"Ох уж, эти мужчины! Всё приходится делать самой", - бурчала Агата. Её глаза досадливо горели идеей и отвагой, а внутри угнездился Червь. С большой буквы.

Этот постылый субъект кусал её за сердечную суть и издевательски хихикал. Вот, мол, доверчивая, теперь пожинай перезревшие плоды единодушного супружества. Лучше бы чаще заглядывала на книжную полку Куропаткиной, да набиралась там ума-разума, как прочнее свить из мужа верёвку, да прихлопнуть каблуком.

Агата поднырнула под полосатый шлагбаум, покачала головой, глядя на творящееся вокруг анархическое безобразие, и прошла мимо. Будка дежурного вместе с руладисто храпящим содержимым осталась у неё за спиной. Она прошла через полицейский дворик, где неприкаянными, потерянными молекулами из некогда единого полицейского организма слонялись разрозненные городовые, нехотя гоняя консервную банку.

Она решительно взялась за дверную ручку, и в этот момент боевой настрой растворился, как выдохшееся шампанское к утру. Что ждет её внутри? Впрочем, для неё загадки в ответе не таилось. Некоторые обитатели этой некогда образцовой ячейки правопорядка перекочевали в клинику, под опеку доктора Минхерца. А Штольца она в больницу не отдала, настраивала на былую жизнедеятельность своими руками, при помощи науки, средств различной активности и домашнего уюта.

И Рукобейникова  на больничной койке не было. Кстати, где он? Надо бы его проведать.

В помещении она решительно протаранила ленивые возражения дежурного и повернула за угол. Достала из кармана ключ и по-хозяйски отперла дверь сыскного отделения.

Внутри девушка внимательно оглядела углы в поисках живых и мертвых душ: никого мало-мальски материального! Кроме огромного паука, который кокетливо просемафорил Агаше  множеством правых глаз, намекая, что любая его, на выбор, мохнатая лапа, жгучее сердце, супружеские оковы из свежевытянутой из собственных недр паутины, медовый месяц под столом в кабинете полицмейстера и на редкость гармоничный остаток жизни, полный мух и страстных воздыханий - всё это он бросит к её ногам за один  лучезарный взгляд. Официально сочетаться браком, правда, не рискнёт, поскольку в его жизненном багаже уже имеется одна законная мадама.

- Жить во грехе? Ни за что на свете. Даже Парижем не соблазните. Больно надо. Я и сама не очень-то к вам и расположена, - Агата презрительным фырком начисто отвергла ухаживания удалого кавалера. Возникшая из-за сейфа мадам Паук, словно учуяв, что в семейном гнезде скоро станет тесновато, отвесила брюнетистому волоките каждой лапой по подзатыльнику, а на разборчивую конкурентку угрожающе взглянула с гастрономическим интересом.

Агаша пропустила мимо интереса итальянские страсти в семье пауков, но на всякий случай вооружилась забытой в подставке тростью Порфирия. Сняла свою модную шляпку с цветочками и водрузила на голову его котелок.

По всему было видно - он покидал кабинет со столь торопливой поспешностью, что позабросил узнаваемые атрибуты собственной внешности прозябать до возвращения хозяина.

Она прошла в дальний угол, где плюхнулась на рабочее место Штольца. Под ногами что-то гулко звякнуло. А вот и саквояж нашелся! Агаша вытянула его из-под стола, заглянула внутрь: банка фасоли! А ведь два месяца назад Порфирий клялся, что после покупки сразу принёс её домой. И поставил вот сюда - на кухонный стол. Он точно это помнил! А уж куда вы её подевали, драгоценная супруга, с дырой в почему-то до сих пор девичьей памяти, ему неведомо. И выглядел он в тот момент столь убедительно, что Агаша стала сомневаться в своём душевном балансе.

Прямо напротив неё, на листьях пальмы, болтался унылый дух мыши, изо всех сил бросаясь ей в глаза. Она заметила его и Амулет несказанно возликовал, вспорхнул под самый потолок и, торжествующе хлопая крыльями, понёсся к ней, старательно помогая полёту лапками. Она зажмурилась, изо всех силы вдавилась в спинку стула и похлопала по столу перед собой, показывая мышонку место для посадки.

Агате моментально подумалось: уж если на её душе столь отрицательно, что и Крюгеру не пожелаешь, то каково же этому крошке? Без Рукобейникова мышонок остался в полном одиночестве, невидимости, без питания и руководства.

Затушив неприязненное отношение к длинному, хоть и призрачному, хвосту грызуна она поймала его на руку:

- Ты голоден? - мышонок кивнул, закатил бусинки глаз и повалился на спину, изображая голодный обморок, а для убедительности артистично дрыгнул лапкой, словно испуская последний вздох.

Третьего дня, покидая кабинет до утра, Артамон оставил ему на ужин кусочек духовитого французского сыра и исчез. За это время сыр утратил аромат и превратился в дурнопахнущую жалкую слезливую корочку. С тех пор в носу Амулета не было ни капельки съедобного запаха. Он ужасно отощал, урчал призрачным животом и скучал без компании.

Девушка провела пальцем по худенькой спинке от носа до хвоста, представляя, что гладит котёнка. Потом совсем осмелилась и почесала ему за ушком. Амулет даже близко не походил на тех упитанных малышей, что теперь гнездились в огромной корзине у Морошкиных.

Месяц назад Гортензия плотно перекусила, в очередной раз сдернула скатерть с накрытого к хозяйскому обеду стола, удовлетворённо крякнула, наслаждаясь звоном разбитой посуды, привычно загнала одну серебряную ложку под буфет, где в опасении чёрного дня хранились её запасы, и, удовлетворенная содеянным, отправилась в кабинет, где час спустя изумила неподготовленный к её проказам белый свет очередным интригующим чудом - котятами диковинной расцветки.

Её бесстыжая пушисто-рыжая наследственность спуталась с тощей, но дерзкой, коричнево-полосатой, и отчебучила мудреное потомство: пять ярко-апельсиновых пузатеньких тушек в тёмную полоску, с ореолом пока ещё нежного, жиденького пуха вокруг голов и с зародышами рыжих кисточек на полосатых ниточках хвостов.

Морошкины разглядывали невиданных зверьков и тянулись к ним всей душой. К несчастью, материнского инстинкта в Зизи оказалось с гулькин нос. К тому моменту, когда детвора приоткрыла глаза и смогла разглядеть и запомнить родительницу, той и след простыл. Она, бросив потомство на хозяйский произвол, перекочевала в гостиную на диван, откуда была видна столовая и буфет с сокровищами. На взывания к совести и уговоры вернуться в лоно семьи она не поддавалась. К материнству Гортензия не тянулась, а  на оскорбления "кукушкой" равнодушно зевала. И, будто в подтверждение слов, вызывающе вела себя сообразно этой безответственной птице.

Забота о потомстве легла на людские плечи. Малюток на глазах матери, прилюдно лишившейся стыда, кормили из пипетки. С чердака достали старую Агашину коляску и, предварительно закутав их в носовые платки и уложив рядком, вывозили  на прогулку. Зеваки подобострастно вожделели счастливого шанса взглянуть на снизошедшую на Морошкиных пушистую благодать. Хозяева не жадничали - позволяли.

Несостоявшиеся родственники жутко завидовали популярности соседей, особенно когда Марта Матвеевна или Дездемона нарочно высокомерно фланировали с громко мяукающей коляской по аллее, вдоль границы их владений. Адамовы упрямых позиций не сдавали, предпочитая обособленно кусать локти за собственным забором.

Мужская половина семейства Морошкиных подвоха и насмешки природы в содержимом коляски не прослеживала, только в Марте Матвеевне, при взгляде на плоды внезапной страсти Зизи и Барсентия, нет-нет да появлялось желание вызвать, на всякий случай, экзорциста. Но мудрая женщина уговаривала себя, что предков самих новоиспеченных родителей они в глаза не видели, а посему малютки могли унаследовать внешность кого-либо из бабушек и дедушек по кошачьей линии.

Трепетный  дядюшка поделился сенсацией с Хлебушинским, и вскоре повально, как волдыри у больного ветрянкой, тут и там стали выскакивать статьи на тему: "Чудо в доме известной литератоши Морошкиной".  Журналисты отовсюду атаковали их дом, умоляя хоть краешком глаза запечатлеть на фотоснимке и вынести на всеобщее обозрение поразившее провинциалов диво. Любители экзотики выстраивались в очередь и предлагали баснословные деньги за котёнка. Морошкины куксились от подобных предложений, а Дездемона гнала посторонних котолюбов со двора метлой.

Но счастье, как известно, любит тишину. Как за всеми этими приятными хлопотами в дом пробралась беда, позднее вспомнить никто из них не мог.

Агата горестно вздохнула. Еще вчера восхитительная суматоха вокруг котят царила в отчем доме, отвлекая внимание от её личной жизни. Малышня ей и самой была симпатична. Появляясь набегами в доме, она тискала малышей, щекотала упитанные животики, зарывалась носом в диковинный пух и пересчитывала полоски на хвостах...

Она горестно вздохнула и подняла мышонка:

- Соскучился по хозяину? - Амулетик жалобно поджал передние лапки и красноречиво округлил глазки, совсем как Агата, когда просительно влияла на сознательность Штольца, - пойдем, отнесу тебя в кондитерскую, там нанюхаешься вдоволь вкусненького. Только, чур, на улице от меня не улетать!

Во дворе барышню в котелке, с саквояжем и тростью обступили изнывающие в неведении и безделье городовые и иные нижние чины. "Думай, как Штольц", - велела себе Агаша.

- Господа, доктор Минхерц делает всё возможное. И весьма успешно. Скоро оковы иноземной хвори спадут и ваши товарищи вернуться в строй, - обнадежила она мужчин, - это я вам заявляю авторитетно, как доктор. А пока ваши коллеги возвращают себе былую удаль, вы, сделайте одолжение, приберитесь. Вон у вас какой грязный двор, и пауки делают непристойные предложения посетительницам.

И с интонацией Штольца, тоном, не терпящем возражений, добавила:

- Займитесь делом!

Полчаса спустя девушка постучала в дверь служебной квартиры Рукобейникова. За это время Амулет побегал по прилавку с тортами, напитался сладкими и коньячными запахами, ожил, повеселел, хмельно икал и увивался вокруг барышень. Агата, глядя на его выкрутасы, только качала головой: "Ох уж эти мужчины".

Агата постучала еще раз. Внутри многозначительно скрипнула половица и послышались крадущиеся шаги. Дверь, сдерживаемая цепочкой, чуть распахнулась и наружу высунулся женский глаз, в хороводе длиннющих ресниц. Глаз узнал посетительницу, вернулся в комнату, а через мгновение звякнула цепочка, дверь открылась совсем, но гостью не впустила.

- Софья Казимировна? - удивилась Агата. - Вы тут какими судьбами?

- Артамон Адамыч занедужил, а он, понимаете, совсем один.

- Понимаю, - подтвердила гостья. Она понимает лучше всех. Её собственный Штольц пребывал бы в точно таком же состоянии, если бы мироздание не вложило в его голову, совсем пропадающую без Агаши, своевременную мысль, что надо срочно, пусть и тайно, жениться.

- Вы не подумайте ничего такого, я помогаю Артамону Адамычу по-дружески.

- Я ничего не подумала. Можно мне на него взглянуть?

Софочка не одобрила поползновений в сторону беззащитно пребывающего в несознательном состоянии Артамона. Ревнивым образом изогнула губы, но не в силах сопротивляться дружеским узам, завязавшимся задолго до её появления в жизни Рукобейникова, напустила на себя маску равнодушия. Агата снисходительно улыбнулась девичьей ревности и пояснила:

- Как доктору.

Барышня Еле-еле-Онская неохотно освободила от своего присутствия дверной проём:

- Если как доктору, то пожалуйста. Только он спит, а будить его я и самому Гиппократу не позволю.

- Я осторожно, - Агата на цыпочках прокралась в захламленную комнату, рассмотрела пациента и прошептала диагноз, - выглядит неплохо. Думаю, самое страшное позади, и свидание Рукобейникова с Гиппократом откладывается лет на пятьдесят - шестьдесят. Давайте ему больше пить.

Софочка кивнула.

- Я убедилась, что моя помощь тут не нужна. Так и передам доктору Минхерцу: пациент в надежных руках. Оставляю вас.

Агата запустила в комнату Амулета и протянула Софочке металлическую коробочку:

- Это овсяное печенье для... Артамона Адамыча.

- Ему пока нельзя.

- Я знаю. Вы просто утром и вечером доставайте по одной и оставляйте на столе.

- Это какое-то чародейство? - барышня Еле-еле-Онская с любопытством взглянула на гостью, как на мартышку в зоопарке: что она сейчас вытворит? И на всякий случай отпрянула. Она, как и все, слышала о странностях Агаты Валерьяновны, но столкнуться с ними нос к носу - к этому она оказалась не готова. Агаша перехватила настороженный взгляд девушки и пространно пояснила:

- Внутри присутствуют фитотерапевтические, по большей части растительные аромакомпоненты. Они оказывают благотворное воздействие на нематериальный субъект, призванный патронировать душевное и телесное равновесие Рукобейникова, а также...

Софочка опять кивнула, но было ясно, что Агаша добилась своего - барышня ни слова не поняла:

- Вы доктор, вам виднее.

- Просто сделайте, как я прошу, это будет первым шагом к выздоровлению и поможет избавить Артамона Адамыча от свалившейся напасти.

Агата решила, что дальше тут и без неё разберутся, указательным пальцем приподняла котелок на прощание и, задумчиво перекатывая банку фасоли в саквояже, вышла прочь.

Н-да... Похоже, болезнь, сразившая Порфирия, оказалась весьма прилипчивой, раз охватила все сыскное отделение и весомую часть остального полицейского участка. Рассчитывать ей и впрямь не на кого.

"Думай, как Штольц", - в который раз велела она себе. Как бы поступил на её месте Порфирий? В первую очередь он бы обследовал место преступления. Она мысленно поставила напротив этого пункта галочку - выполнено. Искал улики - галочка. И опрашивал бы возможных свидетелей - ещё одна галочка.

Она всё проделала, старалась думать, как Штольц, но к разгадке не приблизилась ни на шажок котёнка. "Неуместное сравнение, даже кощунственное", - осекла себя Агаша. Там родители едва не утратили человеческий облик, захлебываясь слезами, а она...

Плохая она дочь, нечуткая.  И жена неважная. Порфирий Платоныч страдает, а она бродит по городу. А вот доктор она хороший, даже Юстас Алексович это признал. И с сыщицким делом справится, если будет думать, как Штольц. Она качнула саквояж, поймала волны вибрации, испускаемые банкой фасоли, и в такт ей пошагала домой, время от времени запуская мыслительный процесс...

Дней десять назад в сонном Заводске открылся новый ресторан традиционной китайской ориентации под замысловатым названием "Пять специй". Заведение, обещавшее стать гвоздем сезона, да что там, целого десятилетия, открывалось помпезно, с фейерверком, летучими китайскими фонариками и запусканием мальчишками в светлое гастрономическое будущее змееподобного извилистого дракона. Он переливался всеми цветами радостного предвкушения, с аппетитом скалился и высовывал красный язык, словно готовился слопать зевак.

Саму Агату с первого дня тянули в ресторан нечеловеческое любопытство, огромный аквариум с рыбами во весь бельэтаж, заморский антураж и драконий эпатаж. Счастливчики, которые оказались допущены в святые кулинарные застенки, пребывали в настолько блаженственном послевкусии и интригующем мычании от невозможности описать словами внезапный чревоугодный экстаз, что загадочным видом провоцировали остальных рваться в модное заведение всеми правдами и неправдами.

Агата страстно складывала на груди ладошки и округляла глаза, полные бархатистых слёз. Молила и уговаривала Штольца, временами срываясь на капризное хныканье.

- Там огромный аквариум с разноцветными рыбками! Я только чуточку посмотрю на них, и мы сразу уйдём. Даже можем не угощаться, хотя, по слухам, потчуют там отменно. Что Крюгер, не человек, не понимает, как мне хочется в "Пять специй"?

- Агашенька, даже если Крюгер ради вас повернется к миру своими лучшими качествами, то напомню - столики в этом заведении бронируют на три месяца вперёд.

- Ну что вам стоит один-единственный разочек воспользоваться служебным положением, чтобы проникнуть в это место? Ну ради меня?

- Ради вас - в огонь и в воду, и даже в ресторан. Но в более благоприятное время. Месяца через три. Если я завтра сделаю заказ, то к июлю или августу ваши мечты станут реальностью.

- Три месяца ждать? Так нечестно! Я же взорвусь от любопытства.

- Это только в первое время будет тяжело, а потом настолько втянетесь, что идти в ресторан раздумаете, так как ожидание покажется большим счастьем, чем сиюминутная радость.

- Потому она и называется "сиюминутная", что её надо использовать здесь и сейчас, пока не выдохлась. А к чему мне в августе сморщенная, прокисшая от долгого ожидания радость? А потом, может у меня к тому времени ещё и другие появятся. Намного лучше. Новые, свеженькие. И вместо того, чтобы радоваться им мне придется восторгаться старой, и идти с вами в постылые "Пять специй". Вот что угодно мне говорите, но я уверена, что к августу ресторан мне уже разонравится.

Он строго смотрел на супругу, стыдяще качал головой, щурил глаза, стараясь достучаться до её здравомыслия, и отказывался даже ради самого драгоценного, что у него есть, на один вечер поступиться званием "самого честного и благородного человека".

- Возможно, когда-нибудь, в августе, мы и посетим сей ресторан, а пока вам придется усмирить своё любопытство...

- ...по крайней мере, пока мы не поймаем Крюгера... - монотонно закончила за него Агата, обиженно надувая губы.

- Ну что у меня за супруга? Чудо из чудес! - примиряющее похвалил её Порфирий, - и умница...

- ... и красавица... - иронично подхватила его фразу супруга.

- ... и духовидица. А уж какая кроткая и терпеливая! Ни в сказке сказать, ни пером описать! А уж как она крепко пуговицу к моему сюртуку пришила, глаз не оторвать. И блинчики-то она научилась печь. Уже вполне съедобные.

- Вы опять смеётесь надо мной! - уличила мужа Агата.

- И в мыслях не было! В этот раз я серьёзен, как никогда, - с трудом сдерживая ползущие вверх уголки губ, убеждал её Порфирий, - это ваши первые блины можно было метать, как бумеранги. Только из опасения, что они обладают не только несгибаемым телом, но и возвратной реакцией, я не решился испробовать в полёте. А вчерашние можно было даже откусить, не боясь сломать зубы.

Агата с подозрением разглядывала супруга не зная, верить ему, или за насмешки всё-таки пустить слезу и настоять на походе в "Пять специй". Вроде говорит искренне, хоть на щеках и появились ямочки. Решила - буду верить, так всем спокойнее.

Ему легко говорить - усмирить. А как укротить то, что в принципе не поддается обузданию? Что усмиряться не предусмотрено природой? Органу, хранящему Агашино любопытство, проще напрочь отмереть, как рудиментарному хвосту, чем загнаться в ежовые рукавицы. Она давно махнула рукой на этот мартышкин труд. Это всё равно, что учить таблице умножения большую белую акулу, одно мучение и никакого толка.

Пока Штольц разводил антимонии внутри семейного очага, мудрёные чайные церемонии, слухи об экзотических блюдах и близость к полицейскому участку, время даром не теряли. Они заставили господина полицмейстера бестрепетно совершить то, чего так вожделела Агата.

Дабы перешагнуть через столпотворение из желающих приобщиться к иноземной кулинарии, он воспользовался служебным положением и без долгого ожидания заказал столик, чтобы за чаркой китайской огненной воды, названия которой никто запомнить не мог, обширной мужской компанией отметить именины. А заодно обсудить текущие профессиональные и политические дела, а также широко известные в узких кругах детали некоторых дам и их организмов.

Порфирий Платоныч до последнего отказывался от приглашения, ему неловко было смотреть в глаза Агаше. Она так мечтала посетить "Пять специй", что временно прекратила практиковаться в блинопечении и все силы перебросила на ежевечернее чароиспускание. Он предвидел, что как только она сообразит, куда супруг отправился без неё, лучезарные искорки надежды, барахтающиеся в её глазах, превратятся в огнестрельные молнии, а колдовские чары - в оружие африканских аборигенов - несъедобные блины. Пока он раздумывал, как сохранить в семье гармонию и чароиспускание, но при этом не отказать начальнику, его вынули из-за рабочего стола и в чем был уволокли в известном направлении. Без шляпы, трости и саквояжа, которыми сейчас щеголяла Агаша...

Она вошла в квартиру, прокралась в спальню. Заглянула через плечо Порфирия - спит или притворяется?  Штольц все эти дни был мрачен настроением и разноцветен обликом. Виновато голубел глазами, зеленел от колик и краснел от стыда. Супруга столь укоризненно молчала о произошедшем, что мужчина поворачивался на бок, скрючивался застенчивой креветкой, прижимая к страдающему животу теплого медведя.

Агата поправила ему одеяло, за ухо потянула медведя, но Порфирий, не желая расставаться с грелкой, протестующе замычал. Она умилилась, отпустила добычу и на цыпочках вышла из комнаты.

"Думай, как Штольц. Как бы поступил на её месте Порфирий?" - Агата разложила на столе добытые улики и принялась рисовать схемы, проводя стрелочки между персонажами и зачеркивая их...

Сегодня утром, а кажется, что уже давно, прибежал мальчишка - посыльный с запиской от Дездемоны. В ней было всего одно слово: "Беда". Агата собралась в пять минут, ругаясь на современную моду, повелевающую носить сто пятьдесят юбок и кучу иного не нужного дамам снаряжения. Спящему Порфирию она оставила записку, кувшин с морсом и сухарик. Подумала и добавила ещё несколько, неизвестно, что случилось и когда она вернется.

Что могло произойти дома? Она только вчера заходила, все были здоровы, бодры, веселы...

Когда в больницу вслед за подчиненными поступил и сам господин полицмейстер, Агата взмолилась, чтобы преступный мир не прознал о случившемся и не вздумал разгуляться. Очевидно, у мироздания тоже существовал лимит на просьбы, и, как назло, именно эту высшая инстанция пропустила мимо ушей. Случилось самое страшное, что только могло произойти у Морошкиных.

Утром Дездемона проспала! Гортензия её не разбудила. Горничная пошла проверять в кабинет и не нашла кошачьей корзины. Вопли ужаса озарили особняк. Гортензия и приплод пропали вместе с их семейным гнездом!

Первыми под подозрение угодили Адамовы. Братья Морошкины требовали вернуть им любимицу и наследников. Псевдородственники лишь злорадно отнекивались и допрашивать Барсика, даже в присутствии родителей, как несовершеннолетнего, не позволяли.

Морошкины кричали, обвиняли друг друга, вырывали из рук пузырек с пустырником. Досталось всем: Агате, вяло интересующейся делами семьи, засоне Дездемоне, Адамовым, Павлу, растрезвонившему на весь белый свет о чудесном пополнении в семействе.

Отец лежал с мокрым полотенцем на лбу, Марта Матвеевна заламывала руки, Дездемона тупо раскачивалась в кресле, дядя то и дело разливал пустырник в четыре рюмки и причитал:

- Что будет, когда газетчики прознают? Мы больше не чудесная семья! Мы - самые обыкновенные!

- Павел, тебя беспокоит только это? - из-под полотенца простонал Валерьян.

- Не только. Не надо делать из меня монстра.

- Может им плохо, они голодны, плачут и зовут: "папа, папа..."

- Почему ты решил, что зовут именно тебя? - запальчиво поинтересовался младший Морошкин.

- Дорогие мои, не ссорьтесь, - Марта Матвеевна миролюбиво всплеснула руками, - когда мы их вернём тогда и продолжите, а если нет... то и делить вам будет нечего.

- Ну, Марта! Как ты можешь допускать, что мы их не...

- В самом деле, Марта Матвеевна, это недопустимо! Или допустимо? Послезавтра приедут из "Вестника Европы" делать о нас репортаж, а у нас бедственное положение... Агафьюшка, беги в полицию, разыщи Штольца, пусть он найдет наше сокровище.

- Бромиду бы им, АгатВалерьянна, - шепнула Дездемона, - как бы дурно не сделалось.

- О чем ты говоришь, Дездемонище? - услышал шепот горничной Павел, - уже сделалось! Куда уж дурнее. А всё ты - надо было лучше молиться на ночь.

- Да молилась я! Сколь раз можно повторять!

- В таком случае - всем бромиду! Двойную порцию. За мой счет.

Агата слушала причитания, кивала головой, соглашалась, уговаривала родителей успокоиться, разносила пустырник, иначе у всех троих может повыситься кровяное давление. Ей тоже было жалко Зизи и толстых смешных котят, но родственников больше.

И куда бежать, она не знала. Весь золотой резерв полицейского участка поразила иноземная хвороба. Из всех мало-мальски сведущих в сыскном деле осталась одна она.

Агата решила начать поиски сама. "Думай, как Штольц," - приказывала она себе, - "как бы поступил Порфирий?"

- Рукобейников, займитесь делом! - тоном Штольца скомандовала Агата, перепугав родственников. Дездемона выронила поднос и молча отправилась на кухню.

- Так точно! - ответила она себе точь-в-точь, как Артамон. Родственники прекратили стенания и с жалостью воззрились на неё: у девочки от переживаний помутился разум.

- Агашечка, ты бы и себе пустырнику налила, - пожалела её мать, - когда из полицейского участка вернешься.

- Мне лучше коньяку, - отмахнулась Агата, она уже думала, как Штольц, а он никаких пустырников, даже на спирту, не признавал.

Порфирий Платоныч первым делом осмотрел бы место преступления. Агата прошла в кабинет, где прежде квартировала Гортензия с детьми. Обошла комнату, заметила грязный след на ковре и песок на подоконнике. Ага! Окно не заперто, а только плотно прикрыто. Значит преступник влез и вылез через окно. Гортензия тяжелая, весит фунтов двадцать, да пятеро котят по фунту, да корзина... Итого фунтов тридцать-тридцать пять. Одному управляться с таким неухватистым грузом несподручно. Значит, преступников было как минимум двое.

Она вышла на улицу, осмотрела газон под окном. Вот оно! От окна тянулись две цепочки следов. Одни из них явно были от мужских ботинок - она приставила свою ногу к следу и определила - среднего размера. А вот другие следы были прелюбопытными, длиннее её ноги раза в полтора и состоящими из двух частей. Меньшая из которых была похожа на отпечаток каблука. Дама!

Преступники, на счастье сыщицы, оказались не очень матерыми, раз не смогли замести за собой следы. Агата пошла по следам до ворот, сняла с куста клочок цветастого шелка, подобрала ручку от незнакомой чайной чашки, и по следам вышла на тротуар, где они затерялись. Она вернулась в дом:

- Я заметила две пары следов. Одни из них - женские.

- Я был прав, - воскликнул дядя, - это Адамовы!

- Нет, дядюшка, следы вели не к ним, а на улицу. А вы не слышали ночью ничего странного?

Все переглядывались и мотали головами: "Не свлышали, все крепко спали"

- Опрошу соседей, - решила Агата.

Опрос свидетелей показал, что двое - низенький мужчина и высокая женщина - вышли от Морошкиных с поклажей и двинулись в сторону центра города.

- Почему никто не обеспокоился? Надо было вызвать полицию. Из дома благочестивых горожан ночью с корзиной вышли двое...

- Папа, соседи решили, что это вы с мамой.

- Вот! Можно подумать мы часто среди ночи покидаем дом с корзиной. Куда, например, мы направились? На реку, нам надо было срочно постирать бельё?

- Агашенька, найди Штольца, хоть под землей. Пусть он разыщет их. Только предупреди его, что это должно оставаться тайной.

"Вот это да! Впервые за столько лет мама сама отправляет меня к Порфирию,"- удивилась Агата. Впрочем, искать Порфирия тоже ни к чему. В таком дрожащем, желейном состоянии он вряд ли сможет принести пользу сыску.

А всё из-за того, что тайно посещает рестораны, куда так стремиться попасть его законная жена!

После возвращения из "Пяти специй" Порфирий с трудом открыл дверь, насмерть перепугав Агату. Вошел в квартиру и брякнулся к ней в ноги.

- Агашенька...- заплетающимся языком икнул он, - прости меня...

- Вы выпили? - ласково, со всей деликатностью поинтересовалась она у супруга. Впервые за месяцы замужества она увидела его наклюкавшимся до изумления.

- Совсем немного. Именины у Николая Васильича.

- Почему, в таком случае, вы лежите на полу?

- Похоже, я съел что-то не то...

То, что предположил Порфирий оказалось правдой. Бессонная ночь сделала из пышущего здоровьем мужчины в самом расцвете сил позеленевшую мумию с ввалившимися глазами, оставив на лице только нос.

Путём расспросов и намёков Агате удалось узнать, что сотворили эту метаморфозу с Порфирием и остальными гостями Трезубова в "Пяти специях". Что делать ей с этой информацией, она не могла понять. Как поступают опытные жены в подобных ситуациях с мужьями, изменившими собственным убеждениям и желаниям жён?

А время подумать было. Порфирий  сильно хворал всю ночь, а к утру провалился в скрюченный тревожный сон. Два дня Агата не отходила от него, позабросив дела. Написала Минхерцу, отпросилась на несколько дней. Доктор мужественно принял информацию, а сама она тем временем размышляла и выхаживала Штольца. Из хорошего - она научилась варить морс...

...Агата ещё немного подумала, как Штольц, порисовала стрелочки, достала колоду карт, раскладывала их и так и сяк. Ничего...

Голова девушки склонилась на руки, и она погрузилась в тревожный сон.

Ей навстречу по темному коридору плыла грациозная женская фигура. Издалека подробностей, кроме кошачьей походки, было не разобрать. Дама приблизилась и привлекла взгляд Агаты рыжим мохнатым пятном у неё в руках. Зизи!

Не сводя глаз с кошки, Агата придумывала, как бы выхватить её и удрать. Она потянулась вперед и пропустила тот момент, когда дама настолько приблизилась, что взглянула на неё симметричным кошачьим лицом.

- Это наша кошка, верните её! - велела незнакомке Агаша.

- Узнаешь меня?

Агата совершенно точно впервые видела эту даму, но по той убежденности, с которой она высокомерно спросила, девушка поняла, что личность она популярная и, чтобы не обидеть её, неопределенно кивнула:

- Узнаю, но не совсем.

- Я - Бастет. Египетская богиня с лицом кошки.

- Ну конечно! То-то я смотрю, мне лицо ваше знакомо! И всё же, верните Гортензию и котят.

- Какая же ты глупышка. Не нужна мне ваша кошка. На, забирай, - богиня протянула мохнатую толстуху, Агата взяла её и в этот момент кошка превратилась в двадцать фунтов золотистой пыли и шустро вытекла между её пальцами.

- Зачем вы это сделали? Что я родителям скажу?

- Эх... Такого дяди племянница, а вавилоны в голове наводишь. Проще надо быть. Проще. Не думай, как Штольц, думай, как Агата!

Бастет раскогтилась и с громким скрежетом оставила на стене четыре глубокие царапины - борозды. От противного звука все частицы Агашиной души взволновались вразнобой, творя какофонию, тело покрылось столь ледяными мурашками, что свело зубы. Баст полюбовалась на дело своих лап и задумчиво прочертила ещё одну полоску. Потом взяла щепотку золотой пыли, оставшейся от Зизи и сдула её девушке в лицо. Агата чихнула и проснулась.

- Думай, как Агата... Что она хотела мне сказать?

Агата с мышечным скрипом поднялась со стула и чихнула еще раз.

- Это не золото, - догадалась она, - а специи! Пять царапин - "Пять специй". Кошки в ресторане.

Ей вспомнилось, как говаривала нянюшка про пироги с котятами: "Их едят - они глядят". Страшно подумать, какая судьба ждет упитанную Зизи и котят.

"Боже, а ведь Порфирий отравился именно там! Неужели в этом заведении гостей угощают..." - от ужаса она прикрыла рот. Додумывать чудовищную мысль её фантазия воспротивилась.

Агаша вновь натянула котелок, взяла трость Штольца и саквояж с банкой фасоли. Хоть Баст и велела "думать, как Агата", но в таком деле помощь не помешает. Как говорится - одна голова хорошо, а две лучше. Даже если одна из них - пустая шляпа.

Порфирий проснулся оттого, что где-то в его мозгу хлопнула дверь. С трудом поднялся на ноги и побрел на поиски жены. Сколько времени он спал? Сейчас уже вчера или еще сегодня? Когда она оставила ему записку и убежала к родителям? Она возвращалась? И где она теперь?

Он подошел к столу в гостиной и увидел разбросанные схемы. Ага, значит возвращалась. Из того, что Агата намалевала, он понял, что вот-вот должно случиться нечто критическое.

Неловкий рисунок вещал о том, что некто отвратительно полосатый, габаритами похожий на тигра, но намного кровожадней, изготовился сожрать пятерых львят. По очереди. С приправами. И даже был перечень специй: "перец, фенхель, бадьян, корица, гвоздика".

Что Агата собиралась делать с этим списком?  Неужели готовить новое блюдо? Он еще не вернулся в себя после именин полицмейстера, колики в животе до сих пор взывали к чувству вины перед супругой. Пожалуй, пока еще он не в силах отведать даже её блинов, не то, чтобы дегустировать новинки. А делать нечего - придётся. Надо как-то возвращать на прежнее место её безоговорочную веру в него. Даже ценой собственного здоровья. А может, и жизни. Да, решено, он самоотверженно испробует то, что она накулинарит. И будет хвалить стряпню! Быть может в последний раз. Может со специями оно будет не столь отвратительно, как манная каша в её исполнении.

Штольц еще раз прочел рецепт, мученически вздохнул и приготовился героически искупать свою вину.

"Со специями, пожалуй, можно что угодно проглотить, даже жареного тигра," - решил Порфирий, но всё же надеясь, что на местном базаре ей не удастся найти тигрятины, "Что мы - китайцы, чтобы есть кошек? Китайцы? Ну конечно! Китайцы! Агаша отправилась в "Пять специй", мстить за него китайцам! Вот ужас-то! Теперь политических разногласий точно не избежать".

Он, скрипя всем организмом, с трудом оделся, и побрел в злосчастный ресторан.

Агата с тростью наперевес петляла по коридорам по-утреннему пустого ресторана. Заглянула в зал, в кухню, поднялась на второй этаж. Подошла к огромному аквариуму во всю стену:

- Эх вы... - сказала она разноцветным рыбам, - я думала, что вы... А оказалось, что вы...

Рыбы виновато разводили плавниками и пускали пузырьки:

- Чуть что, сразу рыбы. При чём тут мы?

- Прав был Порфирий Платоныч, не стоите вы того, чтобы ради вас преступать законы морали.

Совестливым рыбам стало столь неловко, что они на прощание вильнули хвостами и забились в угол.

Из директорского кабинета доносилось бормотание. Агаша подошла ближе и заглянула в замочную скважину.

Двое людей, стоя на четвереньках на полу, увлеченно раскачивались в трансе и молились неизвестном божеству. Агата приоткрыла дверь, пара молящихся даже не обернулась. Занавешенные шторы и горящие свечи, отражающиеся в многочисленных золотых драконах, придавали довольно просторной комнате зловещий вид. Впечатление усугублялось тарабарщиной, на которой молились хозяева кабинета. Она посмотрела на их идола.

В дальнем углу комнаты, на вершине ступенчатого алтаря на алом шёлке возлежала Гортензия, прикрыв от удовольствия глаза. Она явно наслаждалась отведенной ей ролью. У подножия королевского ложа копошились котята. Агата, стараясь не издавать звуков, подкралась к ним. Неугомонный Перчик носился кругами, мечтательный Фенхель забыл, что покусывал лапку, и в восхищении разглядывал драконов на обитых красным шелком стенах. Бадьян, самый толстый и невезучий, доковылял до края стола и вот-вот свалился бы на пол, не подхвати его Агаша. Корица дернула Гвоздику за хохолок, а та в отместку прикусила ухо сестры.

Агаша, стараясь не скрипеть, открыла саквояж, достала банку, а внутрь, осторожно по одному, отправила котят. Потянулась за кошкой, но той, как видно, божественное начало, которое в ней открылось взору китайцев, пришлось по вкусу, и она не торопилась покидать новую жизнь. Зизи противно мяукнула, привлекая внимание поклонников. Те прекратили раскачиваться и уставились на гостью.

Маленький круглый мужчина и высоченная худая женщина китайской наружности оставаясь на четвереньках, наползали на  девушку и пытались вырвать из её рук мяукающий саквояж. Мужчина верещал на китайском, дама, злобно растопырив руки, сверлила Агату глазами. Дама вскочила на ноги, став выше незваной гостьи на полголовы, потянулась к саквояжу, но в этот момент Агата нащупала консервную банку, размахнулась и от всех души впечатала фасоль преступнице в лоб.

Дама закачалась и рухнула на пол. Китаец издал душераздирающий вопль: "кий-йа!" и запрыгал перед Агатой, воодушевленно размахивая руками и ногами. Девушка стянула с верхотуры возмущенную Зизи, прижала к себе вместе с саквояжем, и забилась за алтарь. Китаец и не думал прекращать свои страшные визги и пляски.

В это момент дверь распахнулась и ввалился взмокший Штольц. Вытер пот со лба и хаотично размахивая револьвером в дрожащей руке скомандовал:

- Никому не шевелиться!

Китаец от неожиданности завис в воздухе, растянув короткие ножки в шпагате. Порфирий велел ему:

- Отомри! - тот мешком рухнул вниз и жалобно запищал, баюкая коротенькими ручками центральную точку шпагата.

Штольц озадаченно осмотрел комнату, сосредоточился на даме, похлопал её по щекам:

- Сударыня, вы слышите меня? - повернулся и вынул за руку из угла жену, - чем ты её?

- Фасолью.

- Значит, скоро очнется.

- Агаша, ну что ты за сумасбродный человек? - удивился Порфирий, будто впервые увидел жену, и даже немного разгневался, - неужели так трудно прислушаться к моим словам? Ведь я русским языком сказал - в августе, не раньше. Зачем ты пошла сегодня и совсем одна?

- И вы еще смеете меня укорять? Вы, который втихаря посещает заведения, в коих потчуют кошками! Вы, самый благородный и здравомыслящий человек! Ну, хорошо, вам посчастливилось жениться на докторе, а о Рукобейникове вы подумали? Я денно и нощно не сводила с вас глаз, а бедный Артамон Адамыч, который бесконтрольно вкушает всё подряд, лежал совсем один. Кто за ним, по-вашему, должен ухаживать? Вы призваны подавать ему положительный пример, а чему он может у вас научиться? Обманывать Софочку и есть кошек? 

- Я же извинился! В жизни мужчины случаются такие моменты, когда он не властен над собой. Я не мог отказать начальству.

- Конечно, отказать жене намного проще! Что жена, она потерпит как-нибудь. Всего-то каких-то три месяца. Всё, можете не стараться меня убеждать, я уже передумала! Не хочу я сюда более, мне тут не понравилось.

- Вот и превосходно! Идём домой, - велел Штольц, но вдруг опомнился и спросил, - а зачем ты сюда вообще явилась?

- Эти господа украли наших кошек и хотели съесть.

- Мы похициць коцька не для куцзать, а для удацья, - простонал китаец.

Дама на полу очнулась, и потирая красный круг на лбу на чистейшем русском языке опровергла домыслы:

- Мы не готовим кошек, а уважаем, и поклоняемся им, - заявила дама.

Агата подтверждающе кивнула Порфирию. Она своими глазами видела, как эти чудаки молились на Зизи. Что они хотели от небожественной кошки? Может их замучили мыши?

- А с этим, сударыня, разберется санитарная инспекция, которую я срочно вызову. Вы порывались покуситься на жизнь и здоровье должностных лиц при исполнении. И цели содеянного злоумышления мне пока не ясны. Каковы ваши интересы в этом городе? Отвечайте немедленно!

- Мы не цзелать цзлоумысляць. Это цзи ла пий луосский утлоба. Наса куцанья имець вкуоцзь и носиць латуость в селцзе, - простонал китаец.

Дама увидела бедственное положение, в котором он пребывал, руки, прикрывающие причинное место, горько и безнадежно зарыдала:

- Мы не злоумышленники. Мастер Чи хочет сказать, что ваши русские животы не приспособлены к китайскому блюду под названием "Будда прыгает через забор". Оно божественно на вкус для любого китайца. Это самый дорогой в мире суп. Мы предупреждали вашего начальника о таящихся в нём опасностях, но он требовал подать только его. Говорил, что никогда не пробовал акулий плавник, японский цветочный гриб и Пармскую ветчину.

- Это всё, что было в супе? - робко поинтересовался Порфирий. Он не был уверен, что хочет это знать.

- Нет, там ещё много элементов, но они не опасны для жизни, а скорее полезны, как женьшень.

- Тараканов, крыльев летучих мышей и глаз змеи там точно не было?

Китаянка отрицательно мотала головой, разбрызгивая по сторонам слёзы.

- Мы не хотели ничего дурного. В последнее время духовные узы, связывающие нас с мастером Чи, стали ослабевать. Еще немного, и всё надежды стать родителями исчезнут. А мы столько лет их укрепляли молитвами. Мы пошли к предсказателю, и он нам поведал, что узы можно восстановить, если мой супруг, мастер Чи, дважды в день будет употреблять некую приправу. Вот только не назвал какую. В газете мы прочли о чудесной кошке и её котятах, которые имеют имена специй.

- Это случайность! Имена котятам дала Дездемона. Думали - временные, пока не появятся новые хозяева, но родители решили оставить их себе.

-...по Китайскому поверью набор этих специй творит чудеса. Он - совершенство, потому что объединяет все пять стихий – дерево, огонь, землю, металл и воду. Эти элементы олицетворяют пять основных вкусов: кислый, горький, сладкий, соленый и пикантный...

- Поскольку вам известен рецепт, то вы могли составить собственный порошок и восстанавливать узы им, - вклинилась Агата.

- Мы так и сделали, но всё безрезультатно. А тут эта фотография... Мы приехали в ваш город, открыли ресторан и стали ждать подходящий момент... Мы хорошо с ними обращались.

- Подождите, ведь целитель не сказал, какая именно специя вернет вашим узам крепость, - драма китайцев царапнула за интерес и Порфирия.

- Не сказал... Мы пытались найти маэстро Недоцетти, чтобы расспросить, но его и след простыл.

- Недоцетти? Ваш предсказатель маэстро Недоцетти?

- Мастер Чи встретил его в Петербурге.

- Муо йа цзинь-на По Лин лю-цзый цзинь-на. Я не хо-цець буо-лать длуо-гой цзинь-на для иметь цзинь-на, - пояснил мастер Чи.

Гости воззрились на его супругу, ожидая перевода.

- Мастер Чи говорит, что По Лин, так меня зовут, самая лучшая и самая прекрасная женщина во всех отношениях. Солнце всохит в той стороне, куда устремлено её сердце. Он не хочет брать другую, даже для того, чтобы неизвестная профурсетка в цветастом ханьфу беззастенчиво родила ему сына, которому он оставит в наследство своё древнее кулинарное ремесло и рестораны, которые мы открывали вместе. Он безгранично любит меня, мечтает вместе со мной состариться и уйти в иной мир на вершине самой высокой горы, где нас, держащихся за руки съедят дикие звери. Когда наши обглоданные кости будут далеко друг от друга, даже тогда духовные узы не ослабнут между нами.

- Это всё уместилось в одной фразе? - поинтересовалась Агата.

Китайцы горестно и безостановочно кивали, как их традиционные болванчики. Велик и могуч китайский язык, раз одним словом может описать их надежды на будущее.

У Агаты закружилась голова от их качаний. Она выпустила Гортензию, которая немедленно взобралась на облюбованный трон, и приоткрыла саквояж, оттуда полезли наружу пять котёничьих голов.

Порфирий, в такт китайцам покачивающийся от слабости, прислонился к стене.

- Господа... - нерешительно начала Агата. Сейчас ей предстояло отобрать последнюю надежду у этих славных людей. Она отрепетировала про себя: "Мне придется вас разочаровать. Маэстро Недоцетти - мошенник. Он обманул вас..."

Агаша посмотрела на Штольца, он ободряюще кивнул ей, и она повторила:

- Господа, маэстро Недоцетти... - дальше узы Агашы между головой и языком ослабли, и она начала импровизировать, -... итальянец и привык выражаться иносказательно. Мы немного знакомы с ним, и я со всей уверенностью могу сформулировать то, что он пытался вам объяснить...

Агата юлила, не зная, как выкрутится:

- ... я некоторое время провела в Европе, и мне известны некоторые иностранные языки, а также традиции других стран...

Брови Штольца ожили и поползли вверх. До него пока не доходило, что задумала Агаша. Она тем временем продолжала морочить китайцев:

-... синьор Недоцетти велел вам, мастер Чи, дважды в день употреблять некую приправу, но не назвал какую конкретно, и не сказал, что её надо употреблять в пищу. Всё верно?

Китайцы опять закивали вразнобой.

-...думаю, вернее, уверена, что Недоцетти хотел вам сказать нечто иное, нежели то, в чем вы уверились. Ваше полное имя Чи По Лин? - спросила девушка у китаянки, та признала, что всё именно так, - на итальянском ваше имя означает «луковичка». Да-да! Обыкновенная луковица. Предсказатель имел в виду не приправу, а вас, По Лин. Вы - панацея для ослабших уз.

Китайцы непонимающе смотрели на Агашу:

- Мастер Чи должен меня съесть?

- Я ни буо-ду есть му-ой цзиннь-на По Лин.

- Есть не надо. Надо... - Агата заерзала не зная, как продолжить. Посмотрела на Порфирия, прося помощи. Он и мыслью не повел, чтобы прийти к ней на выручку. Наоборот, с полуусмешкой и приподнятой правой бровью ожидал, как она объяснит этим несчастным людям с ослабшими узами, как следует укреплять брак. Агаша совсем стушевалась и выпалила:

- Надо целовать!

- Цзи-луо-ва-ць?

- Порфирий Платоныч, ну не будьте же бесчувственным дровосеком, помогите мне.

Штольц оторвался от стены, подошёл к собравшимся и милостиво вмешался:

- Глубокоуважаемый, мастер Чи, думаю, нам с вами лучше продолжить разговор наедине, пока дамы посекретничают.

Штольц вывел китайца за дверь, а через четверть часа тот вернулся абсолютно оранжевым, с оттопыренными багровыми ушами. Мастер Чи по-новому, с нескрываемым удивлением, разглядывал цзинь-ну.

- Агаша, нам пора.

Госпожа Штольц и ухом не повела. Она уселась на стул, смиренно сложила руки на коленях и переводила любопытствующий взгляд с мастера Чи на По Лин, словно ожидая, что китайцы начнут укреплять супружеские узы у неё на глазах. Порфирий лишь сокрушенно качал головой, глядя на эту картину: "Агаша неисправима".