Прошло уже три месяца с его освобождения, а Штольман до сих пор находился в Петербурге. Варфоломеев твердо пообещал поездку в Затонск. Более того, по его словам там придется задержаться. Но пока не закончено досудебное следствие по делу Нежинской и группы других участников "шпионского дела", Штольман вынужден был не покидать столицу. С письмом Анне Варфоломеев настоятельно просил повременить. Аргументов не приводил, но уверял, что они весомые. Сначала он давал показания. Следователь был въедливый, интересовали его любые мелочи и это длилось больше месяца. Потом пошла подготовка документов для суда. Варфоломеев не спешил излагать суть нового дела. Приглашал на обеды, поил дорогим коньяком, зло шутил об участи господина Увакова и виртуозно уходил от любых вопросов о будущем задании. И Штольман перестал спрашивать. Он знал, что рано или поздно полковник всё расскажет. А пока он изнурял себя гимнастическими упражнениями и еженедельно посещал доктора, лечившего его кашель. К доктору его в приказном порядке отправил Варфоломеев. В первый визит он сам отвёз Штольмана в клинику. По тому, как встретил их врач, Яков понял, что они с полковником старые знакомые. Поэтому визитами к доктору он не манкировал. Понял, что Варфоломеев будет в курсе если он станет пропускать посещения клиники. А через пару недель и сам убедился в том, что лечение помогает. Кашель почти исчез. Спать он стал гораздо спокойнее. И ему перестали сниться каменные стены и его бесконечные шаги и повороты. Первое время он автоматически тормозил каждый девятый шаг. Но это прошло. Почти прошло.
    В гостинице он пробыл два дня. Потом перебрался в семейный особнячок. Он не был там шесть лет. На удивление возвращение прошло без особого напряжения. В доме его ждали двое. Кухарка Матрёна, которая все эти годы следила за порядком и чистотой. И Ерофей, бывший урядник, служивший под началом Штольмана. Ерофей после тяжёлого ранения служить в полную силу уже не мог. И Штольман взял его управляющим в дом. Всё, что находилось вокруг дома, безопасность всех, кто в доме и ещё кое какие обязанности были в ведении Ерофея. В отсутствии Якова жалование слугам выплачивал семейный нотариус. Яков помнил его с детства. Николай Карлович  был нотариусом семейства Штольманов почти сорок лет. Яков затруднялся с определением возраста нотариуса. Много лет тот не менялся. А сам на вопросы о возрасте лишь посмеивался. "Зачем Вам, Яшенька, знать мой возраст? Чай не барышня". Но дело своё Николай Карлович знал. После смерти отца Яков с удивлением узнал, что стал обладателем довольно приличного наследства. У него оказалось три доходных дома и не малое количество ценных бумаг. Средства были вложены в прибыльные предприятия и давали возможность заниматься любимым делом. Когда Штольман проигрался Гроховскому, ему почему-то было крайне неловко обращаться к Николаю Карловичу. И он воспользовался тем, что предложила Нина. Много раз после он пожалел об этом. Старичок нотариус перед его отъездом в Затонск, навестил его. И, как бы между прочим, обмолвился о том, что "Вы, Яшенька, больше бы мне доверяли. Может и не пришлось бы теперь в Тьмутаракань ехать". Тогда Яков только вздохнул. Теперь же был благодарен провидению, что поехал всё таки в Тьмутаракань. Видимо вымолила мама для сына немного счастья. Счастья, на которое он уже не рассчитывал.
    Пару дней назад произошла непредвиденная встреча. Очень неожиданная и поначалу Штольман был не в восторге от неё. Но потом понял, что это своеобразный подарок судьбы. Возвращаясь из клиники домой, он решил не пользоваться услугами извозчика и пошёл пешком. Прогулка по мартовскому, ещё заснеженному Петербургу, невольно возвращала его в то время, когда молодой сыщик только осваивал премудрости профессии. И очень много ходил по городу. И город открывал ему свои секреты. Яков любил Петербург. Любил его прямые проспекты и мрачные дворы. Несмотря на то, что хорошо знал изнанку столицы. Он сам был плотью и кровью этого города.
     Штольман неторопливо шёл по улице. До дома оставалось ещё пол квартала.
   И тут из дверей модного ресторана вышел прямо к нему навстречу младший Миронов. С пол минуты Петр Иванович изображал соляной столп. Только глаза расширились настолько, что того и гляди грозились выпасть из глазниц. Потом Миронов стал стремительно краснеть и наливаться гневом. Штольман шагнул к нему и тихо произнёс "Рад видеть Вас, Петр Иванович. А пойдемте-ка обратно в ресторан. Поговорить нам надо непременно". Миронов моргнул и молча повернул к дверям, из которых только что вышел.
    В ресторане они засиделись за полночь. Выпили две бутылки коньяка. Миронов внимательно слушал и выражение лица у него постепенно сменилось с возмущенного на задумчивое. На удивление лишних вопросов он не задавал. Спросил только не написать ли ему самому Анне. Штольман хмуро отказался. Объяснил, что просили раньше времени не давать никому знать о своём "воскрешении". "Петр Иванович, поверьте, если бы не жесткое распоряжение сверху, я был бы в Затонске на следующий день после освобождения". Штольман залпом выпил коньяк. Петр Иванович сочувственно вздохнул и опустошил свою рюмку.
    Ерофей очень удивился когда в первом часу ночи открыл дверь и увидел Штольмана, который буквально на своем плече внёс в дом незнакомого господина в щегольском пальто. Сам Яков еле стоял на ногах. Ерофей подхватил Миронова и вопросительно посмотрел на хозяина. "В гостевую" коротко и неразборчиво буркнул Яков и отправился к себе в комнату не раздеваясь. Когда Ерофей раздел и уложил Петра Ивановича, он тихо дошел до хозяйской спальни и заглянул в приоткрытую дверь. Штольман спал, уткнувшись лицом в подушку. Его хватило только на то, чтобы снять пальто и обувь. Ерофей прикрыл его пледом и вышел.
    С утра и Якову, и Петру Ивановичу было не очень хорошо. Матрёна, поджав губы, принесла и поставила на стол кувшин с рассолом и два стакана. Штольман криво усмехнулся и налил. Через пол часа оба немного пришли в себя. Петр Иванович, морщась временами, рассказывал Якову о том, что происходило в семействе Мироновых в прошедшие четыре года. Сам при этом думал о том, что слишком уж несправедлива жизнь к племяннице и её возлюбленному. Ему очень хотелось помочь этим двоим, но он не знал как. Штольман слушал молча, не перебивая и не задавая вопросов. По лицу его невозможно было понять реакции, но пальцы, сжимающие стакан, побелели. Петр Иванович запнулся на полуслове и прикоснулся к руке Якова. Тот вздрогнул, словно проснувшись, и улыбнулся уголком рта. "Всё будет хорошо, Пётр Иванович. Я сделаю всё, чтобы так и было".