Спасибо моей медицинской бете - Sowyatschoky.

Страх

«Андерсен, Андерсен, Ганс-Христиан,
Первый волшебник среди христиан,
Ради младенца святого
Молви волшебное слово!»
(к/ф "Тень, или Может быть, всё обойдётся" 1991 г.
«Рождественская песня»)

«Смерть неизбежна» - сказал когда-то дух утопленницы. За прошедшие годы Анна имела много возможностей убедиться в правоте этих слов. Но до чего же страшно, обидно и несправедливо, когда смерть становится неизбежной для маленьких. Для тех, кто с этим миром и познакомиться-то не успел!

Детские жизни утекали, словно вода сквозь пальцы. Долгие часы дежурства в палате были наполнены изнуряющей борьбой. Напоить пациентов раствором железа, уговорить их прополоскать горло, очистить миндалины от слабых пока еще пленок… Благословляя появление аспирина, хоть как-то унять жар.  Не упустить момент, когда нужна операция, предупредить коллег, и быть готовой занять место ассистента…

Короткие часы сна в крохотной дежурке. Еда, вкуса которой от усталости совершенно не чувствуешь. И опять – палата. Детский плач, тяжелое дыхание, хрипы. Жалобное – «Мама, мамочка» от тех, кто мог еще разговаривать. И постыдное ощущение полной беспомощности, которой ни в коем случае нельзя было поддаваться.

«Делом займитесь, врач Миронова!»

Но какие именно действия приводили к спасению, зачастую невозможно было сказать. За прошедшую неделю у пятерых детей довольно быстро пошла на спад температура, выровнялось дыхание, перестали нарастать пленки, а наросшие – потихоньку исчезли. Выздоравливающих перевели в другую палату, скоро эти счастливцы будут выписаны. Благополучно вернулась домой самая первая пациентка с дифтерией – та самая Стеша. Но поступали новые дети, и ни одна из двадцати кроватей не пустовала. Напротив, все шло к тому, что придется ставить новые.

А умерло… Десять? Нет, двенадцать детей. Пока.

Каждый день в больницу является Яков. И если разум буквально умоляет каждый раз строго-настрого запретить ему это, то глупое сердце радуется его приходу. Потому что верит – рядом со Штольманом ничего не может быть страшно.

Сегодня утром он тоже приходил, но повидаться не получилось. Анна в этот момент ассистировала в операционной Милцу. Зато она говорила с мамой, которая тоже навещает ее  – несмотря на страх перед инфекцией. И судя по тому, как Мария Тимофеевна внимательно выслушивает короткие, но печальные рассказы Анны, скоро «Затонский телеграфъ» метнет в общество статью о врачебных подвигах. А также вопросит - по чьей вине город лишен спасительной сыворотки, которую запрашивал еще несколько месяцев назад Александр Францевич?

А Яков… Против воли, Анна устало улыбается. Зная Штольмана, она убеждена, что он придет еще раз. И все-таки добьется встречи с ней.

***

Сегодня утром, перед службой, он успел зайти в больницу, надеясь увидеть Анну Викторовну. Установить какие-то четкие часы для свиданий оказалось невозможным – Анна могла потребоваться в палате, или операционной в любое время дня и ночи. Оставалось надеяться на удачу, и на то, что кто-то позовет доктора Миронову, если та не слишком занята.

В коридоре Штольман едва не столкнулся с Марией Тимофеевной. Она шла вперед, одновременно расстроенная и сердитая, нервно комкая в руках платок. Увидев судебного следователя, замерла, гневно полыхнув глазами, точно хотела сжечь его на месте. Штольман только молча поклонился в ответ. Реакция любящей матери на того человека, каким он предстал в глазах всего города, была более чем понятна и объяснима.

Мария Тимофеевна смотрела в упор. Он, как и при встрече с Виктором Ивановичем, старался сохранить спокойствие. А вот госпожу Миронову трясло от сдерживаемых эмоций. Руки вздрагивали, платок почти целиком исчез с сжатом кулаке. Еле заметно тряслись губы. Наконец, приняв какое-то решение, Мария Тимофеевна расправила плечи, и стремительно прошла мимо Штольмана, словно знать его не желая.

И вдруг остановилась – уже у двери. Обернулась. Он смотрел ей вслед, поэтому их глаза опять встретились.

- В не сможете сейчас ее увидеть, - сказала Мария Тимофеевна, - Аннушку вызвали в операционную.

- Благодарю вас, - ответил он.

- С ней… все … хорошо, - звенящим от напряжения голосом продолжала она, - насколько возможно … сейчас!

Мария Тимофеевна нахмурилась, поднесла к лицу платок. Судорожно вздохнула.

- Значит, я зайду позже, - кивнул Штольман.

Она посмотрела на него одновременно и недовольно, и жалобно. Явно хотела добавить что-то – но, не найдя подходящих слов, отвернулась, и быстро исчезла за дверью.

Ему сейчас тоже оставалось только удалиться. И работать, работать, работать.

… В Управлении, на подходе к кабинету, Штольман услышал гневный голос помощника, едва не переходящий в крик:

- Ты что несешь-то такое, а?!!

Картина открылась интересная. Посреди кабинета стоял разъяренный Коробейников и тряс за грудки тощего мужичка, руки-ноги которого дергались при этом, словно у марионетки.

- Что здесь происходит? – спросил Штольман.

Коробейников разжал пальцы. Мужичок резво отпрыгнул в сторону, и с готовностью зачастил, обращаясь уже к судебному следователю.

- Так я и говорю, что же это получается! Детишки, понимаешь, как мухи мрут, а ведьме никто и слова не скажет! Сидит там, в больнице-то, днями и ночами, а чего сидит? Сама, небось, горлянку-то* и напустила. Ей-то что, с мертвыми и говорить сподручнее…

Поведение Антона Андреевича перестало быть загадочным. Захотелось повторить. Но Штольман оборвал поток красноречия посетителя резким вопросом:

- Кто таков?

- Так Сойкин я, лавочник, торговля у меня мелочами разными, - пояснил мужичок, - в городе человек новый, прибыл вот с семейством месяц как. Сынишка захворал, аж дышать не может, ну вот отнес сегодня в больницу. А соседка мне и говорит, мол, что же ты, батюшка, сделал, там ведьма настоящая всем заправляет! И поведения она разгульного, и с мертвяками беседует. Так я решил, ну где такое видано, чтобы по закону можно было детей морить?

Подвижная физиономия его сложилась в умильно-обиженную гримасу.

Коробейников со свистом выдохнул сквозь зубы.  На щеках Штольмана заходили желваки.

- Дифтерии полиция не указ, - веско произнес он, - с ней только врачи бороться могут, что и делают. А вы на них клевету разносите?

- Да ведь я не про всех, - забормотал Сойкин, - а про эту только, что ведьма…

- За распространение ложных сведений против доктора Мироновой мы вас к суду привлечем, - глаза и голос следователя сделались просто ледяными, - сами запомните, и другим передайте!

Сойкин закивал, и бочком попятился к выходу. Штольман шагнул в сторону, давая ему дорогу.

- Люди жизнью рискуют, а вы! – еще успел высказать посетителю вслед Коробейников.

Двери захлопнулись.

- Это все так думают? – спросил Штольман.

- Ннет, - не слишком уверенно ответил Антон Андреевич, - Анна Викторовна все-таки многим … помогла. И как врач – тоже. Но обвинить в эпидемии кого-то надо, а что еще темные умы придумать могут? Страх, предрассудки и суеверия…

Он хмуро вздохнул.

- Только бы до костров инквизиции не додумались…

Штольман стиснул рукоять трости. Взгляд его потемнел.

- Сегодня же усилить охрану больницы, - припечатал он.

… Не было печали! Тоже – часть плана Крутина? Попытки сделать жизнь Анны невыносимой? Игра на суеверном страхе людей, возможно – подталкивание к бунту. Нападение на больницу толпы может помочь скрыть воздействие на жертву и ее похищение.

Из подозреваемых пока в больнице отметилась Полина. Явилась пару дней назад навестить Анну, чем вызвала у той чувство искренней благодарности и вины. Ну да, настоящая подруга! Не побоялась заразы, презрела запреты, пришла выразить сочувствие и восхищение. Для Ани, успевшей испытать на себе холодность и осуждение общества, такой поступок, конечно, стоит дорого. Вот только что за ним стоит – искренняя забот, или манипуляция?

Он еще раз напомнил Анне об осторожности. Предупредил городовых – не выпускать барышню Миронову из больницы – никуда и ни с кем, без его, Штольмана, личного разрешения. Теперь защиту нужно усилить, потому что кроме гипнотизера может заявиться неуправляемая толпа. Людям весьма ловко указали на вероятную виновницу их горя и страха.

Черт, хоть переселяйся жить в больницу! Везде неотступно сопровождая Анну Викторовну.

***

Клюев неотступно следовал за ней по коридору, никак не реагируя на вежливый, но сдержанный тон. Андрей Петрович пришел сегодня с жалобой на боли в горле, встревожившись, не подцепил ли он сам дифтерию. Но доктор Милдц вынес решительный вердикт – «бронхит», и оснований не доверять оному не было. Успокоенный пациент отправился было домой, но за порогом кабинета наткнулся на Анну.

Очень разные чувства промелькнули на лице Клюева. Негодование. Обида. Горечь. И наконец – сочувствие и жалость. Анна не могла не поздороваться с ним, надеясь, что взаимным приветствием все и ограничиться. Куда там!

- Анна Викторовна, я могу быть вам чем-то полезен? – с этими словами Клюев двинулся следом.

- Если в ваших силах помочь нам получить противодифтеритную сыворотку – да, - честно ответила она.

- Да, понимаю, но… Вам, именно вам? – настойчиво переспросил он.

- Мне самой ничего не нужно, - Анна ускорила шаг.

- Что ж, - печально усмехнулся Клюев, - видимо, я должен быть благодарен вам уже за то, что вы хотя бы разговариваете со мной. Как раньше.

Задохнувшись, Анна остановилась, пытаясь унять раздражение. Да, она виновата перед ним. И признала это в их памятном разговоре! Зачем же опять настаивать на продолжении дружбы? Не может она дружить с тем, кто едва не убил Штольмана. Не может, и все! И пусть это сто раз несправедливо!

Будь проклята Тень, с ее кокетством и глупостью…

- Это не как раньше, Андрей Петрович, - она посмотрела ему прямо в глаза, - как раньше уже никогда не будет. Я причинила вам боль, но и вы – тоже. Я не смогу забыть то, что случилось.

Он хмурит брови, и опять смотрит с недоумением и обидой.

- Хотя, - продолжает Анна, сама пораженная внезапной мыслью, - может быть, именно благодаря этому кошмару я поняла, что на самом деле важно. И смогла вернуть себе … свою жизнь.

На глазах выступают слезы. На какой же тонкой ниточке висело все тогда! Жизнь Якова, их свобода, любовь и вера друг в друга! Какой страшной ценой пришлось заплатить за победу. И кажется, этот долг пока так целиком и не выплачен. Судьба требует новых взносов. Пусть берет что угодно, но оставит им возможность быть вместе!

- Прощайте, Андрей Петрович.

Непонимание на лице Клюева возрастает, и вдруг сменяется злостью. Анна разворачивается, и не глядя по сторонам, продолжает путь. Но уже через несколько шагов попадает в крепкие объятия Штольмана.

__________________________

* "Горлянка" - просторечное название дифтерии.

Продолжение следует.

P.S.

В эпизодической роли Сойкина - Борис Новиков.