Вот и вторая неделя после возвращения из Ярославля с проворством сказочной золотой рыбки махнула хвостиком и ушла, в глубокое... нет, не синее море, а туда, откуда обратной дороги нет, - в прошлое.

Жизнь постепенно входила в прежнее русло, оставив где-то далеко, в Ярославской губернии, молочные реки и кисельные берега, в которых целую неделю беззаботно барахтались Агата и Порфирий Платоныч.

Теперь они встречались они не так частно, как им того хотелось и всё больше в людных местах. Свидания проскакивали быстро, а время между ними тянулось ленивой улиткой. Редкие поцелуи на морозе добавляли встречам пикантности. Нос Порфирия уже не напоминал сосульку, да и Агата не цеплялась к мелочам, не желая растрачивать бесценные минуты на придирки. Какая чепуха - холодный нос. Потер его шерстяной варежкой и вот он - теплый, розовый и приятный, одно удовольствие целоваться с его обладателем.

А ещё после Ярославля случилось то, что Дездемона прозорливо нарекла “сурпризом”.

То, о чем ни он, ни она, поддавшись душевному подъему, не могли и помыслить, настигло их бумерангом, связав по рукам, и загнав обоих в ловушку. А с него ещё и сбило спесь, как шляпу, стукнув по затылку. Ему пришлось, как нашкодившему гимназисту, перед Валерьяном Ильичом оправдываться и отводить глаза.

Вся семья Морошкиных с нетерпением ожидала от него вожделенных слов, но пока он, как честный человек, не мог им обещать ничего конкретного. Это только пока! Он надеялся, что со дня на день всё изменится, запутанные узлы развяжутся, и он снимет с них эту ношу. Время шло, но воз и ныне оставался там.

Марта Матвеевна умоляла поторопиться с поиском решений, Валерьян Ильич привычно недовольствовал, но сыщику и в голову не приходило осуждать его. Морошкин, как глава семейства, нёс полную ответственность за погоду в доме, а он, Штольц, как ни крути, оказался виновником положения, в которое их дочь загнала семью. Он нарочно взял всю вину за этот эксцесс на себя, стараясь уберечь Агату от родительского гнева...

Вернувшись, она пулей влетела в дом, расцеловала родителей и прямо с порога преподнесла “сурприз”:

- Мама, папа, я хочу вам что-то сказать. Вернее, предупредить...

Родители, повидавшее всякое в исполнении Агаты, казалось бы, давно должны были привыкнуть к преподносимым ею котам в мешке, но каждый раз переживали, как в первый. Они настороженно переглядывались, даже примерно не представляя, что их ждет сейчас. Причуды дочери были схожи с ветреностью бомбы - дважды в одну воронку не попадали.

- Дорогие мои, поздравляю вас! Очень скоро, вот прямо сейчас, в нашем доме на одного человека станет больше! - дочь, похоже, пребывала в полном восторге от грядущего пополнения в семье. - Вы не переживайте, никаких дополнительных хлопот мы вам не доставим.

От слова “мы” мать схватилась за сердце, отец за успокоительные капли. Накапал жене, потом себе. Как марафонец, чередуя слова с тяжелыми вдохами и выдохами, он повернулся к жене:

- Вот оно, твоё воспитание! Неделя без родительской опеки и нате, пожалуйста, “мы”! И, заметь, она не спрашивает нашего разрешения, преподносит, как данность.

Марта Матвеевна прикладывала платочек к глазам.

- Ты хочешь, чтобы твой э...гость, жил с нам под одной крышей? В этом доме?

Агата кивнула:

- Это только на время. Я вас сейчас представлю, и вы сами поймете, как несказанно нам повезло.

Агата непонимающе смотрела на родителей, пытаясь понять, отчего они не спешат разделить с ней радужные перспективы. Ну ладно отец, экзальтации ему чужды, но где же мамино журналистское чутьё? Вот-вот в их доме разразится сенсация в масштабах всего города, да что там, всей губернии, а она и ухом не ведет, даже как будто расстроена:

- Не отчаивайтесь, это положение не может длиться вечно, - утешила он родителей. - Правда, на какое-то время придется потесниться, и, конечно, надо будет обуздать некоторые вольные привычки, все-таки посторонний человек в доме. Ну и конечно, от любопытства соседей нам укрыться не удастся. Все захотят узреть чудо своими глазами.

- И ты так легко об этом говоришь?

Дочь пожала плечами, всем видом давая понять, что дело сделано, разговоры бессмысленны и решение принято ею самостоятельно, и родителям придется смириться с этим:

- Давайте отдадим ей голубую спальню, где раньше была детская? Так мне будет проще присматривать за ней.

Её? За ней? Присматривать в детской?

Родители переглянулись и синхронно, как люди, давно живущие вместе, без помощи языка, одними глазами поздравили друг друга: “ну что, допрыгалась, бабушка?” - “не перекладывай с больной головы на здоровую, дедушка”.

- Её? Ты так уверена, что это девочка?

Агата рассмеялась:

- Ну конечно, в какой-то мере.

- Не представляю, когда ты успела сие сотворить?

- Когда возвращалась из Ярославля.

- То есть примерно часа два-три назад?

- Может, и меньше.

- Позволь узнать, а каковы намерения у твоего, так сказать, спутника?

- Самые благородные! Порфирий Платоныч обязательно найдёт какой-нибудь выход.

- Я так и знал, что без Штольца тут не обошлось! - стукнул кулаком по столу Валерьян Ильич. – Он-таки воспользовался твоей доверчивостью.

- Да нет же, я сама предложила.

Дездемона, подслушивающая в дверях, бочком просочилась в столовую и вклинилась в разговор:

- Господа, а может, ничего страшного не произошло? Не мы первые, не мы последние. Радоваться надо такому сурпризу. Это же прибыль в дом.

Агата похвалила горничную:

- Умница! Ты одна меня понимаешь. Готовь комнату!

- Агашенька, моё бедное невинное дитя... Думаю, готовить комнату несколько преждевременно...Это же только произошло... - Марта Матвеевна кончиком пальца смущенно обводила узор на скатерти и неловко отводила глаза от лица дочери. - Я тебя в эти вопросы не посвящала, но... торопиться не стоит...  Это не происходит вот так, сразу... У нас есть в запасе некоторое время. А может, и вовсе в этот раз ничего не случится...

- Мама, это решительно невозможно! Она с минуту на минуту будет здесь.

Марта оглядела стройную фигурку дочери и наконец-то догадалась спросить:

- О ком мы говорим?

-  Я разве не сказала? Простите моё сумасбродство! О Габриэлле Пираньи, конечно! Я встретила её в поезде. Мама, папа, с ней произошло нечто ужасное. Я не смогла пройти мимо и пригласила её остановиться у нас...

Всемирно известная певица обрела временное пристанище у Морошкиных и полную власть над домом. После задержания её лже-кавалера мадам Пираньи мертвой хваткой вцепилась в пальто Порфирия и совершенно рыдающим образом принялась за ним волочиться и манипулировать его безотказной натурой.

Дива с первого взгляда одурманилась его мужественным ликом и широкоплечей выправкой, и не обращая никакого стеснения на Агату, принялась кружить голову Штольца романтически-фееричными планами на будущее.

Это было проделано столь мастерски, что вскоре шляпа сыщика вращалась вокруг ушей не хуже колец Сатурна. Агата жалостливо вздохнула: “Вот оно, опять! Как он будет без меня? На секунду нельзя оставить его одного, сразу слетаются к нему амурные пчёлы”.

- Порфирий Платоныч, возьмите себя в руки! - девушка смахнула чары с сыщика, как паутину. - Давайте ваш револьвер, я займусь Мурой, а вы - нашим багажом.

Паук, оплетший сетями Штольца, расставаться с добычей не думал. Дива театрально рыдала, обещая от неминуемого позора на первой же станции выброситься под колеса железного чудовища, а ей можно верить, для неё это всё равно, что сигануть в оркестровую яму. В кураже не единожды падала. Потому выбирайте благороднейший и красивейший Порфирий Платоныч, что вам предпочтительнее - взять грех на душу или её с собой? Штольц вопросительно повернулся к Агате, она кивком одобрила его выбор и даже, чтобы обезопасить сыщика от посягательств, пригласила Габриэллу остановиться у них.

К исходу первой недели гостевания мадам Пираньи обитатели дома уже склонялись к тому, что уж лучше бы “сурприз” Агаты был тем, о чем они первоначально подумали.

Габриэлла просыпалась к обеду, запивала кашу, которую звала “ризотта” шампанским, распевалась, требовала внимания и лезла во все дела.

Валерьян, дабы не слышать сдобренных пьянящими пузырьками чарующих звуков, запирался в кабинете и надевал на голову меховой треух дворника. Павел, которому Габриэлла отвела роль пажа и воздыхателя, с утра пораньше убегал из дому, и одному лишь мирозданию ведомо, где проводил дни. Марта Матвеевна, коварно стащив у мужа треух, запиралась в своей комнате и, как могла, под громкие вопли оперных арий творила. Дездемона носу не показывала из кухни, но липучая госпожа Пираньи доставала её и там. Как оказалось, сия многогранная мадам разбирается абсолютно во всем. Строительстве, куроводстве, ямщицком деле, даже в кулинарии и медицине и ещё много в чём.

- Пыцца. Бон аппетиту! - провозгласила Дездемона, подавая к обеду огромную толстую лепешку с кусками мяса и солёных огурцов, приготовленную по рецепту Дивы: все, что есть в дому на тесто кладу.

Накануне кухарка их потчевала изысканным блюдом “сапогети с карасями и морковью”, так как морепродуктов у них отродясь не водилось, пришлось заменять доступными припасами. До этого было “лАзанье” и неприличные сморщенные “тортеллини”. Павел Ильич вспомнил легенду о пупке Венеры и поваре, подглядывающем в замочные скважины за дамами, чем окончательно лишил “бон аппетиту” Марту Матвеевну и заставил конфузливо морщиться Дездемону, которая отказывалась убирать почти нетронутое срамное блюдо.

Единственной возможностью у Морошкиных не забыть вкус обыкновенной котлеты были обеды в городе, а дома их караулили “карпаччи” из сырого мяса, приторно сладкие “тирамиски” и белёсые шельмецы “ньокки”, с виду похожие на пельмени, но лишённые мяса, а значит, бессовестные мошенники.

Братья Морошкины по очереди посещали полицейский участок. Павел умолял поскорее забрать Диву, Валерьян прибегал к угрозам. Штольц в ответ пожимал плечами, взять её ему было некуда. Единственный шанс избавиться от неё - пристроить в хорошие руки. Надо подыскать ей занятие или кавалера, и тогда все они испытают облегчение. Беда состояла в том, что холостых мужчин, удовлетворяющих вкусам госпожи Пираньи, в Заводске кот наплакал. Положительным в этой ситуации стало то, что от Штольца мадам отступилась. Его диктаторские замашки дурно влияли на расстройство её трепетной нервной системы и сравнимого по крепости с гранитом пищеварения.

То ли от скуки, то ли от жажды научить всех жизни она нагрянула в клинику под надуманным предлогом проведать Агату, но на самом деле, как оказалось, в поисках очередного кавалера. Единственным мужчиной, кроме сильно дружащих с зелёным змием санитаров Краюшкина и Синеусова, оказался доктор Минхерц. Именно в его сторону попыталась испустить флюиды очарования Дива.

В клинике было горячее время. Пульхерия Ивановна так и не вернулась из Ярославля, прямо оттуда отправилась творить добро по миру, продолжая лечебное турне, поэтому доктору Минхерцу и Агате приходилось работать за троих.

Наивный доктор, незнакомый с особенностями Габриэллы, с удовольствием принял её помощь и усадил заполнять журналы.

- Сударыня, что сие значит: “у больного есть жена, паховая грыжа и два сына”? Вот ещё: “больной слеп, как крот, не может отличить девушку от женщины”. Или это: “больная девица 70 лет захворала ячменем правого уха и нервным расстройством. Сопутствующая патология - девичество”.

- Да, мой дорогой, сия проблема возникает от нерешительности и боязни сделать шаг от созерцательных ощущений к радостям плоти. Печальное мандражирование в амурных делах привело к тому, что ваша больная стала похожа на меланхолический сухофрукт с патологиями, и если вы, любезный, немедленно не изволите ангажировать меня в ресторацию, то сия болезнь грозит и вам.

Доктор Минхерц, как видно, всё-таки заразился от пациентки “печальным мандражированием”. Он деликатно, но настойчиво исключил Габриэллу из клиники, не дав приобщится к миру медицины, строго-настрого наказав не отвлекать от работы глупостями Агату Валерьяновну.

Дива по старому знакомству и тлеющему в глубине её диафрагмы романтическому интересу пыталась посещать Штольца в полицейском участке, но грозный господин полицмейстер на корню пресёк её интересы с дюжим городовым.

Да, и мысль о том, что где-то неподалеку к камере томится Мура, которой Габриэлла, как наивная гимназистка, едва не отдала свое сердце и кошелек в придачу, напоминала о её доверчивости и неразборчивости в людях, и прочно воздерживала от посещения участка...

Штольц пробежал глазами записку и прикусил костяшку пальца (не ревниво, обеспокоенно!):

“Порфирий Платоныч, синьор К. приглашает меня посетить представление итальянского чародея Карпоссио Скардола-Недоцетти. С большим удовольствием окунулась бы в мир магии и волшебства с Вами, но, увы, по хорошо известным причинам это невозможно. Обещаю вести себя благоразумно. А.“

Мужчина ещё раз прочитал и размашисто вывел:

“Отказ”.

Захлопнул тетрадь, упаковал в видавший виды коричневый конверт и отправил с посыльным обратно.

Утром после возвращения Агата задалась вопросом, как же ей выполнить требования безопасности - предупреждать Порфирия о своих передвижениях? Записки отправлять опасно, Крюгер не дремлет. Она достала толстую синюю тетрадь, наспех написала:

“Доброе утро! Весь день буду в клинике, возвращаюсь в 19.00”

Подумала, и на оставшейся части листа весьма коряво, по-детски (к сожалению, рисование не самая сильная её сторона) изобразила зайчика в цветах, похожих на скрещенные восьмерки и разнокрылых бабочек, угрожающе усмехающихся над её умением самовыражаться подобным образом.

Девушка покрутила в руках унылую тетрадь, и там, где обычно бывает имя владельца, крупными буквами надписала - СМС. Получилось весьма находчиво и загадочно, Крюгеру, попади переписка в его лапы, ни за что не догадаться.

После полудня конверт с тетрадью вернулся к ней.

“Одобряю. Провожу. В 19.03 “случайно” встретимся у ворот клиники.

P.S. Что означает “СМС”?

P.P.S. Почему собака курит?”

За “курящую собаку” она немного обиделась, толкование художеств решила оставить до вечера, но не выдержала:

“Это не собака, а заяц с цветочком!!!

Насчет СМС. Какие есть варианты?”

Она читала его варианты и гадала, почему ей достался такой неромантичный мужчина, без фантазии?

“Собаку Можно Съесть. Сладости Можно Спасти. Состояние Ментального Самогрыза. Сударь, Можете Садиться! Сделай Меня Счастливым...”

Хотя нет, последняя фраза говорит, что он вовсе небезнадежен, и ей только стоит его немного подпихнуть в нужном направлении:

“...Столько Можно Сказать. Слишком Мало Слов. Самые Милые Строки...”

Ответом ей был умело прорисованный твердой мужской рукой медведь. Он был совсем как живой, запустил лапу в бочонок, зачерпнул полную пригоршню мёда и, высунув язык, слизывал тягучую сладость. Пчёлы, окружившие его, завидовали.

Насекомых девушка перечеркнула, давая понять, что Агата-контроль не дремлет, и чтобы Порфирий, оставшись без присмотра, не вздумал озорничать.

Так завязалась тайная переписка, существование которой Крюгеру ни за что не пришло бы в голову. Агата и Порфирий чрезвычайно довольные собой писали дело и не дело. СМС летали по нескольку раз в день от неё к нему. Его фразы становились цветистее и раскованнее. Агата перестала самовыражаться в рисунках, а чтобы предъявить мужчине своё эмоциональное состояние, придумала рисовать точки и палочки в кружочках. При внимательном рассмотрении они складывались в забавные мордочки, и можно было понять, каков её настрой. Если в ответ на её сообщение вместо букв приходили одни рожицы, то Агата понимала, что сейчас ему не до нее и временно отставала.

Вот и сейчас она, получив сухой отказ, она почти не расстроилась. Отдала билеты на представление мага Недоцетти, презентованные Клювейру, родителям.

Адру-Педру, возможно, будет вне себя, но ничего, переживет. Она ему авансов не дарила, а то, что он коварством пытался завладеть ими, даёт ей возможность бестрепетно отказать ему.

Валерьян Ильич, как и следовало ожидать, посетить выступление отказался. Марта Матвеевна пригласила было госпожу Пираньи, но и у неё нашлись более интересные дела. Зато Дездемона буквально шкворчала на сковороде любопытства и с удовольствием составила хозяйке компанию.

Маг и волшебник средиземноморского происхождения внешность имел самую что ни на есть итальянскую и таинственную, длинноносую и остроглазую. Загадочности ему добавлял черный плащ на малиновом подкладе и высокая шляпа.

Единственное представление он давал в небольшом зале гостиницы, и зал был нашпигован преимущественно счастливицами деликатного пола. Их компанию разбавлял лишь репортер Хлебушинский.

Маг на смеси различных языков напускал на дам и барышень туману, они, эпатированные таинственностью происходящего, исторгали из своих корсетов восторженные звуки и раскачивались, как кобры послушные звукам свирели.

В состоянии первобытного экстаза Карпоссио исступлённо размахивал волшебной палочкой и, словно великий дирижер, сопровождал действо таинственными пассами свободной рукой.

Он выпускал в воздух карты, вынимал белого кролика из шляпы. Дамы, совершенно зачарованные представлением, раскрыв рты, следили за его движениями, стараясь запомнить, а потом пересказать неудачникам, не доставшим заветных билетов, все до мельчайшего шевеления пальца волшебника. 

Недоцетти шастал сквозь зеркала туда-сюда, заходил в одно и являлся из другого. Широкими размахами чудодейственных рук раскидывал по залу розы и воздушные шары. Зрители был столь очарованы волшебством, что чуть не забыли об ожидающей их кульминации, в которой ожидалось явление дара прорицания.

Оказалась, что мироздание неспроста наделило именно этого чародея столь долгим носом, что он казался бесконечным, как и его всевидящее бескрайнее око. Именно при помощи природного оборудования, обоняния и обаяния ему восхитительно точно удавалось заглядывать в душевные секреты за корсажами дам.

Карпоссио ходил по залу принюхивался к дамам и открывал тайны. Отовсюду раздающиеся ахи и охи публично вопили о том, что пророчество попало в цель. Хлебушинский не успевал записывать: как знать, а вдруг потаённое когда-то да пригодится?

Настала очередь госпожи Морошкиной. Маг воткнулся ей за ухо демоническим носом, принюхался, глубоко вдохнул дурманящий аромат “Ночной фиалки”, и, абсолютно осоловевший от необычайного букета запахов, пафосно и бездумно погрузил Марту Матвеевну и её компаньонку в состояние глубокого размышления:

- Ваш муж изменяет вам с горничной!

По залу прокатилась волна ужаса. Опьяненный чудом парфюмерии Недоцетти похоже не сообразил, что произнес, и чрезвычайно довольный собой перешёл к следующей, вожделеющей его откровений даме.

Неисповедимы пути мироздания! К великому бедствию мага ею оказалась Дездемона. С трудом придя в себя от гнусного клеветничества, объект предполагаемой страсти Валерьяна Ильича решительно крякнул, что магом было принято за одобрение и приглашение. Он вторгся в благоуханное пространство Дездемоны, втянул в себя животворящие ароматы ванили и корицы, но не успел молвить и слова, как был схвачен за нос.

- Ах ты, поганец! Меня, честную горничную, вздумал насмерть заклеветать?

Под несчастливой звездой родился Карпоссио, он всегда это знал и как мог исправлял запутанные тропы судьбы, но не всегда получалось, иногда они оказывались хитрее и заводили его в дремучие дебри.

Дездемона выпрямилась во весь могучий рост, брезгливо зажав между пальцами нос чародея и вытянув его высоко вверх. Недоцетти подпрыгивал на цыпочках и на разных языках просил пощады, обещал поглубже заглянуть в астралы.

Марта Матвеевна кинулась спасать волшебника. Остальные дамы всполошенными курами бестолково бегали вокруг, кудахтали и хлопали веерами. Подходить близко к разъярённой горничной никто не решался. Наконец одна из них догадалась:

- Позовите же полицию, она его покалечит!

Дездемона изменила стратегию, перехватив его за шиворот. Она наказывала обидчика, раз за разом тыкая посиневшим носом в стол, где чуть ранее он размахивал руками вокруг магического шара:

- Давай опровержение, каторжник! Будешь знать, как оговаривать горничных!

- Отпустите меня! Внимаю астральным циклам - звезды перестроились, я готов сделать иное предсказание, лучше прежнего! - с трагическими нотками курочки Рябы, обещающей снести золотое яичко, умоляюще гнусавил Недоцетти.

- Мадам, спасите меня от вашей ненормальной горничной.  Я плохо знаю русский язык и немного перепутал - это не горничная, а Гортензия! Предмет сердечной привязанности вашего мужа именуется Гортензией!

Марта Матвеевна потянулась к нему, пытаясь ослабить хватку Дездемоны, но случайно острым каблуком наступила ему на большой палец ноги. Ботинок из тонкой итальянской кожи оказался бессилен против крепкого каблука русской дамы. Раздался хруст и Недоцетти, окончательно утративший самообладание позорно обмяк и рухнул на пол.

- Убили! - завопили дамы. - Морошкины убили чародея! Где же полиция?

Не убили, а лишь немного потрепали. К моменту приезда полиции он уже был почти в себе.

Волшебник, скрючившись под столом, страдальчески поджимал ногу одной рукой и оберегал нос другой. Он всхлипывал, почесывая макушку и размазывая окровавленными руками слёзы. В суматохе одна из дам, пытаясь прорваться к несчастному, толкнула стол, волшебный шар, из которого ещё час назад духи предков Недоцетти давали советы потомку, покатился, как яичко незабвенной Рябы, упал и разбился о затылок лежащего ничком Карпоссио, выпуская на свободу томившиеся в заключении духи его прародителей.

С черепно-мозговой травмой, переломом носа и большого пальца, дергающимся глазом и аллергией на фамилию “Морошкины” ещё час назад совсем невредимый маг, собирающийся утром отправится в Петербург, попал под опеку Юстаса Алексовича.

Недоцетти, увидев полицейских, осмелел и грозным голосом заверещал, что, когда вылечится, всех засудит. Что сегодня он не состоянии, а вот завтра он составит заявление по всей форме на трех... Нет, на десяти листах!

Когда страдальца отправили на излечение, Штольц усадил обеих дам в свою пролетку и повез домой.

Обеспокоенные Агата, Валерьян Ильич и Павел метались по гостиной, как шары в бильярде сталкиваясь друг с другом:

- Они уже давно должны были вернуться. Поеду в город. Павел, ты со мной? - созрел на подвиг Валерьян, но не успел договорить, двери распахнулись, впустив разгневанную хозяйку дома и горничную.

Морошкин распростер к ним объятия, словно намереваясь обнять обеих. Дездемона набычилась, боясь на него посмотреть, дабы не быть обвиненной в интересе к хозяину. Самое большее, на что он ранее мог рассчитывать - кусок ватрушки из серединки, но теперь и этого ему от неё не дождаться.

- Ну, Марта, разве так можно? - вопросил он. - Где вы были? Я уже собрался в полицию.

Тут хозяин увидел сыщика:

- Ага, а вот и полиция. Ну как же! Без господина Штольца ни одно происшествие в нашем доме не обходится.

- Простите, я уйду, - неохотно произнес Порфирий, не сводя обеспокоенных глаз с Агаты. По дороге он выяснил, из-за чего начался сыр-бор, и предчувствовал, что на сегодня его миссия защитника ещё не окончена.

- Останьтесь. Вы спасли нас.

- Мама, Дездемона, что с вами произошло? - растрепанный вид дам, покинувших дом при полном параде, насторожил Агату.

Мать, не слыша дочери, обернулась к супругу:

- Кто такая Гортензия?

Бегающий от супружеского правосудия взгляд мужа рассказал Марте Матвеевне всё: виновен! Но она продолжала наседать, хотелось услышать о вероломстве супруга из его неверных уст:

- Не юли, Валерьян! Мне всё известно о твоих похождениях с прекрасной Гортензией! Как ты смел променять меня на эту драную кошку?

- Не смей так о ней отзываться!

- А какой ещё может быть особа с именем Гортензия? Только гулящей мерзавкой с пониженными нравственными устоями.

- Гортензия не гулящая! Я прошу тебя её не оскорблять. У неё высокие устои! Выше всех! Она чудо!

- И давно ты с ней встречаешься?

- Папа, это ведь неправда? - растерянная Агата мало что понимала в происходящем, но ситуация складывалась настолько тревожно, что она вот-вот могла оказаться ребёнком из неполной семьи.

Губы Порфирия стиснулись от жалости к ней. Сейчас девушке предстояло узнать страшное. Если бы мог, он взял бы на себя её грядущую боль.

- Давайте успокоимся, - младший Морошкин ловко уворачивался и скользил между громами и молниями искрящихся родственников. - Я уверен, что этому найдется какое-нибудь объяснение. Подумаешь, один раз оступился, с кем не бывает. Ну скажи, Валерьян, ведь это легкое мимолетное увлечение?

- Нет, Павел, я полюбил!

- После стольких лет брака ты вот так легко об этом говоришь? Может, в таком случае ты предпочтешь жить с ней? - в глубине Марты Матвеевны ещё теплилась надежда, что муж не посмеет вылететь из семейного гнезда.

- Да! Она никогда меня не упрекает. И не ревнует к тебе! - напрасно женщина надеялась, супруг был непреклонен.

- Ты даже не хочешь скрыть вашей порочной связи?

- Ничего порочного в ней нет. Я полюбил. Она прекрасна. Жить без неё не могу. Ни на секунду не останусь в этом доме.

- Убирайся с моих глаз! Видеть тебя не могу!

- Пожалуй, к лучшему, что всё открылось. Павел, ты со мной? - Валерьян Ильич без лишних раздумий и пожитков отправился в новую жизнь в чем мать родила, то есть в чем пребывал до того момента - в домашнем халате, даже без верхней одежды и трости. Брат кинулся за ним.

-  Вам надо прилечь. - Дездемона увела разбушевавшуюся Марту Матвеевну.

-  Папа! Мама! - Агата металась не зная, за кем бежать. Оставшись одна, она оглянулась по сторонам, увидела Порфирия, повисла у него на шее плача и целуя:

- Боже, как? Как это может быть?

- Я понимаю, как вам тяжело. Всё как-то образуется.

Девушка, доверчиво хлопая лучезарными глазами, потянулась к мужчине за утешением.

- Не надо, не плачьте! - поглаживая её по спине, шептал Порфирий.

В такие моменты он терялся, не находя нужных слов, и поэтому Агата утешалась медленно. Если бы красноречие и дальше продолжало отсиживаться внутри Порфирия, девушка бы постепенно затихла, и можно было бы переходить в следующему действию - поцелуям. Но оно в неподходящий момент прорвалось на волю, выталкивая из мужчины абсолютно неуместные для утешательства вздорных барышень слова:

- Вот видите, Агашенька, насколько я был прав, когда не велел вам ходить в этот магический вертеп. Неизвестно, что бы могло там с вами произойти.

Агата разжала руки, отцепляясь от его шеи, медленно отстранилась и недобро прищурилась:

- Порфирий Платоныч, а ведь если бы Я пошла туда, то мама никогда не узнала об этом!