Увидев свое лицо в перекрестье оптического прицела, я оказался под столом раньше, чем успел об этом подумать. Мозг догнал меня уже в приятной полутьме, на пути к безопасности. По соседству мельтешили ноги, но мне было не до них. По-прежнему на четвереньках я пересек подстольное пространство, выполз к двери и толкнул ее рукой. Она легко открылась. Я вывалился в холл. Лягнул дверь, чтобы придать ей ускорение, опасливо поднялся, прижимаясь к стене, и только теперь позволил себе отдышаться. Как же я попал! А ведь как хорошо все начиналось…
Это случилось как раз перед сессией. Мама и Полинка смотрели какой-то сериал, Диман тискал кота, я жевал бутер и читал комменты. Не помню, что это было: какой-то инородный листик в колбасе, а может, магическая формула на экране компа, но у меня в голове что-то явственно щелкнуло. Вот прям как будто тумблер переключили. И картинка поменялась. Только что я видел буквы, а теперь таращился на какого-то избыточно широкоплечего мужика, испускающего неземное сияние. Он единственный был в фокусе, а по краям смутно отсвечивали мама, горшок с геранью и столик с телефоном, который обычно стоит справа от дивана. Я применил традиционное средство коррекции оптики: протер окуляры и поморгал ими. Картинка сменилась: теперь перед моим носом был уютный шерстяной стог. За пределами пушистой окружности наблюдалась опять-таки эфемерная мама, только уже справа, а слева какая-то конструкция. Еще не паникуя, я осторожно постучал по столу. Головой. И увидел… себя!!! Только я был какой-то испуганный, маленький, бледненький, очевидно, голодненький и заучившийся. И еще маленький! Будто мне не двадцать, а четырнадцать, не больше.
Я поперхнулся бутером и раскашлялся до звона в ушах. В зажмуренных глазах пошли радужные круги. Когда я, наконец, продышался и разлепил ресницы, оказалось, что все вернулось на свои места. Я увидел, что сестра недовольно косится на меня, мама стоит рядом со стаканом воды, а Диман убежал за Куксиком, который не вынес моего кашля. И все выглядят нормально. Фуххх. Показалось, значит. А что, собственно, показалось-то?
- Тима, - мама протянула мне стакан. Я машинально глотнул, еще чувствуя першение в горле. Мама продолжала обеспокоенно смотреть на меня.
- Ты не простыл? – холодная рука легла на мой лоб. Я осторожно отстранился.
- Нет, просто поперхнулся.
Мама неодобрительно покачала головой, увидев, чем я занимаюсь в компе вместо подготовки к сессии. Но ничего не сказала и вернулась к сериалу.
Я опасливо осмотрелся. Нет, никакого кружения, ничего не расплывается. Все на местах, телик, диван, стол… Стоп. Вот же героический любовник на экране, только вполне обычный, а не такой ангелоподобный Шварценеггер. И Полинка на него таращится! А телефон справа, мама слева… Диман сидел на полу рядом со столом. Конструкция, стало быть, стол. Получается… Что ж получается, я смотрел их глазами? Видел, что видят они?! Или мысли читал? Вот я же помню, что мама меня увидела каким-то чахлым подростком. Как бы это выяснить?
Я прикрыл глаза и попытался вернуться в тот момент, когда все это произошло. Интересно, можно ли это все повторить, или это была разовая акция? И если это новое умение, как это включается-выключается? Что я делал непосредственно до? Не помню. Надо сосредоточиться. Я постарался принять прежнюю позу и проделать все телодвижения, предварявшие озарение. Откусил, прожевал, уставился в комп. Ничего не происходило. Что-то еще было. Вроде я за лицо хватался. Я неуверенно потер лоб. Ничего. Почесал подбородок. Не-а. Схватился за мочку уха и… Да! Передо мной снова был экран телевизора.
Хотя я вроде бы был готов, все равно меня накрыло. Аж затрясло всего. Но я взял себя в руки. Прикрыл глаза, подышал, снова открыл. Присмотрелся. И вот тут конкретно офигел.
Полинка не просто смотрела сериал. Она следила только за своим кумиром. Окружающие его персонажи были какими-то мелкими и незначительными, события улавливались с трудом. Но самое интересное, что на этот раз за пределами экрана практически ничего не было! Я попробовал скосить глаза вправо-влево. Не вышло. Я опять чуть не ударился в панику, закашлялся. И вдруг вернулось нормальное зрение. Опа, вот как это делается!
Теперь я решил поэкспериментировать. Сначала подготовился – сходил попить водички и так далее, мало ли что. Потом вернулся, уселся поудобнее в свое суперкресло, посмотрел в телик. Ничего особенного, герой выслеживал свою возлюбленную, которую провожал какой-то инопланетный ботан. Я коснулся мочки уха.
Мир затянуло красной пеленой. Невыносимо сверкающий герой шел за козлоногим доходягой и противной кривлякой. Нет, мыслей я не слышал, но Полинкино отношение считывалось на раз по тому, как она видела персонажей. Что ж выходит, Полинка смотрит на одно, а видит другое? И я вижу именно то, что видит она?
Я чуть повернул голову, и картинка сменилась. Тот же сериал, только изображение ближе к экранному. И себя вижу краем глаза. Это мама, значит, поглядывает, бдит, как бы со мной чего не случилось. Ну если она видит меня четырнадцатилетним, понятно, почему она так переживает.
Я кашлянул и вернулся в реальный мир. Йес! Круто! Да такого ни в одной ролевке, ни в одной фантастике!. Я ж теперь… да я теперь… Супер!  Такое могу, что никто! Хотя неплохо бы узнать, что именно я могу. Например, с какого расстояния подключаться или как переключаться с одного человека на другого. И вообще, можно ли делать все мысленно, не хватаясь за части тела. Да тут поле непаханное для научных исследований! И лучше не дома, пожалуй. Вон мама до сих пор в себя не пришла. И вообще… неудобно как-то смотреть глазами близких. Пойду лучше в парк, погода хорошая. Посижу на скамейке и разберусь в себе.
- Ма, я пойду пройдусь, - сказал я. - Голову проветрю.
Мама кивнула.
- Телефон не забудь, пожалуйста.
- Окей.
Через пять минут я сидел на скамейке и глядел на дяденьку, который сидел напротив и читал газету. Я коснулся уха и тут же увидел текст статьи прямо перед носом. Просто буквы, больше ничего. Вслед за ним я прочел: «… таким образом, годовой рост внутреннего валового дохода составил 4,7%». Скучища! Хотя, если подумать… Взять билет, скинуть как-нибудь темы, и пусть Матвей, например, читает учебник за стенкой. Любой зачет сдам с лету! Вот только надо бы проверить, могу ли я видеть через стены.
Я встал и побрел, куда глаза глядят. Совершенно случайно оказался рядом с плавательным бассейном. Ну-ка… Я встал лицом к кирпичам и включился.

Да-а-а, стены дару не помеха. Перед моими глазами оказался живот в зеркале! Нет, Живот. Такая могучая часть тела, белая и полная, как Луна, заслуживает особого уважения. Живот колыхался перед моими-ее глазами, поворачивался то в профиль, то в анфас, и рос на глазах. Не в силах любоваться вот этим вот всем вместе с комплексующей хозяйкой, я повернул голову чуть в сторону. И непроизвольно закашлялся, тут же вылетев из видения огромной бугристой попы, страдающей апельсиновым заболеванием. Блин, о чем только думают женщины! Они что, воспринимают себя только проблемными фрагментами? А другими особями своего пола не интересуются? Я собрался с духом и сделал еще одну попытку. И тут мне повезло! Правда, красотка уже была полностью одета и только подправляла помаду, но тут было видно все, и все было прекрасно, и ноги, и волосы, и талия, и весь зеркальный профиль пониже. Я отлип от стенки, с нетерпением ожидая выхода феи из проходной.
Как я не уронил глаза на асфальт, не знаю. Сказать, что фея себе польстила, значит нехило преуменьшить. Я узнал ее только по одежде. Уж точно не по складкам на лбу, щеках, боках и вообще везде, шарпей бы обзавидовался!
Отдышался, но в женских раздевалках решил больше не подглядывать. Ну их к Джаггернауту, вдруг насмотрюсь, потом не захочется. Я прислонился к стене и принялся провожать взглядом прохожих, проверяя рабочую дистанцию. К тому моменту, когда я понял, что мой предел примерно сто метров, меня срисовал секьюрити.
- Тут стоять не положено!
- Да ну. А где это написано?
- Щас у тебя на лбу будет написано, понял?! Иди на девок глазеть в другом месте!
Я весь вспотел. У него что, такой же дар, что ли?! Жуть! Но нет, оказывается, он имел в виду, что я пялюсь на выходящих из бассейна. Я не стал спорить и отвалил. Ну его, не буду связываться.
Вскоре я понял, что на ходу перехватывать видение слишком сложно, я ведь не могу тогда следить за дорогой. Может, попытаться сжать изображение? Я представил, что держу в руках мобильный и пальцами уменьшаю увиденное. Для наглядности взял его в руки. Ура! Получилось! Картинка появилась на экране. Мало того, я научился менять объекты, просто ведя телефоном в сторону человека. Удобно, еще и прикрытие получилось.
В общем, я доупражнялся до маминых панических звонков и домой отправился бегом, лелея роскошные планы на завтра. Конечно же, они были связаны с сессией.
На следующий день мы с Матвеем встретились на набережной. Я заранее выбрал такое место, где можно продемонстрировать умение, и придумал, как. Все равно надо было все ему рассказать. Он, конечно, не поверил. Матвей парень солидный, материалист, даром что учится в Литературном, а не как я, в Политехе. Но фантастику уважает, особенно корифеев вроде Азимова, Брэдбери и прочих. Поэтому согласился на эксперимент. Он прицельно высматривал аппетитные детали проходящих мимо феечек, а я ему говорил, на что он смотрит и как это выглядит, стоя лицом к нему. Он долго не верил, но все-таки убедился. И, конечно, согласился мне помочь. Верный друг! Только попросил его глазами не смотреть. И я обещал.
Полдня мы с Матвеем отрабатывали планы передачи номера билета, потом практиковались. Даже в институт зашли, провести испытания на месте. Это он так выразился. Все прошло без помех. В общем, к сессии я подготовился по полной и сдавать не боялся.
Следующие дни мы превратились в попугаев. Не в том смысле, что попка-дурак, а в неразлучников. Сначала он бежал на мои зачеты, потом я на его – за компанию. Никогда еще сессия не была так похожа на Масленицу. Я лучился от счастья, выбирая билеты, и вызывал законные подозрения профессоров. Уж как меня только не пытались поймать! Но, конечно, не поймали. Никто не заподозрил, что мой приятель из Литературного подсказывает мне каждое слово. При этом он и свои экзамены сдавал легко. Впрочем, как всегда. И только один раз… Эх! В общем, нарушил я слово.
Матвей пришел в Политех раньше меня. Я увидел его спину в окне второго этажа, он любил читать, сидя на подоконнике. Мне вдруг стало любопытно, что у него за книжка в руках. Клянусь, я не трогал ухо! Но картинка вдруг нарисовалась сама собой.
…Солнце жарило вовсю, море слепило глаза. Паруса чуть гудели от попутного ветра, кричали чайки, мачта поскрипывала за спиной у молодого моряка, стоящего за штурвалом. Вот он заложил его на два румба, и темное облако на горизонте начало быстро приближаться, приобретая очертания города. Бледная надпись гласила «Марсель»…
С трудом опомнившись, я вернулся в реальный мир. Щеки горели. Это было очень здорово, будто кино смотришь, но не со стороны, а изнутри. И все-таки стыдно. Я ведь обещал! В таких случаях я предпочитаю не телепаться, чтоб не передумать. Я взбежал по лестнице, подлетел к Матвею и выпалил:
- Прости, я нечаянно заглянул в твою книгу!
Матвей с трудом оторвал затуманенные глаза от чтения и какое-то время, похоже, соображал, что вообще происходит.
- Чего?
Я объяснил. Не удержался и сказал ему:
- Ну ты даешь, друг! Сколько всего видишь за буквами!
Матвей пожал плечами.
- Разве ж это я. Это автор волшебник.
Я хотел было заспорить, но не стал. Ладно уж, пусть скромничает. Главное, чтоб не обижался.

Счастливый переход на следующий курс надо было отметить, как следует. Мы с Матвеем поехали на залив и всю ночь сидели у костра. Мы испекли картошку, поджарили сосиски, а под конец обожрались зефирками, тоже подрумяненными над огнем. В общем, все было классно, пока Матвей не заговорил вдруг о моем умении.
- Знаешь, Тим, по-моему, этот твой дар неспроста.
- В каком смысле?
- Не может быть, чтоб такое интересное умение у тебя появилось просто так.
- Да ну тебя! Что ты хочешь сказать – что я скоро покроюсь зеленой коростой, а потом превращусь в бабочку? Меня инопланетянин заразил?
- Я думаю, у тебя должна быть миссия, - мой сарказм Матвей пропустил мимо ушей.
- Приехали! Зря ты столько зефирок слопал, они тебе на мозг действуют. С твоим воображением глюкоза противопоказана!
- Нет, вот ты подумай, - Матвей смотрел в костер, у него явно обострилось вдохновение, - как можно использовать твой дар для чего-нибудь нужного?
- Ну вот же я использовал!
Он отмахнулся.
- Сессия ерунда, ты и так сдал бы, разве что не на все пятерки. А вот что ты можешь сделать, чтобы принести людям пользу?
Я пожал плечами. А что я могу? Это ж не прикладной дар, не целительство какое-нибудь, а так, для развлечения. Он смотрит, она смотрит, я смотрю. Они видят, и я вижу. И что?
- А если ты, - лицо Матвея прямо-таки вспыхнуло, ой, не надо было в костер так долго смотреть, - пойдешь в карточный клуб, выиграешь кучу денег и пожертвуешь в какой-нибудь приют или дом престарелых?
Во дает, довдохновлялся! Хотя… я представил себе эту перспективу, и она мне неожиданно понравилась. Что-то в ней было робингудовское.

К походу в клуб мы готовились на совесть, это тебе не сессия. Я выучил основные карточные игры, тактику и стратегию. Матвей разработал план действий. Было очень страшно. Во всех кино ничего хорошего из таких затей не выходит. Либо проиграешься до трусов, либо догонять, отберут выигрыш и опять в одних трусах оставят. Одна надежда на здравый смысл Матвея. Если он говорит, что все обдумал и уверен в успехе, значит, есть надежда на счастливый исход.
Главная проблема была с бабками. Надо же с чего-то делать ставки! И не по маленькой. Матвей и рад бы помочь, но у них в семье с деньгами совсем плохо. Пришлось байк продать. Невозможно жалко было, от сердца отрывал. Упросил делягу не перепродавать пока, может, еще выкуплю.
В общем, пришли мы в «Маверик», самый знаменитый карточный клуб в нашем городе, во всеоружии, с деньгами и в нужном прикиде. Для мам пришлось выдумывать свадьбу приятеля, чтобы не удивлялись выходу в костюмах и галстуках. В последний момент Матвей спохватился и велел взять паспорта. Как в воду глядел – они нам пригодились.
Взяли фишки за рубли, но считали здесь в долларах. Видно, чтоб в нулях не запутаться. Внутри все было очень солидно, высший класс: тяжелые деревянные столы, застеленные зеленым сукном, над каждым – белая лампа. Публика солидная, сплошные пиджаки в кожаных заплатах. Я вообще оробел. Матвей, по-моему, тоже.
- Играете, молодые люди? - пристал к нам какой-то хмырь. - Нам как раз недостает партнера.
Я было собирался согласиться, но Матвей ответил за обоих:
- Мы пока посмотрим.
Хмырь не огорчился.
- Если надумаете – прошу.
Я вспомнил, что мы с самого начала решили играть «в уме». Подошел к столу, где игра только начиналась. Игроки болтали, перебрасывались шуточками, играли как будто между делом. По мелочи ставили, больших выигрышных комбинаций ни у кого не было. Вот один выиграл на две девятки две тыщи баксов, блефовал. А другой восемьсот на две пары. Я осмелел и принял приглашение одного из игроков. В первой игре у меня была хорошая комбинация, три валета, «тройка». Но выиграл мало, меня считали по лицу быстрее, чем я соперников по картам. Забыл, что Матвей мне говорил: смотри сначала чужие карты, потом свои, а то по твоему фейсу все ясно будет. Видно, так оно и вышло. Зато я приобрел репутацию лопуха, с которым играть легко и приятно.
В следующей игре я был осторожен. Увидел королей у соседа, выразил лицом свое «ого» и сорвал банк на фоску.
Я разыгрался. Пробовал и так, и этак, пару раз проиграл спецом. А потом расхрабрился и сел за стол, где, как я понял, были крупные ставки. Напротив меня сидел немолодой джентльмен, по-другому не скажешь. Похож на какого-то старого актера. Седой весь, держится прямо, взгляд жесткий. И весь такой… с иголочки. Что костюм, что прическа – только монокля не хватает. Два других партнера были рядом с ним незаметными. Тоже в возрасте, но никакого класса. Один похож на продавца в соседнем универсаме. Другой тоже совсем обыкновенный.
Сдали карты. Я посмотрел – у одного была сильная комбинация, у другого ерунда, у третьего… тоже ничего такая, а у меня… В общем, я бы мог потягаться. И поднял ставку. Седой тоже. Продавец взял карту.
- Ставлю две тысячи.
Ну дает! Я тоже две поставил. Седой повысил до трех. Народ стал к нам подтягиваться. Рядом со стариком стоял молодой пацан, только из школы, по-моему. Рядом со мной – Матвей. Мне с ним было спокойнее.
На третьем круге сдался тот, у которого были две восьмерки. Продавец меня все провоцировал, все подкалывал, но я держался. И опять повысил ставку. Вокруг зашумели.
Наконец, мы вскрылись. У продавца было три дамы и шестерка. У седого – четыре дамы. А у меня – четыре туза. Йес! Я  гордо посмотрел на партнеров. И вот увидел оптический прицел…

…Только я начал приходить в себя, как дверь распахнулась, и я кубарем слетел вниз по лестнице. А за мной – тот, кто видел меня мертвым. И охотно прикончил бы меня сам. Пацан, который стоял у плеча моего партнера, как Матвей – у моего.
Он кинулся на меня и схватил меня за горло. Но я легко его отбросил, все же и постарше, и посильнее буду. Он снова бросился, я опять его отшвырнул. К нам уже спешили секьюрити и врач.
- Ты что, рехнулся?! – крикнул я ему. - Что тебе от меня надо?
- Ты жульничал! Жульничал!
Это было брошено мне в лицо, как оплеуха. Надо было защищаться, пока не поздно.
- С чего ты…
- С того! Ты карт раньше в руки не брал! Я же вижу – новичок!
- Новичкам везет!
- Только не так! И не в покере! Я видел!
- С ума сошел! Да у меня нет ничего! Даже мобильный отобрали!
Тем временем вокруг нас собирались слушатели, а мне совсем не хотелось, чтобы началось разбирательство. Пацан меж тем набирал обороты.
- Дед лучший игрок, он всю жизнь… А ты обманом!
- Тимур! - мы оба замолчали и повернулись в ту сторону, откуда прозвучал властный голос. Дед моего тезки неторопливо спускался к нам. Он был спокоен, как Будда, по крайней мере, внешне. Прическа, костюм – все по-прежнему было идеальным.
- Принеси свои извинения и пойдем, - он взял внука под руку.
- Никогда!!
- То, что ты говоришь, - это серьезные обвинения. Причем голословные. Извинись, и пойдем. Надо уметь проигрывать.
Тимур бросил на меня еще один убийственный взгляд. Ему физически трудно было выдавить «извините», но он сделал это. Дед кивнул, похлопал его по плечу и повел к дверям. На меня он ни разу не взглянул, и это отчего-то было ужасно неприятно.
Кто-то коснулся моего рукава.
- Молодой человек! Следуйте за мной.
Я увидел строгого мужика с бейджем «Менеджер». Сердце упало, захотелось начать оправдываться. Но кто-то сжал мою руку. Оказывается, Матвей все это время был рядом.
- Пойдемте же, вы должны получить свой выигрыш.
Я поплелся за ним, как второклашка в кабинет директора. Сгреб кучу денег в сумку и неловко сказал «спасибо». Менеджер наклонил голову. Потом сказал:
- Молодой человек, мы с вами в расчете.
Я кивнул.
- Прошу вас больше никогда не приходить к нам.
- Это еще почему? - вяло удивился я.
- Мне бы не хотелось повторного скандала. Кроме того, Иннокентий Виссарионович – один из самых старых и уважаемых членов клуба. Мы не хотели бы его терять. Так что прощайте, молодой человек.
Не глядя на него, я вышел из клуба. Какое-то время мы с Матвеем молчали. По-моему, мне никогда в жизни не было так стыдно. Но, оказывается, худшее было впереди. Я понял это, когда увидел скамейку, на которой полусидел-полулежал старик с чудным именем и суетился пацан, пытаясь раздвоиться, чтоб и за помощью побежать, и деда одного не оставить. Мы, не сговариваясь, побежали туда.
- Сердце? - спросил Матвей. Тимур вскинулся, сначала обрадовался нам, потом опять разозлился.
- Может, «скорую»? - спросил я.
- Не надо «скорую», - с трудом сказал Иннокентий Виссарионович. - Купите блистер в ближайшей аптеке.
В руке у него была пустая коробочка. Я выхватил ее и помчался сам не зная куда, лишь бы помочь. К счастью, далеко бежать не пришлось. Я купил лекарство и бутылку воды, вернулся и увидел, что Матвей сидит на лавочке рядом с Тимуром. Сумка с деньгами лежала между ними. Иннокентий Виссарионович принял таблетку и тяжело вздохнул.
Мы посидели и подождали, чтобы его отпустило. Потом я взял такси, мы поехали вчетвером. Помогли Иннокентию Виссарионовичу добраться до дверей. Перед тем, как попрощаться, я положил сумку у его ног, сказал, не глядя на него:
- Простите!
И рванул к выходу. То есть попытался, меня перехватили сразу и Матвей, и Тимофей.
- Давайте обойдемся без силовых приемов. И без ненужной благотворительности, - сказал Иннокентий Виссарионович. - Проходите, молодые люди. Похоже, нам есть о чем поговорить.
Через какое-то время мы вновь сидели за столом друг напротив друга, только вместо карт на скатерти было все, необходимое для чаепития. А небогато живет игрок! Обыкновенная квартира, бюджетная. Телик – гроб с окошком, таких уже лет сто не выпускают, холодильник дребезжит, гаджетов никаких, по крайней мере, на виду.
- Не находите следов роскоши? - с иронией спросил Иннокентий Виссарионович. Мысли, что ли, читает?!
- Вы свои мысли демонстрируете столь очевидно, что в телепатии нет нужды.
- Ну и что? Это не преступление, - с вызовом сказал я.
- Нет, конечно, - пожал плечами мой собеседник. - Однако как раз поэтому игрок в покер из вас пока никакой.
Я открыл было рот, но сказать ничего не успел – Тим привстал, чтобы разлить чай, и наступил мне на ногу.
- Итак, вы человек эмоциональный, непосредственный, пока не испорченный – это видно по вашей способности испытывать угрызения совести и даже прислушиваться к ним. Не зря вы пытались отдать мне деньги. Так что же подвигло вас на мошенничество? Это первое, что меня интересует.
- А второе?
- Конечно, как вы это делаете.
Я хотел было ответить ему в том духе, чтоб сам догадался, раз уж он такой Шерлок Холмс. Но опять не успел.
- Это я виноват, - сказал Матвей, глядя на скатерть. - Я его подговорил.
- Захотелось легких денег?
- Отнюдь, - Матвей посмотрел ехидному старикану прямо в глаза. - Мы надеялись отдать эти деньги на благие цели.
- В приют или дом престарелых? А вы…
- Меня зовут Матвей. А моего друга Тимофей. Простите, что сразу не представились.
Мы с почти-тезкой смерили друг друга неприязненными взглядами. Иннокентий Виссарионович слегка кивнул.
- Вы, Матвей, наверняка прекрасно разбираетесь в литературе. А в люди стараетесь не ходить, по возможности.
Нет, ну точно Холмс, и выпендривается так же.
- Значит, вы решили перераспределить мировой капитал более справедливым образом – отнять у богатых бездельников и отдать сирым и убогим.
- А что в этом смешного? - теперь уже Матвей смотрел с вызовом.
- Ни один благородный порыв не смешон. Но зачастую он хорош только на стадии идеи. Грубая реальность все опошляет. К примеру, вы подумали о том, кому именно вы передадите деньги, и как проследите, чтобы они пошли именно на благо конечным получателям?
- Недалеко от нас есть семейный детдом. Там директор – честная женщина!
- Не буду оспаривать. А вы учли возможность болезни или отставки директора? И как вы будете влиять на события, если деньги уйдут на чей-то личный счет? Сможете ли вы это как-то проследить и предотвратить?
Да, я уж точно об этом не задумывался. Наверняка Матвей тоже.
- Далее, как видите, ваше представление об игроках в покер тоже оказалось ошибочно. Многие из нас приходят в клуб даже не ради денег, а ради общения и наслаждения игрой. Наш выигрыш покрывает наше членство, некоторым дает прибавку к пенсии, и только.
- Не может быть! - не выдержал я, в последний момент прикусив менее вежливый вариант. - Вы сегодня ставили много, какая там пенсия.
Глаза Иннокентия Виссарионовича холодно блеснули.
- Разумеется. Сегодня у меня были особые цели.
- И деньги тоже особые? - не сдавался я.
- Да. Я взял большую сумму в долг под залог квартиры, - это было сказано так жестко, что я не решился на дальнейшие расспросы.
Иннокентий Виссарионович помолчал.
- Робин Гуд – это легенда, мальчики. Воплощенная в творчестве надежда на справедливость. Нельзя творить добро с помощью нечистоплотных методов.
- А как же Роберт Уоррен? – Матвей вступил в спор и процитировал: «Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать».
Его оппонент улыбнулся.
- Все дело в интерпретации. Все мы смотрим на одни и те же слова, но видим их по-разному. И прочтение Стругацких несколько отличается от того, что написал Уоррен. Ваше понимание в корне ошибочно, потому что здесь идет речь об исходном материале, а не о методах. Даже во имя самой светлой цели нельзя пытать, жечь, грабить.
Я подумал, что мое умение частично подтверждает его мысль, и тут мне захотелось подглядеть, как он видит меня. Я коснулся уха. Ощущение такое, что на мою личность навели резкость. Я вдруг заметил, что у меня пиджак весь в отпечатках ступеней и видно, что я не привык его носить; ногти у меня обгрызены и лицо… В общем, не опытного игрока в покер. Я также увидел, что молод, хотя еще и не ребенок, и по-своему неплохой человек. Кровь бросилась мне в лицо, и я кашлянул, выбираясь из видения Иннокентия Виссарионовича.
Он, конечно, заметил, но понять, что происходит, не мог. Во всяком случае, не прокомментировал. И задал второй интересовавший его вопрос.
- А как же вы все-таки выиграли, Тимофей? У меня было такое ощущение, что вы видите мои карты, хотя это невозможно, мой Тимур очень внимателен на этот счет. Какое-то новое изобретение? Я заметил, что вы терли ухо.
Матвей посмотрел на меня. Я пожал плечами. Почему бы и не рассказать. И начал от печки.
Реакция была прикольная. У Тимура челюсть отвалилась. И по-моему, он мне слегка позавидовал. А дед ни бровью не моргнул, ни глазом не повел. Типа, бывает. Даже не усомнился. По лицу точно ничего нельзя было определить. Он побарабанил пальцами по столу.
- Интересная способность, что и говорить. А как вы дальше собираетесь ею распоряжаться?
Вот вопрос на миллион долларов! Я пожал плечами. Мы с Матвеем опять переглянулись, но у него тоже не было идей. Тимофей призадумался, похоже, примерял ситуацию на себя.
Иннокентий Виссарионович встал и прошелся по комнате. Постоял у окна спиной к нам. Волнуется или размышляет? Долго так стоял. Потом принял решение.
- Тимофей, я хотел бы, чтобы вы пошли со мной. А ты, Тимур, будь другом, поухаживай за Матвеем.
Мы все послушались. Я поплелся за ним, Тимка на кухню, Матвей остался, где был. Иннокентий Виссарионович вывел меня в коридор и пропустил вперед себя в комнату, которую хотелось назвать «кабинет». Тут был рабочий стол и стеллажи с книгами, карта на стене и телескоп! Ничего себе!
Иннокентий Виссарионович взял меня за плечо.
- Тимофей. Я хочу попросить тебя об одолжении.
Он перешел на «ты» и, похоже, сильно волновался.
- Стой в коридоре. Я войду в спальню. Посмотри на меня глазами того человека. Прошу тебя, - он говорил с таким напряжением, что слова были почти осязаемы.
- Конечно, - ответил я, не понимая, но тоже нервничая.
Вместе мы вышли из кабинета и прикрыли за собой дверь. Он по-прежнему держал меня за плечо, рука чуть подрагивала. Всего два коротких шага, и мы остановились у двери. Иннокентий Виссарионович взглянул на меня. Я дернул себя за мочку уха. И сразу же увидел… безнадежность. Все было серое и невнятное. Какие-то обои. Какая-то лампа. Какое-то кино в телике чуть не на всю стену. Но не разберешь, что показывают. Все четко, но неуловимо.
Видно, Иннокентий понял, что я уже вижу. Два тяжелых шага, скрипнула дверь. Я смотрел, как она отворяется, еще не видя его. А потом взошло солнце.
Не знаю, как это. Ну нет других слов, чтоб описать. Но вот я прямо почувствовал, что свет, исходящий от Иннокентия, теплый. Был только он. Все исчезло, вся серость, пыль, паутина. И он был молодой. Я вдруг почувствовал, что щеки у меня стали мокрыми. Поскорее закашлялся и вернулся в коридор.
Он вышел нескоро. Я успел привести себя в порядок. Внешне, по крайней мере. Я ничего не понимал! Я ведь никогда не плачу! Со второго класса, когда Машка так подло показала мою записку училке! Что это было?!
Появился Иннокентий Виссарионович. Еще более напряженный и прямой. Жестом он направил меня в кабинет. Взглядом спросил: «Что?».
- Вы были… такой… красивый, - черт, как это глупо звучит, - вы были… солнцем. С вами вернулись цвета, а сначала все было… никакое… - я запнулся и вдруг с ужасом увидел, что он… плачет. Он стиснул лицо в горсти, отвернулся, но я все равно успел заметить слезы в его глазах. У меня опять перехватило горло.
Не знаю, сколько мы так стояли. Потом он взял себя в руки. Стоя ко мне спиной, сказал:
- Моя жена. Не говорит, не двигается. Авария. Я был за рулем. Не могу простить себе. Она… простила. Солнце. Она говорила – «свет мой».
И мы опять надолго замолчали. Потом он тяжело вздохнул и повернулся ко мне. Он словно бы постарел, черты лица смягчились. Опять положил руку мне на плечо.
- Спасибо тебе.
Потом мы быстро и бестолково попрощались. Я видел, что Иннокентию Виссарионовичу нужно остаться с семьей. Я все-таки отдал ему сумку со всеми деньгами, мысленно прощаясь с байком. Ничего, заработаю еще. Ему нужнее.
Мы шли с Матвеем по улице. Он ни о чем не спрашивал, да я и не мог бы рассказать. Только у самого дома он задал главный вопрос:
- Что же теперь?
Я не знал, как выразить то, что чувствую, но знал, как поступлю. Завтра заберу документы из Политеха и отдам на психологический. Или в духовную семинарию. А может, и туда, и туда. Пусть ко мне приходят те, кому трудно жить. Я буду смотреть на мир их глазами, понимать их боль без слов. Я научусь им помогать. А если помочь невозможно, хоть разделю их ношу.
Не прощаюсь. Может, еще встретимся. Приходите.