Чужими руками

«А сегодня ночью ехали вы лугом
На гнедом коне, и спутник рядом с вами,
И терялись вы в догадках, кто же это —
Милый недруг или друг немилый…»
(к/ф "Тень, или Может быть, всё обойдётся" 1991 г.
Песня Тени «Сны Принцессы»)

Господин Турчанинов откинулся на спинку стула, и расхохотался – громко и вполне искренне. Только глаза его при этом оставались холодными и настороженными.

- Ну господа, следствие ваше, видимо, совсем в тупик зашло! – заявил он, - зачем мне было убивать Кузьмина, да еще таким изуверским способом?

- Я бы на вашем месте не слишком веселился, господин Турчанинов, - прищурился Штольман, - или, правильнее будет – господин Бежин?

Тот еле заметно вздрогнул. Наклонил голову – но не покорно, а точно собираясь бодаться. Сжал на коленях крупные тяжелые кулаки.

- Мы выяснили, что дворянкой была только ваша мать – Аглая Павловна Турчанинова, - заговорил Коробейников, - и в связи с тем, что род прервался по мужской линии, вам было дано высочайше позволение носить именно ее фамилию. Но прошение о том вы подали около года назад. А раньше именовались по отцу – Бежиным. Будете отрицать?

Да, не зря они вчера со Штольманом до глубокой ночи перебирали архивные записи, в поисках сведений о таинственном покупателе Воловьих Лужков и прочих деревень!

- Отчего же? – Турчанинов метнул из-под насупленных бровей сердитый взгляд, - сами же говорите – все было сделано по закону. И я не чужую фамилию себе приписал!

-  Но именно вы, еще будучи Бежиным, скупили все участки вокруг имения Мицкевича, - продолжал Антон Андреевич, - его же земли вы рассчитывали получить в приданое за Ольгой. Но – вот незадача! Девушка отказала вам. А леса Мицкевичей были просто необходимы для будущей лесопилки, не так ли? И тогда вы решили убить одним выстрелом двух зайцев – уничтожить соперника, и разыграть ритуальное убийство, чтобы громкий скандал снизил цену на имение вашего … друга.

На последних словах Коробейников позволил себе горько усмехнуться.

- Вы забываете, что у меня алиби! – почти рявкнул Турчанинов, – я в тот вечер играл в карты! Я не могу убить Кузьмина!

- Вы убили его чужими руками, - тихо и яростно проговорил Коробейников, - сами же провели это время в гостях у Мицкевича, – за покерным столом. А потом, когда игра была закончена, отправились в лес. Нашли труп Кузьмина, и отрезали ему голову. Вы ведь очень хорошо разбираетесь в … рубке деревьев. Голову вы положили на Красный камень, стараясь сымитировать обряд…

- Которого у черемисов никогда не существовало, - очень спокойно добавил Штольман.

- Да что вы … - приподнялся с места Турчанинов, - Кузьмин сам говорил мне!

И тут же осекся, понимая, что выдал себя.

- Господин Кузьмин разыграл вас, - голос Штольмана сделался вовсе холодным и жестким, - возвращая тем самым ваши насмешки над его занятиями. Он сделал в тетради изображение козлиной головы, - только для того, чтобы красочно описать вам жертвоприношение, якобы принятое у черемисов. Допускаю, такое могло бытовать у другого народа. Но арендаторы господина Мицкевича к подобному обряду никакого отношения не имеют, и не имели.

- Вы же приняли его рассказ за руководство к действию, - подхватил Коробейников, - надеясь свалить вину на несчастных черемисов.

Круглое лицо Турчанинова явственно побагровело.

- И, кстати, допустили существенную ошибку, - Штольман выложил на стол снимки, сделанные возле Красного камня, - на рисунке этнографа солнечные лучи загнуты посолонь. А вы повернули их в другую сторону…

- Это ничего не доказывает! – закричал Турчанинов.

- У нас есть свидетель вашей беседы с Кузьминым. Он видел, как этнограф показывал вам тетрадь, и рассказывал об отсечении головы. А кроме того, именно этого человека вы и наняли для убийства. И он готов это подтвердить.

***

Мария Тимофеевна, вчерне закончив статью о несправедливо обвиненных черемисах, поднималась к себе в комнату, предвкушая заслуженный отдых. Однако на лестнице она столкнулась с Петром Ивановичем, уже облаченным в роскошный малиновый халат, который делал хозяина похожим на опереточного падишаха.

- Мария Тимофеевна! – недовольно воскликнул Петр Иванович, - может быть, вы уймете вашего … хвостатого писателя? Не могу уразуметь, почему вокальные данные надо демонстрировать ночью!

- Не вам об этом говорить, Петр Иванович, - тут же парировала госпожа Миронова, - вы тоже любите шумные выходки – и непременно по ночам!

Деверь поднял глаза к потолку.

- За что караете! Виноват. Стыжусь и раскаиваюсь, - он приложил руки к груди, - признаюсь в любых грехах! Только сделайте хоть что-нибудь с вашим Пушкиным!

Прислушавшись, Мария Тимофеевна уже и сама уловила громкое настойчивое мяуканье, доносившееся со второго этажа.

- Он же Аннушку разбудит, - охнула она, - бедная девочка сегодня была такой усталой! Как вернулась из больницы, так сразу спать пошла.

Мария Тимофеевна подхватила платье, и преодолев оставшиеся ступени, увидела Пушкина. Он сидел под дверью комнаты Анны, подняв голову, и кричал свое знаменитое «Мяя!». Сердце почему-то сжалось от дурного предчувствия.

- Да что с тобой? – обратилась Мария Тимофеевна к котенку, подходя ближе, - отдыхает Аннушка, не надо ей мешать. Иди в корзинку свою. Ну, или хочешь – возьму тебя к себе.

- Мяя! – возмущенно ответил Пушкин, не двигаясь с места.

Петр Иванович картинно зажал ладонями уши.

- И как Аннетт может спать под эти арии!

Марии Тимофеевна стало холодно. Вздрогнув, она решительно нажала на ручку двери. Та послушно распахнулась, демонстрируя пустую комнату, и аккуратно застланную постель.

- Анна! - в голосе Марии Тимофеевны зазвенели слезы.

Дочери здесь не было. И мать очень явственно ощущала – совсем не было. Только конверт белел около зеркала, прислоненный к вазе с осыпавшееся еловой веткой…

***
У Антона Андреевича на этот вечер явно были планы, и судя по всему, личного характера. Однако дело Кузьмина, хоть и раскрытое сегодня окончательно, потребовало оформления и подписания немалого количества бумаг. Коробейников трудился над ними, не покладая рук, но все чаще посматривал то на темное окно кабинета, то на часы. Прикидывал, вероятно, успеет ли еще встретиться с сестрой Крушинниковой.

Вот Штольману с Анной сегодня точно не повидаться. Хорошо, что к барышне Мироновой приставлен городовой. По крайней мере, она будет под охраной.

Коробейников отложил последний исписанный лист, и птицей взвился с места… Но тут же замер, потому что в кабинет вошел донельзя довольный полицмейстер.

- Ну что же, господа, поздравляю! – заговорил он, - нашли преступника. И слава тебе, Господи, что никаких языческих обрядов у нас не практикуют. Так и доложу, а то ведь невесть что насочинять могут! Ишь, какой спектакль устроил этот мерзавец! И голова тебе, и знак солнечный… Тьфу!

Николай Васильевич прошел по комнате, продолжая свою весьма эмоциональную речь. Антон Андреевич с трудом сохранял на лице невозмутимое выражение, мысленно отсчитывая минуты до освобождения. Штольмну терять было особо нечего, и он наблюдал за всей сценой не без некоторого удовольствия.

- Думаю, это дело о… гм, «Всаднике без головы», прямо-таки требует, чтобы его завершение было достойно отмечено! – продолжал Трегубов, - как вы на это смотрите, господа?

- Прошу меня простить, Николай Васильевич, но я присоединиться никак не могу, - решительно отказался Коробейников.

Полицмейстер удивленно-вопросительно вскинул брови. Но ответить на невысказанный вопрос начальник сыскного не успел. Двери кабинета распахнулись, пропуская Марию Тимофеевну и Петра Ивановича.

Увидев Штольмана, госпожа Миронова побледнела еще сильней, и даже слегка покачнулась.

- Анну… похитили! – сдавленно выкрикнула она.

- Вернее, она сама сбежала, судя по письму, - хмуро возразил Петр Иванович, - и Бог весть куда и с кем…

- Да что вы знаете! – Мария Тимофеевна метнула на деверя гневный взгляд, - Аннушка никогда бы добровольно так не сделала!

- Ей могла надоесть та … двусмысленная ситуация, в которую она попала, - повысил голос Миронов, - ну и решила, гори все огнем! Вполне в ее духе!

- Неправда! – закричала Мария Тимофеевна, и вновь обернулась ко Штольману, - Анна фотографию взяла, понимаете? Ту самую, с елки… Ну зачем бы она ей, если …

Не выдержав, госпожа Миронова разрыдалась.

- Объясните, что произошло! – резко потребовал Штольман.

- Сегодня вечером Анна тайком ушла из дома, - непривычно кратко доложил Петр Иванович, - собирается с кем-то обвенчаться, и уехать из города.

Мария Тимофеевна достает смятое письмо. Он читает, пытаясь отключиться от эмоций. Только думать. Сейчас главное - найти и остановить. Все остальное – потом.

Строчки, написанные Анной. «Сбудется то, о чем я мечтала…». «Должно остаться в тайне…». «Мы вернемся…». Кажется, слышен ее голос – спокойный и ласковый. В письме нет обиды, или горечи. Нет вызова. Анна убеждена, что поступает правильно.

«- Я все помню, - сказала она ему, после поездки к Мицкевичам, - и все сделаю, как нужно».

Почему, идиот, не спросил, что она имеет ввиду?! С Анной явно было что-то не так. Новый ход Крутина? Или это Тень снова подавляет волю хозяйки?

Все потом.

- В какую церковь она могла отправиться?

- Думаю, к отцу Амвросию, - неожиданно отвечает Коробейников, - это на окраине Затонска. Он уже не раз был замечен в том, что венчает без … должных формальностей.

- Я еду туда, - Штольман сдергивает с вешалки пальто.

- Я с вами, - тон Коробейникова отказа не предполагает.

- Городовых возьмите! – приказывает вдруг Николай Васильевич, - а с похитителем я потом лично побеседую!

- Аннетт, конечно, совершеннолетняя, - бормочет дядюшка, - имеет право по закону, но…

- По какому закону?! – гремит полицмейстер, - похищать и заставлять барышень по закону? Никуда Анна Викторовна добровольно не поехала бы! Уж вы, Петр Иванович, должны понимать!

Штольман останавливается в дверях, смотрит на Марию Тимофеевну.

- Поезжайте домой. Я все сделаю. Антон Андреевич, где находится эта церковь?

***

В церкви холодно. И почему-то душно. Запах ладана и воска словно усыпляет… Огни свечей не могут разогнать сумрак. Сквозь золотистое пламя пробиваются багровые всполохи. Голос Раймонды – «Не верь!».

Но я не могу не верить тебе. У меня больше почти никого нет в этом мире. Почему мне нельзя видеть сейчас твое лицо?

«- Не смотри!»

Ты говорил так про Полину. Чтобы я не смотрела ей в глаза. А я тогда пошутила. Сказала, что буду думать о свиристеле, который мне приснился. Была весна, парк с тающим снегом… Ты и я гуляли, а на ветке сидел толстый пушистый свиристель… Я чуть не упала, а ты меня поймал…

На секунду Анна переносится в тот неведомый весенний день. Мелькает синее небо, и смешная хохлатая птичка. Голос любимого человека, и его руки, остановившие падение в сугроб.

Где я? Что происходит? Мы сейчас обвенчаемся… А как же Нина? Почему ты ничего не сказал о ней? Я не понимаю… Зачем все это? В наших руках - свечи… Мы вот так же стояли у елки в Рождество, и я подумала, что это похоже на венчание. А сейчас – все по-настоящему?

Медленно, с трудом, Анна переводит взгляд чуть в сторону. Смотрит на пальцы жениха, обхватившие свечу. Что-то не так. Это чужая рука. Незнакомая! Не она держала тонкую свечку для елки. Не с нее Анна ела во сне сладкую ежевику. Не эти пальцы касались ее лба, пылающего в жару.

Ложь. Ловушка. Обман. А ей уже задают вопрос, на который нужно ответить – «Да»…

Анна шарахается прочь, с трудом разрывая морок.

- Нет!

***
Церковь выглядит маленькой и тихой. Штольман соскакивает с не остановившейся еще пролетки. Взбегает на крыльцо. В притворе темно, но дверь в главное помещение окружена светящимся ободком. Оттуда доносится еле слышное монотонное бормотание, которое вдруг разрезает отчаянный крик:

- Нет! Кто вы?!! Нет, нет, нет!

Штольман резко распахивает дверь.

________________________________

Продолжение следует.