Честолюбивый поезд, закусив удила и изо всех сил перебирая колёсами, мчался вперед, стараясь обогнать быстро спускающиеся сумерки, дабы к финишу прийти первым. Но делал это он недостаточно скоро, темнота оказалась проворнее и накрыла-таки плотной пеленой всё за пределами этого островка света.

Они нарочно решили ехать вечерним поездом, надеясь, что их совместное возвращение не станет притчей во языцех, и до Крюгера эта лакомая информация не дойдет.

Можно было бы распрощаться в Ярославле и въехать в Заводск разными дорогами, но Штольцу не хотелось трястись в промерзшем экипаже, а о том, чтобы в гололёд отправить Агату одну столь ненадёжным транспортным средством, он даже мысли не допускал.

Девушка вгляделась в тянущуюся за ними чёрную пустоту за окном вагона и, протяжно, с невыразимой скукой в голосе обречённо выдохнула:

- Пфф...

Она, сидя напротив Порфирия, неприлично поставила локти на столик и ладонями обняла щеки, став удивительно похожей на представителя коренных народов севера, но с губами в форме пухлого кренделька. Он с самого детства обожал свежие немецкие брецели, в исполнении их кухарки! Мужчина сглотнул и с сожалением отвернулся от предлагаемого угощения.

Не успели их тела соприкоснуться с роскошными красными диванами, как он сделался абсолютно невыносим, начал поучительно бурчать голосом классной дамы: “Агата, делайте то, не делайте этого, не ходите, не смотрите, не дышите, Крюгер то, Крюгер сё...”

За полчаса уши Агаты, до того бодро навострённые, как у молодого зайца, сникли и уныло обвисли. Она метафорически, конечно, боролась с искушением завязать их на подбородке, дабы не слушать его в который раз повторяемых наставлений. Барышня неубедительно соглашалась со всем сказанным и невпопад поддакивала.

- Соблюдать мои инструкции необходимо...

- … для моей безопасности. - монотонно закончила она за него. Штольц, не до конца исчерпавший красноречие, недовольно пригрозил:

- Да! В ином случае мне придется приставить к вам охрану.

- Я буду сидеть дома. Не сделаю ни единого шага между домом и клиникой без вашего ведома.

Глядя на скисшую Агату, он видел себя столетним невыносимым ворчуном, недовольно морщился от сравнения, но продолжал выплёскивать на неё смурное настроение.

- Нам неясны намерения Крюгера. Мы не знаем, с какой стороны он вздумает к вам подступиться, и оттого не можем выработать стратегию обороны.

Стоило подняться на перрон вокзала, как его отпускное благодушие сменилось раздражением, которое заразило и Агату. Он брюзжал, Агата ныла. Потом всё происходило в обратном порядке. Создавался даже не замкнутый круг, а бесконечная лента Мебиуса, и кто-то из них должен был собраться с силами, чтобы разорвать её.

Должно быть, решил он, в Ярославле и воздух особенный, благоприятно влияющий на расположение души в мужском организме.

Его сердило всё: немногочисленные, но всё же лишающие уединения соседи по вагону; скорое возвращение; пустой гостиничный номер в Заводске; одинокая кровать; Крюгер, будь он неладен; дУхи, нимфы и посейдоны, неведомым образом вторгшиеся в его жизнь; и необходимость делить с ними барышню Морошкину, недостаток которой в собственном бытии с приближением к пункту назначения он ощущал всё острее.

Но основная причина раздражения Штольца безмятежно качала ногой в другом конце вагона, не подозревая о том, что приходится переносить непричастным к её грехам барышням...

- Агата Валерьяновна, просветите меня, мы в дороге неполный час, а вы уже изнываете от скуки. При этом, насколько мне известно, вы как минимум дважды между Петербургом и Парижем провели в дороге по сорок четыре часа. Как вы их пережили?

- Неплохо. В то время мне не приходилось искать дополнительных поводов для тоски, вся моя жизнь была таковой, ровной и серой.

Чувствуя себя последним негодяем, вогнавшим в уныние самое драгоценное, мужчина покопался в саквояже, извлек книгу и нерешительно положил перед Агатой.

- Жюль Верн, “Замок в Карпатах”?! Какое коварство, Порфирий Платоныч, у вас с собой была эта чудесная вещь, а вы заставляли меня читать чепуху! - словно кошку, она погладила томик, смешно втянула носом аромат свежей типографской краски и блаженно прикрыла глаза.

Штольц, чрезвычайно довольный своей предусмотрительностью, негромко рассмеялся:

- Столь вероломно я бы с вами не поступил. Книгу купил на вокзале.

- Когда вы успели? Я не видела.

- Вы разглядывали Габриэллу Пираньи, - он кивнул на знаменитую попутчицу.

- Но, согласитесь, не каждый день вот так, запросто, встречаем всемирно известную певицу. И где? Не в Парижском кафе, где было бы вполне уместно и не так удивительно, а на вокзале провинциального города.

- Соглашусь. Встреча, и правда, прелюбопытная.

На платформе они едва смогли протолкнуться сквозь восторженно галдящую толпу почитателей золотого контральто Европы. Отвернувшись на минуту к лотку с книгами, Штольц потерял Агату, тревожно огляделся по сторонам, и выудил её из рядов поклонников, совершенно зачарованную зрелищем раздающей автографы Дивы.

Госпожа Пираньи оказалась невысокой дамой неопределенного возраста и столь округлых габаритов, что невольно наводила на мысли о тыквенной каше. При неярком освещении и желая польстить, ей можно было начислить лет не больше, чем Агате, но впечатление было обманчивым, поэтому все недоразумения во внешности она прикрывала широкополой шляпой с пучком страусиных перьев. По самым скромным подсчётам этой даме было не меньше шестидесяти лет. Большую часть из которых она бестрепетно удалила из памяти, заменив жизненный опыт легкомыслием и очарованием юной девушки, вступающей в брачный возраст.  Певица до кончиков перьев на шляпке была наполнена душевным трепетом, романтическими грёзами и матримониальными надеждами.

На сцене ей божественно удавались роли алчущих страстей барышень, открытых для проявлений чувств. От арии Кармен в исполнении госпожи Пираньи стены и потолки в лучших залах Европы шли трещинами, дамы находили упокоение от кромешного рая в глубоких обмороках, джентльмены рвали на себе цепочки часов вместе с жилетами и забрасывали сувенирами примадонну. Владельцы театров неистовствовали, рыдали, латали дыры и чинили мебель, но услышав её единожды, презрев убытки, не могли перестать ангажировать Диву для выступлений.

Её талант был столь манящим и обладал такой разрушительной силой, что австрийский принц, от восторга выпавший из ложи в партер и сломавший руку в трех местах, так и не смог перестать аплодировать.

К великому сожалению, все побочные эффекты таланта Дивы остались далеко позади, и последние десять лет заставляли о себе лишь тоскливо вздыхать во время провинциальных гастролей, да следить за быстротечностью времени по многочисленным брегетам, которыми дама увешивала себя с головы до ног.

Госпожа Пираньи путешествовала со спутником. Это был галантный темноволосый мужчина чуть ниже среднего роста, прилизанный по последней моде, с итальянскими усиками. Он откликался на имя “Вольдемар”, почтительно держался позади хозяйки и всем своим видом вибрировал, что готов услужить Диве по первому мановению мысли.

Теперь эта колоритная пара ехала в другом конце вагона, давая Агате вдоволь рассмотреть себя. Примадонна создавала суматоху, капризничала. Вольдемар носился, как угорелый, теша неуёмный нрав певицы.

- Не хочется читать, поговорите со мной. - Агата отложила книгу.

- О чём бы вы хотели побеседовать?

- О чём угодно. Можем даже поиграть в города.

- Я не умею.

- Не может быть, все умеют.

- А я не умею, - упорствовал мужчина.

- Я назову город, а вы продолжите цепочку называя свой город на последнюю букву моего. Например, я говорю- Ярославль, а вы...

- Лондон.

- Почему именно Лондон?

- Почему нет, надо же было на “Л”? Чем он вам не угодил?

Всем! Она никогда там не была, не видела достопримечательностей, не ходила по улицам, но город заведомо ей не нравился абсолютно всем. На её вкус там было слишком сыро, туманно и нинельарнольдисто. Только ничего этого Агата не сказала, и предпочла перевести разговор:

- А во что вы играли в детстве?

- Не помню, - отрезал он и крайне подозрительно отвел глаза. Зря он это сделал. Агата встрепенулась, как ищейка, унюхавшая добычу. Она бесстрашно шла по следу и не знала, кто её ждёт в запретной норе - заяц или медведь.

- Наверное в прятки, салки, уголки?

- Наверное. Агата, это было так давно, что никаких уголков я не помню.

- Напрасно! Это великолепная игра. Я чемпион нашей семьи по уголкам! - похвасталась она. - Для этого нужны пять человек. Четверо встают по углам комнаты, пятый посредине. По команде все меняются местами, а водящий должен занять свободный угол.

Штольц едва не рассмеялся, представив, как придя однажды в участок барышня Морошкина организует эту развесёлую, по всей видимости, игру. Он даже мысленно набрал команду: он, Агата, Рукобейников, господин полицмейстер... А пятым возьмём кого-то из городовых, решил он.

- С кем вы играли?

- С родителями, дядей и няней.

- Агаша, по-моему, они вам поддавались.

- Этого быть не мо... - девушка не усела договорить, как сама поняла: может. И существует огромная вероятность, что именно так оно и было. 

И почему ей раньше не приходило в голову, что против двух взрослых быстроногих мужчин у неё нет шансов? Оказывается, в уголках, чемпионством в которых так гордилась, она полный профан? Максимум её возможностей- четвёртое, предпоследнее место. На пятом угнездилась Прасковья.

Тьфу ты! Порфирий в который раз разозлился на себя. Зачем брякнул эту глупость, кто его тянул за язык? Пусть бы она и дальше оставалась уголковой грозой всего дома, да хоть всего города или всей Российской Империи. А так, из-за его очнувшегося не вовремя красноречия девушка опять впала в хандру.

Конечно, впала! Ещё как, по самую макушку, беспощадно надув губы знакомым брецелем.

Расстроенная Агата отвернулась от него, подышала на окно, и на запотевшем стекле вывела букву: “Р”.

Мужчина искал способы к примирению и старался не думать о шедеврах немецкой кулинарии: что это за “эр” такое? Рыба? Роза? Разрыв? Роман? К смущающей его настроение букве она добавила ещё одну, точно такую же, чем окончательно прорвала и без того рвущийся наружу мужской негатив.

Она не видела хмурого отражения Порфирия в окне, когда к существующим буквам добавила “А” и плюсик, заключила их в сердечко и стерла рисунок. Быстро, очень быстро, чтобы он не успел как следует рассмотреть.

Но он успел! Это были не “РР”, а “ПП” на латинице. Porfiry Platonich !

- По-моему я начинаю вспоминать прятки, - протянул оливковую ветвь мира Штольц.

- С кем вы играли? У вас были друзья? А с девочками вы дружили? А как их звали?

Штольц недовольно поморщился, разговор ступал на зыбкую почву и перекликался с его поездными думами.

- Мура Марфич. Она была дочкой наших соседей, и её иногда приводили к нам в гости поиграть со мной.

- Она вам нравилась?

Штольц покопался в памяти, не зная, как обозначить отношения с подругой детства:

- Она меня раздражала.

- Позвольте мне вам не поверить.

Не по годам шустрая Мура была бельмом в глазу юного, неискушенного Штольца, щеголявшего в ту пору короткими штанами и галстуком, завязанным аккуратным бантом на упитанной шее. Она сидела в его печёнках, гладила против шерсти и виртуозно перебирала струны его неокрепшей нервной системы.

И смела творить такое, что приличным барышням, взращённым в провинции на бело-розовых яблоках и невинной игре в уголки, лучше не знать!

Она нервировала все фибры его неподготовленной к дамскому угодничеству души своей слишком кудрявой головой, соломенной шляпкой с розовой лентой и разноцветными платьями с ворохом кружев и оборок.

Но более всего - куклой, которую везде таскала за собой, называла Марфенькой и заставляла юного Штольца, главу их воображаемого семейства, вернувшегося из-под стола в столовой, куда она, как примерная жена, провожала его на службу, целовать себя и доченьку.

И он вынужден был это делать, дабы избежать истерик и гнусного ябедничества самозваной супруги!

Именно тогда Порфирию открылась истина - семейный очаг не для него. Его удел - одиноким волком провести на службе лучшие годы жизни, поедая тайком подсунутый кухаркой пряник. Потребовалось много лет и одна барышня на велосипеде, чтобы понять, что не единым пряником сыта его душа, и не все дамы похожи на настырную Муру.

- Она лезла ко мне с поцелуями!

- Не могу осуждать её, - из Агаты от неожиданного откровения вырвался смешок.

- Ничего смешного! Мне было шесть, и в ту пору я был деликатным и не умел давать отпор назойливым дамам.

- Вы и сейчас не умеете. - Штольц недобро посмотрел на хихикающую Агату. Она ожила, хандра осталась далеко, в трех верстах отсюда.

- Что было дальше?

- Если вы не перестанете смеяться, то ничего рассказывать не буду.

- Всё, перестала! - теперь она тряслась беззвучно, прикрыв рот.

- А потом мы выросли и наши пути разошлись.

- Неужели вы никогда не думали о Муре?

- Много лет о ней ничего не слышал. Вспомнить пришлось при весьма трагических обстоятельствах.

- Она умерла?

- Наоборот. Наши пути пересеклись по служебной надобности. Она подозревалась в убийстве мужа.

- Как хорошо, что вы тогда не женились на ней, иначе она могла бы и вас... - смешливость Агаты сменилась тревогой. - Но, постойте, у неё могли быть весьма веские причины расправиться с мужем. Может, он был тиран?

- И не давал ей денег на булавки? Поверьте мне, этой особе такие гроши были ни к чему.

- Хочу знать во всех подробностях!

- Впервые она вышла замуж, даже выскочила, я бы сказал, едва ей исполнилось восемнадцать. Отец, дабы поправить материальное положение, подыскал ей жениха. За день до свадьбы на спящего беднягу упала люстра. Полиции показалось подозрительным, что накануне он застраховал свою жизнь и страховую выплату завещал невесте. Но доказательств преступления тогда не обнаружили.

Не дожидаясь окончания траура, Мура сбежала из отчего дома с заезжим проходимцем. Слухи об их безумствах ходили один чудовищней другого. Говорили, что дни и ночи напролёт молодые проводили в вечеринках и загулах и вскоре промотали всё и наделали долгов.

Во время подобной вечеринки внезапно скончался молодой муж. Сделав глоток алкогольного напитка, мужчина умер на месте. Было расследование, в его крови нашли яд. Но все, как один, свидетели показали, что Мура также пила из его бокала. Это стало доказательством её непричастности к произошедшему.

- Вот видите, может, она не виновата? Он мог самоубиться.

- Мог. В полиции так и должны были решить, вспомнив о его долговых расписках. Если бы не очередная страховая выплата, бросившая тень подозрения на безутешную вдову. Возмещение настолько своевременно позволило ей заткнуть брешь в бюджете и безбедно существовать какой-то период, что от косых взглядов ловкой даме пришлось уехать за границу.

- Потом был ещё супруг. Немолодой, но весьма успешный иностранец, после смерти коего она значительно улучшила материальное положение. К сожалению, французская полиция причину смерти искать не стала, списав на возраст. Поговаривали, что в Париже из-за нее состоялась дуэль. Её любовники повздорили, и один убил другого.

- Мало ли в Париже происходит дуэлей. - неопределённо, себе под нос пробурчала Агата.

- Пожалуй, немало. Но вот только через некоторое время её любовник- бретёр шагнул вниз со смотровой площадки Эйфелевой башни. Французские газеты писали, что прыгнуть возлюбленные собирались вдвоем, но в последний момент мадам испугалась за свою прическу.

- А страховая выплата?

- Была, как же без неё. И завещание на имя мадам Муры. Французская страховая компания стала беднее на сто тридцать тысяч франков.

- Это ужасно! - по мере его рассказа глаза Агаты округлялись.

- Это ещё не всё. За границей она встретила и тотчас вышла замуж за юношу девятнадцати лет, единственного наследника князя Х. Поговаривали, что мальчишка совершенно потерял голову от любви к ней.

Штольц, погружённый в воспоминания, остался равнодушным к потухшему лучезарному взгляду и не замечал дрожащей от волнения девушки.

- Юный князь погиб, упав со скалы в Альпийских горах.

- Свидетелей опять не было?

- В тот раз полиции повезло, свидетель нашелся. Им оказался билетный кассир. Он показал, что мадам покупая билеты взяла один билет туда-обратно, а второй только в одну сторону. Жадность сослужила ей плохую службу. Кассир также видел, как через некоторое время дама сошла с поезда одна. Старый князь почернел от горя, требовал разыскать преступницу, но она, присвоив наследство молодого супруга, как в воду канула. Полиции всех стран разыскивают её, но пока безуспешно.

- Какая страшная женщина! Всё-таки хорошо, что вы не соглашались её целовать! Невозможно представить, что было бы, окажись вы в её поле интересов. Вы могли бы стать в её жизни ещё одной страховой выплатой... И я никогда не узнала бы вас...

Агата, плохо соображая от треволнений, погладила его руку, лежащую на столике и, ведомая наитием, перевернула и поцеловала крепкую мужскую ладонь.

В горле Штольца моментально все пересохло, образовавшийся ватный ком не давал ему полноценно существовать. Все слова улетучились из головы, оставив после себя пустоту и гулкое эхо, которое множило и повторяло удары его сердца. Сюртук значительно уменьшился в размерах. Галстук превратился в удавку. Он судорожно теребил ворот сорочки, стараясь напустить внутрь воздуха, чтобы хоть немного охладить так не вовремя разгорячившийся организм, но сделал только хуже - в приоткрытую лазейку запрыгнули мурашки. Они хаотично носились по нему, щекотно таская за собой пушистые хвосты, заставляя мужчину ерзать от неловкости и мечтать сей же миг оказаться опять в ярославской гостинице.

Агата, видя, в каком плачевном состоянии пребывает сидящий напротив Штольц, сочла нужным пояснить содеянное, но, как уж водится, сделала только конфузливей:

- Мы должны быть вместе. Вы без меня пропадёте. Кто станет отгонять от вас назойливых дам? Они слетаются к вам, как пчёлы на мёд.

Единственное, чем мог ответить разучившийся говорить Порфирий - с невероятной нежностью потрепать её по щеке, и потянувшись губами через стол, не обращая внимание на окружающих, вкусить-таки лакомого брецеля, к которому он приглядывался с начала пути.

Спустя какое-то время, когда они смогли отдышаться, приходя в себя под неодобрительными взглядами пуритански настроенных попутчиков, Агата задала вопрос, который не давал ей покоя:

- Порфирий Платоныч, а что на той вечеринке пили? Ну, где муж отравился, а Мура нет.

- Коньяк, по-моему. На месте трагедии я сам не присутствовал, но материалы дела видел.

- Яд мог быть в кубике льда. Когда Мура сделала глоток, он еще не растаял, вот почему она избежала смерти, а мужчина нет.

Штольц с недоверием смотрел на девушку. Неужели всё могло быть так просто? Если бы кто-то додумался до этого много лет назад, то скольких жертв можно было избежать.

-  Через полчаса будем на месте, - переварив возможную разгадку, объявил сыщик.

- Жаль. За разговором время пролетело до обидного быстро.

- Агаша, собирайтесь и пойдемте со мной. У нас есть ещё дело.

Они прошли через весь вагон к местам, что занимала Габриэлла Пираньи со спутником. Порфирий представился:

- Штольц, судебный следователь.

Дама, которую выдернули из сладостных грёз, недовольно обозрела подошедших, и, видно, не сочла их достойными внимания золотого контральто. Вольдемар, вольготно развалившийся на диване, неприветливо дрыгнул ногой, мол, мы не привыкли обращать внимания на невоспитанных плебеев. Сыщик покидать гостеприимную компанию не собирался, ничего не понимающая Агата мялась рядом. Певица поинтересовалась у сидевшего напротив мужчины:

-Вольдемар, что этим людям от нас надо? - столь брезгливо вопросила Дива, что Агата моментально разочаровалась в ней и в её певческом искусстве, и пообещала выбросить граммофонную пластинку с записью её голоса.

- От вас сударыня - ничего, а вот вашему спутнику, вернее спутнице, у меня есть что предложить. Пока - комфортную тюремную камеру. А дальше будет решать суд. Мура Марфич, вы задержаны по подозрению в убийстве ваших мужей. Отпираться бессмысленно. Не заставляйте меня применять силу.

Бывшая Вольдемар встала и отлепила усы, став сразу похожей на женщину. Немногочисленные пассажиры второй раз за вечер любовались представлением, которое давал Штольц. Первый акт пьесы - мелодрама с поцелуями - не шла ни в какое сравнение с детективным сюжетом второго акта. На глазах изумленной публики под визг певицы, требующей вернуть ей изменившегося кавалера, и удивлённо открывшийся рот духовидицы Мура презрительно окинула с ног до головы сыщика:

- Пуффель Штольц! Вижу, малыш вырос и научился целоваться, - она кивнула в сторону Агаты, намекая, что их романтический порыв не ушёл от внимания других пассажиров. - Столько лет прошло, но я тебя сразу узнала, как и ты меня. Старая любовь не забывается, да, Пуффель?

- Никто не смеет называть Порфирия Платоныча эти дурацким именем! - Агата отодвинула сыщика, гневно сжала губы, подошла к брачной аферистке и от души пнула её в лодыжку. Какая несправедливость, ей, самому драгоценному, что у него есть, запрещено произносить это слово, а эта нахалка прилюдно козыряет близким знакомством с чужим Штольцем!

- Кроме меня! - сразу установила границы их отношений девушка и под визги Дивы ещё раз пнула скачущую на одной ноге Муру.