- Шкр-кррр-р-р...- кошки в душе Порфирия грациозно вытянулись и перетекли в голову. Там они раскогтились и принялись теребить и азартно царапать мысли, - шкр-кр-кр-р...
Спящий мужчина попытался отмахнуться от душевных подселенцев, как от назойливых мух, но они лишь ухмылялись усатыми мордами и царапали вдвое усерднее:
- Шкр-р-р-ря! - этот звук у внутренних котов получился особенно омерзительным, нагоняющим склизкие, совсем немужественные мурашки размером с горошину.
"Подумать только," - сквозь сон удивился Порфирий, - "какие противные звуки издают мои мысли. А с виду я респектабельный человек. Женатый. В котелке и с тростью."
"Много на себя берешь, разве приличный человек может так шуршать мыслями?" -осклабился самый наглый кот, - " у достойных людей и мысли под стать им: мягкие, воздушные, как зефир... Уютные, одним словом. А у тебя что? Тьфу, дурость одна: жесткие, прямые и длинные, словно рельсы. А звуки от них? Брр! Точно гвоздем по стеклу. Понежиться негде. Долг и безопасность, безопасность и долг. Тоска зеленая, мухи дохнут."
"У меня тоже иногда бывают мягкие мысли", - возмутился во сне Штольц, - "только сейчас не время для них".
"Ну давай-давай, изобрази хоть одну воздушную," - Штольц сосредоточился и приготовился думать об Агате, но кот опередил его, - "а, не можешь! Скучный ты. И что она только в тебе нашла? Дождешься, сбежит твоя драгоценность с первым встречным. Выберет помоложе и пооптимистичней - ищи ветра в поле.."
Мысли о безопасности Агаты, которые терзали Щтольца весь день, к ночи совсем распоясались, принимая извращенные формы и не давая уснуть. С вечера он крутился и вертелся в кровати, то и дело освобождаясь от опутавших его простыней. Принимал сидячее положение и тревожисто устремлял взор вдаль, через окно за горизонт, на Царицинскую улицу. Затем страдальчески  вздыхал и падал, отдаваясь во власть подушек. Если бы Агаша была рядом, то могла бы заразительно посопеть ему в ухо, и уж тогда бы он точно уснул. Мужчина скомкал одеяло, придавая ему форму, отдаленно похожую на супругу и прижал к себе, а чтобы не вырывалась - закинул на неё ногу. С тем он кое-как задремал. В этот злосчастный момент в дверь его квартиры заскреблись. Потом постучали.  Еще раз и еще, гораздо настойчивее.
- Дадут мне выспаться? - спросонья разгневался Штольц, но под дразнящими взглядами обосновавшихся в душе котов: "опять долг и безопасность?", спустил ноги с кровати.
Пошатываясь и чертыхаясь, Порфирий с трудом попал заспанными ногами в штанины, пренебрег подтяжками, и поплелся к входной двери. Распахнул её и увидел замызганную, всклокоченную фигуру с обезумевшим в ночных приключениях  взглядом.
- Вы как здесь? - бескрайне удивился Порфирий и тут же нахмурился, стараясь удержать ползущие вверх брови. Он отшатнулся от дамы, наряженной явно не для похода в гости, и прижался к стене, пропуская её в своё обиталище. Дама босиком прошлепала в гостиную, устало опустилась на стул и простонала:
- Пиить... - гостья бросила в мужчину взгляд исполненные изнеможения.
Штольц потянулся к кувшину, но остановился, оглядывая растрепанную женщину:
- Может лучше коньяку?
- Угу, - дама без доли кокетства приняла заманчивое предложение.
Мужчина наполнил две рюмки, гостья залпом выпила свою и потянулась к его. Штольц вручную придержал брови, дама подождала, когда янтарное тепло заворожит её изнутри, одобрительно крякнула и выпалила:
- Я видела их...
- Кого?
- Вурдалаков, конечно!
- Где? - машинально, не понимая сути сказанного, поинтересовался Порфирий.
- В разных местах. ПорфирьПлатоныч, надо срочно что-то делать, они украли нашу АгатВалерьянну!
Штольц тяжело плюхнулся на диван. От новостей и недосыпания разум мужчины отказывался функционировать, рот открывался, пытаясь вспомнить хоть что-то, сообразное случаю, но не находил нужных слов, и закрывался обратно:
- Я же посадил её под домашний арест, - вдруг вспомнил сыщик.
- Вот из-под ареста и умыкнули, прямиком из кроватки, вместе с одеялком.
- Зачем?
- Да кто ж их знает? Может, сварить хотят, а может, и того хуже - жениться. Вурдалачья душа - потёмки.
- Сколько их было?
- Сначала - двое, а потом много. И что характерно - у каждого свой факел.
- Каким это образом жениться? - дала о себе знать мужская логика. - Она уже замужем. За мной!
- Но упырям-то это неведомо. Они-то справки об исповеди не спрашивают. Смотрят: пригожая барышня, медицине обученная, одинокая, без кавалера. Отчего ж не жениться на такой удачной? Да ещё и с дУхами хороводится... Пользы от этого в супружестве с воробьиный клюв, но вурдалаки, чай, не у домашнего очага греться с ней вздумали, а для иных целей приспособить.
- Для каких? - бестолково спросил Штольц. Дездемона ничего не ответила, лишь долго и немигающе смотрела на мужчину. До тех пор, пока искра понимания не пробежала по глазам и пока он не смутился.
- Дездемона Гавриловна, вот вы, как представительница деликатного пола, - в сердцах выпалил Порфирий, - объясните мне, что в Агате Валерьяновне присутствует такого, что все мужчины, едва она попадает в их поле зрения, теряют былую целеустремленность, а некоторые, пребывая в катастрофической невменяемости, стараются тут же на ней жениться?
- Ну, ПорфирьПлатоныч, сударь мой, вы и вопросы ставите. Вам ли это объяснять? По вам, как я погляжу, колесо Фортуны тоже проехалось прицельно. Вы-то сами за что АгатВалерьянну полюбили? За лучезарный взгляд? Аль за медицину?
- Не только. За доброе сердце...
- Ой ли? - Дездемона вопросительно выгнула брови.
- У неё так получается смотреть на меня, что я чувствую себя выше ростом, и... - Порфирий сконфузился под насмешливыми искорками в глазах собеседницы.
- Может, немножко и за её умение нести пользу, а приносить неприятности?
- Столь категорично я бы не рассуждал, но в чем-то вы, безусловно, правы. Приключения поджидают мою супругу в самых неожиданных местах, - посетовал на казусы семейной жизни мужчина. Дездемона кивала, полностью солидарная с ним. Ну с кем, кроме АгатВалерьянны, мог состояться подобный пердимонокль, чтобы воры вместо того, чтобы похитить драгоценности, унесли их хозяйку?
Они помолчали, сближенные моментом раздумий, но синхронно опомнились:
- О господи, что же мы сидим!
- Немедленно показывайте, куда её повезли.
- Только вдвоем нам не управится, их там цельное войско.
- Значит, сначала к Рукобейникову. Кстати, вы каким образом путешествовали?
- На лисапеде АгатВалерьянны. Только лисапед конструкции французской, хлипкой, значит. Двоих не увезёт.
- Возьмём полицейскую пролётку. Дайте мне минуту, я оденусь.
- Может и для меня найдется что-нибудь подходящее? Мой наряд совсем негож для тёмных дел.
- Наше дело - светлое. Правда на нашей стороне, - через минуту Порфирий вышел из спальни при полном параде, держа в руках второй сюртук, - вот, накиньте это. Вряд ли что-то из гардероба Агаты вам придется по... - мужчина помедлил, и закончил фразу на галантной ноте, за что удостоился благодарного взгляда Дездемоны, - ...вкусу.
- Можно, я ещё и сковородку возьму? - преданно заглядывая Штольцу в глаза с видом "я ваша навеки", спросила горничная.
- Любую, какая вам придётся по сердцу.
Время перевалило за полночь, а значит, с тех пор, как сыщика вынули из кровати, прошло не более часа. Штольц и Дездемона, в его сюртуке и мужских ботинках поверх замученного приключениями пеньюара, из укромного убежища разглядывали загадочное действо, которое производили вурдалаки на поляне, освещенной кострами.
В центре большой лужайки, на широком каменном возвышении, напоминающем алтарь для жертвоприношений, лежал тугой, колбасообразный сверток в мелкую незабудку. С виду он напоминал нераспакованный рождественский подарок или принаряженную гусеницу. Нечисть, как видно, всеми потёмками души тянулась к прекрасному - для нарядности гусеницу поперек туловища украсили широкой красной ленточкой с пышным бантом.
Сверток, еще загодя одурманенный галлюциногенным поленом, на радость упырям в капюшонах вел себя смирно. Вурдалаки с факелами вполне миролюбивым образом топтались вокруг, любопытничали, с расстояния пытались заглянуть внутрь подарка, но к алтарю не приближались.
На ветвях кустов и деревьев свисали драгоценные украшения, похищенные Рубиновой Крошкой. Значит, отметил Штольц, без него и тут не обошлось.
Скачущий отблеск огня факелов празднично отражался в золоте и каменьях, веселыми, разноцветными всполохами прыгая по поляне и черным балахонам собравшихся. В целом впечатление складывалось по-царски нарядное и торжественное, и если бы не тревожный повод, что привел их сюда, и не Агата, по самые пятки оказавшаяся в опасности, то можно было бы полюбоваться антуражем.
- Вон АгатВалерьянна, горемычная, в нашем одеялке съёжилась, - шепнула Дездемона спутнику.
- Сей же миг ворвусь на поляну, и всё всем покажу. Тогда, будьте уверены, сектантам не поздоровится, - Штольц похлопал себя по карманам в поисках револьвера. В который раз подумал, что неплохо всё же завести кобуру (ну почему о ней вспоминается только в подобные моменты?), и дернулся вперед, намереваясь вихрем помчаться в гущу демонически настроенных сущностей, освободить от их влияния Агашу, всех арестовать, и так же, гуськом, отправить в палестины забугорные.  Дездемона ухватила мужчину за рукав и потянула обратно:
- Куда, ПорфирьПлатоныч без снаряжения? У нас из боеприпасу только скалка да сковорода из вашего хозяйства. Вооружитесь хоть её.
- Ни за что на свете я не стану сражаться кухонной утварью. У меня где-то был револьвер, - Штольц убеждал горничную в своей мужской и полицейской состоятельности, запуская то правую, то левую руки все глубже за пазуху.
- Эх...- посетовала Дездемона, глядя на его потуги, - разве ж там чего найдешь... Вот вроде, вы, ПорфирьПлатоныч, не беззаботный холостяк, а заженвшийся господин, а полицейское достоинство держите в беспорядке. Сказали б АгатВалерьянне, чтобы карман для пистолета пришила.
- Уже! - Порфирий оттянул полу сюртука и с гордостью продемонстрировал рукоделие супруги - пришитый кривыми стежками голубой кармашек в миленький цветочек, явно отпоротый с чьего-то домашнего платья. - Жаль, что Агаша с размерами не угадала, револьвер не помещается. Ну ничего, пока с таким буду. Вот, нашёл!
- Сколь в нём пулек-то? Поди, штучек восемь?
- Шесть, - Штольц раздраженно покосился на горничную.
- Ну вот, вы шестерых прихлопните, да я с десяток, а дальше что? Их там, почитай, человек сорок. Надо ждать подмогу. Артамон ваш, Адамчик, сердцем слышу, уже мчится сюда.
- Ему лучше поторопиться, иначе я не совладаю с собой, и ворвусь в скопление нечисти один. Я не могу спокойно ждать, когда в опасности безопасность Агаты!
Дездемона закатила глаза и кивнула в сторону поляны, где, в свете факелов, словно тени, скользили фигуры в балахонах:
- Вы только гляньте, проснулась голубка наша, елозит в одеялке. А басурманы-то к ней со всем уважением, рады, песни поют.
Сверток на каменном возвышении зашевелился, начал извиваться, но путы красной ленточки туго пленили его. Агата внутри исхитрилась перевернуться и вместе с одеялом поползла к краю алтаря. Красный бантик остался сверху, придавая упитанной гусенице нарядное выражение.
От толпы отделилась высокая фигура в капюшоне подошла к жертве и дернула за ленточку. Одеяло развернулось, явив собравшимся Агату, стоящую на четвереньках.
Штольц опять рванулся вперед, но Дездемона оказалась ловчее - навалилась на мужчину и прижала к земле.
- Спокойствие, только спокойствие, ПорфирьПлатоныч. Вурдалаки на неё не покушаются.
Агата умиротворенно зевнула, расправила одеяло и уселась на него, свесив ноги. Не выспавшаяся, вне сознания, она равнодушно озиралась по сторонам, и попыток сбежать не делала. Со стороны казалось, что она весьма благосклонно принимает внимание нечисти.
К ней подплыла высокая фигура и водрузила на голову широкополую шляпу ярко-красного оттенка, а ленточку, которой она была перевязана ранее, нацепили на левую лодыжку. Шляпа с чужого плеча сползала Агате на глаза, и она вынуждена сидеть прямо, словно проглотила кол.
- Вот видите, лиходеи ей обновку презентовали. Если бы вздумали лакомиться, то стали бы наряжать?
Штольц, вырываясь из плена, неразборчиво буркнул, что горничная приняла за несогласие:
- Плохо вы их знаете. Если уж эти крохоборы на одеяло позарились, то шелковую рубашечку и шляпу в котле губить не станут.
- Дездемона, отпустите меня!
- Отпущу, если обещаете вести себя разумно, - Порфирию, загнанному в ущемленное положение, ничего не оставалось, как пообещать. Он был немедленно освобожден. Дездемона как ни в чем ни бывало уведомила сыщика:
- У вурдалаков праздник намечается.
Штольц выглянул из зарослей и понял, что прежде бессмысленное топтание нечисти вокруг его драгоценности прекратилось, и действо уверенно повернуло стопы в сторону апофеоза.
Ряженые воткнули факелы в землю, а сами взялись за руки, затянули заунывную песнь о любви и разлуке, и закружились в медленном хороводе. Когда в их балладе случался припев, вурдалаки, сужая кольцо, дружно подходили к алтарю, где Агата, придерживая подаренную шляпу, дрыгала ленточкой на ноге и хлопала в ладоши, подбадривая песнотворцев. Они единодушно вскидывали вверх сцепленные руки, кричали на тарабарском, затем синхронно кланялись девушке, и, пятясь и приплясывая, отходили обратно.
От толпы в балахонах вновь отделилась высокая фигура. Дездемона со знанием дела пояснила:
- Командир ихний. Это он был ночью в нашем доме.
- Как вы его опознали? Они же все в одинаковых балахонах.
- Да мне дай только волю - я б его рожу из тысячи узнала! На редкость противная.
- Вы все-таки видели его лицо?
Дездемона помотала головой - нет, и пояснила:
- Разве может быть красавцем эта бандюга страхомордая? Это ж нелюди, они ничем не брезгуют, даже одеялко наше умыкнули.
- Дездемона Гавриловна, далось вам это одеяло. Не время думать о пустяках, когда у них самое драгоценное, что у меня, то есть, у нас всех, есть.
- Это смотря чем мерить, некоторым и одеялко сойдет за сокровище. Оно почти новое. В Париже купленное.
- Дез...
- Тс-с... вы обещали!
Черный Властелин взобрался на камень, как на трибуну, воздел руки к небу, прокашлялся и монотонно и неразборчиво заголосил.
- Ишь, жалуется кому-то, - шепнула Дездемона и на всякий случай отложила сковороду, а скалку перехватила в другую руку, потом передумала, и сделала так, как было, - наверное, тяжко им приходится, что дождь, что снег, а надобно шастать по ночам, пугать прохожих, да выть на луну, когда  весь честной люд десятый сон видит.
Перфоманс вурдалака набирал обороты, охватывая всё большую аудиторию. Он, завладев вниманием собратьев, драл глотку от души, и тут же, не сходя с пьедестала, упивался бенефисом:
- Шесть сотен лет тебя искал, но кончились терзанья
Лаврушкин лист мне дал сигнал - души твоей скитанья
Окончены! Воскреснешь ты под балдахином ночи.
И, наконец, бездонный взгляд я созерцну воочью.
Тобой одной я вожделюсь, отбросив предрассудки.
Отныне вместе мы всегда, на годы, веки, сутки...
- сутки... утки... - эхом подхватили остальные сектанты.
- ...Голубоглазием души пленился я, как отрок,
О, дорогая, пред тобой я непосильно робок.
Предназначенье и тебя взвалю себе на плечи,
Без устали поволоку хоть до Замоскворечья.
Презрю усталость и комфорт, термита и москита,
Лишь глаз б не оторвать с тебя, царица Аманита!

- Аманита... Аманита... - подхватили сподвижники.
- Чегой-то они требуют: обмани-ка? Совсем сдурели, нельзя же просить об этом. Наступит нужный час, уж тогда и на головы найдется мошенник. Ждать надобно, и надеяться.
- Не "обмани-ка", а Аманита. Мне о ней Агата что-то рассказывала, смутно помню. Королева мухоморов, как будто. Ещё там что-то было о бессмертии, просветлении и о владычестве над миром. Жалею, что плохо слушал, сейчас бы эти знания пригодились.
- Вот видите, а вы спрашиваете, что мужчины находят в АгатВалерьянне. Сами ж такие ж - увидели лучезарный взгляд и всё из памяти долой.
- Дездемона Гавриловна, вы забываетесь! - пересек дерзкую горничную Порфирий. Она нравоучения пропустила мимо ушей:
- Вон оно что! Нехристи АгатВалерьянну мухоморихой обрядили ради просветления и любования! И песни ей поют, чтобы настроить её духовидничество на нужный лад.  Значит, можем быть спокойны, есть её не будут.
По тексту баллады вурдалака выходило, что самое драгоценное, что есть у него, - дама в мухоморном обличии, в тягостной разлуке с коей он пребывал до сего дня.
После первого куплета к солисту присоединились и остальные участники мессы, которые изначально только робко подтягивали окончания фраз.
После третьего куплета к Главному подошел вурдалак помельче, и протянул большой серебряный кубок и кувшин. Начальник щедро налил в кубок снадобья, отхлебнул сам и передал мелкому.
После того, как нечисть изволила приложиться к кубку, жить им явно становилось одно удовольствие. Песнь вурдалаков более не походила на вой голодной волчьей стаи, она стала бодрее и жизнерадостнее. Даже азартнее. Не таким уж и дремучим и непроходимым теперь казалось их существование на этом свете.
Когда опустевший кубок вернулся к Властелину, он из складок балахона вынул  шаманский бубен и, ритмично отбивая такт, выкрикнул: "Царица Аманита, пробил твой час". Его соратники принялись неистово подскакивать, топать и скандировать:
- А-ма-ни-та! А-ма-ни-та!
Главный взмахнул руками, словно дирижер, хор сподвижников смолк. Он еще раз вкусил волшебного зелья и, поймав минуту славы, стремился продлить сладостное ощущение:
- По воле знáменья растайте, тени,
Пусть свет костров осветит землю и под ней.
Проникнет всюду и без промедлений
Рассеет тьму, где истины лучи таятся.
О, тайный замысел глубин земли,
Молю лишь об одном - вернись ко мне!
Как травы летние, при молодой луне,
Взойдет росток, а вместе с ним - воскреснешь ты,
Чтобы опять со мной соединится в этом мире.
О, Аманита, королева дум моих,
Шесть сотен лет один скитаюсь
И лавровый венок не согревает
Поникших телесов моих и грёз тревожных...
Вернись, и оцени мои старанья
Я подобрал тебе из женских тел
Приятную для глаза моего,
Невинностью украшенную оболочку...
- ...оболочку, оболочку... - эхом подхватили сектанты.
- Её в оболочку? Ты же мне обещал, что она только вызовет дух царицы, а я приму Аманиту  в себя! Ты обещал, что мы вместе будем править миром! Ты и я! - женским голосом заверещал мелкий вурдалак. От несправедливости творящегося он скинул капюшон...
- Француженка! - ахнула Дездемона, - Луизониха!
Порфирий непонимающе приподнял бровь, горничная пояснила:
- Хозяева наняли эту мамзель котят учить французскому поведению.
- Зачем?
- Да кто ж их знает? "Это мода, Дездемона!" - непочтительно передразнила горничная хозяйку. - Вот и взяли фифу с наиболее "мадамским" поведением. Ох, говорила я им - задурит Луизониха котам головы. Зачем нашим дитям французский? Мы и без её "бонжуров" проживём, и наш "бон аппетит" не пострадает. А случается и так - впустишь в дом постороннюю, рыжую мадаму, а она потом - фьють! - и мужа умыкнет...
- ...Или дочь...- задумчиво продолжил Штольц.
- Зачем ей чужая дочь? Какой от неё прок? В подобных мамзелях в избытке преобладает только амурный антирес, да меркантильный, а чадолюбия у них с гулькин нос.
- Но вы же сказали, что ночью в доме было двое похитителей? Высокий и пониже.
- Пожиже, я сказала, - поправила женщина Штольца.
Тем временем на поляне кипели почти итальянские страсти: мадемуазель Луизон изо всех сил старательно билась в истерике за право встретить и приголубить в себе царицу. Властитель отказывал ей в этом праве, но по всему выходило, что у него под капюшоном таится бесчестная личина, которой он успешно, но исключительно ради высокой цели, заморочил тайный женский смысл, что скрывался в гувернантке:
- Невинности ты не блюла! Без совести и страха
Твой организм распространял вокруг лучи разврата...
- Да я ж исторгала из себя разврат только ради тебя и твоей милости! Лаской, да посулами ты меня склонил к жизни любодейской, но безбрачной, а теперь в кусты? Нет уж, дудки! Пока не сделаешь из меня царицу и не сочтёшься со мной браком, самым что ни на есть законным образом, не отпущу, - завопила мадемуазель и бросилась к обманщику. Тот оказался шит чем угодно, но только не лыком - ловко уворачивался от её претензий. Дамочка кидалась и висла на подоле балахона, пытаясь сдернуть лектора с постамента.
- Нет ничего страшней для нас, меня и Аманиты,
Чем свить уютное гнездо в теле... низкопробном...
Видимо снадобье от постигшего его куража слегка выветрилось, и рифма получилась нескладной.
- ...теле низкопробном... - зловредно хихикнули сподвижники.
- Ыых! - мадемуазель задохнулась от возмущения и обиды, и перешла от слов к вою, - э-у-у! Это у меня тело низкопробное? Люди добрые, встопырьте уши и внемлите! Пред вами безумец! Тот, кого вы называете Несовершенным, позорно лишился разума! Иначе чем можно объяснить сумбур его речи? Он назвал моё тело низкопробным! Да будет всем известно, что оно самой высшей пробы, как то золото и рубины, что я добывала, вывернувшись исподней стороной наружу. А потом раболепно бросала к его ногам! Если желаете знать - после его укромных амуров на моём теле уже нет свободного места! Негде поставить самую низкую пробу. Только высокую! Высочайшую!
- Прочь с глаз моих, тебя я созерцать устал отныне. Ты нам внушаешь неприязнь. Ты, как отдушина для сладострастия, исчерпала себя. Угасло в нас желание пожирать тебя глазами. Через минуту взойдут духовные споры моих посевов, заколосится чудо-грибница и проснется царица моей души - Аманита Божественная.
- Ах, значит вот ты какой?! Ты говорил, что я избрана судьбой для воплощения царского величия. Что место мне - на троне! Денно и нощно я, дабы в воплощении моем царице было сиятельно и благодатно, скакала по крышам, кидала поленья в трубы, дышала мухоморным смрадом эликсира. Чуть сознательностью не повредилась, а ты оказался проходимцем! Как скорбно я в тебе ошиблась...
- Уйди, нечистая! Не омрачай разгульной сутью,
Шесть сотен летнего и зимнего страданья моего...
- ...страданья моего... - посочувствовали вурдалаки.
Луизон шныряла по поляне, призывая бывших коллег заглянуть по балахон Властителя, и узреть её гнилостную личину. Вурдалаки шарахались от неё, как от занедужевшей чумой, тогда она подскочила к Агате и попыталась завладеть её шляпой. То ли одурманенной Агаше головной убор пришелся по вкусу, то ли она прониклась всеобщим презрением к греховодной гувернантке, но она, отбиваясь, дрыгнула ногой и попала преступнице в солнечное сплетение. Мадемуазель повалилась навзничь, бесславно барахтаясь в складках балахона. Главный  с пренебрежением стукнул в бубен, привлекая внимание и переходя на прозу скомандовал:
- Уберите её, чтобы не затмевала лучи лучезарных очей.
Откуда ни возьмись, материализовались двое дюжих приспешников и уволокли брыкающуюся Луизон.
- О братья, зычней призывайте Аманиту! Я чую, что она нас слышит.

Ритм бубна становился все яростнее. Вурдалаки подпрыгивали всё выше и быстрее, а приземлялись тяжелее. Некоторые, самые корпулентные и грузные, скакали со вздохами, оханьем и одышкой.
- Аманита! Аманита! - в состоянии транса звал главный вурдалак.
Агата слезла с алтаря и вместе со всеми закружилась в невообразимом танце. Она одной рукой придерживала подол ночной рубашки, а другой - наползающую на глаза красную шляпу.
И вот уже Главный перешел на неразборчивый визг, а танцоры начали падать, как подкошенные. В этот момент земля рядом с алтарем зашевелилась, а вместе с ней и волосы Штольца, приподнимая над головой котелок. По спине Порфирия в который раз за ночь поползли липкие, опутавшие волю мурашки. Мужчина повернулся к спутнице и увидел, как она медленно раскачивается в такт ритму бубна.
В этот момент мужчина понял, что вопли вурдалаков достигли ушей Аманиты. Из разворошенной земли проклюнулось нечто довольно странное, искрящееся, и на вид вязкое, как комок эфемерной слизи. Нет, не такое, как овсяный кисель, а упругое. Глубинами оттенка напоминающее бездонно-лучезарный взгляд супруги, но только ярко-малахитового колеру.
Красиво-зелёный комок размером с крупную кошку приподнялся над землёй и завис в воздухе, таща за собой хвост длиной в метр. Потом комок дернулся и икнул, превращаясь в подобие летающего гриба. Встряхнулся, и на середине ножки, там, где у дамы была бы талия, возникла неприлично коротенькая кокетливая юбочка.
Главный зарыдал, призывно протянул навстречу руки и рухнул ниц пред грибом. Приспешники попадали рядом. На поляне стоять осталась одна Агата. Прозрачная субстанция покружила над поляной и приблизилась к девушке, присматриваясь. Удовлетворенно выпустила сноп зеленых искр, а шляпка гриба покрылась веселенькими горошинками.
Похоже, царица осталась весьма довольна своим будущим внешним видом, избранным для владения миром.
Штольц рванулся вперед, спасать жену, но ноги, опутанные грибницей, словно вросли в землю. Он неистово дергал их, пытаясь высвободиться, но безуспешно. Мужчина, хватался за Дездемону, но конечности только глубже вязли.
Вурдалак, не прекращая рыдать от счастья, вознес молитву Аманите, выпрямился, взял покорную Агату под мышки, усадил обратно на алтарь.
Довольный увиденным, гриб кружил над Агатой. То приближаясь, то удаляясь и любуясь ею с расстояния, тянул к девушке ножку, похожую на хобот, будто принюхиваясь и пробуя её на вкус к ней. Девушка хихикала и сжималась, как от щекотки и отмахивалась от настырного отростка.
Гриб поднимался выше, группировался, собирался в комок и падал девушке на голову, пытаясь проникнуть внутрь, но напрасно, что-то ему мешало. Ярко-зеленая прозрачная слизь сползала по шляпе равнодушно ожидающей своего часа Агаше на алтарь, а оттуда на землю, где собиралась в комок, отряхивалась, и вновь взлетала в воздух.
Вурдалак опять схватился за бубен, яростно колотя по нему и причитая. Все без толку. Аманите и Агаше, явно было не по пути в этом мире. Разгневанная слизь повернулась, двинулась к руководителю и исторгла из себя изрядный ярко-зелёный плевок.
- Наш агнец оказался глух к взыванью и предназначенью! Невинность, что искрилась и сияла, маня к себе наш многолетний поиск, на деле оказалась просто пшиком! Девица - не девица! - в отчаянии возопил вурдалак.- Неужели всё напрасно?
- ...всё напрасно...
- Случилось жуткое - нам тело повредили!
Без Штольца, чувствую, и тут не обошлось.
Где взять сей час нам девственную плоть?
О, Мироздание, услышь мои призывы,
Пошли нам срочно барышню, не знавшую греха
Для благородной нашей цели...
- ...нашей цели...
- Собратья, настал триумфа час, кто из вас готов не поскупиться материальной оболочкой для нашей царицы? Лавр того гляди отцветёт, шестьсот лет ожидания попадут коту... то есть напрасно канут в Лету...
Желающими оказались все. Сектанты дружно простерли длани к комку слизи. Дух Аманиты метался над их головами в поисках пристанища, щупал ножкой-хоботом, выбирал, забраковывал, а на некоторых, которые до встречи с Несовершенным имели особенно полнокровный образ жизни, чванливо фукал и плевал слизью.
- Собратья, кто из вас страдает целомудрием? Бесхитростен душой и телом? - с отчаяньем взывал главный вурдалак. - Один лишь шаг вперёд - я до самой макушки озолочу, и до Парижа прокачу! 
- Не стоит, братья, верить этому Бестию! Несовершенный и мне предрекал, - завопила Луизон, - увидеть Париж и умереть. От счастия, конечно! Он убедил меня, что его родник, дарующий благородство, пересох лишь временно, и вскоре он забьет с удесятеренной силой, под напором верховной страсти, что дает турбина Парсонса из его подвала.
Братья и иные родственники по вере обернулись, с любопытством рассматривая предводителя и француженку. Не часто услышишь подобную чушь, и того реже увидишь ту, кто верует в неё. Балахон Несовершенного приобрел бордовый, слегка смущенный оттенок:
- Соратники, технический процесс не стоит на месте, и однажды верховную и греховодную страсти заменит механизм, дарующий блаженство. Но должен я признаться, что случится это не сейчас, покамест будем жить, как жили.
- ...как жили!.. - выдохнули и счастливо пропели вурдалаки. Оплеванные грибной слизью и позором, отвергнутые, прилюдно зачисленные в греховодники, ничуть не лучше сомнительной гувернантки Луизон, они стыдливо кукожились в балахонах, переглядывались и смущенно пожимали плечами. Им не хотелось столь глубоко, до уровня механической верховной страсти и блаженства, окунаться в технический прогресс.
Сама мадемуазель, привязанная к дереву, демонически хохотала над происходящим.
Удрученная Аманита, которой попытались подсунуть поношенную оболочку, надулась, погрузнела и потемнела от разочарования, набрякла слезами, как грозовая туча. Казалось, тонконогий гриб вот-вот расплачется. Она сделала еще круг над участниками сборища, на прощанье обдала их из хобота склизкими брызгами несбывшихся надежд, и сунула хвост обратно в яму, из которой появилась.
Главный вурдалак взревел:
- Не покидай меня, любимая! До рассвета я найду тебе какое-нибудь тело, тут в округе полно деревень, уж хоть одну девственницу там, да сыщем. Наташке, горничной моей, всего шестнадцать... Я её разбужу! Уговорю! Я ей заплачу! Ну, послушай меня, Аманитушка, вынь ножку из земли, тебе туда еще рано. Мы ещё до восхода солнца воссоединимся. Пощади меня, пока искал тебя, я весь поистаскался...  Ещё на шесть сотен лет себя я в чувствах не рассчитываю, могу увянуть и иссохнуть...
Аманита надулась, от души презрительно плюнула слизью в Несовершенного и углубилась в нору. Вурдалак ползал на коленях, по-собачьи расцарапывал землю, и тут же засыпал яму, чтобы не дать Аманите уйти. Пытался ухватить гриб испачканными руками и притиснуть к себе, но слизь просачивалась сквозь пальцы, став скользкой и увертливой, как маринованный опёнок. Она оставляла на грязных руках и балахоне вурдалака последствия и воспоминания в виде густых зелёных капель. Они сползали вниз и исчезали в подземном царстве.
Когда от гриба на поверхности земли осталась только макушка шляпки, Несовершенный громко всхлюпнул и направился к беззащитной Агате, недвусмысленно растопырив руки. Намереваясь отомстить за напрасные скитания в веках, обман всей его жизни и неласковую встречу царицы.
В этот самый неподходящий для обряда момент морок покинул Дездемону. Она встрепенулась, стряхнула наваждение, как оковы, выпрямилась во весь рост, зычно гикнула и руладисто завопила, до смерти пугая слабонервных вурдалаков и окрестных птиц.
Вороны и сороки, наблюдавшие за черной мессой, в надежде поживиться крадеными драгоценностями, расталкивая друг друга, беспорядочно захлопали крыльями, напуская дополнительного ужаса на и без того перепуганную нечисть. Кое-как птицы поднялись в воздух, а затем в стратосферу, и окольными путями и небесными огородами покинули недружественную местность, улетев на веки вечные в благословенные африканские края. Рассудив, что с жить бок о бок с людо-, вороно- и сорокоедами много безопаснее, чем с неандертальским существом, издающим мрачный рев.
Жалобно и протяжно завыли волки. Зверьё помельче: зайцы, белки и ежи - коллективно вернули природе съеденное ранее и лишились чувств. Медведь забился в берлогу и зажал уши лапами. Кабаны спешно увели свои полосатые выводки в сторону китайской границы.
Несовершенный остекленился взором и замер напротив Агаты с вытянутыми руками.
Дездемона оказалась дамой тщеславной. Только насладившись произведенным эффектом она, излучая богатырскую стать и самолюбование, возникла на поляне со скалкой в одной руке и сковородой Штольцев в другой.
- Стой, живодёр! - возвестила она, - не тронь АгатВалерьянну! И верни наше одеяло!
Огромная, всклокоченная горничная неслась навстречу справедливости, хлопая крыльями штольцева сюртука. Ей казалось, что выглядит она выразительно и с размахом, но на самом деле она больше напоминала оголодавшую матушку Дракулы, которой не терпится отхлебнуть человечьей кровушки из пульсирующих от страха шейных вен неудачливой среднерусской нечисти.
Расчищая себе путь метким тюканьем скалкой по капюшонам ошарашенных её явлением сектантов, Дездемона гарцевала к своей цели, не разбирая дороги.
Поникшая верой в вурдалаков, Аманита почти уже скрылась в родных местах, но любопытство в ней, как в истинной даме уже возобладало. Она осторожно, боясь быть постигнутой очередным разочарованием, высунулась из норы. Присмотрелась к Дездемоне и, опасливо, как бы опять не вышло промашки, осторожно двинулась ей навстречу.
Подлетела вплотную, примерилась, блаженно закатила органы зрения, прижалась, как к родной, обмоталась вокруг хоботливой ножкой и постепенно впиталась в горничную.
Дездемона от неожиданности и грибной царственной бесцеремонности на секунду растерялась, замерла на месте с воинственно вскинутой  к небу скалкой и выставленной вперед, вроде щита, сковородой.
Задумчиво прочувствовала торжественность момента и озарилась ярко-зелёным сиянием и новым, высокородным положением...
- Царица! - ликовали оставшиеся невредимыми вурдалаки. - Она с нами! 
Главный бухнулся пред ней на колени и принялся целовать подол грязного пеньюара и сюртука Штольца. Растрепавшиеся в приключениях темные волосы Дездемоны горгонисто змеились, под воздействием ночного ветерка. Величественная горничная стояла не шелохнувшись, с достоинством впитывая свалившееся на неё предназначение и принимая почести.
- Мироздание услышало наши призывы и послало для наших целей невинную барышню весьма героической наружности!
Дездемона потрясла плечами, устраивая Аманиту поудобнее, недобро сверкнула ставшими ярко-зелеными глазами. Несовершенного неуважительно дернула с колен за шиворот и подняла высоко над землей.
- Ах ты, поганец! - возвестила она.
-... поганец, поганец...- попугаями повторяла уцелевшая нечисть, соглашаясь со своей правительницей.
- Будешь знать, как брать то, что тебя не принадлежит, - она размахнулась и треснула его светящейся скалкой.
- Всем стоять! Вы арестованы! - на поляну босиком вылетел Штольц. Ему наконец-то удалось освободиться из плена, но ценой своих ботинок. Вурдалаки в который раз за ночь воздели конечности вверх. - Рук не опускать, попыток к бегству не предпринимать!
А куда бежать несчастным вурдалаком от своей царицы? Они сгрудились вокруг Дездемоны, как цыплята вокруг наседки. Порфирий кинулся к не подающей признаков сознательности жене:
- Агашенька, очнись! - мужчина сжал её щеки и заглянул в лишившиеся лучезарного содержимого глаза. Легонько её потряс, надеясь оживить искорки и хитринки, но безуспешно, девушка блаженно улыбалась и морщила нос, - Агашенька, вернись к нам... ко мне...
- Где Агашенька? - девушка вывернулась и принялась крутить головой по сторонам в поисках неведомой персоны.
- Это же ты - Агашенька. Агата Валерьяновна.
- Какое забавное имя! А-га-та Ва-ле-рь-я-но-вна, - девушка попробовала на вкус набор букв так, будто бы никогда не встречалась с ним ранее.
- Агашенька, ты не узнаешь своё имя?
- Нет, вы ошибаетесь, меня зовут иначе... - барышня погрузилась в память, как в вазочку со сладостями, пошуршала там пустыми фантиками от конфет и разочарованно вынырнула. Нахмурилась, вопросительно взглянула на мужчину, - Фёкла? Так ведь меня зовут? Фёкла Хвостикова, вот кто я!
Сложившаяся ситуация приняла неожиданный для Штольца, оборот. И весьма тревожный. Хотя почему неожиданный? Если вспомнить о том, с каким вывертом галлюциногенное полено подействовало на других невезучих, то оставалось только радоваться, что Агаша изъясняется словами, а не ариями из опер, и не признаётся в любви до гроба первому встречному вурдалаку.
- Агата, перестань нести чушь и немедленно возвращайся в себя! - скомандовал обеспокоенный до самых глубин мужской сути Штольц.
- Я ничего не несу, - девушка удивленно оглядела пустые ладошки и в доказательство протянула ему, чтобы убедился.
Порфирий привычно взял их в свои руки и поцеловал каждую. Для девушки это стало неожиданностью. Она выдернула ладони, сложила ковшиком и заглянула внутрь. Сердце мужчины зажало будто тисками. Боясь вздохнуть, чтобы оно не лопнуло, он со всей осторожностью и нежностью поинтересовался:
- Ты не узнаешь себя? А меня? Меня ты узнаешь?
Агата, или Фёкла Хвостикова, которой она себя считала, оглядела его, потом себя, ночную рубашку, в которой с вечера укладывалась в кровать. Неопределенно пожала плечами и догадалась:
- Вы портной? Хотите сшить мне платье? Только, умоляю, не надо турнюров, они давно вышли из моды. Пусть оно будет приталенным, с широким поясом. И рукава! Сделайте пышные рукава. Вот тут и тут должны быть пуговки...
Дездемона направилась в их сторону, а вурдалаки за ней гуськом. Подошла к Агаше-Фёкле, принюхалась:
- Чистейший эликсир из аманита мускариа, то есть мухомора красного. 5 грамм на литр водки, хранить в полной темноте в течение месяца, потом процедить и ещё полгода настаивать на 17 рубинах. Редко встретишь экстракт такой безупречности.
- Агашенька, вот и Дездемона пришла, ты узнаешь её? Принесла тебе сковородку, вдруг захочешь блинчиков напечь...
Бессознательная барышня не успела поведать о том, какое положение в её новой жизни занимает кулинарное искусство вообще, и блинопечение в частности. В этот миг на поляну во главе отряда городовых ворвался Рукобейников. Штольц едва успел завернуть Агашу-Фёклу в одеяло с незабудками по самые брови, оставив торчать наружу лишь один любопытный нос.
Пока городовые отлепляли от Дездемоны сбившихся вокруг неё в стаю уцелевших вурдалаков, снимали драгоценности с ветвей, отвязывали от дерева мадемуазель Луизон, приводили в чувство контуженных скалкой - упустили момент, когда очнулся Несовершенный и по-пластунски, извиваясь черным ужиком, пополз в сторону леса.