая желтая змея. Зато ни храбрая амазонка, ни ее питомица ничуть не смутились. Зеркало грянулось о каменный пол и разлетелось в мелкую крошку. А змея, не успев шевельнуться, оказалась в зубах крысы. Вот когда пригодился немаленький вес и накопленная сила серой воительницы! Как ни корчилась ползучая тварь, как ни хлестала хвостом, ей не удалось сбросить Клариссу (а это, конечно же, была она). Челюсти сжимались все сильнее, и вот змеиная голова бессильно поникла, тело обмякло, и это означало не просто победу грызунов над пресмыкающимися, а полный триумф добра в морде отдельно взятой героини полицейского участка.

Амазонка же, разделавшись с зеркалом, бросилась к Штольману. Он изумленно раскрыл глаза и вновь зажмурил их, думая, что наваждение не прошло. Однако попытка амазонки поцеловаться, не поднимая забрала, убедила его в том, что происходящее ему не кажется, ибо только одна женщина в мире была способна на столь искреннюю, хотя и несколько членовредительную помощь. Он крепко обнял ее, поднял забрало и поцеловал счастливые голубые глаза, имеющие над ним власть без всякого гипноза.

У подножия каланчи Александр Францевич убеждал Коробейникова отринуть ложный стыд и дать ему осмотреть место, пострадавшее при падении с саженной высоты. Володя, который приземлился на Антона Андреича, не имел ни единой царапины, но все еще дрожал от пережитого. Он ничего не помнил с того момента, как выпил предложенный мадам Полеттой горячий шоколад, поэтому пробуждение в руках незнакомого господина, который спускался с ним по канату с пожарной каланчи, глубоко потрясло его. Доктор Милц укутал его в свое пальто, напоил чем-то пахучим и вручил леденец, а также пообещал скорую встречу с мамой. Но все равно на мальчика было жалко смотреть. Ему потребуется немало времени, чтобы забыть сегодняшнее.

- Александр Францевич, со мной все в порядке! – отбивался Коробейников. – Отпустите меня, я должен помочь Яков Платонычу.

- Боюсь, что вы опоздали, друг мой, - флегматично заметил Милц.

- Как?!

- Минут десять назад в башню поднялась Анна Викторовна.

- Что же вы молчали! – Коробейников вырвался из рук медицины, захромал к двери и распахнул ее. И отступил, потеряв дар речи от великолепного зрелища, открывшегося ему. Городовые тоже онемели от восторга. Даже Володя забыл о своих бедах, глядя на ожившую иллюстрацию то ли из «Жанны д’Арк», то ли из истории про шкаф.

Дверной проем стал триумфальной аркой гордой победительницы в ослепительной броне. Еще одна не менее гордая победительница сидела у нее на плече, размахивая своим желтым трофеем. Сияли латы, белозубая улыбка и ямочка на щеке того, кто впервые был не спасителем, а спасенным. Даже солнце по такому случаю выглянуло из-за облаков и отогрело застывших свидетелей торжества, которые вскричали «ура!» и бросили в воздух фуражки, котелки и примкнувший к ним цилиндр. Злу пришел конец, а чудеса еще только начинались.

Ты ласточка моя,
Ты зорька ясная…

Да это похоже на дешевый бульварный роман, которыми была заполнена вся библиотека в клинике! Она вспомнила, как для возвращения ложного рассудка, укоренения новых жизненных установок и смещения бывших приоритетов ей подсовывали книжонки такого рода: 

“Познавшая благородную бедность Нинетт Снижински не понаслышке знает, что мир жесток. Она уверена — для того, чтобы добиться успеха, нужно идти напролом. Однако и у этой волевой, но утончённой и хрупкой дамы есть слабое место: незаконнорожденный ребенок. Ради него Нинетт готова на все. Ну или почти на все… Даже влюбиться дважды в одного и того же господина и, наступив на горло обоюдным вожделениям, повинуясь рыцарскому порыву, благородно уступить его сопернице. Стоит ли ей отказаться от личного счастья и сочетаться браком с ненавистным болваном, который по какому-то чудовищному недоразумению является отцом её ребенка? Сможет ли Нинетт переступить через себя ради счастья сына? Читайте роман “Милая грешница, или Негасимый огонь страстей”, и вы вкусите прелести авантюрной жизни, сдобренной романтическими очарованиями...”

Чепуха какая! Как это всё не вовремя! Когда она разрабатывала свои стратегии, разве могла предвидеть, что тут, в Затонске, появится Клюев с его неудержимым стремлением менять пеленки... Не дай бог, еще предложение сделает, думала Нина, могу вообразить:

- Нина, протягиваю тебе руку и прошу твоего сердца! Стань моей верной супругой и предметом для изливания страстей! Ты даже не представляешь, насколько безбрежное счастье нам уготовано!..

Представляет ли она, какое счастье караулит её в этом браке? Ещё бы! И даже очень хорошо! Станут её именовать - Нина Аркадьевна Клюева... Позвольте вам представить мадам Клюеву, бывшую фрейлину Её Императорского величества... Или, когда они обоснуются в Италии, она станет сеньора Клювинни. Кошмар и ужас!

-… Володю мы усыновим. Я не позволю чтобы мой сын и далее пребывал в незаконнорожденном положении. Он достоин большего. Я смогу дать ему всё и воспитать подобным себе. И тебя тоже, если пожелаешь. Неужели я столь отвратителен тебе, что ты предпочтешь отравиться в тюрьму, лишь бы не углубиться в блаженно-райское будущее со мной?..

Тяжкий выбор: тюрьма или замужество... арестантка Нежинская или мадам Клюева... В том, что это именно выбор, она не сомневалась. Он привыкла к ним. Ничего в её жизни не было просто и ясно, как день, всегда приходилось ловчить, выбирать и выгадывать...

А могла бы стать мадам, нет – фрау Штольман... Если бы когда-то она не воротила носа от брака с простым надворным советником, всё могло бы сложиться иначе. Нет ведь, титула ей не хватало и тучки с золотым дождём, регулярно орошавшим её макушку. 

Прежняя её жизнь была напитана эмоциями и азартом, скольжением по краю. Ей безумно нравилось оказываться в острых ситуациях и находить из них выход. Нравилось повелевать, управлять своей и чужими жизнями. Искать и обнаруживать в мужчинах слабые места. Чувствовать их беззащитность перед ней и обстоятельствами, в которые она их загоняла... 

А что богатство? Пшик! При её-то умениях она смогла сама бы содержать семью и приумножать семейный капитал. Вон, как ловко Полетту обвела вокруг пальца с зубрами. Нина удовлетворенно усмехнулась своей дальновидности.   

Усмешка быстро погасла и превратилась в горестную гримасу. Когда-то она искренне верила, что стоит на другом распутье: Штольман или Разумовский. Чаша весов, с завлекательно позвякивающим в ней золотыми монетками князем, перевешивала и бодро, пользуясь земным и неземным притяжением, склоняла её выбор в пользу Кирилла Владимировича. Наивная! Он никогда бы не принял Володю в качестве сына. А когда узнал её тайну, постарался использовать против неё. Он держал её на коротком поводке, как глупую собачонку, заставлял выполнять команды и умильно вилять хвостиком за подачку...   

Нина прошлась по знакомому особняку. Столько лет прошло, а ничего не поменялось. Та же изумрудная, почти аскетичная обстановка. По-прежнему не чувствуется в хозяйстве женской руки. Вот бы хоть одним глазком посмотреть на выражение лица Разумовского, если бы он увидел, что она стала хозяйкой в его доме. В пору Анну Миронову приглашать, чтобы вызвала его:

-Дух князя Разумовского, явись...- передразнила она духовидицу. И потенциального визави, - ...убить, чтобы допросить... 

Нина прошла в кабинет. И тут почти ничего не поменялось. Так же мало мебели, стол, стулья, сейф... В последний раз, когда она была здесь, то целилась из пистолета в Анну Миронову. Зря не пристрелила. Семь бед, один ответ. Не хотела брать и этот грех на душу, понадеялась на Жана Лассаля, а он оказался сентиментальным идиотом. Разве можно после этого верить мужчинам? 

Если бы тогда она смогла выстрелить, кто знает, как бы повернулась жизнь. Кроме Анны, никто не видел. Она быстрая, ловкая, успела бы, забрала Володю и уехала с ним за границу. 

Штольман накануне предлагал ей помочь с поддельными документами и тайным отъездом. Она отказалась. Это казалось таким правильным и логичным. Он так ничего и не понял...

Тот отъезд навсегда разлучил бы её с сыном. Опять перед ней оказалась дилемма: спокойная жизнь в Европе или неопределенность в России, но с надеждой когда-нибудь встретится с сыном. Не могла она бросить ребёнка, и взять его с собой тоже не могла. Она опять сделала свой выбор. Может быть, единственный правильный в жизни...

А что? Это может быть забавным - выйти замуж за Андрэ. Жили бы в этом уютном особнячке, стали бы добрыми соседями Мироновых, ходили друг к другу в гости, раскланивались при встрече. Штольман мысленно бы морщился от неловких воспоминаний. Анна делала бы вид, что совсем не обеспокоена их соседством, Володя таскал бы яблоки из мироновского сада. Идиллия.

Нина подошла к окну, провела пальцем по телескопу Разумовского. Надо же, и он сохранился! Наклонилась и навела его на покрытую снегом лужайку перед домом. Клюев, как и можно было ожидать, любовался мальчиком. Её сын крутился вокруг него, рассказывал что-то по-детски важное и бурно жестикулировал. Вот Володя порылся в кармане и протянул вещицу на раскрытой ладошке отцу. Они оба, одинаково склонив головы, разглядывали мальчишеское сокровище.

Нина почувствовала, как непривычно защемило сердце. Как они похожи! И Володя сразу к нему потянулся. Он всегда мечтал о том, как они найдут отца и заживут все вместе. И Нина обещала. Имея в виду Штольмана, конечно. Однако кто знает, может, Якоб и не понравился бы Володе? Или… Нина впервые осознала, что не знает, как Штольман относится к детям. Да неважно. Все равно, разве возможно прожить всю жизнь с этим увальнем, даже ради Володи? Да боже сохрани! Но теперь, когда он узнал, что имеет сына, он ни за что не отступится от них. Будет преследовать. А тут еще Штольман со своими разоблачениями. И в Петербурге остались люди, помнящие о том, кто рассказал Варфоломееву о деталях заговора…

Она услышала веселые голоса. Андрэ настаивал, Володя протестовал. Что-то насчет того, что кое-кому нужно переодеться, чтобы не простудиться. Надо же, она и не заметила, что сын весь мокрый.

- Хорошо, папенька! – боже, какие нежности. Нина в раздражении отошла от окна. Дверь распахнулась, на пороге показался Андрэ. Нина невольно отметила, как он хорош собой. То ли мороз ему к лицу, то ли отцовство. Румянец во всю щеку, грудь колесом и словно стержень какой-то появился. Как это называется на языке Ланге, синдром защитника? Или просто смысл жизни?

Клюев подошел к Нежинской, склонился над рукой.

-  Нина, мне нужно многое тебе сказать. – Нина затосковала, но изобразила внимание.

Андрей Петрович выпрямился и продолжил, глядя ей в глаза и не выпуская ее руки.

- Нина, люблю тебя больше, чем прежде, ведь ты мать нашего сына. Я предлагаю тебе все, что у меня есть, мое имя, состояние, мое сердце. Мы усыновим Володю. Я был бы счастлив, если бы ты ответила мне взаимностью, но если нет, пусть этот брак послужит тебе просто защитой. От Штольмана, полиции, кто бы там тебя ни преследовал. Я не буду тебя неволить. Я не скажу тебе ни слова упрека и не спрошу о том, чем ты занимаешься. Одного прошу – пусть Володя живет со мной. Мы поселимся в моем имении в Тибете, я найду для него лучших учителей. Надеюсь, что если ты все же будешь уезжать, то ненадолго. Ведь Володя так нуждается в тебе.

Нина ошеломленно слушала его, не веря своим ушам. Она и думать не могла получить такой карт-бланш! Впервые она могла бы быть спокойна за сына. В сердце снова шевельнулось непривычное чувство. И вместо того, чтобы ответить «Конечно, дорогой, я всегда любила только тебя», она вдруг сказала:

- Спасибо, Андрэ.

Добрым глазом, тихим нравом отличался он,
И умом, и мастью благородной

После полудня в Затонске всё успокоилось и увязло в тягучем и вязком, словно свежий мёд, умиротворении. Мягкие морозные сумерки только робко начали опускаться на город, а разноцветные звёзды уже проснулись, закружились, создавая немыслимые конфигурации в доселе неизвестных науке созвездиях, вводя в недоумение астрономов и уговаривая их без лишних раздумий хотя бы единожды отринуть всё материальное и разделить с ними магию этого вечера.

Словно повинуясь неведомому, влекущему и манящему зову, жители Затонска по одному, парами, а кто и целыми семьями, тянулись к зоопарку, где раньше обитал всеобщий любимец. 

Мироновы в полном составе сидели в отдалении в пролётке, завороженно смотря на снегопад. Петр Иваныч зябко ёжился, стараясь улучить момент и отхлебнуть вишнёвой наливки из фляжки и ёрзал в поисках тепла, украдкой прижимаясь к пышному боку Домны. Только ради того, чтобы не замёрзнуть во цвете лет! 

Грозная Домнаправительница вцепилась в свою девичью честь, смертоносней, чем английский бульдог в баранью ногу. Она пихала хозяина локтем в бок и точными ударами в печень гасила на корню то, что ей казалось посягательством бессовестного вертопраха на её непорочность. А то ишь какой черноглазый прохиндей нашёлся! Не успел освободиться домик на Боголюбской, как этот начал разводить свои шуры-муры возле неё.

Сидевшие напротив супруги Мироновы запрокинули головы к небу и не замечали их возни. Виктор Иваныч отрешенно перебирал пальцы супруги. В излучине их соединенных рук, как на качелях, уютно устроилась Музочка, в беленькой шубке из кусочка млечного пути, с пушистой опушкой на капюшоне. Она, обхватив обоих за рукава, и по-детски балуясь, ловила языком сахарные снежинки.

Белые, крупные хлопья снега лениво падали на землю. Между ними, в быстро темнеющем небе, вертелись звезды, опутывая, усыпляя и наводя чудесный морок на обывателей не хуже, чем гипноз Полетты.

Вот от хоровода отделилась одна звёздочка, пухлая и ярко-розовая, как Клаша в новом пальто цвета фуксии, перешитом из Анниного. Этот кафтан в непонятном творческо-сказочном порыве Марь Тимофеевна прошлой зимой заказала модистке, как видно, представляя дочку барыней-боярыней, а не провинциальным доктором. Одеяние было столь очаровательным, что вся домашняя моль, не выдержав искушения, всё лето и осень пировала и лакомилась им, оставив небольшой кусочек вкуснятины на Рождество. Его как раз хватило, чтобы приодеть к зиме полицейскую модницу, пошив ей пальто и капор. 

Пока все разглядывали падающую звезду, от толпы отделились две фигуры и оставаясь незамеченными подошли к осиротевшему шатру, где раньше обитал Балдахин. Помедлили, прежде чем войти. Яков Платоныч ободряюще обнял девушку за талию и легонько подтолкнул её, побуждая сделать шаг в темноту. Волноваться не стоит - он рядом, и не даст плохому не то что случиться, а даже близко к ней подойти! Да что там подойти, даже взглянуть на неё! Потому что благополучие Анны теперь главная забота его жизни.

Изнутри шатра всё выглядело ещё более тоскливо, нагоняя грусть и печаль. Анна достала из сумочки серенькую невзрачную копилку, погладила слоника по голове:

-Сейчас, Балдахинчик, потерпи ещё немного.

Девушка протянула руку спутнику, тот вынул из бездонного кармана флейту и отдал ей. Анна поднесла её к губам и...

Не успели стихнуть первые ноты, как шатёр озарился светом. Не зря она пять лет назад удивила родителей желанием постигнуть тайны игры на этом музыкальном инструменте и время от времени музицировала с Коробейниковым, поддерживая форму. Её звёздный час настал! 

Звуки этой флейты были хорошо знакомы некоторым собравшимся. А незнакомым с мастерством исполнителя они казались волшебными и загадочными.

Не единожды слышанная мелодия стряхнула пелену морока с Марь Тимофеевны. Она встрепенулась, захлопотала и встревоженно воскликнула, приводя в чувство толпу:

- Бог мой! Аннушка! Нам надо срочно вернуться. Мы опять забыли ребенка!

- Мама не надо никуда ехать, я тут! - Штольман придержал штору, прикрывающую вход в шатёр, выпуская на улицу спутницу и...

- Ах! Балдахин! О Боже, он вернулся! Ура! Он с нами! - удивлялся и ликовал народ. 

Прежде хорошо знакомый слон теперь был не таким, как раньше. Он стал каким-то иным, необыкновенным... Розовым, что ли?!   

Кому-то он виделся нежно-розовым, как язычок котёнка, для кого-то отливал сиреневым. Были и такие, кто утверждал, что он стал точь-в-точь как зебра с малиновыми полосками. А некоторые рассмотрели на его спине милые перламутрово-устричные пятнышки. 

Двух одинаковых мнений не было, но все они сходились в том, что их слон превосходен! С длинными, загнутыми ресницами, выразительными глазами и кисточкой на хвосте. От его красоты замирали сердца, но потом оживали и бились в ином, изумительно сокровенном ритме.

- Дорогие мои! - Анна вышла вперёд. - Вы все заслужили счастья! Пусть каждый загадает одно доброе желание, и Балдахин его исполнит.

Пока затончане взволнованно решали, как бы рациональнее использовать одно-единственное, так внезапно полученное, желание, вдруг раздался детский голос:

-Можно мне? - Это выкрикнул мальчик, незнакомый большинству присутствующих. Но, как видно, хорошо известный господину Клюеву, раз он усадил его к себе на плечи. - Можно мне?!

Мальчик зажмурился и загадал:

- Я хочу, чтобы у меня отныне и во веки веков каждый день были мама и папа. И чтобы они любили меня и друг друга.

Женщина, стоящая рядом с этой парой, неловко скривилась и попыталась отстраниться, но была перехвачена недовольным взмахом слоновьего хвоста. Он строго на неё посмотрел, качнул головой повелевая вернуться на место, глубоко вдохнул, задрал хобот и... 

Гром среди ясного неба не грянул, но дождь полил! Разноцветный душ, пахнущий земляникой, вымочил всех вокруг с ног до головы, временно лишив былой красоты и стати. Но Балдахин не был бы Балдахином, если бы остановился на этом. Он убрал хобот. Затем его уши пришли в движение, словно два огромных веера, смахивающих с противников капли волшебства и злобы. 

Подсохший Клюев вдруг сделал к Нине шаг, крепко прижал ее к себе и подарил поцелуй, от которого глаза бывшей фрейлины распахнулись в радостном изумлении. Затем снял Володю с плеч, опустился на одно колено и надел на податливый теперь палец кольцо и, вставая, подхватил невесту на руки. Маленькие, но сильные руки обвили его шею, и поцелуй был возвращен со всей страстью, на которую способна женщина, впервые испытавшая истинную любовь.

Коробейников, хорошо знакомый с этими людьми, от удивительности происходящего приоткрыл рот. Из его распахнутого у ворота пальто высовывалась щекастая крысиная мордочка, умильно принюхиваясь и стараясь не прозевать момент, когда собравшихся станут угощать кренделями и сладкой ватой.

Клаша, заинтригованная поцелуем утренних посетителей её вотчины, отложила мысли о съестном до ужина и фыркнула: “Нашли что пожелать. То ли дело я - мечтаю о карьере сыщика!”. 

Балдахин Клаше подмигнул, пошевелил ухом, овевая её запахом свежеиспеченной ромовой бабы, и в тот же миг на её новеньком пальто появился значок “Старшая полицейская унтер-крыса”, а в лапке грамота о присвоении звания и жалованья за подписью самого государя-императора.

- И наряды! Совсем забыла, новое платье в горошек! - требовательно запищала хитрющая полицейская крыса. Она ещё не привыкла к новому статусу и вела себя, как обычная избалованная барышня. Слон деланно нахмурился и укоризненно покачал лобастой головой, что означало: “Не жадничай! Уговор был на одно желание. Если будешь жалованьем распоряжаться разумно, а не оставлять его в кондитерской на Полковой, то и на наряды тебе хватит”.

Сыщик воздел глаза к небу, дабы узреть совершенно удивительную картину. Звёзды закружились в водовороте, и он прочёл: “ Эх ты, Антоша Коробейников, восемьдесят четвертого года выпуска...”

Да что же это такое, люди добрые! Чуть что, так сразу Антоша! Когда же это кончится! Да, робеет он. Стесняется сделать Вере предложение. Боится отказа. Что могла найти в нём такая видная и разумная девушка? Вон Анна Викторовна, уж какая чуткая, и та не рассмотрела...

В этот момент к его глазам прижались пушистые белые рукавички, и девичий голос шепнул в самое ухо:

- Я согласна!

Смущённый Антон обернулся, Вера лукаво улыбалась:

- Может быть когда-нибудь, лет через двадцать, ты сам, лично, попросишь ещё раз моей руки, а не через слона?

- Зачем ждать двадцать лет? Вера, ты согласишься стать моей женой? Может, я не тот, который...

Девушка, не желая слушать обличительные речи прижалась к нему и ответила прямо в губы: “Да!”

Трегубовы близко подходить к шатру не стали, боялись, что шум разбудит Гришеньку. Они остановились около старого дуба, рядом с Вернерами и Ртищевыми. Им загадывать было нечего, их мечты уже сбылись, и чудесные дары дремали в колясках.

Виктор Иваныч с отеческой гордостью любовался своей взрослой, красивой дочерью и сокрушался, что детство их единственного ребёнка так быстро закончилось. Она больше не его маленькая девочка, теперь некому будет бегать за ним хвостиком, мешаться под ногами и приставать с вопросами. Она взрослая дама и отныне принадлежит другому. Хорошему, благородному человеку, который любит её больше собственной жизни, но всё же чужаку.  Эх, жаль, бог не благословил их больше детьми, как бы славно было иметь ещё одну девочку! Она бы стала утешением для раненого отцовского сердца. С ней бы они заново пережили радости и трудности родительства.

Музочка мечтала о любви.

Домна - о солидном мужчине, можно вдовце, крепко стоящем на ногах и имеющем своё дело, который совершенно истомился без неё. А где-то в Ярославле Пахому Кондратьичу, владельцу скобяной лавки, уже давно хотелось домашних пирогов с черникой с крепким чаем из самовара. Они ему снились не первый год. Он ехал по делам в Затонск и не знал, что через три дня не его жизненном пути возникнет Домна. Прижмёт к могучей груди и досыта наполнит пирогами, бубликами и любовью. 

Ребушинский старательно, сжав кулаки, мечтал о новом романе, который его прославит и увековечит в умах потомков. “Может всё-таки о любви? Не сейчас, а когда-нибудь потом, возможно. Подумай хорошенько. Что роман, так, набор букв в различных комбинациях,”- искушал его внутренний голос. Алексей Егорыч покосился на Марь Тимофеевну, а вдруг она не одобрит его избранницу и станет испытывать к ней неприязнь? В том, что женщины не поладят, он был совершенно уверен. Кого тогда из них выбрать? Нет, пусть будет роман! 

Брызги слоновьей благодати достигли и их. 

Муза распахнула глаза, в надежде увидеть ЕГО, но вместо кавалера перед ней стоял маленький велосипедик. Балдахин махнул хоботом, указывая направление. Эфемерная барышня запрыгнула на эфемерный велосипедик и покатилась навстречу судьбе.

- Невозможный ребёнок! - в сердцах поделилась Марь Тимофеевна с супругом, призывая его разделить её негодование. Тот молчал и лишь улыбался. Его желание тоже сбылось. Ранее он никогда своими глазами не видел эту непоседу, только чувствовал её присутствие в их жизни. На удивление, она оказалась совсем крошкой, размером чуть больше мужской ладони, что резко контрастировало с ущербом, наносимым ею. Зеленоглазая, с копной светлых вьющихся волос, забранных в высокий хвостик.

Теперь у него был ещё один ребёнок! Упрямая, своевольная, временами невыносимая, отчаянная сорвиголова, но так похожая на него в молодости. Она доставит им ещё немало хлопот, с невыразимым удовольствием мечтал он. Надо найти шпагу, подходящую ей по размеру, а пока обойдемся карандашами.

Музочка со скоростью пишущей машинки носилась на велосипеде, подскакивая на булыжной мостовой и врезаясь в ноги обывателей. Хорошо ещё, что по причине своей нематериальности она не наносила им особого вреда, иначе Мироновым не избежать бы жалоб соседей.

Она доехала до конца улицы, свернула за угол и чуть не сбила с ног незнакомца. Такого же иллюзорного, как и она сама. Молодой человек поправил сползшие с носа очки и недовольно поморщился. Не более четверти часа в этом провинциальном городишке, а уже чуть не пострадал от барышни на колёсиках. Она, пролетев мимо него, обернулась и крикнула ему:

-Экскюзэ муа!

Незнакомец не ответил, многозначительно покачал головой, закатил глаза и сделал движение, чтобы идти дальше. Она вернулась, объехала его и спрыгнула с велосипеда:

- Позвольте представиться, я Муза Викторовна Миронова, а как зовут вас? - приставала она к инкогнито из Петербурга. - Вы впервые в нашем городе?

- Приличные барышни на разговаривают с незнакомцами. И уж тем более, не представляются первыми. И перчатки, я вижу, в общественном месте вас носить не научили.

Музочка, совершенно не обращая внимания на отповедь этого зануды, вежливо пригласила его в гости:

- Заходите к нам в любое время. Спросите дом адвоката Миронова, вам всякий покажет.

Молодой человек неободрительно качал головой и пошёл дальше. Эта навязчивая, невоспитанная девчонка никогда не сможет понять, что он здесь не для того, чтобы легкомысленно тратить своё время на провинциальных барышень. Он только что избежал крупных неприятностей столице и прибыл в Затонск переждать опалу, с головой погрузившись в работу, и залечить душевные раны. Им с господином Ребушинским предстоит писать роман. Он переложил из одной руки в другую саквояж, доверху набитый пыльцой вдохновения. Пожалуй, они назовут его: “Приключения гиперболического сыщика”.  Нет, лучше так: “Приключения гипертрофированного сыщика и бездонноглазой спиритессы”. 

- Каков грубиян! Он должен был сказать: “Что за чудное было мгновенье”! - жаловалась Музочка Петру Иванычу на неприветливого незнакомца.

- Скажет ещё. - ответил он. - Как миленький скажет, но не сразу. Он ещё посмотрит на тебя как на фею. И в ладошку поцелует. И когда-нибудь ты услышишь от него: “Вы - мой ангел-хранитель!”. 

- Точно?

- Да! А ещё он скажет, что всегда знал, что вы будете вместе. А ты ответишь, что всегда-всегда любила только его!

- А нельзя обойтись без этой пошлости?

- Можно. Так будет написано в сценарии, но ты не повторяй глупостей и картонных фраз за несведущими людьми, слушай своё сердце.

Марь Тимофеевна с тревогой наблюдала, как шушукаются Муза с дядюшкой, и мудрёное чувство с французским названием “дежавю” возвращало её в прошлое. Бередило её изболевшуюся за дочь душу. Нет, она не выдержит ещё раз этот трудный путь взросления. Это неповторимо. Или повторимо? Она посмотрела внимательно на Штольмана, сочла его достойным того, чтобы разделить с ней груз ответственности за Анну. Ещё раз посмотрела на Музочку и Петра Иваныча. Да, за этой парочкой только глаз да глаз! 

Пожалуй, напишу новый роман, о трудностях воспитания дочерей и радостях, причиняемых ими, решила она. И назову его “Материнское сердце не Боливар, выдержит и двоих”. Она повернулась к Балдахину:

- Анна, Яков Платоныч, подойдите сюда. 

Соединила их руки и торжественно провозгласила своё желание:

- Я хочу, чтобы вы были счастливы. Прямо сейчас. Без даже мимолётного промедления. Бог знает, что может случиться за эту минуту. Гипноз, катары или ещё какая напасть из Туркестана. Свадьба состоится прямо сейчас!  Это моё самое сокровенное желание. Наши дорогие зрители и читатели заслужили эту свадьбу не меньше вас. Приглашаем всех разделить с нами этот долгожданный момент!

И тени их качались на пороге,
Безмолвный разговор они вели

Белое платье в пол было гениально простым и прекрасным, как цветок лилии. Его праздничный отсвет лежал на окнах, иконах и лице новобрачной. Он рассеивал церковный полумрак и недовольство батюшки. Платье казалось сотканным из волшебства и возрождало веру в жизнь и любовь. Но жених смотрел вовсе не на него.

Когда-то в незапамятные времена ему казалось, что брак неизбежен, как смерть, и так же отмечает конец прежней жизни. Он не торопился перейти в иной, лучший мир даже с самой прелестной проводницей. Его слишком устраивал этот, с его вечной борьбой, загадками, трудами и победами. Но с некоторых пор женитьба стала его неотложным долгом и самым горячим желанием. Выжидать, сдерживаться и медленно идти к цели было трудно, как никогда. Хотя перед трудностями он не отступал, ему приходилось нелегко. И вот теперь, стоя у алтаря, он ощущал особую легкость и нечто вроде всесилия. Свобода действий, о которой он не подозревал и которую получал теперь вместе с кольцом, опьяняла. Теперь он волен любить, беречь, заботиться сколько ему угодно. И все это взаимно. Он едва слушал слова, которые должен был повторять. Ему не нужны были клятвы ни перед богом, ни перед людьми, он и так знал, как будет жить всю оставшуюся жизнь. Вместе, отныне и навсегда.

Она чуть сдвинула фату, чтобы еще раз полюбоваться на то, как сидит новенький фрак на атлетической фигуре, как ладно обнимает широкие плечи и обрисовывает талию. Жених поднял бровь, увидев любопытный глаз, подглядывающий в щелку. Батюшка нахмурился, и она поспешно привела себя в порядок. Служба продолжалась.

Сквозь фату мир казался иным, зыбким и смутным. Зато будущее по ту сторону церемонии, напротив, представало почти осязаемым. В нем были смысл, общие интересы и полезные дела, ощущение своей нужности и надежда на понимание. А любовь не виделась ей чем-то отдельным, она просто продолжалась, как жизнь, которая началась для нее несколько лет назад, и без которой она себя не представляла. Она машинально повторяла знакомые слова, и думала о том, что уже давно обещала ему все это в своем сердце. И предвкушение счастья пришло к ней вместе с кольцом, надетым на палец.

Все обряды были выполнены, но молодые не спешили покинуть храм. Он прижал ее руки к своей груди, лаская взглядом лицо той, которая теперь носила его имя. Она смотрела на него, и каждый взмах его ресниц заставлял трепетать ее сердце. Батюшка улыбнулся и подумал, что даже и в церкви нечасто видишь столь святую любовь.

Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов!
Сердца стучали на три счёта вместо двух

Марья Тимофеевна сбилась с ног. Гостей было много, и всех нужно было правильно встретить и рассадить. Без Домны ей было бы не справиться, но и та, вкупе с Липой нервировала хозяйку сверх всякой меры. Уже за особый стол были усажены Трегубов с семьей, Коробейников с невестой и все городовые. С подарками и поздравлениями пришли Бенциановы и Зуевы. Стол, за которым восседала гордая и нарядная, как никогда, Клаша со своим Щелкунчиком в окружении подруг, гости обходили стороной. Зато Муза носилась повсюду, невзирая на укоризненные взгляды своего спутника. Господин Ребушинский уже что-то неутомимо строчил. Александр Францевич и доктор Ланге занимали медицинский стол, уже напоминавший консилиум по психиатрии. Но новые гости вызывали массу вопросов.

- Это что ж за гости такие? – шипела Липа, на всякий случай сладко улыбаясь. – С котом да зайцем?!

- Липа, это Ольга Анатольевна, за тот стол, где Дама в янтарях, Минт и мадемуазель Власта с Лилл. Кот непростой, тезка Якова Платоныча. Ну и ну! Лунный заяц… - но тут ее отвлекла Домна, которая сражалась с тремя гостьями, настаивавшими, что они по особому приглашению.

- Что за адепты такие, прости господи?

- Прошу вас, проходите, вам отведено особое место, – и в сторону, Домне, - ты с ума сошла, без них этой свадьбы не было бы!

Прибыла сразу целая группа нарядных дам в сопровождении дипломата и военного историка.

- Здравствуйте, Мария Валерьевна, дорогие Ирина, Ольга, Елизавета! Рада вас видеть, с Перекрестка путь неблизкий. Вам сюда! И вы, Валерия Михайловна, проходите! А вам, Елена Григорьевна и геверет Марина, за стол-беседку, все ваши уже там! Ирочка, Лена, Танечка, как мило!

Народу было много, и поэтому не все заметили, что по стеночке за крайний стол пробрались Дима, Саша, Серьожа, Ира с Андреем и примкнувший к ним Николай Васильич, без которого ни одно застолье не могло считаться состоявшимся.

Наконец, последний гость был устроен. И словно по сигналу, новобрачные появились в дверях. Троекратное «ура» тех, кто так давно и долго следил за ними, сочувствовал, переживал и надеялся, сотрясло бальный зал. Дамы утирали глаза, впрочем, некоторые джентльмены, включая братьев Мироновых, тоже не смогли сохранить спокойствие. Однако Анну и Якова ничуть не смутило ни внимание, ни общее волнение. Они улыбались в ответ на поздравления, однако так отстраненно и рассеянно, словно были отделены от присутствующих невидимым экраном. Они были здесь, но вместе не со всеми, а лишь друг с другом. И догадливая Муза пренебрегла протоколом. Она бережно тронула струны арфы, и первый аккорд прозвучал легко, словно вздох. Следующим она утихомирила восторги. А третий аккорд развернул Якова лицом к Анне. Она оперлась на предложенную им руку, а другую легко положила ему на плечо. Почему-то уставилась на бабочку, не решаясь встретиться с ним глазами, словно в таком простом движении было нечто интимное. Он же смотрел пристально и взволнованно, она чувствовала это, и щеки вдруг загорелись, и мочки ушей оттянула прихлынувшая кровь. Его горячая ладонь тяжело легла ей на спину. Анна покраснела еще больше, хотя казалось, дальше уж некуда. Она стояла так близко, что слышала, как тяжело стучит его сердце. И тут на помощь пришла музыка. Она возникла ниоткуда, нежно одурманила Анну, деликатно тронула Якова за плечо и шепнула «раз-два-три». И, повинуясь ей, он начал медленное слитное движение, увлекая Анну в вечный танец влюбленных в ритме сердца. Она почувствовала, как его губы шевельнулись, и поняла, что он улыбается. Анна подняла ресницы. Белозубая улыбка, на которую невозможно было не ответить, и серо-голубые глаза обдали ее теплым светом. Музыка набирала силу, Анна прижалась к Якову еще теснее, угадывая каждое его движение. Как это просто – быть вместе. Как это легко – слушать и отвечать всем телом. Сдаваться под его натиском и следовать за его отступлением. Подчиняться его рукам и кружить ему голову. И вторить музыкальной волне всей душой, уходя и возвращаясь вместе с ней, поднимаясь на немыслимую высоту крещендо и плавно снижаясь с последней нотой. Мелодия достигла пика, задержалась на нем и медленно растаяла в блаженной истоме. И когда она стихла, Яков подхватил Анну на руки, завертел, вынудив обхватить его за шею, и приник к ее губам первым поцелуем новой жизни.

Пожелаем им счастья.

+8

2

Авторы, спасибо!
Финал феерический!
Теперь даже не знаю, кто мне больше нравится: Балдахин, Клаша или Музочка?  ;)
Но всё же жаль, что глава последняя.
Отдельное спасибо за приглашение на свадьбу.  :)  "И я там был, мёд, пиво пил..."  :yep:

+6

3

Спасибо, нам самим немного жаль))

Jelizawieta написал(а):

"И я там был, мёд, пиво пил..."

Компания подобралась отличная!

+2

4

А дядю Борю пошто не пригласили? Спасибо за доброту, свет и мир! За то, что всем нашлось место за этим столом.

+5

5

Забыли про Бориса! Ну ничего, главное, что все сбылось.

0

6

НЕ блондинка, правда, но сразу вспомнилась, когда про Музочку прочитала на велосипеде:

https://i.imgur.com/rawZxZrm.jpg

А.Столбова "В парке"

+3

7

Безмерно была тронута тем, что и мне на этой свадьбе досталось местечко) И да, жаль было расставаться. Хотя всё относительно. Перечитала уже раза три

+3

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»



Вы здесь » Перекресток миров » То ли вИденье, а то ли видЕнье » 20 Безумный день