Городовой Еременко был начисто лишен воображения. Ему было трудно представить «перстень с хризолитом и насечкой в виде переплетенных змей» или «серьги золотые, каплевидные, с включением агата». Зато он разбирался в монетах. Ему запомнилось, что Погосян хранил в тайнике золотые полуимпериалы. Именно такую монету ему сейчас показывал трактирщик, сомневающийся в ее подлинности. По его словам, какой-то проезжий гость расплатился ею за себя и своих товарищей.
-  Втроем сидели, -  рассказывал Гордей Трофимыч, более известный как Горька-жмот.
-  Который платил, здоровый такой, не приведи Господь один на один сойтись в темном месте. На постой просился. Я аванец затребовал.

Жмот не только держал трактир, но и сдавал комнаты – клетушки с минимальными удобствами. Полиция закрывала глаза на некоторые его делишки в обмен на сведения о гостях, которыми он щедро делился.

-  Остальные каковы? – спросил Еременко.
-  Один плюгавый, немудрящий, волос на голове жидкий, а руки – чисто лапы собачьи. Другой светлый и патлатый, на студента походит, глаз дикий, злой.

Городовой думал недолго.
-  Ты вот что. Человек мой тут будет сидеть, принесешь ему воды в штофе. Водки для запаха поплещи. Он тут в углу долго пить будет. Пока те трое не придут. Как явятся, деньгу у него затребуй и выгони, мол, мало дал. Все. Остальное сами сделаем.
-  Не сумлевайтесь, Ерофей Ильич, -  с готовностью закивал трактирщик.
-  И вот еще чего. Второй пятирублевик отдай.
Горька-жмот обиженно всплеснул руками, мол, как могли вы заподозрить, но Еременко был неумолим.
-  Давай-давай, знаю я тебя. Один показал, другой небось припрятал. Чтоб ты да меньше десяти рублей за постой взял, где это видано!
Трактирщик горестно вздохнул, поджал губы и полез за деньгами. Пряча монету в карман, городовой веско добавил:
-  Кровавое это золото. Не бери грех на душу.
Гордей перекрестился, а Еременко допил варенуху и заторопился в сыск, подослать человека и доложить начальству.