...- Господа хорошие, хватит спорить, прибыли... 

Из засады Агата с трудом уловила слова кучера. Она растерла замерзшие уши и посильнее навострила их, стараясь ничего не упустить.

- Милейший, обожди нас за поворотом. -  велел доктор извозчику. Лошадь, лишенная ожидаемого развлечения, жалобно оглядываясь на Минхерца, поплелась по указанному адресу.

Все двинулись к середине лужайки. Мужчины напрямик, девушка кругом, перебежками, радуясь, что местная флора достаточно скромна и не спешит сбрасывать свое одеяние.

Агата на добрый час опередила дуэлянтов, пусть для этого и пришлось выехать задолго до рассвета. Плотные утренние сумерки окутывали велосипедистку, наполняя одежду осенней сыростью, а встречный ветер умерял пылкость разгоряченных ушей. А им, право, было из-за чего приобрести окрас цветочка сальвии. Того, что она натворила за последние три дня иной барышне и за три года не осилить. Лишь бы Порфирий об этом не узнал...

Девушка приподнялась на носочки из-за дерева любуясь Штольцем. Выглядит усталым. Наверное, мало спал, но и ей эти дни тоже непросто дались. Хмур, молчалив, рассеян. В обычном состоянии он бы не упустил цепочку следов на росистой траве и узкую полоску от колёс, сопровождающую их в желтеющие заросли кустов. 

Агата, устремленная на Штольца, как стрелка компаса на север, не заметила, как под ногой хрустнула ветка. Мужчины настороженно переглянулись:

- Заяц. - пояснил доктор. - Обычай у местных такой, прежде чем улечься в спячку бегают по лесу, с жиру бесятся.

Порфирий, если и удивился заковыристым познаниям доктора в зоологии, то промолчал. Доктор делал пассы за спиной, убеждая зайцев шуметь потише.

Экипаж, подъехавший к лужайке с другой стороны, отвлек внимание от заячьих традиций. Мужчины напряглись. Штольц воздел к небу глаза, готовясь к решающему выстрелу. 

Внутренний мир Агаты рвался туда, к нему. Спасти, уберечь, раскинуть руки и защитить от бед. А внешний - вцепился в ствол березы, ковыряя бересту, и не поддавался на провокации своей второй половины. 

Из экипажа, не дожидаясь остановки, выскочил Рукобейников и, беспокойно жестикулируя, побежал навстречу мужчинам. Сердце девушки пропускало удары. Артамон один. Клювейру нет! Что с ним? Неужели её жених решил сдержать слово? Нет, вряд ли, не для того он затевал эту комбинацию. Неужели они его...   

- ПорфирьПлатоныч! Случилось невообразимое. Ночью на дом Клювейру напали, самого покалечили и много ценного унесли. Надо срочно ехать. Господин полицмейстер уже там. Гневается!

- А Морошкины?

Ухо Агаты от взволнованных нот в голосе Порфирия, зарделось и затрепетало от смущения. Оно лезло из кустов и тянуло за собой хозяйку, словно хотело закричать во весь голос: “Порфирий, любимый!”. 

Беспокоится, значит, любит! Не её, а меня! Бессознательным жестом Агата прижала руку к груди. Там, под платьем, на золотой цепочке между двух круглых стеклышек последние пять лет делили с ней радости и печали несколько яблочных семечек.

- У них все в порядке. Только Клювейру пострадал. Юстас Алексович, вы с нами. Там есть раненые.

Агата взорами облегчения проводила экипаж, увозивший троицу. Теперь она немного смогла передохнуть. Совсем чуть-чуть. Кукситься и ныть ей было совершенно некогда, ни минуточки свободной. Ещё не успела как следует обстрадать женитьбу Штольца, а уже сама стоит на пороге церкви под ручку с Клювейру. Дорого же ей обошлась привычка причинять добро. Как после этого смотреть ему в глаза? Надо сделать всё, чтобы сохранить подробности в тайне.

Обычно лучезарные глаза дочери потускнели и печально съехались к носу. Она никак не могла взять в толк, что же от неё хотели. Центр разума сопротивлялся проникновению изобличающей информации. Мама выражалась на редкость образно и непонятно даже для человека, который выпил на ночь кружку молока, что уж говорить об Агате в её нынешнем состоянии.

- Марта Матвеевна, - дядя вклинился в материнский монолог, - на каждую мышь, то есть репутацию, найдется свой кот. Тем более, как я вижу, португальский удалец не видит ничего зазорного в нашей, подпорченной мышами, как вы изволили выразиться.

-Тем более, что какая-то доля вины за компрометацию лежит и на нём. - Валерьян Ильич вторил брату. - Адриану-Педру, зачем вы позволили Агате наносить визиты в неурочный час? Я не знаю, какие порядки у вас в Португалии, но в нашей провинции уважающие себя холостяки не впускают на ночь глядя в свои дома девиц, даже упрямых и настойчивых. Если, конечно, не имеют желания сочетаться с ними браком.

Синьор Клювейру важничал, пыжился и индюшился. Кутерьма, которою принесли с собой соседи, пришлась ему по душе. Когда материнское отчаяние достигло апогея, а братья Морошкины бросали жребий, кому из них отстаивать честь фамилии, он торжественно объявил, что сию секунду к чертовой бабушке отметает все препоны, стоящие между ним, Агатой и марьяжным союзом, и немедленно просит, нет, требует её руки! 

Ошарашенные нечаянной радостью родственники, пока жених не передумал, быстренько уступили его просьбе. Какую желаете, правую или левую? Вон ту, что с колечком? Пожалуйста! Да что вам одна рука, берите, Адру-Педру, наше дитятко всё целиком. Украшайте бриллиантами и жемчугами, сажайте взаперти, везите за границу, делайте с ней что угодно, лишь бы оно было живо-здорово и подальше от Штольца.

Марта Матвеевна, увидев рубин на руке дочери, оценила стоимость, одобрила, но не удержалась, напоследок тоскливо всхлипнула, раздумывая сразу ей оплакать счастье, привалившее дочери, или не торопиться. Зная Агату, решила, что это преждевременно, но на всякий случай по-хозяйски оглядела особняк:

- Вы правы, женской руки не хватает, но ничего, мы к свадьбе...

Агата, молчавшая до сего мига, чувствовала себя товаром на невольничьем рынке. Ещё немного, и покупатель предложит свою цену, а продавцы, даже не торгуясь, обменяют её на козу:

- Мама, - жалобно, как та коза, простонала девушка, - я еще не дала согласия...

Клювейру театрально хлопнул себя по лбу и засмеялся:

- Минья керида, как я мог допускать мой оплошность! Синьоры, и вы тоже должен меня простить. Нам с невестой надо один минют побыть тет-а-тет.   

Родственники гуськом потянулись к выходу. Марта Матвеевна делала страшные глаза, умоляя дочь не фордыбачиться, а соглашаться на замужество, но всё напрасно:

-Адру-Педру, я благодарна вам за то, что вы постарались мне помочь, но я не могу выйти за вас замуж! Я не могу принять от вас такой жертвы...

-Синьорита, это вы меня не понять. После сегодня ночь ваш путь назад невозможен. Теперь вы просто обязаны стать мой жена...

Глаза Агаты расширились до невероятных размеров и бешено вращались на лице, размётывая по сторонам лучезарные молнии:

- Вы воспользовались моей беспомощностью?..

Клювейру цинично, без капли раскаяния подтвердил:

- Си, керида!

Насладился произведенным впечатлением и продолжил:

- Вы вложить не тот смысл в мой откровенью. Просветленью и наслажденью вас ждать только после торжество. Вы прийти ко мне с попытка остановить дуэль - я предложить вам брак. Вы делать мне от ворот поворот. Я отказ не принимать, но принимать меры для брак. Теперь мой отказ от дуэль не имеет сила.

Клювейру покопался в жилетном кармашке, извлек ключик и отпер им сейф. Достал пухленький конверт и начал раскладывать перед девушкой пасьянс из фотографических карточек: 

Девушка нехотя взглянула, вскрикнула и в ужасе прикрыла рот ладошкой: 

-О... Боже! Это же я!

На первой - она в томной позе развалилась на диване, выбившаяся прядь прикрывает глаза, остальные волосы рассыпались ореолом. В сложенных на груди руках крупная роза. Ни дать ни взять, Джульетта на смертном одре.

На следующей та же спящая красавица свесила безвольную руку, а Клювейру преклонил пред ней колено, готовится её облобызать, а сам хитро поглядывает в камеру. 

Третья была хуже всех. Распластанная на диване отсутствием предрассудков дама нацепила платье Агаты, притянула к себе голову португальца и забросила руки ему на шею. Подробности того, что происходило на диванчике, скрыл мужской затылок...

Губы Агаты дрожали от несправедливости:

- Вы... некрофил! Это пост мортем! Я слышала об этом способе фотографирования.

-Ноу, минья керида, вы живы, - происходящее забавляло иностранца. - Ваш прекрасный глаза готовы меня испепелить! Но не трудитесь, я словно феникс, восстать из пепла!

- Зачем? Зачем вы это сделали?

- Вы должны стать моя жена сквозь препятствия! Пока вы смотреть во сне свой Штольц, я влиять на ваш согласие.

- Зачем вам мое согласие, раз есть всё это? Я и так в ваших руках.

- Без ваш одобренью мой замысел не имеет смысл. Вы же не хотеть, чтобы эта сенсасеу, сенсация, появилась в завтрашней жоурнал?  Синьор Порфирий будет испытывать драму.

- Вы шантажист?!  Слава богу! - догадалась Агата и от облегчения едва не обняла Адру-Педру.

- Нет, Агатинья-Валерьяна. Я- синьор, который идёт к свой цель! Если вы отказывать мне, то Штольц получать эти фотографиа и бросать в меня свой вызов. Минья керида, поединок неизбежен, а в такой случай пусть он происходить в назначенный срок.

-Порфирий Платоныч не станет бросать в вас перчатки. Он знает о моем отношении к дуэлям.

-Тогда вам же хуже. Значит Порфирий любить не вас, а свой жена, и ваш честь для него не драгоценность! Зачем вам такой мужчин?  Для ваш правильный выбор у меня есть ещё один аргументу. Пройдемте в мой дортуар. Там я вас буду удивить и убедить.

Мужчина поволок девушку за собой, крепко держа ее за локоть. Агата упиралась изо всех оставшихся после хереса сил. Она понимала, что из клювейровского дортуара выход один - под венец.

-Синьорита Агатинья, открывайте ваш прекрасный глаза! Мы на месте. 

Нет, не ложе, на котором ей придется созидать наследников славного рода Клювейру, привлекло её внимание, а то, что находилось над ним. Огромная картина в золоченой раме.

А на той картине какая-то необремененная умом девица в скудной одежке стеснительно скукожилась перед молодым купидоном, лет восемнадцати. Прекрасная нимфа безуспешно натягивала на попу невразумительную прозрачную тряпочку, размером с носовой платочек, обнажая остальное тело. Купидон тоже не отличался разнообразием гардероба, и из обмундирования имел одну стрелу, коей он тыкал девице в район корсажа. И смеялся. И смех этот не обещал нимфе ничего полезного, кроме восторгов плоти.

- Фу, какая пошлость!   

- Это искусство. Приглядитесь к лицо эта прелестница и ослепительный глаза!

- И это... Я? 

- Си! И я готов подарить эту шедевр в картинную галерею ваш город.

- Этого не может быть! Почему она это - я? 

- Потому, мой дорогая, что вы в 1882 году изволили позировать в Париж Жюль Лефевр.

- Да, но на мне была одежда, я это точно помню! И я прижимала к груди медицинский справочник. Где он? Где мое платье?  Вы подлец! Вам никто не поверит!

- Поверят, минья керида. Обыватель всегда с готовностью верит в самое плохой свой сосед. Это станет жестокий удар для ваш Штольц. А теперь, мой дорогая невеста, мы выйдем к ваш семья и обрадуем их предстоящая свадьба...

Разве кто-то мог сомневаться, что мама с детским восторгом примет мысль о замужестве дочери с этим господином? Никто. Поэтому по возвращении домой Агата приготовилась запереться у себя в домашнем халате и пушистых носочках, которые так хорошо подходили для утешения души, и грустить, грустить до самой дуэли. Сдержит Клювейру слово? Никакой надежды на это нет. 

- Барышня, Марта Матвеевна просили напомнить, что после обеда придет модистка обсудить подвенечное платье.

Дездемона стучала в дверь, но Агата не отзывалась, она решила - меланхолить, так меланхолить. Дня три, не меньше. Запереться и никого не впускать. Только не учла одного, призрачная часть её семьи, явившаяся на подмогу, в эмпиреи не вернулась, а разбрелась по дому. И перемещается, куда души изволят, не соблюдая личных границ:

- Вот она, твоя наследственность! Тяга к спиртному передается по мужской линии.

- Ты уверена, что только моя? Тяга к спиритизму передается по женской линии.

- Не спорьте, я одна во всем виновата, - вмешалась Агата.

Прапрабабушка с гулякой-прапрадедушкой обосновались в комнате Агаты. Женщина колдовала над призрачным магическим шаром, мужчина топтался рядом, стараясь помочь, но больше мешал ей:

- Ну, что там? Видишь их?

- Вижу, но не понимаю, говорят по-немецки.

- Давай, являй их сюда, я с ними тут поговорю.

- Оденься, негоже гостей встречать в таком виде.

Мужчина застегнул камзол и снял с воткнутой в пол призрачной шпаги призрачный парик, по моде столетней давности, нацепил его и расправил косичку:

- Давай. Я готов.

Женщина закатила глаза и замахала над шаром руками:

- Дух предка Порфирия Штольца, явись!

Видно, среди своих бабушка, как духопризывательница, авторитетом не пользовалась, раз её предпочли игнорировать. Она удвоила усилия... Утроила... Учетверила... У...

Когда Агата закрыла уши от её крика, дедушка вытаращил глаза, остолбенел и быстро заговорил страшным, замогильным голосом на чистейшем немецком... потом перешел на родной:

- Зачем нас зовете, раз не удосужились выучить немецкий язык? Как я должен с вами изъясняться? Спрашивайте, что хотели, да быстрее, мне некогда. У меня правнук без присмотра остался, как бы что не случилось.

- Ваш правнук и так сотворил более положенного. Зачем женился на Снежинской? Зачем поддался на провокацию Клювейру?

- Вы бы, фрау, за своей внучкой лучше смотрели. В чужом глазу соломинку разглядели, а в своем бревна не видите. Ваша-то оригиналка шалит хлеще нашего.

- Ещё поучите меня праправнучек воспитывать. Отвечайте немедленно, гонимый какой нуждой он женился?

- Да нет никакой фрау Штольц! Нихт! Больше ничего не скажу. Учите свою внучку разбираться в людях и доверять им.

Из переругивания призраков Агата услышала только одно “Нихт фрау!”. Что же она наделала? Порфирий свободен, а она опутана по рукам и ногам клювейровским шантажом.

- Прапрабабуль, как мне быть? Сегодня вторник, а в четверг уже дуэль. Я не верю Адру-Педру, после того, что он сделал.

- Для начала впусти горничную, она разумная девочка.

- Ба, у меня нет сил ни с кем разговаривать.

- Слушайся старших! Слышала, что Штольцы о тебе думают? Считают тебя непоседой.

Агата открыла дверь Дездемоне.

- Барышня, маменька просили передать, что послали приглашение на завтрашний ужин вашему жениху.

Агата застонала. Оковы Клювейру сжимались всё сильнее.

- И когда вы всё успеваете? - не унималась горничная. - Вчера только по одному тосковали, а нынче за другого замуж идёте. 

- Иду. А куда мне теперь деваться? - согласилась Агата и слово за слово, слеза за слезу пересказала историю своей помолвки. Дездемона слушала внимательно, не перебивала, только хмурилась. Поделившись, Агата ощутила облегчение. Хорошо все-таки, когда есть с кем поговорить, выговориться и поплакаться...

- Агата Валерьянна, а соглашайтесь-ка вы на этот ужин...

Клювейру прибыл, как штык. Вручил невесте подарок, старинную книгу “Альманах абракадабр и суеверий”.  По-свойски приложился к ручке Марты Матвеевны и потянулся губами к щеке Агаты:

- Женихам позволять маленький вольности?

Агата перехватила его руку, поглаживающую её запястье, дернула и оторвала её. Мама млела, глядя на влюбленного португальца.

- Ужин подан. Пожалуйте в столовую.

Дездемона улучила момент и шепнула Агате:

- После трапезы ведите его в беседку на чай с пирогом. Охмурять там будете.

Агата, в животе которой за три дня не было и маковой росинки, поинтересовалась:

- А с чем пирог?

- С сурпризом! - Дездемона достала маленький пузырек из кармана фартука.

- Ты что задумала? Убить его? - ахнула Агата.

- Не переживайте, ничего с вашим распрекрасным не случится, к свадьбе очнется...

Когда почти стемнело, и Дездемона пришла убирать посуду после чаепития Клювейру клевал носом. Агата охмуряла изо всех сил. Тихим голосом вела неторопливый, скучный разговор особенностях климата в российской глубинке. Потом перешла к поэзии:

- Унылая пора, очей очарованье, приятна мне твоя прощальная краса, люблю я пышное природы увяданье...

Так же монотонно, уныло, как поздняя осень передает свои права зиме, бормотала девушка, усыпляя гостя. На самом интересном месте глаза жениха закатились, и голова упала на сложенные на столе руки.

- Скопытился. - мстительно обрадовалась горничная и потянула Агату. - Идемте. Времени мало. Пока он спит надо выкрасть его богомерзкие картинки.

- Дездемона, как ты можешь? Откуда у тебя такие наклонности? Подожди, у него в кармашке ключ от сейфа.

- Мы в этом полезем в его дом? - Агата потрясла подолом клетчатой юбки, на что Дездемона молча развернула сверток.

- Это же шторы из гостиной! Зачем они?

- Ваша маменька велели отдать в стирку.

Горничная деловито достала из бездонного кармана кусок бечевки и туго обмотала ею край шторы. Полученный плащ нацепила на голову Агаты. Полюбовалась и расправила у неё на макушке веревочный бантик. Себе соорудила точно такой же, но из двух полотнищ. 

Две бесформенные зеленые фигуры в сумерках крались в соседскому дому. Дойдя до парадного крыльца Агата, повернула было туда, но горничная её одернула:

- Пройдем через кухню. 

В хозяйственных помещениях было темно, прислуга, отправив хозяина в гости, в людской праздновала именины жены повара. Пробираясь мимо плиты, Дездемона выбрала сковородку потяжелее, взвесила ее в руке и одобрительно хмыкнула. Агату она вооружила скалкой.

- На всякий случай. -  пояснила она. - Показывайте, где у него кабинет.

- На втором этаже. Можно пройти по той лестнице. 

Две закутанные в балахоны женские фигуры осторожно крались по дому. При развеселых возгласах, доносившихся из людской, замирали и прижимались к стенам. Достаточно легко проникнув в кабинет, барышни подобрались к сейфу...

...То ли Дездемона не рассчитала нужное количество капель, то ли её сурприз не был рассчитан на крепкий португальский организм, то ли вечерняя прохлада разбудила его, но Клювейру, с трудом разлепив веки, очнулся в полной темноте, с трудом сориентировался и на заплетающихся ногах побрел к дому. 

Воспоминания о том, что существуют аллеи и дорожки, которые люди протаптывали веками, остались в той, спокойной холостяцкой жизни, новая, почти семейная, начисто отшибла ему память и готовила сурпризы на каждом шагу. Он брел напрямик, не разбирая дороги, врезаясь в деревья и продираясь через кустарник, как медведь-шатун. Бессознательно преодолел лужайку перед домом, упал всего четыре раза, вскарабкался по лестнице, в темноте пустого дома заполз на второй этаж. В поисках спальни он взад-назад бестолково бродил по пустынному коридору, когда увидел спасительную полоску света, пробивающуюся из-под двери кабинета.

Агата и Дездемона сняли балахоны и рылись в сейфе. Документы, какие-то иностранные бумаги, пачки денег, драгоценности всё это было отвергнуто:

- Наконец-то, вот конверт с фотографиями. Еще должны быть фотопластины. Здесь их нет, а без них это всё это напрасно. - шептала Агата. - Посмотрю в сундучке на столе.

Новоиспеченный жених ввалился в кабинет, когда Агата, невидимая от двери, шуровала в его столе, стоя на коленях. Поэтому он узрел только Дездемону в ореоле керосиновой лампы. Даже находясь под дурманом сурприза он сообразил, что такую здоровенную добычу голыми руками не захватить. Выход один - брать противника на испуг. Он вдохнул и исторг из своих глубин, как ему показалось, львиный рык. На самом деле эти звуки мало напоминали перформанс царя зверей, скорей уж обезумевшего павлина, но это сделало их ещё ужасней.

Шатаясь и вытянув ободранные в зарослях руки, не забывая завывать и каркать, он двигался в сторону остолбеневшей горничной. Обычному человеку бывалую Дездемону трудно было захватить врасплох, но это чудовище, внезапно решившее окунуться в светскую жизнь за чертогами ада, не имело ничего общего с их холёным соседом.  Мокрая, грязная одежда, листья и ветки в волосах, мертвецки бледное лицо в кровавых потёках и закаченные под лоб глаза Адру-Педру исказили до неузнаваемости, а капелька мавританской крови превратила его в разбуянившегося Отелло. Благо в поисках Дездемоны не пришлось нигде рыскать. Вот она стоит, готовая принять свою участь. 

Агата, до смерти напуганная воплями жениха, вынырнула из-под стола в тот момент, когда скрюченные, грязные пальцы смутно знакомого ожившего мертвеца коснулись шеи Дездемоны. Вот ещё мгновенье, и нежить погубит её!

Агату не надо было дважды просить, да и один раз был излишним. С самого младенчества, едва выбравшись из пелёнок, она спешила причинять помощь. Она возблагодарила предусмотрительность спутницы, размахнулась скалкой, как битой для игры в лапту, для острастки завопила, перекрикивая карканье, и со всей силы, на которую была способна, ударила чудовище по рукам.

Оно жалобно заскулило, стало уменьшаться в размерах и повалилось на пол. Осторожно приблизившись к нему, дамы смогли заглянуть в его морду:

- Ба, да это ж распрекрасный ваш, Агата Валерьянна! Ловко вы его уконтрапупили! Может свяжем?

- Да ну его, надо уходить. Фотокарточки и пластинки у нас.

-А срамная картина? 

- Некогда. Слышишь крики и топот? Сюда бегут. Давай балахоны и бежим.

Мирно им отступить не дали. Нетрезвая и оттого отважная прислуга, привлеченная воем, вывалилась из людской и двинулась на поиски источника звука. По коридору второго этажа на них мчались, хлопая зелёными крыльями две бесформенные фигуры.

- Шишиги! - моментально узнал их повар. - Из лесу приперлись. И нас тудыть затащить хотят. Братцы, гони их обратно. 

Братцы боязливо жались к стенам. Дворецкий, накануне контуженый Агатой, проявил благоразумие:

- Может, ну их? Вдруг они кусаются.

- Словим их и в полицию сведём, а может, сдадим в клинику для опытов. Деньжат получим, - горячился повар. Он раззадоривал коллег, подкупал возможными барышами и другими различными поживами. Прислуга сбилась в кучу и наступала на шишиг, загоняя их в тупик.

Агата представила как завтра её “сдадут” в её же клинику или в полицию “сведут”. И фотокарточки, которые они с таким трудом добыли, отнимут. И в газете напечатают. Объяснений с Порфирием не избежать. Придется выложить как на духу про херес, фотокарточки, срамную нимфу, помолвку, попытку остановить дуэль, одурманивание жениха, ограбление его дома и побег с места преступления. 

Лучше не знать, что он скажет на всё это. Разочаруется и убежит к жене, которой нет. В его глазах Агата выглядела нежным цветочком, требующим защиты.

Видно, у Дездемоны тоже были свои резоны избежать популярности. Девушки переглянулись, достали оружие и приготовились обороняться.

- Ишь, шишиги-то вооружились!

- Сдавайтесь, мы вас в плен брать будем!

- Я тебе покажу шишигу! - обиделась та, что крупнее, размахнулась сковородкой и треснула по макушке повара. Повариха завопила:

- Отдай мою сковороду!

И тут же получила затрещину. 

Агата за оригинальностью в складки балахона не полезла, легонько размахнулась, тюкнула скалкой в лоб дворецкого и сердобольно шепнула ему:

- Завтра иди в клинику, спросишь там Агату Валерьяновну, она тебя вылечит.

Остальных уговаривать не пришлось. Слуги бросились врассыпную, и шишиги спокойно, задрав балахоны и юбки, через окно первого этажа покинули особняк...

Отредактировано Lada Buskie (09.05.2022 01:00)