Спасибо ЕГТ (Елене) и Jelizawietе. Благодаря их консультациям, автор выяснила, что показанный в кино взрыв произойти не мог никак*. В следствии чего способ убийства акушерки изменен. Использование молока (только настоящего) мне показалось весьма символичным, потому его я оставила.
За медицинские консультации спасибо Sowyatschokу
Кусочки мозаики
«Никак не укротить господ учёных
Беда от их голов разгорячённых.
Порой такое выдумают, чтобы
Избавить мир от подлости и злобы!»
(Из сценария мюзикла «Тень». «Ваш случай нетипичный…» Песня Доктора.
Автор сценария и песен - Ирина Югансон).
Покидая вместе с сыщиками дом Вернеров, Анна даже не задумалась о том, куда они направляются. Шла себе под руку со Штольманом, и вовсе не удивилась, когда впереди возник полицейский участок.
- Снова хотите запереть меня в кабинете? – спросила она, искоса поглядев на Якова.
Он только усмехнулся, и знакомо поднял бровь:
- А это поможет?
- Очень ненадолго, - призналась Анна.
- Именно, - сыщик сделал вид, будто что-то прикидывает в уме, - ровно до того момента, пока вы не откроете окно. Хотя зимой сделать это будет несколько сложнее…
Анны фыркнула, вспомнив свой героический побег из участка, и крепче ухватилась за локоть упрямца, который когда-то понадеялся, что подобная мера подействует. Упрямец посмотрел на нее и сделался серьезным.
- Анна Викторовна, я хочу, чтобы вы взглянули на одну вещь.
… Первое, что она увидела в кабинете, была клетка с Цезарем. Мышонок опять выставил между прутьев розовый нос, и активно шевелил усами.
- Ой, - Анна замерла у стены от неожиданности.
- Не бойтесь, Анна Викторовна, он не выскочит, - протиснулся мимо нее Коробейников, - и вообще, он безобидный и довольно славный!
- Я и не боюсь, - почти честно ответила Анна, осторожно приближаясь к клетке, - пока училась, с мышами частенько дело приходилось иметь. Я просто забыла, что у вас теперь тоже есть питомец.
Коробейников засмущался, вытащил из кармана кусочек булки, и принялся угощать зверя. Мышиные усы заходили ходуном.
- Анна, - окликнул девушку Штольман.
Вздрогнув, она обернулась. Сыщик стоял возле своего стола, где на листе бумаги лежала граммофонная пластинка. Присмотревшись, Анна поняла, что черный диск был разбит, а ныне - аккуратно составлен из обломков, точно мозаика.
- Она похожа на ту, которой пытались воздействовать на вас? – спросил сыщик.
Закусив губу, Анна впилась глазами в этикетку. Потертая, какая-то сизая, явно утратившая свой первоначальный цвет от частых прикосновений. Слова невозможно разобрать, как и на той, гипнотической записи. Но она ли это?
- Я… не могу быть уверена, - тихо ответила Анна, - кажется, там этикетка была точно содрана, а здесь скорее захватана, и от этого полустерта.
- Хорошо, - Штольман осторожно приподнял пустую папку, - а эта?
Анна открылась вторая пластинка, собранная из кусочков. На ней наклейка с названием тоже имела вид блеклый и нечитаемый. Но не слишком знакомый.
- Если бы мы могли их послушать, - беспомощно выдохнула Анна, и непроизвольно шагнула ближе к Якову.
- Безусловно, - кивнул сыщик, - мы это сделаем, чтобы знать точно.
- Но разве сам звук еще возможно восстановить? – удивился Коробейников, глядя на бесчисленные линии разломов, из-за которых пластинки напоминали паутину.
- Вполне, - пожал плечами Штольман, - долго они после этого не прослужат, но хотя бы на один раз должно будет хватить.
- Вы хотите их склеить? – спросила Анна, тоже с трудом представлявшая себе процесс воскрешения столь сильно искалеченной вещи.
- Нет, - улыбнулся Яков, - переверну пластинки так, чтобы сторона с записью была внизу. А с изнанки слегка расплавлю шеллак рядом с трещинами нагретой иголкой, или гвоздем**. Звуковые дорожки это никак не заденет, и мелодия останется.
Анна с восхищением посмотрела на своего сыщика. Как много он знает и умеет! Интересно, Штольман сам придумал этот способ, или вычитал о нем где-то? Ведь музыкальные записи вошли в обиход совсем недавно… Сердца вдруг коснулся тревожный холодок.
- Яков Платонович, а откуда у вас эти пластинки?
- Из дома господина Клюева, - коротко пояснил Штольман.
И в тот же миг испугался – так резко побледнела Анна. Кажется, и дышать перестала.
- Я спрашивал его о прокуроре Вернере, - сказал сыщик, глядя прямо в ее потемневшие глаза, и осторожно беря за руку, - ведь они общались в тот день. Ничего больше сказано не было.
С губ Анны сорвался долгий, дрожащий вздох. Она пошатнулась, и тут же стиснула ладони сыщика, который помог ей устоять на месте.
- А… пластинки? – спросила Анна.
- Клюев при мне бросил их на пол, сказав, что избавляется от хлама, - ответил Штольман, - ну а его слуга после нашей беседы помог заполучить обломки. Будем надеяться, что эта… мозаика собрана верно.
- И все-таки, не нужно было вам туда ходить! – с детской горячностью восклицает Анна.
- Вы сегодня тоже забыли о безопасности, - напоминает он.
- Со мною был городовой! – парирует она, и вдруг сникает, - а еще… я просто не могу ни о чем другом думать, когда зовут на помощь… Я должна понимаете?
Анна отворачивается. Отходит к окну. И добавляет – медленно, горько, с искренним отвращением:
- Она… Тень часто отказывала. Кричала, злилась… Вдруг я снова превращусь в нее, если…
Штольман приближается к ней. Осторожно касается напряженных плеч. Антон Андреевич, шумно вздохнув, подхватывает клетку с Цезарем, идет к дверям. На пороге вдруг останавливается и с глубоким убеждением произносит:
- Никогда вы сами такой не станете, Анна Викторовна! Никогда!
И тут же выскальзывает прочь.
Анна быстро оборачивается, обнимает Якова, легко касается его волос. Шепчет:
- Я тебя совсем замучила.
- Ну что вы, Аня… - тихо говорят ей куда-то в макушку.
Как тепло. Хорошо и спокойно. И почему она так расстроилась? Штольман умеет держать себя в руках. Вот – поговорил с Клюевым, но никакой новой дуэли не случилось. Хотя Андрей Петрович наверняка не обошелся без обидных намеков. Пусть Клюев думает – да и говорит о ней все, что захочет. Анна уже устала объяснять ему, что в случившемся нет ничьей вины. Главное, что Яков любит и принимает ее со всеми дУхами и неприятностями, которые она горазда устраивать и себе, и ему. Никак у Анны без этого пока не получается. И не получится, наверное …
Тревожные мысли уходят, остаются только уютные и нежные. За ухо ей опять заправляют локон. Дыхание обжигает висок и щеку. Еще немножко вот так постоять… Потом Яков должен будет вернуться к расследованию. А ее ждет ночное дежурство в больнице.
Какой все-таки молодец Антон Андреевич!
… Коробейников замеп у двери в кабинет, готовый остановить любого, кто захочет войти – хоть полицмейстера, хоть губернатора! Скажет, что Анна Викторовна вызывает духов, и мешать ей никак нельзя. А потом, если что, всегда можно объяснить, что дух не пожелал явиться.
- Верно ведь? – обратился он к Цезарю.
Питомец сжевал еще один кусочек буки и согласно пискнул.
***
Дежурство проходило спокойно, и Анне даже удалось задремать прямо за столом. Но вдруг по нервам ударил жалобный детский плач, и она вскочила с места, готовая бежать на выручку. Но перед глазами опять стоял призрак певицы в алом платье. Только теперь не было слышно оперных арий. Рыдал ребенок – а может быть, и не один, и Анна чувствовала, что звук этот идет именно из ее видения.
- Спаси его… - снова умоляюще шепнула женщина.
- Ребенка? – спросила Анна.
Певица печально покачала головой:
- Спаси Андре…
- Он мне не верит, - попыталась объяснить Анна, - скажи, что ему грозит?
- Это не он… не он!
- Я не понимаю…
Видение расплывалось, двоилось в глазах. Потом исчезло. Только плач, казалось, продолжал звучать, заставляя сердце сжиматься. Вспомнилась Раймонда с девочкой… Испуганная темноволосая незнакомка, обнимавшая сына. Покинутый матерью Володя, - разменная монета в опасной игре. Осиротевшая Зоя… Почему из-за того, что творят взрослые, так часто страдают дети?!
Они ведь рождаются на свет, чтобы их любили…
***
Смерть акушерки, Акулины Коростелевой, легко могли бы списать на несчастный случай. Однако городовые, уже успевшие после возвращения настоящих сыщиков не единожды получить разнос за невнимание и лень, решили перестраховаться. Поэтому поздним утром в домик на Фруктовой был вызван Антон Андреевич. И не напрасно.
Женщина лежала на полу, одетая в ночную рубашку и теплый халат. Руки ее были прижаты к горлу, съехавший чепец мешал рассмотреть лицо. Рядом – лужица засохшей уже рвоты. Антон окинул взглядом маленькую светлую комнату. Судя по всему, хозяйке стало плохо после завтрака. На столе стоял кофейник, пустая, невымытая пока чашка, и бутылка с молоком – пустая наполовину. На расписном блюде скучали крошки, оставшиеся от какой-то выпечки.
- Ох, беда, беда, - причитала соседка, обнаружившая тело, - ведь здоровая была, никогда ни на что не жаловалась. В любое время позови – придет, все сделает… Скольких детишек приняла, не счесть! И моих троих тоже. Неужель убили?
- Ну, если она не жаловалась – это не значит, что не болела, - возразил Антон Андреевич, - откуда вы знаете, что именно убийство произошло?
- А я не знаю, батюшка, - поджала губы соседка, - я по-доз-ре-ваю. У нас, вон, в городе последнее время то голову отрубят, то фотографию с мертвыми спалят, то аж прокурора взорвут. Тут, сами понимаете, мысли всякие в голову лезут. Вы уж проверьте, коли служба ваша такая.
- Как вы в дом вошли? – спросил сыщик, - дверь не заперта была?
- Не заперта, - кивнула женщина, - Акулина частенько закрыть ее забывала по утрам, когда молоко с крыльца-то забирала. И сегодня вижу – все нараспашку. Я и вошла, говорю: «Опять вы, Акулина Порфирьевна, за кофием утренним-то слишком задумались!» А она уже все…
- Из того, что на виду, ничего не пропало? – поинтересовался Антон Андреевич.
- Нет, батюшка, - внимательно оглядевшись, ответила соседка, - а если спрятано что у нее было, так про то я не знаю.
Сыщик подошел к столу. Если акушерка отравилась, - а рвота указывает именно на это, - то вероятнее всего тем, что успела съесть, или выпить сегодня. Кофе, выпечка, молоко. Молоко принесли утром, около восьми часов. Хозяйка взяла его, и забыла закрыть дверь.
Антон нахмурился, осторожно взял в руки бутылку, понюхал… Никакого странного запаха не уловил, но увидел, что ко дну приклеена какая-то плотная бумажка. Когда сыщик довольно легко отделил ее от стекла, перед ним оказалась карточка с буквами «Г.М.».
Бдительность соседки и опасения городовых не подвели. Акушерка была убита, и преступление это как-то связано с гибелью прокурора Вернера. Значит, необходимо вскрытие. И анализ того, что осталось от завтрака Акулины Порфирьевны. Недопитое молоко вызывало у Антона особые подозрения.
____________________________
* Реакция негашеной извести с водой начинается, как только вода попадает на известь, после чего бомба и взрывается.
О бутылочных бомбочках из негашеной извести -
https://fis.wikireading.ru/h4eC0xPOXo
** «Как старый меломан, могу раскрыть страшную тайну ремонта старых патефонных и грамофонных пластинок от дедов.
Для воссоединения разрозненных частей потребуется идеально ровная поверхность и несколько старых патефонных иголок или маленький гвоздик. Для начала аккуратно складываем на ровной поверхности все части, затем, нагревая иголку огне, точечно свариваем по ломаному шву куски пластинки.
Вся хитрость заключается в том, что сваривается только поверхность, где нет звуковой дорожки, т.е. возле яблочка и самый край…»(с)
Взято с форума, где обсуждалась тема реставрации старых пластинок –
https://forum.ww2.ru/index.php?showtopic=1304868
Если у специалистов есть уточнения, или дополнения – пишите.
Продолжение следует.
А если учесть, что 
Логику во второсезонье били за ненадобностью, смертным боем били. А фон Штофф в ПГС — главный герой, точнее, Главный Герой, без него никак. Нет, досталось, конечно, басконскому принцу от Автора, потому как Алексей Егорыч хоть и не злопамятный, но память у него хорошая, и конфликты с тем, кто за оригинальностью в карман не лезет, он не забыл. Зато в награду за страдания Якоба фон Штоффа выхаживала Аврора Романовна. И фон Штофф пострадал намного меньше, чем Штольман в РЗВ. Если, конечно, овсянку и книжку о приключениях садовода на грядках считать терапевтическими средствами.
