ЮБИЛЕЙ

Скоро осень. За окнами август...
Затонская мужская гимназия готовилась к своему юбилею. Сорок лет не шутка! Сколько всего за эти года было! Сколько директоров сменилась, пока Попечительский совет, возглавляемый брандмейстером - Кóзыревым Донатом Дормидонтовичем, не остановился на Ксаверии Александровиче Пожидаеве. Прозванный гимназистами Ксан Ксанычем, Пожидаев прослужил на посту директора целых десять лет, прославился веротерпимостью и любовью к праздникам. Он был заядлым театралом и рыбаком, обладал феноменальной памятью на лица и даты и невезучестью по части здоровья: за время своего директорства сломал себе поочерёдно всё, способное ломаться, начиная с мизинца ноги и кончая носом. Увидеть директора без повязки было большой редкостью, и гимназисты делали ставки по копейке, что будет сломано у Ксан Ксаныча в следующий раз...
Пожидаев любил и знал литературу и сыпал цитатами направо и налево, но что удивительно, всегда к месту. Любимой была из Гоголя: «Македонский, конечно же, герой, но зачем же стулья ломать?» Эти слова Ксан Ксанычу приходилось повторять частенько.
Дело в том, что стулья в гимназии ломались в самый неподходящий момент с завидным постоянством: два-три в месяц. Плотник Нилыч покоя не знал из-за того, что когда-то, не подумав о последствиях, дал слово директору, что «в любое время... по первому зову», чем Ксан Ксаныч беззастенчиво пользовался. Пришлось Попечительскому совету изыскать возможность ввести Нилыча в штат гимназии и в статьи расходов внести строку – «на починку мебели».
Уж что делали гимназисты со стульями, не известно. Но то ножка подламывалась, то спинка отваливалась, то сиденье отрывалось. И всё во время урока, или на контрольной, или в присутствии инспектора... Прямо хоть в Министерство просвещения пиши и требуй, чтобы стулья для мужских гимназий... лили из чугуна, как колокола! Не напасёшься на этих непосед!
Сейчас гимназический плотник – Аггей Нилыч Булдаков – в приличном торжественному моменту сюртуке сидел в третьем ряду и с гордостью смотрел на стол президиума, который саморучно соорудил по просьбе директора из оставшихся после ремонта крыши досок. Любо-дорого смотреть!
Но мы отвлеклись.
По инициативе директора празднование сорокалетия гимназии отмечалось широко и громко. Попечительский совет выделил средства, и в затонской типографии были отпечатаны приглашения выпускникам, так или иначе прославившимися на поприще служения Отечеству. Таких за сорок лет набралось немало. Среди них был и Антон Коробейников.

Получив приглашение, он долго задумчиво вертел его в руках. Полагалось явиться на торжества по случаю юбилея в мундире, показывающем, на каком именно поприще подвизается выпускник гимназии. У Антона был официальный мундир, который он надевал крайне редко. За всю свою службу – раза три, не больше. В мундире он чувствовал себя неуютно, был неуклюж и неловок. И потому решил, что под благовидным предлогом пропустит это торжество.
Приняв такое решение, Антон с облегчением убрал приглашение куда подальше. Но за три дня до обозначенной в приглашении даты, он случайно столкнулся с Пожидаевым на улице и был остановлен решительным жестом трости и громогласным «господин Коробейников!» Ксан Ксаныч напомнил, что Антона Андреича «непременно» ждут в гимназии как одного из «почётных гостей».
Антон внутренне содрогнулся от последних слов и понял, что отвертеться не получится. Он поблагодарил директора, поздравил с приближавшемся юбилеем и обещал «быть непременно». После чего был отпущен лёгким движением забинтованной руки – кажется, палец был сломан – благосклонным кивком головы и напутственными словами: «И непременно с юбилейным настроением!»
Пожидаев ушёл, а Коробейников медленно впадал в тоску. «Мундир! Один мундир!..» - сказал кто-то из литературных героев. Именно из-за него, проклятого мундира, гасло и пропадало всё светлое и радостное, что нёс предстоящий праздник (будь он не ладен!). Не известно, чем бы закончились терзания полицейского, если бы его не тронули за плечо и знакомый голос не сказал:
- О чём задумался... Антоша?
Коробейников обернулся и расплылся в улыбке:
- Коля! Вершинин!
Вот странное дело: когда Вершинин бывал в Затонске наездами, он обязательно встречал Антона. А как стал работать рядом с полицейским управлением, так почти и не виделись. Что за напасть такая!
- Это Ксан Ксаныч пошёл? – поинтересовался Николай, глядя вслед уходящей фигуре с тростью.
- Он,  тяжело вздохнул Коробейников.
- Напомнил про юбилей? – повернулся Вершинин к другу.
- Напомнил...
- И чтоб обязательно...
- Непременно! – поднял Антон палец вверх и брови, как директор, приподнял.
- И в мундире! – повторил и жест и мимику Николай.
- Как подобает почётному гостю, - закончил Коробейников, и оба расхохотались.
- Ксан Ксаныч не меняется, - заключил Вершинин.
- И ты тоже получил приглашение? – поинтересовался Антон.
– А как же. Собственноручно, из рук самогó... Он и телеграммы отправил в том отделении, где я служу. Чтоб, так сказать, продемонстрировать важность момента... в смысле юбилея.
– А ты служишь прямо рядом с управлением?
– А то ты не знаешь!
– Знаю... всё хотел прийти... поговорить... – вздохнул Коробейников. – Да всё некогда... Работы много...
– Да я что-то про убийства давно не слыхал...
– А я теперь самостоятельно... У меня и помощник есть. – Антон заметно опечалился. – Штольман меня теперь изредка привлекает... Если дело сложное или... ещё что...
– А такое бывает нечасто, – закончил Николай.
– Да, – опять тяжело вздохнул Антон. – А ты пойдёшь на юбилей?
– Обязательно. Здесь же не так много... развлечений, – пристально взглянул на однокашника Вершинин. – А то всё одна работа да работа...
– Да уж, – в третий раз вздохнул Коробейников.
Он теперь уже был не прочь пойти, но... как быть с мундиром? Он не заметил, как произнёс это вслух.
– А что с мундиром не так?
– Да всё, – досадливо качнул головой Антон. И осмотрел Николая. – Вот на тебе мундир сидит, как влитой, а на мне... – и расстроенно махнул рукой. – Да и старый он к тому же...
Вершинин улыбнулся и похлопал друга по плечу:
– А ты приходи вот как сейчас.
– Так надо же по форме, – изумлённо раскрыл глаза Антон.
– Но ты уже давно не гимназист и можешь ходить, в чём хочешь.
– Ты думаешь?
– Уверен.
– А и правда, – обрадовался Коробейников. – Ещё и произойдёт что-нибудь... криминальное, так что мне и переодеться не успеть... Спасибо, Николай! – с чувством произнёс он, пожимая руку Вершинину.
– Да не за что...
И проводил глазами удаляющуюся фигуру школьного товарища...
В день юбилея, как назло, ничего криминального не произошло. Коробейников уж  так и этак пытался задержаться в управлении, но полицмейстер, тоже приглашённый на юбилей, строго напомнил подчинённому, и Антону ничего не оставалось делать, как подчиниться. Правда, от мундира ему удалось отвертеться: старый маловат, а новый ещё не готов (то, что он и не пошит вовсе и даже не намечался, Коробейников благоразумно промолчал). А вот отказаться поехать на полицейском экипаже с полицмейстером не получилось.
– Антон Андреич, – строго сказал Трегубов, натягивая перчатки, – приехать на юбилей в коляске более достойно столь... известному в Затонске следователю, чем прийти пешком. Садитесь!
Пришлось сесть и приехать.

Во дворе гимназии было столпотворение. Директор лично встречал почётных гостей, и, что удивительно, ничего у него не было забинтовано! Он громко называл человека по фамилии-имени-отчеству, и гимназист старшего класса провожал гостя. Прочие гости удостаивались не менее громкого представления:
– Начальник полицейского управления Николай Васильевич Трегубов. Прошу, Николай Васильевич. Соснин, проводите...
– Выпускник 1884 года Коробейников Антон, полицейский дознаватель. Проходите, Антон Андреевич, очень рад, что нашли время...
Антон неловко поклонился и отошёл, от смущения ясно не различая лиц окружающих.
– И про настроение не забудьте! – донеслось ему вслед.
«Забудешь тут!» – и натужно улыбнулся Коробейников, надеясь, что получилось не слишком кисло.
Актовый зал был полон, шумен и тесен. Вершинин откуда-то из первых рядов помахал Коробейникову рукой, и, пробравшись туда, Антон с радостью увидел Виктора Стройного, по прозвищу Погибель, и Серёжку Игошина, с которым вместе он начинал свою службу в Затонске.
Сразу после гимназии оба устроились в пожарную команду к Козыреву (Донат Дормидонтович сидел за столом президиума и орлиным взором оглядывал полный зал). Антон потом сменил ещё несколько мест службы, пока не пришёл в полицию, а Серёжка Игошин так и остался при пожарной команде и уже стал правой рукой брандмейстера, чем гордился не меньше, чем Коробейников своей службой «общественному порядку и благоденствию».
Не успели они перекинуться и парой слов, как на сцену поднялся Ксаверий Александрович, и праздник, посвящённый юбилею мужской гимназии, начался.
В президиуме, кроме Козырева, сидели другие почётные гости (Николай Васильевич Трегубов не отказал себе в удовольствии поприсутствовать за столом, накрытым красной бархатной скатертью), каждый из которых сказал несколько подобающих случаю слов. Губернский представитель зачитал поздравительное письмо от самого губернатора. Пожидаев так расчувствовался, что чуть не расплакался, но удержался и лишь потряс драгоценной бумагой и прижал её к сердцу.
Гимназисты, подготовленные учителем словесности Семёновым, прочли стихи о «родной гимназии» и показали сценку из «Сорочинской ярмарки» Гоголя. Сценка особенно понравилась всем, напомнив памятного многим «Балду». Гимназистам долго аплодировали, кричали «браво» и вызывали на сцену.
– Ты знаешь, – во время аплодисментов, сказал Стройной, которого все по старой привычке называли Погибелью, – я тут зимой случайно встретился с Вершинным в поезде, и мы вспоминали Балду...*
– Да, – подтвердил Николай, с другой стороны от Антона аплодировавший «артистам» на сцене. – Было дело... Так приятно было вспоминать, ты не поверишь...
– Раз вы оба об этом говорите, придётся поверить...
Настроение было под стать моменту. Самое что ни на есть юбилейное. Как и просил Пожидаев.

На этом официальная часть закончилась, и все стали шумно покидать актовый зал. Бывшие однокашники тоже вышли, постояли вчетвером у крыльца, говоря «а помнишь?», посмеиваясь шуткам, понятным только им. Вышли за ворота и остановились неподалёку, продолжая вспоминать. Потом Серёжка заторопился: он недавно женился, и его дома ждала молодая жена. Он тепло простился со всеми и ушёл. Стройной достал из кармана часы на цепочке и глянул на время.
- Какие у тебя часы! - заметил Антон. – Золотые?
- Да... – кивнул Виктор. - Это подарок маменькин, - и сунул часы в обратно в кармашек жилета.
В это время кто-то протиснулся между Николаем и Стройным, толкнув обоих и не извинившись. Антон не успел ухватить за шиворот хулиганистого мужичка и чертыхнулся.
- Да ладно тебе, Антон, - отозвался Стройной. – Ничего страшного ведь не случилось...
- Всё равно, - досадливо ответил Коробейников, не успевший разглядеть, куда скрылся мужик, - не след так толкаться.
Они ещё постояли, вдыхая свежий воздух. Народ потихоньку расходился кто куда: кто к трактир – продолжить встречу, кто домой – рассказать родным о юбилее, кто в гостиницу или кто на вокзал, как Стройной.
- Мне, правда, пора, - извиняясь, сказал Погибель. – Очень был рад всех повидать: и гимназию, и Ксан Ксаныча... без бинта...
- Да уж, - согласился Николай, - это для всех большая редкость!
- И большая радость для него, - подхватил Антон.
– То-то он сияет, как начищенный самовар! – добавил Стройной.
– Так настроение у него – юбилейное! – не отстал Коробейников.
И они хором рассмеялись.
- Душевно рад, что вы с улыбкой покидаете свою альма-матер, - раздался рядом довольный голос директора.
Оказалось, что Пожидаев уже стоял вместе с Трегубовым перед воротами гимназии и провожал гостей. Лицо его светилось от радости, что всё прошло безупречно, и в глазах отражалось такое... Наверно, то самое «юбилейное настроение», что переполняло и Коробейникова. Стройной почтительно наклонил голову:
- Примите мои искренние поздравления, Ксаверий Александрович. Юбилей прошёл на высший балл.
- Благодарю, - порозовел Пожидаев. - Тронут, очень тронут... Рад, что вы, - и повернулся к Николаю с Антоном, - и вы, молодые люди, нашли возможность... кхм! Кхм! – и закашлялся.
Николай Васильевич, подхватил директора под локоть.
- Ксаверий Александрович...
- Да-да, - откликнулся тот, выхватывая из кармана платок и вытирая выступившие на глазах слёзы. – Простите, возраст, знаете ли...
- Какие наши годы! - ворчливо произнёс Трегубов, делая страшные глаза Коробейникову со товарищами: «Да идите вы уже!»
- Простите, господа, мне пора, - поспешно откликнулся Стройной. - У меня поезд через... - и сунул пальцы в карман, где лежали часы.
В кармане было пусто. Лицо Погибели побледнело.
- Я же только что... и пяти минут не прошло... в карман... положил, - беспомощно посмотрел он на окружающих, остановив свой взгляд на Антоне.
- Вы точно положили часы в карман? – деловито спросил Николай Васильевич и махнул полицейским, стоявшим по улице 
Те мигом подбежали и перекрыли выход со двора. «Молодцы! – мысленно похвалил полицмейстер. – Знают своё дело».
Стройной расстроенно кивнул. Пожидаев схватился за сердце:
- Украли!
Возглас был, достаточно громкий, чтобы проходящие мимо остановились. Вокруг бывших гимназистов и директора с полицмейстером образовалась хотя и небольшая, но плотная толпа.
Полицмейстер крепко сжал локоть директора гимназии:
– Держитесь, Ксаверий Александрович – и требовательно посмотрел на Коробейникова.
Когда Антон входил во двор, а затем с приятелями выходил за ворота, он оглядывался по сторонам. Оглядывался, скорее, по привычке, чем специально. Мелькнуло в толпе  знакомое лицо, отозвавшись тревожным звоночком в голове, но встреча с одноклассниками отвлекла, и лицо забылось. Вернее, его заслонили другие лица...
Когда же обнаружилась пропажа карманных часов, в голове Коробейникова что-то щёлкнуло, и лицо всплыло из глубин памяти – Хорёк!
Известный человек в уголовном мире Затонска. Ничего крупного за ним не числилось. Так, по мелочи: мог своровать, что плохо лежит, мог постоять на стрёме за малую плату, мог в свадьбе поучаствовать за дармовую еду и для последующей драки, мог наняться на что угодно, кроме «мокрухи», за любые деньги. Не было у него постоянной «профессии». А всё из-за чего? Из-за любопытства. Слишком много его было у Хорька. Потому на большое дело его не брали. Уж очень ему любопытно было посмотреть, а что будет после... На том и попался у Благородного Собрания в толпе (было это зимой, когда в городе объявились бомбисты) околоточному Ульяшину. Чуть в тюрьму не угодил, но обошлось – в клетке посидел, и выпустили...**
Всё это мгновенно пронеслось в голове Антона, и он огляделся... Вокруг люди смотрели на него: кто с любопытством (а разве можно что-нибудь сделать?), кто с волнением (получится ли вот так сразу, по горячим следам?), кто с недоверием (мол, ну, что может он сделать, один и в толпе?), кто с сочувствием – досталось же человеку! И только стоявшие рядом Вершинин со Стройным да Пожидаев с Трегубовым смотрели на Антона с уверенностью, что он справится. И Антон вдруг почувствовал такую уверенность, что всё получится, которую не испытывал раньше.
– Попрошу, господа, расступиться, – сказал он официальным тоном. – Дайте место для расследования.
По толпе пронёсся ропот. «Благожелательный», – определил Антон и двинулся по улице прочь от гимназии. Толпа перед ним расступилась, и он, оказавшись у полицейской пролётки, резко обернулся... Хорёк стоял в собравшейся толпе, в первых рядах, и с радостным любопытством взирал на полицейского, стремительно уходящего с места преступления.
– Степан... Хорóхин? – припомнил Антон фамилию. – По прозвищу – Хорёк. Вы задержаны по обвинению в воровстве.
Хорёк дёрнулся: но перед ним стоял полицейский, знавший его имя и кто он таков, до ворот было далековато, да и толпа стояла плотно по бокам и сзади... Словом, попался как кур в ощип... Сколько раз обещался не любопытничать! А всё равно себя пересилить не смог... Вот и попался, снова, в который раз...
Стёпка выдохнул печально и опустил плечи. Как хорошо всё начиналось: как ловко он выбил часы из кармана зазевавшегося чиновника, никто ничего не заметил и не догадался!.. Эх!.. Потом обречённо вынул из кармана золотой футлярчик на цепочке и протянул полицейскому:
– Сам отдаю, начальник! Запомни и в протокол запиши, авось...
Подбежавшие полицейские скрутили Хорька.
Коробейников протянул Стройному часы. Тот выдохнул облегчённо, трясущимися руками принимая драгоценность:
- Маменькин... подарок... Спасибо, Антоша. Век не забуду!
Вершинин ничего не сказал, только хлопнул Коробейникова по плечу и улыбнулся.
Антон, воспользовавшись арестом вора, поспешил откланяться. Ксан Ксаныч лично проводил «достойного ученика» до экипажа, чем вогнал Коробейникова в краску. Толпа постепенно разошлась...

Пожидаев и Трегубов, проводив последних гостей, не спеша шли по улице: Ксан Ксаныч пригласил Николая Васильевича в ресторацию «достойно завершить юбилейный день». Они уже успели обсудить и кражу, едва не испортившую праздник, и поимку вора, совершившуюся прямо на их глазах «по горчим следам», и Антошу Коробейникова – нет, нет! Антона Андреича – который не подвёл и «блестяще справился». Словом, всё было хорошо, и юбилейное настроение было к месту.
– Достойная смена растёт, Николай Васильевич, – довольно произнёс директор гимназии.
– Достойная, Ксан Ксаныч, – так же довольно согласился полицмейстер...
_____________________________________________________
* см. фанфик с Фестиваля драбблов «Чай с баранками»
** см фанфик Elpis_N «Личное дело, или Ошибка» с фикбука

Отредактировано Надежда Дегтярёва (31.05.2022 22:27)