Этот фрагмент касается того, как увязать своих персонажей в единое целое, в сквозное действие, как найти идею своего текста.

Ю. Мочалов «Первые уроки театра». 08. Разве повесть о Ромео и Джульетте не про нас

Когда все вновь заняли свои места, Зотов сказал:
Что ж, попробуем сформулировать сюжет. В двух словах.
А можно в трех? — серебряным баритоном спросил актер Милановский, держащийся свободнее остальных.
Попробуйте!
«Ромео», «и», «Джульетта».
Что ж, — задумался режиссер. — Действительно исчерпывающая формулировка. И все-таки, придется поподробнее. Нам надо заразиться событийным рядом пьесы. Давайте, знаете что... Изложим его в виде переклички. Каждый от лица своего персонажа. Кто первый? Слуги?
И началась «перестрелка» репликами, в которую Зотов едва успевал вставлять резкие, жгучие вопросы:
Мы, слуги двух семей, дразним, провоцируем друг друга.
Для чего?
От скуки. Перепалка перерастает в драку.
Включаемся мы, сеньоры.
И даже мы, главы родов, Монтекки и Капулетти!
Я, герцог, останавливаю свару: «Бунтовщики! Кто нарушает мир?»
Зачем эта сцена?
Автору надо сразу создать атмосферу ненависти в Вероне.
Так!
Я, Парис, прошу руки Джульетты.
Я, Капулетти, приглашаю Париса на бал.
А я, Бенволио, предлагаю другу Ромео в масках явиться на бал к Капулетти.
Что ж, я согласен.
Прошу всех танцевать!
Я увидел девушку, одетую знатной дамой.
Я увидала юношу, одетого монахом. Няня, узнай, кто это?
Это наш враг — Ромео! Из рода Монтекки.
Я решаюсь ночью проникнуть в сад к Джульетте и встречаюсь с ней. Через день мы тайно венчаемся.
Я, Тибальт, бросаю Ромео вызов за то, что он пробрался к нам на бал и танцевал с сестрой.
А я не хочу дуэли.
Я, Меркуцио, должен отомстить Тибальту: он оскорбил Ромео, моего друга.
Меркуцио смертельно ранен. Я, Ромео, обязан вмешаться. Того не желая, закалываю Тибальта, брата моей любимой.
Я, герцог, решаю: Ромео должен быть изгнан.
Я, Ромео, в отчаянии. Направляясь к монаху Лоренцо, который нас обвенчал. Или он поможет, или...
Довольно! — остановил Зотов. — Дальнейшее тем же порядком осмыслите каждый сам для себя. Напоминаю следующий вопрос,— режиссер взглянул на часы. — Во имя чего сейчас можно ставить эту пьесу? Высказываться по делу! Начиная с самых молодых.
Студийцы вздрогнули, но, конечно, режиссер имел в виду не их. Ромео — высокий блондин Олег Сланцев — почувствовал, что  ему  говорить  первым.   И,   преодолев  смущение,   произнес:
—    Старших надо уважать...
Никто не понял поначалу, к чему Сланцев клонит, но он уверенно продолжал свою мысль:
—    Я первые месяцы в театре. Конечно, мне непросто... «Молодо-зелено»!.. Но ведь и у юности есть свои права. И молодые обязаны за них бороться так же смело, как Ромео и Джульетта.
А то пролетят годы, и ничего не останется, как в свою очередь повторять юным «Молодо-зелено»...
Инициативу перехватила Августа Инаева.
Говорят, искусство требует жертв. Но ведь любовь — тоже искусство. Да! Я знаю людей, которые бездарны, трусливы в любви. А наши герои ничего не жалеют, ничего не страшатся — для них даже вопроса такого нет. И еще. Женская смелость. И верность...
Ив любви, и в дружбе,— продолжил актер Строков, получивший роль Меркуцио.— Я тут перечитал много пьес Шекспира и везде: Дездемона верна Отелло, дочь короля Лира Корделия — отцу,  Валентин в «Двух веронцах» — верен Сильвии...
А дружба Гамлета и Горацио!.. — вставил Глеб Аркадьевич.
В разговор все больше вмешивались авторитеты труппы. Актер Гузаков — Лоренцо сказал:
Меня очень волнует авторская мысль: «...какие поразительные силы земля в каменья и цветы вложила». Но вот как распорядится этими земными силами человек — во зло или во имя высокой цели?
Верно! — подхватила Галанова, — добро и зло земли! Но ведь оно и в природе, и в людях. Зло сознательное — хищничество. Неосознанное — предрассудок. И это, мне думается, важ-нейшая сегодняшняя тема. Живой цветок чувства и древесный гриб предрассудка. И дело тут не в возрасте: Тибальт молодой, но, как старик, он живет лишь предубеждением, враждой, Лоренцо молод душой, хоть годами и стар.
Право быть самим собой. Личностью! — добавил Милановский — герцог Эскал.
Из участников спектакля последней говорила всеми уважаемая Елена Константиновна Благовидова, получившая роль кормилицы Джульетты:
—    Позвольте мне сказать немного о другом... Не так часто нам выпадает счастье репетировать Шекспира. А уж новичкам... В мою бытность старики говорили: в театре, как в армии, надо пройти путь от солдата до генерала. А тут, едва переступили порог: и Ромео тебе, и Джульетта — «играй — не хочу»! Желаю вам, ребятки, смотреть на такое начало не как на везенье — оно подводит. А как на самое суровое испытание, которое куда труднее, чем если бы долго не давали ролей. И еще я предлагаю: внутри группы создать такую атмосферу, чтобы шекспировский
спектакль делать чистыми руками. И душу вложить в эту работу — ведь во имя этого мы и пошли на сцену.
Зотов снова взглянул на часы и встал.
—    Как-то довольно давно я слышал  разговор двух режиссеров. Один спрашивает: «Ты о чем ставишь «Ромео и Джульетту?» — «О том, как люди берегут любовь». — «А ты?» — «А я о том, как они ее теряют». Мне лично такой подход чужд.
Нельзя играть Рахманинова «о чем-то», нельзя «о чем-то» ставить Чехова или Шекспира. Я уже не говорю, что это неграмотно выражено: о чем-то можно повествовать, а ставить — во имя чего-то. Но не в этом- суть. Я вот что хочу сказать: зачем сводить великую трагедию к одной, пусть очень близкой тебе, но утилитарной идее? Как точно сказала однажды театровед Инна Вишневская, нельзя классику из великого советчика превращать в ответчика в наших сиюминутных проблемах.
Истинное произведение искусства — всегда полифония. В ней много мыслей — главных и второстепенных, как голоса и подголоски в симфоническом оркестре.
Беру на вооружение почти все, о чем вы говорили: и права юности, и отношение к любви как к искусству, требующему от человека серьезных жертв, предприимчивости, находчивости, и идею женской отваги. Я бы еще добавил: духовное возмужание человека под действием сильного чувства. Ведь Ромео на наших глазах из юноши становится зрелым мужем, а Джульетта, дитя в первой сцене, за краткий отрезок времени обнаруживает такой внутренний рост, на какой способна только истинная женщина. Вы говорите: право быть личностью! Да! Мы, художники, должны утверждать это святое право всю жизнь. Ромео и Джульетта — не чувствительные юнцы, это достойные представители своей эпохи: просвещенные, талантливые молодые люди; иначе как бы им, двоим, пойти против всех и одержать победу? Вот еще идея: высокая культура личности как оружие в борьбе за прогресс!
Скажите, кто-нибудь сомневается, что, погибнув, Ромео и Джульетта победили? Или, может быть, кому-то такой исход кажется случайностью? Например, стоило бы письму монаха дойти или самому Ромео вернуться несколькими минутами позже, когда Джульетта уже проснулась, и был бы обеспечен хеппи-энд! Разве не так? Кстати, в «Двух веронцах» Джулия — один из прообразов Джульетты — тоже до конца предана возлюбленному, однако для нее все кончилось хорошо. В жизни так и должно быть. Но по законам трагедии, по-особому очищающей наши души, самой любящей из девушек суждено было погибнуть. Потому-то символом любви стали не Джулия и Валентин, а Джульетта и Ромео.
Забыли вы, что в мире есть любовь, Которая и жжет, и губит! — вдруг вспомнил Александр   Федорович блоковские строки и продолжал:
— Что касается популярности трагедии при жизни ее автора, то, возможно, вы знаете: огромный фолиант (первое ее издание 1597 года)  в- лондонской библиотеке был студентами зачитан до дыр. Первые зрители сложили о «Ромео и Джульетте» балладу, которая до нас не дошла. И во все последующие века история этих влюбленных оставалась современной, животрепещущей былью, потому что во всякое время есть великая любовь. И в наши дни...
Ну, в наши дни такие чувства... — скептически заметил кто-то из актеров.
Вот уж не понимаю! — удивился Зотов.— Так или иначе, я уверен, что не случайно и сегодня эти два имени у всех на устах. Недавно я слышал шлягер украинской группы «Свитязь», который так и называется: «Разве повесть о Ромео и Джульетте не про нас?!».
Однако есть в трагедии еще одна заслуживающая внимания тема: великая любовь способна победить неуемную, давно потерявшую смысл вражду. Итог пьесы не в том, что любящие заслужили золотые памятники, а в том, что ценою их жертвы рухнула наконец стена злобы, нежелания людей друг друга понять.
Вы заметили? Я излагаю вам не идею, а идеи, и далеко не все, заложенные в этой трагедии молодого гения. Помимо того, есть еще сверхзадача нашей постановки в целом и каждой роли, о чем поговорим позже.

Ещё один фрагмент предыдущей главы - о простом физическом действии.

В этот вечер во второй раз репетировалась сцена в саду, где Джульетта ожидает няню с вестями от Ромео. Возвратившаяся наконец кормилица долго терзает Джульетту неизвестностью, затем передает ей радостную весть о предстоящем тайном венчании.
—    Прошу сначала!
Августа стала беспечно собирать цветы, мило болтая сама с собой:
— Послала я кормилицу, как только Пробило девять...
Прослушав монолог до конца, Александр Федорович спросил:
Гутя,  скажите,  чем  вы заняты до прихода  кормилицы?
Как чем? Я в саду, я люблю, я счастлива.
Замечательно! А я вот репетирую и несчастлив,
Какие-то неприятности?
Не без этого.
А что такое?
Режиссер горестно махнул рукой. Последовала пауза. Инаева глядела в глаза Зотову, пытаясь угадать, что у него случилось. Потом сказала:
Простите...   я   не  любопытна...   хотела   посочувствовать...
Да сочувствуй — не Сочувствуй! Видите ли, пригласил в театр молодую актрису, дал роль, а она и азбуки нашей не знает.
Инаева облегченно засмеялась, но тут же осеклась, видя, что режиссеру не до веселья.
Теперь давайте разберемся, что вы — не Джульетта, а лично вы, Августа Инаева, сейчас делали?
Старалась угадать, что с вами.
Да. И выполняли это по-настоящему, без игры. Точно так же попробуйте определить: что вы, Джульетта, делаете в саду?
Рву цветы.
Зачем?
Чтобы убить время.
Верно, оно тянется мучительно долго. Но до цветов ли вам сейчас?
Вы же велели собирать цветы!
Разве?
Нет?..
Инаева чувствовала, что что-то ею недодумано.
Наверно, матушка в окно наблюдает?
А как же! Стало быть, ваша задача: скоротать время, непременно перехватить кормилицу, как только она появится, иначе потом не поговоришь. А для отвода глаз собирать цветы. Пробуем?
Да! Послала я кормилицу, как только...
Отчего такая резвость?
Джульетте же четырнадцать,  а  мне уже двадцать три.
И что?
Надо думать, как омолодиться.
Нет, не надо. Она невеста, по нашим понятиям ей столько же, сколько вам. Полюбив вас, Ромео каждую минуту рискует жизнью — вот что вы упускаете.
Режиссер уточнял все до мелочей: дорожки сада, где может появиться няня, участки, которые видны и не видны матери; где растут цветы, а где репейник.
А к чему репейник?
Вы хотите гулять по саду во сне или  наяву?  Если продраться сквозь кусты репейника, можно взобраться на приступок ограды и посмотреть, но так, чтобы из домашних никто не заме-тил!
И актриса все больше увлекалась конкретными задачами: подлинно проверяла, не следят ли за ней, чинно собирала цветы; но как только уходила из обозреваемой зоны, торопилась заглянуть в глубь сада и за ограду:
— Достигло солнце самой высшей точки!..—
в отчаянии говорила Джульетта, срывая с платья воображаемые репейники.
Точнее, точнее! К вам, что, репьев никогда не прицеплялось?. По два часа в день дома срывайте репейники.
Зима же...
Ну, пуговицы пришивайте к старой юбке и отрывайте. Интересно, что вы в институте делали?
Августа чуть заметно побледнела.
Как потом Галанова объяснила ребятам, подобное замечание для студентки-дипломницы было бы не более чем укол самолюбию. Но в театре, услыхав это от режиссера, надолго сна ли-шишься. Судьба актера в один день может измениться.
Августа робела, цепенела, но преодолевала себя и продолжала работать. И на глазах присутствующих сцена из неумелой, примитивной картинки становилась дорогой гравюрой из жизни далекого прошлого на близкий всем сюжет: девушка с нетерпением ждет весточки от человека, которого любит.
—    Вы уверены, что Ромео еще жив? — активизировал Зотов
работу воображения актрисы.
Так прошло реальных три часа.
Извините, Елена Константиновна,— обратился режиссер к Благовидовой.— Напрасно я вас продержал.
Какие извинения, Александр Федорович! — приветливо и с достоинством ответила актриса.
Всех благодарю! — сказал Зотов, бросил взгляд в направлении Галановой и практикантов и удалился.
Инаева, не пришедшая в себя после больших нервных затрат, старалась ничего не упустить из найденного на репетиции. Она быстро отстегнула надетую поверх ее джинсов длинную репетиционную юбку, отдала ее костюмеру, тоже поблагодарила всех и вышла.
Нас-то за что все благодарят? — спросила Люба.
Значит, хорошо смотрели, мысленно участвовали. Один зевок — и из репетиции могло бы ничего не выйти. Такое уж наше дело — хрупкое!
Итак, попробуем подытожить впечатления! — предложила на следующем занятии Галанова.
Вот это тру-у-уд! — протянула Даша.
О! — засмеялась Вера Евгеньевна.— О том, что это за труд,— вы пока и представления не имеете!
Я не знал,— сказал Вадим,— что действие — такая волшебная вещь!
Да. Каждую минуту на сцене актер должен действовать,— согласилась Галанова.— Действие — ткань его существования. Впрочем, и в жизни всегда можно определить, каково в данный момент наше действие. Скажите, к примеру, на репетициях актеры что делают?
Репетируют!
Верно. А если разложить это на действия более подробно, выйдет: проникают в роль, в суть образа, уточняют линию поступков своего героя, запоминают и осмысляют задание режиссера, не позволяют себе «изображать», «играть»,— это тоже их действия. Ну а мы с вами что при этом делаем?
— Сидим, глазеем,— сказал Боба.
Это не действия! — возразила Ксана.
Как ни странно,— не согласилась Галанова,— сидеть и глазеть — это действия. Но какие?
Неверные.
—    Потому что глазеть можно на  футболе,— сказала Лера.
— Это ты глазеешь,— возразил   Стас,— а я на футболе действую.
Как же,  интересно, ты действуешь?  Если,  конечно,  мяч . случайно полетит тебе в руки и ты выбьешь вместо вратаря...
Совсем не обязательно! — спорил Стас.— Я сижу, болею...
Это уж точно чувство,— не уступала Ксана.
Хорошо. Болеть — чувство, но я же мысленно помогаю игрокам, доигрываю за них, поправляю их ошибки, подсказываю в голове верные удары... Разве не так, Вера Евгеньевна?
Полностью согласна. Но вернемся к репетиции. Скажите, кому на репетиции не менее интересно, чем на футболе?
Мне! Мне! — раздалось несколько голосов.
Может быть, Стас, ты и проанализируешь, что ты действительно делаешь на репетиции и почему сидеть и глазеть — действия, но не те?
Мне кажется, я уже немного начинаю разбираться, Когда -актер врет, когда нет, когда «забивает мяч в ворота», когда «мажет» — точно подает реплику партнеру или мимо.  И  я также стараюсь  про  себя   помочь  ему  не  ошибиться,   выполнить  задачу,  которую ставит режиссер.  А глазеть  можно  на  ворон...
Верно. Да, глазеть — действие, но не активное. Вот еще один из законов нашей школы: действия надо выбирать активные, которые бы заражали нас, увлекали чувство.
Вера Евгеньевна,  а  за  что  вчера  так  попало  Инаевой?
— За то, что не овладела в институте простым физическим действием, с которого начинается сценическая правда.

Ю. Мочалов «Первые уроки театра». 12. Неситесь шибче, огненные кони!

А тем временем репетировались сцены Джульетты с кормилицей. Моносцена с собиранием цветов наконец-то мало-мальски удовлетворила режиссера. Очевидно, актриса работала над нею дома, не жалея сил.
Гутя, после прихода няни что вы   делаете?
Пытаюсь узнать, что сказал Ромео.
А вы, Елена Константиновна?
Мучу Джульетту. Только вот — сознательно ли?
А сами как полагаете?
Чаще решают, что нарочно. Но ведь в следующей сцене, где я сообщаю Джульетте о несчастье, я веду себя точно так же. Безбожно было бы так издеваться над ней.
Согласен. Мы не омолаживаем кормилицу — если молодой Шекспир выписал действительно старуху, то по старости она искренне не понимает: зачем такая спешка? Ей важнее узнать, не пропустила ли она обед, перевести дух, сбросить лишние предметы верхней одежды.
А для меня все это пытка каленым железом! — добавила Инаева.
Прогнав сцену до половины, Зотов остановил:
Гутя, так вы ничего не достигнете.
Почему?
Надо добиваться, а не добивать кормилицу. Если по стене долго бить кувалдой в одном месте, она в конце концов треснет. Но человек устроен по-другому. Он требует подхода. Зачем вы мешаете няне делать то, что ей хочется? Поищите более тонких   приспособлений!
Режиссер то и дело останавливал репетицию и сгонял с исполнительниц те самые «сто потов». Впрочем, Елене Константиновне, втрое старшей, чем Инаева, было проще: она как сле-дует подготовилась к репетиции, много прочла по истории быта и костюма эпохи и так оделась, что все время у нее было «хлопот полон рот».
Отправляясь с поручением к Ромео, кормилица, изображавшая из себя важную даму, оснастила себя в соответствии с принятыми обычаями многочисленными деталями: на голове — сетка, украшенная камнями, берет; кружевная мантилья приколота к волосам перламутровым гребешком, сверх всего надет плащ с капюшоном — для особой важности и чтобы никто не узнал. Во всем этом актрисе было на самом деле жарко, и теперь хотелось сбросить лишнее, обмахнуться веером, напиться воды из фонтана. Зотов добивался, чтобы Джульетта подластивалась к кормилице, услуживала ей, а та все как-то уходила от ответа. Благовидова и Инаева постоянно меняли приспособления, а ребята с интересом следили за поединком юности и старости. И вот домученная до предела Джульетта услышала добрую весть о скором тайном венчании.
Мне кажется, у вас не та оцени а,— сказал Зотов.— Так можно прыгать, получив в подарок дорогие духи. Много ли бессонных ночей вы провели, размышляя, что будет с вами, если Ромео передумает, откажется от вас?
А разве такое возможно?
В жизни все бывает. А уж в любви!.. Самые фантастические предположения кажутся нам иногда почти свершившимися.
Александр Федорович одобрил сцену лишь после того, когда, получив долгожданное известие, Джульетта — Инаева едва не падала без чувств.
После перерыва прочли за столом другую сцену. В ней кормилица сообщает Джульетте о том, что Тибальт погиб, а Ромео изгнан.
И эта сцена начиналась с монолога Джульетты:
— Неситесь шибче, огненные кони, К вечерней цели...
Прослушав монолог, Зотов спросил:
Откуда такая обреченность?
Но ведь эта сцена другая, мрачная.
Слышали, в живописи есть закон светотени?
Да.
На чем он строится?
На контрасте.
Именно! Невозможно получить на холсте ослепительно светлое пятно иначе, как окружив его гаммой темных тонов. И это не только закон искусства. В жизни, в нашем сознании тоже, так сказать, существует светотень. Недаром мы иногда говорим, что судьба смеется над нами. Мы суеверно опасаемся несчастья, а все обходится — как для Джульетты в вашей первой сцене. И напротив, иногда нам свойственно уводить себя от дурных предчувствий, и мы усиленно внушаем себе, что все будет благополучно, ан... Таково во второй вашей сцене ожидание счастливой встречи с любимым, которое потом оборачивается бедой. Скажите, сколько у вас здесь оценок?
Одна: убит Тибальт, а Ромео изгнан.
Только ли? Давайте-ка посчитаем!
Инаева уткнулась в текст роли и начала считать:
Сперва я так поняла, что погиб Ромео, но ведь это оценка ошибочная!
Что значит — ошибочная? Пока мы верим, что факт свершился, правда это или нет — какая разница? Считайте!
Погиб Ромео — раз. И Тибальт тоже — два, Ромео жив, но пролил кровь Тибальта, за что изгнан — три...
Минутку! По вашему, можно в одно мгновение оценить три жизненно важных события? Проверим по тексту с третьей оценки, когда кормилица говорит: Убит один Тибальт, Ромео — жив. Что прежде всего оценивает Джульетта?
Ромео — убийца Тибальта!
Конечно. Значит, прежде всего — не изгнание, даже не то, что Ромео жив, а то, что он оказался негодяем — убил вашего брата. Это оценка номер четыре. Затем?
Я обрушиваю на голову Ромео проклятия, пока не понимаю,   что   Ромео   заколол   Тибальта   вынужденно,   обороняясь.
Верно — пятая!
Вслед за этим я осознаю, что страшнее всего для меня даже не гибель брата, а изгнание Ромео.
Точно! Шестая оценка. Дальше?
А есть еще?
А разве нет?
Сейчас!.. А! Я узнаю от няни, что, несмотря ни на что, ночью я все-таки увижусь с Ромео.
Что это такое?
Солнечный луч сквозь тучи.
Хорошо. Имейте в виду: мы не будем переходить к мизансценам, пока вы дома не осмыслите для себя все эти семь жизненно важных событий.
Взглянув на часы, Зотов поблагодарил артистов (а они — его) и отправился в макетную.
Когда режиссер и актеры вышли, Галанова сказала ребятам:
Вы познакомились с еще двумя важнейшими понятиями Системы Станиславского." Назовите их для памяти!
Приспособление   и   оценка   факта.
Будем овладевать тем и другим   в наших этюдах.
Зотов вошел в макетную немного раньше обычного. За его спиной тихо проскользнул Виктор: уж очень любопытно ему   было   посмотреть,   как   работают   режиссер   и   художник.
Так-так!.. — произнес   Александр   Федорович,   замечая   в макете   происшедшие   за   сутки   изменения.   И   замолк,   фантазируя. Денис, видя, что шутка его будет сейчас некстати, успел отключить будильник.
Неситесь шибче, огненные кони... — проговорил Зотов едва слышно. И это прозвучало как нетерпеливое желание подтолкнуть время вперед, к премьере.— Балкон Джульеттин очень длинный...
Плохо? — обеспокоился Арефьев.
Наоборот, хорошо. А как Ромео будет взбираться?
По уступам.
Понятно. Всё-таки у нас разросся плющ... Не сахарно получится?

Как вы скажете.
Лучше бы посуровее. Люди вскормлены средневековьем, как Древний Рим молоком волчицы. Мне, помнится, приглянулись ваши кактусы. Где они?
Не вписывались, но можно вернуть. А как вам жалюзи, Александр Федорович?
Неплохая находка... Да, Владимир Платонович, никак нельзя второй план еще немного поднять?
Очень важно?
Да, хоть на ступеньку. Мне нужны рельефные группы, а то будет «забор» — все головы на одном уровне.
Понятно. Поднимем второй план.
Похоже, на сей раз Зотов был особенно доволен движением дел в макетной, потому что, когда уходил, глянув на ребят, сказал:
—Ну-ну, колдуны!
Виктор хотел исчезнуть так же, как возник, но Денис с встревоженным видом догнал его на лестнице:
Слушай, Витька, Инаева уже ушла?
Не знаю. Да вон она, внизу, расписание смотрит!
Задержи, а то уйдет!
Что сказать?
Пусть подождет, пока ты под сцену в трюм слазаешь, достанешь ей штук десять приспособлений. Скажи, режиссер велел!
Виктор от души расхохотался. Он был не обидчив; к тому же читал «Ходжу Насреддина» и знал, что когда над тобой подшутят, лучше всего самому смеяться, веселее всех.
Ребята удивлялись, как Денис узнал, что происходило на репетиции. Впрочем, все уже понимали: это — театр! Не иначе как ему успел шепнуть об этом его приятель Кулиска!..

Материал скопирован с сайта: http://dramateshka.ru/index.php/educati … z39DWb3wh2

Ю. Мочалов «Первые уроки театра». 13. Я тебе, конечно, верю...
Между тем огненные кони, набирая скорость, несли всех вперед, к заветной цели. Запахло весной.
Александр Федорович все так же репетировал два раза в день.
В этот вечер была назначена сцена, где Парис приходит к монаху Лоренцо и требует, чтобы его обвенчали с Джульеттой. Затем является Джульетта, не отвечает на знаки внимания Париса, просит, чтобы он оставил ее наедине с монахом. И признается старику, что готова умереть. Тогда Лоренцо дает ей склянку с ложным ядом.  Просмотрев сцену, Зотов сказал:
Не понимаю, отчего вы оба, Лоренцо и Джульетта, так нервозны.— И обратился к Корицыну: — Андрей, как вы полагаете, почему в эскизе я отверг для вас такой прекрасный парчовый костюм?
Очевидно, вы видите Париса не так.
Именно! Обычно Париса трактуют как завитого барана, куклу. Между тем после мнимой смерти/Джульетты он остаётся ей верен. Вдумайтесь! И ведь заканчивает свою жизнь как жених и воин. Джульетта не может не понимать, что он на самом деле любит ее. Отчего же она не заметила его, когда еще сердце ее было свободно?
Как-то не задумывалась,— призналась Августа.
Что вы! Такая партия!
Скорее всего, он не соответствует моему идеалу. Одной мужественности мне мало. Нет в нем душевной тонкости Ромео.
Вот это другое дело. А вы, Андрей?
Я мыслю как воин. Завоевал крепость — она моя. Женюсь — полюбит.
Как думаете, Игорь Васильевич,— обратился Зотов к Гузакову.— Монах Лоренцо допускает, что Джульетта не решится пить его зелье?
Очень даже! Она же девчонка!
И что будет?
Беда! Не могу же я венчать ее дважды!
А для вас, Джульетта?
Это для меня выход. Страшный. Но все остальное хуже.
О чем думали по дороге сюда?
Если  Лоренцо  не  предложит спасения,  остаётся  смерть.
Кого-нибудь встретили по пути?
Париса.  Он  шел   впереди   меня,   но  я   нарочно  отстала.
А почему не дождались его ухода?
Нельзя медлить. Если Парис принудит монаха венчать нас... Застану ли я еще Лоренцо в живых?
Хм!.. Какое опасение... А вы, Лоренцо?
Пока живы Ромео и Джульетта, я буду жить. К тому же' благочестивый человек и самоубийство — несовместимы. Для  меня  это  значило  бы  убить  не  только  тело,   но  и душу.
После такого уточнения Зотов попросил пройти сцену полностью, и она зазвучала иначе.
Всем существом своей грубоватой натуры Парис любил Джульетту. Она же была спокойна. Ее интересовало одно: предложит ли Лоренцо что-то конкретное, радикальное? И диалог с Парисом она проводила предельно выдержанно, с одной целью: чтобы он поскорей ушел. После чего монах, проникая в сердце Джульетты, пытал, действительно ли любовь закалила ее до высшего мужества или она только храбрится.
В конце репетиции Зотов сказал:
—    Ищите всему и вся оправдания. Что делает ваша героиня каждую минуту, не описанную автором, о чем помышляет, как протекает жизнь Лоренцо и Париса на протяжении
отрезка времени пьесы, до того и после? Пишите об этом целые «романы». Продолжайте напитываться картинами, музыкой, ищите ключ к стройности роли в архитектуре, черпайте
материал в книгах. А главное — ничего не пропускайте в жизни!