Уже темнело, когда Анна отворила дверь книжного магазина. Единственный посетитель сидел напротив хозяйки за небольшим столиком, поедая принесенные конфеты. Завидев гостью, он конфузливо прикрыл ладонью рот и привстал в полупоклоне. Анна едва кивнула в ответ.

- Анна, - Полина была непритворно рада. – Ты так давно у меня не была, проходи же. Налить тебе чаю?

Коробейников услужливо предложил гостье стул. Анна присела на краешек, держась очень прямо. Она была бледна, черное лишь подчеркивало изможденность ее лица.

- Ты выглядишь усталой. Как там Яков Платонович? Я слышала, все разъяснилось? Эта глупая шутка заезжего доктора?

- Все действительно разъяснилось, - глухо сказала Анна. Коробейников с беспокойством переводил взгляд с одной женщины на другую.

- Ты меня пугаешь, - сказала Полина, - что-то случилось?

- Случилось, - подтвердила Анна, оттягивая воротник. Ее бледность усилилась.

- Прошу вас, Антон Андреевич, приоткройте окно хотя бы на палец. Здесь душно, - Коробейников поспешил выполнить ее просьбу, все более тревожась.

- Как удачно, что я застала здесь вас обоих, - без какого-либо выражения, почти механически проговорила Анна. – Я хотела поговорить с вами.

- Да что же происходит?! – не выдержав, крикнул Коробейников.

- Яков Платонович сегодня скончался в больнице от гангрены.

Полина и Антон переглянулись.

- Этого не может быть, - сказала Полина почти по инерции.

- Мы с доктором Милцем скрывали его болезнь от всех и ухаживали за ним сами, поэтому ваши соглядатаи ничего не знали.

- Какие соглядатаи, о чем вы, - громко запротестовал Коробейников. Полина не спешила протестовать, пристально вглядываясь в собеседницу. Выражение ее глаз из внимательного стало жестким, а там и жестоким.

- Он все сказал тебе, - бросила она резко.

- Все, - ответила Анна, и брошенный ею ответный взгляд исполнился такой ярости, какую невозможно было подозревать в знакомой всем барышне Мироновой.

Полина усмехнулась, оскалив мелкие белоснежные зубы.

- И ты, конечно, возмутилась нашими методами.

- К черту методы! – ругательство в ее устах прозвучало как залп, ранивший покачнувшегося Коробейникова в самое сердце. Анна вскочила и нависла над Полиной.

- Ты виновата в его смерти! – это было сказано с таким напряжением, что на тоненькой белой шее вздулись голубые жилки.

- Я-а?! – Полина несколько принужденно рассмеялась.

- Твои эксперименты… гипноз… наказание! Я знаю все!

- Ну если ты знаешь все, то должна понимать, что я лишь исполнитель.

- Вдохновенный исполнитель, надо сказать! Все эти несчастные… Надежда, Анфиса, Екатерина, Лука… Всех не перечислишь. Ты хочешь сказать, что каждый раз получала повеление свыше?!

- Ты так говоришь, словно я убивала их самолично. Да я не имела отношения к половине этих убийств! Это ваша недоработка, дорогие затонские сыщики. Сколько лет полоумная Варя убивала на ваших глазах, и ни многоумный Милц ничего не заподозрил, ни опытный Коробейников, - презрительный взгляд в сторону Антона, - ничего не предпринял.

- Сколько бы ты ни пыталась отрицать свою ответственность, ничего не выйдет!

- Неужели? – Полина насмешливо прищурилась. – И перед кем же я буду отвечать?

- Перед собственным начальством! – бросила Анна, бледная, как полотно, тяжело дыша от гнева.

- Мое начальство осведомлено о моих успехах.

- А о провалах? Это ты виновата в том, что Ланге сказал о несуществующей жене. Ты допустила дуэль и смертельную рану. Значит, по твоей вине я потеряла и Якова, и дар, теперь уже безвозвратно! – крик души, брошенный камнем в лицо Полины, разбил ее маску вдребезги. Пылающие глаза, оскаленные зубы, скрюченные пальцы – перед Анной и Антоном стояла настоящая гарпия.

- Ты лжешь! Этого не может быть!

- Ты раздувала людские ошибки до размера греха, ты из каждого сделала преступника из одного лишь садического сладострастия! Ты играла людьми, как куклами, и вот чем все кончилось!

- Нет! Нет!!

- Ты играла с нашими жизнями, а проиграла свою, ведь тебе не простят подобного фиаско! И поделом тебе, гнусная предательница! – страстная ненависть в голосе Анны окончательно лишила Полину самообладания. Она выхватила из прически острую булавку и бросилась к Анне, забыв о Коробейникове. Зря. Антон Андреич не колебался ни секунды. Он перехватил Аникееву и выкрутил ей руки. Она взвыла и яростно забилась, пытаясь освободиться, но он не ослабил хватку. Даже когда она обмякла и осела на пол, продолжал держать ее изо всех сил.

- Анна Викторовна, голубушка, дайте мне что-нибудь, чем бы я мог ее связать. Вот хоть подвязку со шторы.

Но Анна не спешила выполнить его просьбу. Дрожа, она вновь присела на краешек стула и заглянула в лицо Полины.

- Антон Андреич, она мертва.

- Не может быть, она притворяется! – Коробейников потряс ставшее тяжелым тело.

- У нее на лице царапина. Видно, в пылу борьбы она поранилась отравленной булавкой, которой хотела убить меня.

Коробейников перевернул Пелагею и убедился в том, что Анна права. Он разжал руки и брезгливо отступил от трупа. И увидел, что в комнате есть кто-то еще.

Живой и почти здоровый Яков Платоныч, по обыкновению, пришел на помощь барышне Мироновой, войдя в окно, а не в дверь, но Коробейников в кои-то веки оказался проворнее.

- Вы! Но как вы… И Анна Викторовна… Выходит, все это неправда?!

Не отвечая, Штольман разыскал чистую чашку, налил в нее остывшего чаю и подал Анне. Та благодарно прильнула к ней и мелкими глотками выпила до дна. Потом схватила его руку и прижалась к ней лицом. Штольман успокаивающе погладил ее по голове свободной рукой.

Коробейников наблюдал за всем этим с выпученными глазами, в выражении которых изумление и недоверие постепенно сменялись негодованием.

- Что все это значит?!

Штольман хотел было заговорить, но Анна остановила его.

- Антон Андреич, я сказала правду – я все знаю и о вашем задании, и о вашей роли, и о вашем недуге.

Краска медленно залила лицо Коробейникова, а потом отхлынула, оставив после себя смертельную бледность, так что даже губы посинели. Анна поднялась, выпустила руку Якова и подошла к бывшему другу.

- Вы долго были близким мне человеком, Антон Андреич, и я готова простить вам зло, которое вы причинили мне, думая, что действуете мне во благо. Но в том, что Затонск вдруг погряз в преступлениях, есть и ваша вина, и вот этого я забыть не могу. Как бы то ни было, я не судья вам. В память о нашей дружбе я хочу помочь вам преодолеть ваш недуг.  Вы будете лечиться в лучших европейских клиниках, это все, что я могу для вас сделать, и я это сделаю, как бы вы ни поступили впоследствии.

Коробейников по-прежнему молчал, не в силах вымолвить ни слова.

- Теперь мы расстаемся, - Анна тяжело вздохнула. – Я хочу, чтобы вы знали, - я не собираюсь торговать своим даром, тем более зная, какой ценой была оплачена его проверка. Так и напишите в своих отчетах.

- А лучше напишите, что дар пропал безвозвратно, - впервые разомкнул уста Штольман. – Если, конечно, вы не задались целью погубить нас. Вы же видите, ни Анна Викторовна, ни я не стремимся к дворцовой жизни.

Коробейников по инерции нахмурился, но сил на гнев не хватило. Впервые за все это время он по-иному увидел и Штольмана, и свою любовь, и самое себя. Анна вышла не прощаясь, Яков Платоныч последовал за нею. И только тогда Антон позволил себе рухнуть на стул, закрыть лицо руками и выплакать свою тоску и раскаяние.

…Обряд венчания подходил к концу. Бледность и смятение невесты были заметны даже сквозь фату, впрочем, их можно было счесть вполне приличествующими моменту, так же, как и волнение жениха, чья и без того завидная стать стала от напряжения безупречной.

Присутствующие тоже испытывали сильные, хотя и несколько неожиданные чувства. Милц волновался, как на собственном бракосочетании. Трегубов от всей души одобрял законность и порядок происходящего. А Вера Матвеевна просто откровенно радовалась за свою бывшую подопечную.

Наконец, новобрачные с образами в руках сошли с солеи. Анна обернулась к Якову и подала ему руку.  Он откинул фату, и маленькую церковь наполнили свет и покой, какими дышало теперь лицо Анны. Их отсвет лег на чеканные черты лица ее мужа, смягчив их предвосхищением счастья. Вдвоем они вышли из церкви в настоящее, не скованное более никакими обещаниями, и направились в будущее, принадлежащее теперь лишь им двоим.

…Другая ночь царит над новобрачными, иная, но та же, что тысячи лет осеняет всех поющих сердцем вечную песнь о любви.

…Подобна волне возлюбленная моя, и глаза ее – морская лазурь, благословленная солнцем.
Кудри ее струятся, как золотое руно, напоенное розовой водою.
Живот твой отливает перламутром, а ноги словно пенный след на морской глади.
Нет прекраснее тебя, возлюбленная моя.
Мой возлюбленный будто корабль, и грудь его, как парус.
Как скала, его мощный стан, а шея подобна могучей сосне.
Дай же мне обнять тебя своей страстью.
Ибо нет прекраснее тебя, возлюбленный мой.