Не помня себя и забыв об извозчике, Анна со всех ног бежала в больницу. Хотя торопиться было уже незачем. Все закончилось там, на лесной поляне. Куда она спешит, что хочет увидеть? И что это изменит? Но невыносимое желание что-то делать гнало ее вперед, только бы не думать о том, что произошло.
Кабинет доктора была по-прежнему заперт, но Анну это не остановило.
- Александр Францевич, это я, откройте, - она стучала и стучала, пока изнутри не послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и стало понятно, почему Милц удалился от мира: по всем признакам, он коротал здесь ночь в компании коньяка, который теперь не с кем было разделить.
Из уважения к даме доктор пытался держаться прямо и даже застегнул воротничок, но вылезшую щетину, красные глаза за криво сидящими очками и тяжкий дух потери скрыть никак не удалось. Анна еще никогда не видела его в таком состоянии.
- Прошу прощения, - с трудом произнес Милц. – Мы не могли бы поговорить в другой раз?
Но Анна не собиралась ждать. Ей нужно было высказаться прямо сейчас.
- Александр Францевич, почему вы ничего мне не сказали?!
Милц нахмурился.
- О чем, простите?
- О дуэли!
Доктор переступил с ноги на ногу, потер лоб.
- Яков Платонович просил меня хранить это в тайне. Он не хотел, чтобы ему помешали. Да ведь вы у Андрея Петровича могли спросить.
- Я даже о вызове не знала!
Доктор недоверчиво уставился на нее.
- Полноте, голубушка, да весь город судачил. Неужели вам ни Коробейников, ни даже Ребушинский не сказали?
- Представьте себе, нет, - резко ответила Анна, - я к пересудам не прислушиваюсь. Сегодня во сне видела, как они стрелялись!
Александр Францевич покачал головой.
- Так тому уж три дня.
- Что?! – у Анны закружилась голова. Не может быть! Смертельная рана была нанесена три дня назад! Почему же она ничего не видела и не чувствовала до сегодняшней ночи?! Она посмотрела на Милца.
Доктор отвернулся. Снял очки, помассировал глаза. Потом решительно вернул их на переносицу, вздохнул и сказал:
- Что ж, я полагаю, вы имеете право его видеть. Пойдемте.
Он переступил через порог, подведя черту под разговором, захлопнул дверь в кабинет и медленно зашагал в сторону прозекторской. Анна в смятении следовала за ним, борясь с дурнотой и жуткими картинами, против ее воли нахлынувшими в воображение. На полдороге Милц остановился и обернулся к ней.
- Я сделал все, что мог, Анна Викторовна. Но этого оказалось недостаточно. Прошу простить меня.
С этими словами он открыл запертую обычно отдельную палату для особо тяжелых больных. Анна едва успела перевести дух, и все равно ей пришлось схватиться за косяк, чтобы не упасть. Милц поддержал ее и осторожно подвел к кровати, на которой с забинтованной головой лежал тот, кому она была обязана своим позором.
Он был несомненно жив, даже в сознании. Грудь мерно вздымалась, глаза были открыты. Анна почувствовала, как унижение и стыд последних дней бросились в лицо и жарко прилили к щекам. А он даже не повернул к ней головы, глядя в потолок. Анне захотелось уйти. Что же, все выяснилось, Клюев ошибся, Штольман жив, чего же еще. Зря она так переволновалась. И тут заговорил доктор Милц.
- Яков Платонович, посмотрите-ка, кто к нам пришел! – подойдя поближе к больному, с надеждой повторил:
- Посмотрите же!
Штольман послушно повернул голову, равнодушно скользнул глазами по Анне. И ничего не сказал. Глянул на Милца. И снова уставился в потолок. Александр Францевич снова стянул очки и принялся протирать их. Анна ничего не понимала.
- Видите ли, Анна Викторовна… Яков Платонович был ранен в голову. Я сделал трепанацию, извлек пулю, однако мозг еще так мало изучен… Последствия предсказать было невозможно. Сегодня он очнулся. Но не пришел в себя.
- Что вы хотите этим сказать?!
- Он слышит нас, но… Потерял дар речи, способность к волевым решениям… Возможно, пострадала память…
- И это… необратимо? – не поверила Анна.
- Боюсь, что необратимо.
