Про необъяснение...

Про необъяснение...

Анна сидела в беседке и уже минут десять безуспешно «читала» Кардека. Все её мысли были далеко от мистики: она думала о Штольмане. Придумывала, что она скажет ему при встрече, подбирала слова...
«После того, как он снова, в который раз уже, меня спас, я его обидела. Даже хуже того – оскорбила!»
Вдруг она ощутила холодное дуновение, подняла глаза от книги и ахнула:
– Каролина?! Ты умерла...
Дух печально кивнул.
– Как? Где? Когда?..
И Анну накрыло видèние.

Каролина лежит на нарах в женском бараке; она тяжело, с хрипами дышит; на щеках лихорадочный румянец; девушка мёрзнет, лихорадочно кутается в грязное покрывало.
У нар стоят двое: доктор со стетоскопом в руках и надзиратель.
– Что, доктор?
Тот отрицательно качает головой и, махнув рукой отходит. Каролина судорожно вздыхает и затихает. Надзиратель какое-то время внимательно смотрит в её лицо, потом рукой закрывает девушке глаза
– Отошла... 89го года, июля месяца, второго числа, – и машет рукой санитарам: – Уносите...
И с головой накрывает покрывалом мёртвую девушку...

Анна «вынырнула» из видèния, бурно дыша и приходя в себя.
– Вот, значит, как... неделю назад...
Она хорошо помнила, как Каролина фон Ромфель, чуть заживо не сожгла её в сарае у Молостовых. Если бы Штольман тогда не успел!.. Но сейчас ей даже жаль девушку.
– Пусть земля тебе будет пухом, – произнесла Анна и перекрестилась.
Потом успокоила дыхание и решительно направилась к дому. В дверях она столкнулась с Прасковьей:
– А где все?
– Мария Тимофеевна отправилась к модистке, Пётр Иваныч пошёл проветриться, Виктор Иванович – в кабинете, – ответствовала старенькая служанка.
Анна направилась в кабинет к отцу.
– Папа, вы знаете, что Молостовы вернулись в Затонск? – прямо с порога спросила она.
– Знаю, – удивлённо повернулся к дочери Виктор Иванович, убирающий какие-то бумаги в папку. – А ты откуда?..
– Неважно, – отмахнулась Анна. – Ты уже был у них?
– Нет, сегодня собираюсь.
– И я с тобой!
– Зачем? У меня чисто деловая необходимость, адвокатская.
– А мне надо! Очень.
Виктор Иванович помолчал, раздумывая. Ничего плохого не будет, если Анна тоже навестит Молостовых.
– Хорошо. Мы выедем через полчаса.
– Я буду готова, – обрадовалась Анна.
***
– Яков Платоныч, – сказал полицмейстер выходящему из своего кабинета в приёмную Штольману, – пришла телеграмма из тверского управления. Вот, ознакомьтесь, – и протянул бланк.
Штольман прочёл, и бровь его вопросительно поднялась:
– Прискорбно, но ожидаемо, – сказал он. – И что мне с этим делать?
– Посетите Молостовых – вы же с ними знакомы? – и сообщите им... печальное известие.
– Почему я?
– А кто? Городовой?
– Можно передать телеграмму их адвокату – Миронову. Он и сообщит.
– Передайте Миронову, коли вы так хотите. Я не возражаю
И Николай Васильевич скрылся за дверью своего кабинета.
Штольман понял, что Молостовых посетить придётся всё-таки ему: к Мироновым он не пойдёт ни под каким предлогом. Виктор Иванович после похищения Анны отказал ему от дома – и был абсолютно прав – а Анна Викторовна на последнем свидании... как бы помягче выразиться? Да чего уж там подбирать выражения! Себя-то не обманешь! Оскорбила она его подозрением в его нечистоплотности. Они расстались тогда в ссоре, и он ушёл, даже не оглянувшись.
Он давно простил её – ну, право слово, не на дуэль же барышню вызывать! – и мечтал о примирении. Вот только как это сделать? В парк гулять Анна Викторовна больше не ходила, в полицейское управление не показывалась – и слава Богу! – а крутиться возле дома Мироновых на Царицынской ему не с руки – не юнец, чай! Если бы им где-нибудь встретиться, наедине, без лишних любопытных глаз, вот тогда-то он и объяснился бы...
Вспомнив пана Гроховского, легко вычислившего слабое место начальника сыскного, Штольман поморщился: он думал, что никто не догадывается о его чувствах к барышне Мироновой, а, оказывается, все всё знают. Вспомнить хотя бы куафёра Мишеля...
Штольман положил телеграмму в карман сюртука, вернулся в кабинет, захватил трость, надел котелок и решительно покинул управление...
***
По дороге Виктора Ивановича перехватил клиент, которому срочно потребовались какие-то документы. Они были в конторе, и адвокат, отправив дочь на извозчике, пересел в экипаж клиента, пообещав в скором времени приехать к Молостовым.
Анну встретила сама Дарья Павловна.
– Аннушка, дорогая, как я рада тебя видеть! – обняла она барышню. – Как ты? Как матушка?
– Всё хорошо, Дарья Павловна. А как вы добрались? Всё ли благополучно?
– Слава Богу, – перекрестилась хозяйка. – Жарко было, душно в дороге, но как-никак добрались. Проходи, садись. А батюшка что?
– В конторе его задержали, но обещал непременно быть.
– Ну да, ну да, – закивала головой в милом чепце Молостова. – Вот, угощайся квасом, – предложила она, когда они уселись за стол в такой знакомой гостиной.
Анна печально огляделась. За этим столом сидели гости в тот роковой вечер, Штольман стоял у двери с бокалом шампанского в руках, и она подошла к нему...
«–... меня сюда господин полицмейстер притащил блеснуть столичным прошлым...
– А меня дядя увлёк блеснуть моими талантами...»
От размышлений её оторвала Дарья Павловна:
– Ты что-то нерадостна, Аннушка. Что случилось?
Анна посмотрела на хозяйку: «Вот как ей сказать такое?»
– А как Катарина Павловна?..
– Спит она. В дороге ей худо стало, даже таблетки пришлось принять. А они – сонные. Вот она и спит... – и вздохнула тяжело, глядя куда-то мимо гостьи.
– Ей стало лучше? – осторожно спросила Анна.
Молостова покачала головой:
– Даже не знаю... Про графиню Батори больше не вспоминает, ночью не вскакивает, но... Мне кажется, что она... головой слаба стала, – и объяснила, поймав вопросительный взгляд Анны: – Боюсь, с ума она сходит... если уже не сошла...
У Анны сжалось сердце: а тут ещё она со своим известием!
– Почему вам так кажется, Дарья Павловна?
Молостова обречённо взглянула на девушку.
– Заговаривается она!.. Говорит, что к ней Каролина приходит... и зовёт её... к себе, – и тяжело вздохнула. – Доктор Вольф предупреждал о таком исходе... но я надеялась, что дома... родные стены... Видно, не помогают...
Анна вздохнула, собралась с духом и произнесла:
– Я к вам с печальным известием. Ко мне сегодня тоже Каролина приходила...
Молостова испуганно ахнула и прижала пальцы к губам:
– Каролина... умерла?! Когда?
– Да, Дарья Павловна, умерла. С неделю уже будет.
– Значит, Катя в самом деле её видела. А я ей не поверила! – и с надеждой посмотрела на девушку: – Такое возможно, Аннушка? И сумасшедшие тоже видят дýхов?
Анна не успела ничего ответить, как, постучавшись, вошла служанка доложила:
– К вам господин Штольман.
– Зови, – откликнулась Молостова.
***
Штольман вошёл, увидел Анну и замер. Вот она – недостижимая и прекрасная! Как же он без неё скучал! А она?
Анна подняла глаза на вошедшего и... попала в плен его взгляда. В нём было так много... всего, что сердце её учащённо забилось. Только поговорить с Яковом Платоновичем не было никакой возможности: «Ну, не при Дарье же Павловне объясняться...»
«Вот, как и мечтал, – встретились, - пронеслось в голове Якова. – Но мы не одни. Как же быть? Опять промолчать?.. Видно, опять придётся объяснение отложить...»
– Добрый день, Дарья Павловна, – с трудом отвёл он глаза от Анны. – С приездом!
– Спасибо, Яков Платоныч. Проходите. Присядете? Квасу хотите? По такой жаре...
– Спасибо, не откажусь.
Штольман, отодвинув стул, присел на край, готовый в любую минуту... уйти. Сил не было смотреть на Анну! Молостова протянула ему полный стакан, и он с жадностью выпил.
– Я к вам, Дарья Павловна, со скорбным известием, – и вынул из кармана депешу.
– Я уже знаю про Каролину, Яков Платоныч: мне Аннушка сообщила.
– Откуда вы... – поднял он глаза на Анну, – как вы узнали?
– Яков Платоныч, – укоризненно произнесла девушка.
– Ну, вот как я сообщу такое Катерине? – словно у себя спросила Молостова.
И тут на Анну повеяло холодом.
Она увидела, как в комнате появилась Каролина, а из двери в спальню баронессы вышла Катерина Павловна. Они сели на диван, Каролина положила голову матери на колени, и та стала гладить дочь по голове...
– Ничего не надо говорить, – произнесла Анна. – Она уже знает... они обе здесь...
Дарья ахнула, и слёзы побежали из её глаз. Она уронила голову на руки и разрыдалась...
***
Штольман и Анна стояли перед экипажем, привезшим их к дому Мироновых. Виктор Иваныч, заставший у Молостовых Якова Платоныча вместе с Анной, был недоволен, но возражать против «проводить до самого порога» не стал: безопасность дочери важнее отказа от дома.
Штольман всю дорогу до самой Царицынской думал, как объясниться с Анной, подбирал слова, но она была печальна, думала о чём-то своём, нерадостном, и он не рискнул начать разговор. «Когда-нибудь... потом... поговорим...» – решил он, когда они подъехали к воротам усадьбы.
Барышня Миронова не торопилась уходить, и Яков было обнадёжился: вот, сейчас...
– Дарья Павловна сказала, – начала Анна, думавшая об этом всю дорогу, – что баронесса сошла с ума, потому ей и явилась Каролина. Может быть, и я...
– Даже не думайте об этом, Анна Викторовна, – резче, чем хотел, прервал Штольман. – Вы нормальны, хотя и... необыкновенны.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. Вы не заговариваетесь, как баронесса, не рассказываете кровавых историй, не ходите по ночам...
– Я хожу по ночам... иногда.
– Это в интересах следствия...
– Правда? Вы так теперь считаете?
– Я всегда так считал, но я прошу вас, Анна Викторовна, не вмешивайтесь больше в расследование. Поберегите ваших родителей и... себя.
– Не могу обещать, – вздохнула Анна, – но я постараюсь, Яков Платонович. Всего хорошего.
И, повернувшись, направилась к дому. Штольман смотрел ей вслед, пока она не скрылась в дверях особняка, вскочил на подножку экипажа.
– В полицейское управление, любезный, – велел он...