Женщина! В доме нужна женщина! От одной этой мысли Атосу делалось дурно. Но он сам не оставил себе выбора. Кормилица ребенку – это еще не все. Нужна женская рука в замке или… или эту роль придется выполнять ему. И не делать вид, что его абсолютно не трогает, что с ним произойдет завтра.
С некоторых пор, его стало задевать, что соседи, посматривая в его сторону, шепчутся, не особо дожидаясь, когда он отойдет на почтительное расстояние. Как ни старался он не делать достоянием гласности появление в замке ребенка, провинция - не столица. Новость о том, что господин де Ла Фер и де Бражелон пригрел у себя дома подкидыша, не переставала будоражить любопытство окрестных дворян.
Конечно, у каждого своя блажь. Этот странный господин, явившийся из столицы несколько лет назад, сохранил все замашки столичного жителя. Он ни с кем из соседей не сошелся, предпочитая гостиным провинциального дворянства гордое одиночество. А между тем, его происхождение заставляло испытывать горькую зависть многих из знати Орлеаннэ. Близкое родство с домами Роанов, Куси, Монморанси позволяло бы ему бывать в самых знатных домах. Но, граф не желал общения. Его редко видели на людях и раньше, а в последний год он вообще перестал бывать в свете. Зато его часто можно было увидеть разъезжающим по поместью. Хозяйством он и раньше занимался, хотя делал это не слишком усердно, но сейчас его словно подменили. А с весны он и вовсе стал пропадать у арендаторов. И поползли по окрестным замкам слухи, один другого невероятнее.
Секрет же небывалой активности графа крылся в остром недостатке средств. Изрядно запущенное за время болезни предыдущего хозяина графство, при умелом подходе могло обеспечить новому владельцу неплохой доход.
Атос сначала заставлял себя вспоминать все навыки управления, потом втянулся в забытую, как он думал, навсегда, роль. Полученное воспитание не давало ему расслабляться никогда. Суровая походная жизнь, к которой он привык смолоду, не оставляла места ни для расхлябанности, ни для забывчивости. На людях он всегда был подтянут, собран, безукоризненно одет. Даже в минуты полного опьянения он, если они были в компании, держал себя в руках. Но это - на людях. Дома же, в присутствии одного Гримо, Атос себе мог позволить побыть в том настроении, какое им овладевало. А после его отставки оно день ото дня ухудшалось. Осенью и зимой граф мог неделями не показываться на глаза немногочисленной дворни. Пил ли он? Да, и часто. И помногу. Но напиваться так, как это удавалось ему в компании друзей, теперь не получалось. Азарта не было или он при этом не играл еще? Атос себе таких вопросов не задавал. Сидел днями, с книгой в руке и стаканом под носом, но не читал, и не пил. Гримо заглядывал через приотворенную дверь, вздыхал и тихонько ее прикрывал. Тщательно смазанные дверные петли делали двери графских покоев бесшумными. В такие дни Атос не выносил никакого шума. Малейший скрип, звук шагов, голоса раздражали его, выдергивали из того состояния погружения в себя, которое так пугало когда-то его друзей.
Последние полгода эту роль играл детский плач. Хотя ребенок помещался с кормилицей в дальнем крыле замка, граф слышал его в своем сверхвозбуждении и сквозь стены. Он боролся с собой, заставляя сидеть на месте, хотя в такие минуты самым горячим желанием было ворваться в комнату, где помещался малыш и увидеть как…
Он не знал, что бы хотел увидеть… Может быть то, что ребенок замолчит при его появлении? А может, он просто хотел, чтобы мальчик пошел к нему на руки? Атос каждый день, как на дежурство в Лувр, являлся к воспитаннику. Но, стоя у колыбельки, никогда не брал ребенка на руки. Боялся, что детское тельце вызовет вдруг поток неконтролируемой нежности? Нет, в это он не верил. Он не чувствительная женщина, чтобы обнимать и целовать мальчика. Для этого есть пока кормилица.
Он вдруг вспомнил, как сурово отчитала мать его кормилицу, когда увидела, как та ласкает его, четырехлетнего. Почему-то именно это воспоминание прочно засело у него в голове... Это было странно: ведь до семи лет мальчики воспитывались в женском царстве, и свою порцию ласк, и женской заботы получали в соответствии с заведенным порядком. Его до семи дома не держали. В неполных шесть отправили в Париж, в Наваррский колледж. В почти взрослую жизнь. К двенадцати он, как рыцарь Крестовых походов, был готов к военной карьере. Хотел бы он чего-то подобного для своего сына? Глупости какие лезут в голову… мальчику едва год сравнялся, он только-только ходить учится, а он уже о карьере для него думает! Совсем с ума сошел на старости лет!
Мысль о старости заставила повернуть все размышления в новое русло. Ему и сорока нет, а он уже чувствует себя стариком, прожившим жизнь. Событий, радостных, а еще больше грустных и трагических, в его жизни хватило бы на десяток обычных людей. Все было, даже любовь… Будь она проклята! Именно из-за нее он не может думать о том, чтобы связать свою судьбу с женщиной, достойной его рода! Сделать все, что положено ему по рождению. Иметь законного наследника, возродить славу семьи, которую он умудрился облить такой грязью.
"Опять плачет! Да что это за наказание! Этот плач мне душу просто надрывает! Неужели нет способа заставить его замолчать?" - Атос прижался лбом к холодному стеклу, зажал уши руками. Не помогло… Детский плач звучал так явственно, словно мальчик находился у него за спиной.
Граф резко развернулся и пулей вылетел из комнаты. Не снижая скорости, он промчался по коридору, стремительно преодолел лестничный марш перехода в другое крыло, и резко рванул на себя дверь детской.
Адель встала ему навстречу, прижимая к себе заплаканного ребенка.
- Что опять случилось? Рауль кричит так, что я слышу его в своем кабинете. - Атос притворил за собой дверь, и шагнул к сыну. – Дайте мне его сюда! - он решительно протянул руки к Раулю.
Адель не рискнула ослушаться, и отдала мальчика графу. От неожиданности малыш замолчал, только судорожно продолжал всхлипывать. Причина крика обнаружилась быстро: здоровенная шишка вспухала на детском чистом лобике.
- Что это? Откуда? - тон вопроса был таков, что кормилица побелела от испуга.
- Простите меня, Ваше сиятельство, не доглядела. Я постель перестилала, а
Рауль …
- Господин Рауль! - неожиданно для самого себя поправил Атос непререкаемым тоном.
- А господин Рауль, - послушно повторила нянька, и глаза ее радостно блеснули. - Господин Рауль хотел залезть на стул и помочь мне. Ну, и не удержался и свалился на пол, бедняжка.
- Ребенок полностью на вашем попечении. Если вам сложно проследить за ним, я пришлю вам помощницу, - чуть смягчил тон Атос.
- Мальчик растет, ему все интересно, господин граф. Бывает, что детки падают, - осмелилась объяснить кормилица. – "Интересно, а сколько шишек в детстве набили вы, Ваше сиятельство? - подумала она про себя.
- Адель, меня не интересует, что бывает. Если вы не в состоянии уследить за ним, я подумаю, как уладить эту проблему, - тон Атоса был сух. Адель он недолюбливал, но ребенок был привязан к кормилице и, за неимением матери, Атос не рисковал что-то менять в их отношениях. Пусть уж лучше будет так, как есть. Тем более, что к нему Рауль не испытывал пока особого интереса. Мальчик чувствовал, что это хозяин, что его все слушаются и относятся с почтением, но был еще слишком мал, чтобы что-то понимать в иерархии дома, в котором жил. К тому же, его общение с Атосом было не более получаса в день, в течении которых они просто поглядывали друг на друга.
Но эта последняя сцена убедила Атоса, что мысль, мелькавшая у него, все же достойна того, чтобы ею заняться всерьез. Он начал думать о поездке в Англию, а точнее – в Шотландию.
***
Задуманная поездка принесла совсем не те результаты, на которые он рассчитывал. Атос вернулся с новым ощущением: он вернулся домой. И его действительно ждали. Он соскучился по местам, к которым толком еще не привык. И ждал, что и его заждались.
Месяцы, проведенные в другой стране, встреча с лордом Винтером, помогли ему осознать, что в его жизни появилась цель, а точнее некто, о ком надо не просто заботиться. Он не хотел сам себе признаваться, что соскучился по семье. Сознавать это - значит понять, что ему так неожиданно свалившийся на голову сын стал нужным, и он как-то привязался к мальчику.
О чем он думал, когда увозил его из Рош-Лабейля? Да ни о чем толком и не думал. Он был настолько ошарашен появлением сына, что даже сомнений: а его ли? не было. Раздражение, усталость пришли потом, в дороге. Вот только сомнений в правильности поступка не возникло никогда. Его сын не будет выброшен на задворки. Как бы не сложилась жизнь, но он обязан ему дать пристойное существование.
Мальчик рос, и его сходство с опекуном настолько бросалось в глаза, что вся прислуга в замке, не решаясь говорить об этом вслух, только бросала осторожные взгляды на Атоса и Рауля, когда заставала их вместе. Те самые фамильные черты, которые надежно связывали поколения графов де Ла Фер, все больше и больше проявлялись в Рауле. Разрез глаз, разлет бровей, уже у малыша так явственно повторяли черты графа, что у Атоса иногда дыхание перехватывало. А еще: руки. Было поразительно видеть у ребенка почти ту же руку, но миниатюрную. У Рауля не было детской пухлости руки: длинная узкая кисть и тонкие, удлиненные к концам пальчики, с безупречными капельками ногтей. Одни эти руки яснее ясного говорили : вот она, порода!
Мальчик был не по годам смышлен, живой, подвижный, но шума от него было немного. Иногда Атос сажал его в кабинете и, работая, потихоньку наблюдал, как Рауль играет какой-то немудреной игрушкой или рассматривает гравюры в книге.
Иногда взгляды их встречались и граф сам не замечал, как на робкую улыбку ребенка отвечает не менее робкой улыбкой. В такие минуты ему казалось, что между ними протягивается ниточка взаимопонимания.
Шло время и, глядя, какими сияющими глазами смотрит мальчик на лошадей, граф решил, что стоит прокатить Рауля на своем жеребце. Он как раз собирался к арендаторам, и Раулю будет интересно посмотреть на окрестности замка. О том, какую реакцию вызовет его появление с ребенком на людях, он просто не принял во внимание.
***
Первой неожиданностью было то, что Рауль, первый раз в жизни оказавшись на лошади, испытал только восторг. Второй - что на полпути они встретились с кавалькадой местного дворянства, среди которых было несколько женщин.
На такое появление в свете с ребенком граф не рассчитывал. Но эффект был потрясающ: он это видел по глазам и лицам дам, и кавалеров. Внешне все ограничилось взаимными приветствиями, но, когда группа местной знати осталась позади, Атос ощутил, как горит у него лицо и бешено колотится сердце. Стыд? Пожалуй, но еще и негодование, бешенство от собственной глупости. Потому что иначе, как глупостью, не мог он назвать свое желание прокатить ребенка вне своих владений. И пусть вначале он и не думал забираться так далеко, но восторг сына, да и собственный азарт, подогреваемый радостным воплем" Еще! Еще быстрее, господин граф!", заставили его потерять голову. И надо же было ему придержать коня ровно за тем поворотом, где ждала их веселая компания! Изумление и тайная радость: вот что прочел он у них в глазах. Теперь не оберешься разговоров и пересудов. А это было именно то, чего он так не хотел… Атос тронул коня и рысью отправился домой. Вот теперь не избежать визитов в свет.
***
И кто сказал, что в провинции не умеют давать балы с должным шиком? Если провинция – это Орлеаннэ, и в ней сидит вся знать, недовольная политикой кардинала Ришелье, не сомневайтесь: все будет сделано так, что королевский двор лопнет от зависти! Тут явятся все, хотя бы потому, что, выказывая уважение хозяину, можно еще и посмотреть на соседа, посплетничать о новостях, и под шумок, поговорить о политике. Ну, а дамам представится возможность продемонстрировать наряды и драгоценности, которые вдали от Парижских балов рискуют утратить свой блеск.
Бал давал герцог де Барбье. А так как он по секрету сообщил двум-трем приятелям, что приглашение получил и граф де Ла Фер, который ему отказать не решится, можно было не сомневаться: приедут все, кого он звал. Может, один Гастон и не явится, но это - к лучшему.
Герцогский дом сверкал огнями, а двор был запружен каретами. Атос хмуро смотрел на всю эту суету. "Великосветский базар по продаже невест и сплетен!" Он спешился, кинул поводья Гримо и прошел в дом. Сапоги он сменил на туфли неподалеку: явиться в сапогах на бал: верх неприличия, а кареты у графа уже много лет не водилось.
Приглашение на бал Атос воспринял с плохо скрытым чувством досады, но, тем не менее, отписал герцогу благодарность за приглашение. Рука сама писала знакомые строки вежливости, а Его сиятельство морщился от отвращения к самому себе. Какого черта! Ведь вся эта суета претит ему. Он представил себе любопытные взгляды, перешептывания за спиной, и в душе начала разгораться злость. Раз так: будет вам потомок Куси!
Граф ничего не забыл, даром что прошло 15 лет. То, что воспитано с младенчества, никогда не исчезнет, каких бы гигантских усилий к этому не прилагать. Он попал в свой круг, и тело само за него решало, как двигаться, что говорить, и как себя держать.
Да и сам вид его, его изысканный костюм, богатейшие кружева, гордый, и чуть рассеянный взгляд, без выражения скользящий поверх голов, и обнаженных дамских плеч, говорил о легкой пресыщенности подобными увеселениями. Поклон, улыбка, легкий кивок, несколько любезных слов направо, шаг влево - поцелуй чей-то затянутой в шелк дамской ручки: чем не светский завсегдатай салонов? На самом же деле граф, почти не сознавая, что делает, отыгрывал роль беррийского щеголя и вельможи, которая была для него обычной до … Анны. Как только пришла мысль о ней, настроение испортилось сразу, и безнадежно. Сколько можно? Она давно упокоилась на дне Лиса, а он даже сейчас умудряется вспоминать о прошлом.
И, словно желая наказать себя за глупые и не вовремя пришедшие мысли, Атос не раздумывая особо, шагнул в дамский круг.
Так вступают в ледяную воду … Зазвучали скрипки, и граф де Ла Фер повел в танце даму. Которую? Он смотрел ей в глаза и не видел ее. Музыка диктовала движения, позы, а он не отдавал себе отчета в том, что, и как танцует. Это тоже когда-то было частью его "я". Он был великолепным танцором, и дамы готовы были грызться между собой за счастье танцевать с графом де Ла Фер. Теперешняя его партнерша тоже была в восторге. Она старалась поймать его ускользающий взгляд и рассеянную улыбку, вроде обращенную к ней, и все же подаренную всем вокруг.
Танец, другой, третий… Атос менял дам с каждым новым танцем, пока гостей не позвали к столу. Герцог де Барбье превзошел сам себя, принимая гостей. Обед, устроенный после бала, был нарушением устоявшихся обычаев, но поскольку принц Гастон так и не почтил его дом, отписавшись чрезвычайной занятостью, все присутствующие почувствовали себя свободно, и принялись спорить и сплетничать, как ни в чем не бывало. За десертом все разбрелись, и Атос на несколько минут оказался предоставленным самому себе. Он устал от этой светской суеты, от пристального внимания окружающих, которое ощущал на себе непрерывно, устал от женской назойливости, на которую заставлял себя отвечать светскими же любезностями, и мечтал только об одном: оказаться дома и лечь в постель.
- Господин граф, не уделите мне пару минут? - нежный голосок вывел его из состояния отрешенности. Атос усилием воли вернул себя на грешную землю. Перед ним с улыбкой стояла молодая женщина. Как ее имя? Память светского человека подсказала без особого труда: мадам де Монтрезор. Вернее – вдова де Монтрезор. Граф почувствовал себя дичью, которую выгнали в чистое поле. Уйти, пока не окружили загонщики. Кажется, он перестарался, отыгрывая роль Куси.
Но, вежливость королей!.. И господин де Ла Фер с самым любезным видом обратил внимание на даму. – Я могу вам быть чем-то полезен, сударыня?
- Я буду вам очень признательна граф, если вы побудете со мной в парке. В доме стало так душно, а гулять женщине в одиночестве по аллеям в такое время! Это могут не так истолковать! Я дорожу своей репутацией, - добавила она совершенно серьезно, - и не хотела бы лишних пересудов.
- А если все эти пересуды будут касаться нас двоих? - немного резко спросил граф.
- Сознайтесь, ведь вам надоела вся эта светская возня?
- Я ее не заметил.
- Позвольте вам не поверить, граф! Вы не замечаете, что весь вечер собравшиеся заняты только вашей персоной? Что вы затмили на этом балу всех мужчин, и, держу пари, приобрели не меньше десяти смертельных врагов, только и ждущих, чтобы послать вам вызов.
- Я не стремился к тому, чтобы кого-то задеть. Но вызовы приму.
- Зная вашу репутацию королевского мушкетера и отчаянного бретера…
- Вот как!
- Да, об этом много говорят в гостиных нашей провинции, граф, - женщина неторопливо поиграла веером. - У вас страшная репутация.
- Сударыня, поверьте, слухи о моей репутации изрядно преувеличены. - Атос страстно желал прекратить этот разговор.
- Граф, я попросила вас быть моим кавалером на остаток этого вечера не тщеславия ради. Мне надо вас кое о чем предупредить.
- Вы?.. меня хотите предупредить? Но почему? - Атос пристально вгляделся в свою спутницу, но сумерки не давали возможности разглядеть выражение ее лица.
- Вы должны понимать, что появление знатного, холостого мужчины ваших достоинств…
- Сударыня, я не вижу причины продолжать этот разговор, - нахмурился граф. - Поверьте, я знаю себе цену, и не вижу здесь ни одной дамы, которая могла бы представлять для меня интерес, пожелай я вдруг жениться. Прошу прощения за свою резкость, но это правда. Я не умею лицемерить.
В темноте не было видно, как побледнела женщина. Только слышно было, как судорожно ходит веер в ее руке.
- Хотите вы, или нет, понравится вам это, или нет, но вам придется задуматься над тем, что я вам скажу; избавьтесь от своего воспитанника. С ним вам никогда не жениться. Ни одна женщина не потерпит, чтобы подкидыш получал свою долю ласк и внимания наряду с законными детьми. А вы демонстрируете всему свету свою привязанность и свое, по меньшей мере, отцовское участие безродному ребенку.
Атос судорожно вздохнул: - Слава Создателю, она не может видеть его лица! А выражение ярости исказило его черты до неузнаваемости. Да что они себе позволяют, эти профессиональные кумушки! До какой же наглости может дойти женщина, чтобы посметь советовать человеку, с которым, фактически, не знакома, такие вещи. Неужели одного танца достаточно, чтобы считать себя вправе совать свой нос в таких вопросах? А танцевал ли он с этой дамой? Он не помнит, Дьявол его побери! Все, хватит! Больше он на такие сборища ни ногой. Эта его выходка ничем не лучше амьенского погреба! Только новые проблемы создаст. Он думал, что одного его появления в свете будет достаточно, чтобы все успокоились и отстали от него, но он просчитался. Эти безмозглые курицы еще смели рассчитывать всерьез на его внимание: ничего, он надолго отобьет у них охоту сплетничать и советовать! А главное: иметь виды на него! Он подумывал о женитьбе! Только чтобы найти мать для Рауля! - Атос замер от новой мысли, от нового откровения.
Если он хотел женщину, которая будет относиться с любовью и участием к его сыну, значит, он не смотрит на него больше, как на бастарда. Значит, он хочет, чтобы его мальчик был дворянином, который имеет права, равные с законными детьми. Но какая женщина и вправду потерпит, чтобы ее законных детей ущемлял хоть в чем-то прижитый на стороне ребенок? И какая женщина не захочет детей в законном браке? А он? Он сумеет разделить свою любовь на этого и новых детей? Острое чувство одиночества резануло душу.
Атос, наконец-то, обратил внимание, что рядом с ним тяжело дышит женщина. Дама, которая была настолько уверена в себе, что подала ему совет. Но не подумала, что совет этот мог иметь совсем противоположное действие. Атос принял решение: Рауль достоин другого существования и его долг перед своим родом, собой, памятью предков, сделать из этого подкидыша двух знатнейших родов совершенного дворянина, которого только и способно породить их обнищавшее время.