УТРО  ТУМАННОЕ

События происходят в Затонске, в 1884 году

О чем бы ни молился человек –
он молится о чуде
И.С. Тургенев «Молитва»
Алексей Петрович Сударев, тридцати восьми лет от роду, ехал из Твери в Затонск на извозчике. В Твери он оказался не случайно, а по делам службы. «Дела» закончились на удивление быстро, и начальство дало добро на недельный «отпуск». Будучи в столице, он узнал, что его единственный родственник, брат по матери, Сомов Константин Алексеевич, служит в Затонске. Вот потому Алексей Петрович (последние двенадцать лет он носил разные имена, только имя «Алекс» для шифровок не менялось) и ехал в этот провинциальный городок, «глядя задумчиво в небо широкое». Так, кажется, говорится в стихотворении Тургенева.
С русским писателем Алексей познакомился в 1879 году в Оксфорде, где Ивану Сергеевичу вручали звание почётного доктора университета, что было само по себе удивительно: до Тургенева Оксфорд не оказывал такой чести ни одному беллетристу. Во время застолья по такому случаю были исполнены романсы на стихи нового доктора. Оказывается, по молодости Иван Сергеевич писал не только прозу. Романс «В дороге» произвёл тогда на Алексея неизгладимое впечатление, и он подошёл к писателю за автографом. Сейчас этот листок ехал в багаже, вложенный книгу стихов Тургенева.
Алексей Петрович выехал из Твери рано, как только рассвело, сразу после восьми часов. Утро было сумрачным, туманным. Вот почему ему и припомнилось стихотворение «В дороге»:
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые...
Ему и вспомнилось уже давнее, но ещё не позабытое...
***
1878 год, февраль, Плевна. «Госпиталь» – большая палатка, стоявшая в чистом поле, внутри перегороженная ситцевыми занавесками на «палаты».
– Позовите Сударину, – велел доктор Павлов, выглянув из-за занавески, и военный, сопровождавший раненого, встрепенулся.
– Как он, доктор? Жить будет?
– Будет. Раны многочисленны – одна, наверняка, тяжёлая – но не смертельны. Кто-нибудь, позовите Сударину! – крикнул Кузьма Ипатьевич солдату, топтавшемуся у входа и не знавшему, что делать: то ли бежать за какой-то Судариной, то ли оставаться на месте, ибо ему было запрещено, несмотря ни на что, покидать свой пост.
– Кто такая Сударина? – требовательно спросил офицер.
– Сестра милосердия, – начал сердиться доктор. – Да кто-нибудь позовёт её, наконец?!
Военный кивнул солдату, и тот опрометью выбежал за «дверь», но тут же откинул полог палатки пошире, пропуская девушку в сестринском одеянии. Голос у Павлова был нетихий, и сама Сударина, видимо, была недалеко и всё слышала. Прошуршали юбки, и девушка замерла перед доктором.
– Катерина Матвевна, присмотрите за раненым.
– Доктор, вам нельзя его оставлять! – горячо воскликнул офицер. – Он должен жить!
– Он будет жить, я ведь говорил вам, – сдерживаясь, сказал Павлов. – А у меня есть и другие раненые, нуждающиеся в моей помощи. Не беспокойтесь. Катерина Матвеевна своё дело знает хорошо, и ваш друг...
– Сослуживец, – поправил офицер.
– ...сослуживец, будем надеяться, быстро поправится.
Доктор оставил Сударину внутри и вышел из «палаты»...
***
...Алексей словно плыл по реке, то погружаясь в глубину так, что все звуки доходили до него невнятно, то всплывая на поверхность и чётко слыша даже шорох. Это было удивительно и увлекательно: пытаться восстановить по услышанному пропущенное...
– ...попал под картечь... многочисленны и болезненны... удалось избежать заражения... нужны протирания... справиться с нуждой... постоянно при нём... – говорил мужской голос, который гулко, с болью, отзывался в голове.
Ему отвечал низкий и чистый, как у альта, женский голос:
– Да, доктор... поняла... постараюсь... не волнуйтесь...
Если мужской голос раздражал, то женский успокаивал, убаюкивал. Алексей пытался посмотреть, кто говорит таким замечательным голосом, но веки отказывались подниматься, и попытки открыть глаза утомляли.
«Я ранен...»
Он вспомнил, как полз по полю, как начался обстрел, как до лесной опушки, где были наши, осталось несколько метров, как он вскочил, стремясь пробежать эти метры, и... сотни жал впились в него. «Откуда здесь столько ос?» – успел подумать он, прежде чем потерял сознание...
«Я жив и хочу... пить... во рту сухо, как в пустыне...»
Он попытался облизнуться, но у него ничего не вышло: язык был сухой, как осенний лист, и только шуршал по таким же сухим губам...
– Можно дать ему воды? – спросил альтовый голос, и по губам провели мокрым.
Капли потекли по подбородку, минуя рот, и Алексей разлепил-таки губы. Мягкая, но твёрдая рука приподняла его голову, и в рот потекла живительная влага.
– Достаточно, – сказал мужской голос.
– Ещё! – требовательно и громко, как ему показалось, сказал Алексей, но получилось хрипло и шёпотом.
– Он ещё просит, – сказал женский альт.
– Много не давайте, – приказал мужской голос, и Алексей его сразу возненавидел.
– Да, доктор.
– Делайте ему обтирания тела. Хоть так жар снять... Утром я пришлю вам смену...
***
Сани тряхнуло. Алексей, чтобы тепло сохранить, поправил полсть, прикрывавшую ноги и уселся поудобнее.
Февраль. То мороз, то слякоть, то солнце, то вьюга. За последние два года он отвык от снега и мороза, хотя скучал по ним. Тогда, в Плевне, тоже был февраль...
Вспомнишь обильные страстные речи,
Взгляды, так нежно и жадно ловимые,
Первая встреча, последняя встреча,
Тихого голоса звуки любимые...
Да, именно так всё и началось. Сначала он услышал её голос – необыкновенный, похожий на звуки любимого альта. Потом почувствовал на себе её руки – ласковые, нежные, утишающие боль лучше всяких лекарств. Затем, сумев открыть глаза, увидел при свете свечи её лицо – простое, с веснушками на щеках, – и прекрасное. Он смотрел и не мог насмотреться.
Она почувствовала его взгляд и посмотрела на него и... он влюбился сразу, с первого взгляда...
Эту барышню Алексей помнил всё время, что был за границей со специальной миссией. Звали девушку Катерина Сударина. Алексей усмехнулся: когда он впервые спросил, как её зовут, она ответила: «Сударина Катерина». А ему послышалось «сударыня Катерина». Он так и называл её, пока не узнал, что ослышался...
***
Катя, Катенька... Суждена ли нам встреча после долгой разлуки?.. Помнит ли она его, ждёт ли?..
Алексей вздохнул и поплотнее запахнул пальто: всё-таки не лето. Мороз невелик, да стоять не велит, – вспомнилась ему народная мудрость. И хорошо, что он не отказался от полсти, предложенной возчиком...
И снова задумался...
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное, далёкое,
Слушая голос колёс непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.
Как удивительно точно подходят эти строки к его теперешнему состоянию и настроению!
Когда он закончил «дела» в Твери, вдруг почувствовал жгучую необходимость приехать в Затонск. Не только потому, что здесь был брат, с которым они не виделись, Бог знает, сколько лет. Алексей предчувствовал – а за время «службы» он привык верить своим предчувствиям – что здесь, в Затонске, его ждёт... нечто такое... что изменит его жизнь. Нет, он не перестанет быть тем, кем был до сих пор – тайным агентом Министерства иностранных дел и одновременно светским богатым щёголем, который от скуки путешествует по миру. Но...
Встретить Катерину Сударину было его самым горячим желанием. Это было бы чудом, а в чудеса он давно не верил. Хотя... Человек предполагает, а Бог располагает... Потянуло же  его в Затонск! Значит, судьбе так угодно. А кто он такой, чтобы спорить с судьбой!
***
– Подъезжаем, барин, – прервал мысли Сударева извозчик. – Куда в городе вас отвезти? В гостиницу?
Алексей задумался. Он узнал по своим связям, что Константин на хорошем счету в Затонске: личный доктор самого богатого в городе заводчика – Яковлева. Значит, живёт либо в собственном доме, либо на частной квартире. Но сваливаться брату как снег на голову...
– Вези в больницу.
Извозчик испуганно посмотрел на седока.
– В больницу...
– Да. Тамошний доктор – мой... давний знакомец.
– А-а-а, – с облегчением отвернулся возчик. – Оно тогда конечно...
В больнице сказали, что доктор Сомов на обходе и освободиться к десяти, просили обождать в коридоре, у сестринской комнаты. Дверь сестринской была открыта, и Сударев не преминул заглянуть...
– Вот я вас и нашёл... сударыня Катерина...
***
С самого утра Катерина Матвеевна Сударина, сестра-сиделка затонской больницы, была сама не своя. Она проснулась с мыслью, что сегодня в её жизни произойдёт... событие, которое... Она даже слов не находила для определения. Но событие, как ей чувствовалось, должно быть непременно радостное. Оттого сердце трепетало в груди в предвкушении...
Всё валилось из рук: она пролила воду на пол, умываясь, плеснула чая мимо чашки, дважды уронила сначала нож потом ложечку, перепутала левый-правый сапожок и чуть не вышла из дома без пальто. Это в мороз-то!
Приказав себе успокоиться, она подышала, утишая сердцебиение, и отправилась в больницу, что была в конце улицы – Больничного тупичка. Жить недалеко от больницы, где служишь, было удобно: в любое время через пять минут сестра-сиделка была на месте.
Сегодня Катя поймала себя на том, что едва не бежит в больницу. Что с ней такое? И замедляла шаг, и снова торопилась...
В больнице, окунувшись в привычную атмосферу, Катя поуспокоилась. Сестринская форма, как футляр, отгородила всё лишнее, белые стены сестринской комнаты настроили на рабочий лад, пузырьки и коробочки с лекарствами отодвинули в самый дальний угол сознание все тревоги и ожидания.
Она разнесла больным лекарства, смерила температуру, проследила, чтобы больных накормили и в палатах протёрли полы, поздоровалась с пришедшим на дежурство доктором Сомовым, доложила, что в порядке, – словом, занималась привычным делом. Придя в сестринскую, прислушалась к себе: сердце билось ровно и спокойно – порадовалась и... решила немного прибраться в сестринской, где и без того было чисто и всё прибрано. Но надо же себя чем-то занять, пока обход.
Она сложила подносы один на другой и раздумывала, куда
бы их положить, чтобы и под рукой были, и глаза не мозолили.
– Вот я вас и нашёл... сударыня Катерина... – раздался за её спиной голос, от которого мурашки побежали по спине – так это было неожиданно!
Услышав голос, Катерина Матвеевна едва не выронила подносы из рук. Она со стуком поставила их на столик и закрыла глаза. «Не может быть! Этого просто не может быть... Мне показалось...» Потом медленно обернулась и подняла глаза...
Это был ОН. Алексей Петрович... Алёша... Повзрослевший, заматеревший даже: пальто сидело на нём плотно, словно он поправился, потолстел за прошедшие годы, борода и усы делали его гораздо старше своего возраста, шапка, надвинутая по самые брови, придавала его лицу не свойственную ему округлость, но глаза... Взгляд остался прежним – немного лукавым и серьёзным одновременно.
Катерина почувствовала, что руки её начинают дрожать помимо её воли, и крепко сжала их, прижав к груди.
– Алексей Петрович... Вы? – сдерживая дрожь в голосе, спросила она, во все глаза глядя на мужчину. – Какими судьбами здесь, в Затонске?
– Я обещал найти вас, помните? И вот. Нашёл.
Мужчина стянул шапку и смял в руках, глядя на девушку.
– Вы... меня искали? Правда?
– Правда, сударыня. А вы мне не поверили? Или... забыли? Столько лет прошло...
– Семь, – торопливо ответила она. – Я... не забыла вас... Алексей...
– Мы перешли на «ты», когда расставались, Катенька...
Он так медленно, почти по слогам, произнёс её имя, словно лаская его, и тёплая волна пробежала по её спине, отозвавшись внизу живота. Это было так неожиданно, что Катерина, не сдержавшись, шагнула вперёд. Сестринская и так была невелика, а мужчина целиком занял небольшое пространство, между дверью и столиком, что этого шага хватило, чтобы оказаться в его объятиях.

– Катенька! – выдохнул Алексей, обнимая девушку и прижимаясь щекой к белому сестринскому платку на её головке.
Он так долго мечтал об этой встрече, о том, как обнимет и прижмёт её к себе, как вдохнёт запах лекарств и лета... Она пахла летом, цветочным лугом, солнцем... Он помнил её запах так же, как и звуки её голоса: негромкого, низкого, чистого, как у альта...

Катерина отстранилась и взглянула в лицо мужчины. Это не могло быть правдой, но это было: вот он, тот, кого она видела во снах, о ком мечтала, кого ждала... 

Они смотрели друг на друга здесь, в сестринской комнате провинциального города Затонска, и видели себя там, под Плевной...
***
Катерина выбралась из повозки и с удовольствием разогнула спину. Госпиталь сворачивался, и всех мужчин отправили на погрузку. Сёстры милосердия сами себя обслуживали. Катерине достались дрова. Солдаты помогли их нагрузить, а правила лошадьми она сама. Сидеть на дровах было неудобно, и спина затекла. Два инвалида, оставленные при госпитале, начали разгружать, а Катерина поспешила в «лазарет» – так называли самую большую палатку для раненых – попрощаться с Алексеем. Его отправляли сегодня дневным поездом. Но в палатке никого не было: занавески отдёрнуты, кровати стояли пустые, без постельного белья, тумбочки зияли распахнутыми дверцами. Катерина растерянно огляделась. «Как же так? Уехал... И не попрощались даже...»
– Сударина! Катерина! – окликнули снаружи, и Катя вышла из «палаты». – Тебе тут записку оставили. Сказали, как приедешь, так...
– Где? – рванулась Катя к говорившей.
Это была Мария Бестужева. В палатке, где «жили» сёстры милосердия, её кровать стояла рядом с Катиной, и их считали подругами.
Мария протянула листочек, сложенный вчетверо. Дрожащими от нетерпения пальцами Катя развернула:
«Сударыня Катя, я уезжаю. Куда и на сколько, не знаю, да
и не хочу знать. Моё единственное желание сейчас – увидеть Вас. Поезд уйдёт в полдень. Я буду ждать. Алексей».
– Который час? – подняла глаза от записки Катя.
– Полдень через полчаса.
– Через полчаса?!
Катерина даже руки уронила... Она не успеет!.. Он уедет, и они даже не простятся!..
– Что? – участливо спросила подруга. – Катя, что с тобой?
– Мне... на вокзал... надо... – рыдающим голосом проговорила Катерина.
– На вокзал, – задумчиво повторила Мария. – Ермолай собирался на вокзал.
– Ермолай?.. – ожила Катя. – Который разжалованный? Где он?..
– У «операционной» был.
Катя оглянулась: Ермолай уже тронул коня. Она обежала «лазарет» и метнулась к повозке.
– Ермолай Алексеич! Вы на вокзал? Я с вами... Можно? – умоляюще сложила она руки на груди.
– Можно, Катерина Матвевна. Если вам не зазорно... – усмехнулся он горько.
– Что вы такое говорите, Ермолай Алексеич? Я с вами хоть куда... Спасибо. Мне на вокзал очень надо. Срочно! Пожалуйста...
Ермолай молча дождался, пока она уселась, и тронул лошадь.
***
На вокзале было не протолкнуться. Катя даже растерялась: куда бежать, где искать. Но Ермолай, которому она по дороге рассказала об Алексее, велел следовать за ним и, ловко лавируя между людьми, лошадьми и вещами, довёл её до нужного ей вагона стоящего под парами поезда.
Алексея Катерина увидела сразу. Он стоял на площадке и с волнением глядел вдоль поезда, высматривая девушку.
– Алексей! – срывающимся голосом окликнула Катерина.
Он быстро нашёл её глазами и улыбнулся, спускаясь на перрон.
– Вы всё-таки пришли...
– Я не могла раньше, – задыхаясь, проговорила Катерина, – я за дровами ездила... и записку, только вернувшись, получила...
– Я рад, что вы успели, – сжимая её руки в своих, заговорил он. – Я хочу сказать Вам, сударыня... Вы позволите говорить Вам «ты»? – Катерина кивнула, не в силах что-либо сказать. – Встреча с тобой – самое большое счастье в моей жизни, Катя... Катенька! – сказал он нараспев, словно лаская её имя.
Глаза Катерины стали наполняться слезами, и одна скатилась по щеке, оставив блестящую дорожку. Алексей осторожно вытер её большим пальцем и взял лицо Кати в руки. Глаза его немного лукаво и серьёзно одновременно заглянули ей прямо в душу.
– Господа, поезд отправляется. Прошу отъезжающих занять свои места, – прямо над их головами прозвучал голос проводника.
Алексей ещё несколько мгновений смотрел на Катю, потом крепко и нежно поцеловал её и вскочил на подножку.
– Я обязательно найду тебя, когда вернусь. Обещаю.
– Я буду ждать... тебя, Алёша.
Алексей быстро поднялся на площадку и вошёл в вагон. Катерина прошла вдоль него и нашла окно, в котором он стоял. Поезд дёрнулся и начал плавно набирать ход. Катя шла, ускоряя шаг, за вагоном, потом отстала, остановилась и смотрела вслед поезду, пока тот не скрылся из виду...
***
– Катерина Матвеевна, меня спрашивали? – вошёл в сестринскую Сомов и замер в дверях.
– Здравствуй, Костя, – обернулся Сударев.
– Алексей?! Как ты здесь оказался?
– Я тоже рад тебя видеть.
Сомов слегка смутился:
– Прости. Не ожидал... Катерина Матвеевна, вы не оставите нас?..
– Да, – заторопилась Катя. – Мне надо к больным...
Оставшись одни, братья смотрели друг на друга несколько мгновений, потом обнялись. Они не были особо близки – восемь лет – всё-таки немалая разница в возрасте: поколения разные и несхожие. Потом Алексей в шестнадцать лет покинул родной дом, отправившись, как он сказал, «на службу», не уточняя, на какую именно, и редко появлялся дома. На памяти Константина, раза три, не больше. И ненадолго – на несколько дней всего. Он даже разглядеть-то толком старшего брата не мог, а что уж говорить о близких отношениях. Тот даже на похороны матери не смог приехать...
Сомов вопросительно взглянул на Алексея.
– Я приехал к тебе, – понял тот. – Мне нужна твоя помощь. Как доктора.
– Моя помощь? Ты болен? – удивился Константин Алексеич.
– Не знаю.
– А на что ты жалуешься?
– Бессонница – часто, головные боли – приступами, изредка, но сильные, резь в глаза от яркого света после приступа, слуховые галлюцинации... Достаточно?
– Вполне. Пройдём в кабинет – там я тебя осмотрю...
***
Катерина сидела в сестринской и ждала Алексея. Что он не ушёл, говорили пальто и шапка, оставшиеся в комнате. Значит, он ещё в больнице. Что с ним? Что-то серьёзное, что потребовалась помощь доктора?
Катерина Матвеевна в свои двадцать пять выглядела  стар-ше своего возраста. Это свойство помогло ей в семнадцать лет, выдав себя за двадцатилетнюю, успешно пройти испытательный срок в Крестовоздвиженскую общину сестёр милосердия и отправиться под началом Щаховской НА на Балканы помогать раненым. Девушка своей силой и выносливостью, спокойствием и усердием произвела впечатление на великую княгиню Екатерину Михайловну. И та по окончании турецкой кампании поспособствовала Кате Судариной в получении медицинского образования в Повивальном институте. Акушеркой Катерина не стала, а сестрой-сиделкой её взяли с удовольствием. И вот последние несколько лет Катерина Матвеевна работает в затонской больнице.

В коридоре послышались голоса, и в сестринскую вошли доктор Сомов и Алексей. Катерина вскочила, не в силах скрыть волнение.
– Я попрошу доктора Милца посмотреть тебя, – говорил Константин Алексеич.
– Хорошо, – согласился Сударев и взглянул на Катерину. улыбнулся чуть устало: – Ты из-за меня задержалась?
Сомов удивлённо взглянул на Алексея:
– Вы знакомы?
– Алексей Петрович был в плевенском госпитале, – ответила Катерина, с немым вопросом переводя взгляд с одного на другого.
Сомов снова смутился, на этот раз сильнее прежнего.
– Да... я совсем забыл, что вы, Катерина Матвевна тоже были на войне... Алексей, ты где остановился? Прости, но... Боюсь, я не смогу тебя принять у себя... я живу в доме Яковлева... мне будет неловко просить...
– Не волнуйся, в Затонске же есть гостиница. Мне будет, где остановиться...
Алексей Петрович посмотрел на Катерину, и от его взгляда щёки её зарумянились.
– Но сегодня вечером, скорее всего, я буду в гостях...
Катерина вспыхнула, но не отвела взгляда. Сомов заметил и заторопился:
– Ну... тогда... я, пожалуй, пойду... А с Александром Францевичем я поговорю, когда он придёт на ночное дежурство... И сообщу тебе запиской... – Он смущённо взглянул на Сударину: – Вы позволите, Катерина Матвеевна?
– Да, Константин Петрович, – прямо взглянула на доктора Катерина. – Пришлите записку мне домой.
– Разумеется, – заторопился Сомов. – Мне пора... До завтра, Катерина Матвеевна... Алексей...
– До завтра, – хором сказали они.
Когда доктор вышел и прикрыл за собой дверь, они, не сговариваясь, шагнули друг другу навстречу и обнялись...

Отредактировано Надежда Дегтярёва (13.06.2022 20:52)